Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил. Ребята даже глазом не повели. Федя с Наташей вышагивали невозмутимо, будто ничего не случилось.

Но Сережа понял, что навек опозорен. Он бросил на Федю уничтожающий взгляд, сделался очень скучным, посмотрел на небо, потом начал хромать и отстал. Когда уже никто его не видел, он угрожающе замахал рукой над головой и крикнул вслед уходящим:

— Попадетесь мне!

Пока ребята идут по поселку и, сознавая всю важность момента, сохраняют решительный и в то же время равнодушный вид; пока Федя краснеет от напряжения, силясь держать ружье так, чтобы оно прикладом не задевало за щиколотку; пока на остроносеньком лице Паши нет-нет, да появится загадочная улыбка; пока Боря то и дело сбивается с чеканного строевого шага, каким, по уверению Паши, надлежало пройти по улице; пока Женя, спокойный и подтянутый, мечтательно вглядывается вперед, в будущее, а Наташа с горделивым видом взирает на монгонских мальчишек, — пока они идут таким образом по поселку, нужно познакомить читателя с новым членом экспедиции. В самом деле, давайте познакомимся с Сергеем Егорычем, возглавляющим шествие, с тем «дедушкой», к которому побежали ребята, когда, казалось, план похода в падь Золотую рухнул.

Ребята его так и звали: «дедушка». Работал он лесником и, как обычно, лесники, очень редко бывал дома. Его избушка стояла на краю нашей улицы, и частенько случалось, что неделю и больше не поднимался из ее трубы дымок. Это значило, что дедушка на работе, в лесу.

Ничем особенным дедушка не выделялся среди жителей поселка. Правда, было известно, что он хороший лесник, но в Монгоне было немало и других знаменитых людей. Машинист-пятисотник Володя, токарь-скоростник Елисеев, путевой обходчик Воробьев… По сравнению с ними дедушка даже проигрывал. Многие были награждены орденами и медалями за большие дела и героические подвиги. Ничего такого, видимо, не пришлось на долю дедушки. Кроме значка «Отличник социалистического соревнования», ничего не красовалось на его выходном костюме, в котором он появлялся в клубе по торжественным дням. Когда же ребята приставали к дедушке с вопросом о том, что он совершил великого — как можно прожить семьдесят лет и не совершить ничего замечательного? — дедушка, посасывая трубку и чуть склонив голову, словно припоминая, отвечал:

— Да… жил я, герои, можно сказать, ничего, обыкновенно. Воевать приходилось и в империалистическую, и в гражданскую. Партизанил. Работал, как положено трудящемуся советскому человеку и коммунисту. А вот великого ничего сделать и не пришлось. Все самое что ни на есть обыкновенное.

При этом дедушка смущенно шевелил усами, и ребятам было немножко жаль его.

Многие даже считали дедушку человеком угрюмым, странным. В самом деле, что-то особенное, можно сказать «таежное», было в его внешности. Странной, неповторимой была у него и походка. Ходил он неторопливо, но так, что, казалось, он все время к чему-то подкрадывается: голова слегка втянута в плечи, спина ссутулена, и все в нем насторожено и собрано — слух, зрение, руки. Ступал он совершенно бесшумно, так, что иные даже пугались. Должно быть, поэтому дедушка привык легонько покашливать, когда ему приходилось обгонять кого-нибудь. Смотрел он почти всегда в землю. Лицо хмурое и так загорело, что кажется бронзовым. Глубокие и резкие морщины делали его даже суровым. Усы — седые, подстриженные, с коричневым оттенком от табачного дыма и такие колючие и редкие, точно ершик. Удивительное было у них свойство: раздумывая, дедушка имел привычку жевать губами, отчего усы шевелились то сердито, то смущенно или насмешливо — в зависимости от настроения дедушки.

И все же, несмотря ни на что, дедушка был самый популярный человек у мальчишек нашей улицы.

Любовь ребят к дедушке объяснялась не тем, что он вовсе не так суров, каким казался с виду. Не тем, что, не имея собственных внучат, он как бы взял шефство над всеми ребятами улицы: ходил на родительские собрания, справлялся в школе об успехах своих «героев» и нередко выступал их защитником перед родителями.

Хотя все это имело значение, но основная причина популярности дедушки была в другом.

Не знаю, ребята, как у вас, но у нас в Монгоне каждый мальчишка мечтает о том чудесном дне, когда ему исполнится наконец четырнадцать лет. В этот день в славные ряды забайкальских охотников встает маленький, но, как равный к равным, новый охотник. В первый раз он открыто и гордо со своим ружьем идет на промысел. Ему уже рады и уступают место у таежного костра. К его словам прислушиваются. Прощаясь, ему подает руку старик бородач.

Мечта о настоящем собственном ружье появляется задолго до положенного срока. И вместе с нею возникает масса серьезных вопросов и забот. Какое ружье просить отца купить: ижевку или тульское, курковку или бескурковку, двенадцатого или шестнадцатого калибра? Какое ружье лучше в лесу, какое в поле? Какая дробь нужна на гуся, какая на уток? Как подойти на току к глухарю, подкараулить косача, подманить на манок рябчика? Правда ли, что если у ружья «потерялся рон», то его нужно промыть настоем ургуя — забайкальского подснежника?

Вопросов много, вопросы важные, и тут для консультации не любой охотник годится. Не годен тот, кто стреляет в первую попавшуюся птичку и в пустые бутылки. Нет веры тому, кто два выстрела подряд промазал. Интереснее послушать бабушкины сказки, чем хвастливые рассказы. Есть такие охотники, что рады всю ночь расписывать свои «успехи», а с охоты стараются прошмыгнуть незамеченными — пустой ягдташ в кармане…

Тут нужен и охотник хороший, и человек особенный. Ведь идут к нему с серьезными вопросами, и он должен отнестись к ним со всей серьезностью. Он может подумать — да, подумать. На совсем глупый вопрос имеет право рассердиться и поворчать. Но если только появится презрительная усмешка — всё! Ни один мальчишка больше к нему не придет.

Особенный, лучший охотник тут нужен и особенный, лучший человек.

Таким человеком и охотником был для наших ребята дедушка. В Монгоне не было ему равных.

Правда, одно время между ребятами и дедушкой чуть-чуть не пробежала, как говорится, черная кошка. Натура охотника едва не взяла верх. Дедушка с самым серьезным видом вдруг принялся утверждать, что никакой зверь никогда не нападет на человека первым. Никакой! Даже медведь!

Ребят так поразило это неслыханное утверждение, что они молча вышли от дедушки. А через час принесли бесчисленные вырезки из газет, в которых приводились примеры, утверждающие как раз обратное. Дедушка внимательно перечитал их, зачем-то переписал фамилии всех пастухов, путевых обходчиков, бригадиров, подвергавшихся нападению, и сказал только одно слово: «Ладно». С тех пор дедушка при таких разговорах отмалчивался. Видимо, его «ладно» означало: «Виноват. Немного подзалил».

Почему Сергей Егорыч согласился идти с ребятами в падь Золотую? Ведь он собирался куда-то ехать. На этот вопрос, конечно, легко ответить. Кто же откажется от поисков Золотой пади! Пади, где прямо на земле лежат трехфунтовые куски золота, а самый лучший уголь выходит на поверхность! Пади, которую так просят найти ее славные первооткрыватели, партизаны-герои. Разве найдется хоть один человек, который, прочитав их дневник, остался бы равнодушным к судьбе сказочной пади и ради нее не пожертвовал бы отпуском? Конечно, нет!

Так и получилось. Дедушка, что называется, «загорелся». Он предложил не затягивать сборы и выйти уже через два дня. Такой срок как нельзя лучше устраивал ребят. Хотя Федя разведал, что Алик действительно купил билет и уехал на поезде, ребята подозревали, что уехал он неспроста. На подозрение наводил багаж Алика, с которым он садился в вагон, — небольшой, но тяжелый сверток цилиндрической формы, обернутый в палаточную материю. У Феди сразу мелькнула мысль, что в свертке лежит разобранное ружье с патронами. Заглянув через окно в комнату Алика, Федя действительно обнаружил, что ружье и патронташ, всегда висевшие над кроватью, исчезли.

Угроза Алика, что он опередит наших ребят и сам откроет падь Золотую, взломанный сундук, неожиданный отъезд Алика, странной формы его багаж — все это не могло не насторожить.

Но эта тревога скоро была заглушена кипучей подготовкой к походу. От ребят не отставал и дедушка. Он первым делом поспешил к родителям и без всяких трудностей разрешил самый страшный для ребят вопрос. Поговорив с дедушкой, родители сразу согласились отпустить их в поход. Правда, пропали прежние труды — все повернулось по-новому, — но зато дело пошло быстро и дружно.

Ребят ожидал сюрприз за сюрпризом. Дедушка вручил каждому таежный костюм, походный топорик, охотничий нож и… ружье! Ружье с патронташем и запасом патронов. Даже такой выдумщик, как Пашка, не мог и мечтать об этом. Конечно, от пики и грабельных зубьев отказались без всякого сожаления. Сейчас никого уже не прельщало это универсальное оружие. Оставили и тяжелый колун. Отказались от ботинок с шипами. Но не потому, что они не годились для подъема и спуска с ледника, а потому, как сказал дедушка, что со скал можно будет спускаться по веревке.

Оставили еще много других вещей. Здесь Сергей Егорыч был неумолим. В далекий поход нужно брать все необходимое, но ни грамма лишнего. Лишний грамм, когда устанешь, кажется тяжелее килограмма. Слова дедушки для ребят, конечно, закон, но кое с чем расставаться очень не хотелось. К счастью, о продуктах и книгах дедушка думал так же, как ребята. Запас продуктов Необходим, а отдохнуть с любимой книжкой у костра — самое хорошее дело.

Уже к вечеру второго дня экспедиция была снаряжена полностью.

А сейчас, мои читатели, если не скучно, последуем за нею. Только думается, что все-таки остался у вас недоуменный вопрос: неужели в самом деле письмо из Японии? Ведь ребята и даже Володя не смогли опровергнуть доводы Паши. Неужели надо примириться с мыслью, что славные герои-партизаны томятся в тяжелом плену на далекой чужбине? Что думаем об этом мы с дедушкой?

Сергей Егорыч был огорошен не меньше Бори, когда Паша назвал эту далекую страну. Даже трубку выронил.

— Постой, постой! — сказал он опомнившись. — Тут ты, герой, прямо сказать, сочинил. Ну и сморозил, скажи пожалуйста! Ты уж, герой, со мной так не шути. Вон даже трубка упала. — И дедушка рассмеялся, приняв, видимо, всё в шутку.

Но Паша не думал шутить.

— Эх, дедушка! — с глубокой печалью укорил он. — Вы еще смеетесь… Думаете, весело в японском плену?

— Да ты, никак, всерьез? — опешил Сергей Егорыч.

— А откуда же письмо? — вопросом на вопрос ответил Паша.

— Так сразу из Японии?.. — растерянно пробормотал дедушка.

— Из Японии!

Сергей Егорыч разжег трубку и сел, склонив, как всегда при большом раздумье, голову и шевеля усами. Он думал долго — минут, наверное, десять — и все хмыкал про себя. Паша меж тем высказал все свои неотразимые доводы. Дедушка только искоса посматривал на него.

Неизвестно, что бы он ответил, если бы в комнату вдруг не вбежал со своей неизменной сумкой почтальон.

— Как раз вовремя, Васильич! — обрадовался дедушка. — Послушай-ка, что парень городит.

— Давай, давай! Послушаем. — Почтальон, вздернув вверх свою похожую на мочало бородку, с удовольствием пичкал свой нос табаком.

Паша и ему начал доказывать.

Почтальон высоко поднял сначала одну бровь, затем другую. Потом рассыпал в воздухе, не донеся до носа, очередную понюшку табаку и строго посмотрел на чихнувших за него Федю и Женю, перебивших этим Пашин рассказ.

— Слыхал? — тревожно спросил дедушка.

— Правильно! — воскликнул вдруг почтальон. — Вот это, брат, да! Вот кто рассудил так рассудил!..

— Постой, постой! — перебил его Сергей Егорыч. — Какое же правильно? Кажется мне, что и ты ничего доказать не сможешь.

— Я? Не смогу? — Почтальон со снисходительной усмешкой посмотрел на дедушку. — Хоть сей секунд! Но тут и доказывать нечего. Все правильно…

— Постой! — опять перебил дедушка. — Как же правильно? Не признаю я вашей Японии — и всё тут! Только прошлый год война закончилась, расколотили мы вдребезги всю японскую армию, в плен позабирали у них генералов и солдат. Так неужели они, битые, будут держать под арестом наших партизан, захваченных еще двадцать шесть лет назад, в гражданскую войну?!

— Не спорь, не спорь, старина! Против научной фантастики — ни-ни-ни! У Жюля Верна почище бывает.

— Бывает? — услыхав знаменитое имя, менее недоверчиво спросил дедушка.

— Еще как!.. Позвольте, молодой человек, пожать вашу руку. Я с вами согласен. Наверное, японская полиция подальше запрятала наших партизан, куда-нибудь в пещеры… Очень просто!..

Как видим, Паша и стариков убедил, хотя Сергей Егорыч, проводив почтальона, долго ворчал про себя и все сердито шевелил усами.

А меня Паша убедил? Нет, я не убежден. Из Японии!.. Хоть какие бы доводы ни приводил Паша — не поверю. Но спорить с ним не берусь. Разве его переспоришь?

Чувствую, что и читатель рвется сказать свое слово.

«Эх, вы! Не могли догадаться! Ведь письмо-то перед вами было? Посмотрели бы на почтовый штемпель — а только».

Ну конечно, же! Так и я думал. И, надо сказать, что больше всего я надеялся на Борю. Он один все еще не сдавался и при каждом упоминании Страны Восходящего Солнца жестоко царапал затылок и косился на Пашу. Я ждал, что Боря вот-вот посмотрит на штамп. Но он не догадался. Держал конверт в руках, крутил его, а на штамп никакого внимания.

Да, товарищи читатели, оказался я перед вами в очень трудном положении. Ведь обязан же я сказать вам в конце концов точно и определенно, где находятся герои-партизаны, авторы письма. Но как я скажу, если Паше не верю, сам не знаю, а Боря не догадывается изучить конверт.

Ба! Да ведь мы с вами все вместе еще одну штуку прозевали! Правда, это менее значительный, но тоже непонятный факт. Кто видел, что дедушка ходил в магазин? Никто. В таком случае, откуда у него появились пять новеньких ижевок? Не оружейный же склад у него на квартире! И почему ровно пять, а не шесть и не четыре? Почему?

Но стойте, стойте… Неужели? Ура! Боря наконец додумался. Хоть он и «тихо», по выражению Паши, думает, но добрался-таки! Сейчас узнаем, откуда письмо!

— Штамп! — хлопнул себя по лбу и с несвойственной ему горячностью закричал Боря. — Штамп! Давайте конверт. Сейчас покажу тебе, Пашка, Японию!

— Штамп! — тоже обрадовался и нисколько не смутился Паша. — Сейчас и я тебе по-настоящему докажу, что из Японии.

— Штамп! — воскликнул дедушка и остальные ребята.

Все подскочили к столу. Через мгновение переглянулись. Затем одновременно заглянули под стол, встретились там глазами, выпрямились и опять переглянулись. Конверт… исчез.

Лежал! Только сейчас лежал на столе — и не стало. Дневник здесь, письмо здесь, а конверта нет. Паша был поражен не меньше Бори, но Боря не поверил в его искренность. Он обыскал Пашу — конверта нет. В Феде проснулся дух разведчика: он принюхивался, приглядывался — никаких следов. Перевернули всё вверх дном.

Сбегали к почтальону, к дяде Васе. Тот сказал, что очень сожалеет, но не предвидел такого случая и на штамп не посмотрел. Сергей Егорыч, думая, должно быть, что кто-нибудь из ребят сыграл с ним, стариком, шутку, угрюмо насупился и молча пускал дым. Ребята сбились с ног, стараясь доказать, что они совсем не виноваты. Но чем докажешь?

Фу-у! Ничего не понимаю… Ничего! Что такое у нас начинает твориться? Кто взял конверт? Кто позволил себе шутить в таком важном деле? И как быть теперь? Ведь рухнула единственная надежда! Как узнаем, где находятся славные партизаны?

Но ничего не поделаешь. Вернемся лучше к экспедиции. Пойдем искать падь Золотую. Путь до нее далек, страниц впереди много, должно же где-нибудь все открыться.

Экспедиция прошла поселок. Один за другим отставали провожающие. В последний раз родители крепко поцеловали и обняли ребят. В последний раз сказали:

— Смотрите, осторожнее, ребятки! Не простужайтесь!..

Колонна еще раз остановилась, когда Сергей Егорыч прощался с почтальоном.

— Посидим перед дорогой. По старому обычаю, — строго сказал почтальон.

Все уселись на траву. Через несколько минут встали. Старики обнялись. Почтальон совсем скрылся в объятиях дедушки — такой был маленький и худенький.

— Ты того… — проговорил почтальон, теребя свою реденькую, похожую на мочало бородку.

— И ты того… — ответил Сергей Егорыч, пощипывая колючие усы.

Экспедиция осталась одна: шесть человек, лошадь, голубь — больше никого. Правда, еще некоторое время за ней следовала по меньшей мере половина монгонских собак. Но, отгоняемые криками: «Пошли домой! Назад! Марш домой!», собаки постепенно отставали и наконец все исчезли. Только одна собачонка еще долго сидела на шоссе, не решаясь бежать за экспедицией и не находя в себе силы вернуться домой. Федя часто и грустно оглядывался на нее, пока ее не скрыл поворот.

…Колонна свернула с шоссе на тропу, поднялась на гору и остановилась. Внизу лежал Монгон. Вот родная улица. Вот школа. Клуб. Станция. Магазин. Вот в темной зелени тополей дом, где остался прикованный к постели Володя.

На железнодорожных путях — составы. Пуская в воздух белый хвостик дыма, хлопотливо бегает маневровый паровоз. По зеленому лугу вьется зеркальной змейкой Тихая. Далеко под лесом, точно кто обронил серебряный полтинник, поблескивает на солнце Коноваловское озеро. А вон на берегу Тихой одинокий, маленький домик — покинутый и заброшенный штаб.

Тропа стала спускаться вниз. Монгон скрылся из виду. И впереди и сзади экспедиции был лес. На севере, над слоями далеких, затуманенных дымкой синих гор, белела, точно облачко, покрытая снегом вершина Цаган-Хадайского хребта. На этой далекой вершине закопано описание дороги к пади Золотой.

— Ну, ребята, — радостно и широко улыбнулся Женя, — пошли!

— Пошли!..

Они ускорили шаг, догоняя дедушку.

Скоро всех скрыл лес.