Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ниндзя

ModernLib.Net / Детективы / Ван Ластбадер Эрик / Ниндзя - Чтение (стр. 5)
Автор: Ван Ластбадер Эрик
Жанр: Детективы

 

 


Его западная натура подсказывала, что нужно наклониться к ней, нежно взять ее руки в свои и спросить: "В чем дело, дорогая? Что тебя тревожит?". Но он знал, что этого делать нельзя: Цзон почувствовала бы себя неловко. Она наверняка долго готовилась к этому разговору. Он должен оценить это. Пусть жена говорит, пусть потихоньку подводит к главному. Если полковник и научился чему-то за шесть лет, проведенных на Востоке, - так это терпению; тот, кто сразу же не усвоил этот урок, рискует навлечь на себя неминуемую беду.
      - Ты знаешь, Денис, в покое, в спокойствии проявляется гармония жизни. А гармония - это то единственное, к чему стремятся люди. Основа ясного разума, благоприятной и сильной кармы. - Цзон коснулась пальцами тыльной стороны его ладони, лежавшей на гладком подлокотнике кресла. - Ты обладаешь такой кармой, очень сильной кармой. - Она посмотрела ему в глаза. - Я очень боюсь чем-нибудь ее нарушить. Но теперь я должна думать еще об одной жизни, той, в которой смешались и переплелись наши кармы. - Полковник снова кивнул, и Цзон, довольная тем, что он слушает ее и соглашается, продолжала: - Я должна тебя о чем-то попросить.
      - Ты знаешь, что я сделаю для тебя все, - искренне сказал полковник. Ведь ты дала мне счастье.
      Однако эти прочувствованные слова не произвели особого впечатления на Цзон.
      - Это очень серьезная просьба. Мы должны уехать из Сингапура, - решительно проговорила она и, видя, что муж ее не останавливает, торопливо добавила: - Я знаю, как много значит для тебя твоя работа, но это... - Цзон помолчала в поисках подходящего слова, - это совершенно необходимо для всех нас. Для тебя, для меня и для ребенка. - Она опустила руку на живот, - Мы должны ехать в Японию. В Токио.
      Полковник рассмеялся, пораженный комизмом ситуации и одновременно заинтригованный необычным поведением жены.
      - Что в этом смешного? - вспылила Цзон, неправильно истолковав его реакцию. - Нам нельзя оставаться здесь. Нельзя. В Японии - наша карма, там наша - как это называют по-английски? - наша судьба, правильно. Наша судьба.
      - Я засмеялся из-за случайного совпадения, - успокоил ее полковник. - Не обижайся. - Он погладил тонкую руку. - А теперь скажи, почему мы должны ехать в Токио?
      - Потому что там Итами. Сестра Цуко.
      Цзон довольно подробно рассказывала ему о своем первом браке, но, кроме этого, полковник почти ничего не знал о ее прошлом.
      - И какое отношение она имеет к нашей карме?
      - Не знаю, - ответила Цзон. - Но сегодня ночью я видела сон.
      Полковнику было хорошо известно, какое значение здесь придается снам. Да и сам он отчасти им верил, помня, что подсознательное играет в жизни гораздо большую роль, чем полагают многие. В любом случае, сны были тесно связаны с идеей кармы, а в карму полковник уверовал основательно - слишком много лет он провел на Востоке.
      - Мне снилась Итами, - сказала Цзон. - Это было в большом городе. В Токио. Я пошла за покупками и свернула на маленькую улочку. Меня окружали лавчонки из дерева и бумаги - такими они были, когда Токио назывался Эдо, а Японией правили сёгуны Токугава.
      Я прошла мимо лавки с весело украшенной витриной и остановилась. В центре витрины стояла кукла - таких красивых кукол я никогда еще не видела.
      Она была из фарфора, эта кукла, белолицая, в элегантной аристократической одежде. Ее глаза смотрели на меня, и я не могла отвести взгляда. "Купи меня", - говорили они.
      Хозяин лавки завернул куклу в шелковую ткань, и я отнесла ее домой. Когда я стала ее разворачивать, кукла заговорила. Ее голос был очень твердый и властный. В ней сразу угадывалась дама из знатного дома.
      Это была Итами. Она сказала, что мы должны оставить Сингапур и приехать к ней, в Токио.
      - Ты когда-нибудь встречалась с Итами? - спросил полковник.
      - Нет.
      - Цуко показывал тебе ее фотографии?
      - Нет.
      - И все-таки ты уверена, что эта кукла была Итами.
      - Это была Итами, Денис
      Полковник, наконец, сделал то, что давно уже хотел сделать - наклонился к жене и взял ее руки в свои. Он увидел, что сегодня ее ногти покрыты темно-лиловым лаком. Минуту он любовался их атласным матовым блеском.
      - Мы поедем в Японию, Цзон, в Токио. И мы встретимся с Итами.
      Ее лицо озарилось улыбкой.
      - Правда, Денис? Это правда?
      - Это правда.
      - Но скажи мне, почему ты согласился? Моя душа счастлива, но мой разум не дает мне покоя - почему ты согласился?
      За день до отъезда Цзон отвела его к Со Пэну.
      Он жил в деревушке к северо-западу от города, где прежде не ступала нога европейца. Полковник никогда не видел этой деревни на картах. Когда Цзон объяснила ему, куда они направляются, он рассмеялся и сказал, что они не найдут там ничего кроме мангровых зарослей. Тем не менее она стояла на своем, ему пришлось уступить.
      Было воскресенье, и Цзон уговорила полковника не надевать военной формы.
      - Это очень важно, - настаивала она, и он надел кремовый полотняный костюм с широкими отворотами, белую шелковую сорочку и темно-синий форменный галстук; при этом полковник увидел себя со стороны - яркое светлое пятно среди изумрудного тропического леса, беззащитная и легко доступная мишень.
      Цзон была в белом шелковом платье до пят с орнаментом г форме небесно-синих цапель. Она походила на небесное видение. Когда они выехали из города, ослепительно сияло солнце; его жар накатывал обжигающими волнами. Вялый ветерок доносил тошнотворный запах мангровых болот. Дважды они были вынуждены остановиться и пропустить длинных серебристо-черных гадюк, которые извиваясь переползали тропу. Когда это случилось в первый раз, полковник хотел убить змею, но Цзон схватила его за руку и помешала.
      Далекий и одновременно близкий, как броский театральный задник, восточный горизонт постепенно затягивался громоздящимися друг на друга серыми облаками. Выше облаков небо было каким-то необычно желтым, без всякого следа синевы; время от времени белые молнии беззвучно вспыхивали в облаках, делая их похожими на серый с прожилками мрамор. С трудом верилось, что еще недавно, когда они ступили на эту тропу, вьющуюся вдоль гребня холма, небо было таким чистым и безмятежным.
      Сингапур давно уже скрылся из вида, словно брошенный за борт якорь; казалось, будто он остался далеко позади, в другом мире, из которого они вышли, миновав какой-то невидимый барьер. По крайней мере, так казалось полковнику в тот волшебный день, и потом - в снах, прилетавших из прошлого в смутные предрассветные часы.
      Постепенно тропа, по которой они шли, затерялась в густом лесу, но Цзон взяла его за руку и уверенно вывела к деревне, где жил Со Пэн.
      Деревня лежала в неглубокой низине у подножья базальтовой скалы, за которой, должно быть, скрывалось штормовое море.
      Они подошли к дому, который ничем не отличался от остальных, и поднялись по пологим деревянным ступенькам на широкое крыльцо, защищенное навесом от проливных дождей и палящего солнца. Здесь Цзон сняла туфли и велела Денису сделать то же самое.
      Открылась дверь, и их встретила пожилая женщина с серебристо-седыми волосами, уложенными в изящную прическу, одетая в длинный шелковый халат пепельного цвета. Она сложила руки перед грудью и поклонилась. Гости ответили ей таким же поклоном, и теперь, когда она улыбаясь смотрела на них, полковник заметил, что у нее совсем нет зубов. Но лицо женщины, несмотря на многочисленные морщины, еще хранило следы былой жизнерадостной красоты; черные миндалевидные глаза сияли невинным любопытством маленькой девочки, каким-то чудом попавшей сюда из прошлого.
      Цзон представила полковника.
      - А это Цзя Шэн, - сказала она без дальнейших объяснений.
      Цзя Шэн рассмеялась, глядя на полковника, и покачала головой, как бы говоря: "Ну что поделаешь с нынешней молодежью?". Она пожала плечами и поцокала языком.
      Полковник обратил внимание, что Цзон говорила на пекинском диалекте, и решил последовать ее примеру.
      Они находились в необыкновенно просторной комнате; ни в одном доме из тех, что он видел в Сингапуре, включая его собственный прежний особняк, не было такого большого зала. Полковник отметил, что это не очень вяжется со скромным фасадом.
      Еще более удивительно выглядел пол этой комнаты, устланный тата ми японскими соломенными матами строго определенного размера, по числу которых измеряется площадь комнаты в традиционных японских жилищах. Но главные сюрпризы ждали полковника впереди.
      Вслед за Цзя Шэн они молча миновали эту комнату, в которой почти не было мебели, не считая нескольких низких лакированных столиков и подушек, и оказались в коротком темном коридоре. В его дальнем конце стояла огромная глыба нефрита, покрытая такой густой резьбой, что она напоминала решетку. В ней был проделан круглый проем; полковник где-то слышал, что это "лунные ворота", которые устраивались в богатых домах континентального Китая второй половины прошлого века.
      Над "лунными воротами" был укреплен бамбуковый шест, с которого свисал серый шелковый свиток, украшенный темно-синим узором в виде колес со спицами. Полковнику показалось, что он уже видел этот рисунок; он напряг память и вспомнил, что такой же свиток был изображен на гравюре Андо Хиросигэ из серии "Пятьдесят три станции Токайдо". "Еще одна загадка", - подумал полковник, когда Цзя Шэн провела их через "лунные ворота".
      Гости очутились в комнате, почти такой же огромной, как первая. Вдоль трех ее стен стояли великолепные складные ширмы; их темные краски казались живыми и нетронутыми временем.
      Ноздри полковника наполнились запахами - свежестью древесного угля, мускусом курений, далекими ароматами растительных масел и другими, более тонкими запахами, которые он не мог распознать.
      - Прошу вас - Цзя Шэн провела супругов мимо красного лакированного столика, на котором стояла ваза со свежесрезанными цветами. - Осторожно, ступеньки.
      По узкой винтовой лестнице они поднялись на мансарду. Четыре деревянные стойки поддерживали по углам зеленую черепичную кровлю. С трех сторон мансарда была открыта, а четвертая примыкала к базальтовой громаде скалы.
      Глаза полковника остановились на высоком человеке, который сквозь длинную подзорную трубу всматривался в приближающийся ураган. Это был Со Пэн.
      - Добро пожаловать, полковник Линнер.
      Казалось, вся мансарда вибрировала от звуков его зычного голоса. Со Пэн говорил на пекинском наречии с едва уловимым акцентом, произнося слова чуть-чуть отрывисто. Он не повернулся к ним и никак не отреагировал на присутствие Цзон. Миссия Цзя Шэн была, очевидно, исчерпана, и она молча удалилась по винтовой лестнице.
      - Прошу вас, полковник, подойдите ко мне, - сказал Со Пэн.
      На нем был старинный китайский перламутровый халат. Полковник впервые видел такую ткань: при малейшем движении старика она переливалась диковинными цветами.
      - Взгляните. - Со Пэн протянул полковнику трубу. - Посмотрите на ураган, полковник, и скажите мне, что вы видите.
      Полковник взял полированную медную трубу и поднес ее к глазу, прищурив второй. Теперь, с высоты мансарды, он видел первые порывы урагана; поднимался штормовой ветер.
      В круге подзорной трубы он видел свечение облаков, ставших теперь лилово-черными. Изменился и цвет неба, сквозь его желтизну пробивались бледно-зеленые полосы; издалека долетал глухой рокот проносившийся над землей как невидимые волны цунами. Полковник послушно рассказал обо всем....
      - И это все, что вы увидели, - произнес Со Пэн без вопросительной интонации в голосе.
      "Да, - хотел было подтвердить полковник, - это все, что я увидел".
      Но в последнюю минуту он остановился, почуяв, что старик ждет от него чего-то еще.
      Медленно, дюйм за дюймом, передвигал он подзорную трубу, но не замечал ничего нового. И вдруг, опустив трубу вниз, увидел женщин на рисовых полях плоских, залитых водой клочках земли, без единого деревца или хотя бы временного навеса, чтобы укрыться под ним от дождя. Женщины работали слаженно, почти синхронно, склонившись над рисовыми побегами; их юбки были высоко подняты и завязаны узлом между ног, по щиколотки погруженных в воду, а на спинах были закреплены большие мешки из грубого холста. Не женщины, а вьючные животные.
      - Они продолжают работать, - ответил полковник, - как будто не начался ураган.
      - Ага! - кивнул Со Пэн. - И о чем это вам говорит? Полковник опустил подзорную трубу и посмотрел на Со Пэна, на его желтоватый лысый череп, серый пучок бороды, темные непроницаемые глаза, которые взирали холодно и отрешенно, словно из другой эпохи.
      - М-м... - пробормотал Со Пэн. Ему все было ясно.
      - Они знают что-то такое, чего не знаем мы, - сказал полковник.
      Под словом "мы" он подразумевал европейцев. Но Со Пэн еще не решил, говорит ли гость серьезно или просто насмехается. С последним Со Пэну приходилось сталкиваться гораздо чаще, как и многим другим азиатам. И все же что-то заставило его поверить полковнику.
      А тот почувствовал, что в его отношениях с Цзон наступил решающий момент. Благословение этого старика было ей необходимо. Правда, полковник не понимал, почему оно не потребовалось, когда Цзон выходила за него замуж. И все же, Со Пэн каким-то образом повлиял на ее решение уехать из Сингапура.
      Полковник тем более насторожился, что этот дом, эта деревушка были совершенно неизвестны европейцам. Он с болью сознавал: многие китайцы не .испытывают особой любви к людям с Запада, к "заморским варварам". В эту минуту для него не имело значения, что их неприязнь, или даже неприкрытая враждебность, были, по существу, оправданны.
      Но полковник по-настоящему любил этих людей, их образ жизни, их историю, религию и обычаи, и именно поэтому он сказал:
      - Несомненно, сэр, нам здесь многому надо учиться, но я думаю, самый лучший путь - это взаимный обмен знаниями. А еще важнее - взаимное доверие.
      Со Пэн скрестил на узкой груди руки, спрятанные в рукава халата.
      - Доверие, - произнес он задумчиво, будто пробуя на вкус нечто не вполне знакомое. - Что ж, полковник, у этого слова может быть много значений. И мне кажется, мой мальчик, я понимаю, что вы хотите сказать. Доверять - значит делиться друг с другом своими тайнами.
      - Это очень близко к тому, что я имел в виду, сэр.
      - Но чем вы могли бы заслужить такое доверие?
      Полковник не отводил взгляда от обжигающих глаз Со Пэна, пока лицо старика не расплылось... Остались лишь эти два огня - глаза.
      - Прежде всего, уважением, сэр. Затем, знанием ( знанием, к которому стремятся и которое обретают. И, наконец, любовью.
      Полковник расслабился, сознавая, что сумел высказаться, показав себя достойным своей жены. Он сделал все, что должен был сделать.
      Когда Со Пэн заговорил, то обратился не к полковнику, а к его жене.
      - Цзон, я думаю, тебя зовет Цзя Шэн. Кажется, я слышу ее голос
      Цзон поклонилась и исчезла.
      Полковник молча стоял на месте. Вокруг их хрупкого укрытия бушевал ураган.
      - Цзон сообщила, что вы скоро уезжаете в Японию. Гость кивнул.
      - Да. Завтра. Меня пригласили работать у генерала Макар-тура - строить новую Японию.
      - Это весьма почетно. Историческая миссия, не правда ли?
      - Честно говоря, я об этом не думал.
      - А вам не кажется, полковник, что "строить новую Японию" - дело самих японцев?
      - Конечно, это было бы идеально. Но, к несчастью, некоторые силы в японском обществе на протяжении двух десятилетий вели страну по гибельному пути. - Старик молчал, и полковник продолжил: - Не сомневаюсь, что вам известно о событиях в Маньчжурии.
      - Маньчжурия! - презрительно фыркнул Со Пэн. - Какое дело мне и моему народу до Маньчжурии? Для нас это глухая провинция, край земли. По мне, пусть бы японцы дрались за нее с большевиками - невелика потеря для Китая.
      - Но Японцы готовили в Маньчжурии плацдарм для вторжения в Китай. Они собирались построить там свои военные базы.
      - Да, - вздохнул Со Пэн. - Их империалистические идеи меня глубоко огорчают - по крайней мере огорчали, когда я был моложе. Да, это никогда не давало мне покоя, потому что путь Японии - путь войны. Так было всегда, и по-другому быть не могло. Это кровь, которая зовет из глубины веков, и ее призыв не могут заглушить ни разглагольствования политиков, ни коллективная потеря памяти. Вы понимаете меня, полковник? Сейчас немцы отрекаются от своего расизма. Но это же бессмысленно
      Легче отречься от воздуха, которым они дышат.
      - Сегодня Япония не представляет для Китая никакой опасности, можете мне поверить. Угроза теперь исходит от большевиков, и они даже страшнее, чем были японцы.
      - Бусидо, полковник. Вы знаете, что это такое? Полковник кивнул.
      - Думаю, что да.
      - Прекрасно. Значит, вы понимаете, что я хочу сказать. - Со Пэн посмотрел на небо, серое и изменчивое, словно сказочный великан колыхал над ними огромное полотнище. - Бусидо - это кодекс дружбы. Я говорю о настоящей дружбе - не о приятельских отношениях между деловыми партнерами иди соседями. В такой дружбе, которая в наши дни встречается реже, чем можно предположить, исчезают все барьеры общения. Вы согласны?
      - Да, сэр, безоговорочно.
      - М-м. Почему-то я вам верю. - Со Пэн рассмеялся, тихо и беззлобно. - Был точно такой же день, когда Цзон пришла ко мне в первый раз. Ей тогда не исполнилось и трех лет, совсем маленькая девочка. Когда-то у нее была большая семья. Не знаю, что с ними стадо; похоже? этого не знает никто, потому что я пытался разыскать ее родственников много раз, и все бесполезно.
      Через какое-то время это уже не имело большого значения. Она стала для меня дочерью. У меня много детей, а теперь есть уже и внуки, и правнуки - так много, что я иногда путаю их имена. Ладно, простительно для старика, у которого голова занята другими проблемами.
      Должен вам признаться, полковник, что Цзон занимает особое место в моем сердце. В ее жилах не течет моя кровь, но к ней перешла часть моей души, понимаете? Вы должны об этом знать, прежде чем уедете из Сингапура.
      Некоторое время Со Пэн молчал; казалось, он грезит о дальних странах иди, может быть, о давних временах. Угольно-черное небо наконец разверзлось косыми струями, которые барабанили по квадратной крыше мансарды и стекали по ее коротким свесам. Блестящие листья деревьев дрожали под тяжестью дождя; вскоре все вокруг затянулось сплошной пеленой воды. Полковник уже не мог различить перед собой крышу дома; на них наступал густой дымный туман. Это напоминало серо-зеленое полотно художника-пуантилиста, на котором проступали неясные тени, словно незаконченные мысли, бродившие в каком-то божественном сознании.
      - Мне сейчас кажется, что мы очень одиноки здесь, наверху. - Со Пэн улыбнулся. - В Азии человек никогда не бывает по-настоящему одинок, правда? Старик стоял неподвижно, словно изваяние, и это выглядело полной противоположностью всему окружающему миру, находящемуся в непрерывном и яростном движении. На полковника летели брызги от подоконника, будто он стоял на носу катера, вышедшего в открытое море, и он отступил в глубину мансарды. Здесь другой мир, - продолжал Со Пэн. - Наш мир другой. Мы рождаемся, вырастаем и живем всю жизнь с ощущением вечности, которая рядом с нами. Я всегда думал, что у этой вечности есть две стороны: в ней, несомненно, наша большая сила, и в то же время - наша слабость, особенно, когда мы сталкиваемся с Западом. Боюсь, большинство моих соотечественников недооценивают европейцев именно потому, что считают их варварами, неспособными в полной мере понять восточные взгляды на человеческое достоинство и природу времени. И это может привести к гибели. Посмотрите на японцев - на что они замахнулись! Это было величественно, но глупо. Правда, японцы умеют с честью проигрывать. Большинство их легендарных героев по западным меркам были бы признаны жалкими неудачниками. Японцы глубоко чтут их отношение к жизни, их мысли - но для Запада важны только деда, только результат. Кажется, это называется протестантской этикой? Что ж, теперь любой японец скажет вам, что тут не над чем смеяться. Протестантская этика разгромила Японию; этой стране пришлось дорого заплатить за свою ошибку, за Пирл-Харбор. Америка оказалась спящим великаном, ужасным в своем гневе. - Со Пэн всматривался в яростный ливень. Воздух стад тяжелым от влаги. - Мы не понимаем, что настало другое время. Мы все еще смотрим в прошлое, когда не было ничего, кроме вечности, и не можем угнаться за настоящим. - Он рассмеялся. - Но дайте нам срок. Мы очень сообразительные и гибкие люди, мы умеем учиться. Смотрите, как бы мы вас не обошли!
      Задумчивое и отрешенное выражение глаз Со Пэна изменилось. Он повернулся к полковнику и сказал:
      - Впрочем, мои взгляды на жизнь вам малоинтересны. Я не верю в мудрые изречения. Мудрости нельзя научиться, глядя кому-то в рот. Чтобы понять смысл собственного существования, нужно жить своим умом и ошибаться. Спотыкайся, вставай, снова пробуй, уже по-другому. Набирайся опыта и учись - иного не дано.
      Ладно, что-то я сегодня разболтался. Наверное, из-за погоды. Во время грозы всегда становлюсь разговорчивым - это успокаивает. В детстве сезон дождей всегда наводил на меня ужас...
      Да, вступление затянулось. Возможно, вас интересует мое происхождение, полковник. Мой отец был китаец, интеллигентный и рассудительный, - слава Богу, не маньчжур. Он начинал мелким торговцем, но благодаря своему острому уму скоро стал преуспевающим коммерсантом, в возрасте тридцати трех лет он перебрался в Сингапур. Так что мои корни не здесь, а на материке. Моя мать была японка. - Со Пэн перехватил изумленный взгляд полковника и добавил: - Не удивляйтесь, полковник. Такие вещи случались время от времени. Разумеется, не часто, совсем не часто. По вполне понятным причинам происхождение моей матери тщательно скрывалось. По поводу ее необычной внешности отец говорил окружающим, будто она родом из северной части Китая, что недалеко от границы с Россией, где смешалось много кровей - монголов, маньчжуров и еще бог знает кого.
      Что касается Цзон, не могу сказать ничего определенного. Вероятно, сама она об этом знает, а может быть, и нет. Возможно, однажды она расскажет вам о своем прошлом, но это касается только вас двоих. Для меня ее происхождение не имеет значения, потому что ее родина здесь. Здесь она выросла...
      Если увидеть породу, из которой извлечен драгоценный камень, это, безусловно, поможет лучше понять свойства самого камня. - Со Пэн недовольно покачал головой. - Попробую найти более удачный пример. Представьте себе, что кто-то встречает необыкновенно красивую женщину, но постепенно ее поведение начинает казаться ему немного странным, необычным - словом, необъяснимым. Пусть теперь этот человек узнает, что она была средней из трех сестер. Возможно, он начнет понимать тайну необычного поведения красавицы. Чем больше он узнает о ее прошлом, тем менее странными покажутся ее поступки, и, наконец, он найдет ответы на все свои вопросы. - Со Пэн потянул носом воздух. - Дождь скоро кончится. Пора спускаться в дом.
      Они сидели втроем - полковник, Цзон и Со Пэн - вокруг красного лакированного столика в комнате с ширмами, а Цзя Шэн подавала им одно блюдо за другим. Полковнику давно не доводилось видеть так много еды и пробовать таких изысканных кушаний. Сначала ели дим сум - небольшие рисовые клецки с самой разной начинкой. Затем был подан рыбный суп, горячий и пряный. Третья перемена состояла из шести сортов риса - от простого отваренного белого до жареного, смешанного с рублеными моллюсками и яичным желтком. За рисом последовал холодный салат, приправленный; хреном и огурцами. После этого были поданы главные блюда: золотисто-коричневые цыплята с хрустящей корочкой, натертые крупной солью и травами; жареные креветки и лангусты; расколотые крабы, только что ошпаренные кипятком, с блестящими красными панцирями. На десерт Цзя Шэн принесла большие ломти дыни; сок ручейками стекал на глиняные тарелки.
      Наконец, трапеза была окончена. Со Пэн отодвинул от себя тарелку с аккуратно сложенной кожурой, вздохнул и положил руку на живот.
      - Расскажите о себе, полковник.
      Полковник рассказал ему о своем отце и о матери, умершей от дифтерита, когда ему было всего два года; о своей мачехе, которую он презирал, хотя сам не мог объяснить почему. Он рассказал Со Пэну о своих детских ощущениях ощущениях единственного ребенка в семье, которые показались старику захватывающими и странными одновременно. О своем детстве в английской деревушке, о дороге в школу, в конечном счете приведшей его в Лондон. О своем интересе к Дальнему Востоку, о своей учебе и военной службе.
      - И теперь, - сказал Со Пэн, - в вашей жизни открывается новая страница. Вы станете политиком; более того, вам предстоит делать историю. Прекрасно. Прекрасно. Скоро мне тоже придется на время оставить Сингапур - я нужен в другом месте, меня там ждут. Значит, у нас сегодня прощальный обед.
      Он умолк, словно чего-то ожидая. Долгие минуты молчания прерывались только последними ленивыми каплями дождя, падавшими с густой листвы.
      Наконец появилась Цзя Шэн с каким-то предметом в руках. Она приблизилась и передала предмет Со Пэну. На этот раз Цзя Шэн не ушла, а осталась стоять возле столика.
      Полковник увидел довольно большую медную шкатулку, покрытую эмалью и лаком. На ее крышке был искусно изображен огненный чешуйчатый дракон, обвивший могучего тигра.
      Не выпуская шкатулку из рук, Со Пэн сказал:
      - Я должен извиниться перед тобой, моя любимая Цзон, что меня не было в Сингапуре в день твоей свадьбы с полковником Линнером. Я много месяцев думал о том, какой выбрать подарок - ты ведь знаешь, что все в этом доме принадлежит тебе, как и остальным моим детям. - Он бережно опустил шкатулку на стол. - Но ты, Цзон, значишь для меня больше, чем остальные, потому что трудная дорога, которую ты выбрала, делает твою любовь еще ярче и чище. Никто из моих детей никто, кроме тебя - никогда и ни в чем не нуждался.
      Все это, конечно, тебе известно. Но сейчас я хочу сказать, что только в тебе вижу часть своей души. Это глубоко взволновало меня, потому что случилось само собой, без всяких усилий с моей стороны. Ты сама этого хотела, и ты этого добилась.
      Теперь, во время нашего последнего прощания - боюсь, что мы больше никогда не увидим друг друга, - я отдаю шкатулку тебе, твоему полковнику, твоим будущим детям. И делаю это с радостью и любовью. Это подарок от меня, от Цзя Шэн, от наших семей. В целом мире существует только одна такая шкатулка, равно как и ее содержимое. Это твое наследство, которым ты вольна распорядиться как сочтешь нужным.
      Со Пэн протянул свои старые руки с длинными пальцами, обтянутыми пергаментной кожей, и стал медленно двигать шкатулку по столу, пока она не оказалась на другой половине. Руки Со Пэна бессильно отпустили шкатулку и возвратились к нему на колени.
      Полковник взял дрожащую руку Цзон и заглянул в глаза старику. Хотел что-то сказать, но язык онемел, и он молча смотрел на Со Пэна, совсем не зная его, но понимая, что тот играет загадочную и важную роль в его жизни.
      Полковник и Цзон полюбили свой дом и участок в пригороде Токио. Макартур вполне разумно предложил новому советнику подыскать себе подходящее жилье в центре города. Однако полковнику никак не удавалось найти того, что могло бы удовлетворить его и Цзон.
      Поэтому они отправились в пригород и почти сразу же натолкнулись на этот дом, который чудом уцелел среди руин, заполнивших Токио и его окрестности.
      Дом стоял на восточном краю огромного леса, в глубине которого, среди сосен и криптомерий, словно диковинный цветок, возвышался синтоистский храм; изящество его архитектуры, атмосфера покоя и полного подчинения природе говорили полковнику о благородстве японской души больше, чем самые красноречивые ораторы. Каждый раз при виде храма он вспоминал о Со Пэне.
      Никто не знал, кому когда-то принадлежал этот дом, даже Атаки, иссохший старый садовник. Он говорил полковнику, что дом был заброшен уже много лет, время стерло из памяти старика имена прежних владельцев; тем не менее, он каждый день приходил сюда и ухаживал за участком. Полковник подозревал, что старик просто не хотел говорить. Как бы там ни было, теперь здесь обосновались полковник и Цзон.
      Парадный сад перед домом поражал замысловатым цветением крохотных деревцев бонсаи и неглубоким каменным бассейном, в котором плавали синеглазые золотые рыбки с тонкими, как паутинка, плавниками; чтобы укрыть их на зиму, полковник предусмотрительно принес большой аквариум и установил его на кухне.
      Позади дома был еще один, совсем другой сад - выложенный галькой прямоугольник, на котором его создатель расположил четыре больших камня; полковнику они казались островами, выступающими из глубины спящего моря. Николас, же думал иначе: научившись говорить, он уверенно заявил, к восторгу полковника и Цзон, что это - горные пики, возвышающиеся над грядой облаков. В любом случае, буддийский сад оставался крохотным островком покоя и вечности в искалеченной полумертвой стране, которая мучительно пробивалась к новой жизни.
      Николас не уставал восхищаться красотой своего участка. Его снова и снова тянуло в дзэнский сад, и Цзон часто видела, как он сидит там, обхватив голову руками, и всматривается в неподвижность камней посреди идеально ровной гальки.
      Николас никак не мог для себя решить, что ему нравится больше - когда он в саду совершенно один или когда туда, с лейкой и граблями, приходит Атаки, чтобы увлажнить землю и придирчиво проверить ровность гальки. Николас любил щемящую уединенность сада ("Кажется, - сказал он однажды полковнику, - слышно, как дышит твоя душа"); в то же время ему нравилось смотреть, как ловко, без лишних движений старик-садовник управляется с галькой. Камешки были настолько гладкими, что Николас не сомневался: их привезли сюда с побережья, потому что так обработать их поверхность могли только неутомимые волны.
      Движения садовника были легкими, плавными, и Николасу казалось, будто старик вообще не затрачивает никаких усилий. Когда ему было шесть лет, он спросил Атаки, как это ему удается. В ответ услышал только одно слово будзюцу - и сразу же побежал к отцу за объяснением, зная, что приставать с расспросами к Атаки было бесполезно: он говорил только то, что считал нужным.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29