Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мария Кюри

ModernLib.Net / История / Кюри Ева / Мария Кюри - Чтение (стр. 18)
Автор: Кюри Ева
Жанр: История

 

 


      Ирен и Ева иногда ловят на лету отдельные фразы, которые им кажутся немного странными. Эйнштейн, занятый своими мыслями, незаметно для себя перепрыгивает через трещины, взбирается на отвесные скалы. Вдруг он останавливается, хватает Мари за руку и восклицает:
      - Вы понимаете, мадам, мне просто необходимо знать, что происходит с пассажиром в лифте, если лифт падает вниз...
      Такая трогательная озабоченность переживаниями пассажира вызывает безумный смех у юного поколения, не подозревающего, что это воображаемое падение лифта иллюстрирует специальную теорию относительности!
      После коротких каникул Мари едет в Англию, оттуда в Брюссель, куда ее приглашают ученые светила. В Бирмингеме она получает еще одну почетную степень доктора наук. Против обыкновения Мари принимает это испытание добродушно и красочно описывает его Ирен:
      Меня одели в красивую красную мантию с зелеными отворотами, так же как и моих товарищей по несчастью, то есть тех ученых, которым предстояло получить степень доктора. Каждому из нас была посвящена коротенькая речь, прославляющая наши заслуги, затем вице-канцлер университета объявил каждому, что ему присуждена степень без защиты диссертации. После этого мы вышли, приняв участие в своего рода процессии, состоявшей из профессоров и докторов наук Бирмингемского университета, в костюмах, очень похожих на наши. Все это было довольно занятно. Я должна была дать торжественное обещание соблюдать законы и обычаи Бирмингемского университета!..
      Ирен в восторге и пишет своей матери:
      Дорогая, я уже вижу тебя в твоей красивой красной мантии с зелеными отворотами. Наверно, ты была очень красивой! Сохранила ли ты платье у себя, или его дали тебе лишь на время церемонии?..
      Во Франции все бури забыты. Мари Кюри в зените своей славы. Уже два года архитектор Нено строит для нее Институт радия на отведенном для этого участке по улице Пьера Кюри.
      Устроилось это дело не так просто. На другой день после смерти Пьера Кюри официальные власти предложили Мари открыть сбор средств на постройку лаборатории. Не желая использовать несчастный случай на улице Дофины для получения денег, вдова отказалась от этого проекта. Тогда власти впали в свое обычное летаргическое состояние. Но в 1909 году доктор Ру, директор Пастеровского института, великодушно предложил Мари Кюри построить специально для нее лабораторию. В таком случае она ушла бы из Сорбонны и стала звездой Пастеровского института.
      Лица, возглавляющие Сорбоннский университет, насторожились... Отпустить Мари Кюри? Немыслимо! Надо во что бы то ни стало удержать ее в своих штатах.
      Соглашение между доктором Ру и ректором Лиаром положило конец пререканиям. На общие средства - по четыреста тысяч франков с каждой стороны - университет и Пастеровский институт создают Институт радия с двумя отделениями: радиоактивную лабораторию под руководством Мари Кюри; лабораторию биологических исследований и радиотерапии, где крупный ученый-медик профессор Клод Рего организует изучение рака, а также лечение больных.
      Оба учреждения будут работать сообща над развитием науки о радии.
      И вот Мари расхаживает по строительным лесам на улице Пьера Кюри, рисует планы, спорит с архитектором. В голове этой седеющей женщины мысли самые новые, самые современные.
      Конечно, она думает и о своей работе. Но в особенности ей хочется построить такую лабораторию, которая могла бы служить с пользой еще тридцать, а то и пятьдесят лет, когда Мари будет только прахом. Она требует просторных помещений, больших окон, таких, чтобы солнце заливало светом залы для научных исследований. И как бы ни негодовали инженеры по поводу дорогого новшества, ей нужен лифт...
      Что касается сада, самого дорогого предмета забот этой сельской жительницы, она проектирует его с любовью.
      Не слушая веских доводов со стороны тех, кто желал сэкономить место, она решительно защищает каждый метр земли, отделяющий одно здание от другого. Мари, как знаток, отбирает по одному молодые деревца, велит сажать их еще задолго до закладки фундамента. Своим сотрудникам конфиденциально говорит:
      - Если я покупаю "мои" липы и платаны сейчас, то я выгадаю этим два года. Когда мы откроем лабораторию, деревца подрастут, и наши зеленые массивы будут во всей красе. Только ш-ш-ш! Я ничего не говорила месье Нено!
      И в ее серых глазах вновь загорается веселый, юный огонек.
      Мари сама, орудуя заступом, сажает ползучие розы вдоль еще не законченных стен и собственноручно утрамбовывает землю. Каждый день она их поливает. Когда Мари разгибается и стоит, овеваемая ветром, то кажется, будто она следит глазами за ростом каменных мертвых стен и живых деревьев.
      Однажды утром к ней пришел бывший лаборант Пти. Этот добрый человек был сильно взволнован: в Школе физики строят новый лекционный зал. А бедный сарай, заплесневевший барак Пьера и Мари, будет снесен.
      Вместе с этим скромным другом, свидетелем былых времен, Мари идет на улицу Ломон, чтобы сказать сараю последнее прости. Сарай еще цел. Из благоговения никто не прикасался к черной доске, еще хранившей несколько строк, написанных рукою Пьера; казалось, что дверь сейчас отворится, и в ней покажется высокий силуэт друга.
      * * *
      Улица Ломон, улица Кювье, улица Пьера Кюри... Три адреса, три этапа жизни. В этот день Мари, сама не замечая этого, мысленно прошла весь прекрасный и тяжкий путь своей научной жизни. Будущее рисовалось ей ясно. В только что отстроенной биологической лаборатории уже работают ассистенты профессора Рего, и по вечерам новое здание сверкает освещенными окнами. Через несколько месяцев придет очередь Мари - она бросит Школу физики и химии и перенесет свои приборы на улицу Пьера Кюри.
      Поздно осуществилась мечта! Эта победа одержана, когда ушли молодость, и силы, когда личное счастье покинуло ее. Но так ли это важно, если рядом с ней молодые, энергичные люди, если эти энтузиасты науки готовы бороться вместе с ней! Нет, еще не поздно!
      По всем этажам небольшого белого здания насвистывают и поют стекольщики. Над входной дверью красуется высеченная по камню надпись:
      ИНСТИТУТ РАДИЯ - КОРПУС КЮРИ
      Глядя на крепкие стены и волнующую надпись, Мари вспоминает слова Пастера:
      Если завоевания для пользы человечества волнуют вашу душу; если вас потрясают изумительные достижения науки, такие, как электрический телеграф, дагеротип, анестезия и целый ряд других замечательных открытий; если участие вашего отечества в расцветании этих чудес пробуждает в вас чувство соревнования, то, заклинаю вас, проникнитесь интересом к тем священным обителям, которым дано выразительное наименование - лаборатории. Требуйте, чтобы умножали их число и украшали. Это храмы будущего богатства и благосостояния. В них человечество возвеличивается, обретает силу и делается лучше. Там оно учится читать произведения природы, творить ради прогресса и всеобщей гармонии, тогда как собственные деяния человечества очень часто происходят под влиянием варварства, фанатизма и инстинкта разрушения.
      В чудесные июльские дни "храм будущего" на улице Пьера Кюри закончен.
      Но это июль 1914 года.
      ВОЙНА
      Мари сняла на лето дачу в Бретани. Ирен и Ева уже там, с гувернанткой и кухаркой. Мать обещала приехать к ним 3 августа. Ее задерживает в Париже конец учебного года. Она привыкла оставаться во время каникул одна в пустой квартире на набережной Бетюн, отказываясь на это время даже от горничной. Целый день она в лаборатории, к себе возвращается поздно вечером; порядок в доме, весьма относительный, поддерживает консьержка.
      Мари - дочерям, 1 августа 1914 года:
      Дорогие Ирен и Ева, дела, кажется, принимают дурной оборот: с минуты на минуту ждем мобилизации. Не знаю, смогу ли я уехать. Не тревожьтесь, будьте спокойны и мужественны. Если война не грянет, я выеду к вам в понедельник. В противном случае останусь здесь и перевезу вас сюда, как только представится возможность. Мы с тобой, Ирен, постараемся быть полезными.
      2 августа:
      Дорогие мои девочки, мобилизация началась, и немцы вторглись во Францию без объявления войны. Какое-то время нам нелегко будет сноситься друг с другом.
      Париж спокоен и не производит тяжелого впечатления, несмотря на грустное зрелище уходящих войск.
      6 августа:
      Дорогая Ирен, мне очень хочется привезти вас сюда, но в настоящее время это невозможно. Запаситесь терпением. Немцы с боями проходят через Бельгию. Доблестная маленькая страна не согласилась беспрепятственно пропустить их... Французы, все до одного, твердо надеются, что схватка будет хоть и жестокая, но недолгая.
      Польская земля в руках немцев. Что останется на ней после них? Я ничего не знаю о своих родных.
      Вокруг Мари образовалась небывалая пустота. Все ее коллеги - работники лаборатории ушли в армию. С ней остались только механик Луи Раго, не мобилизованный из-за болезни сердца, и уборщица ростом с ноготок.
      Полька забывает, что Франция для нее только отечество по избранию. Мать семейства не думает о том, как ей соединиться с дочерьми. Болезненное, хрупкое создание забывает о недугах, женщина-ученая откладывает до лучших времен незаконченные труды. Мари помышляет только об одном: служить своей второй родине. В грозном событии еще раз проявляется ее чуткость, ее инициативность.
      Она не приемлет простой выход: запереть лабораторию и надеть на себя, как это делали в то время многие отважные француженки, белую косынку сестры милосердия. Немедленно ознакомившись с организацией санитарной службы, она находит в ней пробел, который, по-видимому, мало беспокоит начальство, но ей кажется трагичным: госпитали передовой линии почти совсем лишены рентгеновских установок!
      Как известно, Х-лучи, открытые в 1895 году Рентгеном, позволяют исследовать, не прибегая к вскрытию, внутренность человека, "увидеть" и сфотографировать его кости и органы. В 1914 году во Франции имелось еще очень мало рентгеновских аппаратов, да и те находились в руках отдельных врачей-рентгенологов. Военно-санитарная служба предусмотрела на время войны оборудование госпиталей рентгеновскими аппаратами только в некоторых крупных центрах, признанных достойными подобной роскоши. Вот и все.
      Это ли роскошь - волшебный прибор, позволяющий точно определить местонахождение засевшей в ране пули или осколка снаряда?
      Мари никогда не работала с рентгеновскими лучами, но в Сорбонне она каждый год посвящала им несколько лекций. Она отлично разбиралась в этом вопросе. Свободно переключив свои научные познания, она предвидит, чего потребует эта ужасная бойня: нужно без промедления создавать одну рентгеновскую установку за другой...
      Произведя разведку, она бросается вперед. За несколько часов составлена опись аппаратов, имеющихся в лабораториях университета, включая и свой собственный, и опрошены все конструкторы. Все пригодное рентгеновское оборудование собрано и затем распределено по госпиталям Парижского округа. Для обслуживания аппаратов завербованы добровольцы из профессоров, инженеров, ученых.
      Но как оказывать помощь раненым, которые с ужасающей быстротой стекаются в еще не оборудованные для рентгеноскопии полевые госпитали? Некоторые из них не имеют даже источника электроэнергии для питания рентгеновских аппаратов...
      Мадам Кюри нашла выход. На средства Союза женщин Франции она создает первый "радиологический автомобиль". В обыкновенном автомобиле Мари размещает рентгеновский аппарат и динамо, которое приводится в действие автомобильным мотором и дает необходимый ток. С августа 1914 года эта передвижная станция объезжает госпиталь за госпиталем. Во время битвы на Марне одна эта установка даст возможность подвергнуть рентгеновскому обследованию всех раненых, эвакуированных в Париж.
      * * *
      Быстрое продвижение немцев ставит перед Мари вопрос совести: ехать ли ей в Бретань к дочерям или оставаться в Париже? А в случае угрозы столице со стороны захватчиков, должна ли она уходить вместе с отступающими санитарными службами?
      Мари спокойно взвешивает все "за" и "против" и принимает решение: что бы ни случилось, она останется в Париже. Ее удерживает в Париже не только предпринятое ею благое начинание. Она думает о лаборатории, о точных приборах, хранящихся на улице Кювье, о новых кабинетах на улице Пьера Кюри. "Если я буду там, - убеждает она сама себя, - немцы не осмелятся, пожалуй, разграбить их. Если же я уеду, все пропадет".
      Она рассуждает так, несколько лицемеря, чтобы найти логическое оправдание инстинкту, который руководит ею. Упрямой, стойкой Мари не по душе бегство. Трусить - значит играть на руку врагу. Ни за что на свете не доставила бы она удовольствие победителю войти в брошенную лабораторию Кюри. Она вверяет своему шурину Жаку дочерей, подготовив их к разлуке.
      Мари - Ирен, 28 августа 1914 года:
      ...Предполагается возможность блокады Парижа, в таком случае мы можем оказаться отрезанными друг от друга. Если это произойдет, переноси разлуку мужественно, так как наши желания ничто в той большой игре, которая идет сейчас. Ты должна чувствовать свою ответственность за сестру, заботиться о ней, если наша разлука продлится дольше, чем я думаю.
      29 августа:
      Знаешь ли, дорогая Ирен, нет никаких оснований опасаться, что мы будем отрезаны друг от друга, но мне очень хотелось сказать тебе, что нужно быть готовыми ко всяким переменам обстоятельств... Париж настолько близок к границе, что немцы могут подойти к нему. Это не мешает нам надеяться на окончательную победу Франции. Итак, мужество и уверенность! Не забывай, что ты старшая сестра, пришло время отнестись к этой роли со всей серьезностью.
      31 августа:
      Только что получила твое милое письмо от субботы, и мне, чуть не до слез, так захотелось поцеловать тебя. Дела идут не очень хорошо, и на душе у всех у нас тяжело и неспокойно. Нам нужно большое мужество, и я надеюсь, что оно найдется. Мы должны твердо верить, что после дурных времен вернется хорошая пора. В надежде на это я прижимаю к своему сердцу моих горячо любимых дочек.
      Если Мари так спокойно готовится не покидать Парижа и в случае его окружения, бомбардировки или даже оккупации, то это потому, что в нем находится одно сокровище, которое ей хочется спасти от захватчиков: грамм радия, хранящийся в лаборатории. Ни одному посланцу не дерзнула бы мадам Кюри доверить драгоценную крупицу, и она решает сама отвезти ее в Бордо.
      И вот Мари уже в битком набитом вагоне поезда, эвакуирующего официальных лиц и чиновников. На ней черный плащ, в руках небольшой портплед со спальными вещами, а среди них... грамм радия, тяжелый ларчик, где под защитой свинцовой оболочки хранятся крохотные пробирки. Каким-то чудом мадам Кюри находит свободный краешек скамьи и ставит около себя тяжелый тюк.
      Намеренно не слушая пессимистические вагонные разговоры, она смотрит в окно на залитую солнцем равнину. Вдоль железнодорожного полотна стелется шоссе, а по нему на запад бегут бесконечной вереницей автомобили.
      Бордо наводнен беженцами. Носильщик, такси, номер в гостинице - все в одинаковой степени недоступно. Уже смеркается, а Мари все еще стоит на привокзальной площади подле своей ноши, которую не в силах поднять. Ей кажется забавным положение, в какое она попала. Уж не придется ли ей до утра стоять на часах у тюка ценою в миллион франков? Нет. Один из спутников Мари, чиновник министерства, узнал ее и пришел на выручку. Этот спаситель предоставил ей комнату в частной квартире. Радий спасен. Утром Мари помещает в сейф свое тяжелое сокровище и, наконец освободившись, едет назад в Париж.
      Поездка в Бордо осталась незамеченной, но отъезд в столицу вызывает оживленные толки. "Дама, возвращающаяся туда", - вокруг такого чуда скопляется народ. "Дама" остерегается разоблачить себя, но более разговорчивая, чем обычно, старается смягчить тревожные слухи и спокойно уверяет, что Париж "устоит", что его жителям ничто не угрожает...
      Воинский состав, куда пробралась эта единственная "штатская", движется невероятно медленно. Не один раз он останавливается среди голого поля на целые часы. Какой-то солдат дает Мари большой ломоть хлеба из своего походного мешка. Со вчерашнего утра, с той минуты, как она вышла из лаборатории, у нее не было времени поесть. Она умирает с голоду.
      В мягком свете первых дней сентября Париж, затихший под угрозой, приобретает в ее глазах особую, недосягаемую доселе красоту и ценность. И вдруг лишиться такой жемчужины? Но какая-то весть разливается по улицам Парижа бушующим прибоем. Мадам Кюри, покрытая дорожной пылью, спешит узнать, в чем дело: немецкое наступление сломлено, началась битва на Марне!
      Мари встречается со своими друзьями Аппелем и Борелем. Она намерена теперь же предложить свои услуги основанной ими санитарной организации "Национальная помощь". Поль Аппель, председатель этого учреждения, проникается жалостью к бледной, измученной женщине. Он заставляет Мари прилечь на кушетку и упрашивает ее дать себе отдых на несколько ближайших дней. Мари не слушает. Она хочет действия, действия!
      "Лежа на кушетке, бледная, с широко раскрытыми глазами, она была одно горение", - расскажет позднее Аппель.
      Мари - Ирен, 6 сентября 1914 года:
      ...Линия фронта сейчас меняется: неприятель как будто отходит от Парижа. Мы твердо надеемся, мы верим в победный конец.
      Засади юного Фернана Шаванна за решение задач по физике. Если вам трудно работать во имя настоящего, работайте во имя будущего Франции. Увы, после этой войны не станет многих, их надо будет заменять. Как можно прилежней занимайтесь физикой и математикой.
      Париж спасен. Мари разрешает вернуться дочерям, которые решительно протестовали против изгнания. Ева возвращается в коллеж, а Ирен сдает экзамен на звание медицинской сестры.
      * * *
      Мадам Кюри предугадала все: что война будет затяжной, кровопролитной, что все чаще и чаще придется оперировать раненых на месте, что хирурги и рентгенологи должны будут находиться на своем посту в полевых госпиталях и, наконец, что автомобили с рентгеновскими установками окажут неоценимые услуги.
      Один за другим оборудует Мари у себя в лаборатории эти автомобили, прозванные на фронте "кюричками", не обращая внимания на равнодушие и глухую враждебность всяких бюрократов. Наша "трусиха" стала вдруг требовательной и властной особой. Она тормошит беспечных чиновников, требует у них пропуска, наряды, визы, а те чинят препятствия, потрясают уставами... "Пусть штатские не лезут к нам!" - так рассуждают многие из них. Но Мари пристает, спорит, настаивает на своем.
      Она беспощадно "грабит" и частных лиц. Великодушные женщины, вроде маркизы де Ганэй и принцессы Мюрат, дарят или одалживают ей свои лимузины, а она сразу превращает их в рентгеновские передвижные станции. "Я верну вам автомобиль после войны, - с чистосердечной уверенностью обещает она. Право, я вам верну его, если он уцелеет".
      Из двадцати автомобилей, приспособленных таким образом, Мари один оставляет для себя: это "рено" с тупым капотом и кузовом в виде товарной фуры. Разъезжая в этом ящике защитного цвета с красным крестом и французским флагом, нарисованными прямо на кузове, она ведет жизнь былых вольных завоевателей.
      Телеграмма, телефонный звонок уведомляют мадам Кюри о том, что полевому госпиталю, переполненному ранеными, требуется немедленно рентгеновская установка. Мари проверяет оборудование. Пока солдат-шофер заправляет машину горючим, она идет за своим темным плащом, дорожной шляпой, круглой, мягкой, утратившей цвет и форму, берет свое имущество: саквояж из желтой кожи, весь в трещинах и ссадинах. Садится рядом с шофером на открытое для ветра кожаное сиденье, и вскоре доблестный автомобиль несется на полной скорости, пятьдесят километров в час, по направлению к Амьену, Ипру, Вердену.
      После неоднократных остановок, долгих объяснений с недоверчивыми часовыми они добираются до госпиталя. За работу! Мадам Кюри поспешно выбирает одну палату под рентгеновский кабинет и велит принести ящики. Распаковывает приборы, монтирует съемные части. Раскручивает провод, который соединяет аппарат с динамо, оставшимся в машине. Один знак шоферу - и Мари проверяет силу тока. Перед началом исследования она готовит рентгеноскопический экран, раскладывает перчатки, защитные очки, специальные карандаши для разметок, свинцовую проволоку, предназначенную для выявления места попадания в тело осколков, чтобы все было под рукой. Она затемняет кабинет, закрывая окна черными шторами или же попросту больничными одеялами. Рядом с импровизированной фотографической лабораторией помещаются бачки, в которых будут проявляться пластинки. Не прошло и получаса, как приехала Мари в госпиталь, а уже все готово.
      Начинается печальное шествие. Хирург и Мари запираются в темной комнате, где пущенные в ход приборы окружаются таинственным световым кольцом. Приносят носилки за носилками со страждущими человеческими телами. Мари регулирует аппарат, наведенный на израненную часть тела, чтобы получить четкое изображение. Вырисовываются очертания костей и органов, между ними появляется какой-то темный непроницаемый предмет: пуля, осколок снаряда.
      Ассистент записывает наблюдения врача. Мари снимает копию с изображения на экране или делает снимок, которым хирург будет руководствоваться при извлечении осколка. Бывают даже случаи, что операция производится тут же под рентгеном, и тогда хирург сам видит на рентгеновском экране, как в ране движется его пинцет, обходя кость, чтобы достать засевший осколок.
      Десять раненых, пятьдесят, сто... Проходят часы, а иногда и дни. Все время, пока есть пациенты, Мари живет в темной комнате. Прежде чем покинуть госпиталь, она обдумывает, как можно устроить в нем постоянный рентгеновский кабинет. Наконец, упаковав свое оборудование, она занимает место в волшебном фургоне и возвращается в Париж.
      Вскоре госпиталь увидит ее снова. Она взбудоражила всех и вся, чтобы раздобыть аппарат, и приезжает установить его. Ее сопровождает лаборант, найденный неизвестно где и неведомо как обученный. В дальнейшем госпиталь, оснащенный рентгеновской установкой, обойдется и без ее помощи.
      Кроме двадцати автомобилей Мари оборудовала таким образом двести рентгеновских кабинетов. Более миллиона раненых прошли через эти двести двадцать постоянных и передвижных станций, созданных и оборудованных трудами мадам Кюри.
      Ей помогают не только ее знания и мужество: Мари в высшей степени одарена способностью выходить из затруднительных положений, она в совершенстве владеет тем высшим методом, который в войну окрестили системой "выверта". Нет ни одного свободного шофера? Она садится за руль своего "рено" и с грехом пополам ведет его по разбитым дорогам. Можно видеть, как в стужу она изо всех сил вертит рукоятку, заводя заупрямившийся мотор. Можно видеть, как она нажимает домкрат, чтобы переменить шину или же сосредоточенно, нахмурив брови, осторожным движением ученого чистит засорившийся карбюратор. А если надо перевезти приборы поездом? Она сама грузит их в багажный вагон. По прибытии на место назначения она же все сгружает, распаковывает, следит, чтобы ничего не потерялось.
      Равнодушная к комфорту, Мари не требует ни особого внимания к себе, ни привилегий. Вряд ли какая-нибудь другая женщина с именем доставляла бы так мало забот. Она забывает о завтраке и обеде, спит где придется - в комнатушке медицинской сестры или же, как это было в гугстедском госпитале, под открытым небом, в походной палатке.
      Студентка, когда-то мужественно переносившая холод в мансарде, легко превратилась в солдата мировой войны.
      Мари - Полю Ланжевену, 1 января 1915 года:
      День моего отъезда еще не установлен, но он не за горами. Я получила письмо с сообщением, что рентгеновский автомобиль, действовавший в районе Сен-Поля, потерпел аварию. Другими словами, весь Север остался без рентгеновской аппаратуры. Я хлопочу, чтобы ускорить свой отъезд. Не имея сейчас возможности служить своей несчастной отчизне, залитой кровью после ста с лишним лет страданий, я решила отдать все силы служению своей второй родине.
      Ирен и Ева теперь живут почти как дочери солдата. Мать берет "увольнительную" лишь тогда, когда почечные колики приковывают ее на несколько дней к постели. Если Мари дома, значит, она больна. Если Мари здорова - она в Сюиппе, в Реймсе, в Кале, в Поперинге, в одном из трехсот четырехсот французских или бельгийских госпиталей, в которых она побывала за время военных действий. Странные эти волнующие адреса, куда Ева посылает письма, сообщая матери о своих успехах по истории или сочинению.
      "Мадам Кюри, отель Благородной Розы, Фурне".
      "Мадам Кюри, подсобный госпиталь 11, Мюрвилар, Верхний Рейн".
      "Мадам Кюри, госпиталь 112..."
      Почтовые открытки, нацарапанные наспех самой мадам Кюри на остановках, приносят в Париж лаконичные вести.
      20 января 1915 года:
      Дорогие дети, мы прибыли в Амьен, где переночевали. У нас лопнули только две шины. Привет всем. - Мэ.
      В тот же день:
      Прибыли в Абвиль. Жан Перрен наскочил со своим автомобилем на дерево. К счастью, отделался легко. Продолжаем путь на Булонь. - Мэ.
      24 января 1915 года:
      Дорогая Ирен, после различных происшествий прибыли в Поперинге, но мы не можем работать, пока кое-что не изменим в госпитале. Хотим построить гараж для автомобиля и отгородить часть большой палаты под рентгеновский кабинет. Все это меня задерживает, но иначе нельзя.
      Немецкие самолеты сбросили бомбы на Дюнкерк, несколько человек убито, но население нисколько не напугано. То же бывает и в Поперинге, но не так часто. Почти все время грохочут пушки. Дождей нет, слегка подморозило. В госпитале меня приняли чрезвычайно радушно: отвели хорошую комнату и топят печь. Здесь лучше, чем в Фурне. Питаюсь в госпитале. Целую тебя нежно. - Мэ.
      Май 1915 года:
      Дорогая, мне пришлось восемь часов прождать поезда в Шалоне, и я приехала в Верден только сегодня в пять часов утра. Автомобиль тоже прибыл. Устраиваемся. - Мэ.
      В один апрельский вечер 1915 года Мари, вернувшись домой, была несколько бледнее обычного и не такая оживленная, как всегда. Не отвечая на тревожные вопросы близких, она заперлась у себя в комнате. Она была не в духе. Не в духе потому, что на обратном пути из форжского госпиталя шофер резко рванул руль, и автомобиль, перевернувшись, свалился в кювет. Мари, которая сидела кое-как примостившись между приборами, оказалась засыпанной лавиной ящиков. Она была крайне раздосадована. Не болью от ушиба, а от мысли - и это было первое, о чем она подумала, - что рентгеновские снимки, вероятно, разбились вдребезги. Тем не менее, лежа под грудой ящиков, она не могла удержаться от смеха. Ее молодой шофер, потеряв присутствие духа и способность рассуждать, бегал вокруг разбитого автомобиля и вполголоса справлялся:
      - Мадам! Мадам! Вы еще живы?
      Не сказав об этом приключении, она заперлась, чтобы подлечить раны, впрочем легкие. Газетная статья в отделе происшествий и окровавленные бинты, найденные в ее туалетной комнате, выдали ее. Но Мари уже снова уезжает со своим желтым саквояжем, круглой шляпкой и с бумажником в кармане, с большим мужским бумажником из черной кожи, который она купила "для войны".
      В 1918 году она забудет этот бумажник в ящике стола, откуда его извлекут только в 1934 году, после ее смерти. В нем найдут пропуск на имя "Мадам Кюри, начальника Радиологической службы"; бумагу из Отдела государственного секретариата артиллерии и боеприпасов - "Разрешается мадам Кюри пользоваться военными автомобилями"; около дюжины командировочных удостоверений "особого назначения", выданных Союзом женщин Франции; четыре фотографии: одна - Мари, одна - ее отца, две - ее матери, г-жи Склодовской; и два пустых мешочка из-под семян, несомненно посеянных между двумя поездками на грядках лаборатории. На мешочках надпись: "Розмарин лекарственный. Время посева с апреля по июнь".
      У мадам Кюри не было никакого специального костюма для такого необыкновенного образа жизни. Старые ее платья украсились повязкой Красного Креста, кое-как приколотой булавкой к рукаву. Она никогда не носит косынки: в госпитале Мари работает с непокрытой головой, в простом белом фартуке.
      Ирен сказала мне, что вы находитесь в окрестностях Вердена, - писал ей из Вокуа ее племянник Морис Кюри, артиллерист. - Я сую нос во все проходящие по дороге санитарные машины, но всегда вижу только кепи, густо расшитые галунами, а я не думаю, чтобы военные власти захотели упорядочить состояние вашего головного убора, не предусмотренного уставом...
      У "кочевницы" совершенно нет времени заниматься домашними делами. Ирен и Ева вяжут фуфайки для подопечных фронтовиков и отмечают на большой карте, висящей в столовой, ход боевых действий, вкалывая маленькие флажки в стратегические пункты. Мари требует, чтобы дети отдохнули на каникулах без нее, но на этом и кончаются ее попечения. Она не запрещает Ирен и Еве при воздушных налетах ночью оставаться в постели, вместо того чтобы уходить в погреб и там дрожать от страха. Не запрещает им в 1916 году поступить в бригаду бретонских жнецов, чтобы заменить мобилизованных мужчин, и целые две недели вязать снопы или работать на молотилке; не запрещает им в 1918 году остаться в Париже при обстреле города "бертами". Она не стала бы любить слишком осторожных, слишком требовательных дочерей.
      Ева еще не может приносить пользу, но Ирен в свои семнадцать лет посвятила себя радиологии, не отказавшись при этом от сдачи экзамена на степень бакалавра и от слушания лекций в Сорбонне. Вначале она была лаборанткой у своей матери, затем стала получать самостоятельные задания. Мари посылает ее в госпитали и считает естественным, что Ирен, на которую возложены слишком ответственные для ее юного возраста поручения, пребывает в действующих армиях в Фурне, Гугстеде, Амьене. Тесная дружба связывает мадам Кюри с дочерью-подростком. Полька уже не одинока. Она может теперь беседовать по-польски о своей работе и личных делах с сотрудницей, с подругой.
      В первые месяцы войны она советуется с Ирен по очень важному вопросу.
      - Правительство просит частных лиц сдать ему свое золото, скоро будет выпущен заем, - говорит она дочери.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24