Олег Александрович КУЗНЕЦОВ
      Похождения хитрого Соленопсиса
      Книга рассказов о животных: о приключениях алтайского сурка тарбагана, морского бычка-песочника и хитрого муравья Соленопсиса, о похождениях кабаненка. Рассказы помогут заглянуть в таинственный мир природы, воспитать бережное отношение к его обитателям.
      1
      Соленопсис что есть силы мчался по уходившему вверх тоннелю, а солдат громыхал за ним. Комья срывались из-под ног беглеца и сильно стукали преследователя по голове, но это, увы, ничуть не умеряло его бега. Он уже лязгал челюстями, готовясь оборвать жизнь Соленопсиса.
      Несчастный бежал не по прямой, а все время вихлялся из стороны в сторону, как заяц, застигнутый на дороге светом фар автомашины. Он что-то тащил. Бросить бы ношу, сразу прибавишь скорости! Но не бросал. Видимо, растерялся, впал в смертную панику.
      И вдруг он исчез.
      Солдат с разгону остановился и, в недоумении шевеля усищами, повернул назад. Внимательно обследовав стену тоннеля, он нашел небольшую щель. Так и есть! В ней, затаясь, сидел Соленопсис!
      Тут преследователь доказал, что башка у него хоть и крепкая, да дурная. Он стал втискивать ее в дырку и, изрядно попыхтев, втиснул. Но мала оказалась дырка. Он в ней застрял, болтая ногами над темной глубиной тоннеля.
      К счастью, это был час возвращения охотников. Веселая, пропыленная на лесных тропах ватага появилась сверху. Двенадцать силачей волокли главную добычу - зеленую гусеницу. Остальные бежали рядом, готовые подсобить в любую минуту.
      Увидев торчащего из дыры солдата, ватага переполошилась, гусеницу выронили, и она провалилась во тьму.
      Мешая друг другу, охотники сразу же взялись вытаскивать пострадавшего. В спешке могли ему, конечно, и навредить, оторвав конечности (о чем страстно мечтал Соленопсис), но солдат, сильно брыкаясь, не дал ухватиться ни за одну из своих ног.
      Зато его и не вытащили!
      Потоптавшись без толку, спасатели собрались в кучку и стали совещаться. Усы об усы - стук-стук, потом еще туда-сюда ими покрутили, и готово: решили.
      Что решили, понять было невозможно. Но только товарища не оставили, а, наоборот, навалились на него всею компанией. В результате солдата вывернуло вместе с глыбой земли и с ужасной силой отбросило в сторону. Лишь чудом он успел зацепиться за противоположную стенку.
      Оглушенный, немного даже дрожащий, он все же проявил характер - не захотел уходить от дырки. Не пойду, дескать, обязан изловить. Долг превыше всего. Его стали уговаривать, щелкая по усам своими усами: пойдем, дескать, ну его, этого Соленопсиса!
      Но солдат стоял на своем. Тогда один из охотников взвалил его на себя и потащил. Солдат сжался, замер. Видимо, покорился.
      Ватага заспешила вниз. Тоннель опустел, и Соленопсис, переждав на всякий случай минуту-другую, осторожно выглянул из спасительного убежища.
      Это был муравей как муравей. С первого взгляда он даже производил приятное впечатление. В блестящем, будто лакированном, панцире солнечного цвета и, главное, такой трогательно мелкий, что даже рядом с обыкновенными лесными муравьями он выглядел игрушечным. Шесть его лапок казались нежнейшими волосками, брюшко было изящной округлой формы и не крупней самой крохотной бусинки, а головенка с шустро мотающимися усиками, совершенно прозрачная, рассеивала всякое подозрение о том, что в ней могут зарождаться черные мысли.
      К сожалению, эта располагающая внешность обманчиво скрывала дурные наклонности своего владельца. Соленопсис был неисправимым жуликом.
      Да, такие водились в честном муравейном городе, откуда, как легко догадаться, начинается действие этого рассказа. Тоже соленопсисы, родственники-соучастники, они жили в таинственных закоулках, куда вели узкие коридоры, недоступные для солдат охраны.
      2
      Соленопсис направлялся домой. В его жвалах, в этих довольно некрасиво торчащих снаружи головы челюстях, белело краденое яйцо - та самая ноша, которая так сильно мешала ему при бегстве. Совсем свеженькое яичко! Воришка с трудом сдерживал себя, чтобы не прокусить его и не выпить. Нельзя было: добычу ждали.
      Никого не встретив, Соленопсис миновал широкий вертикальный тоннель, служивший хозяевам города как бы центральным проспектом, и завернул в один из боковых ходов. Здесь было суше и теплее. По-видимому, он приблизился к окраине города, а снаружи, в лесу, стоит хорошая погода.
      Дорога знакомая. Еще ровно три поворота, а там, в тихой укромности, лазеечка... Первый поворот, второй, третий... Но тут воришка с разбегу уперся в груду земли. Завал. Похоже, какой-то громила лазил, не знай, куда применить силушку... Бывают же такие! Вечно прут как попало, не интересуясь тем, что все это кто-то сооружал, старался...
      Продолжая возмущаться, Соленопсис припрятал яйцо в сторонке и принялся рыть. Работал быстро, с настоящим муравьиным упорством, и вскоре чуточку засветлело впереди. Соленопсис вернулся, осторожно прихватил жвалами яйцо и снова полез в проход. Через несколько секунд он вывалился по ту сторону завала и покатился кубарем.
      Он был слегка ошеломлен падением, но сразу же сообразил, что в этом отдаленном закоулке кто-то есть. Темное существо преграждало дорогу. Оно поджидало Соленопсиса и как бы тихохонько посмеивалось, поскрипывая члениками усов.
      Ба! Да это Атемелес! Соленопсис где-то слыхал, что в смысле испорченности это самый жуковатый из жуков, но лично встречаться с ним ему никогда не приходилось. С любопытством он рассматривал Атемелеса. Пожалуй, ничем не примечательное насекомое, правда великоват... Он что-то такое нежно бурчал, вытягивался на тонких лапках, махал усами. Вроде бы звал, уговаривал...
      Честно говоря, Соленопсис в своей воровской жизни мало видел хорошего. Никто-то его никогда не приласкал! Он поэтому расчувствовался, даже размяк, насколько возможно размякнуть муравью, закованному в крепкий панцирь.
      Атемелес же между тем бочком, бочком приблизился почти вплотную. Он весь благоухал пронзительным, пьянящим ароматом, от которого муравьишка сразу же одурманился. Он и не почувствовал, как нежные Атемелесовы лапки осторожно вынули яйцо у него из жвал.
      Склоняясь все ниже и ниже, уже почти падая, Соленопсис сумел, однако, разглядеть, что на брюшке жука скопились крупные капли влаги, которая, как он сразу догадался, и была источником удивительного запаха. Нестерпимая жажда овладела муравьишкой. Одну только капельку! Он приник к Атемелесу, жадно хлебнул, и тотчас все затуманилось в его слабой головенке...
      А жук Атемелес, аппетитно чавкая, принялся за яйцо...
      Соленопсис очнулся в том же самом месте. Он лежал в неудобной и неприличной позе: лапками кверху. Он зашевелил ими сначала еле-еле, а потом все быстрей и быстрей и так частил до тех пор, пока не перевернулся.
      Он встал. Не имея сил даже почиститься, поплелся куда-то наугад и, сделав несколько шагов, нашел скомканную оболочку выеденного яйца. Он ткнулся в нее, почувствовав вдруг ужасный голод, но, увы, любезный Атемелес так ловко ее очистил, что на ней не осталось и крохи съедобного.
      Хоть ешь эту шкурку! А чем жевать? Зубов у Соленопсиса не было. Как и обыкновенные муравьи, он питался, высасывая из добычи полезную влагу.
      Вместо завала зиял огромный проход. Это нежный Атемелес пролез, не заметив даже препятствия. Сладкий запах сочился от оставленных им следов. По ним, то и дело роняя унылую головенку, потащился изнемогающий неудачник.
      3
      Жила-была старая ель. Однажды подошел к ней человек, тюкнул по корявой коже топориком и на белой ранке написал что-то масляным суриком. Потом другой человек прочитал написанное, включил моторную пилу "Дружба" и, распевая во все горло веселую песню, повалил дерево. Где-то оно теперь?..
      А ненужный пень остался на месте, чтобы сгнить и удобрить своим прахом почву леса. Но прежде ему выпала замечательная судьба. Он стал сердцем живого города.
      ...Только что схлынула гроза. Парное тепло поднималось от земли. Радостно кричали мелкие птицы, носясь меж деревьев и стряхивая с веток тяжелые капли.
      Они радовались добыче: пришел час крылатых муравьев.
      Покинув темницы муравейников, прозрачные стайки толклись над полянами, взмывали выше самых высоких деревьев, спускались вниз, задевая головки ромашек. Птицы с разгону врезались в эти стайки, рассеивали их, но муравьи вновь и вновь соединялись, и был это танец смерти и жизни.
      Они гибли тысячами. Жизнь сохранялась тем немногим, кто должен был дать потомство. На старый, разбухший от дождя еловый пень и села одна из этих немногих...
      Отчаянно извиваясь, она попыталась достать жвалами до крыльев, теперь уже ненужных, ухватила одно из них, оторвала и принялась за другое. Вскоре все четыре крыла заблистали на замшелой плеши пня, словно кусочки слюды.
      В те времена на месте центрального проспекта города - того самого, по которому бравый солдат преследовал Соленопсиса, - была прогнившая сердцевина пня. К ее краю и подползла муравьиха и заглянула, прядая усиками-антеннами, в сырую тьму. По-видимому, это было как раз то, что нужно. Она смело нырнула в терпко пахнувшую глубину, миновала круглый извилистый тоннель, пробитый дождевым червем, врезалась в черную перегнойную землю. Все глубже и глубже - в тишину, в неизвестность.
      Там, где мертвые корни старого пня сплетались с живыми корнями соседних деревьев, она замерла. Ни звука вокруг... Словно опасаясь преследования, она развернулась и торопливо забаррикадировала комьями земли проделанный ею проход. Широкий мир перестал существовать для нее.
      Она принялась строить свой дом, первый дом будущего города, - копала, расчищала, утрамбовывала, скрепляла комочки земли своею клейкой слюной...
      Она родилась и выросла в громадном муравейнике, купол которого высотою спорил с кустами, - жили в нем миллионы! В этом городе молодая крылатая муравьиха была на положении балованной девчонки. Стыдно сказать, но ей не только работать, даже глаза после сна не позволяли протереть самой. Бывало, только она рот приоткроет, как десяток нянек бросаются со всех сторон, чтобы накормить ее. Казалось бы, такое воспитание ни к чему хорошему привести не могло. Да вот поди ж ты! Теперь она работала, не зная усталости.
      Неслышно сменялись дни. И однажды крохотная хлопотунья снесла первое яйцо. Она ощупала его, облизала, как кошка котенка, и обрадовалась, почувствовав ответное тепло. Потом носилась с ним взад и вперед по комнатенке - то ли искала, куда положить его, то ли плясала от счастья...
      Отныне она стала Великой матерью города.
      Вскоре яиц стало много. Она складывала их в уголке, как вдруг однажды, почему-то обеспокоясь, взялась их все перевертывать, будто пересчитывала.
      Тревога! Некоторые яйца сморщились и одрябли. Не выдержали незаметно подкравшейся сухости воздуха.
      Что делать? Прервав кладку, она, наверное, полдня суетилась без толку. Но нашлась-таки: проковыряла крепкую стенку и во влажной почве соорудила специальный склад. В нем яйца живо поправились.
      Как-то незаметно эти первые яйца превратились в личинок. Это уже были существа ротастые и голодные. Чтобы прокормить их, муравьиха жертвовала частью кладки. Бывало, выберет яичко поплоше и бежит скорей к личинкам. А те только и делают, что разевают непомерно большие рты.
      Приходилось, конечно, соблюдать жесточайшую экономию: одно яичко на двоих, а то и на троих делить. Кое-как ублажит чад своих неловких, себе же только оболочку яйца возьмет. Да много ли в ней пользы? Но тем и сыта.
      Когда личинки оплелись тонким шелком и замерли, молодая мать еле ноги таскала. Еще бы! Ведь с тех пор, как нырнула она в сердцевину пня, за делами целый год миновал! И все без еды. На одних, как говорится, соках своего тела сама продержалась и целую ораву прокормила. И все время в хлопотах: то яйца откладывай, то перетаскивай их туда-сюда, чтобы не залежались, то опять квартиру расширяй. Семья растет - тесновато.
      И откуда для всего этого муравьиха черпала энергию, человеческим разумом понять невозможно. Ну, а поверить надо. Все это чистая правда.
      4
      Она сама разорвала шелковые нити кокона, оплетавшие первенца. Он уже вовсю трепыхался, просился наружу, но, когда оказался на свободе, поначалу немного испугался, удивился: зачем я здесь? Потом он припустился бегать по подземелью. Побывал возле личинок, поинтересовался кладкой яиц; подобрал какой-то обрывок и, не найдя ему применения, бросил. Вернувшись к матери, он стал следить, как она освобождает из кокона следующего новорожденного. Дело, в общем, простое, и он бы, пожалуй, справился, да силенки маловато: путешествие по родному дому измотало его.
      Передохнув, он все же попытался помочь матери, хотя какая там помощь! Просто путался под ногами. И все же в эти самые минуты он нашел свое призвание: стал нянькой. И, между прочим, впоследствии, когда город разросся, пользовался самой теплой любовью горожан. Ведь стольких вынянчил!
      Правда, и братцу, который появился из второго кокона, тоже пришлось возиться с молодью, но это был совсем другой характер. Быстроногий любитель странствий, задира и весельчак, он при первой возможности сколотил ватагу таких же непосед и прославился как один из самых удачливых кормильцев города.
      Впрочем, все старшие дети помогали матери. Она сама работала самозабвенно, и, видимо, ее энергия заражала их. Сначала они только ползали без видимой пользы возле коконов, прикасаясь к ним слабенькими еще жвалами, но и это была помощь - они ослабляли тугое плетение шелковых одежд еще не родившихся братьев и сестер.
      Вскоре их стало много в материнском доме.
      И тогда муравьиха нашла то место, где некогда воздвигла баррикаду, отделившую ее от светлого мира, и показала, что надо делать: копать!
      Утро уже в разгаре, горячо в лесу... Белка, напрыгавшись, присела на бархатно-буром сучке ближней ели. Торопливо пролетела сойка. Дрозды о чем-то спорят, отчаянно перебивая друг друга. Последнюю песню гулко продолдонил вяхирь...
      И никто-то из них не заметил, что в этот час на закудрявившемся от мха затылке старого пня появились маленькие рыжие. Глазаста ласточка, но и она пронеслась над пнем, никого не увидев.
      Хилые, беспомощные дети. Они подслеповато тыкались друг в друга, расползались в разные стороны и вновь собирались вместе как бы для того, чтобы поделиться своим недоумением. Не знали они, что делать!
      Наверное, мать многому могла бы научить их, но она не вылезла, словно была уверена, что они и без нее не пропадут.
      А ей бы вылезти! Отогреться в мягких лучах солнца, подышать хвойным головокружительным ароматом, поблаженствовать, понежиться после скольких дней изнурительного труда...
      Нет, ей было некогда. Она продолжала лихорадочно умножать семью, ведь только большая семья может противостоять жестоким случайностям жизни. Много ли надо муравью, чтобы погибнуть?! Ступил сапог пешехода - и нет муравья. Клюв птицы кляцнул - и опять нет муравья. А если муравей слаб и не может одолеть даже мелкое насекомое? Он умрет с голоду.
      Так пусть же их будет много!
      Один за другим выкарабкивались на корявый пень всё новые и новые рыжие. Они вяло чистились, никуда не торопились, не подозревая, что каждая минута промедления грозит им катастрофой. Ведь силы матери на исходе. Жизнь едва теплится в ней. Отправляйтесь же скорей на охоту, лихие охотники!
      Но "лихие охотники" еще не знали, что такое охота, и в глаза не видели дичи. Да и как они спустятся с пня, чуть живые, побредут неведомо куда, ведь пропадут, заблудятся! Уж не насмехается ли природа над своими созданиями? Подарила им жизнь - и вот уж готова отнять ее!
      Шел по лесу муравей. Взрослый, сильный муравей, проживавший за тридевять земель (а точнее, метров за сто) от пня, в своем муравейнике, где был разведчиком. Он как раз из разведки и возвращался, был сыт по горло и спешил сообщить товарищам о своей находке, дотащить которую самому не под силу.
      Путь муравья лежал мимо пня, где бедствовали новорожденные несмышленыши. Пень знакомый и ничем не интересный. Сколько раз разведчик пробегал здесь и не обращал на него никакого внимания, а тут остановился, что-то такое поразмыслил, размахивая усами, как саблями, и полез по грубой коре вверх.
      На первый взгляд странная, ненужная трата сил. Не мог же он видеть, что на пне муравьишки. Пень для него - все равно что для нас с вами восемнадцатиэтажный дом. Разве мы можем знать, стоя на тротуаре, что по крыше этого дома бродит, например, кошка? А муравей все-таки полез!
      И никакой странности там не было. Просто у муравьев очень чувствительные усы - недаром их антеннами называют. Усами эти насекомые различают и запахи и звуки и даже воспринимают слабые радиоволны. Вполне возможно, растерянно крутившие своими усишками несмышленыши посылали вокруг какие-то особые колебания, что-то вроде сигнала бедствия, вот его и принял разведчик.
      Так или иначе, он взобрался на пень, увидел бедняг и ужасно поразился. Он сроду не встречал таких худосочных детишек! В том муравейнике, где он жил, молодежь кормили хорошо, а тут - прямо заморыши! Они поползли навстречу разведчику, их буквально качало от истощения. Если бы, к несчастью, подул слабенький ветер, их бы обязательно развеяло.
      Крайний муравьишка (как раз первенец) приблизился к огромному разведчику, и тут этот не сентиментальный бродяга, отчаянная голова, сделал нечто такое, что заслуживает самой высокой похвалы. Он отрыгнул капельку прямо в рот малышу - накормил его! И пусть вас не смущает такой необычный способ кормежки. Отрыжка у муравьев зато сладкая.
      Первенец сразу развеселился и помчался вниз, к матери, чтобы поделиться с ней полученным угощением.
      А лихой разведчик уже кормил следующего муравьишку, потом другого, и так всех. И всем хватило по капельке.
      Заметно похудевшему благодетелю пришлось снова тащиться вдаль, к своей находке, чтобы не возвращаться в муравейник ни с чем. Но разведчик был чрезвычайно доволен: собственная щедрость приносит муравьям огромное удовлетворение.
      А спасенная маленькая семья начала свою настоящую жизнь. Муравьишки поделились с матерью микроскопическими капельками пищи, и она с новой силой взялась множить население нарождающегося города. Появлялись няньки, солдаты, рабочие, разведчики. Из одного кокона выползла маленькая муравьиха с четырьмя смятыми крылышками на спине. Крылышки ей осторожно расправили, отвели лучший угол и приставили муравья для ухода. Кто знает, может, у нее впереди такая же судьба, как у матери?
      Теперь об этом легко вспоминать, а как трудно было в первое время...
      Чего стоило впервые спуститься дрожащей стайкой с головокружительной высоты к подножию пня!.. А что было, когда наткнулись на мохнатое страшилище - длинное, тяжелое и пятнистое! Вот была битва!
      Главный нападающий (тот, что родился вторым) бросился на гусеницу очертя голову, вскочил ей на спину, отчего она вся передернулась и взвилась на дыбы. Герой, сразу же потеряв представление о том, где верх и где низ, помчался наугад вперед по спине и тотчас угодил между двух огромных, острых серпов, которые быстро стали сближаться и, если бы там еще немного помедлить, сделали бы из одного муравья две половинки. Это были челюсти гусеницы. Но смельчак отчаянно трепыхнулся и полетел кувырком. К счастью, резкое движение привело в действие обычное муравьиное вооружение, заряженное натуральной муравьиной кислотой. Выпалив, оно угодило в корни челюстей гусеницы, которые моментально парализовались от этого, сделавшись вроде заржавленных клещей.
      Со свирепо разинутой, но теперь уже неопасной пастью гусенице оставалось только в отчаянии кататься по земле. Но муравьев она, конечно, не могла растрогать. Они ее облепили и, израсходовав все свои по-детски скудные запасы муравьиной кислоты, справились с этой вредительницей леса. Вскоре она еле шевелилась, и тогда ее разорвали на части, чтобы легче было перетаскивать в гнездо.
      Гусеница здорово поддержала муравьишек. Они окрепли на хороших, сытных харчах. Поднимался муравейный город...
      5
      Как-то ранней осенью мимо старого пня брел дядька-грибник. Он рассеянно глянул на пень и замахнулся палкой: хотел скуки ради сшибить кругловатую кучку хвои, которая лежала на пне. Дядька подумал, что хвоя, видно, насыпалась с дерева, - не сообразил, что ближайшее-то дерево от пня далековато и дерево это не ель, а береза.
      Не догадался грибник, что перед ним новостройка, будущий город. Это муравьи еловыми иголками закрыли дырку в пне, чтобы не протекало в дождливую погоду. Ведь беды мог наделать дядька. На носу морозы, зима, новую крышу муравьям не успеть построить, а без крыши они наверняка погибнут.
      Но, к счастью, грибник увидел неподалеку огромнейший белый, бросился к нему, и муравейник был спасен.
      А потом зима нахлобучила поверх хвойной кровли белую папаху, такую тяжеленную, что еле держалась. Опять опасность: шальной ветер мог сорвать снежный убор, а с ним и хвойный. Но ветры на поляну не попадали, запутавшись в окружающих кустарниках. Может, случайно повезло, а может кто знает? - это Великая мать правильно выбрала надежное место.
      Вскоре сугробы укрыли пень вместе с папахой.
      ...Зима. Выли метели. В тихие дни мороз палил из невидимого ружья... Что муравьям до всего этого?! Они спали, тесным клубком облепив мать. Спали рабочие, охотники, спали самые беспокойные - разведчики. Последними они уснули, завалив чем попало вход. Первым им предстояло проснуться весной.
      ...Еще в оврагах, медленно источаясь ручьями-вешняками, лежали ставшие чумазыми снежные глыбы, еще вокруг пня кое-где белел снег, а уж рыжие вылезли на хвойную крышу своего жилища и радостно цепенели под весенним солнцем.
      Это были они, разведчики.
      Солнце сильно нагревало их панцири. Один даже не выдержал, нырнул вниз прохладиться. Он добежал до спящих, ткнулся в клубок: вставайте! От него так и несло теплом, и оно согрело крайнего - тот шевельнулся и вот уж встал рядом с разведчиком, протирая щеточками лапок заспанные глаза.
      Вставайте, вставайте! Сверху приползли другие муравьи, тоже горячие, распаленные. От их тепла в подземной спальне вскоре установилась довольно сносная температура; все проснулись, задвигались, взялись каждый за свое дело - кто за приборку, кто озабоченно возился с прошлогодними яйцами, а приближенные стали охорашивать Великую мать города. Она готовилась вновь множить силу своей семьи.
      6
      С тех пор миновало много лет. Никто не вспоминает про исчезнувший куда-то старый пень.
      А он существует, и совсем не бесполезно! Он внутри могучего муравейного города, который гордо высит купол посреди поляны - чистой, словно бы вытоптанной, как солдатский плац.
      Еще жива Великая мать. По-прежнему она затворница, но во время зимней спячки вокруг нее сплетается миллионный клубок.
      А вот первых муравьишек уж нет... Ведь короток век простого муравья лет пять, не больше... Но зато его жизнь можно измерить самой важной мерой - работой.
      Воздвигнут муравейный город из нескольких миллионов отдельных деталей - хвоинок, щепочек, соломинок, палочек, кусочков смолы и кирпичиков, которые муравьи изготовляют сами, замешивая глину на слюне или на липком молочке, добытом из одуванчиков.
      Пойди-ка всё это найди, принеси, пристрой со смыслом!
      Для кого-то их город просто муравьиная куча, а на самом деле под куполом в глубину и ширину разбегается великое множество подземных ходов. Есть там залы, площади, дворцы, гостиницы для пришельцев, убежища, спальни, столовые, вентиляционные магистрали, отопительные устройства...
      Возводя свой город, муравьи удобряют, рыхлят почву, дают ей дышать свежим воздухом. И тогда весело расти травам, деревьям...
      Притча о юном негодяе
      Однажды некий юный негодяй, гуляя по лесу, увидел муравейник и надумал его разрушить. Для начала он подобрал тяжелую суковатую палку и, напыжась, воткнул ее в шелестящий купол. Раздался жалобный скрип. То рухнула сердцевина муравейника - старый, давно источенный пенек.
      Негодяем овладел азарт. Он вывернул пень наружу, откатил его в сторону и затем стал бить палкой по остаткам муравейника, повсюду раскидывая его хозяев.
      Жутко шевелились руины поверженного города. Обезумевшие няньки тащили куколок и личинок. Они натыкались друг на друга и словно спрашивали: куда же теперь? где убежище? Крылатые муравьи искали тени, цеплялись за метавшихся вокруг рабочих, умоляли: спрячьте нас от света! Строители суетились, пытаясь собрать обломки, как будто можно было еще что-то восстановить!..
      Но воины искали врага. И некоторые их них уже карабкались на его ботинки. И уже был подан сигнал: враг здесь! И уже из беспорядочной сумятицы выступали грозные отряды.
      А негодяй ничего не подозревал. Посмеивался, чувствуй себя победителем и вовсе не чувствуя, что сотня или две самоотверженных мстителей занимают позиции на его теле.
      Они ужалили одновременно. Раздался вопль. Ничего не видя перед собой от боли, враг обратился в бегство.
      Ему пришлось избавиться от всей одежды, и только после этого он смог перевести дух. И вдруг заметил ползущего по руке крохотного солнечно-желтого муравья.
      Это был Соленопсис. Он еще ни разу не успел ужалить и теперь, на ярком свету, выискивал неукушенное место. Негодяй замахнулся, но муравьишка его опередил... И снова отчаянный вопль вознесся над лесом!..
      7
      Какое счастье, что погиб не тот муравейный город, о котором рассказывает это правдивое произведение! И Соленопсис был убит не наш, а другой - просто муравей такого же вида.
      А наш Соленопсис все там же, где мы его и оставили, и все еще переживает убыток, причиненный ему любезным Атемелесом. Впрочем, он уже решил раздобыть новое яйцо.
      Доковылял наш герой до главного проспекта, где давеча чуть было не стал жертвой бравого солдата, и в нерешительности остановился. Очень уж часто сновали здесь деловитые хозяева города! Соленопсис помешкал, потоптался да и повернул назад, в темень боковых кварталов.
      Да ведь вот незадача! Ему надо было вниз, в центр города, а он после ужасно головоломного, изматывающего путешествия неожиданно очутился под самой крышей купола.
      Крыша вся шевелилась. Это тысячи рабочих перетряхивали хвою, чтобы в ней не завелась плесень. Каждый муравей нырял в глубину хвойного слоя, хватал там отсыревшую иголку, выныривал с ней на поверхность и аккуратно укладывал ее там для просушки.
      Побоялся Соленопсис сунуться в эту толкучку и юркнул в распахнутый люк, который оказался началом улочки, вымощенной обычной муравьиной брусчаткой - комочками земли, замешанными на слюне и высушенными. Но пробежал он немного. За поворотом - задержка. Двое муравьев посреди дороги увлеченно любезничают. Один стоит неподвижно, а другой лапками чистит ему голову, грудь и брюшко. Почистил лапками, стал язычком вылизывать - чтоб до блеска! Пришлось Соленопсису тащиться в обход.
      И еще раз его задержали: на перекрестке, где сходилось не меньше тридцати улиц, грузчики возились со щепкой. Видимо, притащили для ремонта, но оказалась она великоватой. От самого входи волокли - и ничего, а тут зацепилась! Дергали ее, дергали, а потом разозлились, назад потащили - не нужна такая!
      Немного поротозейничав и уже начиная забывать о своем плохом настроении, воришка припустил по самой, как ему показалось, пустынной улице. Однако, едва разогнавшись, он и тут вынужден был остановиться: увидел двух перепачканных землекопов.
      Как часто превозносят лихость муравьев-разведчиков, боевой дух охотников, трогательную верность нянек, геркулесову силу грузчиков! И как редко услышишь хоть одно слово похвалы в адрес скромного землекопа. А на кого, скажите, ложится вся тяжесть земляных работ, когда по весне муравейный город сплюснут давлением лежавших на нем сугробов? На землекопа. Кто расширяет площади, пробивает улицы и переулки? Землекоп. Ведь и орудий-то всего-навсего пара жвал да лапы, а он иной раз, невзирая на твердость грунта, прокапывает таинственный подземный ход через всю поляну.
      Землекопы, повстречавшиеся нашему герою, затеяли, кажется, соорудить тоннель. Они спорили: один доказывал - рыть надо тут; другой упрямился: не тут, а вон там!
      Соленопсис имел слабость считать себя высококлассным землекопом. Он поэтому не смог равнодушно пройти мимо. Вообразив, что эти двое - молодые, неопытные, лишенные руководства - могут напутать и напортить, он окончательно забыл о собственных неприятностях, резво подскочил к муравьям и начал прямо с пылких обвинений вроде: чему вас учили?! И тотчас с потрясающей самоуверенностью указал на самое неудобное, просто гиблое место, дав понять этим простофилям, что сколько-нибудь здравые существа копали бы только там.
      Землекопы хмуро на него поглядывали. Соленопсис начал понимать, что совершает промашку. Ведь эти двое могли здесь, без свидетелей, сделать с ним все, что угодно, а пустой панцирь закопать, чтобы никто никогда ничего не узнал. У них были весьма разбойничьи физиономии. Но отступать было некуда. И полез дрожащий не то от азарта, не то от страха Соленопсис на избранное им же самим гиблое место... на потолке!
      Поначалу рыть было трудновато; один раз он даже сорвался к ногам землекопов, и они его едва не прикончили. Но потом дело заспорилось. Землекопы невольно приглядывались, увлекались. Им в особенности понравилось, что в Соленопсисовом случае вырытую почву не надо куда-то отбрасывать или относить - она сама вываливается из тоннеля вниз.
      К сожалению, вдохновенный работник так и не узнал, что добился одобрения, ибо не оглядывался и не медлил, не доверяя новым знакомым. Потолок был тонким, и воришка вскоре очутился этажом выше. Он огляделся. Красота! Попал в кварталы муравьев, занятых сейчас на крыше купола. Никого кругом... Можно было пошарить по закоулкам и попытаться найти что-нибудь съедобное.
      Но, сам того не подозревая, Соленопсис через минуту с головой окунулся в увлекательные тайны быта и нравов города. Ему попадались скромные, простые предметы, но они много могли порассказать наблюдателю. Вот жало пчелы, хранимое, видимо, как талисман, предохраняющий от простудных болезней. Вот шлем, снятый кем-то в процессе линьки. Совсем новехонький! Хозяин, ясное дело, пожалел выбросить, оставил на всякий случай. Воришка повозился, желая примерить этот убор на себя, но великоват!.. Он даже не смог приподнять его. Вот блестящее крылышко какого-то жучка - наверное, оно освещает досуг длинных предосенних вечеров... А вот это крыло бабочки-крапивницы - определенно живопись! Какие теплые, мягкие тона, словно на полотнах старых мастеров...