– Просыпайтесь-ка поживее, в школу опоздаете, ну же!

Ноль реакции.

Дергаю за край одеяла, тормошу мертвенно спящих – как результат, сопение усиливается. Но вот один поднял голову и слегка приоткрыл сонный глаз, потом рот.

Лучше бы он этого не делал!

– Да пошла ты…

Ещё что-то бормочет в том же роде, затем натягивает одеяло на голову и… опять храпит весьма демонстративно.

Ладно. Пусть так.

Я и пошла – в столовую, заботиться о корме для своих птенчиков.

Но по пути к вожделенной кормушке всё же предприняла кое-какие действия. Вихрем пронеслась по всем нашим спальням и на полную громкость включила «Маяк».

– Доброе утро, ребята!

– С добрым утром, дорогие радиослушатели! Начинаем очередную передачу отдела сатиры и юмора…

– Ребятки, приветик, подъём!

–.. Не правда ли, премиленькая история?

– Подъём, дети! С добреньким утречком вас!

В столовой надо быстро управиться – едоков вон сколько! Через двадцать минут на столах сорок две тарелки каши, столько же кружек, ложек, порций масла, сыра и колбасы. В честь первого сентября ещё и яйца. Да, чуть про хлеб не забыла – на отряд пять батонов, по два куска на рот. Хлеба едят много, но и под столами немало кусков, так что лишний батон просто так не дадут. Надо если кому – иди на раздачу за добавкой.

Первыми пришли на завтрак девочки. Заглядывают в столовую – можно заходить? Вчера предупредила – по одному пускать никого не буду, только все вместе заходят, а то ведь не уследишь, кто чьё масло съест или там колбасу, ну то, что повкуснее.

Ну вот, кажется, всё. Предупреждаю девочек весьма строго – ждать всех, а сама снова бегу на мальчишечий этаж.

Увы, спят, как сурки! Ах, так!

– Завтрак заканчивается.

Это уже экстрим. Удар по нервам сильнейший. Сработало, однако – зашевелились…

– Через десять минут столовая закрывается!

Действует! Старшие уже бредут умываться. Наконец выполз из постели и последний соня.

Привычно влезли в грязные, пузырчатые на коленках треники и донельзя замызганные футболки.

Про формы пока ничего не говорю. Сюрприз.

Когда же все мальчишки ушли в столовую, быстро перетаскала из отрядной в их спальни школьные формы и рубашки. Пиджаки и рубашки повесила на стулья, брюки – на спинки кроватей. Пионерские галстуки живописно алели на подушках.

Лепота!

Минут через несколько стали появляться мои накормленные питомцы. Входят, уже намереваются привычно плюхнуться на постели – и тут видят…

Нет слов.

Вбегает мальчик из второго отряда, Медянка, по привычке сплёвывает на пол. И тут же нарывается на резкую отповедь:

– Ты… охренел что ли? Не видишь, воспиталка убирала…

– Сча в нюх!

Бедолага растерянно смотрит на моих гавриков, я же молчу – исторический момент, однако.

Наконец спрашивает:

– Пацаны, вы чего?

Ответ столь же категоричен:

– Медянка, шуруй к себе в спальню, там и плюй… Медянка смеётся.

– Во дают! Чево это я буду в своей спальне плеваться? Потом Лидуха домой не отпустит на праздники.

Хитрые, черти, всё, оказывается, понимают.

«Лидуха» – это как раз и есть ведущий воспитатель. У неё есть и более солидное прозвище – Матрона.

Выхожу в коридор, стою у окна, жду, пока оденутся. Потом надо в школу отвести, пока не разбежались.

Но вот выходят, слегка смущенные и притихшие. И на меня как-то странно поглядывают.

Тут один спрашивает:

– А вы, тёть, с нами в школу пойдёте?

– Не «тёть», дубина, а Ольга Николаевна.

Какой прогресс!

Польщена безмерно, готова каждого облобызать (несмотря на поголовно сопливые носы).

– Пойду, конечно. Вот только девочек надо подождать.

– Да ну их, этих баб…

(Оно и понятно – девочки на три-четыре года старше, иными словами, инопланетянки.)

Спускаемся вниз. Девочки уже там. Распахнув удивленные, щедро раскрашенные глазища, они молча уставились на первоклашек.

Да, не зря воспитательница бдела ночами, готовясь встретить малышей. Чистенькие, кукольно нарядные, они чинно и торжественно идут парами.

Но тут всеобщее внимание переключилось на моих воспитанников – сначала их, девочки, похоже, не узнали. Но уже через мгновение началось дикое ржанье:

– Ха-ха-ха! И эти выпялились!

С непривычки опрятные мальчики кажутся им очень забавными. Да и сами они всё ещё стесняются своего непривычного вида.

(В моём отряде было трое таких, что вообще чистую и новую вещь надевать отказывались – сначала извозят в грязи, изомнут как следует, а потом только надевают.)

Но вот, наконец, наряды осмотрены. Кое-как утихомирившись, построились парами, и мы, первый отряд – строй пай-мальчиков и взрослых почти девушек, направляемся к школе. Там сцена недоумения повторяется – но менее дружелюбно.

– Смарите! Детдомовцы идут! Гы!

Своей школы, как это бывает в интернатах, у нашего детдома не было. Потому что не было полного комплекта всех классов, кроме младших. Детей присылали и посреди учебного года, точно также могли посреди года перевести человек десять во вспомогательную школу.

А ещё была колония для несовершеннолетних…

Вот по этой причине малышей после линейки повели обратно в детский дом: первый год они обучаются в своих отрядных – просто опасно было оставлять этих малышей в школе, ведь до сих пор, в дошкольном детском доме они жили «инкубаторно», в полном отрыве от всего внешнего мира. Необходим был некий период адаптации.

Кроме того, на уроках в первом классе обязательно сидела воспитательница, потому что учительницу дети на первых порах просто не признают. А что её признавать: она ведь не выдает вещи, тетрадки, книжки, никуда не водит…

Мои же идут в городскую школу и будут сидеть на уроках вместе с домашними – в одних с ними классах.

…Итак, у меня в запасе примерно шесть часов. Прямо из школы мчусь к себе домой – надо успеть приготовить обед повкуснее, праздник всё-таки. И хотя бы первого сентября самой встретить детей из школы. В час пятнадцать бегу к школе – десять шагов буквально от нашего подъезда. Мои дочки удивлены и безмерно счастливы – их тоже встречают!

А мне становится ужасно стыдно…

Идём домой, вместе обедаем, а потом быстро разбегаемся – я, стремглав вылетая из собственной квартиры, мчусь в детдом, мои дочки – на музыку. Старшая, третьеклассница, по домашнему прозвищу Баловная Старичина – на музыку, а Перчин, младшая, на рисование – в изостудию, в дом Аксакова.

Они погодки, очень дружат и переживают, что не попали в один класс.

Меня ругали: «Лишаешь детей детства!» Но я держалась твердо. Да, мои дети были загружены под завязку, но им это всё же нравилось. Никогда я с ними не сюсюкалась, не тряслась в паническом ужасе – как бы кто не обидел. Они и росли «по-взрослому» – самостоятельными и нетрусливыми.

Достаток наш, несмотря на мои постоянные подработки (техническими переводами), был всё же весьма скромным, к тому же, половина почти денег уходила на оплату всевозможных школ и секций – тенниса, фигурного катания, музыки, потом ещё изо…

Однако часто ходили в театр, покупали много книг, по воскресеньям обязательно куда-либо выезжали – в Переделкино, Абрамцево или Коломну…

Когда они стали постарше и уже ездили летом в пионерлагеря, то с четырнадцати лет одну-две смены подрабатывали – мыли посуду в столовой за шестьдесят рублей в месяц.

Они очень рано научились понимать, что отвечать за себя человек должен сам.

Это, наверное, и было главным следствием «детдомовской эпохи».

…Потом, уже на исходе первого месяца моей детдомовской страды, мы проводили почти все выходные и праздники вместе с детдомовскими детьми. Ревность, конечно, была на первых порах, но была и гордость за «наших» – когда уже стало что-то получаться у моих питомцев…

Итак, мы съели цыпленка табака и яблочное желе. Больше для виду мои дети надулись – да, гулянья до позднего вечера по праздничной Москве, в компании совсем отбившейся от рук мамы сегодня не будет.

Я клятвенно пообещала прийти пораньше и вообще больше за полночь на работе не задерживаться…

Итак, в половине третьего я снова в детском доме. Мои детдомовские чада меня очень огорчили – вернулись из школы, как после Мамаева побоища. Беленькие рубашечки, так старательно мною отстиранные и отглаженные, теперь были пестрыми и мятыми – в пятнах бог знает чего…

Портфели сильно потощали, содержимого явно поубавилось. Ручек уже нет почти ни у кого, тетрадки разрисованы «морским боем», у девчонок – вопросники-гадалки. Едва я собралась расспросить их, что и как в школе, как они уже засыпают меня предложениями погадать, узнать скорое будущее по семи тестам…

В обед опять накрываю столы сама. Только на компоте появились помощники. Однако убирать со столов после обеда помощников, естественно, нет – ни за какие коврижки таскать грязную посуду на мойку и отмывать уделанные столы их не уговорить. А тарелок сегодня, в честь первого сентября, просто горы. Шефы от Второго Часового завода прислали целую машину вкуснятины – торты, мороженое, фрукты, лимонад…

И всё же они понемногу ко мне привыкают. Теперь это вроде цепной реакции: приручились первые десять, за ними потянулись остальные. Но по-прежнему в отрядную силком не загоняю. Однако и без принуждения там всё время кто-то из ребят толчётся.

Однако неплохо и то, что в школу отправляются дружно и в столовую приходят все вместе – отрядом.

Вот пока и все наши достижения.

И ещё какое-то время шла притирка: присматривались, обвыкали, изучали, в пространные разговоры – особенно мальчишки – не вступали, хотя и хмыкали, конфузливо фыркали, когда я вдруг задавала простой вопрос типа: «Какие сегодня отметки?»

Первого сентября на самоподготовку народу пришло столько, что понадобилось дополнительные стулья приносить из спален. Помещение для отрядной нам выделили просто крохотулечное, уж никак не на полсотни человек.

Я ликовала. Это победа! Как дети тянутся к свету, к знаниям!

Но радость моя была, увы, преждевременна – прошло всего несколько дней, и число старателей на ниве просвещения катастрофически сократилось. Однако ещё больше меня огорчал несколько проверочных диктантов и обнаружила, что: на одной странице воспитаннички делают до сорока ошибок; совершенно не отличают глагол от существительного, подлежащее от сказуемого; а на вопрос «что такое местоимение?» ответил лишь один – «это место, где имеют»…

Такие же чудовищные провалы в знаниях были и по другим предметам.

С математикой дела обстояли вообще позорно – многие не знали даже «таблицы» умножения! Математические термины воспринимали ими, как изощренные ругательства…

Когда первая неделя подходила к концу, работы по-прежнему было невпроворот, однако стало уже ясно, что если я хочу хоть как-то помочь этим детям, я должна сосредоточить свои усилия на двух узловых моментах – самоподготовке уроков и отбое. Срочно необходим «ликбез» – иначе в школе детям делать нечего. Очень скоро они устанут туда ходить – зачем, если домой приносят одни двойки? И если это случится, обратно их калачом не заманишь.

(Так оно и случилось – уже через неделю они ходили в школу только к третьему уроку – после него была большая переменка, и давали второй завтрак).

С «ликбезом» всё было более-менее ясно, а вот что делать с отбоем? А с отбоем был сущий кошмар…

Уложить детей в постели ровно в десять – полная безнадёга. Тем более что отбой проводил ночной воспитатель. Конечно же, никто из воспитателей не уходил, как положено, в девять, но и сидеть до упора, пока самый последний сумасброд уляжется в постель, тоже мало радости.

Десять вечера – время в детдоме особое. Воспитатели младших уходили пораньше, у них отбой в девять, не несколько проверочных диктантов и обнаружила, что: на одной странице воспитаннички делают до сорока ошибок; совершенно не отличают глагол от существительного, подлежащее от сказуемого; а на вопрос «что такое местоимение?» ответил лишь один – «это место, где имеют»…

Такие же чудовищные провалы в знаниях были и по другим предметам.

С математикой дела обстояли вообще позорно – многие не знали даже «таблицы» умножения! Математические термины воспринимали ими, как изощренные ругательства…

Когда первая неделя подходила к концу, работы по-прежнему было невпроворот, однако стало уже ясно, что если я хочу хоть как-то помочь этим детям, я должна сосредоточить свои усилия на двух узловых моментах – самоподготовке уроков и отбое. Срочно необходим «ликбез» – иначе в школе детям делать нечего. Очень скоро они устанут туда ходить – зачем, если домой приносят одни двойки? И если это случится, обратно их калачом не заманишь.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.