— А что, черная корова отелилась у Ватанена? — сказала Анна-Лийса, жена Антти Ихалайнена, проживающего в деревне Кутсу, что в Липери.
      Она сказала это как бы про себя, сажая хлебы в печку. Эта мысль промелькнула у нее в голове просто так, неожиданно.
      — Говорят, уже отелилась, — ответила Миина Сормунен, которая случайно зашла в гости и теперь, шумно прихлебывая, пила кофе. Потом, подумав, что Анна-Лийса ведет речь, быть может, о корове Антти Ватанена, переспросила:
      — Ты что, о корове Юсси Ватанена?
      — Да, — ответила Анна-Лийса. Тогда Миина снова подтвердила:
      — Говорят, уже отелилась.
      — Ах, вот как…
      Некоторое время Анна-Лийса возилась со своими хлебами, потом опять спросила:
      — Телку или бычка она принесла?
      — Корова Юсси Ватанена? — Да…
      — Говорят, телку принесла, — сказала Миина.
      — Телку, значит… А что, Юсси оставил ее или зарезал? — продолжала расспрашивать Анна-Лийса.
      Прихлебывая кофе, Миина сказала:
      — Кажется, он ее зарезал.
      И, наливая кофе в блюдечко, Миина добавила:
      — У этого Юсси и без того большое стадо. На что ему еще их оставлять?
      Воцарилось долгое молчание. Сам хозяин Антти Иха-лайнен с трубкой в зубах лежал брюхом на скамейке. Глаза его были полузакрыты, и трубка едва не падала изо рта.
      Однако он слышал разговор и даже сквозь сон понял, о чем шла речь. Конечно, он не все осознал с достаточной ясностью, но кое в чем он все-таки разобрался. И даже пробормотал сквозь сон:
      — Хватает скота у Юсси. Сколько же теперь у него дойных коров?
      — А-а, проснулся, — сказала Анна-Лийса. Миина Сормунен стала подсчитывать коров:
      — Пожалуй, пятнадцать у него будет вместе с той черной коровой, что куплена у Воутилайнена.
      — Ах, пятнадцать, — пробурчал Антти и снова погрузился в сладкий сон. И трубка его, покачиваясь, казалось, вот-вот упадет.
      Миина повторила:
      — Пятнадцать дойных коров у Юсси.
      — Ну и молока в его доме! — с удивлением произнесла Анна-Лийса и через мгновение добавила: — Не помешало бы и хозяйку в таком доме иметь…
      Откусив кусочек сахару, Миина в свою очередь сказала:
      — Еще погодите, женится этот Юсси. Уже скоро год со дня смерти его Ловиисы.
      — Да уж пора ему и жениться, — согласилась Анна-Лийса. И немного повозившись с хлебами, она, поразмыслив, спросила:
      — Сколько же лет этой самой дочери Пекка Хювяри-нена?
      — Хювяринена из Луоса? — осторожно спросила Миина.
      — Да, из Луоса…
      — Да не будет ли ей… Позволь, так ведь она в одних годах с Идой Олккола! — воскликнула Миина.
      — Ах, вот оно что… Ну, тогда пора ей уйти от родителей. У них и без нее хватает работников… Уж не о ней ли подумывает Юсси Ватанен?
      — Об этой, что ли, дочке Хювяринена? — снова сквозь сон пробурчал Антти.
      — Говорят, будто он ее имеет в виду, — ответила Миина. — Да только выйдет ли из этого толк?
      Тут Анна-Лийса, вступившись за дочку Хювяринена, сказала:
      — Для Юсси она была бы подходящей женкой. Ведь и сам Юсси уже далеко не молоденький.
      И тут, желая уточнить возраст Юсси, она спросила: — А сколько же лет этому Юсси?
      Миина стала подсчитывать:
      — Да вот старику Воутилайнену со сретенья пошел шестой десяток. Не в тех ли годах и наш Юсси?
      — Он именно в его годах. Теперь я это припоминаю, — подтвердила Анна-Лийса. И тут, вступив на путь воспоминаний, она пустила в ход весь запас своих сведений.
      — Сначала-то он, говорят, собирался жениться на Кайсе Кархутар, ну а потом в конце концов окрутился со своей покойной Ловиисой.
      — Этот Юсси Ватанен?
      — Да… Сначала-таки он подумывал о Кархутар.
      — Ах, вон как! — удивилась Миина. Анна-Лийса пояснила:
      — Кархутар, понимаешь, потом вышла замуж за Макконена. И с ним уехала в город Йоки…Да нетам ли она и сейчас живет со своим мужем?.. Ну, эта Кархутар всегда мечтала о городской жизни… Да только вряд ли ей там лучше живется, чем в каком-либо другом месте…
      — Уж, конечно, ей там не лучше, — согласилась Миина. — Вот, говорят, семья Хакулинена в полнейшей нищете там живет.
      Айна-Лийса добавила:
      — Я тогда еще говорила Кархутар, чтоб она шла за Юсси Ватанена. В его доме не пришлось бы ей без хлеба сидеть. К тому же и сам Юсси вполне еще приятный мужчина.
      — Мужчина он крепкого сложения, — подтвердила Миина. — Правда, нос у него похож на картофелину. Вот именно за это над ним иной раз и подсмеиваются.
      — Ну, у дочки Хювяринена нос тоже не отличается особой красотой. К тому же она рыжая. И нечего ей гнушаться этим Юсси. Вот взяла бы и вышла за него.
      И тут, окончательно взяв под свою защиту Юсси Ватанена, Анна-Лийса добавила:
      — Ну, а что касается носа, так и этим своим носом Юсси всегда отлично обходился и умел-таки высморкаться, когда это требовалось.
      Закрыв печную трубу, Анна-Лийса прибавила:
      — А что толку, что у мужчины нос красивый, если у него за душой больше и нет ничего мужского, кроме штанов.
      Миина Сормунен была того же мнения. Сославшись на нос мужа Айны-Лийсы, она сказала:
      — Вполне можно высморкаться, имея и такой нос. Ничем не лучше нос и у твоего Ихалайнена.
      — У них одинаковые носы. И мой Ихалайнен тоже отлично обходился с ним. И мы с мужем неплохо жили, и никогда в еде у нас недостатка не было!
      Снова наступило молчание, потому что Миина пила вторую чашку кофе, а Анна-Лийса возилась со своими хлебами.
      Однако, управившись с этим, Анна-Лийса вернулась к интересной для нее теме:
      — Мой Ихалайнен и Юсси Ватанен с детских лет были вместе. И даже они пить бросили в одно время… После этого, как с пьяных глаз поколотили этого дурака Нийранена… Пришлось им тогда четыре коровы отдать за его сломанные ребра… Они четыре ребра ему повредили… Этот мой Ихалайнен и Ватанен.
      — И что же, с тех пор они не пьют? Ведь больше двадцати лет прошло с того времени? — с удивлением спросила Миина.
      — Нет, они даже маковой росинки в рот не берут, хотя у Ватанена и сохранилось полбутылки вина с того времени. Ну, а мой Ихалайнен с тех пор не употребляет ничего, похожего на вино. Он даже воды остерегается. Разве только иной раз в баню сходит — промыть водой свои глаза.
      — Да что ты?
      Помолчав, Анна-Лийса стала не без сочувствия толковать о своем муже:
      — О том, что они побили Нийранена, быть может, и не было бы лишних разговоров, да только, видишь ли, сам этот Нийранен поднял шумиху — придрался к мужикам по такому пустому делу, как его сломанные ребра. И даже хотел судиться. И тогда мужики сказали, что они дадут ему по корове за каждое его ребро, которое сломалось там у них в драке, если, конечно, он не поднимет судебного дела из-за таких пустяков. И вот с тех пор они особенно подружились — мой Ихалайнен и Юсси Ватанен. Как две капли воды они похожи друг на друга, хотя мой Ихалайнен на полгода моложе Ватанена.
      И вот, тщательно обсудив наружность Юсси Ватанена, а также и его прошлое, женщины перешли теперь к разбору его костюма. Не без удивления Анна-Лийса сказала:
      — Немало всякой одежды у этого Ватанена, помимо прочего добра. А по воскресеньям он, по-моему, щеголяет в тех самых суконных брюках, в которых его покойный отец ходил в церковь.
      — Да, говорят, что он по воскресеньям эти брюки носит, — подтвердила Миина.
 
      Хлебы поспели в печи. Их запах распространился по всему дому. Снова наступило короткое молчание, потому что Анна-Лийса принялась мыть стол. Наконец Миина прервала молчание, спросив:
      — Уже скоро начнете трепать лен?
      — Надо бы завтра начать, да вот спичек нет, кончились — нечем будет огонь в бане разжечь, когда пойдем лен трепать.
      — Ах, спички у вас кончились!
      — Кончились спички… А у моего Ихалайнена не было времени съездить на станцию за спичками.
      Взглянув на спящего мужа, она сказала ему:
      — Эй, Ихалайнен, а ты приготовил корм кобыле?
      Но Антти Ихалайнен не отвечал. Анна-Лийса сказала:
      — Опять, кажется, дрыхнет.
      Миина подтвердила, что именно так и обстоит дело. Анне-Лийсе стало жаль своего мужа, и она сказала в его оправдание:
      — Уж больно рано он встал зерно молотить. Неудивительно, что его ко сну клонит.
      — А что, Ихалайнен рожь молотил? — спросила Миина.
      — Рожь… Ту, что он получил от Матикайнена…
      — Ах, он ту молотил…
      — Сколько же мереж у вас получилось? — спросила Миина.
      И Анна-Лийса ответила:
      — Полный дерюжный мешок, да там еще на мешковине осталось немного.
      — Вон как!
      Аина-Лийса стала теперь суетливо подметать пол. И тут пожаловалась:
      — Моя работница ушла на неделю, так что мне одной приходится бегать и вертеться. А ведь при этом надо еще накормить десять коров. Да вот еще придется лен трепать.
      — А что, у вас в работницах дочка Тийны? — спросила Миина.
      — Она самая.
      — Ах, она… Я так и думала…
      Тут Анна-Лийса, поворачивая хлебы в печи, опять вспомнила про баню со льном и сказала, вздохнув:
      — Ну где бы взять спички? Лен-то ведь высох, пора его теребить…
      Миина посоветовала:
      — Так сходил бы твой Ихалайнен за спичками хотя бы к Хювяринену, а вы бы ему потом отдали.
      Анна-Лийса ничего не ответила, так как суетилась около своих хлебов, приговаривая:
      — Как будто они готовы… Прошлый-то раз сгорело тесто, потому что золу из печки не выгребла.
      Однако совет Миины запал в голову Анны-Лийсы. Закрыв печь, она сказала мужу, чистя котел из-под каши:
      — И верно, Ихалайнен, ведь мог бы ты сходить за спичками к старику Хювяринену, чтоб завтра нам разжечь огонь в бане.
      Но Антти не отвечал, потому что он, прямо скажем, спал. И вот, казалось, что о спичках забыли. Тем более, что хозяйки заговорили о пряже.
      Между тем дело на этом не кончилось. Оно только начало подниматься, как на дрожжах.
      Суетясь по хозяйству, Анна-Лийса сказала мужу:
      — Да ты что, все еще спишь?
      — Он не слышит, он спит, — подтвердила Миина и тут же добавила: — Если идти напрямик, то до старика Хювяринена будет не более шести километров.
      — Никак не больше, — согласилась Анна-Лийса и уже громко сказала мужу: — Да ты что, Ихалайнен, не слышишь, что ли! Надо бы встать и сходить за спичками к Хювяринену.
      Теперь Антти услышал нечто такое, что напоминало ему голос Анны-Лийсы, он даже отчасти понял, о чем она говорит, но сон был так сладок, что ему не хотелось отвечать.
      Некоторое время хозяйки говорили еще об овцах Пекки Хакулинена, но мысль о спичках не выходила из головы Анны-Лийсы. Она подумала, что если и завтра не начать лен трепать, то баня совсем остынет, и тогда придется ее заново отапливать. И тут она прикрикнула на Антти:
      — Да ты что — целый день намерен дрыхнуть и храпеть?
      Эти слова Антти услышал уже совершенно отчетливо, тем не менее, он прижался к скамье еще крепче.
      Такое поведение рассердило Миину, и она сказала:
      — Надо бы хлопнуть его хлебной лопаткой вон по тому месту…
      Анна-Лийса мысленно одобрила совет, но пока еще удерживалась от этого, занятая своими хлебами. Но вот она вспомнила, что уже осень, рано темнеет и мужу придется тащиться в темноте к Хювяринену. И тогда она не сдержалась. Она шлепнула Антти хлебной лопаткой пониже спины и в сердцах сказала:
      — А ну, давай поднимайся! Иди к старику Хювяринену за спичками, чтоб завтра нам было чем затопить баню.
      Антти медленно приподнялся, спросонок минутку посидел на скамье, посасывая свою потухшую трубку, потом, сладко зевнув, спросил:
      — Неужели прошло больше полгода со дня смерти старухи Юсси Ватанена?
      — Да, прошло, — сказала Миина. — Похоронили ее в день Благовещения.
      Антти снова зевнул, напялил шапку на затылок, набил трубку, прикурил у печки от уголька и уже в дверях, уходя, спросил Анну-Лийсу:
      — Значит, ты сказала — сходить за спичками к Хювяринену?
      — Да, иди, и только не болтайся там целый день, — ответила Анна-Лийса.
      И вот Антти отправился к Хювяринену за спичками.
      Через некоторое время Миина потвердила его уход следующими словами:
      — Пошел-таки Ихалайнен за спичками. Аниа-Лийса на это ответила:
      — Пошел…

      Дом Антти Ихалайнена стоял в лесной глуши Муртосало. Туда редко заезжал кто-либо из соседних деревень. До ближайшей же деревни Луосоваара было добрых шесть километров. Там и находился дом Хювяринена, куда теперь направлялся Антти.
      Ни о чем не думая, добрел Антти до полянки, кем-то названной Косматый лужок. Никогда Антти не мог равнодушно пройти мимо этой полянки. Всякий раз не без гордости он останавливался тут. На опушке леса росла здесь большая сосна, которую Антти давно уже облюбовал для досок своего гроба.
      Здесь Антти и теперь остановился и, задумчиво посасывая свою трубку, стал смотреть на сосну, похваливая это могучее дерево:
      — Вот она, моя… сосна… А и толстенькая же она, черт ее побери! Не худо мне будет полеживать в сосновом гробу, когда закрою свои глаза.
      Тут Антти мысленно представил себе гроб во всей его красе и сказал сам себе, поглядывая на сосну:
      — Да вообще-то и делать ничего не надо, просто выдолбить нутро сосны, вот и гроб готов. Войдет туда труп любого мужчины, будь хоть у него брюхо как у ленсмана.
      Спокойным шагом Антти побрел дальше. Однако, удаляясь, он продолжал думать о сосне, которую он всю жизнь приберегал для себя.
      Правда, мысли его текли теперь вяло, лениво, но все-таки не оставляли его. Это были мысли о смерти и о сосне: «Вот если бы у нее было внутри дупло, так и вовсе не пришлось бы ничего делать. Тогда просто можно было бы отпилить сосну, втиснуть туда покойника, и все в порядке. А дыру деревянной затычкой закрыть. Вот и лежал бы себе умерший, как в деревянной бутылке».
      Лениво текли мысли Антти под медленный его шаг. Он думал: «А вот если б одновременно со мной померла бы еще и Анна-Лийса, вот тогда можно было бы сразу запихнуть обоих в длинный сосновый чурбан… и в могилу».
      Эта мысль позабавила его. Не без серьезности стал он взвешивать это дело: «Да, но такой деревянный чурбан длиной в два трупа вряд ли можно будет поместить иа одни сани, если они без подсанок».
      Подумав об этом, решил, что без подсанок нельзя: «Не уляжется проклятый чурбан без подсанок… Во всяком случае голова второго трупа будет волочиться за полозьями саней».
      Думая об этом, Антти твердо решил, что подсанки необходимы, и заключил эту мысль словами:
      — Нет, без подсанок, черт побери, не увезешь, если, например, я и Анна-Лийса в одном чурбане. Да и чего доброго, кувырнется чурбан, раз он висит за полозьями саней. И тогда загрохочет моя голова по дороге.
      Медленно шагая и лениво думая, дошел он до холма Леппямяки. И тут он перестал размышлять о сосне.
      Вдали показалась телега и в ней какой-то мужчина, который, видимо, ехал в Муртосало. Случай был тем более странный, что стояла осенняя пора и день был сырой, туманный. Ну кому придет охота ехать в такое время в Муртосало?
      Да, эта встреча, быть может, озадачила бы кого-нибудь другого, но Антти на это дело не обратил особого внимания. Он только подумал, шагая навстречу телеге с седоком: «А не все ли равно мне, кто там едет».
      В телеге оказался его приятель Юсси Ватанен. Подъехав ближе, Юсси приветствовал Антти:
      — Тпру-у… Ах, вот ты где… А ведь я еду тебя повидать, в Муртосало.
      — Так ведь я тут, а не дома, — ответил Антти. И тотчас спросил: — Ты что, эту свою кобылу у Кеттунена выменял?
      — У него… Ведь тот мой рыжий мерин до того был злой, что я решил — пусть лучше с ним Кеттунен возится. Он умеет лошадей усмирять.
      Приятели минутку помолчали. Антти взглянул на круп лошади, потом осмотрел ее зубы и сказал:
      — Не больше десяти лет ей… Сколько ты дал придачу?
      — Около сотняшки марок. — Ах, все-таки сотню дал!
      — Сотню я ему дал. И это не так много, тем более, тот мерин был очень уж неспокойный. А этой кобыле смело можно положить в сани четыре мешка муки, и она легко свезет.
      — Мерин был действительно сердитый… А ты куда едешь? — спросил Антти, осматривая телегу.
      — Да я же и говорю — тебя повидать, потому что есть у меня до тебя маленькое дело. Ну, а поскольку тебя дома нет, пожалуй, можно будет теперь и назад повернуть.
      Он повернул свою лошадь и сказал Антти:
      — Давай садись… Места хватит в этой моей телеге. И когда Антти сел и кобылке было сказано «пшла».
      Юсси заявил:
      — Телегу-то эту я купил в Йоки на ярмарке. Вот только жаль, что на одной оглобле крюк нехорош.
 
      Молча поехали дальше. Юсси Ватанен думал о своих делах, а Антти Ихалайнен ни о чем не думал.
      В гору лошадь пошла шагом, и тогда Юсси спросил:
      — Кажется, где-то здесь сломалась оглобля у Ромппайнена, когда он вез бревна?
      Лошадь уже успела втащить телегу на гору, когда Антти задумчиво произнес:
      — Вот тут за горой есть хорошая береза для полозьев. Надо бы сходить за ней.
      Оба посасывали свои трубки. В голове Юсси варилось одно дело. Оно. уже было полностью продумано, и Юсси только не знал, с какого конца ему начать. Ему как-то неловко было приглашать Антти в качестве своего свата.
      Между тем Антти, подумав над вопросом Юсси, стал вспоминать, где же это именно сломалась оглобля у Ромяпайнена. И, наконец вспомнив, сказал Ватанену:
      — Вот в том проулке сломалась эта самая оглобля у Ромппайнена.
      — Как, в проулке она сломалась?
      — В проулке, — сказал Ихалайнен, с точностью вспомнив это происшествие.
      Потом опять ехали молча. Ватанен думал о дочери Хювяринена и о сватовстве. Он уже решил было просить Антти быть сватом, но опять застеснялся и повернул дело в другую сторону, сказав:
      — Сколько же заколин сена получил ты, Ихалайнен, со своего луга?
      — Четыре…
      — Неужели четыре заколины?
      — Четыре…
      А все-таки надо было начать разговор о деле. Приободрившись, Ватанен спросил:
      — А вообще говоря, куда ты направился?
      — Да я к Хювяринену. Анна-Лийса пекла хлеб и стала брюзжать, чтоб я от нечего делать сходил бы, например, к старику Хювяринену.
      Юсси обрадовался. Казалось, дело покатилось теперь само по себе. Он стал обдумывать, как бы ему продолжить этот разговор, и, наконец придумав, сказал:
      — Тебе что… У тебя и забот нет никаких, пока жива твоя Анна-Лийса.
      — Пока-то еще она у меня жива… Анна-Лийса… Юсси Ватанен стегнул кобылу вожжами. И та, слегка рассердившись, взмахнула хвостом. Антти заметил по этому поводу:
      — Никак она у тебя хвостом машет?
      — Если ее покрепче ударить, так она не махнет хвостом, а вот когда я шутя ее шлепаю, вот тогда она у меня обижается.
      И, сказав это в защиту своей кобылы, Юсси ласково прикрикнул на нее:
      — Но, голубка моя… Но… но…
      Потом Юсси опять подумал о своей женитьбе. И, наконец расхрабрившись, приступил к делу:
      — Не помешала бы и в моем доме одна такая Анна-Лийса, если б только попалась подходящая…
      — Не худо, конечно, когда в доме имеется своя бабенка, — подтвердил Антти Ихалайнен.
      Юсси был того же мнения, и поэтому Антти показался ему теперь умным мужчиной. Юсси сказал:
      — В этом году у меня пятнадцать коров и три телки.
      — Хм… А твоя черная корова отелилась? — спросил Антти. — Что-то бабы об этом судачили… Юсси подтвердил это:
      — Уже в субботу она отелилась. Телку принесла.
      — Ты что, оставил ее или зарезал?
      — Собирался оставить, да потом подумал — раз нет у меня собственной Анны-Лийсы, так некому будет за ней ходить… Да и хватит с меня того, что пятнадцать коров жуют мое сено…
      — Конечно, хватит… А этим летом ты выкосил свой заливной луг? — с оживлением спросил Антти.
      — Траву, что получше, выкосил… Ведь в моем хозяйстве и помимо этого еще есть луга…
      — У тебя немало мест для покоса, — сказал Антти и вдруг не без умысла добавил: — Да, нужен тебе свой человек за коровами ходить.
      Слова эти понравились Юсси, однако он стал возражать и даже сопротивляться сказанному:
      — И без такого человека можно вполне управиться.
      — Вообще-то, конечно, можно, — согласился Антти. Юсси было крайне досадно, что Антти согласился с ним. Однако Антти неожиданно поправил дело, сказав:
      — Все-таки жена была бы хорошей помощницей.
      — Помощницей она была бы, да вот только от жен, знаешь, какие бывают огорчения, в особенности если жена злая, — возражал Юсси, на этот раз с большей осторожностью.
 
      Тут Антти вспомнил разговор, который он слышал сквозь сон, когда бабы болтали о дочери Хювяринена и насчет Юсси. Мелькнула мысль поговорить об этом деле, тем более, что он направлялся к Хювяринену. Раздумывая об этом, он помолчал некоторое время. Между тем Юсси с нетерпением ждал, чтобы Антти начал уговаривать его жениться на дочери Хювяринена или хотя бы завел разговор в таком духе. Он стегнул лошадь вожжами, и тогда Антти сказал:
      — Держал бы хвост под сбруей, вот тогда бы она и не стала хвостом помахивать.
      — Сбруя коротка, и шлея может ущемить ей хвост, — пояснил Юсси.
      Оба не переставали думать об одном и том же. И тут Антти Ихалайнен повел разговор в нужном направлении:
      — Кажется, восемьсот монет получил Хювяринен за свою проданную лошадь.
      — Это Пекка Хювяринен?
      — Да. Я его имел в виду, — небрежно ответил Антти. Юсси не без удивления спросил:
      — Неужели восемьсот монет получил Хювяринен за свою лошадь? А я и не знал. Да, впрочем, мне ведь как-то ни к чему интересоваться хозяйственными делами этого дома.
      Этими словами Юсси как бы уже оказывал сопротивление Антти, в намерениях которого он уже более не сомневался.
      Покуривая свою трубку, Антти снова стал приближаться к делу, сказав:
      — Мужчина ты почти пожилой…
      — Еще успею, не торопясь, обдумать эти свои дела… Например, старик Харанен женился на вдовушке Ратинен только лишь на седьмом десятке…
      Подумав, Антти сказал:
      — Бабы очень хвалят дочку Хювяринена. Очень, говорят, она старательная.
      Искра радости вспыхнула в сердце Юсси. Однако он сказал:
      — Многих похваливают, пока они в девушках. А вот будет женой, и тогда неизвестно, какой характер у нее окажется.
      Юсси энергично одернул свою кобылу и, замахнувшись на нее вожжами, добавил:
      — Не так-то легко угадать, какие фокусы и причуды начнет выкидывать девушка, когда она выйдет замуж.
      — Где их угадаешь, — согласился Антти, однако тотчас сказал в защиту дочери Хювяринена:
      — По-моему, она в свою мамашу уродилась. А ведь про ее мамашу никак нельзя сказать, что она сварливая.
      Юсси сделал вид, что он не слышит этих слов, и пояснил свою мысль:
      — Возьми, например, Холопайнена… Он женился на дочери Койстинена… И ведь заимел же такую сатану в юбке, что с этой бабой я не стал бы даже в одном доме жить… Хотя мамаша той самой девицы далеко не из сварливых баб.
      Антти стал терять надежду. А ведь какое было бы счастье попасть на свадьбу в качестве свата, тем более, что Юсси с детских лет был его лучшим другом. Что касается Хювяринена, то это дело и его немало порадовало бы.
      Оба друга теперь долго молчали. Юсси Ватанен терпеливо ждал, что Антти снова начнет его уговаривать. Уже близился конец пути, и Юсси испугался, что Антти не сделает этого.
      Однако Антти сделал-таки новую попытку осчастливить себя. Он сказал:
      — Кажется, этот Пекка Хювяринен дает дочери в приданое деньгами тысячу марок, а кроме того дает еще коров и разное барахло в придачу.
      — Да на что оно — это приданое жены, — возразил Юсси. — Хвастаться только будет.
 
      В таком духе они продолжали свою беседу. Уже Антти хотел было бросить свою затею уговорить Юсси. Но когда они подъехали к перекрестку дорог и Антти сошел с телеги, Юсси сказал ему:
      — Вот о чем я подумал — раз ты все равно идешь к Хювяринену, так уж ты бы тово… поговорил бы заодно насчет его дочки… Поскольку ты стараешься мне ее всучить…
      — Поговорить-то, конечно, можно… Да только какой же из меня сват? — уклончиво пообещал Антти.
      Юсси тотчас ответил:
      — Попытка не пытка, спрос не беда. Сам-то я, конечно, не так уж заинтересован в этом деле, но раз тебе так хочется, то что же делать, ладно, поговори…
      Теперь уж Антти перешел к защите. Он возразил:
      — Позволь, да я и не думал ничего такого. Просто так, к слову пришлась эта самая дочка Хювяринена. Просто, я говорю, бабы судачили и хвалили ее, как очень старательную работницу.
      В общем, они договорились. Юсси протянул другу свой кисет с табаком и сказал:
      — Возьми моего табачку.
      И когда Антти набил свою трубку, Юсси добавил:
      — Ты бы зашел потом сказать, если она согласится. И тогда мы с тобой съездили бы в Йоки купить свадебные подарки и там чего-нибудь такого повкусней.
      На это Антти согласился.
      — Зайти-то, конечно, можно… Чересседельник у тебя ослаб, — добавил он тотчас, подтягивая отвисший ремень сбруи.
 
      Антти Ихалайнен дошел до проулка, где проживал Хювяринен. И тут он остановился, прислонился к забору и стал подсчитывать стоги ржи, бормоча:
      — Никак шесть стогов ржи у этого Хювяринена? Удостоверившись в этом, он направился к дому.
      Во дворе, на стене амбара, висела новая дуга. Антти стал тщательно осматривать ее, приговаривая:
      — Трещины на самом сгибе… Должно быть, плохо распарили ее, прежде чем согнуть… Но внутри-то она как будто ничего себе, крепкая…
      Тут все окошко избы заполнилось детскими головенками. Дело в том, что на попечении у Хювяринена осталось шесть малых внучат после смерти их отца и матери.
      Одна из девочек крикнула:
      — Ихалайнен идет!
      — Это какой Ихалайнен, из Мурто? — спросил старик Хювяринен, строгавший полозья для саней.
      Девочка пояснила:
      — Тот, у которого нос большой… как у Юсси Ватанена…
      — Ах, так это он идет! — промолвила хозяйка.
      Еще раз осмотрев дугу, Антти подошел к лестнице. И тут он вспомнил, какой он значительный гость. Это заставило его выпрямиться. Захотелось даже немного пооб-чиститься. Он высморкался в пальцы и обтер свои руки о голенище. Затем, слегка почистив сапоги травой, вошел в дом.
      Он сел на лавку, откашлялся и почувствовал себя как дома. Потом, вспомнив, что надо поздороваться, спросил Хювяринена:
      — Где же ты нашел черемуху для своей дуги?
      — Случайно увидел ее на поле у Матикайнена, — ответил хозяин и в свою очередь спросил:
      — Ну что новенького у вас в Мурто?
      — Ничего особенного, — сказал Антти. — Небольшие дожди прошли…
      Хозяйка спросила:
      — Как поживает Анна-Лийса, здорова? Разжигая свою трубку, Антти сказал:
      — Особенно она не жаловалась ни на что… Вот собирается лен трепать…
      — Ах, уже собирается лен трепать… Много ли снопов у вас в этом году? — спросила хозяйка, и Антти ответил ей:
      — Да, пожалуй, на два снопа больше, чем в прошлом году.
      — Вот как! На два снопа больше?
      — На два.
      Помолчали. Хювяринен строгал полозья, Антти же обдумывал, как начать сватовство. Он уже было нашел нужное начало, однако Хювяринен сбил его, сказав:
      — Тут в ящичке есть мой табачок. Зачем ты своим набил трубку?
      — Неважно, — пробурчал Антти и снова углубился в раздумье — как начать сватовство.
      Наступило молчание, еще более продолжительное, чем раньше. Дети шумели. Хозяйка стала унимать их:
      — Ребята, сидите тихо, как полагается при гостях. Потом хозяйка, сев за прялку, пустила ее в ход, и толстая пряжа стала накручиваться на катушку.
 
      Сидели, строгали и пряли. Посасывая свою трубку и отплевываясь, Антти все еще обдумывал, как бы ему начать разговор о сватовстве. Однако не так-то было легко ухватиться за подходящее начало для разговора. И в этом он мысленно обвинял даже Хювяринена, который, так сказать, спутал ему карты.
      Наконец он таки нашел нужное начало. Затянувшись и сплюнув, он сказал:
      — Говорят, что у Макконена свинья опоросилась.
      — Уже опоросилась? — переспросил Хювяринен.
      — Уже… В пятницу она опоросилась…
      — Сколько же она принесла? — полюбопытствовал Хювяринен.
      — Десять штук… Круглое число принесла… Остановив свою прялку, хозяйка спросила:
      — А что, все свинки?
      — Это поросята-то Макконена? Да.
      — Говорят, пять свинок, ну, а остальные, значит, выходит, что боровки.
      — Пять свинок и пять боровков. Вон сколько у них поросят! — с удивлением воскликнула хозяйка.
      — Да, немало у них поросят, — согласился Антти. А Хювяринен сказал:
      — Свинья-то у них из хорошей породы Кохонена.
      — Ах, вот она из какой породы, — пробормотал Антти.
      Хозяйка заметила:
      — Надо бы и нам достать одну такую свинку, пускай бы росла. У ребят хватит времени ее кормить.
      Тут Антти снова приблизился к своему делу, сказав:
      — Кроме того, у Юсси Ватанена отелилась черная корова.
      — Это та самая, что куплена у Воутилайнена?
      — Та самая…
      — Ах, уж отелилась! Что, телку принесла? — расспрашивала хозяйка.
      — Телку.
 
      Снова помолчали. Собравшись с духом, Антти продолжал начатый разговор:
      — Хватает скота у этого Юсси… Пятнадцать дойных коров машут хвостами… Можно залиться молоком в его доме…
      Дочь Хювяринена, по имени Анна-Кайса, подрубавшая подол рубашки, взглянула теперь на Антти, как бы что-то предчувствуя.
      Хювяринен сказал:
      — Что толковать, крепкое хозяйство у Юсси… Давеча он говорил, что в том году он десять пудов масла продал.
      Антти обрадовался поддержке. Дело, казалось, шло хорошо. Однако он решил подбавить ходу:
      — Этот Юсси всегда был очень старательный мужик… И, главное, ни разу не ссорился со своей покойной женой…
      Тут уж и сама хозяйка навострила уши. А Анна-Кайса еще более углубилась в работу. Хозяйка, не утерпев, спросила:
      — А что, Юсси, вероятно, снова собирается жениться, раз уж померла его Ловииса?
      Теперь Антти уже стал гордиться сделанным делом. Нет, он больше не намерен слишком хлопотать или там упрашивать за Юсси. Не без заносчивости он сказал:
      — Да, но только вряд ли Юсси обратит внимание на каждую, ведь много желающих войти в такой дом.
      Антти вытряхнул пепел из своей трубки, и Хювяринен на этот раз счел нужным сказать:
      — Здесь в ступке есть свеженарубленный табачок. Антти стал набивать трубку, говоря при этом:
      — Ничего, сошел бы и свой табачок.
      — Так ведь для этого и хозяйский табак здесь находится, — убеждал Хювяринен.
      Хозяйка, между тем, сказала дочери:
      — Ты бы, Анна-Кайса, поставила на огонь кофейник, раз у нас в доме такие дальние гости.
 
      Посидели еще. Анна-Кайса суетилась, приготовляя кофе. Антти продолжал бахвалиться:
      — У этого Юсси теперь отличная беговая кобыла, которую он выменял у Кеттунена.
      Ему показалось, что он сказал недостаточно сильно, и поэтому он подбавил пару:
      — И он уже отучил эту свою кобылу хвостом махать. Ее можно вожжами ударить, и то она не тряхнет хвостом.
      — Вот как он ее приучил!
      — Еще бы! Он хороший лошадник, наш Юсси. Всегда ласково обращается со своей лошадью и со своей прочей живой тварью. И даже своего сердитого мерина он променял — ему жалко было кнутом его стегать, — уверял Антти.
      — Сердечный человек этот Юсси, — согласилась хозяйка.
      — Он мягкий человек… У него одинаковое отношение как к лошади, так и к своей женке, — бубнил Антти, радуясь тому, что дело пошло так хорошо.
      С пылающими щеками Анна-Кайса суетилась у очага.
 
      Теперь, казалось, Юсси был в достаточной мере расхвален. Кофе дымилось на столе.
      Когда Антти допивал вторую чашку, он напрямик, без всяких обиняков, сказал:
      — Кто его знает, этого Юсси, не вздумал бы он снова жениться, если найдет подходящую…
      Все умолкли. Хозяйка пожурила дочь:
      — Кажется, могла бы приготовить гостю покушать, уговаривал хозяин.
      Еще поговорили о хозяйстве Юсси, о его полях и лесах. Между тем, кушанье было приготовлено, и хозяйка принялась потчевать гостя:
      — Вы бы попробовали, Ихалайнен, нашего масла и хлеба. Ведь у нас других разносолов нет.
      Антти выбил пепел из своей трубки и снова подошел к столу, однако, подходя, не переставал отказываться от еды:
      — Да не надо, зачем это… Ведь дома только-только из-за стола встал.
      — Сытого-то легче накормить, Хозяйка спросила:
      — Ах, вы только что покушали, Ихалайнен? А что, кашу наварила Анна-Лийса?
      — Кашу.
      Когда Антти сел закусывать, хозяйка, вздохнув, опять сказала:
      — Вон какая у нас еда — уж извините — ничего особенного…
      И обратившись к дочери, добавила:
      — Анна-Кайса, поставь на стол хотя бы копченую свинину…
      Анна-Кайса торопливо исполнила просьбу. И тут Антти отдал должное еде. Кушая, он продолжал бахвалиться:
      — В доме у Юсси мясо не переводится даже летом. Шесть свиных окороков коптил он в прошлую весну.
      — Хватает мяса у Юсси, — согласился Хювяринен.
 
      Трапеза была закончена. Еще поговорили и еще похвастались. Пришло время уходить. Разыскивая глазами шапку, Антти вдруг сказал:
      — Ну, пора мне и до дому, к моей Анне-Лийсе…
      Тут все опешили.
      Хювяринен, хозяйка и Анна-Кайса подумали, что они ошиблись в своих надеждах. Вероятно, этот Ихалайнен просто так, от нечего делать, расхваливал Юсси.
      Нависло молчание. Строгали, пряли. Потупившись, Анна-Кайса прибирала стол.
      Что касается Антти, то он, оказывается, только лишь еще собирался с духом произнести нечто решающее. Он напялил шапку на голову, шагнул к дверям и только тогда порадовал хозяев, сказав им:
      — Ах да, кстати, ведь у меня к вам есть некоторое дело… Не согласилась бы Аина-Кайса выйти замуж за Юсси Ватанена?
      Тут от волнения он снова присел и закурил.
      Никто не знал, кому и что надлежало ответить. Наконец эту задачу взял на себя Хюаяринен. Продолжая строгать полозья, он сказал:
      — Да, собственно говоря, это дело ведь Анны-Кайсы… Пусть она поступает, как хочет…
      Взглянув на Анну-Кайсу и подождав, не скажет ли она чего, Антти спросил:
      — Ну, а что думает об этом Анна-Кайса? Анна-Кайса застеснялась сказать, что она думает по этому поводу. И тогда хозяйка поспешила на выручку, сказав:
      — Ну, а что Анна-Кайса может понимать в таком деле… Если Хювяринен одобрил, так уж пусть она поверит ему на слово.
      — Она-то поверит, но вот чтоб Юсси не сомневался, было бы верней, если б Анна-Кайса сама дала свое согласие. А то ведь мы с Юсси уже решили ехать в Йоки покупать подарки к обручению.
      Он подождал, пока Анна-Кайса не произнесла застенчиво:
      — Так ведь отец сказал уже… У него и без меня хватает рабочих рук…
      — Вполне хватает, — пробормотал Антти, выходя из избы.

      Для ясности дела должны мы теперь немного отвлечься от начатого рассказа для того, чтобы зайти в тот самый дом Котилайнена, окна которого так искусно были заделаны лучинками и берестой.
      В этом доме сидел на столе, скрестив ноги, портной Тахво Кенонен. Он шил суконные брюки для хозяина дома.
      Он уже кончал свою работу, когда в избу вошел некто Хейкки Пирхонен. Увидев портного, он сказал ему:
      — Ты что, Кенонен, никак штаны шьешь?
      — Штаны, штаны шью… А что слышно новенького? — спросил Тахво Кенонен и, взяв бутылку вина, отпил глоток, сказав при этом:
      — Надо и выпить в честь окончания… И по случаю моего отъезда. Выпей и ты, Пирхонен. Разгони свою тоску.
      Пирхонен охотно выпил, поморщился и, крякнув, сказал:
      — Ох, и крепкое же оно…
      — Ну так ведь… Именно такое оно и должно быть, чтоб валить с ног таких людей, как я — Тахво Кенонен! — сказал портной, будучи, так сказать, в прощальном настроении.
      И, вдевая нитку в ушко иголки, он снова спросил:
      — Ну, так что новенького, Пирхонен?
      — Да ничего особенного… Просто я зашел узнать — не согласитесь ли вы, Кенонен, сшить штанишки моим ребятам.
      — Нет, Хейкки! Тахво Кенонен не пойдет к тебе штаны шить, — решительно отказался портной. И, вдев нитку в иголку, торжественно сказал сам о себе:
      — Тахво Кенонен намерен уйти из этого прихода и уйдет так, что на дороге пыль заклубится.
      Опираясь локтями о свои колени, Хейкки Пирхонен с удивлением смотрел на портного. Спросил его:
      — Ты что же, Кенонен, действительно собираешься уйти из нашей волости?
      — Да. Прочь отсюда уходит Тахво Кенонен! — снова сказал портной.
      — На всю нашу деревню рассердился Тахво, — заметила хозяйка.
      И портной Тахво добавил:
      — Собрался Тахво Кенонен понаведать своих бывших зазнобушек… А ну-ка, хозяюшка, поставь утюг на огонь, хочу отутюжить зад у этих штанов.
      Портной энергично помахивал иглой с ниткой. Посасывая свою трубку, Хейкки Пирхонен спросил его:
      — А ты из какой волости родом? Портной ответил:
      — Тахво Кенонен из Липери родом…
      — Ах, вот как… из Липери…
      — Из Липери… В Липери мы родились и выросли, и в Липери мы и собираемся теперь вернуться, — не без гордости произнес портной.
      — Вон как!
      — Да! Именно в Липери собирается Тахво Кенонен… А ну-ка, глотни из бутылки, чтоб в твоей башке хоть что-нибудь от этого прибавилось.
      Портной был в приподнятом настроении. Хейкки спросил его:
      — А что, у тебя в Липери имеются наследники?
      — Нет! У Тахво Кенонена нет там наследников! — воскликнул портной и тут же спросил: — А что, у тебя много детей?
      Пирхонен сказал:
      — Кажется, у меня их около полудюжины…
      — Ого!
      — Да, около полудюжины у меня их наберется… А у тебя, значит, нет ребят? Что же ты об этом не позаботился? — заинтересовался Хейкки.
      Несколько разгорячившись от вопроса, Тахво воскликнул:
      — Не дело, Хейкки Пирхонен, так говорить, будто я не позаботился об этом. Нет, Хейкки! И Тахво Кенонен заботился об этом, и за него заботились, а тем не менее остался я холостым.
      Пирхонен сказал:
      — Говорят, будто в молодости ты собирался жениться… Где же ты подумывал об этом, на родине, что ли?
      — Там у себя, в Липери…
      — Ах, вот что…
      — Именно там, на родной стороне, предполагал Кенонен жениться. И подумывал я о некой девушке Анне-Лийсе Матикайнен, которая теперь замужем за Антти Ихалайненом, — произнес портной Тахво.
      — Ах, вот о ком ты думал, Тахво.
      — О ней я подумывал… А разве ты знаешь ее, Анну-Лийсу?
      — Знал бы, если б довелось… Она тоже из Липери?
      — Да… Она дочь старика Матикайнена… Только не Антти Матикайнена, брата своего…
      — Ах, вон что… А уж я подумал — неужели она дочь своего брата!
      Портной Кенонен спросил:
      — Ну, а Антти Ихалайнена знаешь? Того, который в Муртосало живет?
      — Нет, о нем не приходилось слышать, — ответил Хейкки.
      Продолжая шить, Кенонен рассказывал:
      — На той самой девушке я и собирался жениться… Ну, а тут подвернулся ей этот Ихалайнен… Человек он не бедный… Ну, и папаша ее сорвал мое дело… Анна-Лийса вышла замуж за Ихалайнена… Вот и достался ей в мужья урод, каких мало…
      — Сама виновата, — промолвил Пирхонен. Портной, хорохорясь, сказал:
      — Да, Хейкки! Она сама выбрала себе такого мужа… Ну, а я с тех пор шью да пью… Эй, хозяюшка, неси утюг!
      Пирхонен спросил:
      — Так неужели ты никого другого не нашел, кроме этой девушки?
      Поплевав на утюг, Кенонен хвастливо сказал:
      — Ого, дорогой! Немало всего было у Кенонена…
      — Ах, были и другие?
      Кенонен провел утюгом так, что брюки задымились, и опять хвастливо сказал:
      — Были и другие у этого парня. И даже девушки из богатых домов проливали слезы о Кенонене. А одна так прямо голову потеряла из-за Кенонена — это Анна-Кайса, дочь Хювяринена…
      — Вот как… И она!
      — Она совсем обезумела. И даже теперь осталась старой девой… Нет, ты не думай, Пирхонен, что Тахво Кенонена так легко окрутить… Вот что я тебе скажу — Аину-Лийсу, которая теперь замужем за Ихалайненом, я бы взял в жены, но только не Анну-Кайсу, дочь Хювяринена.
      — Да уж ясно, не ее… А что, она тоже из Липери родом, эта дочь Хювяринена?
      — Да, и она с тех мест…
      — М-да…
      Снова выпили. Кенонен, набрав воды в рот, опрыскал брюки и опять стал гладить и похваляться:
      — Сильно плакала жена Ихалайнена, когда ей пришлось со мной расставаться и из нас двоих выбирать себе Ихалайнена…
      — Ах, плакала она? Ну, да это и понятно — как тут не всплакнуть, если вместо тебя пришлось ей вдруг выбрать себе Ихалайнена… Пожилой, наверно, этот Ихалайнен? — спросил Хейкки Пирхонен.
      Тахво продолжал бахвалиться:
      — Ну, а Анна-Лийса сказала мне: «Не грусти, дорогой Кенонен, — быть может, Ихалайнен помрет, так я тогда непременно тебя выберу». Нет, ты, Хейкки Пирхонен, только послушай, что Кенонен тебе скажет… Вот что тебе торжественно скажет Тахво Кенонен… Хотя бы на краю света находился Кенонен — его разыщет Анна-Лийса, как только помрет ее Ихалайнен…
      — Да уж ясно, она разыщет тебя… А ты что, в Липери сейчас собираешься?
      — Туда, в Липери, тянет меня моя душа. Ведь только Липери настоящая родина. Возьми бутылку, Пирхонен, и пей прямо из горлышка.
      Собственно говоря, портной Кенонен не так уж сильно преувеличивал. Кое в чем он даже говорил чистейшую правду. Анна-Кайса, дочка Хювяринена, была когда-то безумно в него влюблена. А он любил свою желанную Анну-Лийсу. И это прежнее его чувство к ней продолжало тлеть, хотя он как будто и примирился со своей судьбой. Что касается Анны-Лийсы Ихалайнен, то уж тут Тахво Кенонен сильно прихвастнул. Она, правда, была к нему неравнодушна, но вовсе не любила его до безумия. Именно поэтому Кенонен выпивал и мотался с одного места на другое.
      И вот к вечеру, закончив свою работу, он собрал свои манатки и отправился на родину в Липери, куда тянула его неспокойная душа.
 
      Между тем Юсси Ватанен шагал по двору своего дома и думал: «Не идет Ихалайнен… Неужели же Анна-Кайса отказалась от такого для нее выгодного дела?»
      Размышляя об этом, он набил свою трубку, вернулся в комнаты и спросил работницу:
      — Скоро ли будет баня?
      Старая работница Христина проворчала в ответ:
      — Надо подождать немного.
      Наступил вечер, а Ихалайнен все еще не возвращался. Юсси Ватанен все более убеждался, что Анна-Кайса по глупости отказалась. «Ах, черт ее побери, какой она фокус выкинула!» — огорчался Юсси.
      Стало темнеть. И теперь Ватанен вполне был уверен, что счастье миновало его. Тут он почувствовал обиду на Антти и даже стал проклинать его: «Вся эта затея — козни этого Ихалайнена… Черт его свел со мной на дороге!»
      Работница Христина, с грохотом двинув кастрюлю, сердито сказала:
      — Уж пора вам в баню идти… Каждый вечер приходится тут топить эту несчастную баню… И без того работы по горло.
      Ватанен вспылил. Он крикнул: — А что я вас даром, что ли, буду кормить?! Служанка швырнула ему веник и огрызнулась в ответ:
      — Прими свой веник! И давай ползи отсюда в баню, припаривай свои кости… Еще тут, фуфлыга такая, рычит и орет на меня, будто порядочный!
      Обозленная, она ушла, и тут Ватанен стал сокрушаться:
      — Черт бы побрал эту холостую жизнь. Ведь эта старая кикимора того и гляди глаза выцарапает.
      Ватанену было обидно. В бане, взобравшись на полку и сидя там в густых облаках пара, он продолжал сокрушаться:
      — Неужели Анна-Кайса совершила такую глупость, что отказалась… Неужели эта дрянь выкинула подобную штуку?
      Именно в это мгновение открылась дверь, и сам Антти Ихалайнен вошел в баню. Ватанен спросил: — Кто там? Ихалайнен?
      — Да, это я, — ответил Антти. — А ты что, никак уже паришься?
      — Да. Это Христина еще днем уговорила — хорошо бы, говорит, истопить баню… Давай раздевайся, иди сюда, попарься со мной! — радостным голосом сказал Ватанен.
      Антти разделся, поднялся на полок, уселся там и исчез, как в облаках.
      Облившись водой, он сказал Ватанену:
      — Узнал, что ты в бане, и сразу подумал — вот бы хорошо вместе попариться.
      Некоторое время оба только лишь кряхтели и пыхтели. Наконец Ватанен спросил: — Достаточно ли пару?
      — Неплохо бы еще подбавить, — ответил Антти. Ватанен поддал пару. Густые облака пара поднялись вверх. Казалось, баня вот-вот взорвется от такого обилия пара.
      Теперь в густых, непроницаемых тучах ворочались два пухлых существа, совершенно одинаковых по виду и росту. Вернее, ничего не было видно, только лишь слышалось, как веник шлепает по спинам, да еще по временам раздавалось тихое пыхтенье:
      — Пф-ф… Пф-ф… Пф-у-у…
      — Значит, это Христина уговорила тебя баню затопить? — спросил наконец Антти, отдыхая.
      — Пуф-ф… Христина… Пуф-ф… — ответил Юсси и, желая хоть что-нибудь узнать о своем деле, сказал:
      — А все-таки много получил Хювяринен за свою лошадь… Ф-фу…
      Снова молча парились.
      Наконец шлепанье веника и пыхтенье прекратились. Мужчины растянулись на скамейках и в блаженстве кряхтели:
      — Кх… Кух… Кхы…
      Через некоторое время Антти наконец сказал:
      — Дочь Хювяринела согласилась пойти за тебя.
      — Кух… Кхы… — послышалось в ответ. После чего Юсси Ватанен спросил:
      — Может, еще поддать пару?
      — Давай.
      И тут опять зашлепали веники. Никогда еще Ватанен не размахивал веником с таким восторгом, как на этот раз.
      Антти одобрительно отозвался о бане, и Ватанен согласился с ним:
      — Для крестьянина попариться в бане — это настоящая отрада.
      — Это правильно… Ну-ка, нагнись, я попарю тебя сзади, сказал Антти, и от этого предложения Юсси пришел в восторг:
      — Ну-ка, попарь!: Попарь, браток… Так… Славно? Хорошо… Так, значит, Анна-Кайса пойдет за меня… Теперь немного повыше давай… туда, где лопатки… У-ух, хорошо… А теперь немного веничком потри… И повыше, повыше немного…
      — Ну, а теперь я нагнусь… Теперь меня! — сказал раскрасневшийся Антти. И тогда Юсси стал орудовать веником, покрикивая:
      — Нагнись больше! Нагнись так, чтобы руки уперлись в скамейку, а то спина твоя уж очень трясется.
      — Веничком, веничком потри теперь, — попросил Антти.
      Согнувшись в три погибели и держась за скамейку руками, Антти снова сказал своему приятелю:
      — Девчонка сказала, что пойдет за тебя, и это очень обрадовало старика Хювяринена.
      — А как могло быть иначе… Хочешь, веничком потру эти твои толстые места?
      — Потри, пожалуйста…
      — Ляг животом на скамейку, тогда приятней будет. А то иначе уж очень твоя спина колышется, — уговаривал Юсси.
      Антти лег на скамью. Содеем уже красный, разморившийся, он все еще упрашивал приятеля:
      — Бока потри… Теперь там, пониже… О-ох, хорошо…
      — Жирная у тебя спина… как студень трясется, — сказал Юсси.
      — Моя спина еще ничего, а вот спина Пирхонена… Вот в той спине хватает жиру, — скромничал Антти.
      Поскольку речь зашла о жирных спинах, Юсси одобрительно отозвался о ленсмане:
      — Это что, твой Пирхонен… Вот спина ленсмана из Липери — вот это спина… Такую спину попарить в бане — заплясало бы все его жирное мясо…
      — Что говорить, объемистая у него спина. С такой спиной не стыдно быть ленсманом и в большой волости, — сказал Антти.
      Когда первая часть банной процедуры была закончена, Ватанен предложил:
      — Теперь давай еще раз пустим пар и обольемся горячей водой. Сначала ты возьми ковшик и обливайся.
      Опять баня наполнилась паром. Ихалайнен восторженно сказал:
      — Вот теперь чувствую, что кости мои размягчились. Славно помогает баня крестьянину.
      — Она хорошо помогает! — ответил Юсси.
      Всю прелесть бани они использовали до конца. Теперь они рядышком сидели на скамье, как банные боги на своем троне. Кожа их распарилась докрасна, и с кончиков носов скатывались на пол капельки пота. Слышалось блаженное пыхтение:
      — Пф-ф… Ф-фа… Ф-фу-у…
      Оба сидели и отфыркивались, как пара дрессированных лошадей.
      Юсси Ватанен стал философствовать:
      — Уметь жить — это большое искусство. Но чтоб в бане попариться и так, чтоб все наше грешное тело получило бы полную радость в этой земной жизни — вот тут требуется еще больше ловкости.
      Антти вспомнил покойного Симонена:
      — Вот он умел париться. И так красиво парился, что вся его родня сбегалась посмотреть на это. И все были согласны от рождественского кофе отказаться, только чтоб не; пропустить этого зрелища.
      Теперь приятели сидели рядышком в облаках пара и наслаждались покоем. Подумав. Антти сказал:
      — Интересно, имеются ли бани на небесах?
      — Ну, там им без этого, наверно, тоже не обойтись, — ответил Юсси, думая о своем.
      Наконец вся банная процедура была закончена. И вот, надевая рубашку, Юсси опять коснулся своего дела, философски сказав:
      — Ведь я подумал, когда шел в баню, что дочь Хювяринена не такая уж круглая дура, чтоб не увидеть в этом деле своей выгоды. Все-таки она к причастию была допущена, а ведь у нас в Липери не допускают к причастию круглых идиоток.
      — Нет, таких не допускают к причастию… Да ты что, дегтем, что ли, смазал свои сапоги, уж больно несетч от них? — спросил Антти.
      Юсси ответил:
      — Дегтем… Да и отец Анны-Кайсы не дурак, он бы живо ее одернул, если б она сама не догадалась согласиться… Ты штаны свои ищешь?
      — Штаны.
      — Да вот же они.
      Юсси бросил Антти его брюки, и это обстоятельство опять-таки позволило ему вернуться к радостной теме:
      — Вот, скажем, штаны стирки просят… А уж если, нет своей бабы, то как-то противно каждую неделю просить чужого человека постирать да еще платить ему за это.
      Натягивая свои штаны, он самодовольно добавил:
      — А когда дочь Хювяринена станет хозяйкой в моем доме — вся эта грязь с моих штанов исчезнет после первой же стирки и полосканья. Любо будет мне тогда надевать такие штаны!
      — Еще бы, — пробурчал Антти. Они оделись и направились к дому.

      На следующий день рано утром они стали собираться в путь за покупкой подарков к обрученью. Антти, правда, немного сожалел, что он ничего не сообщил Анне-Лийсе, однако он утешился соображением: «А что там с ней может случиться». Он расскажет ей обо всем, когда вернется.
      Во время сборов Юсси извлек из чулана бутылку, в которой плескалось что-то похожее на обыкновенную воду. Он стал взбалтывать ее, и тут-то Антти и сообразил, что именно было в бутылке.
      Когда им в свое время пришлось так дорого заплатить за мировую в деле Нийранена, они торжественно поклялись никогда впредь не употреблять спиртных напитков. И вот теперь ни тот, ни другой не захотел первым нарушить эту клятву.
      Бутылка стояла на столе, и они тайком посматривали на нее. Их мысли кружились вокруг этой бутылки. Хотелось, чтоб кто-нибудь первый нарушил зарок. Оба они обдумывали, как бы так сделать, чтоб незаметно подбить на это друг друга. Юсси снова взболтнул бутылку и стал рассматривать ее, как бы соображая, куда девать это вино. И тогда Антти спросил его:
      — А что, разве там еще осталось?
      — Еще осталось… Полбутылки…
      Немного помолчали. Но когда Антти показалось, что Юсси собирается убрать эту бутылку, он снова сказал:
      — Неужели то самое вино, которое осталось после истории с Нийраненом?
      На это Юсси уклончиво сказал:
      — Ведь вот о чем я думаю — надо бы нам взять посуду, чтоб в Йоки купить вина для свадьбы. А тут, как назло, есть еще остатки того вина, которое подбило нас поколотить старика Нийранена.
      Больше двадцати лет не дотрагивались они до этой бутылки. И вот теперь, впервые после печальной истории, прикоснулись к ней. Юсси поставил бутылку на стол. Мужчины поглядывали на нее, вспоминая былые времена. И тогда Антти сказал:
      — Хорошая была драка. Что ни говори, а четыре коровы отдали за его ребра.
      — Порядочная была сумятица. Такой уж ни разу не было после того, — вспоминал Ватанен.
      Посматривая на бутылку, Юсси сказал:
      — Придется купить вина для старика Хювяринена. Надо взять с собой посуду, чтоб зря не покупать новой. Только вот остались тут старые остаточки…
      Через мгновенье он добавил:
      — Куда бы нам девать эти остатки?
      Антти колебался еще. Он было намекнул, но уж слишком осторожно:
      — А верно, куда же это вино деть?
      Долго они крутились друг перед другом. И так как дело ни на шаг не подвигалось вперед, Ватанен наконец взял на себя решение вопроса, сказав:
      — Я так думаю, что перед отъездом можно его выпить, и тогда в этой пустой бутылке мы привезем вина на свадьбу.
      Для вида Антти немного поломался, но потом сказал:
      — Можно будет и выпить, если ты так хочешь этого… А вообще говоря, несколько глотков не превратят, конечно, умного человека в дурака.
      — Ничего плохого не случится… Тут всего-то несколько капель! — твердо сказал Юсси.
      И тут они не без осторожности выпили по одному глотку.
 
      Кобыла бежала ленивой рысцой. Теперь Юсси принялся более подробно расспрашивать о своем деле:
      — Значит, ты говоришь — шесть стогов ржи у Хювяринена?
      — Шесть… А что, там осталось еще в бутылке?
      — Есть еще.
      Приятели выпили. И тут Юсси заинтересовался некоторыми подробностями сватовства. Он стал расспрашивать:
      — А что, они тебя покормили?
      — Хорошо покормили, — ответил Антти. Юсси расчувствовался и сказал:
      — Любезные люди — вся эта семья Хювяринена…
      — Да, они очень вежливые… А что, этот придорожный участок принадлежит Микко Нийранену?
      Юсси этого не знал и потому не ответил. И помышляя о своем, спросил опять:
      — Значит, говоришь, шесть стогов у Хювяринена… Ну, а насчет других дел вы не беседовали?
      — Беседовали и о других делах… О поросятах Макконена я им рассказал, — сообщил Антти.
      — С них-то и начал ты накручивать?
      — С них начал… Кажется, там у нас в бутылке еще осталось?
      Юсси вытащил из кармана бутылку, однако без удовольствия, так как не услышал от Антти самого важного — о тысяче марок приданого. И потому опять спросил:
      — Ну, а кроме как о поросятах Макконена, вы ни о чем больше не говорили?
      — Говорили о коровах… И даже, помнится, о твоей черной корове поговорили, — сообщил Антти.
      Юсси спросил:
      — А ты сказал, что она отелилась?
      — Сказал… Гляди, не машет больше хвостом твоя лошаденка.
      Юсси мрачно молчал. Антти мог бы теперь подолгу думать, прежде чем что-нибудь сказать. Однако вино и солнце утомили его так, что он не в силах был думать. И просто так, не думая, он сказал:
      — Все-таки хорошее приданое дает Хювяринен своей дочери…
      Это было радостное известие для Юсси. Он даже не стал больше расспрашивать, так как, видите ли, решил, что это было ему сказано по просьбе Хювяринена. Он развеселился и, протянув Антти бутылку, сказал:
      — Подходящая девушка, эта Анна-Кайса, так сказать, для пожилого человека… А если еще старик дает хорошее приданое, так и вовсе раскаиваться не следует.
      Антти зевнул. Хмель начал ударять ему в голову. А Юсси стал болтлив — вино и хорошее настроение способствовали этому. Теперь он даже не прочь был рассказать о некоторых своих сердечных тайнах…
      Долго они так ехали, раза два начинали запевать, а потом Юсси вдруг стал исповедоваться:
      — По правде сказать, в молодые годы подумывал я о Кайсе Кархутар… Но хозяйство мое в то время было не в порядке, а тут случайно я встретил мою покойную старуху, у которой было немало всякого добра, так: и решил — пусть эта Кайса Кархутар выходит за Макконена…
      — Ах, вот о ком ты подумывал! — сказал Антти. Росинки слез показались на глазах Юсси от этого старого воспоминания. Смахнув их рукой, Юсси сказал:
      — О ней, о ней я тогда подумывал… А ну-ка, выпьем еще, — прервал он вдруг себя, чтоб не расплакаться. И, выпив, он снова продолжал:
      — Кайса Кархутар вышла замуж за Макконена, и люди говорят, что они теперь в Иски живут… пей еще.
      И Антти выпил, и Юсси выпил. Вино стало рассеивать грустные мысли о старой любви. И Юсси воскликнул:
      — Чертовски красивая девушка была Кархутар!.. А ну, попробуй только махнуть хвостом! — взревел он вдруг, рассердившись на свою кобылу. Ударив ее вожжами, он крикнул:
      — Гей! Шибче беги!
      — Только не мешай ей хвостом махать — в этом мире хватит места для ее хвоста, — сказал Антти и вдруг тоже гикнул: — Гей, красавица! Давай… Беги…
      Лошадь побежала полной рысью. Ехали и по временам молча прикладывались к бутылке. Наконец Юсси хвастливо сказал:
      — Пусть мне тысячу марок дадут за эту мою лошадь — и то я не расстанусь с ней… Скачи, дорогая. Давай крой, беги…
      Полным ходом неслась теперь кобыла по крутому склону.
      — Гей! — кричал Юсси.
      — Гей, гей! — вторил ему Антти.
      Когда лошадь пошла тише, Юсси стал бахвалиться:
      — Ох, и ликовать же будет дочь Хювяринена, когда Юсси Ватанен повезет ее к пастору на этой лошади… Давай обними меня, Ихалайнен… Прижмись ко мне крепче…
      — Гей, гей! — подхватил Антти.
      Теперь они ехали обнявшись и все порывались петь. Антти спросил:
      — Ты пьян?
      — Нет…
      — Ну, нет так нет… Тогда и я, значит, не пьян… Ге-гей!
      — И-и-их! — орал Юсси и вожжами настегивал кобылу.
      На дороге повстречался им один знакомый человек — Вилле Хуттунен. Он крикнул, остановив свою лошадь:
      — Тпру-у… Эй, Ихалайнен… Ватанен… Куда вы направились?
      Лошадь Юсси бежала, не останавливаясь. Хуттунен стал кричать вслед:
      — Куда едете?
      Помолвки еще не было, болтать об этом не хотелось, и поэтому Антти посоветовал Юсси:
      — Скажи, что в Америку. Юсси крикнул:
      — Ихалайнен едет в Америку. Я провожаю его… И, обернувшись к Хуттунену, снова крикнул:
      — Но, может, и я дерну в Америку, если черт потянет меня!
      Хуттунен стал причитать:
      — Господи помилуй! Что же это случилось с Антти… В Америку решил ехать… Бросил дом и жену…
      Он снова крикнул вслед:
      — А где жена твоя, Ихалайнен? Антти сказал Юсси:
      — Крикни ему, что я ее к черту бросил… Юсси крикнул:
      — Ихалайнен разлюбил свою старую бабу! Он в Америке возьмет себе молодую…
      — Кланяйся там в Липери! — крикнул Антти.
      Вилле Хуттунен торопливо погнал свою лошадь. Не без радости подумал: «Ну, сейчас мне чашечку кофейку сварит старуха Варне за то, что я первый привезу ей такие новости».
      Через некоторое время приятели встретили на дороге знакомого скорняка Кукконена, который ехал закупать овчину. Антти крикнул ему, показав рукой на себя и Юсси:
      — Эй! Эти парни едут в Америку… Гони, Ватанен, торопись, а то опоздаем!
      Скорняк долго смотрел им вслед. С удивлением думал, чего ради эти зажиточные хозяева поехали в Америку. Приятели поскакали дальше. Антти сказал:
      — Неплохая у тебя беговая кобылка. Кажется, она от жеребца Риконена?
      — Это его потомство. Гей, скачи, моя милая… Да, зажигательная игра — женитьба! — восторженно воскликнул Юсси.
      Теперь лошадь бежала вскачь. Но тут расстегнулся ремень на брюхе лошади, пришлось остановить телегу.
      И вот в тот момент, когда Юсси застегивал ремень, на дороге появился портной Тахво Кенонен.
      Антти и Юсси с досадой посмотрели на него. Ведь Юсси знал, что Анна-Кайса когда-то была влюблена в портного, и Антти тоже знал, что Тахво был его соперником, когда он сватался к Анне-Лийсе. Тотчас мужчины приняли независимый вид.
      Тахво подошел поближе, остановился у телеги и сказал:
      — Кого я вижу! Ихалайнен и Ватанен.
      — Что-то не помню я — это как будто Тахво Кенонен, — небрежно проговорил Юсси.
      Кенонен сказал, что это именно так и что он направляется в Липери.
      Тогда Ихалайнен спросил:
      — Что, как всегда, пешком тащишься?
      Вопрос был едкий, и Кенонен, слегка обидевшись, ответил:
      — Напрасно гордишься своими лошадьми, Ихалайнен. Апостол Павел всегда пешком странствовал.
      — А что несешь в своем узелочке? — с насмешкой спросил Антти.
      Кенонен не без гордости ответил:
      — Вот что я тебе скажу, Ихалайнен… В день Святой Марии пастор Юва произнес такую проповедь, что даже старуха Воутилайнен прослезилась… Заметь себе — пастор Юва был тогда одет в штаны, которые сшил ему Тахво Кенонен… А ты еще спрашиваешь — пешком ли странствует Кенонен.