Глава 8

Весть о том, что Карми странствует не одна, быстро облетела все высокие дома Майяра. Госпожа Карми Ур-Руттул Савири Оль-Лааву завела себе любовника — бывшего хокарэма, хэйма, рыжеволосого сына невесть какой рабыни!

Ирау не поверил. Марутту поперхнулся злобой. Байланто сказала, улыбнувшись: «А он приятный юноша». Кэйве воскликнул: «Бесстыдница!» А Катрано рассмеялся: «Молодец девочка! Зачем проводить свои юные годы без любви; что ей, до старости чтить память покойного мужа? Руттул не завещал ей вечного вдовства, вы же помните; думаю, и против рыжего любовника он возражать бы не стал».

У Смирола же дела обстояли вовсе не так хорошо, как думали майярские сплетники. Карми упорно не замечала его прозрачных намеков, а когда он решил перейти к активным действиям, твердо заявила, что не прошло еще трех лет со дня смерти Руттула.

Смирол взвился:

— Это-то здесь причем? Я же не к замужеству тебя склоняю.

— Мне кажется, Руттул имел в виду именно это, — настаивала Карми.

— Любовь моя, — смешавшись, пробормотал Смирол, — может быть, нам расстаться?

— Как хочешь, — ответила Карми. — Мне будет жаль, если ты уйдешь.

— Да живой ли ты человек? — спросил Смирол обиженно. — Как ты можешь шутить? Похоже, я тебе совсем не нравлюсь. Ты используешь меня как тряпку, когда тебе нужно вытереть слезы. О, в этот момент ты ко мне прижимаешься! Да только никакого любовного трепета в тебе нет, не чувствую я его.

— Мы поговорим об этом на четвертый день нового года, — ответила Карми, не глядя на Смирола.

— Ну уж нет, сердце мое, — горячо воскликнул Смирол. — В тот день я с тобой говорить не собираюсь. Я хочу знать все сейчас.

— После Нового года, — повторила Карми.

Но Смирол чувствовал, что Карми уже дрогнула.

— Послушай, звездочка моя, а как ты посмотришь на это: осень мы проведем в Ларау, у мамы, Новый год встретим в Ралло, ты будешь со мной в ночь Тэлани, а я с тобой совершу на третий день поминальные обряды? Клянусь, все это время не буду подходить к тебе ближе, чем на два шага.

— Клятвы хокарэма лживы, кроме одной-единственной… — напомнила Карми слова, которые когда-то произнес сам Смирол.

— О да, — весело согласился Смирол. — И я, конечно, не сдержу слова: буду брать тебя за руку, искать поцелуев и обнимать тебя всякий раз, когда подвернется случай.

Аранри сразу заметил их натянутые отношения.

— Рассорились, что ли? — пробурчал он. — Ох, Рыжий, смотри, дождешься проклятия Ангела в Черном.

Смирол только хохотнул в ответ.

Антуно смотрела серьезно, встревоженно, даже немного испуганно.

— Что случилось, сынок?

— Мама, не волнуйся, мы не разругались, — улыбнулся Смирол. — Аранри, между нами тень Руттула. Я ее не вижу, а Карми она беспокоит. Вот и вся размолвка.

— Тогда это навечно, — сказал Аранри. — Руттула тебе не заслонить.

— Нет, — качнул головой Смирол. — Это до Нового года. Но ведь до него так далеко!

— За Байланто ты меньше ухаживал? — поинтересовался Аранри.

— Это еще вопрос, кто за кем ухаживал, — отозвался Смирол. — Но хватит обсуждать мои личные дела, папаша. Не можешь ли ты сшить мне вот такую шапочку… — Он подробно описал, что хочет, для наглядности водя пальцем вокруг головы; Аранри глубокомысленно следил за пальцем, вникая в подробности.

— Опять выдумки, — проворчал он. — Ладно, будет тебе шапочка.

Шапочка удалась на славу. Смирол в своем светло-сером хокарэмском костюме, шапочке и огромных очках на носу казался существом настолько странным, что окружающие порой без стеснения разглядывали его. Райи Обелл, зашедший к Аранри за своим заказом, не остался равнодушен к новой моде на головные уборы.

— Какое удовольствие! — воскликнул он, меря шапку. — Неплохо отсекает солнечный свет и куда удобнее широкополой шляпы. — Он немедленно заказал Аранри несколько таких шапок — разного цвета — и еще одну, утепленную, для зимы.

— А до этого я не додумался, — проворчал Смирол, разглядывая зимний вариант. — Папаша, а мне такую же?

Почти всю свою жизнь хокарэмы ходят с непокрытой головой: зимой от мороза головы защищают вязаные шапки, а от ветра — капюшон теплой куртки. Смиролово нововведение многим пришлось по вкусу, и мода на шапочки с козырьками, прозванные в Майяре «шапками райи», быстро распространилась по всей стране.

Когда на землю лег снег, Смирол начал собираться в Ралло. Погода стояла прекрасная, и он уговорил Карми идти в Ралло-Орвит на лыжах.

Дорога пролегала через засыпанные искристым снегом холмы; было солнечно и морозно. Смирол не снимал с носа очки, защищавшие глаза от яркого солнца, многократно отраженного в снежном ковре; он жаловался, что золотая оправа примерзает к носу, и время от времени растирал лицо, но очков не снимал: без них он только щурился, закрывая глаза от потока света.

— Сам захотел, — подначивала его Карми, — никто тебя пешком идти не заставлял. То ли дело на глайдере…

Карми первая заметила далеко на дороге возок с флажком цветов Байланто.

— Глянь-ка, Рыжий, — толкнула она Смирола. — Не хочешь передать весточку?

Смирол отнял руку в рукавице от лица и вернул очки на нос.

— А, — отметил он, — знакомый возок. Уж не в Ралло ли гоняли ?

Догадка оказалась верной. Новый хокарэм ехал к месту службы, по самые уши укутанный меховыми полостями. Он выскочил из возка, когда тот поравнялся с путниками.

— О, госпожа, Рыжий, рад вас видеть!

— Ролнек! — удивился Смирол. — Неужто тебя Логри на службу отдал?

— Отдал, — кивнул Ролнек. — Госпожа Байланто в тягости, вот-вот родит… Меня наняли в наставники ее будущему ребенку.

Карми оглянулась на Смирола и рассмеялась. Ролнек еще раз сообщил, как рад был повидаться, забрался в возок и велел вознице трогать.

Карми спросила, когда они снова остались одни:

— Ну, каково быть отцом наследника престола?

— Дай мне боже дожить до того времени, когда я стану отцом короля, — откликнулся Смирол. Он не мог серьезно относиться к этой ситуации.

— Не забудь сказать Антуно, что она станет бабушкой, — сказала Карми.

— О нет! — с преувеличенным ужасом отозвался Смирол. Он представил, как Антуно, узнав о младенце, отправляется к принцессе Байланто, чтобы хотя бы мельком увидеть ребенка. Но ведь повидать ребенка — неважно, кто родится, мальчик или девочка — Антуно не удастся, потому что сберегать дитя будут пуще глаза: у королевы детей пока не было, и ее ребенок становился законным наследником. Древний закон, не отказывавший в правах детям незамужних женщин, допускал это. Однако могли быть и возмущения родовитой знати, если ребенок, окажется вдруг таким же светловолосым, как отец.

— Ничего подобного, — возразил Смирол в ответ на эти соображения Карми. — В Байланто никогда не была сильна аоликанская кровь, зато есть изрядная доля койвильской. А последние два века князья Байланто вообще женились на царевнах с варварского севера, так что если дитя родится белоголовым, в этом виноват буду не только я…

Старик Логри изучал Смирола с каким-то особенным вниманием.

— Мастер! — удивился такому вниманию Смирол. — Неужели я так сильно изменился за эти недели?

Логри метнул взгляд в сторону Карми: она удалялась в свою башню.

— Послушай, оболтус, — в сердцах проговорил Логри, — неужто тебе одной принцессы мало? Ну что ты к Карми липнешь? Или без титулов жить не можешь?

— Мастер! — рассмеялся Смирол. — Моя любовь сильнее, чем сословные преграды…

Маву, возникший рядом с ними, заверил Логри:

— Мастер, не беспокойся, пусть молодежь развлекается. А когда они с Карми рассорятся, я ему шею сверну.

Его рука, упавшая на плечо рыжего хэйма, была тяжела. Смирол, смеясь, сбросил ее с плеча и унесся вслед за Карми.

— Не мешай им, мастер, — глядя ему в спину, сказал Маву.

— А я решил было, что ты сам на Карми виды имеешь, — заметил Логри, поворачиваясь к нему.

— Она от меня не уйдет, — отозвался Маву. — Не думаю, чтобы этот рыжий болтун очаровал ее надолго. Но пока Карми думает только о Рыжем, незачем ей мешать. Она все равно не успокоится, пока не получит своего.

Логри хотел что-то сказать, но промолчал. Зато ночью ему пришлось удивиться, когда на кухне у Неламы он споткнулся о растянувшегося на полу Смирола.

— Что это ты здесь? — спросил он. — Отставку получил?

— Ох, мастер, — сонно отозвался Смирол, поворачиваясь на бок, — ты, похоже, думал обо мне куда лучше, чем я есть на самом деле…

— А что ты есть на самом деле? — полюбопытствовал Логри.

— Жалкий, безвольный влюбленный слизняк, — внятно произнес Смирол.

— Эй, вам дня на разговоры не хватает? — прикрикнул кто-то из угла. — О, мастер, прости…

В канун новогодних праздников в Ралло обычно стекались райи, и своим разговором Логри со Смиролом перебудили дюжину гостей. Логри, однако, ни извиняться не собирался, ни извинения принимать.

— А что это вы разоспались в канун Тэлани? — нарочно во весь голос сказал он. — А ну вставай живо! Летом в это время уже солнышко вовсю светит.

Он несколько преувеличивал, но, пожалуй, только на кухне у Неламы и спали в этот час люди. Замок же гудел. Коттари и гэнкары готовились к празднику, а гости пока отдыхали с дороги, да и вообще могли побездельничать. Но даже безделье в канун Тэлани должно быть деятельным. Один из проснувшихся выскочил за дверь глянуть на звездное небо — узнать, который пошел час.

— И правда, братцы, скоро утро, — сообщил он, вернувшись. — Копьеносец уж склонился над Триглавым Змеем…

Означало это то, что время только-только перевалило за полночь, но в канун Тэлани мерки другие.

Поднялась возня. Люди вставали и одевались. Смирол выждал, пока все разошлись, и пошарил по полкам, подыскивая какую-нибудь коробочку. Найдя подходящую, взял с собой факел и пошел за ворота замка, туда, где под холмом в овраге бил горячий источник. Внизу, у воды, снега не было. Смирол опустился на колени и пополз по проталине, держа факел над головой. Коробка быстро наполнилась; Смирол выпрямился и побежал в замок.

Карми еще спала. Он раскрыл легкую коробку и поставил на подушку. Было темно — факел он оставил на лестнице, а двигался бесшумно, и разбудить Карми мог только весенний запах содержимого коробки. Она проснулась, подняла голову от подушки, настороженно принюхалась.

— Что за чертовщина! — послышался ее голос. Неловкое нечаянное движение опрокинуло коробку на пол. Смирол вздохнул и выскользнул на лестницу за факелом. Он спустился на этаж и поднялся обратно в одно мгновение, преувеличенно громко потопал перед входом в комнату.

— О боги, Рыжий, да входи же ты! — сказала Карми. Он вошел и остановился у порога. Карми натягивала на себя келани, потом наклонилась над краем кровати и стала разглядывать пол.

Перевернутая коробка валялась на полу, а около нее неровной горкой лежали мох и цветы. Карми спустила ноги с кровати и нагнулась за сапожками; обувшись, присела у коробки.

— О, Рыжий! — проговорила она. — Твои выдумки?

— Мои, — с удовольствием согласился Смирол.

На стылом каменном полу среди клочков мха лежали звездчатые голубые и лиловые цветы перволетника.

— Рыжий… — прошептала Карми, собирая цветы. — Неужели мне это не снится?

— Не снится, — улыбнулся Смирол. — Давай одеваться, госпожа моя. Скоро рассвет. Хочешь, я тебе венок сплету?

Карми с сомнением посмотрела на хрупкие веточки перволетника:

— Нет, пожалуй, не надо.

Она отдала цветы Смиролу и вернулась в альков за остальной одеждой.

Смирол терпеливо ждал, потом, когда Карми вышла запахивая куртку, потянул ее вниз, а затем за ворота замка.

Здесь уже столпилось все население Ралло. Было необычно шумно; Карми и Смирола встретили солеными шуточками. Карми промолчала, Смирол же ответил, обрушив на насмешников совершенно невероятные обвинения во всех смертных грехах. Окружающие рассмеялись. Смирол, обернувшись к девушке, сказал:

— В первый день Тэлани говорят ложь, в ночь Тэлани говорят правду, во второй день Тэлани молчат.

— Но первый день Тэлани еще не наступил! — возразила Карми.

— Сейчас он начнется, — засмеялся Смирол, поворачивая ее лицом к восточному холму, над которым занималось рассветное зарево. — В первый день Тэлани работают, а если никакой работы себе найти не можешь, то не сиди на месте, ходи по замку. Ночью будем петь, и плясать, и жечь костры, ну а во второй день Тэлани и отдохнуть можно.

Он обратил свое лицо к холмам, выжидая мгновение, когда из-за горы покажется солнце.

Несколько минут спустя в долине раздался многоголосый вопль: солнце вышло на небо. Карми растерянно оглянулась вокруг: что происходит? Куда делась невозмутимость хокарэмов? Почему они так радуются тому, что взошло солнце? Почему взрослые мужчины радуются, как сопливые мальчишки-коттари?

Карми почувствовала себя чужой на этом празднике. Она не могла от чистого сердца смеяться и не могла петь.

Толпа рассыпалась на группки, распевающие песни. Смирол исчез. Рядом появилась Тануми, потащила Карми за собой туда, где распоряжалась Нелама.

Мальчишки вытащили котлы прямо на луг, повесили над кострами, принесли воды, и Нелама с девушками принялась за стряпню. Древний обычай, требующий в этот день почти все время проводить под открытым небом, выполнялся безукоризненно. Люди заходили в помещения замка лишь для того, чтобы взять что-то необходимое. Мальчишки, повинуясь указаниям Неламы, бегали за тестом, мукой и прочими продуктами. Гортах забил бычка и принес дюжину связанных за ноги кур. Из кладовых замка появлялись разные заготовленные с лета и осени лакомства.

На сковородках вовсю шипел жир.

Карми никогда не отличалась усердием в кулинарных искусствах, поэтому занималась больше подсобными работами. Потом Тануми позвала ее на Огненное поле — с угощением для работающих там; они взяли за ручки огромную корзину и поволокли ее за ворота, где на плоском поле полторы дюжины человек производили странные операции с дровами и землей.

— Что они здесь делают? — удивилась Карми.

— Это же Огненное поле, — сказала Тануми. — Ночью здесь будут жечь огни.

— Фейерверки? — спросила Карми, ничего не поняв из объяснения.

— Что-то вроде, — усмехнулась Тануми.

Смирол был одним из главных действующих лиц того действа, что творилось на Огненном поле. Он измерял расстояния жердиной и глубокомысленно вычислял что-то на вощеной дощечке. Увидев Карми, он сунул дощечку в руки гэнкару Стэрру и заспешил к девушкам. Едва поздоровавшись, Смирол бесцеремонно запустил руку в корзину, нашарил пирог и моментально сжевал. Тануми тут же дала ему другой. Этот пирог Смирол съел уже медленнее.

— Хорошо, — сказал он. — Ты не скучаешь, Карми?

— Нет, — качнула она головой.

— Погоди, вот разберусь со всем этим хозяйством… — Он повел рукой вокруг, показывая изрытое поле. Коттари приготовили его заранее, отведя в эту котловину воду из горячих ручьев; сейчас дамбу, удерживающую воду, разобрали, и коттари возились теперь в мягкой, теплой земле, еще не схваченной морозцем.

— А что вы делаете? — спросила Карми.

— Увидишь ночью.

Тануми подозвала двух коттари, и они поволокли корзину по полю, подзывая к себе за пирогами друзей.

Смирол снял очки и ткнулся холодным носом в щеку Карми.

— Поищи себе развлечений до вечера, — шепнул он. — Извини, мне сейчас некогда. — Он обнял ее на прощание и пошел по полю, зорко поглядывая вокруг. Отойдя на десяток шагов, он гаркнул на неумелого мальчишку и заставил что-то переделывать.

Карми показалось, что он забыл о ее существовании, но он, проследив за исправлениями, оглянулся и улыбнулся ей.

Возвращаться к стряпне не хотелось. Карми пошла вокруг замка и столкнулась с двумя коттарин, которые тащили на головах корзины.

— Вы куда?

— Мы идем стирать, госпожа, — хором ответили девочки. — Пойдешь с нами?

Карми забрала у одной из девочек горшок с мыльным раствором и пошла за ними к Стиральному Камню.

Зимний Стиральный Камень — это плоский валун, прогретый в любую стужу. Девочки разделись догола и взялись за стирку. В этом месте приходилось быть осторожными — вода почти кипела, иногда источник брызгал обжигающим фонтаном, но девочки уже приноровились к капризам своей прачечной: периодичность гейзера учитывалась девочками, они на это время отходили к другому краю валуна, и капли фонтана, уже остывшие на излете, падали на них теплым дождем.

Карми принимала выстиранное белье, прополаскивала в чуть теплой воде немного подальше по берегу, отжимала и относила сушиться на Сухой Камень. Досуха белье высохнуть здесь не могло бы — слишком велика влажность воздуха.

Закончив стирку, девочки собрали белье и поволокли потяжелевшие корзины на горку, где были натянуты на шестах веревки, а Карми вернулась на Огненное поле.

Здесь продолжалась работа. Смирол стоял над копошащимися мальчишками и горделиво командовал своими помощниками. Карми хотела подойти к нему, но один из коттари метнулся к ней и учтиво попросил погулять где-нибудь в другом месте.

Тогда Карми направилась к Неламе, но и там работы для нее не осталось. Нелама протянула ей миску с горячим бульоном и пирожок. Карми покорно сжевала, а после, разморенная не то сытостью, не то недавним купанием в озере, задремала у костра.

Смирол объявился незадолго до заката, жадно набросился на еду, одновременно болтая какую-то чепуху. От его громкого голоса Карми проснулась.

— Любовь моя! — заорал Смирол, заметив, что она открыла глаза. — Просыпайся, сейчас солнце сядет.

— Что? Неужели уже вечер? — удивилась Карми.

— Сегодня был самый короткий в году день, а сейчас начнется самая длинная ночь… Пошли!

Он повел ее на Огненное поле, где уже собрались в круг почти все обитатели и гости замка. Мальчишки пели, старые хокарэмы беседовали, поглядывая на площадку в центре, где двое гэнкаров не то дрались, не то танцевали, а скорее всего просто грелись, потому что были обнажены по пояс.

Плотно утрамбованную площадку окружали двенадцать огромных закопченных котлов с водой, настолько глубоких, что в них мог бы окунуться с головой взрослый мужчина. Студеная вода в котлах уже покрывалась ледком.

Все поглядывали на запад — ожидали, когда солнце полностью уйдет за горизонт.

К тому времени когда солнечный диск коснулся гор, на поле собрались все. По краям поля с факелами наготове стояли гэнкары, они должны были по сигналу зажечь огни в двенадцати жертвенниках (хотя Карми, вспомнив о вольномыслии хокарэмов, сильно сомневалась, что это действительно жертвенники; если же учесть, что устройством поля для праздника занимался Смирол, да еще делая при этом какие-то расчеты, вряд ли можно было ожидать, что возжиганием жертвенников все ограничится).

Последний солнечный луч угас, и вопль из сотни хокарэмских глоток послужил сигналом для факельщиков. Карми оглянулась на жертвенники, но ничего особенного не произошло, просто в медных тарелках жертвенников затеплились огоньки.

Громкий крик вернул ее внимание к центру площадки. В середину круга выскочил полуобнаженный рослый райи и закричал на языке, которого Карми никогда еще в жизни не слышала.

Откликнулся другой парень, сбросил с себя куртку и тоже выскочил в круг.

— Первый сказал: «Я самый лучший боец», — прокомментировал Смирол на ухо Карми. Они сидели в обнимку, и Смирол угощал Карми изюмом и орехами.

— А второй?

— Второй сказал, что лучший боец он, — ответил Смирол. — Но ты им не верь, это неправда. Самый лучший — я.

Двое в круге затеяли бой. Он был бы похож на настоящий, но проходил под задаваемый толпой ритм, так что Карми решила все же называть это зрелище танцем.

— Что же ты не вышел в круг?

— Мне рано, — ответил он, набивая рот орехами. — Я подожду.

«Танец», — окончательно решила Карми, наблюдая за красивыми отточенными движениями соперников. Похоже, что они долго репетировали, иначе откуда бы взялась эта слаженность.

— Нет, — качнул головой Смирол. — Каждый из них тренировался сам по себе.

Он объяснил, что каждый танцующий в этом своеобразном поединке может прикасаться к противнику только ладонью. Если же он допустит прикосновение чем-то еще, он проиграл.

Зрители вмешивались в поединок ритмом хлопающих ладоней и громкими воплями; этот нарастающий ритм захватил и Карми, она подключилась, хлопая, но вдруг поединок завершился. Один из танцоров издал гортанный возглас и высоко подпрыгнул. Другой машинально потер живот, которого коснулась рука противника.

— «Я выпустил ему кишки», — равнодушно перевел Смирол слова победителя.

— Теперь ты?

— Нет, — ответил Смирол.

Зрители тем временем пропели в один голос:

— Ге ира!

— «Это правда», — перевел Смирол.

— Какой это язык? — спросила Карми.

— Это язык древнего племени тэрайнов, — ответил Смирол.

— Я слышала о тэрайнах, но…

— Я расскажу тебе потом, — перебил Смирол. — А пока смотри и слушай.

Танец не возобновлялся. В кольцо зрителей выскочил коттари лет десяти и, уставив в Логри указательный палец, в лицо ему закричал, что мастер Логри — убийца: в этом году умерло коттари больше, чем в прошлом, и виноват в этом Логри, суровость которого переходит всякие границы.

— Ге ира! — заорали коттари, поддерживая обвинение. Логри, вскочив как молодой, прокричал в ответ, что его обвинитель трус, испугался взять в руки паука-ануури, и мальчишка отступил, подстегиваемый хором хокарэмов: «Ге ира!»

На смену ему выскочил гэнкар Стэрр, крикнул, что Авар, которого обвиняют в трусости, вовсе не трус, а просто не любит брать в руки пауков.

— Ге ира! — подтвердили мальчишки.

— Он не трус! — повторил Стэрр.

— Ге ира!

— А ты воровал лепешки у Неламы, — бросил обвинение Логри.

— Ге ира! Это правда! — подхватил хор.

— Но меня никто не поймал за руку, — ничуть не растерялся Стэрр.

— Ге ира! Ге-э и-ира! — пели вокруг.

И Карми почувствовала, что она с интересом следит за этой игрой.

Мальчишки нападали на Логри, а тот отбивался, напоминая своим ученикам большие и мелкие их прегрешения. И все, все подхватывали завораживающее восклицание «Ге ира!», потому что только в ночь Тэлани и может мальчишка-коттари упрекнуть в чем-то мастера замка Ралло.

Однако одним только Логри не ограничивалось, и не одни только коттари высказывали свои обиды, о которых молчали целый год. И взрослые, уважаемые всеми хокарэмы не упустили своей очереди облегчить душу. Никто не обижался и не оскорблялся, какие бы тяжкие обвинения ни произносились. Не нашедший слов для ответа с позором изгонялся из круга.

Нашлись обвинения и против Карми. Седой хокарэм, которого, видимо, волновали сословные предрассудки, проговорил, уставив палец в Карми:

— Ты принцесса, госпожа, а в любовники взяла раба.

— Ге ира! — грянул хор.

Карми бросила взгляд на Смирола. Смирол улыбался.

— Он самый красивый, — ответила она. И хор подтвердил:

— Это правда!

— Он самый рыжий!

— Ге ира!

— Он самый хитрый!

— Ге ира! — первым рявкнул Смирол и вскочил. — Я самый хитрый!

— Ге ира!

— Я самый умный!

— Ге ира! — рассмеялся хор.

— Я самый ловкий! — Он сбросил куртку и выбрался в круг.

Навстречу ему выскочил молодой райи, рослый и смуглый до черноты, с мощными мускулами, играющими при каждом движении.

— Как его зовут? — шепнула Карми сидевшему рядом гэнкару.

— Алаато, — ответил тот.

Танец Смирола и Алаато показался Карми самым безупречным из тех, что она когда-либо видела. Движения юношей были изумительны в своей красоте. Казалось, они вовсе не ставят целью коснуться друг друга, но их тела постоянно пребывали в такой опасной близости, что любое неверное движение могло стать причиной поражения обоих противников. Карми чудилось, что она видит свившуюся в кольцо змею: движения танцоров были до такой степени синхронны, что они казались единым целым, хотя между их телами всегда оставалось по крайней мере полдюйма воздуха.

Карми вскочила.

— Это прекрасно! — крикнула она, забыв обо всем.

— Ге ира! — согласился хор.

Выкрик ли Карми помешал Алаато, или же он просто устал, однако райи покачнулся и, потеряв равновесие, повалился на Смирола. Смирол выскочил из-под его тела и с размаху припечатал спину Алаато ладонью.

Гортанный крик победы — и Смирол свалился в объятия Карми.

Алаато поднялся на ноги и объявил, повернувшись к Смиролу:

— Я слишком сладко ем и слишком много сплю!

— Ге ира! — немедленно отозвался хор.

— Я стал толстый и неловкий! — крикнул Алаато, на литом теле которого не было ни единой лишней жиринки.

— Это правда! — откликнулся хор.

— Мне пора пойти и утопить в озере свой позор! — крикнул Алаато и натянул на себя куртку, не дожидаясь подтверждения.

И только сейчас Карми заметила, что их со всех сторон окружает стена огня. Огонь распространился от «жертвенников» по всему полю, сжимая кольцо вокруг собравшихся. Никто, однако, не был этим обеспокоен. Алаато опустил на голову капюшон куртки и с громким воплем проскочил сквозь стену огня.

Разумеется, топиться он не стал, а остался с внешней стороны огненного кольца, для того чтобы подстраховывать пробегающих сквозь него. Со Смиролом все было заранее обговорено — в любом случае Алаато должен был выйти из кольца, потому что время уж подходило к исходу ночи и огонь подбирался к самой площадке.

На площадке и в самом деле становилось жарче. Уходили немолодые хокарэмы, ушел Логри, ушла Нелама. Гортах под возгласы «Ге ира!» объявил, что ему слишком жарко, и ушел. Игра в обвинения продолжалась, но игроков оставалось все меньше.

— Я тоже пойду, — решила Карми, но Смирол удержал ее.

— Уйдем вместе, — сказал он.

И Карми, которой, честно говоря, страшновато было прыгать сквозь огонь, осталась. Смирол заботливо опустил ей на голову капюшон, и затылку, напеченному огнем, стало прохладнее.

В эту ночь Смирол был главный — Хозяин Огня, и властью своей он разогнал храбрящихся коттари. Гэнкары уходили последними; задержались было Стэрр и Тануми, но и они, увидев, что стали лишними, с громкими криками убежали.

Теперь в огненном кругу остались только Смирол и Карми.

— Мы не сгорим? — спросила Карми.

— Нет, — качнул головой Смирол. — Не бойся.

Они стояли теперь в самом центре круга, лицом к лицу. Карми обнаружила вдруг, что Смирол почти на голову выше ее, она уткнулась носом куда-то в его ключицу и стояла так, почти не дыша. Дышать было нечем.

Смирол давно спрятал свои очки в футляр; он близоруко посматривал на огонь, проверяя, все ли идет по плану; руки его обнимали Карми, как будто могли уберечь ее от жара. Карми прижималась к нему: сейчас он казался ей самой надежной защитой и от огня, и от всех бед подлунного мира. Ей почудилось, что она привыкает к жару.

— Я тебя люблю, — сказал Смирол. — Я тебя всегда любил, всю жизнь, с самого рождения…

Это не могло быть правдой; это не было правдой: и трех лет не прошло, как Смирол впервые увидел Карми. Но Карми, не думая ни о чем, шепнула:

— Ге ира…

И Смирол подтвердил:

— Ге ира!

Явственно повеяло прохладой. Карми оглянулась. Огонь догорал. Крохотные язычки пламени уже не могли причинить беды. Мальчишки босиком бегали по тлеющим угольям, Алаато гонял их, запрещая перебрасываться угольками.