Физиологический подход к исследованиям сна

Почему после открытия БДГ-сна тема исследования сновидений стала престижной и широко распространенной? Ответ на этот вопрос был дан в статье Джоан Стойва и Джо Камия, опубликованной под названием «Электрофизиологические исследования сна, или прототип новой стратегии в изучении сознания». Исследования сна, о которых упоминается названии, состоят в установлении связи между электрофизиологическими измерениями и субъективными отчетами. По мнению Стойва и Камия, это пример согласованных действий, при которых совпадение объективных измерений и субъективных отчетов обеспечивает некоторую степень достоверности гипотетического (невозможного для проверки извне) психического состояния.

Так как субъективный отчет – самое доступное описание психических процессов человека, ученым хотелось извлечь из него максимум пользы. Однако на их пути возникла проблема. Гераклит назвал чувства плохими свидетелями, а интроспективные чувства представляются наиболее ненадежными из этих «плохих свидетелей». В силу того, что все сообщения о направлении взгляда в сновидений являются интроспективными свидетельствами, нам нужно каким-то образом удостовериться в их истинности. Сопутствующие физиологические измерения могли бы иногда предоставлять необходимые доказательства истинности субъективных отчетов.

Фазы сна

В 1957 году Демент и Клейтман предложили к рассмотрению совокупность критериев классификации фаз сна, принятую впоследствии в качестве базовой. Но по причине разночтений по поводу применимости некоторых критериев, между различными группами исследователей возникли разногласия, связанные с точностью определения фаз сна. Это означало, что результаты опытов, проводимых в одной лаборатории, не всегда соответствовали результатам опытов в других лабораториях.

Чтобы избавиться от возникавших в связи с этим серьезных помех, Информационный центр исследований мозга UCLA финансировал проект по разработке единого руководства по классификации фаз сна. Специальная комиссия привела оригинальный набор критериев Демента и Клейтмана к единому, не допускающему разночтений виду и издала материалы под названием «Руководство но стандартизации терминологии, приемов исследования и классификации фаз сна человека». Благодаря умелой организации удалось достичь согласованности в работе разных лабораторий.

В соответствии с «Руководством…» для стандартной классификации фаз сна требовалась одновременная запись 3-х параметров: мозговых волн (ЭЭГ), движений глаз (ЭОГ) и мышечного тонуса. Каждый из них обычно регистрировался прибором, напоминающим стандартный детектор лжи. Прибор вычерчивал кривую физиологических данных несколькими чернильными самописцами на движущемся бумажном полотне. За одну ночь, проводимую одним испытуемым в лаборатории сна, тратились километры бумаги! А в результате получалось краткое резюме того, что эта запись могла сказать опытному взгляду исследователя сновидений, того, что вы можете пережить за типичную ночь.

Когда вы, расслабившись, лежите в постели и готовитесь ко сну, даже если вы еще бодрствуете, на вашей ЭЭГ будет регистрироваться, скорее всего, альфа-ритм Бергера (практически непрерывный); ваша ЭОГ может показывать подрагивание век и отдельные быстрые движения глаз, и, наконец, ваша ЭМГ (электромускулограмма) покажет наличие мышечного тонуса – в большей или меньшей степени. Если же вам тяжело расслабиться, альфа-ритм зарегистрирован не будет, или будет дискретным. Зато ЭМГ покажет высокую степень мышечного напряжения. Впрочем, расслаблены вы или напряжены, напуганы или спокойны, в «Руководстве…» это не учитывается. Пока вы бодрствуете, ваше состояние называется «фаза W». Может показаться странным, но, вместо того чтобы «бодрствовать» и в субъективном, и в (физиологическом смысле этого слова, субъекты не так уж редко рассказывают о живейших грезах, переживаемых в состоянии умственной активности «фазы W».

Полежав некоторое время в тихой, затемненной комнате, вы начнете погружаться в дремоту. Ваше субъективное сонное состояние объективно регистрируется благодаря изменению характера ваших мозговых волн: ваш ранее непрерывный альфа-ритм постепенно разбивается на все укорачивающиеся серии альфа-волн и замещается низковольтной ЭЭГ-активностью. Когда альфа-ритмом станет занято меньше половины каждой серии, будет отмечено начало сна как такового. Это классифицируется как 1-я фаза сна. В этот момент ЭОГ зафиксирует медленные движения глаз (МДГ), мышечный тонус будет на более низком или на том же уровне. Проснувшись в этот период, вы сможете рассказать о «гипнагогической» (ведущей ко сну) череде образов, которые могут быть крайне живыми и причудливыми, как, например, вот в этом случае: «Я рассматривал внутреннюю поверхность плевральной полости. Там, как в комнате, жили маленькие человечки, волосатые, как обезьянки. Стены полости были скользкими, сделанными изо льда. Посередине стояла скамеечка, на которой тоже сидели человечки. Некоторые перебрасывались сырными шариками возле внутренней стенки».[38]

Кроме явно бессмысленных аберраций, как в предыдущем примере, череда образов фазы 1 (гипнагогической) может носить уникальные архетипичсские черты. В качестве иллюстрации к этому утверждению можно рассмотреть опыт другого субъекта. «Я увидела мощный мужской торс, – рассказывает участница эксперимента, – поднимающийся из синей морской пучины. Откуда-то мне было известно, что это бог. Вместо головы у него на плечах был широкий золотой диск с гравировкой в очень древнем стиле. Это напомнило мне совершенство искусства инков. Он продолжал подниматься из моря. По лучам света, выбивавшимся из-за его спины, я поняла, что садится солнце. Люди в темных одеждах погружались в его лицо – золотой диск. Я знала, что они мертвы, и мне почему-то казалось, что таким образом они искупают свои грехи. Этот образ оказался очень значимым для меня, хотя до сих нор не знаю, почему».

Фаза 1 – это состояние неглубокого сна, большинством субъектов определяемая как «дремота», или «погружение в сон». Обычно она длится всего несколько минут перед тем, как изменение показаний ЭЭГ обозначит переход в следующую фазу.

Далее возникает фаза 2. На ЭЭГ это отмечается появлением сравнительно высокоамплитудных медленных волн, называемых «К-комплексами», так же как волны 12–14 гц называются «веретена сна». Ваша ЭОГ будет в основном регистрировать небольшие движения глаз, а ЭМГ – некоторое понижение мышечного тонуса. Сообщения о ментальной активности на этой фазе имеют менее причудливую и более рациональную направленность, чем для фазы 1. Как бы то ни было, но после пробуждения из фазы 2, особенно позже, ночью, вы можете вспомнить длительные и яркие сны, особенно если вы спите неглубоко.

Высокоамплитудные медленные волны называются дельта-волнами. Когда но крайней мере 20 процентов периода будет заполнено дельта-волнами (1–2 гц), отмечается начало фазы 3. Эта медленноволновая активность обычно нарастает до тех пор, пока не возобладает в вашей ЭЭГ. Когда дельта-волны займут 50 процентов в периоде на вашей ЭЭГ, фаза 3 перейдет в фазу 4, глубокий сон. Фазы 3 и 4 обычно объединяются под общим названием «дельта-сон». Во время дельта-сна ЭОГ не регистрирует движений глаз; мышечный тонус бывает обычно низким, хотя может быть и сравнительно высоким (в тех случаях, когда спящий говорит или ходит в своем сновидении). Воспоминания, остающиеся от проявлений мозговой активности дельта-сна, обычно бывают скудными, отрывочными и больше напоминают размышления, чем грезы.

По прошествии примерно полутора часов пофазовое развитие сна поворачивает вспять, и вы проходите по циклу обратно 3-ю, 2-ю и снова 1-ю фазу. Когда вы пересечете границу между 2-й и 1-й фазами, ваша ЭЭГ покажет, что вы в фазе 1; ЭМГ не обнаружит никакой активности, показывая тем самым, что ваш мышечный тонус достиг низшего возможного уровня; ЭОГ зарегистрирует возникновение движений глаз – вначале редких, но постепенно учащающихся. В это время вы, несомненно, видите сон (находитесь в состоянии БДГ-сна). Это состояние упоминается также как «парадоксальный сон», «восходящая фаза 1 БДГ» и, с недавних пор, как «активный сон», в противоположность НБДГ-сну, называемому также спокойным сном. В лабораториях сна 80–90 % разбуженных во время БДГ-сна с легкостью вспоминают живые, яркие и порой предельно насыщенные сновидения.

После того как БДГ-сон, длящийся обычно 5-15 минут, завершится, спящий проходит весь цикл снова, видя яркие сны еще 3–4 раза за ночь, с двумя существенными изменениями. Первое – это уменьшение медленноволновой активности, регистрируемой вашей ЭЭГ (сокращение фаз 3 и 4, или дельта-сна), с каждым новым циклом. Позже ночью, после 2-го или 3-го БДГ-сна, дельта-сон не возобновляется вовсе, только фаза 2 НБДГ-сна и БДГ-сон. Другое изменение в цикле сна состоит в том, что по ходу ночи каждый следующий период БДГ-сна длиннее, чем предыдущий. Если первый БДГ-период длится 5-15 минут, то следующий занимает уже 30–40 минут. В то время как БДГ-периоды удлиняются, интервалы между ними сокращаются – от 90 минут, характерных для начала ночи, до 20–30 минут поздним утром.

Все эти подробности могут показаться чересчур техническими и представляющими интерес только для специалистов, по это не так. Знание того, что БДГ-периоды становятся длиннее и чаще в течение ночи, имеет огромную практическую важность для сновидящих: из 7 часов непрерывного сна 50 процентов ваших снов придется на последние 2 часа. Если вы проспите еще час, то практически весь этот час вы будете видеть сны. Так что если у вас есть желание культивировать свою жизнь-в-сновидении, спите подольше. Хотя бы по выходным.

Новый мир осознанных сновидений

Интерес науки к исследованию снов пережил период бурного роста, который начался в 50-х годах, достиг своего апогея к середине шестидесятых, а затем пошел на спад. Впрочем, в то время, как научный интерес к предмету ослабевал, интерес общественный начал пробуждаться. Новая волна научного интереса возникла сравнительно недавно, и проявилось это в лабораторных исследованиях осознанных сновидений и в неожиданно пристальном внимании к этому феномену. Каким же образом это произошло?

Появлению науки об осознанных сновидениях способствовало множество факторов. Бесспорно, очень значимы были исследования в области физиологии сна в 50–60-е годы. Они создали предпосылки базовой методологии лабораторных исследований, предопределив события, последовавшие в 70-х годах и позднее. Все это подготовило почву. Другие события посеяли семена интереса к осознанному сновидению, ростки которых начали плодоносить лишь недавно.

Одним из самых важных в ряду этих событий была публикация в 1968 году книги английского парапсихолога Селии Грин «Осознанные сновидения». В основу этой книги была положена подборка печатных материалов (о которых мы уже упоминали выше) и случаев, собранных Институтом психофизических исследований, возглавляемым Селией Грин. Стоит отметить, что интересы института касались не столько психофизиологии, сколько парапсихологии. Интерес д-ра Грин к осознанным сновидениям корнями уходил в английскую парапсихологическую традицию, восходящую к Фредерику В.X. Майерсу и к основанному и XIX веке Обществу психических исследований.

В существовавшей в то время обстановке большинство ученых воспринимали «Осознанные сновидения» как авторскую интерпретацию фактов. Десять лет спустя Селия Грин все еще могла заявить (и в ее заявлении была доля истины), что «осознанные сны не изучались никем, кроме последователей, питавших интерес к парапсихологии».[39] Боюсь, правда, что одной из причин, по которым традиционная наука не занималась углубленным изучением этого предмета, был интерес к нему парапсихологов, который обеспечил осознанному сновидению вполне определенную репутацию и поставил его в ряд с летающими тарелками, привидениями, телепатией и столоверчением. То есть со всем тем, что для ортодоксальной науки совершенно неприемлемо.

Но каковы бы ни были поводы для неприятия, причины его на самом деле были в том, что время научных исследований осознанных сновидений еще не пришло. В 1976 году д-р Грин сделала следующее красноречивое заявление:

Что до осознанного сновидения, то думается, что сама парадоксальная природа данного феномена подводит нас к резонному заключению о его чрезвычайном интересе. Можно предположить, что небезынтересными окажутся сведения о том, каково нейрофизиологическое состояние человека, ум которого находится в состоянии рациональной активности в то время, как сам он (по физическим параметрам) пребывает в состоянии сна. Если бы это состояние в точности соответствовало состоянию того, кто просто спит и видит сны, это выглядело бы странно и интересно. Если бы они отличались, то характер отличий мог бы пролить свет на истинную природу сна и умственной деятельности.[40]

Книга Селии Грин содержала самый широкий обзор всей доступной литературы по данной теме. Кроме того, изложение предмета было выдержано в довольно строгом научном стиле. Несмотря на это, в академических кругах книга была принята холодно, и, по иронии судьбы, ее сухой академический стиль явился основным фактором, ограничившим успех у широкой публики. Но свою роль она все же сыграла, стимулировав интерес к осознанному сновидению у тех людей, которые приложили впоследствии немало усилий к разработкам в этой области.

Вышедшая в 1969 году в США книга Чарльза Тарта «Измененные состояния сознания» вызвала, пожалуй, больший резонанс, чем малоизвестная книга Селии Грин. В антологии Тарта были перепечатки 35 статей на разнообразные темы, среди них – гипноз, осознанные сновидения, медитация, психоделики, Здесь были все основные сведения, имеющие отношение к теме на период до конца 60-х годов. Эта книга, несомненно, послужила источником вдохновения многих молодых ученых, явилась стимулом в развитии интереса к широким возможностям измененных состояний сознания, Я случайно оказался одним из этих молодых ученых и поэтому не могу не вспомнить вступительные слова Тарта. «Когда бы я ни затрагивал тему снов, – писал он, – я всегда рассматривал очень необычный их тип, „осознанные“ сны, то есть сны, в которых спящий знает, что он спит».

Затем, после краткого представления темы и изложения своего опыта осознанных сновидений, Чарльз Тарт приводит перепечатку «Опытов со снами» ван Эдена. Сделав этот труд общедоступным, Тарт оказал неоценимую услугу всему следующему поколению исследователей, поскольку в нем вводился термин «lucid dreaming» (осознанное сновидение) и объяснялся его смысл.

Сильным толчком к пробуждению широкого интереса к «осознанным сновидениям» послужила популярная книга Энн Фэрэдей, изданная в начале 70-х годов. Будучи психотерапевтом и опытным исследователем сна, Фэрэдей описывает осознанны сновидения как безусловно положительное явление. «Это замечательное состояние сознания, – пишет она, – на мой взгляд, является одной из самых чудесных граней человеческого опыта». Фэрэдей была уверена, что осознанные сновидения обусловлены стремлением к самоинтеграции в состоянии бодрствования, и утверждала, что «… это состояние сознания, с его ощущением „потусторонности“, – одна из самых высоких наград в игре в сновидения, которую вы начинаете получать вместе с навыками этой игры все чаще, по мере роста вашего самосознания».[41]

Пожалуй, еще только один автор воодушевил общественность идеей сна с той же силой, что и Энн Фэрэдей, если не больше. Я говорю о Патриции Гарфилд, чья книга «Творческое сновидение», 1974 года издания, содержит прекрасную коллекцию техник и «инструментов» для работы с осознанными сновидениями и немало другой полезной информации, включая обзор подходов к управлению сном в различных культурах. Гарфилд описывает также личный опыт – особенно ценный для меня – развития довольно неплохих (примерно раз в неделю) навыков осознанного сновидения. Я не побоюсь сказать о «Творческом сновидении», что эта книга внесла бесценный вклад в нынешний рывок в исследовании осознанных сновидений.

Впрочем, существует еще один автор, чьи книги оказали значительное влияние на формирование существующего ныне интереса к осознанному сновидению. Это – Карлос Кастанеда. Являются ли его занимательные и крайне популярные произведения «невыдуманными историями» или «исторической выдумкой», как то заявляют их многочисленные почитатели и противники, – вопрос сложный. В некоторых из них упоминается необычное состояние сознания, удивительно напоминающее осознанное сновидение. Кастанеда называет его сновидение. И, возможно, я не единственный, кто задавался вопросом: каким же образом в разговорах определилась разница между «сновидением» и сновидением – курсив ведь напечатать легче, чем произнести. Может, дело в том, что «Карлос» и «дон Хуан» не тратили время на разговоры об обычных снах? Так или иначе, очарование его книг многих подвигло на знакомство хотя бы с идеей осознанных сновидений, так что, может быть, и не важно, каким образом Кастанеда выделил этот тип снов.

Всякий раз, когда я читаю лекции по осознанному сновидению, находится кто-нибудь из аудитории, кто обязательно вспомнит аналогичную тему у Карлоса Кастанеды. Обычно всем приходит в голову известный эпизод из «Путешествия в Икстлан», в котором персонаж по имени дон Хуан предлагает персонажу по имени Карлос найти свои руки во сне, якобы для того, чтобы таким образом получить контроль над сновидением. Учитывая, что Карлос был выведен полным идиотом, указание искать свои руки во всех мыслимых местах, возможно, и пошло ему на пользу. Для большинства же других будущих сновидцев попытка найти свои руки может помочь только в качестве признака сна; в самом же осознанном сновидении созерцание своих рук – отнюдь не самое интересное занятие.

Еще меня спрашивают: каково мое мнение о книгах Карлоса Кастанеды? Обычно я отвечаю, что очень благодарен Кастанеде за то, что его «Сказки о силе» вдохновили стольких читателей заняться исследованиями своего внутреннего мира и открыть для себя существование иных реальностей. Это хорошая новость. Что же касается плохой, так это то, что множество фактов противоречит авторскому утверждению о «невыдуманности» его историй. Этноботаник, к примеру, возразил, что судя по описанию флоры и фауны, встречавшихся Карлосу в Сонорской пустыне, несложно заключить, что антрополог Кастанеда никогда там не был. Во всяком случае, пустыня, которую описывает Карлос, – это не Сонорская пустыня.[42] Аналогично, читая приводимые Карлосом описания мира сновидения, я сомневался, а бывал ли он там на самом деле.[43]

Плодотворный вклад Селии Грин, Чарльза Тарта, Патриции Гарфилд, Энн Фэрэдей и Карлоса Кастанеды в конце 60-х – начале 70-х годов создали благоприятный климат для роста интереса к осознанному сновидению не только у любопытствующей публики, но и у студентов, у тех, кто готовился стать психологами, учеными. И чтобы уяснить все сложности, которые пришлось преодолеть, прежде чем осознанные сновидения стали «научно приемлемыми», надо взглянуть на позицию противоположной стороны, существовавшую в то время.

Отношение к осознанному сновидению в академических кругах резко контрастировало с наблюдаемым сейчас. Его можно было выразить одним словом: скептицизм. В среде профессиональных исследователей сна и сновидений ортодоксальная точка зрения принималась как нечто философски объективное, в противовес крайней субъективности осознанных сновидений. По причине философской природы этого скептицизма может оказаться небесполезной информация о том, что же, собственно, думали об этом философы?

Философским трудом о сновидении, оказавшим, пожалуй, с начала 50-х годов самое заметное воздействие на умы, была монографиия Норманна Малкольма «Сновидение»,[44] – работа, содержавшая массу провокационных заявлений. Вначале профессор аналитической философии Малкольм обещает опровергнуть общепринятую трактовку сновидения и привычный для большинства взгляд на сновидение как на нечто происходящее во время сна и запоминаемое или не запоминаемое по пробуждении. Он утверждал, что то, что обычно обозначается словом «сновидение», вовсе не «происходит с нами во сне». Вместо этого доказывалось, что в привычном значении слова под «сновидением» понимаются курьезные истории, рассказываемые по пробуждении. А если вы захотите узнать, как же все-таки называть происходящее с нами во сне, то получите от Малкольма ответ: никак, и глупостью было бы как-нибудь это называть. Почему? Да потому, что, как он утверждает, в том состоянии, которое называется «сном», с нами не может ничего происходить. Что ж, философ в пору расцвета психофизиологии сна отринул как «неуместные» открытия целой области!

И наконец, как следствие утверждения, что спать значит не испытывать никаких переживаний, Малкольм заключает, что выражение «я сплю» бессмысленно. Более того, он доказывает (к своему глубокому удовлетворению), что «… сама идея того, что кто-то может размышлять, сопоставлять, воображать, получать впечатления, быть охваченным иллюзиями, галлюцинировать в спящем состоянии, бессмысленна».[45] Доказав невозможность мышления во сне, он привел идею осознанного сновидения к абсурду: «Если заключение „я вижу сон“ может быть результатом размышления, то выводом, который оно за собой влечет, будет „я сплю“, что абсурдно; из абсурдности следствия вытекает абсурдность посылки». Таким образом, «гипотетическое заключение о том, что вы спите» есть «невнятное» и «в основе своей абсурдное сочетание слов».[46]

Это занятное умозаключение служит прекрасной иллюстрацией к тому, как убедительная аргументация приводит к нелепым выводам, когда отправные посылки неверны. В случае Малкольма ошибка была допущена дважды. Во-первых, он неверно понимает слово «сновидение» в его повседневном употреблении. Мы пользуемся им не только для того, чтобы как-то называть истории, которые помним, пробуждаясь ото сна, но и для обозначения переживаемого нами во сне, о чем и рассказываем впоследствии. Во-вторых, состояние сна гораздо разнообразнее гипотетического состояния полного отсутствия переживаний. Сами по себе сновидения являются наглядным тому доказательством, а ведь помимо них есть еще лунатизм и «прерывистый» сон. Я понимаю, что с точки зрения Малкольма приведенные мною аргументы могут выглядеть неубедительными, но есть простой способ опровергнуть все его выкладки: достаточно пережить одно осознанное сновидение.

Вполне возможно, что здравый смысл уже говорит: «Хватит! Давайте оставим в покое философию и примемся наконец за сны!» Нет. Потому что позиция «никакой философии» тоже является философской позицией, причем исходящей из наивной философии, подобной зажмуриванию глаз детьми. У ученых вообще и у исследователей сна и сновидений в частности есть тенденция относиться к себе как к людям «свободным от философии», но вовсе не обязательно, что это и на самом деле так. Более того, непроверенные философские заключения препятствовали изучению и научному принятию идеи осознанного сновидения вплоть до недавнего времени. Только в последние несколько лет большинство экспертов в области сна наконец перестали считать осознанное сновидение невозможным по той лишь причине, что это выглядело невозможным в рамках принятого ими философского контекста («осознанность во сне невозможна, потому что во сне невозможно осознавать»). Традиционное отношение к осознанным сновидениям 15–20 лет назад было все тем же, что и декларируемое сто лет назад Альфредом Маури: «Эти сны не могут быть снами».

В среде исследователей сна (в противоположность исследователям сновидении), чьи эксперименты были исключительно физиологического толка, об осознанных сновидениях никто ничего не мог сказать, кроме того, что это, должно быть, другой тип мыслительной активности. Со стороны же исследователей, применявших психофизиологические методы и рассматривавших субъективные отчеты наряду с показаниями приборов, сообщения об осознанных сновидениях либо совершенно игнорировались, либо запоминались и забывались, как любые другие курьезные истории, не заслуживающие серьезного рассмотрения.

В чем же причина столь странного невнимания? Я полагаю, что существовало, как минимум, два фактора, способствовавших этому в той или иной степени. Один из них (на мой взгляд, самый существенный) уже упоминался: это философский контекст того времени, когда идея осознанного сновидения выглядела нелепой из-за существовавших теоретических предположений относительно природы состояния под названием «сон». В ходу также была фрейдистская концепция сна как бурлящего котла иррационального и темных инстинктов. Трудно было ожидать открытого и в то же время разумного подхода от психологии, в которой уже в течение 50–60 лет безраздельно царил догматический бихевиоризм. Таким образом, сквозь призму общепринятых теорий осознанное сновидение виделось как отклонение, как призрак или выдумка. Осознанность была призраком во сне!

Второй фактор определился в результате потакания древней как мир привычке перекладывать ответственность на кого-нибудь другого. «Это не мое дело», «я тут не при чем» – обиходные выражения; «моя хата с краю», «своя рубашка ближе к телу» – это уже народная мудрость… И если сообщение об осознанных сновидениях можно отнести к разряду «фантазий на свежую голову», значит, исследователи могут спокойно заявить: «Это не наше дело» и продолжать изучение того, что кем-то уже было доказано. А что касается осознанных сновидений, то их существование пусть доказывает кто-нибудь другой.

Примеров подобной зашоренности долго искать не приходится. Эрнст Хартман из Тафтского университета назвал осознанные сновидения случайным исключением в обычном восприятии спящим всего того эксцентричного и невозможного, что происходит во сне, и даже позволил себе заявить, что «подобные события не имеют отношения непосредственно ко сну, а являются скорее примерами кратковременного частичного пробуждения».[47] Пробуждение, не важно «частичное» оно или «кратковременное», – это бодрствование, а раз так, то исследователи сна могли спокойно умыть руки, предоставив заниматься этим кому-нибудь еще. По другую сторону океана Ральф Берген из Калифорнийского университета в Санта-Круз высказался об этом следующим образом: «Конечно, бывали случаи, когда по пробуждении рассказывали об „осознании“ себя спящим. Но не было проведено еще ни одного эксперимента, удостоверившего, что это „осознание“ не сопровождается пробуждением».[48] Приведем еще одно мнение о том, что осознанные сновидения – это аномалия в состоянии бодрствования, а не сна.

В 1978 году известный исследователь сна и сновидений Алан Рехтсхаффен (Чикагский университет) опубликовал доклад, оказавший большое влияние на общественное мнение и называвшийся «Целенаправленность и разобщенность снов».[49] Этот труд, по словам самого Рехтсхаффспа, «повлиял, может быть, слишком сильно» на отношение к безмыслию как к постоянному атрибуту снов. Согласно трактовке автора, осознанное сновидение было тем самым единственным, присущим нашему времени и культуре, исключением, которое своей исключительностью подтверждало закон «безмыслия во сне». Д-р Рехтсхаффен даже высказал готовность признать осознанные сновидения законным феноменом, пригласив двух имевших такой опыт субъектов провести ночь в его лаборатории. К сожалению, в эту ночь у его подопытных не было осознанных сновидений, так что на этом его эксперименты и закончились.

Но далеко не все исследователи относились к осознанному сновидению так же скептически или безразлично. В 1975 году, рассматривая «причудливые загадки реальности снов», д-р Уильям Демент из Стэнфордского университета выразил свое отношение к осознанному сновидению как к «интригующей, но малореальной» возможности. Размышляя об этом, Демент также задавался вопросом: «Может ли человек с соответствующей подготовкой или специально проинструктированный войти в сон, зная, что это сон и что его задача – подтвердить это».[50] Он получил ответ на свой вопрос пять лет спустя, и, как читатель вскоре увидит, ответ был утвердительный.

Картина, складывающаяся по прочтении нескольких последних абзацев, показывает, что еще в не столь далеком 1978 году большинство психофизиологов, знакомых с отчетами или хотя бы со слухами об осознанном сновидении, не принимали его всерьез как законный феномен сна. При попытке объяснить, как же все-таки это получалось, как правило, цитировался французский доклад Шварца и Лефевра (1973), в котором были представлены результаты наблюдений за пациентами, страдающим и расстройствами сна.