Когда мы дошли до города, то не направились сразу же на автовокзал. Мы уже решили отказаться от нашего путешествия и вернуться в Тогобалу. Слишком много дурных предзнаменований оказалось на нашем пути.
      Но в городе мы встретили дряхлую, полуживую бабушку, которая шла опираясь на палку. Якуба дал ей орех кола. Она осталась довольна и посоветовала нам обратиться за наставлением к одному человеку, недавно поселившемуся у них. Этот человек стал самым могучим из марабутов, медиумов и колдунов в городе и во всей округе (медиум - это человек, который, как считается, может вступать в контакт с духами). Мы обошли три земельных участка, две хижины и попали к марабуту. Нам пришлось ждать у двери, потому что там были еще и другие люди, пришедшие раньше нас. Мы вошли в хижину - и вот сюрприз! Этот марабут оказался не кто иной, как Секу, друг детства Якубы, который навестил его в больнице в Абиджане, приехав туда на "мерседесе". Якуба и Секу обнялись. Секу, как и Якуба, был вынужден покинуть Абиджан, бросить там "мерседес" и все имущество из-за одного темного дела с приумножением банковских билетов (темное дело значит дело прискорбное, достойное сожаления, так сказано в словаре "Малый Робер"). Когда мы расположились в хижине, Секу ловко, как заправский фокусник, вынул из рукава бубу белого цыпленка. Якуба восхищенно вскрикнул. А на меня оторопь нашла (оторопь - это растерянность, смешанная с испугом, которая находит на человека; так сказано в словаре "Малый Робер"). Секу посоветовал нам принести жертвы, большие жертвы. Мы зарезали на кладбище двух баранов и двух цыплят. Сначала цыпленка, которого Секу вынул из рукава, потом другого.
      Наши жертвы были благосклонно приняты. Аллах и духи предков не обязаны были принимать эти жертвы, однако приняли, ибо такова была их воля. Мы вздохнули с облегчением. А еще Секу посоветовал нам не отправляться в Либерию раньше пятницы. Пятница была единственным днем, в который путникам, увидевшим на дороге мертвого зайца, рекомендовалось продолжать путь (рекомендовать значит настоятельно советовать). Потому что пятница - святой день у мусульман, у покойников и даже у идолопоклонников.
      Мы были оптимистами и были полны сил (оптимист - это тот, кто верит в будущее, - "Ларусс"). Мы были оптимистами и были полны сил, ибо Аллах в безмерной доброте своей никогда не оставляет без средств к существованию ни один рот, созданный им (средства к существованию - это еда и все необходимое для жизни). Дело было в 1993 году.
      Надо еще не забыть сказать, что в долгих беседах Якуба сумел убедить медиума Секу, будто тот должен поехать в Либерию и Сьерра-Леоне. Потому что в этих странах люди мёрли как мухи, а в странах, где люди мрут как мухи, марабуты, которые могут вынуть из рукава цыпленка, получают кучу денег, и сплошь долларами. Секу не сказал "нет". И действительно, мы потом не раз встречали его в негостеприимных джунглях Либерии и Сьерра-Леоне (негостеприимный - значит дикий, суровый).
      На сегодня это все. Хватит, надоело. Сегодня продолжения не будет.
      Валахе! Фафоро (клянусь членом моего отца)! Ньямокоде (паскудство)!
      II
      Когда говорят, что в стране идет межплеменная война, это означает, что бандиты с большой дороги поделили страну между собой. Они поделили богатства этой страны, поделили ее территорию, поделили людей. Поделили все, что только можно, а весь мир видит это и не вмешивается. И позволяет им убивать людей ни за что ни про что, убивать детей и женщин. Но и это еще не все! Самое интересное, что каждый из бандитов с упорством отчаяния защищает свою добычу, и в то же время каждый стремится расширить подконтрольную ему зону (с упорством отчаяния - это, по словарю "Ларусс", на пределе физической выносливости, жизнестойкости).
      В Либерии было четыре бандита с большой дороги: Доу, Тейлор, Джонсон, Эль Хаджи Корома и еще уйма бандитов помельче. Бандиты помельче стремились стать крупными бандитами. И все они поделили между собой все. Вот почему говорят, что в Либерии была межплеменная война. И в эту страну я направлялся. И там жила моя тетя. Валахе (клянусь Аллахом), это правда.
      Во всех межплеменных войнах, и в Либерии тоже, small-soldiers, маленьким солдатам, детям-солдатам довольствие не выплачивается. Они убивают мирных жителей и забирают себе их добро. Во всех межплеменных войнах, и в Либерии тоже, взрослым солдатам также не выплачивается довольствие. Они истребляют мирных жителей и присваивают себе их добро. А потом солдаты-дети и просто солдаты продают за бесценок все, что они забрали и присвоили, - чтобы прокормиться и обеспечить свои жизненные потребности.
      Вот почему в Либерии все можно купить за бесценок. Золото за бесценок, алмазы за бесценок, телевизоры за бесценок, и внедорожники, и пистолеты, и "калашниковы", все, все что хочешь - за бесценок.
      А когда в стране все можно купить за бесценок, туда стекаются коммерсанты (стекаться, по словарю "Ларусс", - это прибывать в большом количестве). Коммерсанты и коммерсантки, которые хотят быстро разбогатеть, все приезжают в Либерию, чтобы закупать или выменивать товары. Они предлагают горсточку или две риса, маленький кусочек мыла, бутылку керосина, несколько долларов или франков КФА . Всех этих вещей в Либерии сильно не хватает. Коммерсанты закупают или выменивают товары, продающиеся за бесценок, а потом продают их за немалую цену здесь, в Гвинее и в Кот-д- Ивуаре. Это называется прибыльной торговлей.
      Ради этой самой прибыли множество коммерсантов и коммерсанток крутится вокруг гбака, отправляющихся из Нзерекоре в Либерию. (Гбака - это туземное слово чернокожих африканских негров, оно есть в "Словаре лексических особенностей французского языка в Черной Африке". Гбака - значит автобус, автомобиль.)
      А еще, если в стране идет межплеменная война, то в эту страну надо въезжать колонной. В Либерию въезжали колонной (когда несколько гбака едут один за другим, то получается колонна). Перед колонной и позади нее едут мотоциклы. На мотоциклах сидят мотоциклисты, вооруженные до зубов, чтобы охранять колонну. Потому что, помимо четырех главных бандитов, есть еще масса мелких, которые перекрывают дорогу и взимают дань с приезжих (взимать дань значит силой отнимать то, что тебе не причитается, - так написано в "Ларуссе").
      В Либерию надо ехать колонной, поэтому впереди нас ехал мотоцикл, чтобы не дать нас ограбить. Вот так мы и отправились в Либерию. Фафоро (клянусь отцовским срамом)!
      Сопливый мальчишка, просто-напросто кид (по словарю Хэррапа, это значит мальчик, малыш), в общем, малявка, на повороте дороги, на самом повороте. Мотоцикл, который охранял нас и ехал впереди, не успел вовремя отреагировать на команду сопляка и остановиться. Парни на мотоцикле подумали, что это бандитская засада. Раздалась очередь. И малыш, маленький солдат, был убит, сражен, в общем, погиб на месте. Валахе! Фафоро!
      Наступила минутная тишина, затишье перед бурей. А потом в лесу вокруг нас затрещали автоматные очереди: тра-тата... тра-тата... тра-тата... Очереди приближались, становились все чаще. Лесные птицы сообразили, что дело принимает скверный оборот, взмахнули крыльями и улетели к другим, мирным небесам. Тра-тата... автоматная очередь прошила мотоцикл и двух парней на нем, то есть водителя и парня, который сидел позади и строил из себя фаро со своим "калашниковым". (Вы не найдете слово "фаро" в "Малом Робере", но его можно найти в "Словаре лексических особенностей французского языка в Черной Африке". Фаро значит умник.) Водитель мотоцикла и парень позади него, который строил из себя фаро, погибли на месте, сразу. Но несмотря на это, автоматы продолжали плеваться очередями: тра-тата... динг! Тра-тата... динг! И уже стало видно, что они натворили: мотоцикл загорелся, на дороге валялись два тела, простреленные вдоль и поперек, и кругом была кровь, полно крови. Фафоро! Этому не было конца, не было конца этой жуткой музыке - тра-тата, тра-тата (жуткий значит мрачный, страшный, ужасный).
      Чтобы объяснить, что случилось, начну издалека.
      Обычно все происходит не так. Заметив сигнал малыша, мотоцикл и автобус резко тормозят и останавливаются там, где надо, ни на сантиметр дальше. И все происходит очень гладко, очень спокойно. Фафоро! Малыш, маленький солдат, ростом не выше офицерского стека, вступает в переговоры с парнями на мотоцикле, которые едут во главе колонны. Они разговаривают по-дружески, шутят и смеются, как будто вместе пьют пиво по вечерам. Сопляк свистит раз, потом другой. Из джунглей выезжает внедорожник, прикрытый ветками для камуфляжа. Внедорожник, в котором полно детей, маленьких солдат, small-soldiers. Детей вот такого роста... не выше офицерского стека. Маленьких солдат, которые строят из себя фаро со своими "калашами". Автоматы висят у них через плечо. Все они одеты в форму парашютистов, слишком широкую и длинную для них, свисающую до колен, болтающуюся на них как на вешалках. Самое интересное, что среди этих детей-солдат есть девочки, да-да, маленькие девочки с "калашами", которые строят из себя фаро. Их не так уж много. Но они - самые жестокие; они могут всунуть тебе живую пчелу в открытый глаз. (Когда чернокожие африканские негры хотят сказать о ком-то, что он очень злой, то говорят: он может всунуть тебе живую пчелу в открытый глаз.) А другие маленькие солдаты, в такой же форме, с автоматами, выходят из леса пешком, заглядывают в автобус, беседуют с пассажирами, как будто это их старые друзья, с которыми они вместе возвращались с церемонии посвящения. (Когда у нас в деревнях говорят о ком-то: он с ним вместе возвращался с церемонии посвящения, то это значит: он его старый друг.) Внедорожник становится во главе колонны, и колонна едет за ним.
      Они въезжают в укрепленный лагерь полковника Папы Доброго. Начальники колонны сходят с автобусов и направляются к полковнику Папе Доброму. Весь товар распаковывают, взвешивают или оценивают. Таможенные пошлины начисляются исходя из стоимости товара. Ожесточенный торг, долгие препирательства - и наконец стороны приходят к соглашению. Приезжие платят деньгами или натурой: рисом, маниокой, мелкозернистым пшеном, а то и американскими долларами. Да-да, американскими долларами. Полковник Папа Добрый устраивает экуменическую мессу (в моем "Ларуссе" экуменической называется такая месса, когда молятся Иисусу Христу, Магомету и Будде). Да, полковник Папа Добрый устраивает экуменическую мессу. Там все призывают друг на друга благословение свыше. Затем приезжие покидают лагерь.
      Вот так это происходит обычно. Потому что полковник Папа Добрый проповедник и представитель НПФЛ, Национального патриотического фронта Либерии. НПФЛ - это армия бандита Тейлора, которая наводит ужас на всю округу.
      Однако с нами вышло совсем по-другому. Парни на мотоцикле, которым было поручено нас охранять, подумали, что это мелкие, случайные бандиты, собирающие дань на дороге, и выстрелили. И тут началось.
      Стоило прозвучать первым автоматным очередям, как после этого кругом только и слышно было, что "тра-тата... тра-тата". Ребята с автоматами прямо озверели, не могли остановиться. И только когда уже ничего нельзя было поправить, стрельба прекратилась.
      А мы, все, кто был в автобусе, как с ума посходили. Мы орали во всю глотку, призывая на помощь всех предков, всех духов-покровителей, какие только есть на земле и на небе. Поднялся дикий гвалт. И все это потому, что парень на мотоцикле, парень, который строил из себя фаро со своим "калашом", выстрелил в маленького солдата.
      Якуба предвидел это, еще когда мы только садились в автобус. Он сразу понял, что парень на мотоцикле был не в себе. Этот парень и выстрелил первым. Он подумал, что имеет дело с мелкотой, простыми сборщиками дани на дороге. Он выстрелил - и последствия не заставили себя ждать.
      Мы увидели, как из леса вышел маленький солдат, ребенок-солдат, ростом не выше офицерского стека. Маленький солдат в форме парашютиста, которая была ему велика. Это была девочка. Двигалась она настороженно (так говорят, когда человек идет боязливо и неуверенно). А потом она посмотрела, что наделали автоматы, посмотрела так внимательно, как будто кто-то еще мог встать, хотя все были мертвы и даже кровь уже устала течь. Солдат остановился, потом свистнул два раза. И отовсюду повалили маленькие солдаты, одетые как первый и строившие из себя фаро со своими "калашами".
      Они окружили нас и крикнули: "Всем выйти из автобуса с поднятыми руками!", - и мы стали выходить с поднятыми руками.
      Маленькие солдаты были разъярены, от ярости им кровь бросилась в лицо. (Вообще-то про негров так сказать нельзя. Неграм кровь в лицо не бросается: от ярости они делаются насупленными.) Ну так вот, маленькие солдаты насупились; они плакали от бешенства. Они оплакивали своего погибшего товарища.
      Мы стали выходить из автобуса. Медленно, по одному. Один из солдат занимался драгоценностями. Он срывал серьги и ожерелья и складывал их в сумку, которую держал другой. Маленькие солдаты снимали с пассажиров головные уборы, одежду и обувь. Если у кого-то были красивые трусы, их тоже снимали. Вещи складывали в кучи: в одну - обувь, в другую - головные уборы, в третью брюки, в четвертую - трусы. Оставшись совершенно голым, пассажир неуклюже пытался прикрыть рукой свой стоящий торчком бангала (если это был мужчина) или (если это была женщина) свою ньюссу-ньюссу (согласно "Словарю лексических особенностей в Черной Африке", бангала и ньюссу-ньюссу - это названия срамных частей тела). Но маленькие солдаты не позволяли им прикрываться. Manu militari они приказывали стыдливым пассажирам убираться в лес. И каждый со всех ног бежал прятаться в лес, ни о чем больше не спрашивая.
      Но когда пришла очередь Якубы, он не подчинился. Он истошно заорал: "Я есть заклинатель фетишей, я есть григримен, григримен..." Маленькие солдаты разок-другой стукнули его и заставили раздеться. Но он не переставал орать: "Я есть заклинатель фетишей, григримен, я есть григримен..." Даже оставшись совсем голым, пытаясь прикрыть бангала, он все еще кричал: "Григримен, заклинатель". Ему приказали убираться в лес, но он вернулся оттуда и опять закричал: "Григримен, заклинатель". "Маку!" - приказали ему дети-солдаты, ткнув в задницу "калашом". (Слово "маку" есть в "Словаре лексических особенностей французского языка в Черной Африке". Оно значит молчать.) Тогда он замолчал и остановился у обочины дороги, прикрывая рукой срамное место.
      Очередь дошла до меня. Я тоже им не давался. Я завизжал как испорченный мальчишка: "Маленький солдат, small soldier, солдат-ребенок, я хочу стать маленьким солдатом, я хочу к моей тете в Ньянгбо". Они начали меня раздевать, но я все визжал и визжал: "Small-soldier, я быть маленький солдат. Я быть солдат-ребенок". Они приказали мне бежать в лес, но я не побежал, я остался там, на дороге, хотя бангала у меня стоял торчком. Плевать мне на правила приличия. Я уличный мальчишка (правила приличия, по словарю "Малый Робер", это когда ведут себя правильно). Плевать мне на правильное поведение, я визжал и визжал.
      Один маленький солдат приставил к моей заднице "калаш" и приказал: "Заткнись, заткнись!", и я заткнулся. Я весь трясся, губы у меня дрожали, как седалище козы, когда она ждет козла (седалище - это то место, где ягодицы и задний проход). Я хотел пипи, хотел кака, хотел сам не знаю чего. Валахе!
      Но вот настала очередь женщины с младенцем. Она вышла из автобуса с младенцем на руках. В младенца угодила шальная пуля, его продырявило, бедняжку, и он уже не дышал. Мать не поддалась им. Она тоже отказалась раздеваться. Они сорвали с нее набедренную повязку. Она отказалась бежать в лес, осталась стоять рядом со мной и Якубой. На обочине дороги, с мертвым младенцем на руках. Она стала плакать и кричать: "Мой малыш, мой малыш. Валахе! Валахе!" Когда я увидел это, я опять завел песенку испорченного мальчишки: "Хочу в Ньянгбо, хочу быть маленьким солдатом. Фафоро! Валахе! Ньямокоде!"
      Концерт становился слишком громким, им пришлось обратить на нас внимание. "А ну заткнитесь!" - скомандовали они. Мы заткнулись. "Не двигайтесь". И мы застыли не шевелясь, точно покойники. Так и стояли втроем на обочине дороги, как полные придурки.
      И тут из леса выезжает внедорожник. Битком набитый маленькими солдатами. Не дожидаясь команды, они начали растаскивать все, что было в автобусах. Взяли все, что только можно было взять. И погрузили в свою машину. Внедорожник сделал несколько рейсов в селение и обратно. Покончив с содержимым автобусов, они принялись за кучи обуви, одежды и головных уборов. Побросали все это в машину, которая сделала еще несколько рейсов. Последним рейсом из селения приехал полковник Папа Добрый.
      Валахе! С ума сойти, как он вырядился, полковник Папа Добрый (вырядиться значит смешно и нелепо одеться; так сказано в моем "Ларуссе"). Во-первых, на полковнике Папе Добром были офицерские нашивки. Так полагается, когда идет межплеменная война. Полковник Папа Добрый был в белой сутане, белой сутане с черным кожаным поясом на черных кожаных подтяжках, которые перекрещивались на спине и на груди. На голове у полковника Папы Доброго была кардинальская митра. Полковник Папа Добрый шел, опираясь на епископский посох с крестом на верхушке. В левой руке полковник Папа Добрый держал Библию. И вдобавок, в довершение картины, поверх белой сутаны у полковника Папы Доброго висел через плечо автомат. Его верный "калашников", с которым он не расставался ни днем ни ночью, где бы он ни был. Так полагается, когда идет межплеменная война.
      Полковник Папа Добрый вышел из машины. Он плакал. Я не шучу, он плакал, как ребенок! Он наклонился над телом маленького солдата, малыша, который остановил нашу колонну. И долго молился над ним. Потом полковник Папа Добрый подошел к нам. Подошел к нам в своем чудном наряде.
      Я стал визжать: "Хочу стать маленьким солдатом, ребенком-солдатом, small-soldier, child-soldier. Хочу к тете, к моей тете в Ньянгбо!" Один маленький солдат с автоматом захотел оборвать мои рыдания. Но полковник Папа Добрый не позволил; он подошел ко мне, погладил меня по голове, словно родной отец. Я был рад и горд, как чемпион по сенегальской борьбе. И перестал плакать. Полковник Папа Добрый величавым жестом дал понять, что берет меня с собой. Мне дали набедренную повязку, которую я повязал вокруг ягодиц.
      Потом он подошел к Якубе, который опять завел свою песню: "Я есть григримен, я есть заклинатель". По его знаку принесли еще одну повязку, и Якуба прикрыл срамные места. Бангала у него уже не торчал.
      Полковник Папа Добрый подошел к матери с мертвым младенцем. Он долго разглядывал ее. На ней почти ничего не было, разорванные трусы еле прикрывали ньюссу-ньюссу (ньюссу-ньюссу - это половые органы у женщины). В ней было чувственное очарование, влекущая сексапильность (сексапильность - это то, что вызывает желание заняться любовью). Полковник Папа Добрый уже хотел уйти, но вернулся. Он вернулся потому, что в женщине была влекущая сексапильность. Он вернулся, чтобы приласкать ребенка. И распорядился, чтобы забрали тело.
      Принесли самодельные носилки (носилки, сделанные наспех из того, что было под рукой, - словарь "Малый Робер"). Тело младенца и тело маленького солдата положили на носилки и погрузили в машину.
      Затем в машину сел полковник Папа Добрый. Рядом с ним уселись четверо маленьких солдат с автоматами. Машина тронулась. Все остальные топтали дорогу следом. Да, топтали дорогу (как я уже говорил вам, топтать дорогу - значит идти пешком).
      Мы пошли за ними. "Мы" - это Якуба, мать младенца и ваш покорный слуга, то есть я сам, уличный мальчишка во плоти и крови. Внедорожник направлялся в деревню, медленно и в молчании поднимаясь по склону холма. Медленно и в молчании, потому что в машине были мертвые. Так бывает всегда, так полагается: если в машине везут мертвых, она должна ехать медленно и в молчании. Но мы были оптимистами, потому что Аллах в безмерной доброте своей не оставляет без пищи ни один рот, созданный им. Фафоро!
      Вдруг полковник Папа Добрый велел остановиться. Он, а за ним и все остальные вышли из машины. Полковник Папа Добрый запел, очень громко и очень красиво. Лесное эхо подхватило его песнь. Это была песнь мертвых на гио. Гио язык местных чернокожих африканских туземцев. Малинке называют этих людей бушменами, дикарями, людоедами... Потому что они не говорят на языке малинке, потому что они не мусульмане, как мы. Малинке в своих просторных накрахмаленных бубу кажутся мягкими и приветливыми, а на самом деле они сволочные расисты.
      Песнь подхватили маленькие солдаты с автоматами. Это звучало так красиво, так красиво, что я заплакал. Заплакал горькими слезами, словно впервые в жизни видел большое несчастье. Словно не верил в Аллаха. Это надо было видеть. Фафоро (клянусь отцовским срамом)!
      Все жители селения вышли из хижин. Вышли из любопытства, узнать, что случилось. Люди пошли за машиной, на которой везли покойников. Пошли по привычке и еще потому, что люди всегда такие придурки: любят увязаться хвостом.
      Убитого маленького солдата звали Кид, капитан Кид. В своей красивой поминальной песни полковник Папа Добрый время от времени повторял: "Капитан Кид", и все, кто ехал с ним и шел следом, подхватывали: "Кид, Кид". Надо было слышать, как они орали. Просто ополоумели.
      Мы прибыли в укрепленный лагерь. Как во всех укрепленных лагерях Либерии во время межплеменной войны, вокруг лагеря торчали колья с насаженными на них человеческими черепами. Полковник Папа Добрый поднял автомат и выстрелил в воздух. Все дети-солдаты остановились и тоже выстрелили в воздух. Получилось замечательное представление. Это надо было видеть. Ньямокоде!
      Тело Кида положили на землю под аппатамом, где оно оставалось до конца дня (что такое аппатам, я уже объяснял).
      И целый день к аппатаму толпами шли люди, склонялись перед убитым и выказывали глубокую скорбь, словно у них в Либерии не убивали с утра до вечера и без разбора, и мирных жителей, и маленьких детей.
      Вечером, после мусульманской, а затем католической молитвы, началось погребальное бдение. Никто в точности не знал, какую религию исповедовал Кид, поскольку никто не знал его родителей. Католик он или мусульманин? Никому не было дела до этого. Все селение собралось на бдение, люди расселись на табуретах вокруг покойников. Горело множество керосиновых фонарей. Это было феерическое зрелище (феерический - редкое слово из "Ларусса", означает: похоже на сказку).
      Две женщины запели песнь, которую хором подхватили все остальные. Время от времени, чтобы не заснуть и не дать себя заесть москитам, люди вставали и обмахивались слоновьими хвостами. Потому что там были женщины со слоновьими хвостами в руках, и они исполняли разнузданный танец. Нет! Нет! Танец был не разнузданный, а неистовый (разнузданный, по словарю "Малый Робер", означает неприличный, недозволенный).
      Вдруг непонятно откуда раздался крик. Это означало, что к танцу присоединился полковник Папа Добрый: тот, кто возглавлял погребальную церемонию, вошел в круг. Все встали и сняли головные уборы, потому что он был командир, полновластный хозяин здешних мест. И мы увидели, что полковник Папа Добрый преобразился до неузнаваемости. Ну совершенно преобразился! Валахе! Это чистая правда.
      Голова его была повязана пестрой лентой, он был обнажен до пояса. Он выглядел сильным, как бык, и мне приятно было видеть в голодающей Либерии такого цветущего, здорового человека. С его шеи, плеч и локтей свисали целые гирлянды фетишей. А среди гирлянд висел "калаш". Потому что в Либерии шла межплеменная война и людей убивали ни за что, как если бы любая жизнь значила меньше, чем пук старой бабушки (так говорят у нас в деревне, а что это означает, я уже объяснял). Папа Добрый трижды обошел вокруг покойников, затем сел на место. Все уселись тоже и стали слушать, как полные придурки.
      Вначале он рассказал о том, при каких обстоятельствах погиб капитан Кид. В молодых людей на мотоцикле вселился злой дух, и они выстрелили в Кида без предупреждения. Это проделки дьявола. Душа капитана отлетела. Мы будем оплакивать его. Мы не могли изгнать дьявола из сердец всех пассажиров, ехавших в этой колонне, из душ всех, кто повинен в смерти капитана. Это было невозможно. Тогда мы убили некоторых из них, но поскольку Бог велит убивать поменьше, то других мы пощадили, оставив их такими, какими они пришли на эту землю. Мы оставили их голыми. Ибо Господь сказал так: если люди причинили тебе зло, не убивай их всех, но оставь их такими, какими они пришли на эту землю. Все вещи, что они везли в автобусе, и все, что было на них, мы доставили сюда. Надо бы отдать это родителям капитана. Но поскольку родителей капитана никто не знает, все это добро будет роздано, разделено по справедливости между всеми маленькими солдатами, товарищами капитана Кида. Каждый продаст свою долю и получит доллары. За доллары они смогут купить себе столько гашиша, сколько захотят. А Бог накажет тех, кто злодейски убил капитана Кида.
      Затем он объявил нам, что он намерен сделать. Валахе! Отыскать колдуна пожирателя душ. Пожирателя душ, который съел маленького солдата, капитана Кида, отыскать его джоко-джоко (джоко-джоко означает: во что бы то ни стало, это есть в "Словаре лексических особенностей"). Он разоблачит этого колдуна, под какой бы личиной тот ни скрывался. Он будет танцевать всю ночь, а если понадобится, и весь следующий день. Он не остановится, пока не найдет колдуна. Пока тот не будет полностью изобличен (изобличен - это слово есть в "Ларуссе", оно означает, что колдун вынужден сам признать свою вину).
      Чтобы легче было сосредоточиться, полковник Папа Добрый снял с плеча автомат. Но оставил его поблизости, потому что в Либерии шла межплеменная война и люди там мерли как мухи.
      И опять зазвучали тамтамы, еще громче, еще зажигательнее, еще неистовее. И полились песни лучше соловьиных. Время от времени всем наливали пальмовое вино, время от времени полковник Папа Добрый пил пальмовое вино, наслаждался пальмовым вином. Но пальмовое вино не очень хорошо действовало на полковника Папу Доброго. Вернее, совсем нехорошо. Он пил всю ночь и выпил столько вина, что под конец был вдрызг пьян и совершенно динг (быть динг - значит ничего не соображать).
      И вот часа в четыре утра, вдрызг пьяный, едва держась на ногах, он направился к женщинам, которые сидели в кружок на земле. И крепко схватил за плечо одну старуху, которая уже наполовину спала. Это она, и никто другой, сожрала душу храброго маленького солдата Кида. Это она, валахе! Она, и ни кто другой, возглавляла вакханалию (вакханалия, по "Ларуссу", означает оргия).
      Бедняга завопила, как птица, попавшаяся в ловушку:
      - Это не я! Это не я!
      - Ты, именно ты. Это ты, - возразил полковник Папа Добрый. - Ночью мне явилась душа Кида и донесла на тебя.
      - Валахе! Это не я. Я любила Кида. Он приходил ко мне поесть.
      - Вот поэтому ты и сожрала его. Я видел, как ночью ты превратилась в сову. Я спал, как кайман, приоткрыв один глаз. И я видел тебя. Ты схватила душу когтями. Ты села на ветку высокого хлопчатника. Другие женщины, превращенные в сов, последовали за тобой. И там произошла вакханалия. Ты сожрала череп. Сама сожрала мозг, а остальное бросила твоим сообщницам. Это ты. Это ты! Это ты! проревел полковник Папа Добрый.
      - Нет, это не я!
      - Вчера вечером душа покойника явилась и сказала мне, что это ты. Сознавайся, иначе я подвергну тебя испытанию раскаленным железом. (Раскаленный - это такое состояние вещества, когда оно от высокой температуры начинает светиться.) Я приложу к твоему языку раскаленное железо. Да-да, - настаивал полковник Папа Добрый.
      Под давлением неопровержимых доказательств старухе ничего не оставалось, как сидеть маку - разинув рот. А потом она все подтвердила, она была изобличена. Она созналась (сознаться, по "Ларуссу", значит согласиться с предъявленными тебе обвинениями).
      Старуху, которая созналась, звали Жанна. Ее вместе с тремя сообщницами под усиленной охраной отвели в тюрьму. Там полковник Папа Добрый должен был их расколдовать (расколдовать - значит освободить от колдовских чар). Валахе (клянусь Аллахом)! Фафоро!
      Похороны капитана Кида состоялись на следующий день, в четыре часа пополудни. Погода выдалась дождливая. Было пролито много слез. Люди раскачивались и жалобно вопили: "Кид! Кид! Кид!", словно впервые в жизни видели несчастье. А потом дети-солдаты выстроились в шеренгу и выстрелили из "калашей". Только это они и умеют. Стрелять, стрелять, стрелять. Фафоро (бангала моего отца)!
      Полковник Папа Добрый был представителем Национального патриотического фронта Либерии, по-английски National Patriotic Front (NPFL), в Зорзоре. Это был самый северный форпост НПФЛ. Здесь можно было контролировать поток товаров из Гвинеи, взимать таможенные пошлины и наблюдать за всеми, кто пересекал границу Либерии туда и обратно.
      Валахе! Полковник Папа Добрый был важной шишкой в Национальном патриотическом фронте. Он был большим человеком в группировке Тейлора.
      А кем был Тейлор, этот бандит с большой дороги?
      Впервые в Либерии услышали о Тейлоре тогда, когда ему удалось с помощью банды грабителей прибрать к рукам государственную казну. Очистив кассу, он изготовил поддельный документ, по которому выходило, будто у правительства Либерии куча долларов в американских банках. А когда его вывели на чистую воду (то есть выяснили, что он за тип) и поняли, что это фальшивка, он убежал и под вымышленным именем поселился в Америке. После долгих и тщательных поисков его обнаружили и привлекли к ответственности (то есть арестовали). И посадили в тюрьму.
      Сидя за решеткой, он ухитрился подкупить своих тюремщиков украденными деньгами. И бежал в Ливию, где представился Каддафи как руководитель непримиримой оппозиции кровавому диктаторскому режиму Сэмюэла Доу. Ливийский диктатор Каддафи, давно искавший возможность напакостить Доу, обнял Тейлора и поцеловал в губы. И отправил его вместе с его сторонниками в лагерь, где Ливия готовит террористов. С тех пор как к власти в Ливии пришел Каддафи, там постоянно действует такой лагерь. В лагере Тейлора и его сторонников обучили технике партизанской войны.
      Но это еще не все: после обучения Каддафи сплавил его Компаоре, диктатору Буркина-Фасо, с массой похвал и рекомендаций.