Глава 10

– Когда-то давно в пустыне, возле реки, появилась небольшая деревушка, – проговорил вдруг сзади Томас. За окном сгущались сумерки, и в грязном оконном стекле я видел его отражение. Профессор одолжил у Марии пилу для разделки мяса и теперь держал ее в руках. – Деревушка была бедной, но из прекрасной речной глины жители изготавливали отличные глиняные горшки. Несколько раз в год деревенские отправлялись в город, где меняли горшки на еду и предметы первой необходимости. – Его голос не мог полностью заглушить скрежета пилы о реберные кости графа, которые постепенно раздвигались. Рассказ Томаса помог мне справиться с тошнотой, и я остался в кузнице. – Но река одной рукой давала, другой – отнимала. Один раз в год, а порой и чаще, она выходила из берегов, и тогда вода смывала вылепленные на продажу горшки. Иногда река разрушала и дома, а несколько раз унесла пару человеческих жизней, и лишь потом успокоилась и вернулась в свое русло. Жители деревни привыкли к прихотям реки. Им и в голову не приходило, что можно придумать способ, как избежать ущерба.

Томас вытер пилу о простыню, на которой лежало тело и которая теперь насквозь пропиталась липкой кровью. Томас взял у хозяина два лучших фонаря и повесил их под потолком. Фонари слегка раскачивались, и казалось, будто по кузнице гуляет ветер. Его порывы все усиливались, тени плясали, и в этот странный момент даже граф выглядел ожившим.

– В один год река особенно разбушевалась и выходила из берегов много раз, так что горшков у жителей не осталось и на продажу везти было нечего. Тогда один из городских старейшин поднялся и сказал, что нужно что-то делать – иначе вскоре погреба опустеют и есть им будет нечего.

В окне отражалось, как Томас ухватился за нижние ребра графа, и в животе у меня все сжалось, будто он схватил мои собственные кости.

Томас взглянул на меня и принялся за следующее ребро.

– Итак, слово взял старейшина, который сказал, что сейчас, когда горшков не осталось, нужно придумать какой-нибудь иной выход, догадаться, что имеется в деревне такого, что можно обменять на еду. Проговорив это, он сел на свое место. Много дней жители ломали над этим голову, но ничего дельного не придумали. И вот как-то раз, – продолжал Томас, – один ребенок отправился к реке поиграть. Он взял с собой горшок с выбитым дном и сделал из него нечто вроде плотники, а сверху построил крошечный домик. Это увидел один человек, который рассказал о выдумке старейшинам. Такая идея им понравилась, и жители принялись лепить высокие горшки без дна. Потом их сложили рядом, вплотную, а сверху выстроили дома. Прошло время, и река вновь вышла из берегов и затопила город – но на этот раз вода лишь заполнила горшки, так что все остальное уцелело. С того момента старейшины постановили, что когда они столкнутся с проблемами в следующий раз, то будут искать решение сразу и постараются не доводить до крайности.

С левой стороны из окровавленной, ободранной груди графа торчали ребра, похожие на шпангоуты корабля. Одно из ребер выпало и валялось на полу. Я отвернулся от окна. Томас пододвинул ногой большой, полный опилок таз так, чтобы кровью не заливало пол.

– Смотри, – сказал он, склонившись над телом и указывая скальпелем, которым недавно рассек грудь покойного, – плевральная оболочка проткнута, причем насквозь, следовательно, та небольшая ранка, которую мы заметили на груди, сквозная и затрагивает пульмо, то есть легкое. – Томас оттянул срезанную кожу и показал мне рану изнутри. Крошечная дырочка, не намного больше укола, будто кожу прокололи штопальной иглой. – Нам надо вынуть эту часть легкого и посмотреть, поражен ли орган насквозь. Сомневаюсь, что подобный укол оказался смертельным – вряд ли, однако если… – и Томас внимательно посмотрел на место прокола – …хм… если орудие прошло насквозь вот так… – он указал пальцем на грудь, – то оно могло поразить сердечную мышцу, а такая рана смертельна. Тогда кровь перестает циркулировать по телу, а вместо этого выливается из раны и попадает в абдомен. – Томас показал на брюшную полость, откуда вынул желудок, кишки и почки – теперь они лежали на простыне возле побелевших ног покойника. На дне брюшины виднелось целое море запекшейся крови.

Томас осторожно вырезал большое легкое и попросил мне помочь оттянуть его в сторону, так чтобы можно было взглянуть на легкое изнутри. Отыскать след от укола в полутемной кузнице оказалось непросто, спина у меня заболела, и я выпрямился, но Томас вдруг вскрикнул, и я вновь склонился над легким. Томас показал на маленькое темное пятнышко и довольно присвистнул.

– Вот где орудие вышло. Я почти уверен. – И он наклонился над сердцем.

Внезапно я догадался, что он рассказывал про деревеньку в пустыне и пытался отыскать ранку от укола для того, чтобы отвлечь меня от отвратительного зрелища, какое являл собой вскрытый труп, он хотел, чтобы я позабыл о сладковатом запахе крови и меня перестало тошнить. Усмехнувшись, Томас выпрямился. На губах у него появилась торжествующая улыбка: ответ на свой вопрос он получил. Графа ранили в грудь, и орудие пронзило сердце.

Я махнул рукой туда, где на стене висели инструменты для обработки дерева:

– А могли его ударить шилом?

– Сейчас проверим. – Томас взял шило и поднес острие к сердцу графа.

– Нет, оно слишком короткое и не достало бы до сердца. К тому же мне кажется… – схватив графские камзол и жилет, он расправил ткань с левой стороны, – что его поразили более тонким предметом.

Томас проткнул жилет шилом рядом с уже имеющимся отверстием от орудия убийства. Все сомнения рассеялись – графа убили и совершили это преднамеренно. Томас принялся сравнивать:

– Видишь, дырка, оставленная шилом, почти в два раза больше, чем отверстие, оставленное убийцей, – профессор отложил шило и одежду в сторону, – тот, кто это проделал, не силен в анатомии. Если бы он ударил вот здесь, – и Томас показал на сердце под грудной клеткой, – то даже шила было бы достаточно, причем в этом месте не так много мышц. Но с другой стороны, – он пожал плечами, – кому подобное придет в голову?

Мы как раз затолкали легкое обратно, когда руки у меня обдало холодом, а какой-то странный звук возле двери заставил нас повернуться. В низком дверном проеме скрючился Альберт – его мучили приступы тошноты, а лицо было таким же бледным, как у графа. Круглыми от ужаса глазами он уставился на покойника, а потом перевел взгляд на Томаса – руки у того были заляпаны запекшейся кровью, и он почесывал локоть о торчащее из графской груди ребро.

– Я… – Конюх беспомощно умолк и вновь взглянул на мертвое тело. Сглотнул слюну. Посмотрел на Томаса. – … Гроб… я… – Рот искривился, на губах появилось некое подобие дикой ухмылки, голова его задрожала, на миг его безумный взгляд остановился на мне, а затем дверь захлопнулась и он исчез.

Я посмотрел ему вслед и задумчиво проговорил:

– Интересно…

Взглянув на меня, Томас рассмеялся и кинул в меня графским сапогом. Потом он засунул внутренности обратно и, прикрыв их ребрами, начал сшивать грудь графа У-образным швом, а я сжег простыню и окровавленные опилки и нагрел большой котел воды, чтобы смыть кровь со всего живого и мертвого и хорошенько помыть кузницу.

Перед вскрытием, когда мы отдыхали после обеда, я спросил Томаса, почему его так занимает смерть графа. Сам я считал, что нам следует побеспокоиться о том, как выбраться отсюда и доехать до Рибе, чтобы не опоздать к празднованию Нового года.

Томас сидел на кровати.

Помолчав, он поднял глаза и сказал, что здесь один ответ для короля и два – для меня. Однако он мне даст все три.

– Для короля, – сказал он, – благородное происхождение графа должно быть достаточно веской причиной для того, чтобы расследовать обстоятельства его смерти. Нельзя сказать, что король пылает особой любовью к аристократам, однако и ссориться с ними он не желает. А здесь, на территории Дании, в мирное время умирает иностранный граф – и это серьезный повод для беспокойства, – Томас улыбнулся, – таков мой ответ королю. Но будь мертвец графом или не графом, я в каком-то роде чувствую себя обязанным отыскать виновного в человеческой смерти. Потому что, – и профессор как-то странно посмотрел на стопку книг на столе, – знания обязывают.

А давая второй ответ, Томас виновато улыбнулся, будто считал его недостаточно обоснованным, и тем не менее заметил, что мудрость не кормит мудреца, а наоборот – заставляет голодать. Сказав все это, Томас лег отдыхать.

Я немного поразмышлял над его словами, а потом тоже завалился спать.

Когда я проснулся, Томас сидел за столом и читал книгу.

Увидев, что я проснулся, Томас поднялся и, направившись к двери, сказал, чтобы я собирался и спускался в кузницу. Немного погодя я спустился вниз по лестнице и увидел, что Томас стоит на пороге трактира с пилой для распилки мяса в руках и шепчет что-то Марии. Девушка качала головой. Что бы он там ни говорил ей, это явно не приводило ее в восторг.

Однако теперь наше пребывание в кузнице, к счастью, подходит к концу.

– Поможешь мне? – Томас обмыл тело графа, вытер его и теперь держал в руках чистую простыню. Мы с трудом завернули крупное тело графа в простыню, так что снаружи осталось лишь лицо, лицо спящего, черты которого все более заострялись, превращаясь в мраморную маску.

Альберт принес из сарая камзол и жилет графа и бросил их в кучу на полу возле двери, а Томас перед вскрытием срезал с покойного штаны и рубаху. Когда мы выходили из кузницы, я забрал одежду, чтобы, когда представится возможность, отнести ее в комнату графа.

Я прикрыл за нами дверь, а в горле у меня встал комок: лежащий на скамье и завернутый в белое, граф показался мне несказанно одиноким, и, чтобы немного развеять его тоску, один из фонарей я тушить не стал.

Глава 11

Вернувшись в комнату, Томас приказал мне взять перо и бумагу и приготовился диктовать, но я спросил его:

– Та сказка, которую вы рассказывали сегодня в кузнице, – откуда вы ее знаете?

Томас рассмеялся:

– Эта “сказка” приснилась мне сегодня ночью, после того, как мы с тобой сходили в сарай. Иногда я очень хорошо запоминаю собственные сны и сегодня утром, когда я проснулся, довольно отчетливо вспомнил этот сон. Знаешь, порой день задает вопросы, а ночь отвечает на них, – он уселся на кровать, – однако давай посмотрим, какие ответы принес нам сегодняшний день. Итак, во-первых, теперь нам известно, что граф д’Анжели был убит каким-то тонким предметом, длина которого составляет по меньшей мере, – он расставил руки, – около четырех дюймов. И предмет этот слишком тонкий – так что сразу и не определишь, что это такое. Пока мне ничего не приходит в голову, разве что такой длинный крюк, которым поправляют солому на крыше дома. Он довольно длинный, но слишком толстый.

Профессор замолчал и, глядя перед собой невидящим взглядом, принялся постукивать пальцами по губам и что-то бормотать. Наконец он кашлянул.

– Давай выдвинем гипотезу, а потом разберем, доказывают ли ее факты или опровергают. Итак, предположим, что преступник продумал и подготовил это убийство заранее, во всяком случае, на какую-то долю. Иными словами, я исключаю, что графа убили случайно или в припадке гнева, – профессор посмотрел на меня, – какие факты поддерживают эту гипотезу?

Пламя свечи затрепетало от сквозняка, и я поёжился. Зимняя непогода заперла нас здесь, среди чужих людей, а теперь один из постояльцев мертв. Кто мог запланировать подобное? Я сказал об этом Томасу, и тот кивнул.

– Но не забывай, что мы появились здесь на день позже всех остальных. Нам неизвестно, что происходило накануне нашего приезда или за сутки до этого. За полдня можно многое продумать. Но хорошо, что ты упомянул об этом, надо выяснить, почему большинству гостей граф не нравился – а похоже, это так. Что он такого им сделал или сказал? – Томас озадаченно умолк на мгновение. – Сегодня за обедом случилось кое-что в высшей степени странное. И я понял это лишь сейчас…

Я молча ждал, а Томас нахмурился.

– Никто, ни один из них не желал разговаривать о графе и его смерти. Не удивительно ли? Вспомни: вот мы сидим за столом, группа людей, которые из-за ютландской зимы не могут отсюда вырваться. Вдобавок ко всему один из гостей мертв, умер при совершенно загадочных обстоятельствах, хотя большинство других по-прежнему не знает, насколько загадочных. Убийство непременно захотели бы обсудить. Но что же происходит с нашими соседями? Стоило мне лишь упомянуть о графе, как тема разговора тотчас же меняется. Никто не проявляет ни малейшего любопытства. Умерший не вызывает никакого интереса. Ни у кого из них. – Томас резко выпрямился. – Нет, нужно взглянуть на задачу с точки зрения науки. Вернемся к моей гипотезе. Какие факты поддерживают версию о преднамеренном убийстве?

Я покачал головой – у меня никаких соображений не было. Профессор поднял палец.

– Орудие убийства очень необычное – значит, преступление планировали заранее. Некий предмет необычной длины и толщины, который не у каждого окажется при себе в зимний день на постоялом дворе. Следовательно, то, что в обычный зимний день кто-то все же захватил с собой подобный предмет, является неестественным, верно? Зачем тогда кому-то понадобился этот предмет? Затем, чтобы использовать его с некой неестественной целью, а именно – для убийства другого человека.

Я понял наконец ход его мыслей. Профессор поднял еще один палец.

– Во-вторых, на теле графа мы обнаружили несколько ран различного происхождения. Если… Правда, это из области догадок… но, тем не менее, если все эти раны нанесены незадолго до того, как графу проткнули грудь, то могу предположить следующее: убийца встречает графа и бьет его кулаком по голове, возможно, несколько раз. Граф падает, и преступник колет его в горло каким-то острым предметом. Помнишь небольшую ранку прямо возле шеи? А затем графу наносят смертельную рану в грудь.

– Но почему преступник не проткнул графу грудь сразу же? Или не воткнул орудие поглубже в горло?

– Сначала отвечу на второй вопрос. Полагаю, что так преступник попытался скрыть убийство. Рана в горле более заметна и сильно кровоточит. А небольшой укол на груди мы вполне могли бы не заметить. И тогда все подумали бы, что граф упал, ударился головой и насмерть замерз. Ты же слышал, что сказал хозяин. Он предполагал именно это. – Томас вновь умолк, а потом пробормотал: – Трактирщик, да… Почему он так уцепился за эту версию?

– Ему не нравится, что на постоялом дворе произошло убийство. Постояльцы испугаются и не станут здесь жить, – предположил я.

– Это точно. Возможно, ты прав, – он усмехнулся, – но трактирщик нашел другой прекрасный выход: будущего вообще нет! Прежде чем наступит новый год, нас всех ждет Судный день!

Я вздрогнул. Подобная мысль вовсе не казалась мне смешной.

Томас вернулся к убийству:

– Ты спросил, почему бы убийце сразу не проткнуть графу грудь. Не знаю. Возможно, граф повалился на бок и добраться до груди было нелегко. Или же… нет, не знаю, – он хлопнул себя по ляжкам, – попробуем пойти дальше и подумаем, кто мог совершить подобное. Мы уже решили, что женщин можно исключить, и я по-прежнему придерживаюсь этого решения. Свалить с ног такого крупного мужчину… сам понимаешь.

Я кивнул.

– По той же причине мы исключили трактирщика. Остаются Альберт, священник и плотник, который на самом деле не плотник. Три человека.

– Почему вы решили, что он не плотник? – перебил я профессора.

– Вспомни про старую древесину, которую якобы можно восстановить, если поместить в смесь соленой воды и вытяжки из лютика! Неслыханная чушь!

– Но вам же кто-то рассказал про это. Значит, вполне возможно, что так оно и есть.

– Если бы даже мне об этом кто-то рассказал, то я все равно посчитал бы это чушью. Однако тогда я, возможно, проверил бы этот способ, прежде чем так решительно называть его чушью. Но все дело в том, что я придумал его прямо во время беседы с нашим любезным плотником. Ни один настоящий плотник подобным россказням не поверил бы.

Я рассмеялся и показал три пальца:

– Получается, у нас трое – плотник, который на самом деле не плотник, священник, который, похоже, прирос к Библии, и конюх, лишившийся дара речи.

Томас засмеялся в ответ, но один палец загнул.

– Нет, у нас двое подозреваемых, как я уже говорил. С трудом представляю доброго Якоба в роли хладнокровного убийцы. К тому же в тот вечер в трактире его башмаки были сухими – ты сам заметил. Значит, на улицу он перед этим не выходил, а это достаточно веское доказательство.

– Но он мог надеть сапоги и переобуться потом.

– Да, об этом я тоже думал. Но когда вы относили тело графа в сарай, он вышел на улицу в ботинках. Значит, сапоги либо находятся у него в комнате, либо же подобная роскошь вообще не для нашего священника. По-моему, второе вернее. Мне священник показался человеком довольно неприхотливым, которого больше заботит Писание, а не собственные удовольствия. Но давай все же не будем полностью исключать пастора. Если применить на этот счет первое правило Декарта, то, пока мы не удостоверимся, что другой обуви у Якоба нет, исключить его невозможно. – Томас схватил правой рукой большой и указательный пальцы левой. – Итак, у нас остаются Альберт и ненастоящий плотник. Оба лгут по пока неясным причинам – то есть нам неясным. Судя по телосложению, это преступление мог совершить любой из них, оба они ведут себя странно, почти подозрительно, хотя я бы сказал, что наш конюх по странности идет на полголовы впереди. Плотник – будем так его называть, пока не выясним правду, – был на улице как раз перед нашим приездом. Насчет Альберта точно непонятно… хотя погоди-ка! Помнишь вчера, когда мы только подъехали к воротам, ты начал дергать за веревку. И сначала никто не откликнулся. Верно?

Я кивнул.

– Когда мы зашли к нему, я увидел, что колокольчик висит прямо над его кроватью, поэтому если бы он находился в конюшне, то сразу же услышал бы звонок и открыл ворота раньше. А вот если он отлучился по нужде, то вернулся бы как раз к тому моменту, когда ты позвонил во второй раз. – Томас посмотрел на меня: – Хочешь что-нибудь добавить?

Я задумался.

– Плотнику проще было пробраться в комнату графа, потому что, если тот выходил, плотник сразу услышал бы. То есть сейчас мы уже знаем, что кто-то рылся в графских вещах. Но Альберту такое проделать было бы непросто. Вдобавок ко всему, плотник бродил ночью по дому и видел свет в сарае… Интересно, видел ли он свет из комнаты графа или из трактира? Ведь сарай просматривается лишь из этих двух помещений. И даже не важно, откуда он видел сарай – как он вообще оказался там посреди ночи?

– Да уж, малышка Мария сообразила быстро. Избавила нас от неловких объяснений. Посмотрим, удастся ли нам выудить из плотника, куда он ходил ночью. Но вряд ли в комнату графа – тогда, чтобы отпереть замок, понадобились бы все твои таланты, – и Томас подмигнул мне, – еще что-то? Нет, погоди! Кое о чем нам надо просто помнить. Возможно, это совершенно не важно, но, как гласит третье правило Декарта, явления, логически не связанные друг с дружкой, тоже следует включать в рассуждения. Я сейчас о хозяине. Сказать честно, он мало похож на обыкновенного датского трактирщика. Он не только чересчур начитанный, так вдобавок они с супругой ведут себя как люди знатные и состоятельные. И этот дом явно не всегда использовался как постоялый двор. Мне кажется, что прежде здесь был довольно зажиточный хутор. Но не будем на этом останавливаться, просто возьмем на заметку. Тебе есть что добавить, Петтер?

Кивнув, я поплевал на пальцы и поправил перекосившуюся и начавшую оплывать свечу.

– У Альберта на лице рана – возможно, от недавней драки. Выглядит мерзко. И сам он мерзкий. Мне он не нравится.

Томас рассмеялся:

– Когда Господь раздавал людям очарование, Альберт оказался последним в списке, – и серьезно добавил: – Согласен, надо бы получше осмотреть эту рану. Возможно, ее нанес граф, который вряд ли сдался бы без боя. Ведь он, несмотря ни на что, был графом… – Последние слова Томас произнес скривившись, а затем умолк и принялся с отсутствующим видом теребить пуговицу на жилете. – Альберт… да… Возможно, его поведение чем-то объясняется. Ты слышал, Мария сказала, что Альберт стал каким-то странным. И еще: какова причина убийства? Судя по тому, что говорит трактирщик, граф не отличался добрым нравом. Возможно, плотник или Альберт особенно невзлюбили его? Могло ли это стать причиной убийства? Как думаешь?

Но я больше особо не думал. Живот жил в предвкушении полдника, а мозгу хотелось отдохнуть, поэтому я отключился и ни о чем не думал. Томас долго молча смотрел в окно, а пальцы продолжали терзать несчастную пуговицу. Я притих, боясь нарушить ход его мыслей.

Просидел он так очень долго. Целую вечность – сказал бы мой живот. Когда Томас зашевелился, я уже задремал, а Томас пробормотал:

– Вот и разгадка, да. Видимо, так все и было. Но доказать будет сложно.

Я тотчас же очнулся и навострил уши, готовясь услышать объяснение. Вообще-то меня не удивляло, что профессор мог просидеть вот так и додуматься до разгадки убийства. Хотя к тому времени я знал его не очень долго, мне казалось, что он из тех, кто никогда не перестает удивлять окружающих.

Он заметил мой вопросительный взгляд и кивнул. Значит, сейчас последует объяснение.

– В исследовании под названием “Математические начала натуральной философии”, написанном десять лет назад, англичанин Ньютон, Исаак Ньютон, утверждает, что каждое обладающее массой тело притягивается к центру Земли. Он называет подобное явление силой тяжести или центробежной силой. Благодаря ему мы не взлетаем вверх, а если бросить какой-либо предмет, – взяв книгу, он выпустил ее из рук, и она стукнулась о пол, – то предмет падает вниз. Ньютон, и старый Коперник, и Кеплер – как можно его забыть – старались положить математические принципы в основу системы, связывающей движение Солнца, Луны, планет и звезд.

У меня зародилось вдруг подозрение, а он продолжал:

– Глядя на малое – эту книгу и великое – звезды, мы видим, что числа – краеугольный камень бытия и становления. Мы можем найти и другие примеры – Стено, то есть Нильс Стенсен, чьи медицинские исследования часто помогают мне в работе, долго изучал камни, их структуру и происхождение. Он доказал, что за пять с половиной тысяч лет существования Земля разогревалась и остывала, покрывалась водой и высыхала, а рельеф ее поверхности менялся. Но довольно – я веду к тому, что… – Замолчав, он уставился непонимающим взглядом на оторванную пуговицу, которую держал в руке. Затем смущенно посмотрел на меня, но я лишь улыбнулся и подумал, что до ужина надо бы успеть пришить пуговицу. – Я веду к тому, что Стено исследовал кристаллы и обнаружил, что кристаллическая решетка всегда остается неизменной.