18 Однако Аммиан Марцеллин, описывая последствия восстания, значительно более скромно говорит о том, что "богатые (divites) вышли из-под суда оправданными" главным образом благодаря продажности нового префекта претория Стратегия (XV, 13, 2). Кроме того, избежать наказания им, видимо, в немалой степени помогло и то, что расследование и решение дела о восстании совпало с падением и казнью Галла в результате интриг его противников.19 Правительству, не говоря уже об обычных обстоятельствах, которые отнюдь не побуждали его принимать решительные меры против антиохийской верхушки, в этой обстановке было не совсем удобно подвергать каким-либо серьезным наказаниям лиц, выступавших против осужденного и казненного Галла. Но зато в отношении народных масс города были приняты самые решительные меры. Были сурово наказаны не только участники восстания, но даже те из "бедных людей", которые могли доказать свою непричастность к событиям.20 Размах репрессий лишний раз говорит о характере и социальной направленности этого восстания. Оно не на шутку встревожило господствующие круги империи и антиохийскую верхушку. Не случайно, заключая свой рассказ о восстании, Аммиан Марцеллин писал, что после расправы народа с Феофилом "каждый видел в этом событии прообраз угрожавшей ему самому опасности и боялся подобного же конца" (XIV, 7, 6).
      Таким образом, восстание 354 г. свидетельствует о нарастающем обострении не столько инспирированных и искусственно разжигавшихся враждующими группировками господствующего класса, сколько действительных противоречий между широкими слоями городского населения и городской верхушкой. Восстание показывает, что организованная спекуляция продовольствием становилась в IV в. в руках городской верхушки, куриалов, чиновников одним из важнейших средств ограбления, косвенной эксплуатации широких слоев городского населения, а в выступлениях против них все увеличивавшегося мелкого городского люда нельзя не видеть элементов классовой борьбы.
      Борьба против систематических спекуляций продовольствием становится во второй половине IV в. одной из наиболее распространенных форм борьбы народных масс города. Выступления народа имели место, и в 362-363 гг., когда городская верхушка, куриалы, прежде всего крупные, не только воспользовались неурожаем для спекуляций продовольствием, но и пытались сорвать мероприятия правительства по смягчению голода.21 Так, когда после ряда выступлений народных масс против дороговизны по распоряжению Юлиана в Антиохию стал доставляться хлеб из других провинций, из государственных запасов, и продаваться по ценам несколько ниже рыночных, куриалы, не боясь конфликта с императором, скупали его, перепродавая затем по высоким ценам, превращая продукты "в золото и серебро".22 Даже Либаний, который стремился всячески оправдать антиохийскую курию в глазах императора, не мог не признать, что куриалы скупали и скрывали продукты, добиваясь дальнейшего роста цен на них на рынке, что часть из них "позарилась на наживу" (XVI, .23). Речи Либания, посвященные этим событиям, полны внутренних противоречий. С одной стороны, он вынужден вслед за Юлианом признать, что голодали действительно широкие слои населения, с другой, стремясь снять вину с куриалов, он пытается представить требования народа, как неумеренные, доказать императору, что недовольно создавшимся положением не большинство населения города, а лишь кучка праздных люмпен-пролетариев (XVI, 32, 43). Таким образом он пытался смягчить явное недовольство Юлиана деятельностью курии и направить его против народных масс города. Между тем, не связанный с куриалами и поэтому более объективный в освещении этих событий, Иоанн Златоуст говорит о том, что основную массу недовольных составляло торгово-ремесленное население и сообщает о волнениях прежде всего среди ремесленников (MPG, 50, 531).
      Серьезные голодные волнения произошли в Антиохии и в 382 г., когда правитель едва не разделил участи Феофила, едва "избежал веревок". Такие же крупные голодные волнения, продолжавшиеся по несколько дней подряд, имели место и в 383- 384 гг. Причем источники прямо свидетельствуют об отсутствии каких-либо связей между ними и борьбой группировок на ипподроме, о том, что они были совершенно самостоятельными выступлениями народных масс города. Собравшийся на ипподроме недовольный народ разогнал выступавших там исполнителей зрелищ (Liban., XXlX, 2).
      Спекуляции продовольствием, ставшие систематическими в IV в., открытый грабеж куриалами, надзиравшими за деятельностью торгово-ремесленных корпораций, рынком, мелких торговцев и ремесленников обусловили резкое обострение противоречий между ними. Из сообщений Либания мы узнаем о выступлениях ремесленников против стоявших во главе их корпораций куриалов, о нападениях на их дома (XXIX, 8; XXV, 44). Во второй половине IV в. отношения между куриалами и народными массами города настолько обострились, что как только в Антиохии начинались народные волнения, куриалы бежали из города в свои загородные имения, опасаясь быть убитыми или сожженными вместе со своими домами (Liban., XXIX, 8). По словам Либания, когда выступали народные массы города, куриалы нуждались уже "не в ногах, а скорее в крыльях" (XXV, 8).
      Усилились в Антиохии второй половины IV в. и выступления против представителей богатой плебейской верхушки, особенно против булочников, собственников мельниц и пекарен, тесно связанных с куриалами и вкупе с ними наживавшихся на голоде и спекуляциях продовольствием (Liban., XLV, 13). Данные Либания позволяют увидеть причины недовольства булочниками: в долгу у них не только в неурожайные, но и в обычные годы было множество мелких ремесленников и торговцев. Однако, по мнению Пети, в выступлениях народных масс против булочников нельзя усмотреть никаких элементов классовой борьбы, так как и те и другие были плебеями. Он даже считает, что выступления против них следует рассматривать как прямое доказательство несознательности народных масс, отсутствия у них "классовой солидарности".23 Так подлинная или мнимая наивность представлений автора о классах и классовой борьбе позволяет ему скрыть еще один из небезынтересных фактов в истории классовой борьбы в городе.
      Другой частью состоятельной верхушки ordo plebeius, вызывавшей особое недовольство народных масс, были огородники - собственники городских земельных участков. Хлеб и овощи были основной, часто единственной пищей широких слоев городского населения и деятельность этих корпораций имела для народных масс исключительно важное значение. Недовольство спекуляциями и махинациями хлебопеков и огородников носило в IV в. почти перманентный характер. Народные массы всегда требовали самых строгих наказаний для хлебопеков, уличенных в спекуляциях, обмере и обвесе, никогда не выступали в их защиту в случаях, если они становились жертвой притеснений и грабительства куриалов и чиновников, часто открыто выступали против хлебопеков и огородников (Liban., XLVI).
      С увеличением в городе прослойки мелкого трудового населения, его усиливающимся бедственным положением связан и рост антиналоговых движений. Во второй половине IV в., спустя полстолетия после введения хрисаргира, большая часть торгово-ремесленного населения была многолетним задолжником фиска (Liban., XXXII, 33). Недовольство налоговым гнетом открыто сражалось ремесленниками. Неудивительно поэтому, что население Антиохии крайне неприязненно относилось к тем богачам, которые добивались для себя от правительства особых налоговых льгот, освобождения от тех или иных экстраординарных поборов. Как полагают исследователи, именно это обстоятельство, например, явилось одной из причин разгрома в 364 г. антиохийским населением виллы одного из богатейших собственников города, сенатора Датиана, патрона Антиохии, тратившего немалые средства на строительство общественных сооружений.24
      Крупнейшим антиналоговым выступлением народных масс Антиохии было восстание 387 г. Его значение не ограничивается пределами Антиохии и ее округи, пределами Северной Сирии. Одно из крупнейших городских восстаний в восточных провинциях IV в., оно имело и большое общеимперское значение. Поэтому оно нашло весьма широкое освещение как в современных ему, так и более поздних источниках - у Филосторга и Зосима, в Церковных историях Феодорита Киррского, Сократа, Созомена, хронике Феофана и др. Однако интерес к нему этим не исчерпывается, поскольку антиохийское восстание было одним из целого ряда крупных городских восстаний, волна которых прокатилась по восточным провинциям в последней трети IV столетия. Вслед за антиохийским восстанием 387 г. последовало, в 388 г., возмущение в Константинополе, в 389 г. - в Александрии, в 390 - в Фессалонике. Таким образом, антиохийские события 387 г. следует рассматривать как звено в цепи городских восстаний конца IV в., изучение которого представляет интерес для выяснения их характера и направленности в целом. Благодаря произведениям Либания и Иоанна Златоуста - очевидцев и участников событий, антиохийское восстание получило наиболее подробное освещение в современных ему источниках. Четыре речи Либания и двадцать проповедей Златоуста - тот богатейший материал, который имеется в распоряжении исследователя.25 По существу он во многом предопределяет наше общее представление о характере городских движений конца IV в. Отсюда большой интерес к восстанию 387 г. как в буржуазной, так и в советской научной литературе. В буржуазной историографии преобладает тенденция рассматривать его как случайную вспышку народного возмущения, как бунт праздной черни.26 В советской литературе ему уделяется особенно большое внимание в последние годы в связи с тем, что в нашей историографии до сих пор еще не решен вопрос даже об общем характере выступлений плебейских масс города. Одни исследователи, в частности М. Я. Сюзюмов и Е. М. Штаерман, рассматривают их как реакционные, люмпен-пролетарские по своему характеру, - другие - Н. В. Пигулевская, Ю. И. Патлажан, автор настоящей работы, как прогрессивные.27
      Непосредственной причиной восстания послужил указ Феодосия о сборе decennalia, денежного побора, регулярно взимавшегося в юбилейные годы правления императоров. По-видимому, точных размеров этого побора не существовало и каждый раз он определялся конкретными условиями момента, устанавливался императорской властью. В данном случае его размеры были, очевидно, значительно выше обычных, так как император Феодосии намеревался не только отпраздновать десятилетие своего правления, пятилетие своего сына Аркадия и выдать обычный в таких случаях донатив солдатам, но и израсходовать часть средств для дальнейшего укрепления армии.
      Как известно, в 378 г. римские войска потерпели страшный разгром под Адрианополем, в результате которого империя потеряла почти всю армию, большую часть командного состава и вооружения, что поставило ее в исключительно тяжелое положение перед лицом развертывавшегося наступления готов. В этих условиях правительству приходилось тратить огромные средства, с одной стороны, на наем и содержание варварских дружин, на подкуп соседних, варварских вождей, чтобы удержать их от активных действий против империи, а, с другой - на воссоздание армии. К 387.г. империя еще далеко не оправилась от последствий этого разгрома и ее военное положение было очень непрочным. В то же время она накапливала силы для того, чтобы добиться решительного перелома в борьбе с готской опасностью. Видимо, потребность в больших расходах на армию и предопределила значительно более высокую, чем обычно, сумму побора. Поэтому и Либаний говорит не об обычной донативе и юбилейном поборе, а делает упор на то, что "императору были нужны деньги для спасения целого государства", для усиления римского могущества (XXII, 4; XX, 31).
      Повышенный экстраординарный побор, по-видимому, был очень солидной добавкой к непрерывно возраставшему в IV в. налоговому гнету, ложившемуся на население империи.28 Авторы эпохи правления Феодосия сообщают об общем широком недовольстве в восточной половине империи.29
      Объявление суммы побора вызвало волнения не только в Антиохии, но и во многих других крупных городах восточных провинций - Александрии, Берите и др. В Антиохии они начались в тот же день, когда пришел "указ о золоте, издавна грозная весть" (Liban., XIX, 1).
      Весьма важным для выяснения причин и характера восстания является вопрос о том, на кого же конкретно ложился этот побор. После того, как было поставлено под сомнение предположение Хуга о том, что это был хрисаргир - налог с торгово-ремесленного населения города, вопрос о причинах участия в восстании народных масс, естественно, стал рассматриваться под несколько иным углом зрения. Ложился ли этот сбор на широкие слои городского населения? К сожалению, наука не располагает твердыми данными о том, из кого обычно состоял круг плательщиков этого побора, если он вообще был постоянным. На основании сведений о данном сборе в 387 г. можно с уверенностью утверждать, что он безусловно ложился на городских земельных собственников.30
      Сведения об этом поборе в основном содержатся у Либания. Когда в Антиохию в начале февраля 387 г. пришел "указ о золоте", правитель, консуляр Сирии Цельз, собрал в помещении суда всю городскую верхушку: гоноратов, куриалов, адвокатов, ветеранов (XIX, 26: ?? ??? ?? ?????? ??????????, ?? ?? ????????????, ?? ?? ...?????????..., ???? ?'? ?????? ???????? ???? ????????????? ??????...). Является ли это свидетельство Либания доказательством того, что побор должен был взиматься только с земельных собственников, поскольку все перечисленные выше лица были безусловно землевладельцами? С нашей точки зрения, это сообщение Либания может рассматриваться лишь как бесспорное доказательство того, что побор ложился и на эти группы городского населения. Однако оно совершенно не исключает того, что побор мог взиматься и с торгово-ремесленных кругов. Правитель мог собрать это экстраординарное собрание местной верхушки лишь для того, чтобы обеспечить уплату побора землевладельцами, наиболее богатыми основными плательщиками, и координировать деятельность чиновного аппарата и курии для сбора его с остальных жителей города. В противном случае трудно понять, почему данные наших источников связывают этот побор со всем населением города (?? ??? ????? ????????? - MPG, 49, 102).31 Между тем эти свидетельства недостаточно учитываются многими исследователями. Стремление большинства буржуазных историков подчеркнуть, что побор падал только на посессоров-земельных собственников32 - и закрыть глаза на эти свидетельства в данном случае вполне объяснимо. Оно дает возможность одним из них показать, что не только народ, но и господствующий класс находился в трудном положении,33 а другим - что природная преступная страсть многочисленной праздной черни к мятежам и волнениям использовала любой предлог для своего проявления, независимо от того, затрагивались ли их собственные интересы или нет.34 Однако если даже допустить, что этот побор ложился только на посессоров-землевладельцев, общая оценка событий восстания мало в чем изменится.
      Положение основной массы населения Антиохии накануне восстания было чрезвычайно тяжелым. Хрисаргир разорял торгово-ремесленную бедноту. Его сбор в 386 г. прошел с очень большим трудом (Liban., XXXIII, 33; XXXVI, 4). Городская тюрьма, как показывает специальная речь Либания "О заключенных" (386 г.), была переполнена должниками государства (XIV). Общее недовольство народа налоговым гнетом было очень велико.
      События, развернувшиеся в здании суда, представляют интерес прежде всего тем, что они позволяют правильно оценить роль городской верхушки Антиохии, курии в возникновении этого восстания. Когда правитель огласил содержание указа, в зале воцарилось тягостное молчание. По словам Либания, "когда то, чему до сих пор не верили, стало достоверным..., слышавшие письмо упали духом", так как большинство из присутствующих, т. е., по-видимому, прежде всего куриалы, сознавали "свое крайнее бессилие" уплатить побор (XIX, 4). Очевидно, собравшиеся обратились к правителю с вопросом о возможности пересмотра размеров побора. Его ответ привел всех в уныние. Либаний сообщает о том, что одни из присутствующих "умоляли со слезами, Другие безмолвно проливали слезы" (XIX, 4). Либаний в речи к императору Феодосию говорит: "Итак, до этого момента никто ничем не нанес тебе обиды, государь" (XIX, 4).
      Однако при изложении дальнейших событий он, по-видимому, оказывается в затруднительном положении. В первой его речи "К императору Феодосию о мятеже" он изображает дело таким образом, как будто на этом действие в суде закончилось и все тихо разошлись, стараясь на выдавать своего неудовольствия. "Когда же они были уже на улице, - писал он, - и такие речи прекращались, какие-то люди (???????? ?????) при молчании с Их стороны подняли ропот", который и дал начало распространению волнения (XIX, 27). Следовательно, вначале Либаний прямо говорит о полной непричастности городской верхушки к дальнейшим событиям. Однако в других речах, произнесенных уже после расследования событий, он не имел возможности полностью снять ответственность за происшедшее с антиохийской верхушки. Поэтому теперь он вносит существенные дополнения в нарисованную им ранее столь идиллическую картину, хотя по-прежнему стремится смягчить невыгодные для городской верхушки моменты начала возмущения. Теперь он признает, что в зале суда дело не ограничилось только мольбами и слезами, а, как очень осторожно он выражается, "сначала близ трона и на глазах наместника они разразились мятежными возгласами, которые носили форму просьб, а на деле были нарушением покорности" (XX, 3). Затем, недовольные представители местной знати "с упомянутыми ("мятежными", - Г. К.) словами вышли на галерею, находящуюся перед зданием суда, продолжая кричать и побуждая к волнению тех, кто еще оставались спокойными..." (Liban., XIX, 27).
      Большой интерес представляет вопрос о том, какие же группы городской верхушки проявляли в этот момент наиболее активное недовольство? Некоторые исследователи рассматривают при этом всю городскую знать как единую массу.35 По нашему же мнению, это были прежде всего куриалы, положение которых во второй половине IV в. бесспорно было достаточно тяжелым. Чтобы убедиться в этом, следует более внимательно присмотреться к данным комиссии, расследовавшей антиохийские события. Так, среди лиц, подвергшихся суду, нет ни гоноратов, ни ветеранов. Основная масса подсудимых состояла из куриалов. Было бы ошибочно видеть в факте широкого привлечения к суду куриалов только доказательства формальной коллективной ответственности курии за положение в городе, предполагать, что они, несмотря на свою полную непричастность к восстанию, понесли наказания только за то, что не сумели его предотвратить. Либаний весьма подробно описывает процесс следствия (XXI, XXII). Предварительному заключению подверглись многие куриалы, если не большинство оставшихся в городе.
      Таким образом, недовольство куриалов своим положением, безусловно, сыграло определенную роль в распространении волнения. Однако не следует и переоценивать значение их недовольства, как это делает Р. Браунинг, полагая, что действия куриалов вначале событий сыграли едва ли не решающую роль в возбуждении восстания.36
      В связи с этим представляет интерес вопрос о той толпе, которая находилась в этот момент у здания суда. Из кого она состояла, если куриалы прямо апеллировали к ней? Р. Браунинг специально исследовал этот вопрос.37 По его мнению, она состояла из людей, пришедших вместе с собравшейся в здание суда городской знатью, т. е. из их слуг и приспешников, которые ожидали своих патронов в здании и на улице. Среди них безусловно был и актив политических группировок цирка. В таких условиях становится понятным, почему куриалы без опаски побуждали этих людей к активным действиям. Они, по-видимому, рассчитывали с помощью своих приспешников оказать давление на правителя.
      По словам Либания, часть собравшихся осталась у здания суда. Другие же двинулись к дому епископа Флавиана, очевидно рассчитывая просить его поддержать ходатайство о снижении суммы побора (Liban., XIX, 27; MPG, 49, 103). Однако либо Флавиана не было дома, либо он спрятался. Собравшаяся у его дома большая толпа не получила ответа на свои просьбы. Никто из клириков не пожелал с ней разговаривать. Антиохийская церковь фактически отказала населению города в своей поддержке. Позиция, занятая церковью, показала собравшимся жителям, что они не могут рассчитывать на содействие церкви. Толпа к этому времени сильно выросла за счет подходившего народа. "Вслед за тем, по словам Либания, - они вернулись туда, откуда сначала двинулись, принимаясь за нехорошие речи, собираясь начать и такие же дела" (XIX, 28).
      Дауни признает, что куриалы участвовали в шествии к дому Флавиана. Но с того момента, когда толпа принялась "за нехорошие речи, собираясь начать и такие же дела", они, по-видимому, стали расходиться по домам, поскольку дело начинало приобретать уже весьма опасный оборот. Не случайно Либаний, говоря о настроениях толпы, ее стремлении к более активным действиям, замечает: "Но люди более порядочные (?? ?? ?????????????) об этом не думали" (XIX, 28). Пока из толпы исчезали "более порядочные люди", она быстро росла за счет стекавшегося народа. По словам Либания, "беда началась с немногих криков и распространилась на народ", движение стало "общим для всего города" (XIX, 9). Теперь толпа, двигаясь к дворцу правителя, очутилась около расположенных неподалеку от него общественных бань.38 Обрубив светильники, висевшие около бани, толпа стала вооружаться чем попало (XXII, 6). Либаний говорит о том, что уже здесь начали возникать беспорядки. Причем, одно из его упоминаний показывает, что, по-видимому, в основном толпа состояла уже из торгово-ремесленного населения. Либаний пишет, что это были люди, которым было привычно "????? ????? ??? ????????? ??? ??????? ??? ???? '????????????".39 Видимо, подошли ремесленники с окраин города. После разгрома общественной бани толпа двинулась ко дворцу правителя.
      В связи с явным отходом куриалов от этого движения в момент его активизации, естественно возникает вопрос: почему, если объявленный побор ложился только на землевладельцев-посессоров, когда они, испугавшись народного движения, стали на путь свертывания борьбы за свои интересы, народные массы Антиохии, которых якобы ни в малой мере не затрагивал этот побор, проявляли все большую активность. Ответ на него, по-видимому, следует искать в том, что побор все-таки затрагивал интересы находившихся в этой толпе людей, поскольку они непрерывно кричали о том "золоте", которое требовал император (Liban., XIX, 12). При этом обращает на себя внимание сообщение Зосима о начале восстания. "Жители (?????????) Антиохии, - рассказывает он, - не могли выдержать тяжести налогов, возраставших со дня на день и восстали".40
      В связи с этим было бы ошибочно переоценивать роль в возмущении клик ипподрома, люмпен-пролетарской массы, кормившейся вокруг зрелищ, борьбы группировок на ипподроме.41 И Либаний и Иоанн Златоуст, в равной мере отрицательно относившиеся как к борьбе группировок, так и к связанным с ними группами люмпен-пролетариев, объявляют их главными виновниками и зачинщиками восстания, его основной активно действовавшей силой.42 На основании этих данных большинство буржуазных исследователей подчеркивает люмпен-пролетарский характер выступления народных масс Антиохии.43 Действительно, эти "????? ?? ????? ??? ??????? ???????? ?????? ??? ????????", о которых столь энергично говорят Либаний и Иоанн Златоуст, первыми начали беспорядки у здания суда еще во время собрания у правителя. Таким образом, отрицать их роль в начальный период событий не приходится.
      Какая же связь существовала между этими кликами и широкими народными массами города? Прогрессивный английский исследователь Р. Броунинг, справедливо рассматривая восстание как выступление широких народных масс города, а не как выступление праздной черни, выдвинул гипотезу о том, что эти клики были выразителями интересов народных масс на ипподроме и затем возглавили их выступление.44 Однако, как мы уже показали в предыдущей главе, тесная связь этих клик с теми или иными группами господствующей верхушки города совершенно очевидна.
      Дуани, признавая полную несамостоятельность этих клик, тем не менее по непонятным причинам отказывается рассматривать их связь с действиями куриалов.45 Но она достаточно очевидна. Клики выступили по приказу своих патронов, собравшихся в здании суда. И не случайно среди куриалов, привлеченных к ответственности и понесших наказание, прежде всего упоминаются те, которые были связаны с организацией зрелищ (Liban:, XXII, 7; MPG, 49, 73). Поскольку эти клики выступили первыми, а их связь с городской верхушкой естественно не афишируется ни Либанием, ни Златоустом, при первом знакомстве с источниками действительно может создаться впечатление, что клики явились инициаторами всего восстания. Тенденциозность освещения событий Либанием и Иоанном Златоустом вполне понятна. Чтобы оправдать городскую верхушку, нужно было переложить всю вину на клики, что для обоих наших авторов было особенно приятно, поскольку они вообще крайне отрицательно относились к этой борьбе группировок. Кроме того, обвинение в возбуждении восстания этих группировок, состоявших в основной своей массе из пришлых - "?????", давало возможность снять вину с города и приписать ее "чужим". Оно также позволяло Либанию и Иоанну Златоусту обойти вопрос о социальных противоречиях внутри города, между его гражданами, скрыть подлинные причины этого восстания, приписав его возникновение только проискам "пришлых", которые ловко увлекли за собой народ. Эта попытка противопоставления "своих" и "чужих", попытка убедить антиохийское население в том, что оно лишь случайно оказалось вовлеченным в активные действия, - элементы той идеологической обработки населения, которая проводилась представителями господствующего класса после восстания.
      Между тем, достаточно обратиться к проповедям Иоанна Златоуста, произнесенным им перед антиохийским населением в годы, непосредственно предшествующие восстанию, чтобы убедиться в несомненном нарастании недовольства среди основной массы рядового населения города, которое, по его словам, ???? ??????? ?????????? ?????? (MPG, 48, 1008), недовольства, которое принимало и известные "идейные" формы. Мы видим, что Иоанн Златоуст в эти годы в своих проповедях уделяет все больше внимания необходимости "вносить успокоение" в души паствы. Его слушатели все чаще выражали недовольство богатыми и неверие в распространявшиеся церковью идеи о том, что бедные, терпящие все невзгоды и лишения, являются "счастливыми" (MPG, 48, 982). Иоанн Златоуст в проповедях этих лет не перестает убеждать их, что "бедствиями здесь (на земле. - Г. К.) бог укрепляет покорных", призывать своих прихожан "не считать бедность злом" (MPG, 47, 443; 48, 981; 49, 158). Из них мы также видим, что среди антиохийской бедноты все шире распространяется мнение о том, что ее бедственное положение "несовместимо промыслом божиим" (MPG, 49, 93). Причем Златоуст говорит, что эти взгляды распространяют "многие" ??????. Часть из них даже открыто ставила под сомнение "справедливость" бога. Златоуст с негодованием обрушивался на людей, "клевещущих на промысел божий", утверждавших, что "бог ненавидит бедных" - ????? ???? ??????? (MPG, 49, 31). Он прямо говорит, что это - "народные речи" (?????? ????? ??????: 48, 980), и сообщает о множестве тех, кого "несчастья" обращают "уже не только против подобных им рабов божьих, но и против самого господа - вседержителя" (MPG, 47, 365). Распространителей этих взглядов он клеймил как "еретиков" и "богохульников", а взгляды их рассматривал как "дело дьявольской злобы" (?????????? ?????????? ????? - MPG, 48, 378). В то же время Златоуст говорит и о том, где эти враждебные классовой сущности официального христианского учения настроения получают широкое распространение: "их многие непрестанно повторяют в мастерских (?? ????????????) и на площади (??? ??? ??????)" (MPG, 48, 978. 980).
      Еще задолго до восстания антиохийская церковь вынуждена была обратить внимание на несомненный рост недовольства и еретических настроений. Частью принятых ею мер и был ряд проповедей Златоуста. В частности, с начала 387 г. им был начат цикл проповедей "О Лазаре", которые, по словам самого же проповедника, были "необходимы для тех, кто возмущается счастливой жизнью порочных людей и тяготами существования праведных" (MPG, 48, 1008). Однако его убеждений было, по-видимому, уже недостаточно, и он все чаще выступает с призывами к решительной борьбе против этих "богохульников" (MPG, 49, 32). В проповеди, произнесенной накануне восстания, он уже прямо требовал изгнания из города бесчинствующих" против официальной церкви (MPG, 49, 37). Однако ему так и не удалось продолжить свои проповеди, они были прерваны выступлением антиохийского населения.
      Это накапливавшееся годами недовольство народных масс Антиохии и прорвалось наружу во время событий 387 г. После "беспорядков" (???????) у общественной бани народ быстро двинулся к дворцу правителя и окружил его. Началась осада дворца, охранявшегося стражей (Liban7, XX, 3). Защитники дворца уже опасались, что восставшие ворвутся во дворец и правитель падет жертвой их гнева. Однако решетки и двери дворца, укрепленные изнутри, выдержали напор осаждавших (Liban., XX, 3). Ворваться во дворец им не удалось. Из осаждавшей дворец толпы непрерывно неслись крики о золоте, требуемом императором, и угрозы по адресу властей.
      Пока происходила осада дворца, пришло в движение и то население, которое еще не было вовлечено в беспорядки (Liban., XXI, 5; MPG, 49, 38, 48). "Дерзкие действия стали общими для всего города" (Liban,, XXI, 8). Теперь уже повсюду слышались смертельные угрозы не только по адресу властей, но и самого императора. Со всех сторон неслись слова "горше всякого камня" (MPG, 49, 32). Народные массы стали повсюду уничтожать изображения императора и членов его семьи. Нарисованные на деревянных досках портреты императоров, выставленные у общественных зданий во многих местах города, были разбиты камнями. Той же участи подверглись и многочисленные статуи (Liban., XX, 7; XIX, 29-31; XX, 4; XXI, 5). Обвязанные веревками, они "были с поношением низвергнуты с пьедесталов". Разгневанный народ с бранью и оскорблениями таскал статуи императора и членов его семьи по улицам города. Затем они были разбиты на куски и сброшены в Оронт. Жертвой восставших стала даже тяжелая конная статуя Феодосия, в низвержении которой участвовала масса людей (Liban., XIX, 29-31; XXII, 7).
      Ни среди принимавших участие в разгроме статуй, ни среди тех, кто смотрел на это, куриалов не было. Напуганные выступлением народа, они "избегали не только участвовать, но даже смотреть и, спрятавшись где пришлось, спасались из страха, как бы, появившись на улицах, не быть вовлеченными в дело" (Liban., XIX. 32).