Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Об аварии на Чернобыльской АЭС

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Легасов Валерий Алексеевич / Об аварии на Чернобыльской АЭС - Чтение (стр. 11)
Автор: Легасов Валерий Алексеевич
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Но, 26-го вечером всё мы делали приблизительно. Но уже 26-го стало ясно, мы установили, что реактор разрушен, и 26-го в 11 вечера собралось ещё раз заседание Правительственной комиссии и она рассматривала два вопроса:

– первый вопрос – о населении.

И тут возникла у нас острая дискуссия: СИДОРЕНКО Виктор Алексеевич, который был то же членом Правительственной комиссии от Госатомэнергонадзора, – он, главным образом, и я, его поддерживая, настаивали на немедленной эвакуации населения.

Медицина возражала. Но здесь всё дело связано с тем, что порядки у нас были установлены следующие:

– право на эвакуацию дает Минздрав СССР. Не, скажем, Совет Министров там, не ЦК КПСС, а Минздрав СССР;

– а правила, которые они до этой аварии выработали, заключались в следующем, кстати международных правил вообще нет до сих пор. А Минздрав выработал такие правила:

– если есть опасность человеку – сразу, или в течении некоторого времени получить 25 бэр нагрузку дозовую, то тогда местная власть ИМЕЕТ ПРАВО (имеет право, а не обязана) осуществить эвакуационные мероприятия;

– если есть вероятность дозовой нагрузки – 75 бэр и больше, то тогда местные власти ОБЯЗАНЫ осуществить эвакуацию.

Значит, если нет угрозы 25-ти бэр, то эвакуацию никто не имеет право проводить. Между 25 и 75 бэрами – это дело местных властей. Ну и выше 75 бэр – это обязательное условие.

Вот такие правила санитарные к тому моменту существовали.

Непосредственные замеры в городе Припять, а взрыв произошел такой и таким образом, что Припять обошло с двух сторон.Понимаете?

(слова Адамовича А.: «И пошло на Белоруссию».)

На Белоруссию – одна часть и вторая часть пошла на Украину, но в другую сторону. И Припять оказалась, вот на момент взрыва самого, она оказалась чистой. И там и 10 бэр не набиралось.

Поэтому медики оказались в затруднительном положении. По их правилам они не имели права, на основании тех данных, которыми к 11 вечера располагали, объявлять какую-то эвакуацию.

Мы, как специалисты говорили,

(слова Адамовича А."…завтра будет») что завтра будет и 25 и больше. Понимаете? Поэтому надо немедленно объявлять эвакуацию.

Ну, вот завтра будет, а сейчас-то ведь – нету, а вдруг завтра не будет? Вдруг завтра реактору что-то сделают и всё будет прекращено? Тогда как мы будем себя чувствовать, мы закон нарушаем?

В общем, был такой длительный спор и ЩЕРБИНА, надо отдать ему должное, – принял решение об эвакуации.

Медики не поставили своей подпись под протоколом. Они поставили её на следующий день в 11 часов утра

Но ЩЕРБИНА решение принял и местные власти начали сразу же подготовку. Вызвали там тысячу автобусов из Киева, и подготовку маршрутов, определение мест дислокации эвакуированного населения.

К сожалению, там не было такой громкоговорящей связи местной радиосети, которая могла бы это объявить. Поэтому, прибывший генерал БЕРДОВ из Киева дал команду: всем милиционерам каждую квартиру обойти и заявить, что до завтрашнего дня ни одному человеку не выходить на улицу, сидеть в домах. Потому, что в домах-то никаких…

(слова Адамовича А. «Так, что, не было местного…/неразборчиво/)

Ну, я не знаю. Знаю только то, что оповещение населения производилось ночью и рано утром путем обхода всех квартир и установки дежурными…

(слова Адамовича А. «27 или… /неразборчиво/)…27 утром и 26 ночью. Тем не менее, 27 утром были и женщины гуляющие с детьми, ещё значит кого-то не успели оповестить или они откуда-то приехали и люди идущие в магазин и вообще полуобычной жизнью жил город тем ни менее.

Но в 11 часов утра, уже совершенно официально, после подписи медиков, было объявлено об эвакуации города. Причём, то же, значит, наша неопытность какая-то такая организационная, я бы сказал. Я понимал, я Вам должен откровенно сказать, я понимал, что город эвакуируется навсегда. Но вот психологически, у меня не было, как-то, значит, сил, возможностей людям это объявить. Потому что я так рассуждал, например, что если сейчас людям это объявишь, то эвакуация затянется, а активность в это время уже росла по экспоненте. Люди начнут очень долго собираться. Понимаете? Возникнут какие-то прочие вещи. А такого времени нет. Поэтому я посоветовал, и со мною согласился ЩЕРБИНА, объявить, что срок эвакуации пока мы точно назвать не можем.

(слова Адамовича А. неразборчивы)

Нет, нет, такой срок… он не прав. Может кто-то так понял, но объявлялось так: «Возможно на несколько дней, возможно и на больший срок…», ну вот так, в неопределенной форме объявлялось, но действительно объявлялось так, что люди могли понять что они на несколько дней исчезают из своего города. Понимаете? Поэтому они все довольно на-легке собирались и уезжали.

Потом была ошибка сделана еще одна. Часть жителей обратилась с просьбой эвакуироваться на собственных автомобилях, а в городе было порядка трёх тысяч автомобилей, такого масштаба, собственных, частных.

(слова Адамовича: «Запретили…»)

Нет, разрешили, тот Борис Евдокимович, ошибку совершил наверное, но трудно сказать. Скажем, разрешили, часть автомобилей выехали. Часть часть жителей выехала на собственных автомобилях но автомобили были загрязнённые, конечно. Понимаете? Но, с другой стороны и люди были загрязнены и вещи их были загрязнены. Какая там большая разница – трудно сказать. Сама эвакуация произошла чрезвычайно организованно – за два часа все были эвакуированы из 51 тысячи жителей порядка 45 тысяч, так по памяти цифру называю, были эвакуированы.

Остались те которые нужны были для сохранения города и обслуживания станции и сама Правительственная комиссия осталась в Припяти.

При этом, так уж, это может в печать и не пойдет, а может и пойдет. Понимаете, что мне бросилось в глаза? Была демонтирована партийная организация.

(слова Адамовича А. «То есть?»)

Вот, даже вот во время войны, всё таки, когда заранее планировалось отступление из города, уже определялось: как кто – остается в подполье, – кто там в армию, кто-чего. А здесь, настолько всё было быстро и внезапно, что… (стёрто)…не на кого было опереться, значит, высшей партийной власти. Но это несколько дней, а через несколько дней, конечно это всё восстановилось.

Теперь, тот персонал станции, который должен был обслуживать первый и второй блоки, дежурить, он был переведён, километров за 50 в пионерский лагерь «Сказочный». Вот там, когда я появился первый раз, то же картина была страшной, конечно, потому, что там впервые были установлены нормальные дозиметрические посты. Люди переодевались.

И такая незабываемая картина, когда подъезжаешь к «Сказочному» и, наверное, там, несколько тысяч костюмов, таких гражданских, висящих на деревьях. Потому, что, естественно, интересно. Все подъезжают, дозиметристы их меряют, и у всех костюмы грязные. И вот я помню, к сожалению, мой финский плащ, который жена мне долго выбирала, английский костюм…

(слова Адамовича А. «на деревьях…» /неразборчиво/)

Просто вешали на деревья. И вот вы едите на машине, долго, долго едите и вот видите такую картину перед…

(слова Адамовича А. «А, просто повесили…» /неразборчиво/)

Перед «Сказочным». Ну, вот как. Вы подъезжаете к воротам пионерского лагеря «Сказочный». Дозиметрист Вас обмеряет. Говорит: «раздевайтесь». Вы раздеваетесь. Делайте несколько шагов. Вешаете свой костюм на деревья, куда ни будь. Вам же дают специальную одежду вот эту самую, белую там, синюю и Вы проходите в «Сказочный», где Вам определена койка, место, житиё и прочие вещи. Следующий подъезжает. И вот так…

(слова Адамовича а. «И Вы потом на работу ездили мимо этих костюмов…»)

Ну, мы два-три мимо этих костюмов ездили…

(слова Адамовича А. «А потом?».)

Потом их, конечно уничтожили…

(слова Адамовича А. «уничтожили?»)

Конечно, потом они все были уничтожены. Захоронены, уничтожены.

(слова Адамовича а. не разборчивы.)

Производит впечатление. Да. Причём, как чучела такие, всё это было развешано.

Ну и ещё эпизод. Вот мы с СИДОРЕНКО, когда вырвались (может неделю в Припяти провели) в Чернобыль и зашли в магазин в Чернобыле (то же-ж, вроде – специалисты, вроде бы – специалисты) и купим себе хоть, вроде-там: новые трусы, майки, рубашки. Понимаете? Что-то переодеться. Такое – нижнее белье, – о чём мы мечтали. Зашли, купили себе очень симпатичные рубашечки, всё, а когда приехали в «Сказочный», замеряли, – то это было грязнее чем одетое на нас. Уже Чернобыль был достаточно…

(слова Адамовича А.: /неразборчиво/ "…это в Чернобыле…»)

Да, в самом Чернобыле загрязнение.

(слова Адамовича А.: "…а люди в Чернобыле ещё семь дней жили…»)

Где-то после 2-го мая их начали выселять.

Но в итоге я должен сказать, таким образом. Эвакуация, порядок эвакуации, неважно из Припяти или из Чернобыля, был проведен таким образом, что (это вам лучше ИЛЬИН скажет или медики другие) в общем, среди населения, которое не работало на станции (вот так, просто жило), ни одного человека, хоть сколько ни будь пострадавшего, за счет замедления, там хоть на сутки, эвакуации – не было. Другое дело. Очень многие жители, которые потом, спустя 6-7 дней пили молоко…

(слова Адамовича А.: «Где?»)

Ну где-то, скажем, от коров, которые…

(слова Адамовича А.: «В Чернобыле?… /неразборчиво/)

В Чернобыле, под Чернобылем, в Вашей Белоруссии, где угодно. Вот понимаете? Да? То есть, ну, ведь сначала выпал йод. Потом коровки скушали травку эту с йодом. Понимаете? Потом дали нам молочко, когда их потом подоили. И вот у тех, кто выпил йод: и у дети, в достаточно большом количестве, у них, на щитовидную железу были больший нагрузки. Но внешнего облучение или каких-то воздействий, так сказать, на тех людей, которых эвакуировали. Вот этого – ничего не было.

Но, возвращаясь к Припяти, вот я говорю: 26 апреля, ночью, в 11 часов, было принято решение о том, что на следующий день будет эвакуировать население, а передо мною и моими коллегами стала задача – что же делать? Что же делать?

(слова Адамовича А. «Простите, а вот была первая комиссия, наверное тут же звонила. Не при Вас звонил ЩЕРБИНА в Москву? Не докладывал там ГОРБАЧЁВУ и прочим, ну, вот, ну, – обстановку?».)

Значит, на постоянной связи вот в этот день и в последующие дни связь была с Николаем Ивановичем РЫЖКОВЫМ и Владимиром Ивановичем ДОЛГИХ. Вот с ними была связь. Непрерывная, постоянная и так далее. На сколько я представляю себе, но это в пределах моей компетенции, Михаил Сергеевич ГОРБАЧЁВ, ну я с ним разговаривал три раза. И первый раз с ним…

(слова Адамовича А.: «Ну, вот интересно, какой разговор у Вас с ним был?)

Я наверное Вам не скажу, потому что…

(слова Адамовича А.: «Не буду записывать…»)

Или скажу. Так вот, не для записи, но для человеческого понимания. Вот значит. Вот я, первый звонок его услышал (когда со ЩЕРБИНОЙ работал я не разу не слышал разговора его с ГОРБАЧЁВЫМ. Был он или не был, – не знаю просто, не буду врать), а когда ЩЕРБИНУ приехал СИЛАЕВ сменил, а меня оставили, вся комиссия, первый состав, уехали.

(слова Адамовича А.: /неразборчивы/)

Меня оставили. Меня оставил. Сначала, первый раз, меня оставил и СИДОРЕНКО, – ЩЕРБИНА попросил остаться. Потом меня вызвали на заседание Политбюро 5 мая. Там я докладывал ситуацию. Потом СИЛАЕВ позвонил ГОРБАЧЁВУ сам – потребовал меня обратно – и меня, прямо по дороге, схватили и снова, после Политбюро, – туда опять отправили, но это уже такие личные вещи.

Так вот. Перед Политбюро, перед 5-м мая, когда уже ЩЕРБИНА уехал, а СИЛАЕВ появился, это было 3-го или 4-го мая, вот я слышал первый звонок ГОРБАЧЁВА, значит, СИЛАЕВУ и его разговор с ним.

Это первое.

Были ли разговоры ГОРБАЧЁВА с ЩЕРБИНОЙ? Мне кажется, – не было. Мне кажется – ни одного разговора в первые дни – не было, мне так кажется. Ну, может я ошибаюсь.

И, по-моему, первый звонок ГОРБАЧЁВА был именно СИЛАЕВУ где-то после майских праздников, там 3-го – 4-го мая. И уже, второй, третий, четвертый звонки – уже разговаривал я с Михаилом Сергеевичем, разговаривал один раз ВЕЛИХОВ с ним, в моём присутствии, по обстановке. Это вот было. А так, на постоянной связи постоянно РЫЖКОВ и ДОЛГИХ. Вот они, так сказать, такую связь осуществляли.

(слова Адамовича А.: /слабо, плохо разборчиво/ «Ну а о чём ГОРБАЧЁВ спрашивал Вас… рассказывал…» /неразборчиво/")

Не, я выключаю сво…(запись прервана)

…Директор ЧАЭС был в шоке, от начала до конца.

(слова Адамовича А.: /неразборчивы/)

Я увидел его в первый день как приехал туда. БРЮХАНОВ – его фамилия, директора станции. И последний раз я его видел на заседании Политбюро 14 июля, когда рассматривались причина аварии Чернобыльской. Прямо там его и спрашивали. И он был всё время в шоке. Он никаких разумных действий и слов произнести не мог. Поэтому, это вот, – он был в шоке. Что он из себя как личность представляет и почему он там был в шоке, но он был там недееспособный человек.

В то же время, скажем, растерянный был ШАШАРИН – первый заместитель Министра энергетики, которому тогда станция подчинялась, он был растерян и потому, что для него ситуация была, как Вам сказать, ну вот, не запланированная, – не известно как в ней себя вести, и он всё время к нам обращался за помощью, – как себя вести. Но действовал – исключительно энергично и самоотверженно.

И всё таки я Вам закончу – все эти мои манипуляции, что бы, так сказать (о них там много ходит разговоров), логика, что бы Вам просто была понятна логика принятых, в конце-концов решений.

Логика принятых решений была следующая. Ну, скажем ввести какой-то компонент который бы за счет химической энергии тепло отбирал и превращаясь (ну, скажем как мы кипятим там чайник) тепло отбирал и так далее.

Сначала я предложил для этого дела забросить железную дробь:

– во-первых, она бы и расплавилась бы и на её плавление ушло бы достаточное количество энергии;

– во-вторых, к металлическим конструкциям теплопроводность бы обеспечилась и тогда металлические конструкции стали бы на воздух быстрее тепло отводить.

Но та железная дробь, которая обнаружилась на станции, – она была заражена радиоактивностью поэтому её в вертолёты грузить было невозможно, во-первых. Во-вторых, при тех высоких температурах, которые мы намеряли, в некоторых точках, процесс был бы обратным: железо стало бы окисляться и температура стала бы повышаться (понимаете?) ещё больше.

(слова Адамовича А. /неразборчивы/)

Поэтому этот, значит, вариант – отпал.

Появился свинец для тех отметок где температура была относительно низкая: там 200, 300, 400 градусов. Вот там бы он расплавлялся, энергию брал бы на себя, и ещё – был бы защитным экраном, в какой-то степени, ну и в то же самое время – теплопроводящий всё таки элемент был бы какой-то.

Причём мы считали даже так, что он будет частично испаряться. В высоких зонах охлаждаться, и опять стекать. Вот как, знаете, в холодильниках, такая фреоновая циркуляция будет. Это будет способствовать теплообмену. Так, наверное, и происходило.

Я повторяю, потом было много разговоров о свинцовых, этих самых, отравлениях. Но вот сейчас мне готовят точную справку анализов всех почв: и в 30-ти километровой зоне, и дальше от неё. Всё, что пока мне дали – никаких отличий от Москвы там или Минска или чего-то ещё. Свинец есть везде, но тот которых из выхлопных газов автомобилей выходит у нас (понимаете?). Превышений нету. И в людях медики ни разу ни у одного человека, непосредственно работающего там, никаких следов свинца не обнаружили. Это разговоры досужие. Хотя они такие распространенные очень сильно были.

Доломит бросали мы туда – это магний-ЦО-три, такое вещество. Оно разлагалось то же. Температуру на себя забирало и разлагалось на магний-О и ЦО-2. ЦО-2, значит, доступ кислорода уменьшал, как при пожаротушении (понимаете?). А магний-О, из всех керамик – это самая, такая, теплопроводящая керамика, то же тепло проводила.

Ну и, наконец, песок – он играл роль железа только без окисления. Если температура высокая, то он плавился и забирал энергию на себя. Песок играл роль двойную: с одной стороны он плавился, и мы плав его нашли. А на плавление уходила энергии реактора. Он отнимал энергию от реактора, что бы там уран не расплавился.

И, кроме того, глину мы добавляли что бы просто фильтровала. Что бы частицы радиоактивные которые выходили она бы отфильтровывала. Что бы частицы радиоактивные отфильтровывались этим слоем.

Как показали эксперты западные, после нашего доклада…


(окончание стороны «А», части 9, кассеты 5.)


…МАГАТЭ, что мероприятия были совершено новаторскими, так сказать, вообще-то говоря, хотя действительно они придумывались на ходу, и сей час они рекомендованы. К моему удивлению (я думал будут критиковать нас, потому что: плана не было предварительного, всё на ходу) сейчас Английская конференция, Венская конференции прошли и официально наши мероприятия рекомендованы на будущее, как такие очень эффективные и полезные.

(слова Адамовича А.: «Скажите, а графит весь выгорел там?»)

Нет.

(слова Адамовича А.: «Что, загасили что-то чего-то…»)

Да, да. Вот смотрите. Пожар кончился…

(слова Адамовича А.: «Он начался где-то в четырэ у пять вэчёра графит горэть…»)

Да, начал гореть.

(слова Адамовича А. /неразборчивы/ "…вот судя по этим записями, что я…»)

Горение графита началось где-то 26-27…

(слова Адамовича А.: «Нет, простойте, 26-го вечером…»)

Да. 26-го вечером, в 6-7 часов вечера, когда было зарево малиновое, когда мы проезжали.

(слова Адамовича А.: «Да…»/неразборчиво/)

Правильно. А окончился пожар полностью 2-го мая. Полностью.

(слова Адамовича А.: "…ага, значит 2-го мая…» /неразборчиво/)

А после 2-го мая, где-то ещё несколько раз были такие, обнаруживались следы свечения: графита ли, или металлические конструкции разогрело. И последний раз это наблюдалось 9 или 10 мая. И всё. И после этого уже ничего никогда не было.

(слова Адамовича А.: /неразборчивы/ "…вот Вы в отношении азота сказали…»)

Вот в отношении азота. Тут много путаницы в международной прессе, что там ВЕЛИХОВ где-то 26 по крышам там чёто такое измерял, например, Евгений Павлович, а он в то время пил водку у себя на даче 26-го и ни о чём не знал.

(слова Адамовича А.: «А 26-го его не было?»)

Не было его там. Да, не было.

По азоту. (это в СИЛАЕВСКИЙ период, когда СИЛАЕВ уже приехал) Это я предложил подать жидкий азот для охлаждения. Это моё предложение было глупым, как практика показала. Но я исходил из чего? Я думал, что шахта реактора является цельной. Понимаете? И тогда если к воздуху подмешивать жидкий азот (а нам его очень быстро, я должен сказать, целый эшелон азота пригнали) и, значит, холодным воздухом мы будем интенсивнее охлаждать горячую зону. Но потом оказалось, что боковые стены реактора разрушены. Поэтому весь азот который (а мы нашли место куда его подавать) мы подавали он выходил наружу мимо зоны, ничего не охлаждал, а естественная циркуляция воздуха была такой мощной, что этот азот, как капля в море, как говориться. Поэтому мы очень быстро от этого мероприятия отказались.

И вот в докладе когда я в Вену готовился (нам правда в ЦК и вычеркнули эту фразу, но она была в исходном варианте), что среди неэффективных мероприятий было мероприятие по задувке жидкого азота.

Теперь, что я ещё хотел сказать по поводу этих мероприятий? Я повторяю, что они рождались всё время в непрерывных телефонных разговорах с Москвой, со специалистами, которые: считали, делали теплофизические расчёты. Вот доломит, например, Анатолий Петрович АЛЕКСАНДРОВ и вот мой ученик, который сейчас мне звонил, СИЛИВАНОВ, они считали какой материал взять такой, который бы дал ЦО-2, и в то же время проводящий тепло материал. Вот так пришли к доломиту, который нам то же очень быстро доставили.

И шло к нам много телеграмм из-за рубежа (между прочим, как и что). И из этих телеграмм сразу я понял к такого рода аварии никто не готов. Потому что, ну, одна телеграмма была просто провокационная, явно провокационная – взрыв дополнительный устроить, ну, ввести туда нитратные смеси предлагалось нам.

(слова Адамовича А.: «Что бы взорвать…»/неразборчиво/)

Ну и это если бы мы ввели, просто взрыв произошел ещё один. Но это одна была такая телеграмма.

(слова Адамовича А.: «А что это за нитратная смесь?»)

Ну, взрывчатку. По существу предлагалось ввести взрывчатку. Видимо, люди считали, что мы в панике находимся и они предложили такой раствор, такого-то и такого-то состава, нитрат-содержащий туда вводить. Ну и вода бы немедленно выкипела, а оставался бы чистый нитрат амония, а нитрат амония это взрывчатка в чистом виде и всё бы разнесло к чёртовой матери там.

Из одной из стран (Швеция, по-моему, это была, если мне память не изменяет), мы получили вот такое провокационное…

(слова Адамовича А.: "…вот это из Швеции?»)

По-моему, да, из Швеции, но вот тут я не уверен, за память не ручаюсь, может это была и не Швеция. Но из-а рубежа, телеграмма.

И огромное количество доброжелательных телеграмм, подавляющее большинство благожелательных советов: как нам действовать, чем гасить, тушить и так далее.

Но по содержанию телеграмм было видно, что это всё, знаете, вот так же люди фантазируют, как и мы тут на месте. Понимаете? А не то, что у них был отработанный какой-то опыт.

(слова Адамовича А.: "…а народ вещает, что Японцы что-то такое предложили, что бы мы им отдали Курилы, а они нам всё это погасят…»)

Это мне не известно.

(слова Адамовича А.: "…ещё другое, что САХАРОВ приезжал…» /далее неразборчиво/)

Этого уж точно не было.

(слова Адамовича А. /неразборчивы/)

Вот уж чего не было точно, того не было точно.

Ну, вот, логика этих мероприятий была такая. Когда пожар кончился, когда мы установили, что температура поверхностная (такая наблюдаемая), не превышает 300 градусов Цельсия, ну, все мероприятия, направленные на ликвидацию самого очага, вот на его распространение, кончились.

Это не значит, что кончилось распространение радиоактивности.

(слова Адамовича А.: "…а эти вредные…» /неразборчиво/)

О соотношении /неразборчиво/, я чуть позже скажу.

Выделения радиоактивные ещё шли, но, конечно, всё в меньшем и в меньшем объёме, примерно до 20 мая. Потому, что всё таки горячая там зона была. Какое-то количество аэрозольных частиц выделялось, конечно, с восходящими потоками воздуха, и, вот, цезиевые пятна, например, которые Белоруссии доставляют так много неприятностей, они формировались аж до 22-го, может быть, 23-го, даже, мая ещё. Ну всё в меньшем и меньшем.

(слова Адамовича А. /неразборчивы/)

Ну, в основном: цезий, стронций.

(слова Адамовича А.: "…а, вот эта гадость…»)

Да. Потому, что, скажем, более такие неприятные вещи как: плутоний, как мы установили радиус распространения – 12 километров. Дальше, чем 12 километров, – ничего не попало от станции. А вот: цезий, стронций (вот эти вот пятна) – они, значит вот, проникли на большие территории.

(снижение громкости, неясность)…вынос цезия, потому, что ведь горячее же всё.

Почему цезий? Потому, что он, из всех этих элементов таких металлов которые там находятся, из всех, он самый легкоплавкий он при температуре 700, с небольшим, градусов Цельсия уже, так сказать, испаряется. Плавится и испарение насыщенных паров высокое. Поэтому он, собственно, и летит.

Наша цель-то была, главная: не допустить температуры 2500 грудусов. Какая заслуга тех людей, которые там много отдали времени в первые дни. Нам нужно было не выйти на температуру 2500 градусов, – вот основная цель.

(слова Адамовича А. /неразборчивы/)

Потому, что 2500 градусов – это температура плавления таблеточек из двуокиси урана, а активность основная сидит внутри этих таблеточек. Поэтому, если бы температура достигла 2500 градусов, то тогда, – было бы не 3 /три/ процента активности которая вышла наружу, – а все 100 процентов. То есть в 30 раз вся загрязненность: площадь территорий, степень загрязненности, её интенсивность, – возросла бы в 30 раз, относительно того, что произошло. В 33 раза, почти. А на самом деле даже больше, потому что поганые бы изотопы пошли, ещё гораздо более тяжелые, чем цезий, тот же самый. Понимаете?

Вот. И потому весь смысл наших всех мероприятий сводился к тому – лишь бы только не 2500 градусов. Почему РЫЖКОВ всё время телеграммы слал: какая температура? какая температура? на сколько поднялась там? И вот мы максимальную температуру которую там зафиксировали – около 2000 градусов, потом этими мероприятиями, завальными всякими, мы начали её снижать и снизили, в конце-концов, до 300 градусов. А сейчас там максимальная температура (ещё жизнь идет, не реактор, а его остатки там ещё живут) где-то 60-70 градусов Цельсия. Вот такого масштаба. Понимаете?

(слова Адамовича А. «А вот если оставить без наблюдения, может…?»)

О, на счёт того, что бы без наблюдения оставить, я потом то же скажу, отдельно.

Сейчас про другое. Что бы понимание было. Основная цель всех мероприятий…

(слова Адамовича: «Понятно…»)

…была: – не допустить 2500 градусов.

(слова Адамовича А.: «Весь уран, там…»)

Он бы весь расплавился бы и вся основная активность (так только три с половиной процента его вышло наружу), а то бы все сто процентов активности вышли бы наружу и полетели бы по всему Земному шару. Вы понимаете? Вот смысл.

(слова Адамовича: «А сколько его всего…?»)

Всего в реакторе? В этом реакторе 1700 тонн.

(слова Адамовича: «Урана?»)

Урана, да, топлива самого. Вот эта цель была достигнута.

(слова Адамовича А.: «Вот от РЫЖКОВА шли телеграммы. Вот Вы не слышали какой разговор с ним был, чисто практический.»)

С РЫЖКОВЫМ слышал и разговаривал и доклад я ему делал, когда они приезжали с ЛИГАЧЁВЫМ, а с ДОЛГИХ сам по телефону много раз общался.

(слова Адамовича А.: «Шел разговор, наверное, что делать будете и Вы докладывали?»)

Доклад, что делается. Вопрос, что нужно от Москвы. Полное одобрение наших действий. Очень спокойно. Но с РЫЖКОВЫМ мне все разговоры очень нравились и с ДОЛГИХ. Они были предельно деловыми.


Текст соответствует аудиозаписи:


Следователи следственной группы

Генеральной прокуратуры Российской Федерации

старший советник юстиции xxxxxxxxxxxx

юрист 1-го класса xxxxxxxxxxxxxxx


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11