– И что это все должно сделать со мной?
– Аппаратура настроена на вас, мистер Кэрлон. Если мы последуем за ней, это может привести нас к ответам на ваши и мои вопросы.
– И когда мы туда доберемся – что тогда?
– Это зависит от того, что мы найдем.
– Вы не выдаете слишком много, не так ли, полковник? – заметил я. – У меня был долгий день. Я ценю то, что вы подобрали меня с лодки, прежде чем та утонула – и я полагаю, что должен вам какую-то благодарность за спасение меня от еще одного теста из нерв-автомата. Но игра в вопросы без ответов окончательно утомила меня.
– Давайте достигнем взаимопонимания, мистер Кэрлон, – ответил Байярд. – Если бы я смог объяснить, вы бы поняли – но объяснение будет включать рассказ о том, что я не могу сообщить вам.
– Мы ходим по кругу в наших разговорах, полковник. Я полагаю, вы это понимаете.
– Круг сужается, мистер Кэрлон. Я надеюсь, что это не петля, которая захлестнет всех нас.
– Это весьма драматический язык, не так ли, полковник? Вы так произнесли это, что оно прозвучало как конец мира.
Байярд кивнул, остановив взгляд. В многоцветном свете приборов его лицо было жестким, составленным из напряженных линий.
– Именно так, мистер Кэрлон, – высказался он.
Луна поднялась, окрасив серебром дорожку на воде. Мы прошли Бермуды, увидев в отдалении огни Азор. Пролетело больше двух часов; под нами неподвижно лежал океан, пока в виду не появился берег Франции, чертовски далеко.
– Сенсоры аппроксимации сейчас работают на уровне бета, – сказал Байярд. – Мы в нескольких милях от того, что ищем.
Он двинул рычаг, и залитый лунным светом изгиб берега ушел под нас быстро, бесшумно и гладко. Мы выровнялись на высоте пары сотен футов над вспаханными полями, скользнули над черепичными верхушками крыш маленькой деревушки, проследовали вдоль узкой извилистой дороги, что прорезала ряд заросших лесом холмов. Далеко впереди на черной земле заблестела широкая река.
– Сена, – сказал Байярд, изучавший иллюминированную карту, что прокручивалась перед ним на маленьком экране, с красной точкой в центре, представлявшей нашу позицию. – Индикатор сейчас дает показания в красной зоне, чуть дальше.
Река впереди делала поворот меж крутыми берегами. На самой широкой точке стоял плоский, покрытый лесом остров.
– Что-нибудь из этого вам знакомо? – спросил Байярд. – Были вы здесь когда-либо раньше?
– Нет. Ничего особенно похожего. Просто река и остров.
– Не просто остров, мистер Кэрлон, – сказал Байярд. – Взгляните поближе. – В его голосе прозвучала нотка подавленного возбуждения.
– Там есть здание, – сказал я, разглядев массивную кучу камня, завершающуюся башнями, как у замка.
– Довольно знакомое здание – известное как Шато-Гайяр, – заметил Байярд и посмотрел на меня. – Значит для вас хоть что-нибудь это имя?
– Я слышал о нем. Довольно старое, не так ли?
– Примерно восемьсот лет.
Пока мы беседовали, челнок скользил через реку к каменным стенам и башням крепости. Байярд отрегулировал рычаги, и мы остановились, повиснув в пространстве примерно в пятидесяти футах перед высокой стеной. Там рос плющ, и сквозь темную листву просвечивал старый, как скалы над ним, камень.
– Мы в пятидесяти футах от центра резонанса, – произнес Байярд. – Это где-то ниже нас.
Стена перед нами скользнула вверх, поскольку челнок спускался вертикально. В каменной кладке виднелись узкие бойницы между обветренных контрфорсов, как когтями сжимавших каменный фасад.
Мы остановились у основания стены.
– Наша цель где-то на двенадцать футов ниже этой точки и приблизительно в шестидесяти футах на норд-норд-ост, – пояснил он.
– Значит, где-то в фундаменте, – ответил я. – Кажется, нам не повезло.
– Вы скоро столкнетесь с еще одним необычным испытанием, мистер Кэрлон, – предупредил Байярд. – Не теряйте вашей невозмутимости. – И он хлопнул по выключателю.
Вид на экране исчез в какой-то разновидности светящейся голубизны цвета газового пламени, и все-таки выглядевшей твердой. Он передвинул рычажки, и призрачная стена скользнула вверх. Линия булыжника, служившего поверхностью, проплыла мимо, как вода, поднимающаяся над перископом, и экран вернулся к твердой голубизне с ясно определенными линиями слоев, пересекаемых под углом. Несколько врезанных камней, более темная тень на голубом, как желатиновые лампы, плавающие в аквариуме, несколько изогнутых корней, бледных и просвечивающих, куски битой посуды. Экран становился темнее, почти непрозрачным.
– Мы сейчас в твердой породе, – сказал Байярд холодным тоном, как если бы показывал дома кинозвезд.
Мы остановились, и я почувствовал, будто несколько миллионов тонн планеты толкнули меня. Это дало мне странное ощущение, словно я был дымным облачком, этаким газообразным гранитом, ограниченным тонкой скорлупой.
– Машина, я бы сказал, совершенная, – проворчал я. – Что еще они может делать?
Байярд выдал легкую улыбку и дотронулся до панели управления. Текстура скалы закружилась вокруг нас, как грязная вода с просачивающимся сквозь нее мутным светом. Мы продвинулись вперед примерно на десять футов, проскользнули сквозь стену и оказались в комнатке с каменными стенами и потолком, без окон и с толстым слоем пыли на всем. После путешествия сквозь скалу здесь было почти светло, так что можно было видеть кое-какие вещи: лохмотья на стенах, оставшиеся от сгнивших гобеленов, грубо сколоченная из неровных досок деревянная скамья с кучей пыли на ней, несколько металлических блюд и кубков, украшенных узором из цветных камней, безвкусно выполненные ювелирные изделия, обломки проржавевшего железа.
– Я думаю, мы что-нибудь найдем, мистер Кэрлон, – вымолвил Байярд, и на этот раз тон был менее холодным. – Выйдем?
Он сделал что-то со своими рычагами, и мягкое гудение, о котором я уже забыл, хотя и слышал, сбежало со шкалы. Сцена на видеопласте исчезла, как будто выключился прожектор. Он щелкнул еще одним переключателем, и жесткий белый свет засиял среди черных стен, отбрасывая в углы причудливые тени. Панель скользнула назад, и мы вышли. Пол под нашими ногами был покрыт толстым ковром пыли, запах вечности в воздухе походил на запах заплесневелых книг во всех библиотеках мира.
– Старый склад, – произнес Байярд той разновидностью шепота, что исходит из потревоженной могилы. – Опечатанный, вероятно, много веков назад.
– И очень нуждающийся в метле, – добавил я.
– Одежда, дерево и кожа сгнили напрочь, за исключением того, что стащили, и большая часть металла окислилась.
Я пошевелил кучу ржавчины носком. Оставалась чешуйка размером с блюдце. Байярд опустился на колено, пошуровал в ржавчине и поднял чистый погнутый кусок.
– Это genouillere, – сказал он. – Наплечник; часть рыцарского доспеха.
Достав прибор, похожий на счетчик Гейгера с кабельным питанием, он обвел им всю комнату.
– Здесь за работой экстраординарные силы, – вымолвил он. – Отметки напряжения поля Сети вышли за пределы шкалы.
– Значит?
– Ткань реальности натянулась до точки разрыва. Это почти так же, как бесконечность в континууме – трещина в последовательности энтропии. Силы, подобные этим, не могут существовать, мистер Кэрлон, недолго, во всяком случае, без нейтрализации!
Он зафиксировал регулировку на инструменте, поворачиваясь кругом, чтобы нацелить его на меня.
– Кажется, вы представляете собой фокус сильно поляризованного потока энергии, – сказал он, подошел ближе, направляя прибор на мое лицо, повел им вниз по моей грудной клетке и остановился на какой-то вещи, находившейся на моем бедре. – Нож, – сказал он. – Могу я посмотреть на него?
Я вынул нож и вручил полковнику. Там не на что было смотреть: широкое толстое лезвие около фута длиной, у основания довольно грубое, с неуклюжей крестообразной гардой и с несоразмерной, обтянутой кожей рукояткой. Для чистки рыбы он не совсем подходил, но он находился у меня с давнего времени. Байярд держал металлический указатель напротив ножа и смотрел, не веря глазам своим.
– Откуда вы это взяли, мистер Кэрлон?
– Нашел. – Где?
– Очень давно в сундуке, на чердаке.
– В чьем сундуке? На чьем чердаке? Сосредоточьтесь, мистер Кэрлон. Это может быть жизненно важно.
– Это был чердак моего деда, за день до его смерти. Сундук был в семье с давних дней. Рассказывали, что он принадлежал предкам, бороздившим моря в восемнадцатом столетии. Я рылся в нем и вытащил наружу этот нож. Не знаю почему, сохранил его. Он не совсем такой, как все ножи, но, кажется, очень хорошо подходит к моей руке.
Байярд посмотрел на лезвие ближе.
– Здесь есть буквы, – сказал он. – Похоже на старофранцузский: Бог и моя Честь.
– Не проделали ли же мы весь этот долгий путь, чтобы изучать мой нож? – удивился я.
– Почему вы продолжаете называть это ножом, мистер Кэрлон? – спросил Байярд. – Мы оба прекрасно знаем, что это не так. – Он ухватился за рукоять оружия и поднял его. – Для ножа он слишком массивен и чересчур громоздок.
– Чем бы вы его назвали?
– Это сломанный меч, мистер Кэрлон. Разве вы не знали? Он передал его мне, эфесом вперед. Когда я взял его, Байярд взглянул на свои шкалы.
– Стрелки поднимаются до голубого, когда вы берете его в руку, – произнес он голосом, звенящим от напряжения, как буксирный трос.
Рукоять меча в моей руке задрожала. Ее тянуло, мягко, как будто невидимые пальцы тащили за него. Байярд изучал мое лицо. Я почувствовал капельку пота, стекающую вниз по левой брови.
Не знаю, каким образом, но я попытался поднять обломки, сделал шаг – давление стало сильнее. Пронзительно холодная голубая вспышка, как от статического электричества, заиграла по куску заржавленного железа на скамье. Еще один шаг… и вокруг конца моего ножа вспыхнуло слабое голубое жало. Краем глаза я видел, что все объекты вокруг меня мягко осветились в полутьме. На скамье что-то шевельнулось, посыпалась пыль. Я повернулся на несколько дюймов, движение прекратилось. Я сделал шаг в сторону – нечто развернулось следом за мной.
Байярд пальцем пошвырял пыль и поднял кусочек металла, весь в оспинах приблизительно три дюйма на шесть, скошенный с обеих краев, с желобком у центрального гребня.
– Обыкновенный кусок ржавого железа, – сказал я. – Что же заставляет его двигаться?
– Если я не ошибаюсь, мистер Кэрлон, – сказал Байярд, – это кусок вашего сломанного меча.
Глава III
– Я не верю в магию, полковник, – возразил я.
– Никакой магии, – ответил Байярд. – Между объектами тонкие отношения: влечение между людьми и неодушевленными предметами, которые играют роль в их жизни.
– Это просто старое железо, Байярд, и ничего больше.
– Объекты – часть своего окружения, – возразил Байярд. – Каждый квант энергии материи в этой Вселенной был здесь с ее зарождения. Атомы, составившие это лезвие, были сформированы прежде, чем было сформировано Солнце; они были здесь, в скале, когда первая жизнь зашевелилась в морях. Затем этот металл был добыт, выплавлен, выкован. Но сама материя должна была быть неизменной суммой всего материального Плана реальности. Комплексные взаимоотношения существуют между частицами данной мировой линии – отношения, на которые влияет использование, что, собственно, и есть предмет, который они составляют. Такие отношения существуют между вами и этим древним оружием.
Сейчас Байярд ухмылялся, как старый волк, почуявший кровь.
– Я могу сложить два и два: вы – с этой рыжей гривой и вашей психикой – да еще теперь с этим. Да, я думаю, что начинаю понимать, кто вы, мистер Кэрлон, и что вы такое.
– И что я такое?
Байярд сделал движение, указывая на комнату и массивный столб над нею.
– Этот замок был построен году в тысяча сто шестнадцатом для английского короля, – сказал он. – Его имя было Ричард, – известный Ричард Львиное Сердце.
– Это – что он такое. А что я?
– Вы, мистер Кэрлон, его потомок. Последний из Плантагенетов.
Я рассмеялся вслух от разочарования.
– Я предполагаю, следующим шагом будет предложение мне воспроизвести фамильные доспехи, пригодные лишь для памятника. Должно быть, это ваше представление о юморе, полковник. Если так, то через тридцать поколений любые связи между королем и самым последним его потомком будут несколько поверхностны.
– Полегче, мистер Кэрлон; ваше образование впечатляюще, – улыбка Байярда была угрюмой. – Ваша информация точна настолько, насколько она обширна. Но человеческое существо больше, чем статический комплекс. Есть связи, мистер Кэрлон, которые выходят за рамки Менделя и Дарвина. Рука прошлого еще может дотянуться до настоящего я будущего, чтобы влиять на них…
– Вижу. Парень с нерв-автоматом догнал меня, чтобы составить билль, который Ричард Первый посвятил своему портному…
– Потерпите минутку, мистер Кэрлон. Примите за факт то, что реальность более сложна, чем приближения, которые наука зовет аксиомами физики. Каждое деяние человека дает реперкуссии, которые распространяются по обширному континууму. Эти реперкуссии могут иметь глубочайшие эффекты – эффекты, превосходящие ваши представления об экзокосме. Вы еще не закончили со всем этими Вы вовлечены, неизбежно, нравится вам это или нет. У вас есть враги, мистер Кэрлон; враги, способные препятствовать всему, что вы можете попытаться предпринять. У меня начинает мерцать догадка, почему это может быть.
– Я допускаю, что кто-то потопил мою лодку, – сказал я, – но это все. Я не верю в обширные заговоры, нацеленные против меня.
– Не будьте самоуверенны, мистер Кэрлон. Когда я открыл, что кое-какие миссии были внесены на Р-И Три – официальное обозначение этого района – я усмотрел суть дела. Некоторые из этих миссий были относительно недавними – порядка двух последних недель. Но остальные датировались периодом почти в тридцать лет.
– Что подразумевает следующее: кто-то охотился за мной с тех пор, как мне исполнился год. Я спрашиваю вас, полковник: это разумно?
– В этом деле нет ничего разумного, мистер Кэрлон. Среди других курьезов есть и такой факт, что существование Р-И-3 не было официально известно Штаб-квартире Службы Безопасности и открылось лишь десять лет назад. – Он прервал речь, тряхнув головой, будто в раздражении. – Я представляю, что говоря все это, только добавляю к вашей путанице…
– Разве я один запутался, полковник?
– Все, что случилось, имеет только одно значение – оно является частью одного узора. Мы должны раскрыть, что является этим узором, мистер Кэрлон.
– И все это на основании ножа для чистки рыбы и куска старого ржавого железа?
Я вытянул руку, и он вложил в нее этот ржавый кусок. Его верхний конец был обломан в виде плоского V. Я почувствовал легкое притяжение, как будто эти два куска металла пытались ориентироваться один относительно другого.
– Мне кажется, мистер Кэрлон, – мягко спросил Байярд, – что вы с трудом стараетесь удержать эти два куска порознь?
Я позволил меньшему ошметку повернуться и медленно поднес его к острию ножа. Когда он был в шести дюймах, длинная розовая вспышка перепрыгнула через разлом. Тяготение усилилось. Я попытался удержать их на расстоянии, но не смог. Они двигались друг к другу, соприкоснулись… и миллионновольтный разряд скользнул вниз, заливая комнату ослепительным светом.
Лучи закатного солнечного света пробивались сквозь тучи и бросали тени поперек лужайки, поперек лиц тех, кто стоял передо мной, надуваясь высокомерием; мелкие людишки, сумевшие призвать короля к расплате. Один стоял впереди остальных, помпезный, в богатых одеждах, и торжественно читал свиток, произнося те требования, в которых заключалось желание согнуть мою королевскую власть.
К концу я позволил ему сформулировать свою измену, чтобы все могли его услышать, а затем дал свой ответ.
Из темного леса, окружавшего нас, выступили вперед мои лучники и в мертвом молчании согнули луки. И мое сердце пело, как их тетивы, когда стрелы находили свои места в сердцах предателей. И перед моими глазами были повержены фальшивые бароны, все до одного. И когда смерть была содеяна, я вышел вперед из своего павильона и посмотрел на их мертвые лица, растирая ногой ту полосу пергамента, которую они называли своей хартией.
Голоса и лица исчезли. Надо мной сомкнулись затемненные стены старого склада. Но словно прошло много лет, и комната была забытым воспоминанием из какой-то отдаленной жизни, прожитой годы назад.
– Что случилось? – резанул ухо голос Байярда.
– …Не знаю. Я слышал себя, и мой собственный голос звучал для меня странно. Что-то нашло на меня.
Я сделал усилие и стряхнул остатки тумана сознания. Байярд указывал на меня и на то, что я держал в руке. Я взглянул.
– Боже, меч!
У меня возникло ощущение, что время остановилось, а в ушах колоколом загремел пульс. Сломанное лезвие, раньше в фут длиной, сейчас было вполовину больше этого размера. Два куска металла сплавились в единое целое.
– Линия соединения настолько незаметна, – заметил Байярд, – как будто эти две части никогда не были разделены.
Мои пальцы пробежали по темному металлу. Цвет, рисунок окисления был нарушен.
– Что вы испытывали, когда это случилось? – спросил Байярд.
– Мечты, видения…
– Какого сорта видения?
– Не из приятных.
Глаза Байярда неожиданно устремились мимо меня на стену за моей спиной.
– Меч – не единственная вещь, на которую подействовало это, – сказал он напряженным голосом. – Смотрите!
Я оглянулся. На камнях, где раньше болтались одни лохмотья, висел вытертый гобелен с тусклым, грубо сработанным изображением охотника и собак. В нем не было ничего примечательного, за исключением того, что минут пять назад его здесь не было.
– Обратите внимание на рисунок, – заметил Байярд. – Большая фигура в центре носит плащ, отделанный горностаевыми хвостами – символ королевского достоинства. По моей догадке – это сам Ричард.
Он еще раз осмотрел комнату, нагнулся и подобрал что-то. Металл потемнел от возраста, но ржавчины на нем теперь не было.
– То, что здесь случилось, воздействовало на саму ткань реальности, – сделал вывод Байярд. – Реальность слепила форму, когда разрушилось напряжение Сети. Здесь находятся в равновесии фантастические силы, мистер Кэрлон; готовьтесь касанием сковырнуть один путь или другой. – Его глаза задержались на мне. – Кто-то работает над разрушением этого баланса. Я думаю, мы можем принять за аксиому, что должны противопоставить себя им.
Как только он замолчал, зазвенел звонок из челнока. Байярд прыгнул к панели и ударил по переключателям.
– С близкого расстояния на нас направлен, трассер, – рявкнул он. – Они последовали за нами сюда! Очевидно, энергия преобразования дала им точку нашего расположения для преследования.
Раздался знакомый гудящий звук; но на этот раз в нем слышались стонущие звуки, будто устройство работало под перегрузкой. Я почувствовал запах горящей изоляции, и из панели закурился дымок.
– Слишком поздно, – простонал Байярд. – Он задерживает нас подавляющим лучом. Мы не сможем сдвинуть идентичность с этой линии. Кажется, мы в ловушке!
Откуда-то возник глубокий бренчащий звук, я ощутил вибрацию пола. Из трещин в стенах всплыла пыль, поднявшаяся с пола. Металлические украшения издавали мягкий звон, падая со скамьи.
– Он прямо под нами, – сказал Байярд. – Он не дает полуфазной емкости, а использует силовую пробу, чтобы прорыть путь к нам, вниз.
– Хорошо, – сказал я. – Пусть. Двое против двоих – прекрасное сочетание.
– Я не могу упустить шанс, – сказал Байярд. – Это не только вы и я – это и машина. Она уникальная, специальная модель. И если то, что я начинаю подозревать, правда, позволить ей попасть в руки Рината было бы величайшим несчастьем.
– Рината?
Я приготовился задавать свои вопросы, но Байярд сдернул с пальца кольцо и вручил его мне.
– Это устройство управления для полуфазной машины. С его помощью вы можете держать машину вне видимости, пока она не уйдет. Это вы узнаете, когда исчезнет красный свет.
– Где будете вы?
– Я встречу его и попытаюсь направить в другую сторону от вас. Если у него возникнет хоть малейшее подозрение о том, что случилось, он сумеет обнаружить челнок и заграбастать его.
– Байярд, я остаюсь, – сказал я. – У меня есть косточка для мистера Рината.
– Нет! Делайте, как я прошу, и не спорьте, или он заберет нас обоих!
Не ожидая ответа, он шагнул из челнока наружу, и вход за ним глухо защелкнулся. Его изображение появилось на экране.
– Ну же, мистер Кэрлон! – прозвучал его голос из динамика. – Или же для нас обоих будет слишком поздно!
В стене, к которой он стоял лицом, уже появилась трещина. Время для разговоров вышло. Я нажал в кольце камень-устройство, услышал мягкое «клик» и ощутил кружение пространства меж моими костями.
Возникло мягкое, высокого тона, завывание, пошло вверх и, перейдя в ультразвук, исчезло. Очертания Байярда стали просвечивающе голубоватыми, как стена за ним. Челнок стал для него невидимым.
– Хороший человек, – произнес Байярд шепотом, но довольно ясно.
Обернувшись, он встал лицом к стене. Секция ее выпятилась и упала внутрь. Лучи дрожащего света заиграли в отверстии, через которое внутрь шагнул человек. Это был Рината, со своим лисьим лицом. Я помнил, что оставил его в бессознательном состоянии на настиле пирса в Ки Уэст пару коротких промежутков жизни тому назад; в этом сомнения не было: острые глаза, узкая челюсть, блестящие, приглаженные волосы. Но сейчас он был в шикарной белой форме, которую носил так, будто родился в ней. Но его лицо беспокоило меня не этим. Я сильно ударил его тогда, а на нем не было и следа, удостоверявшего это.
Он оглядел комнату, затем посмотрел на Байярда.
– Кажется, вы далековато от дома, полковник, – произнес он нарочито медлительным голосом – ничего похожего на горловой тембр Ринаты.
– То же самое и с вами, майор, – ответил Байярд.
– Почему вы пришли сюда – в эту конкретную точку? И как вошли? Я не вижу никакого входа снаружи. Кроме того, которым воспользовался я.
Байярд посмотрел на проломленную стену.
– Ваша тактика кажется несколько грубой для использования ее в заповедном районе, майор. Вы действуете по приказу – или ушли в дело для себя?
– Боюсь, что в настоящем вы будете отвечать на вопросы, полковник, поскольку вы под арестом. Где вы оставили ваш челнок?
– Одолжил своему другу.
– Не уклоняйтесь, Байярд. Он полностью скрылся с моих экранов меньше чем полминуты назад – точно так же, как сделал это раньше, в Мексиканском заливе. Кажется, в вашем владении находится оборудование, не известное Имперской Безопасности. Я хотел бы попросить вас отвести меня к нему.
– Ничем не могу вам помочь.
– Вы понимаете, что я могу использовать силу, если это необходимо, но не позволю субъекту по имени Кэрлон ускользнуть из моих рук.
– Боюсь, что вы уже это сделали. Малыш повернул голову.
– Льюжак, – позвал он.
Сквозь дыру в стене вошел другой, тот, который пробовал на мне нерв-автомат. Эта игрушка снова была в его руках.
– Уровень три, – приказал майор. Льюжак поднял оружие и нажал кнопку сбоку. Байярд пошатнулся и сложился вдвое.
– Достаточно, – дал отбой маленький. – Полковник, у вас возникнут значительные затруднения: отсутствие на посту без разрешения, вмешательство в официальную операцию Сети и так далее. Всему этому будет воздано по заслугам. Но если вы сейчас станете сотрудничать со мной, я думаю, что смогу пообещать в какой-то мере облегчить вашу участь.
– Вы не знаете… что говорите, – Байярд с трудом выталкивал слова наружу, что было нелегко; я знаю, что творилось с ним. – Здесь… вовлечены силы…
– Не твое дело, что вовлечено, – отрезал майор. – Я не намерен позволять человеку проскользнуть сквозь мои пальцы. Говори сейчас же, как ты сделал это? Где он спрятан?
– Тратишь… дыхание, – произнес с трудом Байярд. – Вы же чертовски хорошо знаете, что не сможете сломить меня. Я хорошо подготовлен.
Повернитесь лицом к этому – он ушел от вас. Что вы собираетесь делать с ним?
– Не будьте дураком, Байярд! Вы знаете, Империя стоит лицом к лицу с кризисом – и прекрасно осознаете, что я действую по приказу официальных лиц очень высокого ранга! Вы не только выбросите к чертям свою карьеру, но и жизнь, если выступите против меня! Сейчас я хочу получить объяснения, почему вы попали в эту точку, что ожидали совершить здесь и куда послали человека, которого я хочу видеть!
– Я попрошу вас действовать, – сказал Байярд. – И давайте кончать с этим!
– Дайте мне эту свинью! – сказал Льюжак и сделал быстрый шаг вперед, но Рината оттолкнул его назад.
– Я возьму вас в Стокгольм, Ноль-Ноль, – сказал он Байярду. – Вас поставят под расстрел за это ночное дело – я вам это обещаю!
Майор положил руку на его плечо, и они прошли сквозь пролом в стене, а полминуты спустя красный предательский свет исчез, означая, что челнок Ринаты ушел. Я щелкнул переключателем, который сдвинул меня обратно к полнофазной идентичности, дождался, пока обратно вернется цвет к вещам, после чего вышел и переключил машину назад к полуфазе. Она замерцала, как мираж, и скрылась.
Воздух еще колебался, когда устье тоннеля взорвалось. Как только пыль осела, стало видно, что тоннель плотно забит обломками скалы. Майор принял меры предосторожности, закрыв за собой вход.
Глава IV
У меня ушло четыре часа на перетаскивание острых обломков скалы, прежде чем я смог протиснуться мимо последнего куска и высунуть голову на открытый воздух за старой каменной стеной, петляющей в паутине нестриженого кустарника. Я протиснулся, глотнул немного свежего воздуха и попытался отбросить чувство, что проспал все представление. Принцип Оккама говорил мне, что простейшим объяснением этому было одно: я затянут в смирительную рубашку этакого тихого дома отдыха и выбираюсь из оперившейся системы иллюзий. Но если я видел это во сне, то сон еще продолжается. В десяти футах от норы, из которой мне удалось выкарабкаться, я обнаружил набор следов обутых ног, а через несколько ярдов следы тормозивших шин. Вероятно, здесь и парковался челнок майора – если это был майор, и у него был челнок, который парковался.
Пока я прослеживал эту мысль, из тени вышел человек по имени Льюжак, и я во второй раз почувствовал, как ломающая кости очередь нерв-автомата захлестнула меня с головой.
Я очнулся лежащим на полу перед панелью управления челноком со скованными за спиной руками. Это не была машина Байярда, так как присутствовало безошибочное окружение незнакомых шкал, циферблатов и большой, светящийся розовым экран, от которого шел звук, пронизывающий мои кости, пока не вырос до уровня слышимого.
На экране кое-что произошло. Старые стены слева возвысились и рухнули кучей обломков. Меж каменными глыбами проросли побеги. Побеги утолщились, и россыпи почернели, как обугленные, затем засияли голубым и сползли в студенистую лаву. Река разрасталась, выплескиваясь из берегов, стала черным, как нефть, морем, что распростерлось до грубого вулканического конуса, который далеко на горизонте отбрасывал красный свет. Зеленая слизь карабкалась на скалы, показавшиеся над поверхностью воды, потом видоизменилась в мох, который превратился в поганки пятидесяти футов высотой, теснившие и давившие друг друга в борьбе за подножье. Вода оседала, и новые растения показались из моря; нечто лианоподобное, похожее на извивающихся змей, выбросило себя над джунглями, и крохотные черные растения подпрыгнули к его щупальцам, разъедая его, как кислотой. Широкие листья выталкивались из-под сгнившей растительности и обертывались вокруг черных лианоедов. Я видел все это сквозь какую-то разновидность пурпурного газа боли, что совсем не облегчало кошмара.
Появилась животная жизнь: странные твари с деформированными конечностями и бесформенными телами, похожими на оплывшие восковые статуи, стояли среди больной раком растительности. Листья становились гигантскими, закручивались и опадали; чешуйчатые, деформированные деревья росли вверх – и все это при том, что твари не двигались с места. Они извивались, закручивались, переливались в новые формы. Сорокафутовая ящерица попала в объятия растения с каучуковыми, усыпанными шипами ветвями, которые ранили шишковатую спину, пока эта спина не обрела свои собственные шипы, которые прокололи колючее дерево, и оно съежилось и отпало; а ящерица сжалась в лягушковидную тварь, потом раздулась в прибрежного головастика размером с корову и утонула в тине.
Ночь под радиоактивной луной на миг засияла как белый день, затем тварь рассосалась и челнок повис в пустом пространстве, куда свет солнца доходил из-за свечения обратной стороны пыли и каменных обломков, которые вздымались в бледном гало, что, должно быть, образовывало карликовые кольца Сатурна. Затем Земля появилась вновь: пыльная равнина, где простирались низкие растения, которые толстели на глазах и обращались в путаницу кустарника с точками невысоких деревьев, больных раком.
Последние становились выше, развивались нормальные ветви и зеленые листья, атмосфера медленно очищалась, луна всплывала все выше на темном небе, полном светящихся облаков.
Льюжак отключился, звук понизился до низкого рева и замер. Человек нерв-автоматом указал мне на выход. Я поднялся и шагнул на стриженую лужайку рядом с высокой каменной стеной, той же самой, от которой мы стартовали, только сейчас здесь рос плющ и далеко вверху светились окна. Вдоль фундамента были разбиты клумбы с цветами, ухоженная тропинка выводила вниз по склону к залитым луной водам реки. Деревья исчезли, но на других местах росли другие деревья, там, где их раньше не было. За рекой светился город, но не совсем там, где он был раньше.
Мы пошли по тропинке к широкой мощеной аллее, закруглявшейся перед фасадом здания. Свет лился из открытого входа со стеклянными дверями в старом камне. Два остроглазых десантника в белых бриджах щелкнули каблуками и провели нас в высокий мраморный холл. Кажется, никто не видел ничего исключительного в пленнике, скованном кандалами и сопровождаемом вооруженными людьми.
