Глава 9

Тенекрут не спешил. Отряд занял позиции на стене. Ведомая нами орда таглианцев приготовилась к бою, как только могла. Я разослал предупреждения Могабе и Глашатаю нюень бао, Кы Даму. Могаба, конечно, тупица и безумец, но не безнадежный дурак. И, если Гоблин заявляет, что беда близка, выслушает.

Повсюду зазвучали сигналы тревоги. Из-за стены немедля раздались возгласы злобного разочарования. Тут и гражданское население начало реагировать. Темные улицы объял страх — судя по ощущениям, куда сильнее прежнего. Как всегда, джайкури, что постарше, вспомнили первое появление Хозяев Теней. Тогда первая волна атакующих состояла из смертоносных искр тьмы.

— Одноглазый! Тени там есть?

— И не может быть. Им сюда от самого Тенелова добираться. Длиннотень, наверное, этим занимается.

— Хорошо.

Мне уже доводилось видеть, что может натворить Тень. Одно скажу: джайкури совершенно правильно их боятся.

— Хотя некоторую долю волшбы могу тебе обещать. Уже назрело.

— За что я тебя, коротышку, люблю — здорово умеешь ободрить.

Я окинул взглядом стену рядом с нашим сектором. Разглядеть удалось не много, однако похоже было на то, что нападающим подготовлена надлежащая встреча.

Впрочем, если Тенекрут оправился, это ничего не значит.

— Мурген!

— Что?

— Оглянись!

Я оглянулся.

Глашатай Кы Дам в сопровождении сына и нескольких внуков при помощи жестов испрашивал позволения подняться к бойницам. При оружии был только его сын, коренастый, бесстрастный мужик; по слухам, мастер в обращении с мечом.

— Добро пожаловать, — кивнул я. С виду Глашатай на тыщу лет старше нашего Одноглазого, однако ему хватило бодрости взойти наверх без посторонней помощи. Не отяжелили его годы, что и говорить. Волосы его — те, что уцелели — были расчесаны на прямой пробор, обрамляя лицо легкими белыми прядями. Судя по пятнам на коже, он страдал какой-то печеночной хворью. В целом же кожа его поблекла от старости, и Глашатай был светлее даже некоторых из нас, северян.

Он слегка поклонился.

Я ответил тем же манером, постаравшись в точности повторить его поклон. Это должно было означать приветствие меж равными и прибавить несколько очков в мою пользу — я ведь, хоть и юн годами, все равно являлся старшим, поскольку он находился на территории Отряда, а в Отряде главный — я.

Я изо всех сил старался быть вежливым с Глашатаем и беспрестанно напоминал ребятам, чтобы относились к нюень бао уважительно и бережно — даже в случаях провокаций. Я пытался вдохновить их на более тесные, нежели обычно, отношения.

В этих чужих краях у нас нигде нет друзей.

Кы Дам обратился взглядом к темнеющей равнине. Осанка его была строга. Многие джайкури были уверены, что он — волшебник. Гоблин же с Одноглазым говорили, что его можно назвать ведьмаком в устаревшем смысле этого слова — как мудрого, много изведавшего человека.

Старик глубоко вдохнул, словно бы укрепляя силы своей ауры:

— В эту ночь будет не так, как всегда. Говорил он на общетаглианском — и без малейшего акцента:

— Их повелитель восстановил свои силы. Строго взглянув на меня, перевел взгляд на Гоблина с Одноглазым:

— О. Хм-м.

— Ты совершенно прав. Я в свою очередь обратил внимание на сопровождавших Глашатая. Мастер клинка казался слишком уж толстым и неуклюжим для своей репутации.

Внуки выглядели в точности как обыкновенные мужчины нюень бао в расцвете сил. Будто бы, улыбнувшись либо еще как-то выразив свои чувства, лишатся собственной души. Словно, выражаясь словами Гоблина, по кактусу у них в заду сидит.

Оставив Кы Дама вглядываться в ночь, я вернулся к своим делам. Сопровождавшие его, как могли, старались не путаться под ногами.

Подошел Бадья:

— Все готово, командир.

Судя по возгласам, люди Хозяина Теней также были готовы начинать. Горны их заревели, точно стадо быков в охоте.

— Ну, это ненадолго, — проворчал я. Они могли бы отложить это дело еще лет на двадцать. Я бы не возражал. Мне спешить некуда. С улицы к нам взбежал вестовой из таглианцев, сквозь сбившееся дыхание выдавивший, что меня хочет видеть Могаба.

— Иду. Скажи, минут через пять. — Я вгляделся в темноту. — Бадья, остаешься за старшего.

— Ну да. Только еще Одного клоуна Отряде здесь не хватало.

— Сокрушу!

Кы Дам что-то сказал. Мастер меча, сощурившись, принялся вглядываться во мрак. На пол-удара сердца в холмах что-то блеснуло. Звезда? Отблеск звезды? Нет. Ночь была холодна, пасмурна и дождлива.

— Каменный Воин, — заговорил Глашатай, — случившееся может быть значительнее, чем его сиюминутное проявление.

— Возможно. — Что значит это «Каменный Воин»? — Но мы, в отличие от нюень бао, не воины. Мы — солдаты.

Ум старика тоже не утратил проворства.

— Как пожелаешь, Каменный Солдат. Все может оказаться не тем, чем выглядит.

Интересно, он по дороге сюда до этого додумался? Собственное умозаключение Глашатая не порадовало. Резко повернувшись, он заспешил вниз по лестнице. Да так, что и внуки за ним с трудом поспевали.

— О чем это вы? — поинтересовался Бадья.

— Представления не имею. К тому же меня призывает Его Святейшество, Князь Черного Отряда.

Направившись к лестнице, я взглянул на Одноглазого. Наш колдун смотрел в сторону холмов, вглядываясь в то самое место, что привлекло внимание Кы Дама. Вид он имел при этом озадаченный и безнадежный.

Но на расспросы времени не было. Как не было и желания расспрашивать.

Я и уже имеющимися дурными вестями был сыт по горло.

Глава 10

Росту в Могабе — шесть футов, пять дюймов. Жира нигде — ни унции, разве что меж ушей. Весь из костей и мускулов, движется с этакой плавной, текучей кошачьей грацией. Здорово ему пришлось поработать, чтобы не перебрать с мускулатурой и не потерять гибкости. Лицом он темен, но не эбеново-черен, а скорее цвета старого красного дерева. Он просто-таки пышет уверенностью, непоколебимой внутренней силой.

У него всегда наготове острота, но он никогда не улыбается. А если и выказывает чувство юмора, то чисто поверхностно, исключительно ради воздействия на публику. Сам он юмора не чувствует и, вероятно, не понимает. Он, как никто до него, сосредоточен. Сосредоточен на созидании и поддержании в надлежащем виде Могабы, величайшего воина всех времен.

Достоинства его почти таковы, как ему хочется. Я никогда не видел человека, способного сравниться с ним.

И прочие нары почти так же впечатляющи и надменно-самоуверенны.

Самомнение Могабы — вот его величайшее слабое место, но, по-моему, никто не в силах убедить его в этом. Он и его репутация — главная ось, вкруг коей вращаются все его помыслы.

К несчастью, склонность к самолюбованию и самооправданию — не та черта характера, что вдохновляет солдат выигрывать сражения.

Меж Могабой и нами, остальными, не осталось ни крупицы приязни. Это он расколол Отряд на Старую Команду и наров. Могаба представляет себе Черный Отряд как священный крестовый поход длиною в эпохи. Наши же ребята видят в нем большую, несчастливую семью, которая старается уцелеть в мире, задавшемся целью погубить нас.

Спор разгорелся бы куда жарче, не будь под боком серьезного общего врага в лице Тенекрута.

Теперь даже многие из людей Могабы — и то отнюдь не восхищены его образом мыслей.

То, о чем Костоправ твердил с того момента, как впервые взялся за перо и бумагу, можно назвать вопросами тона. А затевать свары с командиром, как бы он ни был не прав и однобок в суждениях, хорошим тоном не назовешь. Я и стараюсь держаться в рамках приличий.

Костоправ быстро возвысил Могабу — за его исключительные качества — до положения третьего человека в Отряде, после него самого и Госпожи. Однако это еще не делает Могабу командиром в случае их отсутствия Костоправа с Госпожой. Новый капитан должен быть избран. В ситуациях, подобных сложившейся здесь, в Дежагоре, обычай велит солдатам решить, нужно ли устраивать выборы немедля. Если они полагают, что старый капитан некомпетентен, безумен, дряхл, мертв либо по какой-то другой причине нуждается в немедленном замещении, тогда выборов не миновать.

Не могу припомнить ни одного примера из Летописи, чтобы солдаты отвергли старшего кандидата, но, случись выборы сегодня, возможно, появится такой прецедент. При тайном голосовании даже многие нары могут выразить Могабе недоверие.

Пока мы в осаде, никаких голосований не будет. Я сам постараюсь свести на нет любые попытки провести выборы. Может, Могаба и безумен. Может, я и отношусь без всякого трепета к тому, что для него — святыня. Однако только у него достаточно воли, чтобы управлять тысячами норовистых таглианских легионеров и в то же время держать в рамках джайкури. Падет он — на место его заступит его помощник Зиндаб, затем — Очиба, а уж потом, может быть, ежели не сумею достаточно быстро слинять, я.

Все время, пока длится осада, солдаты и гражданские куда больше боятся Могабу, чем уважают, — вот что меня беспокоит. Страх, как неоднократно сообщала Летопись, — наиблагоприятнейшая почва для предательства.

Глава 11

Совещания штаба Могабы проходили в башне, на самой верхотуре; там имелась оружейная палата, устроенная Грозотенью ради забавы. Могаба полагал, что нам, мелкой шантрапе, помимо совещаний заодно и поупражняться не грех. Своего же боевого поста на стене он оставлять не любил, поэтому я мог рассчитывать, что совещание надолго не затянется.

Держался он вежливо, хотя всем было очевидно, как это трудно для него.

— Я получил твое донесение, — сказал он. — И нашел его не слишком внятным.

— Так и было задумано. Дабы посланник не разболтал новость всем и Вся по пути к тебе.

— Из этого следует, что новость плоха. Он говорил на диалекте Самоцветных городов, подхваченном Отрядом во время службы синдику Берилла. Чаще всего мы им пользовались, когда не желали быть понятыми местными. Могаба же говорил на нем оттого, что до сих пор недостаточно овладел таглианским и без переводчика обойтись не мог. Он и по-самоцветски говорил с ужасным акцентом.

— Именно так и обстоят дела, — сказал я. Зиндаб, друг Могабы, перевел услышанное для присутствовавших таглианских офицеров. — Гоблин и Одноглазый, — продолжал я, — говорят, что Тенекрут снова в полном здравии и нынче ночью собирается попышнее отпраздновать этот факт. Таким образом, этой ночью будет не обычный рейд, но мощнейший удар всеми наличными силами.

Дюжина пар глаз взирали на меня, моля, чтобы все сказанное мною оказалось чем-нибудь вроде очередной злобной шутки Гоблина и Одноглазого. Взгляд Могабы сделался ледяным; он смотрел так, словно старался запихать мои слова назад, в глотку.

Могаба не пользовался услугами этой пары, постоянно вызывавшей разногласия между ним я Старой Командой. Он был свято уверен, что колдунам, ведьмакам и прочим волшебникам, уж каким ни на есть жалким, все же не место среди воинов, коим положено полагаться лишь на собственную силу, сметку, волю и, может быть, еще на каменную твердость командира, если таковая имеется в наличии.

Гоблин же с Одноглазым — мало того, что колдуны, мало того, что неряшливы, недисциплинированны и вообще разгильдяи — так еще менее всех склонны признавать его, Могабу, лучшим приобретением Черного Отряда на все прошедшие и будущие времена.

А Тенекрута Могаба особенно ненавидел за то, что тот наверняка никогда не выйдет с ним, Могабой, на честный бой, каковой впоследствии был бы воспет в веках.

Могаба хочет занять место в Летописи, причем главное. И он его получит — однако не так, как ему желательно.

. — У тебя есть соображения, как совладать с этой опасностью?

Голос Могабы не выказывал никаких чувств, хотя выздоровление Тенекрута наверняка здорово приблизило день и час нашего уничтожения.

Я поразмыслил над всеобщей невысказанной мольбой, однако Могаба явно был не в том расположении духа.

— Боюсь, что нет.

— Ив книжках твоих нет ничего такого? Он имел в виду Летопись. Костоправ уйму сил положил на то, чтоб заставить Могабу изучить ее. Ворчун здорово умел отыскивать в ней похожие случаи и принимать их к сведению — в основном потому, что не очень доверял своим командно-стратегическим талантам. А вот у Могабы самоуверенности — хоть отбавляй. Всякий раз он находил повод уклониться от знакомства с историей Отряда. И лишь недавно для меня стало очевидным, что он не умеет ни читать, ни писать. В некоторых землях грамота считается делом немужским. Может, и среди наров в Джии-Зле было так, несмотря на то, что ведение Летописи — священный долг братии Черного Отряда.

— Очень мало. Существует лишь проверенная временем тактика, когда внимание колдуна отвлекается на второстепенную цель, где он причинит меньше ущерба, чем хочет. И продолжаешь так до тех пор, пока он не выдохнется, либо пока не сможешь подобраться к нему и перерезать глотку. Последнее нам не подходит — на этот раз Тенекрут будет осторожнее. Может, даже из лагеря не высунется, если только мы не выманим его.

Могаба кивнул. Услышанное его не удивило.

— Зиндаб?

Зиндаб — старейший и ближайший друг Могабы. С самого раннего детства. Ныне — его заместитель и командир Первого Таглианского Легиона, лучшего среди таглианских подразделений. И старейшего. Когда мы только-только прибыли в Таглиос, Ворчун назначил Могабу руководить обучением новобранцев, и этот Легион — его рук дело.

Зиндаба можно считать братом Могабы. Пожалуй, Могаба дорожит его добрым мнением больше, чем должен бы.

— Можно попробовать удрать, — отвечал тот. — Га-га-га! Шутка.

Могаба шутки явно не понял. А если и почуял, то не нашел в ней ничего смешного.

— Отвлечь его с помощью артиллерии, — предложил я. — Если приблизится на выстрел — может, повезет его прищучить.

Так мы поступили во время той великой битвы, закончившейся тем, что нас заперли здесь. Нам повезло: мы остались живы, чтобы затем немедля влипнуть в громадную кучу дерьма. Однако устранить Тенекрута полностью не получилось…

— Сыграем на быстроте маневра, — решил Могаба. — Выстрел — смена позиции. Прямое столкновение будет для нас гибелью. В качестве прикрытия используем анфиладный огонь, чтобы противник не мог сосредоточиться на чем-то одном. Глаза в глаза становиться нельзя.

Могаба посмотрел мне в глаза. Ему нужна была помощь Гоблина и Одноглазого, однако гордость не позволяла просить о ней. Он, помнится, высказывался в том духе, что волшбы не потерпит, потому как ей в Черном Отряде — не место. Колдовать — подло, бесчестно, и потому подобает лишь мошенникам. Настоящий мужчина не может лгать. Все это он втолковывал, в частности, нашей парочке клоунов всякий раз, когда видел их. И даже сулил им немалые выгоды в случае, если они оставят «его» Отряд.

Значит, помощи? Ну не забавно ли — какую гибкость приобретает человек, когда само разрушение заглядывает в глаза?

Хотя Могаба никогда не просил о колдовской помощи впрямую…

В общем, я не стал тянуть кота за хвост. И вообще-то привычки такой не имею, а тут вдобавок надеялся, что именно от этого его и передернет.

— Все мы, — сказал я, — сделаем все, на что способны.

Могаба моргнул. Среди множества качеств, не приличествующих воину-нару, значится и красноречие. На каком бы языке он ни изъяснялся.

Хорошо, что говорили мы на берилльском диалекте. Дискуссия наша длилась достаточно долго, и таглианские офицеры уже начали сомневаться в кратком переводе Зиндаба. Мы всегда старались являть внешнему миру одно-единственное выражение лица. Это было особенно важно в отношениях с нанимателем. Потому что у этих господ в обычае — заранее вычислять, каким образом использовать нас, как только мы спасем их царственные задницы.

Считая братьев, принявших присягу с тех пор, как мы явились в этот «благословенный» край, а также наров и Старую Команду, нас сейчас шестьдесят девять человек. Главная защита Дежагора — десять тысяч плохо обученных таглианских легионеров, какое-то количество бывших тенеземских рабов, хотя и добровольцев, но ни на что путное не годных, да немного джайкури, от которых пользы еще меньше. И с каждым днем они здорово убывают в числе. Старые раны и новые хвори прорежают наши ряды едва ли не быстрее атак неприятеля.

Могаба наградил меня легким поклоном — так у него выглядит выражение благодарности. Открыто благодарить не стал.

Зиндаб с Очибой, сдвинув головы, обсуждали только что полученные донесения.

— Времени на разговоры не осталось, — объявил Зиндаб. — Они вот-вот пойдут на штурм.

Говорил он по-таглиански. Он, в отличие от Могабы, постарался освоить язык как следует. Теперь бьется в попытках понять культуру и образ мышления нескольких таглианских народов — хотя они, на мой взгляд, диковаты.

— Тогда идемте по местам, — сказал Могаба. — Если не хотим разочаровать Тенекрута.

Вот он каков, Могаба, — любуйся, кто хочет. Он прямо-таки рвался в бой. Возбуждение его достигло невыразимых пределов. Ему не терпелось посмотреть, как его тактика поможет снизить наши потери.

Я вышел, не сказав ни слова. И не дождавшись команды.

Могаба знает, что я не считаю его капитаном. Как-то случилось нам об этом поговорить. Я не признаю его капитаном до голосования по всей форме. Хотя сам он, подозреваю, выборов не жаждет, боясь, что популярность его до капитанского уровня недотягивает.

И я выборов торопить не стану. Старая Команда может выбрать меня, а мне такая работа не желательна. Не подхожу я для нее, не могу я вести за собой! Я, черт подери, даже с Летописью с трудом справляюсь. В голову не идет, как это Костоправ успевал, занимаясь ею, еще и прочие дела решать?

До своего участка стены я бежал.

Глава 12

Что-то взявшееся невесть откуда, невидимое никому более, похожее на молчаливый смерч из тьмы ночной, нагнало меня и поглотило. Вцепилось в душу мою, рвануло, и я понесся во тьму. Хозяин Теней вернулся… Но зачем ему я? Есть ведь и менее приметные…

Глава 13

Меня властно призывали куда-то, и я боролся, но не мог противостоять.

Я ничего не понимал. Никакого представления не имел, что происходит. Клонило в сон… Может, все это — просто с недосыпу?

Затем чей-то голос, казавшийся смутно знакомым, назвал меня по имени.

— Мурген! Мурген, возвращайся! — Тут меня бросило в сторону, словно бы от удара, но я не почувствовал. — Давай, Мурген! Напрягись!

Что?

— Возвращается. Возвращается!

Я застонал, что, судя по новой вспышке радости, было немалым успехом.

Я застонал снова. Теперь я знал, кто я такой, однако — где я, зачем, и чей это голос…

— Да встаю, — хотел было сказать я, — встаю, черт бы вас побрал!

Наверное, снова учения… Я попробовал встать, но мускулы отказались поднимать тело.

Совсем одеревенели.

Меня подхватили под руки.

— Ставь на ноги, — сказал другой голос. — Пусть пройдется.

— Надо бы найти способ предотвращать такие приступы еще до начала, — откликнулся первый.

— С удовольствием выслушаю любые идеи.

— Но это ж ты у нас лекарь…

— Да не хворь это, Гоблин. А волшебник у нас — ты.

— Так это и не колдовство, командир.

— Тогда что же это за чертовщина?

— О подобном я даже никогда не слыхал. Меня поставили на ноги. Колени подогнулись, однако ребята не дали мне упасть.

Приоткрыв один глаз, я увидел Гоблина и нашего Старика. Но Старик же мертв… Я шевельнул для пробы языком.

— Похоже, я вернулся.

На этот раз слова выговорились, хоть и с трудом, но разборчиво.

— Вернулся, — подтвердил Гоблин.

— Помоги ему идти.

— Да не пьян же он. Костоправ! Он здесь, в полном сознании. Справится и сам, никуда не денется. Ведь так, Мурген?

— Да. Я здесь. Я никуда не денусь, пока бодрствую.

Хотя где это «здесь»? Я огляделся. А-а. Снова здесь…

— Что стряслось? — спросил Старик.

— Меня снова утащило в прошлое.

— Дежагор?

— Ну да, как всегда. На этот раз — в тот день, когда ты вернулся. И когда я встретил Сари. Костоправ только крякнул.

— Это с каждым разом все менее болезненно ощутимо. Сегодня вообще прошло легче легкого. Но и помимо боли все плохое сходит на нет. Я не увидел и половины тех ужасов, что должны были там быть…

— Это же хорошо. Может быть, если сумеешь освободиться от боли и страха, избавишься и от приступов…

— Да я не сошел с ума, Костоправ! Не сам же я все это проделываю…

— А возвращаться ему с каждым разом все тяжелее, — заметил Гоблин. — Сегодня он уже не выкарабкался бы без нашей помощи.

Теперь уж я только крякнул. Значит, я могу застрять в постоянно возвращающейся точке надира моей жизни?

Впрочем, Гоблин и не догадывался о самом худшем. Я еще не вернулся. Они вытащили меня из бездны вчерашнего, но я еще не был здесь, с ними. Все происходящее сейчас тоже было моим прошлым, только на сей раз я сознавал, где нахожусь. И знал, какие напасти готовит мне будущее.

— На что это было похоже?

Гоблин, как обычно, пристально смотрел мне в лицо. Будто какое-нибудь подрагиванье века могло послужить подсказкой, необходимой для моего спасения. Ворчун прислонился к стене, вполне удовлетворенный тем, что я заговорил.

— Так же, как и всегда. Только не так болезненно. Хотя на этот раз поначалу я был не совсем я. Вот в чем разница. Я был просто точкой, наподобие бестелесного голоса проводника, рассказывающего какому-то безликому пришельцу, что тот видит вокруг. — Пришельцу тоже бестелесному? — спросил Костоправ. Это его заинтересовало.

— Нет, там определенно кто-то был. Человек как человек, только без лица.

Гоблин с Костоправом встревоженно переглянулись. Масло и Ведьмака на этот раз не было.

— Какого пола? — спросил Костоправ. — Не разобрал. Хотя то не был Безликий. Вообще, в прошлом никто из нас с ним не встречался. Должно быть, он — просто из моей головы. Наверное, мне пришлось разделиться, чтобы легче переносить такие гигантские вспышки боли…

Гоблин недоверчиво покачал головой.

— Это не ты, Мурген. Все это проделывает кто-то — или что-то — помимо тебя. Кроме «кто?», надо бы понять, зачем и почему именно с тобой. Ты не уловил никаких намеков? Как все происходило? Попробуй рассказать поподробнее. Мельчайшая деталь может послужить зацепкой.

— Когда все началось, я был полностью разъят. А затем снова стал Мургеном, переживающим все заново, пытающимся все происходящее занести в Летопись и вовсе ничего не знающим о будущем. Помнишь, как ты сам, мальчишкой, ходил купаться? Помнишь, как это — кто-нибудь заныривает за спину, чтобы тебя макнуть? Выпрыгивает из воды повыше, рукой упирается в твою макушку, а после всем весом тебя притапливает? А ты, если дело происходит на глубине, вместо того чтобы прямо идти вниз, изгибаешься под водой и ложишься на живот? Вот так же точно и здесь. Только вот на живот-то я переворачиваюсь, а выплыть наверх не выходит. Я забываю, что все это проделывал уже множество раз, и всякий раз — точно так же. Может, вспомни я хоть раз будущее, попытался бы изменить ход вещей, или по крайней мере сделать еще копии с моих книг, дабы они…

— Что? — Костоправ навострил уши. Стоит помянуть Летопись — и все его внимание в полном твоем распоряжении. — О чем это ты?

Сообразил ли он, что я помню будущее? Ведь в настоящий момент мои тома Летописи еще целы…

Волна страха и боли захлестнула меня с головой. За страхом и болью последовало отчаянье — оттого, что, несмотря на все прыжки в прошлое и визиты в настоящее, я не могу предотвратить то, что произойдет. Никакая сила воли не способна отвернуть в сторону реку, несущую нас в бездны ужаса.

На несколько секунд я утратил дар речи — столь многое хотел сказать. Затем, хоть и не впрямую, сумел облечь мысли в слова:

— Ты имеешь в виду Роковой Перелесок, так? Я хорошо помнил этот вечер. Достаточно часто проезжал здесь, чтоб успеть изучить дорогу. Ландшафт, правда, каждый раз слегка варьировался, но далее время вновь превращалось во все ту же неумолимую реку…

— Перелесок? — удивленно переспросил Костоправ. — Тебе нужно, чтобы я повел Отряд к Роковому Перелеску, верно? Сейчас — пора какого-то Обманного празднества. Ты полагаешь, что именно здесь может появиться Нарайан Сингх, самое время изловить его — или кого-нибудь, знающего, где тот прячет своих отпрысков. Хуже всего — твоя уверенность в том, что мы можем убить их побольше и потрепать, как никогда еще не трепали.

В решимости, извести Обманников Костоправ был неумолим. Неумолимее даже, чем Госпожа, а ведь из них двоих сильнее была оскорблена она. Когда-то, давным-давно, он захотел взять на себя миссию замкнуть кольцо истории Отряда. Он хотел быть тем капитаном, который приведет роту назад, в Хатовар. Однако весь этот кошмар отодвинул его мечту на второй план. И, пока раскручивается паутинно-тонкая нить ужаса, боли, жестокости и отмщения, Хатовар останется лишь поводом, но не пунктом назначения.

Сейчас он неуверенно разглядывал меня:

— Откуда ты можешь знать про Перелесок?

— Я вернулся назад, зная это. Это было сущею правдой, вот только «назад» оба мы могли понимать по-разному.

— Так ты поведешь туда наших?

— Не могу не повести.

Теперь и Гоблин недоуменно воззрился на меня. Я сделаю то, что просит Костоправ. Я знаю, как все произойдет, однако не могу объяснить им этого. В голове моей поселились два разума. Один ответствен за эти размышления, другой же тем часом потел, отпуская шкоты и выбирая рифы.

— Сейчас я в полном порядке, — сказал я. — По-моему, есть способ уберечься от этих приступов. Или по крайней, мере сделать их менее длительными. Только объяснить я его не могу.