Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Джордж Смайли - Портной из Панамы

ModernLib.Net / Шпионские детективы / Ле Карре Джон / Портной из Панамы - Чтение (стр. 24)
Автор: Ле Карре Джон
Жанр: Шпионские детективы
Серия: Джордж Смайли

 

 


Все эти заявления Пендель выслушал крайне внимательно, улавливая в каждом предложении послание свыше, даже если общий его смысл был не совсем ясен. И постепенно полицейские разошлись, толпа тоже поредела. Старуха присела рядом с мужем и обняла его за плечи, а Пендель направился к единственному на улице дому, чьи окна не были освещены, твердя про себя: я уже умер. Я тоже мертв, как и ты, Мики, а потому не думай, что твоя смерть может меня напугать.

Он постучал, но никто не отозвался, хотя все прохожие и обернулись на этот стук, потому что какой дурак станет молотить в дверь в самый разгар праздника? И он перестал стучать, просто стоял на крыльце и старался держать лицо в тени. Дверь была закрыта, но не заперта. Он повернул ручку и шагнул внутрь, и первой мыслью было, что он вернулся в сиротский приют. И скоро Рождество, и он снова играет роль волхва в сцене рождения Иисуса, держит в руках посох и лампу, а на голове у него красуется старый коричневый тюрбан, который кто-то пожертвовал бедным. Вот только другие актеры в доме, куда он вошел, стояли не на своих местах, и еще кто-то похитил святого младенца.

Вместо хлева — пустая комната с плиточным полом. Освещена она отблесками фейерверка, бушующего на площади. И еще там находилась женщина в шали, она склонялась над колыбелькой, поднеся к подбородку молитвенно сложенные руки. Очевидно, то была Ана, решившая покрыть голову в знак траура. Но колыбелька при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не колыбелькой. Это был Мики, лежавший лицом вниз, как она и описывала, Мики, распростертый на кухонном полу, лицом вниз и задом кверху, и рядом с его щекой лежала карта Панамы и тут же — пистолет, наделавший все это. Пистолет лежал, и ствол его указывал на пришельца, точно обвиняя его во всем. Точно говоря всему миру то, что мир и без того знал: вот он, Гарри Пендель, портной, поставщик сновидений, изобретатель людей и способов побега, убил свое собственное творение.

Постепенно глаза Пенделя освоились с неверным мигающим светом, с этими отблесками и сполохами огней фейерверка и уличных фонарей, и он начал различать другие свидетельства того, что натворил Мики, снеся себе выстрелом полчерепа, — на плиточном полу, на стенах. И даже в самых странных и неожиданных местах, к примеру, на комоде с грубой мазней, изображавшей пиратов, пирующих со своими любовницами. Именно эта картинка и подсказала ему первые слова, с которыми он обратился к Ане, скорее практического, нежели утешительного характера.

— Надо чем-то занавесить окна, — сказал он.

Но та не ответила, даже не шевельнулась, не повернула головы. И это подсказало Пенделю, что и она в каком-то смысле тоже умерла. Смерть Мики убила и ее, нанесла ей непоправимый урон. Ведь она пыталась сделать Мики счастливым, убирала за ним, делила с ним постель, и вот теперь он застрелил ее, взял на себя такой труд. И на долю секунды Пенделя охватил гнев. Он почти ненавидел Мики, винил его в акте чудовищной жестокости, причем не только по отношению к собственному телу, но и к близким, жене, любовнице, детям, и, разумеется, к нему, самому лучшему своему другу, Гарри Пенделю.

Затем он вспомнил, что и на нем лежит ответственность, вспомнил, как выставлял Мики великим деятелем сопротивления и шпионом. И пытался представить, что почувствовал Мики, когда к нему заявилась полиция и пригрозила, что он снова сядет в тюрьму. И осознание собственной вины было столь глубоко и очевидно, что в сравнении с ним все недостатки и грехи Мики, в том числе и самоубийство, стали казаться просто смехотворными.

Он дотронулся до плеча Аны и, поскольку она вновь никак не прореагировала, решил, что пора предпринять более кардинальные меры. Эту женщину надо немного расшевелить. И Пендель подхватил ее под мышки, поставил на ноги и держал, и она казалась такой неподвижной и холодной, прямо как Мики. Очевидно, ее тело занемело от долгого пребывания в одной позе, а может, созерцание неподвижности, в которой пребывал возлюбленный, каким-то образом передалось и ей. По природе своей она была подвижной, веселой и игривой девушкой, такой, во всяком случае, запомнил ее Пендель, и ей никогда в жизни не доводилось долго созерцать столь неподвижные объекты. «Сперва кричала, плакала и жаловалась, — подумал Пендель, вспомнив их телефонный разговор, — а потом в ней что-то словно сломалось и она впала в ступор. И еще просто замерзла, пребывая так долго в одной и той же позе, вот почему она такая холодная на ощупь, вот почему так громко стучат у нее зубы, и вот по какой причине она не отреагировала на мои слова об окнах».

Он огляделся — в поисках чего-нибудь горячительного, что можно было бы ей дать, но увидел лишь три пустые бутылки из-под виски да полбутылки сухого вина. И решил, что последнее в данном случае не выход. Тогда он подвел ее к креслу-качалке, усадил, нашел коробок спичек, включил газ. Потом обернулся и увидел, что взор ее вновь устремился в сторону лежащего на полу Мики. А потому пришлось пойти в спальню, снять с кровати покрывало и прикрыть им голову Мики, и тут впервые за все время он ощутил теплый и ржавый запах крови, превалирующий над вонью кордита, запахами еды и дыма, что врывались в комнату с веранды. А с площади доносились разрывы и хлопки, и испуганно визжали девушки при виде того, как их парни до последней секунды держали хлопушки в руках, перед тем как бросить им прямо под ноги. И за всем этим, при желании, могли бы наблюдать Ана и Пендель, стоило только им оторвать взгляды от лежавшего на полу Мики и выглянуть на улицу, где царило веселье.

— Убери его отсюда, — пробормотала она из кресла-качалки. А потом добавила, уже громче: — Отец просто убьет меня. Убери его отсюда. Он английский шпион. Так они сказали. И ты тоже.

— Тихо, — одернул ее Пендель и сам себе удивился.

И внезапно Гарри Пендель изменился. Нет, он не стал другим человеком, он наконец стал собой, сильным и собранным мужчиной. В этом луче озарения он увидел за меланхолией, смертью и неподвижностью великое подтверждение тому, что жизнь его есть жизнь артиста, акт симметрии и открытого неповиновения, мщения и примирения, величественный прыжок в те сферы, где все огорчительные и мелочные ограничения, свойственные реальности, сметаются потоком истины. А она, эта истина, есть не что иное, как порождение его творческого воображения.

И, должно быть, ощущение это отчасти передалось и Ане, потому что после нескольких глотков кофе она поставила чашку и присоединилась к Пенделю в его богоугодном деле: наполнила таз водой и плеснула туда дезинфектанта, затем принесла щетку, большую пористую губку, несколько рулонов туалетной бумаги, салфетки, жидкое мыло, потом зажгла свечу и поставила ее пониже, чтобы пламя не было видно с улицы. А там тем временем праздник разгорелся с новой силой, в воздух взлетали все новые фейерверки, и какие-то гринго громко объявляли о том, что королева красоты выбрана. А затем появилась и она сама — проплыла по площади в белой мантилье, белой короне из жемчуга и цветов, белые плечи обнажены, глаза гордо блистают. И, боже, до чего ж хороша была эта девушка, просто ослепительная красотка! Ана с Пенделем даже на миг прервали свои труды, чтоб полюбоваться, как проплывает она внизу в сопровождении своей свиты из нарядных мальчиков, хорошеньких девочек и целого моря цветов, которых бы хватило на тысячу похорон Мики.

А затем они снова вернулись к работе, терли, скребли, драили и мыли плиточный пол, и вода в тазике почернела, и пришлось сменить ее, а потом еще раз и еще. И Ана трудилась с огромным рвением, которое всегда отмечал в ней Мики — хорошая девушка, говорил он, в постели так просто огонь, ненасытна, и в ресторане тоже. И вскоре вся эта чистка и мытье, видимо, привели ее к оргазму и очищению, потому что она принялась болтать, жизнерадостно и беспечно, точно Мики не умер, а вышел на минутку принести еще бутылку или быстренько выпить по глотку виски с приятелем на одной из освещенных веранд по соседству. Где, кстати, собрались целые толпы зрителей, приветствовавших королеву красоты восторженными криками и аплодисментами. Вот чем все они занимались, а не лежали лицом вниз на плиточном полу, с прикрытой покрывалом головой и приподнятым задом, да еще с протянутой к пистолету рукой. Оружие Пендель, незаметно для Аны, подобрал и сунул в ящик буфета — на всякий пожарный, вдруг пригодится.

— Смотри, смотри, а вон и священник! — воскликнула болтушка Ана.

В центре площади появилась группа мужчин в белых панабризах, они важно выступали в окружении других мужчин, в черных очках. «Вот как я сделаю это, — подумал Пендель. — Притворюсь одним из охранников».

— Нам нужны бинты, — сказал он. — Посмотри в аптечке.

Бинтов там не оказалось, и они разрезали простыню.

— Мне придется покупать и новое покрывало, — заметила девушка.

Через спинку кресла был переброшен красный смокинг Мики от «П и Б». Пендель порылся в карманах, достал бумажник Мики и протянул Ане пачку банкнот — должно хватить и на новое покрывало, и на приятное времяпрепровождение.

— Как Марта? — спросила Ана, сунув деньги за корсаж.

— Спасибо, замечательно, — ответил Пендель.

— А твоя жена?

— Спасибо. Тоже хорошо.

Чтоб забинтовать голову Мики, было решено поднять его и посадить в то самое кресло-качалку, где недавно сидела Ана. Но сперва они застелили кресло полотенцами. Пендель нагнулся и перевернул Мики, и Ана вовремя успела добежать до туалета, где принялась блевать, не закрыв дверь и смешно отведя правую руку с растопыренными пальцами, словно показывая, что все о'кей. Пока она занималась этим делом, Пендель наклонился к Мики, снова вспомнил Паука и попробовал сделать другу искусственное дыхание, хоть и понимал, что, сколько ни целуй и ни дыши ему в рот, все равно не оживить, и плевать на перепуганных надзирателей, которые кричали и подначивали Пенделя: давай, давай, ты уж постарайся, сынок!

Но по большому счету Паук никогда не был таким другом, как Мики, не был он и первым клиентом Пенделя, ни товарищем по заключению из далеких прошлых времен, ни узником совести при Норьеге, потому что всякую совесть выбили из него давным-давно. Паук никогда не проходил в тюрьме через все круги ада, не был там свежей приманкой для разного рода психопатов, готовых сожрать человека живьем. Паук спятил, потому что привык трахать минимум двух девушек на дню и по три — в воскресенье, и перспектива провести пять лет, не трахнув ни одной, была равносильна для него мучительной голодной смерти. И Паук повесился, и при этом еще обкакался, и висел с высунутым языком, что делало процесс искусственного дыхания еще более затруднительным. В то время как Мики повел себя намного пристойнее, уйдя из жизни, и выглядел гораздо презентабельнее, если не считать черной дырки в голове, не считаться с которой, впрочем, было невозможно.

Но тут Мики, товарищ Пенделя и жертва его предательства, вдруг проявил упрямство. Когда Пендель подхватил его под мышки, он нарочно сделался тяжелее, чем был, и Пенделю пришлось применить недюжинную силу, чтобы рывком сдвинуть его с места и одновременно не дать упасть обратно, когда Мики находился в полуприподнятом положении. А затем пришлось немало похлопотать и извести целую кучу самодельных бинтов, чтоб привести его голову в мало-мальски пристойный вид. Но неким непостижимым образом Пендель все же справился с этим и, когда Ана вернулась из ванной, тут же приспособил ее к делу — велел приподнять нос покойника так, чтоб можно было пропустить бинты под ним и над ним и в то же время оставить дырочку, чтоб дышать. Что было занятием столь же бесплодным, как в свое время заставить дышать Паука, делая ему искусственное дыхание, правда, в случае с Мики это было более оправданно. И еще, обматывая бинтами голову друга, Пендель оставил маленькую щелочку для глаза, чтоб Мики мог видеть, потому что Мики, спуская курок, держал этот глаз широко открытым, и смотрел он прямо и строго. Итак, Пендель закончил с перевязкой. А потом с помощью Аны пододвинул кресло, в котором сидел Мики, как можно ближе к входной двери.

— Знаешь, у людей в моем родном городе серьезная проблема, — призналась вдруг Ана, проникшись к Пенделю и, видимо, решившись поделиться с ним самым сокровенным. — Их священник «голубой», они его просто ненавидят. А священник из соседнего городка трахает всех девчонок подряд, и они его обожают. В провинциальных городках всегда проблемы. — Она умолкла, чтобы перевести дух, затем продолжила: — А тетя у меня страшно строгая. Она пожаловалась самому епископу, написала письмо, где говорила, что священники, которые трахаются, не соответствуют занимаемому положению. — Ана заразительно расхохоталась. — И знаешь, что ответил ей епископ? «Попробуйте сказать это моей пастве и увидите, что они с вами сделают».

Пендель тоже засмеялся.

— Похоже, епископ у вас хороший, — заметил он.

— А ты мог бы стать священником? — спросила она и игриво подтолкнула его в бок. — Вот мой брат, он жуть до чего религиозный! «Ана, — говорит он мне как-то, — думаю, я стану священником». «Да ты совсем рехнулся, — говорю я ему. — У тебя даже девочки никогда не было». Вот в чем его проблема. Может, он тоже «голубой».

— Запрешь после меня дверь, и никому не открывай, пока я не вернусь, — сказал Пендель. — Договорились?

— Идет. Запру дверь.

— А я постучу условным стуком. Три раза тихо и один громко. Поняла?

— Так сразу и не запомнишь.

— Ты уж постарайся.

И Пендель, чтоб окончательно ободрить и развеселить девушку, развернул ее и заставил полюбоваться их великим совместным достижением: идеально чистые стены, пол и мебель, а вместо мертвого любовника — еще одна жертва несчастного случая, фейерверка в Гуараре, с плотно забинтованной головой и широко открытым глазом, стоически сидящий у дверей в ожидании, когда его старый друг и приятель подгонит к дому внедорожник.

Пендель вел машину с черепашьей скоростью через толпу ангелов, и ангелы хлопали по капоту, как по заду лошади, и кричали: «Шевелись, гринго!», и бросали под колеса петарды. И пара каких-то парней запрыгнула на задний бампер и сделала неудачную попытку затащить на капот красавицу принцессу, но та испугалась, что испачкает свою нарядную белую юбку, да и Пендель ее не поощрял, поскольку у него не было времени подвозить красавиц. Но в целом путешествие прошло довольно гладко и дало ему время поразмыслить над своим планом и усовершенствовать его. Ибо кто как не Оснард, обучая шпионскому ремеслу, вбивал ему в голову, что время, потраченное на подготовку, всегда окупится. И что страшно важно научиться глядеть на операцию как бы глазами всех ее участников и задавать себе такие, к примеру, вопросы: Что делает он?что делает она?Кула отправится каждый из них, когда все закончится? Ну и так далее, в том же духе. Он постучал в дверь — три раза тихо и один громко, но никто не ответил. Тогда он постучал еще раз, и услышал веселый возглас «Входите!». И Ана приоткрыла дверь, не полностью, потому что мешало кресло с Мики. И он в свете с улицы увидел, что она причесалась и надела чистую блузку, открывавшую плечи, как у других ангелов, и что двери на веранду распахнуты настежь, и в них врывается запах кордита, а запаха крови и дезинфектантов больше нет.

— У тебя в спальне письменный стол, — сказал он ей.

— Ну и что?

— Посмотри, найдется ли там чистый листок бумаги. И еще карандаш или ручка. Напиши крупными буквами «Скорая помощь», чтоб можно было вставить под ветровое стекло.

— Ты хочешь притвориться, что ты «Скорая»?Здорово придумано, ничего не скажешь!

И она танцующим шагом удалилась в спальню, а Пендель достал из ящика пистолет Мики и сунул его в карман брюк. Он ничего не смыслил в огнестрельном оружии, а этот пистолет хоть и казался с виду небольшим, но назначение свое вполне оправдывал — об этом свидетельствовала дырка в черепе Мики. Затем, после недолгих размышлений, он снова полез в ящик кухонного буфета, достал нож с зубчатым лезвием и, прежде чем спрятать и его, завернул в бумажное полотенце. Ана вернулась донельзя довольная собой: она нашла детский альбом для рисования и цветные карандаши. Единственная проблема заключалась в том, что она в спешке забыла приписать последнюю букву к слову «ПОМОЩЬ». Но все равно, знак получился яркий и понятный, и Пендель взял у нее листок, спустился вниз к внедорожнику, заложил за ветровое стекло и еще включил аварийную мигалку, чтоб люди, столпившиеся на улице, расступались бы и давали машине дорогу.

Тут на помощь Пенделю пришло чувство юмора. Начав подниматься по ступенькам, он обернулся к зевакам, улыбнулся им всем и молитвенным жестом сложил руки, словно призывая их тем самым к терпению. Потом поднял палец, давая понять, чтоб подождали секунду, распахнул дверь и зажег свет в холле, чтоб всем стала видна забинтованная голова Мики и один широко открытый глаз. Тут свистки и улюлюканье стихли.

— Сейчас я его подниму, а ты накинь ему на плечи пиджак, — сказал он Ане. — Нет, погоди. Не сейчас.

Пендель нагнулся, принял позу штангиста, напомнил себе, что он сильный, что он просто убийственно силен и что вся сила сосредоточена у него в бедрах, ягодицах, в мышцах живота и плечах. А также что в прошлом ему не однажды доводилось тащить пьяного Мики домой на спине. Вот и эта ситуация почти ничем не отличалась, разве что Мики не потел, не блевал и не ругался. И не просил отправить его в тюрьму — под тюрьмой подразумевалась жена.

Напоминая себе об этом, Пендель подхватил Мики под мышки и рывком поставил на ноги, но должной силы в бедрах, ягодицах и прочем не оказалось, к тому же ночь выдалась жаркая и влажная, и тело просто не успело закоченеть, что значительно осложняло ситуацию. Пендель едва не надорвался, помогая своему другу переступить через порог, а затем, держась одной рукой за перила и используя всю силу, которой наградил его господь, свел вниз, к внедорожнику, преодолев четыре ступеньки. Теперь голова Мики покоилась у него на плече, и он отчетливо ощущал просачивающийся через бинты ржавый запах крови. Ана накинула на плечи Мики пиджак, и теперь Пендель не совсем понимал, зачем заставил ее сделать это. Правда, пиджак был очень хороший и ему была невыносима сама мысль о том, что Ана может отдать его первому встречному нищему. Ему хотелось, чтоб пиджак сыграл свою роль в славе Мики, потому что идем мы сейчас, Мики — уф, третья ступенька! — идешь ты сейчас к своей славе. И должен выглядеть соответствующе, первым на деревне парнем, самым красивым и нарядным героем, которого когда-либо видели девушки.

— Беги вперед, открой дверь машины! — крикнул он Ане. При этом Мики в свойственной ему непредсказуемой манере и упрямстве чуть не испортил все дело — качнулся вперед и едва не слетел с нижней ступеньки. Но Пендель мог и не волноваться. Внизу уже поджидали двое парней с протянутыми руками, Ана успела приспособить их к делу. Ана принадлежала к тому разряду девушек, которым всегда, чисто автоматически, удавалось приспособить к делу любого мужчину.

— Эй, вы, поаккуратней! — строго приказала она им. — Он, должно быть, вырубился.

— Да у него глаза открыты, — заметил один парнишка. Это был классический пример заблуждения, основанного на том, что если видишь один открытый глаз, стало быть, где-то рядом имеется и второй такой же.

— Пригни ему голову, — распорядился Пендель.

Но это пришлось сделать самому, парни не решились, лишь неуверенно переглядывались. Пендель откинул спинку сиденья, сунул Мики в машину головой вперед, пристегнул ремнем, захлопнул дверцу, поблагодарил парней, взмахом руки поблагодарил водителей машин, что выстроились в ожидании, пока он отъедет, и уселся за руль.

— А ты иди на праздник, — сказал он Ане.

И тут же спохватился. Теперь он не имел права командовать ею. Она снова принадлежала самой себе, и горько плакала, и твердила, что Мики никогда в жизни не сделал бы ничего такого, что заслуживало бы преследования со стороны полиции.

Ехал он медленно, что вполне соответствовало настроению. К тому же Мики, как сказал бы дядя Бенни, заслуживал уважения. Замотанная бинтами голова моталась из стороны в сторону, когда машина подпрыгивала на ухабах, и если б не ремень безопасности, удерживающий на месте, Мики давно бы всем телом навалился на Пенделя, что прежде случалось в их жизни частенько. Руководствуясь указателями, Пендель вел машину по направлению к больнице, включив мигалку и сидя за рулем подчеркнуто прямо, как всегда сидели водители «Скорых», проносившихся по Лиман-стрит.

«Так, теперь скажи, кто ты?» — спрашивал Оснард на занятиях, проверяя, насколько хорошо Пендель усвоил свою легенду. «Я врач, гринго, приписан к местной больнице, вот кто я, — отвечал он. — И в машине у меня серьезный больной, состояние критическое, так что не мешайте мне, пожалуйста, не отвлекайте от дороги».

На контрольно-пропускных пунктах полицейские расступались и пропускали его. Один офицер даже остановил поток встречных машин, из уважения к пострадавшему. Но сей жест оказался бесполезным, поскольку Пендель проигнорировал поворот к больнице и продолжал ехать прямо на север по той же дороге, какой добирался сюда. Назад, через Читре, где креветки откладывали яйца в стволы мангровых деревьев, через Саригуа, где росли маленькие ночные проститутки-орхидеи. На подъезде к Гуараре движение было довольно интенсивным, теперь же машин почти не попадалось. Они были совсем одни, не считая чистого неба и молодого месяца, лишь Мики и он. На повороте к Саригуа он заметил бегущую по дороге чернокожую женщину. Она была без туфель, а на лице ее застыл неописуемый ужас. Она умоляла подвезти, и Пендель, отказав ей, почувствовал себя распоследним подлецом на свете. Но шпионы, находящиеся на ответственном задании, не подвозят никого, в том числе и женщин, что он уже доказал в Гуараре. Пендель продолжал ехать дальше, дорога начала подниматься в гору, а впереди, между холмами, возник белесый просвет.

Он знал здесь каждый уголок. Мики, как и Пендель, тоже любил море. Нет, действительно, если вдуматься, море всегда оказывало на него успокаивающее действие. Наверное, поэтому жизнь его в Панаме протекала так мирно и ладно, вплоть до появления Оснарда. «Гарри, мальчик, ты можешь выбрать свой Гонконг, Лондон или там Гамбург, лично мне без разницы, — говорил дядя Бенни во время одного из визитов в тюрьму. А потом ткнул пальцем в перешеек в карманном атласе „Филипса“. — Но скажи, где еще в мире можно сесть на одиннадцатый автобус и увидеть Великую китайскую стену с одной стороны, а Эйфелеву башню с другой?» Из окна своей камеры Пендель ни того, ни другого не видел. Видел лишь по обе стороны от себя два моря разных оттенков синего, видел, что побег возможен и путь свободен в обоих направлениях.

Посреди дороги, низко опустив голову, стояла корова. Пендель резко затормозил. Мики швырнуло вперед, ремень безопасности впился в горло. Пендель снял ремень и позволил телу сползти на пол. Я хочу поговорить с тобой, Мики. Хочу попросить у тебя прощения. Корова неуклюже ускакала в сторону и освободила ему путь. Зеленый дорожный указатель свидетельствовал о том, что он приближается к заповеднику. Пендель вспомнил, что некогда здесь находилось поселение древних племен. И еще что здесь есть высокие дюны и белые скалы, которые, как сказала Ханна, образовались из выброшенных на берег морских раковин. И еще здесь был пляж. Дорога превратилась в тропинку, тропинка, как древнеримская дорога, была окаймлена с обеих сторон высоким кустарником, стоявшим точно непроницаемая стена. Временами ветви смыкались над головой, словно руки в молитве. А иногда расступались, и он видел необыкновенно ясное, тихое небо, какое бывает только над морем во время полного штиля. Молодой месяц силился стать больше, и это ему почти удавалось. Вокруг его заостренных кончиков вилась девственно-белая туманная дымка. Звезд было так много, что небо казалось усыпанным пудрой.

Тропинка кончилась, но он продолжал ехать. Все же замечательная это штука, внедорожник. По обе стороны, словно солдаты, вставали огромные кактусы. Стой! Выходи! Руки на крышу! Документы! Он ехал дальше, точно заручившись их поддержкой, и никто его не останавливал. Потом вдруг подумал о следах от покрышек. По ним они могут выследить его машину. Но как? Проверить покрышки всех внедорожников в Панаме? Потом подумал о следах. Туфли. Они могут найти меня по следам от туфель. Интересно, как? Затем он вспомнил двух преследовавших его полицейских на мотоцикле. Вспомнил Марту. Они сказали, что ты шпион. И еще сказали, что Мики тоже шпион. И я тоже. Вспомнил Медведя. Вспомнил глаза Луизы, слишком испуганные, чтоб задать один-единственный вопрос: Гарри, ты сошел с ума? Да нормальные люди на самом деле куда более сумасшедшие, чем нам кажется. А сумасшедшие намного нормальнее, чем принято думать.

Он медленно притормозил и оглядел землю вокруг. Ему нужна потверже. Твердая, как железо. Похоже, он нашел, что искал. Белая пористая скала, она напоминала безжизненный коралл, на ней за миллионы лет не осталось ни одного отпечатка. Он вылез из машины, оставив фары включенными, и двинулся к багажнику, где на всякий пожарный случай держал трос. Долго искал кухонный нож и страшно разволновался, а затем вдруг вспомнил, что сунул его в карман пиджака Мики. Отрезал от троса фута четыре, вернулся к машине, отворил дверь с той стороны, где находился Мики, вытащил его и бережно опустил на землю лицом вниз. Но зад у него на сей раз не торчал, потому что путешествие его изменило, он стал более покладистым и предпочитал скорее лежать на боку, чем на животе.

Пендель завернул руки Мики за спину и начал связывать запястья вместе: двойным морским узлом. И думал, видимо, в силу того, что был удручающе нормален, лишь о вещах практических. К примеру, пиджак. Что делать с пиджаком? Он принес его из машины и накинул на спину Мики, пусть выглядит так, будто он был на нем с самого начала. Затем достал из кармана пистолет, удостоверился в свете фар, что спусковой крючок не стоит на предохранителе, что было вполне естественно, потому как Мики оставил его именно в таком виде, и поставил на предохранитель. Ведь не мог же человек, снесший себе чуть ли не полчерепа, позаботиться об этом.

Затем он отогнал машину на небольшое расстояние, чтобы свет фар больше не падал на Мики, поскольку для того, что он собирался сделать, такое яркое освещение вовсе не требовалось. Хотелось придать церемонии более интимный характер, Мики заслуживал этого, и еще — некой природной святости. Пусть даже она носила примитивный, даже, можно сказать, первобытный характер, здесь, в центре древнейшего индейского поселения, насчитывающего одиннадцать тысяч лет, где экскурсанты до сих пор находили наконечники для стрел и кремневые ножи, и Луиза разрешила собирать детям все это, а потом вдруг велела положить обратно, на место. «Если каждый будет приходить и брать, что останется здесь, в пустыне, созданной мангровыми зарослями и человеком, такой просоленной, что сама земля здесь была мертвой?…»

Отогнав машину, он вернулся к телу, опустился рядом с ним на колени и начал бережно разматывать и снимать бинты. И вновь увидел лицо Мики. Оно выглядело примерно так же, как на кухонном полу, разве что казалось немного старше, чище, строже. В общем, по мнению Пенделя, выглядело более героическим.

Мики, мальчик, твое лицо останется пока здесь, в пустыне. Пока не настанет час, и под торжественные залпы орудий не будет перенесено в президентский дворец. Но случится это, когда Панама освободится от всего, что ты всей душой ненавидел. Так от чистого сердца говорил Пендель Мики. И еще мне страшно жаль, Мики, что ты встретил меня, потому что со мной лучше не встречаться. Ему хотелось сказать что-нибудь вслух, но не получалось. И вот, в последний раз оглядевшись и убедившись, что вроде бы никто не возражает, он прицелился и произвел два выстрела, с любовью и печалью в сердце. Так стреляет человек в безнадежно больное животное, чтоб облегчить его муки. Один выстрел — чуть ниже левой лопатки, второй — чуть ниже правой. Отравление свинцом, Энди, — подумал он, вспомнив обед с Оснардом в клубе «Юнион». — Три контрольных выстрела профессионала. Один в голову, два в сердце, и все, что осталось от человека, можно видеть на первых страницах газет. Производя первый выстрел, он подумал: это тебе, Мики. А при втором: а вот этот — мой.

Третий Мики за него уже исполнил, так что какое-то время Пендель просто стоял с пистолетом в опущенной руке и слушал море и молчание оппозиции Мики.

Затем снял с Мики пиджак, и вернулся к машине, и, проехав ярдов двадцать, выбросил пиджак из окна, как поступил бы любой профессиональный киллер, вдруг, к своему раздражению обнаруживший, что, догнав свою жертву, застрелив ее, избавившись от трупа в уединенном месте, он оставил в машине пиджак убитого, будь он трижды проклят. Тот самый, который был на нем, когда я его пристрелил, а потому надо срочно избавиться и от пиджака тоже.

Вернувшись в Читре, он долго ездил по безлюдным улицам в поисках телефона-автомата, не занятого пьяницами или любовниками. Он хотел, чтоб его друг Энди узнал первым.

Глава 23

Загадочное уменьшение штата британского посольства в Панаме в дни, предшествующие операции под кодовым названием «Безопасный проход», вызвало в Британии, а также в средствах массовой информации небольшую бурю. И стало предлогом для более широких дебатов о закулисной роли Британии в американском вторжении. Мнение латиноамериканцев было единым. «МАРИОНЕТКИ ЯНКИ!» — кричал заголовок в доблестной панамской газете «Ла Пренса», а ниже красовался годичной давности снимок, на котором посол Молтби заискивающе пожимал руку американскому генералу, командующему Южной группировкой войск на каком-то давно забытом всеми приеме. В Англии же мнения сначала разделились довольно предсказуемым образом. В то время как пресса, принадлежавшая Хэтри, описывала этот великий исход дипломатов, как «блестяще задуманную и организованную операцию в духе лучших традиций Большой Игры», а также намекала на «некий тайный подтекст, о котором мы никогда не узнаем», ее конкуренты во весь голос вопили: «ТРУСЫ!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25