На прошлой неделе в четверг во время партии в покер (а играли они по два раза в месяц вот уже в течение восьми лет) Джек вдруг стал защищать Ребекку. Три детектива — Аль Дюфресне, Уитт Ярдмен и Фил Абрахамс — использовали игровую паузу для того, чтобы воздать ей должное.

— Я не понимаю, как ты с ней уживаешься, Джек? — спросил Уитт.

— Она холодна как лед, — заметил Аль.

— Вылитая снежная королева, — поддакнул Фил.

Пока Аль Дюфресне, как фокусник, тасовал карты своими натренированными руками, остальные развивали любимую тему.

— Она холоднее, чем ведьмина сиська.

— Да, доброжелательности у нее, как у добермана с больными зубами и запором.

— Она ведет себя так, будто в ней нет ничего человеческого.

— Короче, дерьмо! — обобщил все сказанное Аль Дюфресне.

Тогда в разговор вступил Джек:

— Да ну, ребята, не такая уж она и плохая, когда узнаешь ее поближе.

— Да нет, полное дерьмо, — повторил Аль Дюфресне.

— Послушайте, если бы она была мужиком, все считали бы ее крутым, жестким полицейским и, может быть, даже восхищались бы ею. А так как она баба, то ее держат за холодную сволочь.

— Ну, я-то уж в этом разбираюсь, — сказал Аль Дюфресне.

— Нет, дерьмо, определенно дерьмо, — пробурчал Уитт.

— Но и у нее есть свои сильные стороны, — сказал Джек.

— Да? Назови хоть одну, — вставил Фил Абрахамс.

— Ну, например, она очень наблюдательна.

— Грифы тоже наблюдательны.

— Она аккуратна и энергична.

— Муссолини тоже был таким. Он сделал так, что поезда ходили точно по расписанию.

Джек сказал:

— И она никогда не бросит своего партнера в хреновой ситуации.

— Черт подери, да укажи мне хоть одного полицейского, способного бросить партнера на произвол судьбы, — среагировал Аль Дюфресне.

— Есть такие, — не согласился Джек.

— Но их совсем немного, всего единицы. Да и каждый, кто сделает это, уже перестает быть полицейским.

— Она всегда работает на полную катушку и выдерживает все тяготы службы с честью.

Уитт сказал:

— Ладно, ладно. Может быть, она и работает неплохо, но почему при этом не умеет быть человеком?

Фил добавил:

— Мне кажется, я никогда не слышал ее смеха.

— А где ее сердце? У нее, похоже, его просто нет, — не унимался Аль Дюфресне.

— Да нет, сердце-то у нее есть, маленькое-маленькое такое сердечко, — вставил Уитт.

— Но я бы все равно предпочел иметь в качестве партнера ее, а не вас, — подытожил Джек.

— На самом деле?

— Да. Она куда более эмоциональна, чем вы думаете.

— Да ты что! Эмоциональна! Надо же!

— Теперь все ясно. Ты, Джек, видно, вышел за пределы рыцарства в отношениях с ней.

— Ребята, да он в нее втюрился!

— Старичок, она же из твоих яиц сделает себе ожерелье.

— Да вы посмотрите на него! Сдается мне, она давно уже это сделала!

— Да, и теперь в любой прекрасный момент может появиться с брошью из его...

— Ребята, ну что вы несете? Что между нами может быть? — попытался утихомирить их Джек.

— Интересно, она занимается этим с кнутом и цепями?

— Готов поспорить на стольник! Она занимается этим в сапогах и с собачьим ошейником.

— Джек, сними рубашку и покажи синяки, а?

— Неандертальцы, — не успевал отбиваться Джек.

— Джек, я готов биться об заклад, что она носит исключительно кожаные лифчики.

— Кожаные? Да вы что! Такая должна таскать только стальные!

— Идиоты! — не вытерпел Джек.

Аль Дюфресне восторженно завопил:

— Джек, я-то все думал, чего ты такой пришибленный последние два месяца? Теперь понял: тебя регулярно избивают кнутом и насилуют!

— Это уж точно, — поддакнул Фил.

Джек чувствовал, что сопротивление абсолютно бесполезно, его возражения только подливают масла в огонь. Он только улыбался и ждал, пока поток веселья иссякнет и им надоест это глупое развлечение. Наконец он заговорил серьезно:

— Ладно, ребята, вы вволю повеселились, но я не хочу, чтобы здесь было положено начало глупым слухам. Я хочу, чтобы вы поняли: между мной и Ребеккой ничего нет. И я считаю, что она действительно эмоциональный и чувствительный человек, как бы себя при этом ни вела. Под маской крокодила, которую она так упорно носит, есть и сердечность, и теплота, и нежность. Я так думаю, хотя пока не имел случая убедиться в этом на собственном опыте.

Вы меня понимаете?

Фил ответил:

— Может быть, между вами ничего и нет, но, судя по тому, как ты о ней говоришь, ты бы против этого не возражал.

Аль Дюфресне добавил:

— Да стоит тебе заговорить о ней, и ты выдаешь себя с головой.

Перемывание косточек продолжилось, но на этот раз разговор больше соответствовал реальному положению дел.

Джек всегда чувствовал, что Ребекка — человек неординарный, а чувствуя это, он хотел быть ближе к ней. А если точнее, не просто рядом, как это было на работе (шесть раз в неделю вот уже десять месяцев), он хотел бы делить с ней самые сокровенные мысли, которые она всегда ревностно от всех скрывала.

Физическое влечение он тоже ощущал, и достаточно сильное. В конце концов, она была красивой женщиной. Но не только красота привлекала Джека.

Его тянула и ее холодность, тот барьер, которым она отгораживалась от других. Мужчины любят трудные задачи. Тем более что Джек видел и другое.

Изредка, всего на несколько мгновений, случалось так, что она сбрасывала раковину отчуждения, и тогда возникала совсем другая Ребекка — беззащитная и нежная, интересная и желанная. Эти вот проблески теплоты и нежности, исходившее от нее упоительное сияние, которое она тут же глушила, как только замечала брешь в своей маске, больше всего кружили ему голову.

В тот четверг, за покером, под градом насмешек Джек почувствовал, что его желание проникнуть за этот барьер не более чем фантастика, недостижимая цель. Вот уже десять месяцев был он ее партнером, доверяя ей свою жизнь, а она оставалась для него загадкой еще большей, чем раньше.

Но теперь, спустя считанные дни с того четверга, Джеку открылось то, что скрывалось за маской неприступности. Он узнал это из личного опыта.

Именно личного. И то, что обнаружил, оказалось намного красивее, привлекательнее и приятнее, чем то, чего он ожидал. Она была просто восхитительна.

Но сегодня утром в ее поведении не было и намека на ту Ребекку. Как всегда, это была холодная и жесткая амазонка.

Как будто прошлой ночью между ними ничего не было.

В холле, за пределами кабинета, где Невецкий и Блэйн продолжали обыск, Ребекка недовольно сказала Джеку:

— Я слышала, о чем ты их спросил. О гаитянце.

— И что же?

— Джек, ну ради Бога!

— Баба Лавелль — единственная ниточка на данный момент.

Ребекка раздраженно пояснила:

— Меня не волнует, что именно ты спросил у них о гаитянце. Меня волнует то, как ты их об этом спрашивал.

— По-моему, я говорил с ними по-английски, не так ли?

— Джек...

— Я что, был недостаточно вежлив в обращении с этими парнями?

— Ну Джек...

— Тогда я просто не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Да, видимо, это так.

Она стала передразнивать его разговор с Невецким и Блэйном:

— Кто-нибудь из вас что-нибудь странное заметил? Что-нибудь не вполне нормальное? Непонятное, непостижимое?

— Я всего лишь проверял кое-какие свои догадки, — защищался Джек.

— Точно так же, как и вчера, да? Когда ты провел полдня в библиотеке, читая про колдовские обряды?

— Мы были в библиотеке минут пятьдесят от силы.

— Да, а затем помчались в Гарлем, чтобы срочно переговорить с тем колдуном.

— Он никакой не колдун.

— Тогда он просто придурок.

— Карвер Хэмптон никакой не придурок, — решительно заявил Джек.

— Да нет же, полный придурок, — настаивала на своем Ребекка.

— Да, но про него, между прочим, написано в той книжке.

— То, что про него написали в этой книге, ничего еще не значит.

— Он — священник.

— Нет, он — шарлатан.

— Он — священник, занимающийся белой магией. Он зовет себя Хунгон.

— Я могу назвать себя фруктовым деревом, но от этого у меня из ушей апельсины не вырастут. Хэмптон — шарлатан. Он зарабатывает деньги на доверчивости людей. — Ребекка была безапелляционна.

— Его обряды, конечно, достаточно экзотичны на первый взгляд, — осторожно начал Джек.

— Это все глупости. Возьми хотя бы его магазин. Господи! Продавать травы, бутылки с козлиной кровью, отвары, амулеты и всякую прочую чепуху...

— Для него, по крайней мере, это не чепуха.

— Я уверена, что в глубине души он смеется над этим.

— Нет, Ребекка, он во все это верит.

— Потому как он — придурок.

— Ребекка, слушай, реши же ты наконец, кто он — придурок или шарлатан? По-моему, то и другое несовместимо.

— Ладно, ладно. Может, это действительно Лавелль убил всех четверых.

Но тут не пахнет никакой черной магией. Он просто зарезал их. Убил собственными руками, как самый обыкновенный убийца.

Ее глаза стали ярко-зелеными, такими они становились, когда она злилась по-настоящему. Джек осторожно заметил:

— А я никогда не говорил, что эти люди убиты с помощью черной магии. Я не говорил, что верю в колдовство. Но ты видела трупы. Видела, какие странные...

— Заколоты холодным оружием. Каждому нанесли массу ножевых ударов.

Может, сто, может, больше. Да, трупы обезображены, но жертвы убиты без всякой там магии, черной или белой. Обыкновенным ножом.

— Эксперты говорят, если во всех этих случаях применялось оружие, то оно не могло быть больше перочинного ножа.

— Отлично. Значит, это был именно перочинный нож.

— Ребекка, но это же нереально.

— А убийство — это всегда что-то нереальное.

— Подумай сама, кто пойдет на убийство с перочинным ножом?

— Лунатик, например.

— Психи обычно используют оружие внушительных размеров: или ножи для разделки мяса, или мощное огнестрельное оружие.

— Это в фильмах.

— В жизни то же самое, поверь мне.

— Как бы то ни было, это был обыкновенный псих. Только одержимый манией убийства. И ничего необычного в этом деле нет.

— Но каким образом психу удается справиться со своими жертвами? Если у него всего лишь перочинный нож? Почему они не отбиваются или не убегают?

— Этому есть какое-то объяснение. И мы его обязательно найдем.

В доме Вастальяно было тепло. Джек снял плащ. Ребекка не стала раздеваться. Похоже, жара, как и холод, не беспокоила ее.

Джек продолжал:

— В каждом случае есть следы борьбы. Это говорит о том, что жертвы сопротивлялись. Но никто из них не смог хотя бы ранить его. Нигде нет следов чужой крови, только кровь убитых. Это меня удивляет. А Вастальяно к тому же убит в запертой комнате.

Она вдруг пристально посмотрела на него, но промолчала.

— Ребекка, послушай, я не говорю, что убийства связаны с колдовством или еще с чем-нибудь в этом роде. Я не суеверный, ты сама знаешь. Я просто считаю, что здесь действовал убийца, совершающий колдовские обряды. И это — ниточка. Состояние трупов наводит на такие размышления. Еще раз подчеркиваю: я не считаю происшедшее результатом магии, а всего лишь предлагаю версию — убийца связан с колдовскими ритуалами, и эта связь может вывести нас на след, дать улики, чтобы засадить его за решетку. Ребекка покачала головой:

— Джек, в твоих словах проступает одна черта твоего характера...

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, это можно назвать излишней восприимчивостью.

— То есть?

— Когда Дарл Коулсон излагал, что этот Баба Лавелль хотел перехватить контроль над Нижним Манхэттеном с помощью колдовских приемов, ты... ну, ты слушал весь этот бред, широко раскрыв глаза, как дитя, которому рассказывают страшную сказку.

— Этого не было.

— Было. И после мы сразу помчались в Гарлем, в магазин к колдуну.

— Ты понимаешь, если Баба Лавелль действительно связан с колдовством, то Карвер Хэмптон вполне может знать об этом или, по крайней мере, может выяснить кое-что для нас.

— Придурок типа Хэмптона ничем не сможет нам помочь. Ты помнишь дело Хоулдербен?

— А какое это может иметь отношение...

— Старушка, убитая во время спиритического сеанса?

— Эмили Хоулдербен? Помню.

— Ты был заинтригован тем случаем. — напомнила Ребекка.

— Я никогда не говорил, что в нем было что-то сверхъестественное.

— Ты был очень сильно заинтригован.

— Да. Совершенно невероятное, дерзкое убийство. В комнате, конечно, было темно, но ведь в ней находились еще восемь человек, когда прозвучал выстрел.

— Но больше всего тебя заинтриговало не это, Джек. Тебя интересовал медиум, эта мисс Донателла. Ты не мог наслушаться ее рассказов о привидениях и так называемых спиритических опытах.

— И что же из этого?

— Ты веришь в привидения, Джек?

— Ты хочешь спросить, верю ли я в загробную жизнь?

— Нет, именно в привидения.

— Не знаю. Может быть, да, а может, и нет. Никто не знает этого точно.

— Я знаю. Я не верю в привидения. Но ты, похоже, веришь.

— Ребекка! На свете великое множество респектабельных, умных, нормальных людей верят в загробную жизнь.

— Полицейский — тот же ученый. Он должен мыслить логично.

— Но ведь полицейский не обязательно должен быть атеистом, Господи!

Не обращая внимания на его слова, Ребекка гнула свою линию:

— Логика — наше лучшее оружие.

— Все, что я хочу сказать, это то, что мы столкнулись с чем-то противоестественным. А так как брат одного из погибших считает, что здесь замешано колдовство...

— Хороший полицейский должен быть серьезен в своих оценках и методичен.

— ...то мы должны проверить и эту версию, какой бы не правдоподобной она ни казалась.

— Хороший полицейский должен мыслить реалистично.

— Хорошему полицейскому необходимо также богатое воображение и нетрадиционные подходы в решении встающих перед ним задач, — ответил Джек и, резко переменив тему разговора, спросил:

— Ребекка, а что насчет вчерашнего вечера?

Ее лицо порозовело. Отворачиваясь от него, она проговорила:

— Пойдем-ка поговорим с мисс Паркер.

Джек остановил ее, взяв за руку, и сказал:

— Мне казалось, вчера произошло нечто очень важное.

Она не ответила.

— Мне что, приснилось все это? — спросил Джек.

— Давай лучше не будем сейчас об этом говорить.

— Это что, было для тебя неприятно?

— Позже, — ответила Ребекка.

— Почему ты так ко мне относишься?

Но она избегала его взгляда, и это было необычно для нее.

— Джек, это слишком сложно.

— А мне почему-то кажется, что нам все-таки следует об этом поговорить.

— Позже. Ну пожалуйста!

— Когда же?

— Когда у нас будет для этого время.

— А когда это случится? — продолжал настаивать Джек.

— Если нам удастся выкроить время на обед, тогда и поговорим обо всем.

— Хорошо, мы выкроим время на обед.

— Посмотрим, Джек, посмотрим.

— Нет, мы определенно выкроим время на обед.

— Теперь надо заняться работой.

Кажется, ей наконец удалось вырваться за этот круг вопросов.

На этот раз он ее отпустил.

И Ребекка направилась прямо в гостиную, где их ждала Шелли Паркер.

Джек последовал за ней, сокрушаясь над тем, что же он натворил, позволив себе почувствовать нежность к этой женщине. Может быть, она действительно бесчувственна? Может быть, она и не заслуживала того, что он к ней испытывал? А не доставит ли она только душевную боль, и не придется ли ему пожалеть о том дне, когда они встретились? Иногда она и в самом деле бывает очень уж нервной. Лучше держаться от нее подальше. Лучше вообще отстать от нее. Попросить нового партнера? Или перейти из отдела убийств в другое подразделение? Он устал от бесконечных трупов, вереницей проплывающих перед глазами. Он и Ребекка должны разойтись — и в профессиональном, и в личном планах, пока не запутались в отношениях друг с другом. Да, это лучшее, что можно придумать. Именно так и надо поступить.

Но, как сказал бы Невецкий: "К чертям!" Он не станет просить нового напарника.

Он не отступится от нее.

Помимо всего прочего, он, видимо, влюбился.

В свои пятьдесят восемь Найва Руни напоминала почтенную бабушку, но крепостью не уступала и грузчику. Седые ее волосы были тщательно завиты и уложены. Круглое розовое лицо, довольно крупное, светилось дружелюбием, голубые глаза излучали теплоту. Она была плотной, но никак не толстой, а ее руки не были руками доброй бабушки. Это были сильные, ловкие, мозолистые руки без признаков артрита или других болезней. По улице Найва шла с таким видом, будто ничто не мешало ей на пути — ни люди, ни кирпичные стены. Шла не женщина — шел опытный армейский сержант.

Найва убирала квартиру Джека Доусона с тех самых пор, как умерла его жена Линда. Приходила она каждую среду, иногда присматривала за детьми.

Например, только вчера вечером сидела с Дэйви и Пенни, пока Джек ходил на свидание.

Этим утром, открыв входную дверь ключом, который дал ей Джек, Найва прошла прямо на кухню, вскипятила кофе и выпила полчашки, даже не сняв пальто. Погода была отвратительной, и, хотя в квартире чувствовалось тепло, она не сразу избавилась от дрожи, засевшей глубоко в теле, пока она шла шесть кварталов от своего дома.

Потом Найва взялась за кухню. Особой грязи тут не было. Джек и его дети были очень аккуратными, не то что другие, у кого она работала. Тем не менее она натирала и надраивала все, что только было возможно. Она всегда гордилась тем, что оставляет после себя сверкающую чистоту. Ее отец. Господь упокой его душу, был полицейским, обыкновенным уличным постовым. Он очень гордился своей работой и старался сделать жизнь своего района безопасной для всех честных людей. Он-то и научил Найву двум важным вещам: во-первых, испытывать удовлетворение от любой хорошо выполненной работы, какой бы незначительной она ни была. А во-вторых, не браться за работу, которую не можешь сделать хорошо.

Убираясь, Найва слышала только урчание холодильника, скрипы и глухие удары этажом выше — там кто-то переставлял мебель — да завывание зимнего ветра, изо всех сил атакующего окно.

Но вдруг, когда она остановилась, чтобы налить себе еще кофе, в гостиной послышался странный звук. Это было похоже на звук, издаваемый каким-то животным. Она отставила чашку в сторону.

Кошка? Собака?

Да нет, не похоже. Что-то непонятное, незнакомое. К тому же у Доусонов не было ни собак, ни кошек.

Найва направилась в отсек со столом, где все ели. Там же рядом находилась дверь в гостиную.

Странный звук послышался вновь. На этот раз Найва остановилась как вкопанная. Этот звук буквально ее сковал. Ей вдруг стало не по себе. Она расслышала злой крик. Короткий, но устрашающий. На этот раз ей уже не казалось, что там животное. Но и не человек.

Найва спросила:

— Кто здесь?

В квартире стояла тишина, но в ней Найве почудилось ожидание. Как будто кто-то замолчал, наблюдая за ее движениями.

Для Найвы не существовало проблем с нервами. Ей были неведомы истерики или что-нибудь подобное. Она была полна уверенности в том, что справится с любой жизненной ситуацией. Но тут ее почему-то пронзило чувство страха.

Тишина.

Найва решила добиться своего:

— Кто там еще?

Снова раздался холодящий, скрипящий крик, исполненный ненависти.

Найва вся передернулась.

Может, крыса? Крысы тоже пищат... Но не так.

Чувствуя себя несколько глупо, она подняла швабру, взяв ее наперевес, как оружие.

Звук раздался еще раз, как бы заманивая ее пойти в гостиную и посмотреть, что там.

Со шваброй в руках Найва прошла через кухню и остановилась у двери в гостиную. В комнате что-то двигалось. Она пока ничего не видела, но слышала странный шелест, словно шуршала бумага или сухие листья. Какое-то поскребывание и шипение, отдаленно напоминавшее слова, произносимые шепотом на иностранном языке.

Найва вошла в комнату, благо смелости у отца позаимствовала немало. В кухонном закутке осмотрела все углы, Заглянула под стол и стулья. Гостиную она видела через своеобразную арку, отделявшую ее от столовой. Найва остановилась в арке и прислушалась, пытаясь определить, откуда шум.

Краем глаза она заметила то, что хотела заметить: бледно-желтые шторы на окнах пришли в движение, но не от сквозняка. Со своего места она не видела нижней части штор, но было очевидно, что кто-то задевал их, быстро передвигаясь по полу.

Найва решительно бросилась в гостиную и обошла диван, чтобы видеть нижнюю часть штор. Но если там сию секунду кто-то и был, его уже и след простыл.

Шторы были абсолютно неподвижны.

Звук, полный злобы и гнева, она услышала у себя за спиной.

Найва моментально обернулась, держа швабру наизготове.

Ничего и никого.

Она обошла вокруг второго дивана. Под ним — ничего, за ним — тоже пусто. Она заглянула под кресло, под все столики, обошла вокруг шкафа с книгами, телевизора... Ничего.

Неожиданно тот же звук раздался из холла.

Придя туда, Найва ничего не обнаружила. Она не включила свет в холле, когда пришла в квартиру, а окон там не было, так что освещением служила только полоска света, пробивавшаяся из гостиной и кухни. Как бы там ни было, холл послужил, видимо, лишь тропой отступления. Теперь там явно никого не было.

Найва, склонив голову набок, выжидала.

Крик раздался снова. На этот раз из детской спальни.

Найва прошла через холл и подошла к детской. Комната оставалась в полутьме. Там не было люстры на потолке, и, чтобы включить свет, нужно было пройти в спальню и найти одну из прикроватных ламп. Найва на секунду задержалась на пороге, вглядываясь в полумрак.

Ни звука. Даже наверху перестали двигать мебель. Ветер спал и больше не бился в окна. Найва задержала дыхание. Если в комнате и было какое-нибудь живое существо, то оно затаилось так же, как и она сама.

Наконец женщина осторожно вошла в комнату, на цыпочках подошла к кровати Пенни и включила лампу, встроенную в изголовье. Света от нее было немного, и тогда Найва повернулась к кровати Дэйви, намереваясь включить и вторую лампу.

Какой-то шелест и движение.

Найва испуганно отпрянула в сторону.

Какое-то существо шмыгнуло из угла под кровать Дэйви так быстро, что Найва не смогла его рассмотреть. Что-то маленькое, не больше взрослой крысы, быстрое и незаметное, как та же крыса.

Но издаваемые им звуки не могли принадлежать грызуну. Существо не пищало, оно шипело... и как будто что-то бормотало себе под нос.

Найва отпрянула от кровати Дэйви, посмотрела на швабру, которую держала в руках, и подумала, не пошуровать ли ею под кроватью, пока злой нарушитель не вылезет на свет Божий и не даст себя рассмотреть.

Найва только об этом подумала, а существо выскочило из-под кровати и через темную часть комнаты шмыгнуло в темный холл. Найва опять не рассмотрела его как следует.

— Черт возьми! — ругнулась она.

Ей показалось, что существо подшучивает над ней, играясь в свое удовольствие.

Но нет же, все это бред! Что бы это ни было, оно всего лишь глупое животное, не способное замыслить ничего подобного.

Где-то в другой части квартиры существо опять издало звук, как бы призывая Найву.

— Ладно, ладно, маленькая противная тварь, погоди, я иду к тебе. Ты можешь быть шустрой, ты можешь быть даже хитрой, но я все равно найду тебя и хорошенько рассмотрю, если даже это будет последнее, что я сделаю в этой жизни.

Глава 2