"Как ты смеешь?!" - хотелось мне крикнуть, но я лежала, стискивая кулаки, и слушала дальше.
      - Напрасно развязала, напрасно! Я ведь и убить могу.
      Я застыла. Вскочить? Закричать? Сейчас... Но что-то удерживало меня. А шепот все звучал:
      - Что ж не убиваешь?
      - А, неинтересно! И не люблю я убивать.
      - А те, кто из-за тебя погиб?
      - Так ведь я не сама. В бою убивала, да, но там же другое.
      - Хорошо тебе платили за них?
      - Еще заплатят! Когда на Север выберусь.
      - Что же до сих пор не выбралась?
      - Тревогу пережидала. Приди вы на час позже - не застали бы. Ах, промахнулась я...
      - Жалеешь?
      - Еще как!
      Я почувствовала. как во мне растет отвращение. Так легко, снисходительно, с презрением к другим говорила она о собственной подлости...
      - Ты не промахнулась.
      - Как?!
      - Вот. По кости скользнуло.
      "Что она говорит?.." - я похолодела от ужаса. И никто ничего не заметил? Знали бы они все...
      - Ну, утешила. Но все равно - промах. Жива осталась, Хранительница... От куда только взялась на мою голову?
      - С Побережья.
      - А-а, слыхала. Не была там. Вот вырвусь - побываю непременно.
      - Не побываешь. Там не терпят таких. Пустых и злых.
      - Ого! Все равно проберусь.
      Хоть что-то ее задело. Какая странная. И страшная. Зачем только Странница говорит с ней? Вначале привела воинов, чтобы схватили, теперь... А если кто-нибудь проснется, услышит? Что он подумает?
      - Что, красиво там, на Побережье?
      - Очень.
      - Обязательно посмотрю! Люблю красоту.
      Я услышала тихий смех Странницы.
      - А еще что любишь?
      - Играть люблю. Всю жизнь играла. В Ратанге - вот где игра была! Три года без передышки - в честного воина и доброго друга. Вышло, а?
      - Вышло...
      Голос Странницы будто надломился.
      - Эй, ты что? - вполголоса вскрикнула пленница, и я услышала тяжелый шорох оседающего тела.
      - Эй, что с тобой? Этого мне только и не хватало! Очнись, Хранительница!
      Я подскочила, готовая броситься на помощь, но тут Странница слабо проговорила:
      - Зачем ты... какие у тебя руки ласковые... не надо, лучше разбуди кого-нибудь.
      - Вот еще!
      - Пожалела?
      - Нет, в сиделку играю. Играть я люблю, забыла? Что ты лицо прикрываешь?
      - Рассвет уже скоро, - глухо прошептала Странница. - Увидишь.
      - Ну так одень маску, если стесняешься.
      В самом деле, уже светало. Мне стало видно, что голова Странницы лежит у нее на коленях.
      - А что, - сказала пленница вполголоса, - может, и вышла бы из меня сиделка получше этой девчонки. Не пойму, зачем вы ее с собой прихватили.
      - А ты присмотрись к ней утром, - улыбнулась Странница. Я боялась шевельнуться - мне ужасно хотелось услышать, что они скажут обо мне. Мне уже столько всякого наговорили в глаза...
      - Я к ней вчера еще пригляделась. Болард за ее плечом прятался. Что, похожа она на меня?
      - Так похожа, что ее едва вместо тебя не убили.
      - Надо же! - она коротко рассмеялась. - Еще одной навредила нехотя. Ну что ж, будет утешать Боларда, когда меня казнят. Меня передернуло. А Странница молча поднялась, надела маску и наклонилась к очагу, чтобы разворошить угли. Пленница смотрела на нее. Потом спокойно сказала:
      - Свяжи меня снова. А то благородных воинов утром хватит удар.
      - Не буду я тебя связывать, - отозвалась Странница, подкладывая веточки в разгорающийся огонь. - Не умею.
      Пленница засмеялась:
      - Как хочешь. Тогда я спать буду. Надоели мне ночные разговоры.
      Она легла и умолкла. Легла и я. Вспыхнул огонь в очаге, озарив розовым светом склоненную Странницу, и это было последнее, что я видела, засыпая.
      Мне показалось, что спала я долго, но на деле, видно, прошел всего час с небольшим. Все уже были на ногах, Харен, ворча что-то, разглядывал ремни и недоумевал, как они могли развязаться. Пленница усмехалась, но не объясняла. Молчала и Странница, сидя у очага. Вентнор, застегивая пояс с мечом, смотрел на нее с тревогой. Боско потягивался, потирая исцарапанную щеку. Боларда не было, должно быть, его послали седлать коней. Харен выпрямился, окликнул Боско:
      - Помоги-ка мне. Надо связать ее так, чтобы до Ратанги не развязалась.
      - С охотой, - отозвался Боско, подходя к ним. - Ну-ка, благородная дама, протяни свои ручки...
      - Постойте, - сказала Странница. - Ее надо переодеть.
      - Зачем? - удивился Боско, а пленница вдруг вскочила, но Харен схватил ее за плечи:
      - Стой!
      - Пусть Эгле обменяется с ней одеждой.
      Пленница смотрела на нее с ненавистью.
      - Ни за что! - проговорила она сквозь зубы.
      - Придется, милая моя, - спокойно сказал Боско. - Или прикажешь раздевать тебя силой?
      - Попробуй только!
      Боско рассмеялся:
      - Ничего, новые царапины меня только украсят.
      Пленница смерила его взглядом, потом посмотрела на Странницу и вдруг равнодушно пожала плечами:
      - А, к лешему. Делайте, что хотите.
      И будто погасла. Спокойно, никого не стесняясь, сняла с себя одежду, спокойно натянула мое платье, спокойно дала снова связать себя. И только изредка оглядывалась на Странницу. А та молчала непроницаемо, опираясь на плечо Вентнора, и я вспомнила о второй ране, о которой никто не знал. Как она только держится?! Ведь не спала ночь, беседовала с этой... И не расскажешь ведь никому, ведь тогда пленницу не довезут до Ратанги. Они так ненавидят ее...
      * * *
      Ее взрастил Север. В душе она считала себя его истинной дочерью. Но кому было дело до ее души? Владыкам Севера? Для них она была глиной, из которой можно вылепить горшок или идола, куском руды, из которого выйдет плуг либо меч. И уж конечно, они приложили все усилия, чтобы выковать меч.
      Ни на минуту ей не давали забыть о том, где она родилась. Плетьми выбивали жесткий северный выговор, который она волей-неволей обрела. Заставляли заучивать все легенды, все песни и сказания, которые дети Ратанги слышали с рождения. Сказания эти не тронули ее сердце - разве может тронуть отчеканенный бесчувственным голосом урок? Но она их запомнила. Она запомнила также нравы и обычаи ратангцев - все до единого. И чем лучше она запоминала все это, тем сильнее разгоралась в ее душе ненависть. Она ненавидела Ратангу за все - за то, что ее башни первыми видят солнце, за то, что воины ее горды и честны, за то, что ни разу враг не вступал на улицы ее и площади... А еще за то, что и в ней течет эта странная и проклятая кровь, и это мешает ей стать вровень с сынами Севера. Она не понимала, что именно ратангская кровь и придавала ей такую высокую цену в глазах северных властителей. Не будь этой крови - и быть бы девчонке рабыней, как всем тем, кто перешел горы в надежде спастись от Поветрия Скал. Однако девчонка была нужна. Бешеная сила мернейских кочевников, подталкиваемая злобной хитростью северян, разбивалась в пыль, как волна о скалу, о крепкие валы и стены Ратанги, о мужество ее воинов. Ратангу можно было сокрушить лишь изнутри, но самые искусные соглядатаи, как их ни учили, оказавшись среди ратангцев, неминуемо выдавали себя. Нужен был человек, впитавший суть Ратанги с кровью и вместе с тем до конца преданный Северу. И такой человек был найден и выращен.
      Ее бросали в лесу одну и без оружия - выбирайся, как умеешь. За ней, правда, шли по пятам, чтобы в случае чего выручить, но она-то этого не знала. И выбиралась сама. Жестокими шутками ее постепенно отучили верить тем, кто встречался на ее пути. Всем, кроме властителей, повелевавших ею. Ее научили скрывать все, что нужно, оставаясь на вид открытой и честной, научили убивать без колебаний, если того потребует дело. Ну а ненависти ее не надо было учить.
      Вся эта наука была вбита в нее жестко и прочно, и она привыкла к бесконечной игре так, что и в одиночестве не была собой, да и какой она должна была быть - неведомо.
      И когда ее научили всему и испытали во всем - она была послана в Ратангу.
      С того дня, как она пришла в Ратангу, ей казалось постоянно, что она разделена надвое. Одна - веселый, смелый до дерзости и надежный воин, жила вместе с ратангцами, чаще - сражалась, реже - праздновала; другая - соглядатай Севера - холодно следила за ней: "Улыбнись ему... так... Помоги этой старухе поднять ведро... Не очень-то расспрашивай, этот может заподозрить..." И когда ее тайная деятельность начала приносить плоды, и удары, один тяжелей другого, обрушились на Ратангу, она гневалась и скорбела вместе со всеми и одновременно спокойно рассчитывала: "Там меня могли видеть. пока появляться опасно... Проверить, что сболтнули вчера об отряде Самнора... Не стоит так ясно намекать о предательстве. но намеки сосредоточить на одном..." Если и вздрагивало ее сердце от тихой боли, эту боль тут же сменяло восхищение собственной неуязвимостью и упоение вечной игрой...
      Так осенило Ратангу синее крыло - Гамаюн.
      Гамаюн. Казнь.
      Дорога, ведущая вверх. Сколько раз поднимались по ней в Небесный ярус люди - воины, возвращавшиеся с битвы, юноши, идущие на Галерею Зрелости, чтобы получить напутствие в жизнь, вожди, собирающиеся на совет, скорбные процессии, несущие убитых вождей, чтобы захоронить их в Надзвездной башне.
      Сегодня ничего этого не было. С двух сторон дороги, под зелеными огромными ратанами стояли люди. Молча смотрели они на дорогу, смотрели спокойно и жестко. Даже женщины, даже дети.
      По дороге, по самой ее середине, шла женщина в платье сиделки. Утренний ветер трепал ее взлохмаченные волосы. Руки, освобожденные от пут, были опущены вдоль тела. Она шла, ступая босыми ногами по щебню, иногда спотыкаясь. глаза ее были устремлены вперед, пустое. будто окаменевшее лицо подставлено мягкому свету восходящего солнца. Молчание провожало ее. Она поднималась все выше, и все выше, ослепляя ее, вставало солнце из-за Надзвездной башни. Она будто не видела людей, но шла одна - под охраной их молчаливой ненависти. Она не слышала ничего, кроме шороха щебня под ногами и чужого дыхания.
      Лучше бы они проклинали тебя, Алин. Лучше бы они издевались, кричали, осыпали камнями и насмешками - о, тогда бы ты знала, что ответить! Все, что угодно - лишь бы не это молчание. Или ты не боишься его? Что ж ты не решаешься тогда поднять голову и взглянуть в их глаза? Глаза людей, которых ты предавала, и которые этого тебе никогда не простят.
      Дорога кончилась у площади Совета. Площадь окружали кольцом глухие, без окон, башни Святынь. На башнях реяли стяги. Утреннее солнце высвечивало на избитых временем стенах неведомые картины и знаки - наследие племени, возведшего некогда Ратангу.
      На площади, под стенами, полукругом стояли вожди. Ждали ее. Толпа, двигавшаяся вместе с ней, двумя живыми реками втекла на площадь и замкнулась вторым полукругом за ее спиной. Она стояла одна посреди площади, залитой солнцем - лицом к вождям. Надзвездная башня возносилась над ее головой. Откуда-то подошли и молча стали сзади два стражника. И тогда в тишине прогремел, отбиваясь эхом от камня, голос вождя - Стража Справедливости:
      - Алин из Ратанги, лишенная имени и родины, готова ли ты говорить с Советом вождей?
      Она облизнула пересохшие губы, проглотила слюну и сказала:
      - Готова.
      - Ты была рождена в Ратанге и вернулась сюда с Севера три года назад. Ты сказала, что хочешь жить и сражаться вместе с нами. Искренним ли было твое желание?
      Она глубоко вздохнула:
      - И да, и нет. Я хотела вернуться в Ратангу, и я вернулась, чтобы служить Северу.
      Она почувствовала, как толпа сзади шевельнулась, и неясный гул прошел по ней.
      - Ты выросла на Севере, значит, ты ему предана?
      - Нет. Просто мне обещали хорошо заплатить.
      Кто-то крикнул:
      - Мы тебе заплатим!
      - Молчать! - велел Страж. - Пусть все молчат, пока я не дозволю. Помните закон!
      Алин чуть усмехнулась. Ей даже стало легче от такого взрыва злобы. И тут она увидела Странницу.
      Та была в своем черном одеянье, лицо, как всегда, скрыто маской. Она стояла одна, шагах в пятнадцати от вождей, под стеной Третьей башни, и ветер развевал ее одежды. Алин с трудом оторвала от нее взгляд. А Страж тем временем продолжал:
      - По твоей вине погибла почти вся дружина Самнора, наткнувшись на засаду у Сухого Лога. Ты признаешь это?
      - Да, я указала Самнору этот путь.
      Кто-то громко вздохнул в толпе. Может быть, родич убитого?
      - Защитники Нижних Валов были застигнуты врасплох кочевниками, и мы потеряли много жизней, прежде чем вернули эти укрепления. И в этом твоя вина?
      - Они были чересчур беспечны, - пренебрежительно бросила она. - Таких надо учить.
      она с радостью увидела, как двое из вождей схватились за мечи. "Вам придется убить меня на месте, - подумала она. - Уж я постараюсь..."
      Страж, обернувшись, сурово взглянул на вождей, и они замерли. Понемногу затих и ропот толпы.
      - Гонцы. которых мы посылали в Синтар и Вельгу, исчезали, и лишь двоих мертвыми принесли назад кони. И здесь ты приложила руку?
      - Я сообщала об их выезде с помощью ручных соколов, и их всегда перехватывали вовремя.
      - Довольно! - не выдержал вдруг кто-то. - Этого довольно, чтобы казнить ее!
      Алин повернула голову и увидела Харена. Рядом с ним стояли Вентнор, Боско и Эгле. А Боларда не было.
      Страж Справедливости что-то тихо сказал стоявшему рядом вождю. Потом поднял взгляд на нее:
      - Надо ли перечислять другие твои преступления?
      - Зачем утруждать себя и других? - насмешливо сказала она. - Я и так все хорошо помню.
      - Пусть так, - глаза Стража блеснули. - Ты была уличена в предательстве, схвачена и бежала, бросив на смерть человека.
      - Да.
      - По случайному сходству вместо тебя едва не казнили другую.
      - Да.
      - А потом тебя разыскали и доставили в Ратангу.
      - Да.
      Она могла бы еще кое-что добавить к этим кратким ответам, но к чему? Лучше побыстрее.
      - Лишенная имени и родины, за твои предательства Ратанга приговаривает тебя к смерти.
      - Спасибо! - крикнула она.
      Толпа страшно ревела, одобряя приговор, заглушив голос Стража Справедливости. Тогда он сорвал с перевязи рог, и резкий хриплый вой огласил площадь, перекрывая рев. Крики постепенно затухали. И тогда Страж с силой прокричал:
      - Тихо! Во имя закона, Тихо!
      Настала тишина. И в этой тишине Страж спросил:
      - Кто еще хочет сказать? Кто будет говорить в ее защиту?
      Молчание было ему ответом. Люди смотрели на Алин разгоревшимися глазами, стискивали кулаки, тяжело дышали - но молчали. И тогда Странница шагнула вперед, к вождям и толпе. Шаги ее в тишине отозвались громом.
      - Знает ли меня Ратанга? - прозвучал сильный ясный голос, и толпа ошеломленно дрогнула.
      - Знает, - сказал за всех Страж. - Ты - Хранительница Ратанги, Незримая рука, берегущая ее воинов. Многие обязаны тебе жизнью.
      - А они помнят это?
      - Помним, - как эхо прошло по толпе. - Помним!
      - Я прошу у Ратанги жизнь этой женщины.
      И вновь на площади Совета упала тишина - страшнее, чем прежде. Люди смотрели на Странницу. Все, кроме Алин. Она стояла, впервые опустив голову, оглушенная услышанным.
      - Имею я право на ее жизнь, Страж Справедливости? - прервала молчание Странница.
      - Да, имеешь, - с трудом проговорил Страж. И добавил тверже: - Твои добрые дела перевешивают ее предательство.
      Он оглянулся на вождей. Вожди, один за другим, медленно кивнули. Люди в толпе молчали, опустив глаза.
      - Нет! - закричала вдруг Алин, и все вздрогнули - так внезапен был этот крик. - Не хочу я твоего милосердия! Пусть казнят!
      - Тебя не казнят, - глухо сказал Страж. - По праву неприкосновенности твоя жизнь принадлежит Хранительнице. Вся Ратанга свидетельствует это.
      - Нет!!
      И вдруг она бросилась назад, к той дороге, по которой пришла. Она готова была сотворить с собой все, что угодно - только бы не эта милость! Толпа преграждала ей путь. Ни тени сочувствия, ни ненависти не было на лицах, ни один не сделал движения, чтобы пропустить или ударить ее. Стояли, как стена, и Алин поняла, что ей не уйти. Тогда она упала на камни и зарыдала.
      Стражники подошли к ней, подняли, повели на прежнее место. А там, рядом со Стражем, стояла Странница - безликая черная тень.
      - Ненавижу тебя! - бросила ей Алин, глотая злые слезы. Стражники крепко держали ее за плечи.
      Странница молчала. Потом из-под складок покрывала выскользнула тонкая светлая рука и небрежно, будто волосы со лба, откинула с лица черную ткань.
      Те - кто был поближе - ахнули. Стражники в ошеломлении выпустили Алин, и она, оцепенев, смотрела. Потом медленно прижала руки к груди, будто впервые узнав, что у нее есть сердце.
      Люди расходились, и площадь постепенно пустела, но мы не спешили за ними. Ушли вожди, недоуменно взглянув на нас, ушел Страж Справедливости, за ним стражники. На площади перед нами были теперь только Алин и Странница.
      Алин стояла, опустив голову, тонкие пальцы сжимались и разжимались, будто ловя невидимую сеть. Мне было до ужаса жаль ее. Если б ее у меня на глазах казнили, я и то, наверно, жалела бы ее меньше. Это хуже смерти. Если Странница с самого начала хотела сделать так, почему она не освободила ее сразу, почему дала ей пройти через эти мучения? Ах да, Алин должна была искупить вину. Умом я понимала это, а сердцем - принять не могла. Да будь она хоть трижды виновна - разве можно так ломать человека?! Ведь все время, пока она шла по своему пути. мне чудилось, что это я.
      И я взглянула на Странницу почти с ненавистью. Как она могла так?! Или это и есть настоящее милосердие? Упаси меня всеведущий дух от такого милосердия! Лицо ее - бледное, усталое, тонкое - словно вырезанное из кости, проступало из складок покрывала. Она молча смотрела на Алин, и та под ее взглядом все ниже и ниже опускала голову, будто незримая тяжесть пригибала ее к земле.
      Мы подошли ближе. Алин не оглянулась на звук наших шагов. Странница вскинула темные глаза и пошла к нам, обойдя ее. Не дойдя шага, она остановилась, шевельнула губами, будто хотела что-то сказать - и вдруг осела на землю.
      Вентнор бросился к ней. Голова Странницы, скользнув по его плечу, запрокинулась, как у мертвой. Мы обступили их.
      - Что с ней? - с тревогой спросил Боско.
      - Не знаю, - сквозь зубы ответил Вентнор. - Рана...
      - Две, - шепнула я. Вентнор услышал, вскинул глаза на Алин. Если б руки у него были свободны, я не поручилась бы за ее жизнь.
      - Я так и знал, - глухо проговорил он.
      И оборвав себя, пошел по дороге вниз. Харен взглянул ему вслед с недоумением и обернулся ко мне:
      - Что такое?
      - Эта кошка ее все же задела, - ответил за меня Боско и успел схватить Харена за руку:
      - Закон. Иди лучше за Вентнором.
      Харен с неостывшей ненавистью в глазах взглянул на Алин, шумно выдохнул:
      - Ла-адно...
      И пошел. Боско взял Алин за руку, как ребенка, повел за собой. Она шла молча, едва переставляя ноги, и глаза у нее были пустые. Как у зверя.
      Мы нагнали Вентнора, несшего Странницу, и Харена. Харен что-то шепотом сердито говорил Вентнору, тот, не слушая, шел вперед.
      - Скажи хоть ты ему, - воззвал Харен к Боско. - Тяжело же все время одному. Понесем ее по очереди.
      - Нет, - бросил Вентнор не оборачиваясь.
      - Оставь его, - сказал Боско. - Он выдержит.
      Так мы и шли до самого Дома Исцеления. На пороге его встретила нас Танис. Будто ждала. Бросила брезгливый и недоуменный взгляд на Алин, которую Боско по-прежнему держал за руку, тихо сказала Вентнору:
      - Дай помогу.
      Вентнор мотнул головой и так же тихо ответил:
      - Веди.
      Мы остались у порога.
      - Ну и что мне с ней теперь делать? - Боско кивнул на Алин. Я пожала плечами:
      - А закон какой?
      - По закону она принадлежит тому, кто за нее поручился. Хорошее приобретение для Хранительницы, нечего сказать.
      Алин стояла с безучастным видом, будто этот разговор ее не касался.
      - В левом крыле есть свободные покои, - вспомнила я. - Только надо у Танис спросить.
      - Ну пойдем, спросим.
      Я думала, он оставит Алин снаружи, но он повел ее с нами. Встречные сиделки и раненые, завидев ее, вздрагивали и старались обойти нас. Боско, не обращая внимания на это, шагал вперед
      В покой, где поместили Странницу, он, однако, войти не решился. Послал меня. Странница полулежала на постели с закрытыми глазами, Вентнор поддерживал ее, а Танис заканчивала перевязку. На мой вопрос она с досадой дернула плечом:
      - А хоть на крышу, мне-то что. Убирайся.
      Я вернулась к Боско и сказала, что можно занять любой покой. Он повел Алин в западную боковушку, а я пошла на кухню и попросила завтрак на троих - на всякий случай.
      ... Мне пришлось ночевать с Алин. Спала я плохо. То чудилось. что принесли недобрую весть, то - что Алин хочет убить меня, то - что она сама мертва. Я вскакивала на постели, смотрела на лежавшую. Ее спокойное лицо в неверном свете ночника было до ужаса похоже на лицо Странницы. Она лежала на спине, вытянув руки, но иногда начинала метаться, стонать и говорить что-то низким странным голосом - будто жаловалась. Тогда я гладила ее по голове, по встрепанным жестким волосам, и она затихала. Странное чувство было у меня к ней: гнев, примешанный к щемящей жалости. Я не могла и не умела ненавидеть так, как ратангцы. Проснувшись в очередной раз, я вспомнила о Страннице и хотела пройти к ней, но два угрюмых стража, стоявших у двери покоя, не пустили меня и не сказали ни слова о том, что с ней. Встревоженная и недоумевающая, я вернулась к Алин. Откуда стража? В Доме Исцеления никогда не было таких строгостей. В покои, где лежали тяжелораненые, можно было, правда, заходить только с разрешения лекарки, но все равно - зайти мог любой. Внутри укреплений Ратанги доверяли всем.
      Мое недоумение рассеял утром Боско. Он разбудил нас, поставил еду на пустой лекарственный столик , пока я приводила себя в порядок, завел беседу. Алин так и лежала, закинув руки за голову и прикрыв глаза, но я знала, что она не спит. Я потихоньку кивнула Боско на нее, но он громко ответил:
      - Захочет есть - встанет. Я ей не хозяин.
      Он вел себя так, будто Алин вообще не существует на свете, и это неприятно царапнуло меня, но я смолчала. Спросила, как Странница, отчего ее охраняют.
      - Ну знаешь... - развел руками Боско. - Ратанга отвечает за ее жизнь. И беспокоить ее сейчас нельзя. Вожди распорядились охрану поставить, а то бы уже все войско сбежалось на нее посмотреть. Не говоря о женщинах.
      - Но... что с ней?
      - Лучше, чем вчера, но все равно плохо. Две раны - не шутка.
      Я вздохнула:
      - Пустили бы меня к ней...
      Боско рассмеялся:
      - Пустят, как же! Сама Танис при ней сиделкой. И Вентнор, - он понизил голос, - ни на шаг не отходит.
      Что-то больно кольнуло в сердце при этих словах, но я придушила боль, не дав ей разрастись, и спросила. как Харен.
      - Харен - пропащий человек, - махнул рукой Боско. - Невеста к нему явилась.
      - Тлели?! - невольно я вспомнила, как успокаивала бредившего Харена, как твердил он в жару это имя.
      - Она самая. Прорвалась с воинами в Ратангу через Залесный Кордон. Там все еще бои. Отыскала его, сидят в Общем зале, смотрят друг на друга... - он вновь рассмеялся. - Всех соседей разогнали.
      - А Болард? - произнеся это имя. я невольно глянула на Алин, но она не шевельнулась.
      - Болард в Ратанге, - твердо и, как показалось мне, с затаенной печалью ответил Боско. - У всех Трех Врат его не видели. Разыскать бы его... Кроме нас, кажется, некому за это взяться.
      - Может, я одна пойду? - спросила я робко.
      Боско покачал головой:
      - Во-первых, ты всех закоулков в Ратанге не знаешь. Заблудишься. А во-вторых... незачем тебе одной по городу ходить. Спутать могут. Так что вместе.
      - А она? - я указала на Алин.
      - Куда она теперь денется? - равнодушно бросил Боско. - Доедай, и пошли.
      Оказалось, что отряд Крылатых с окончанием боев на внешних валах пришел в Ратангу на отдых, и Боско сманил человек десять искать Боларда. Я позвала Рена и Сана - эти уж наверняка знали все укромные местечки в городе! И все- таки мы искали до полудня, прежде чем наткнулись на потерю. Болард сидел в заброшенном доме. на полуразвалившейся скамье, по-мальчишески уткнувшись головой в колени. Когда его окликнули, он не отозвался. Тогда Боско подошел, с силой взял его за плечо, заставил поднять голову. Болард взглянул на него равнодушно, как на камень. Потом увидел меня, вздрогнул и отвернулся, а я с запоздалым раскаянием подумала, что не следовало мне идти на поиски.
      Все разошлись, и мы остались втроем. Я думала, что Болард спросит что-нибудь, но он упрямо молчал.
      - Она жива, - сказал Боско и повторил это еще раз громче. Болард вдруг пошатнулся. Боско поддержал его, а я только сейчас сообразила, что Болард не был на суде, ничего не знал и, наверно, думал, что ее казнили.
      Мы шли вверх по улице, и Боско, обнимая за плечи Боларда, рассказывал подробности вчерашнего дня, добавив под конец:
      - Нашел ты, в кого влюбляться, братец.
      Болард равнодушно кивал, но при последних словах остановился и резко сбросил руку Боско со своего плеча. Какое-то время они молча смотрели в глаза друг другу.
      - Дурак ты, - прервал молчание Боско. - Да и я тоже. Ладно, пошли.
      - Болард, ты? - прозвучал вдруг юный голос. - Наконец-то!
      К нам подбежала тонкая синеглазая девушка. Доспехи, бывшие на ней, казались неуместными. Светлые волосы рассыпались по плечам.
      - Тлели? - ахнул Боско. - Как это ты покинула Харена?
      Тлели! Еще одна девушка-воин, встреченная мною в Ратанге. Не такой я представляла себе невесту Харена. Думала, она будет подстать ему: рослая, крепкая, резкая на слово. И что она постарше. А эта - она же моложе меня!
      - Харена взялись долечивать, а меня выгнали, - засмеялась Тлели. - Иду домой порядок навести. Пойдем, Болард, поможешь мне.
      - Боишься, что одна не управишься? - весело спросил Боско.
      - Знаю я вас, воинов! После вас убирать - запаришься.
      Она увела Боларда, и мы смотрели им вслед. Боско отчего-то вздохнул. Повернулся ко мне:
      - Ну, одной заботой меньше. Тлели его не упустит. А мы пойдем назад, проголодался я за этими поисками.
      Незнакомая повариха встретила меня враждебно:
      - Шатаются, безделят, и еще им обед подавай, - ворчала она, грохая почему-то крышкой от котла. - А уж той и вовсе кусочка не дам, пусть с голоду дохнет, змеюка!
      Я уж думала, что придется сражаться или уйти ни с чем, но тут появился Боско, и повариха засияла.
      - Ничего-то тебе поручить нельзя, - с ехидством сказал он мне, унося из кухни обед. Я не стала спорить, хотела поскорее узнать новости. Боско, однако, не торопился.
      Когда мы вошли, Алин сидела на постели. Миска ее стояла пустая, и я потихоньку вздохнула с облегчением: если ест, значит, жить будет. Я подала ей миску с обедом, и она взяла молча. только глаза опустила, не знаю уж отчего. И ела тихо, медленно, как во сне.
      - Что Странница? - поторопила я Боско. Он отставил миску и спокойно, веско, будто приговор выносил, изрек:
      - Все хорошо. Пришла в себя, улыбается...
      - Ты сам видел?
      - Стражи сказали. С вождями она говорила.
      - О чем?
      Боско засмеялся:
      - Стражи не подслушивают. А если б и подслушали - все равно не сказали б. Словом, все хорошо.
      Он бросил мимолетный взгляд на Алин, и я поняла, что последние слова предназначались ей. Пусть знает, что ничего у нее не вышло. И только сейчас мне пришла в голову мысль, которая, по справедливости, давно уже должна была появиться.
      - Боско, отчего в Ратанге так любят Странницу? Одного ее слова было довольно, чтобы... - я не договорила.
      - Чтобы загладить предательство? - спокойно закончил Боско. - Ради нее и десять таких предательств можно было бы простить.
      - Расскажи о ней.
      Боско улыбнулся - неловко и смущенно, совсем непохоже на обычные его улыбки.
      - Ты что же, совсем ничего о ней не слышала?
      - Вентнор рассказывал.
      - Вентнор... - Боско все еще улыбался. - Вентнору повезло. Но он тебе немного рассказал, я думаю. Он очень бережет все. что связано с ней.
      Лицо его стало мечтательным, совсем как у Вентнора, когда в возке он рассказывал мне о Хранительнице.
      - Она появилась три года назад, - говорил Боско задумчиво и тихо. - То один, то другой раненый, подобранный на поле боя, рассказывал, как над ним склонялась женщина, закутанная в черное покрывало, как отводила от него смерть, как целительно было прикосновение ее рук. Мы думали, это сон, бред. Но не могли же многие бредить одинаково! А после одного боя ее увидели все. Она ходила по полю, склоняясь над ранеными, молча перевязывала их, поила водой из кувшина... Я сам видел ее тогда. Она прошла мимо - так близко, что задела меня краем покрывала...
      Боско запнулся, перевел дыхание. Странно было видеть его таким. Как их всех зачаровала Странница! Алин сидела спиной к нам, но я знала, что она слушает внимательно. Я чувствовала это.
      - Гонцы рассказывали, - продолжал Боско. - На тайных тропах, что не каждому ведомы, она выходила навстречу. Молча брала коня за повод и уводила с тропы. Никогда ни с кем не произнесла ни слова. Харен, - он смущенно усмехнулся, - однажды встретил ее и не поверил. У него тяжелый характер, ты знаешь. Он оттолкнул ее, даже прицелился, но не выстрелил. Поскакал дальше. И наткнулся на засаду. Он тогда уцелел. И первый назвал ее Хранительницей. И мы потом тоже. Или Странницей - загадочной и светлой, как сказочное племя Серебряных Странников Побережья.
      Алин вдруг издала странный звук - то ли засмеялась протяжно, то ли застонала. Я вздрогнула, а Боско смолк и внимательно взглянул на нее. И снова заговорил:
      - Однажды она появилась у Красных Врат и передала стражам зазубренную стрелу. Такие стрелы у кочевников, и мы поняли, что надо готовиться к бою. Но нападение все равно было внезапным. На рассвете кочевники смяли защитников внешнего вала и оттеснили их к городу. Кое-кто уже бежал, поддавшись натиску. И тут на валу увидели Хранительницу. Она стояла недвижно - черная тень в рассветном небе. Стрелы свистели, не задевая ее. Потом она подняла руку, и наши воины бросились вперед. Многие потом признавались, что слышали призывный звук трубы...