Жанна сунула ему в руку факел, и они уселись на одной из дальних от стола скамей. Анри решил пока никаких вопросов не задавать — и так почти все ясно. Он думал о том, что скорее бы все кончилось, и о том, как бы незаметно улизнуть отсюда, и о том, что сразу, с первых слов девушки, мог догадаться, что представляет собой праздник какого-то там Антарпрасса… Теперь досадуй на собственную несообразительность.

Но как совмещается подобная Вальпургиева ночь и Жанна?.. Чего-то, несмотря на весь свой опыт, он, оказывается, недопонимает в людях.

Собравшихся было очень много, не менее двухсот человек, и каждый держал в руках факел. Насколько Анри мог рассмотреть присутствующих в сгущающихся сумерках, состав гостей подобрался весьма и весьма пестрый: сидели люди явно арабского происхождения, иудеи, христиане… Он увидел вдали даже двух катаров в обычных серых одеждах.

Что же за святой такой этот Антарпрасс? Анри начало разбирать любопытство. И еще — как же это болтушка Жанна ничего толком не рассказала о празднествах, на которые направлялась? Или рассказала, да он пропустил мимо ушей? Могло быть и так, даже, скорее всего, так и было.

— Тот, что сидит в центре стола — это сам отец Асидор, хранящий память Антарпрасса и проводящий эти ежегодные празднества, — принялась шептать ему на ухо спутница, кивнув на черноволосого мужчину с гордой осанкой и черной с проседью бородой. — Все ждут, пока он скажет свою торжественную речь и празднества начнутся. Потом он удалится в специально для него предназначенную пещеру, и увидеть его можно будет только там. Тот, высокий, весь из себя такой, это отец Кастор, он распоряжается здесь всем… Ну, чтобы гостям было хорошо, чтобы над памятниками не надругались… Вы еще познакомитесь с ним, сэр Анри. Место пустует, это отец Рейсин где-то по делам бегает — хлопот-то сколько с этими празднествами!.. А тот, что по левую руку от отца Асидора, это отец Николя, он вечно бубнит на всех. Он то с бородой сюда приезжает, как сейчас, то без бороды — подбородок у него всю шею закрывает. Завтра с самого рассвета он будет читать свои проповеди, только слушать его никто не будет.

— Почему? — спросил Анри, почувствовав, что опять перестает вслушиваться в болтовню Жанну, а его почему-то собрание заинтересовало.

— Так кто ж кроме него завтра встанет-то? — искренне удивилась девушка.

И опять на душе рыцаря стало тоскливо — больно уж не нравились ему те, кто предается любви без разбору, а, тем паче, содомии и прочим извращениям.

— А тот, что у бочки примостился, — продолжала посвящать в курс событий Жанна, — это отец Пирс, я не помню, как его должность называется, но все его тут любят и уважают. Я здесь уже седьмой раз, только без отца впервые. Отец занедужил, но об этом я уже рассказывала…

Присутствующих все прибывало. Кто-то подъезжал с южной стороны, оставляя поодаль коней, кто-то выходил из пещер. Анри подумал, что запросто может похитить ночью коня и отправиться прочь по дороге, по которой прибыло большинство гостей, не все же сюда по звериным тропам добирались.

Солнце, наконец, село, но красноватое сияние еще окрашивало верхушки гор.

Отец Асидор встал и вышел из-за стола, приблизившись к центральному костру — Анри только сейчас приметил, что стол заставлен огромными кубками, вместимостью не менее пинты каждый. В свете костра, в черном костюме, хранитель памяти святого Антарпрасса выглядел эффектно, напоминая готовящегося к жуткому действу колдуна. Анри готов был услышать и увидеть все, что угодно, он бы не изумился ни чему — хоть явлению самого Луцифера.

Все замерли, огромную поляну объяла тишина — лишь вдалеке заржал конь, да потрескивали факелы. Отец Асидор поднял вверх руки, постоял так несколько мгновений, нагнетая напряжение, замет произнес бархатным красивым голосом:

— Хочу… это… торжественно поздравить вас всех с торжественным открытием празднества святого Антарпрасса. Праздник открыт! Отец Пирс, разливай!

Тут все повскакали с мест и выстроились в очередь, подходя сначала к столу и беря кубок, что-то говоря сидевшим за столом отцам Кастору и Николя. Седой отец Пирс в монашеском одеянии очень ловко разливал в кубки темное вино.

— Это вместо причастия что ли? — обескуражено спросил Анри у девушки, когда она встала со скамьи и направилась к очереди.

— Почему? — удивилась она. — Это очень хорошее вино. Пьют просто… За встречу… За святого Антарпрасса, помогающего путникам в горах… За тех, кто сейчас здесь… За тех, кто на крутых тропах и ледниках… За тех, кто стремится все выше и выше…

— И что будет дальше?

— Как что? — еще больше удивилась она. — Праздник! Что хочешь, то и делай. Там, — она махнула рукой в сторону, — закуски, скоро барашков на костре зажарят… Хочешь — у костра со всеми сиди, хочешь иди по пещерам, многие там будут сидеть те, кто вино не очень любят.

— А потом?

— Потом все устанут веселиться и лягут спать. Как отец Николя выйдет со своими проповедями, так и самые последние разойдутся.

— А для кого же он будет читать, если все будут пьяными!

— Как вы не понимаете?! — она чуть не топнула ножкой. — Если проповеди не читать — значит и праздника нет. Значит, что-то будет утеряно и гости, проснувшись и узнав, что никто не докладывал о новых достижениях в скалолазании, обидятся. Хотя друг другу и так все расскажут в беседах. Сюда же со всех горных стран приезжают…

Ее поражала его непонятливость. А он словно оказался в незнакомой стране, хотя звучащие вокруг языки, в основном, были ему известны. Здесь действительно говорили о горах!

Тем временем подошла их очередь — Анри автоматически, чтобы не выделяться, взял со стола кубок — и отец Пирс ловко плеснул им в кубки темное вино. Анри специально поглядел в свете своего факела — у бочки не было пролито ни капли!

Жанна улыбнулась спутнику и с извинительной улыбкой произнесла:

— Сэр Анри, вы постойте один, мне тут поздороваться надо и вообще… Вон идите к столам, там много чего вкусного.

— Иди, иди, — кивнул он и попробовал вино. Хотя и не любитель был — но толк в этих напитках понимал и угощение оценил.

Он отошел в сторонку и воткнул факел в землю, прислушиваясь к обрывкам разговоров.

— …вершина, конечно, но не Монблан, не Монблан…

— …у каждого своя вершина…

— …здесь вам не равнина, здесь климат другой…

— …скалы, они как женщины — никогда не…

— …и у вас в карельских скалах будет личный…

— …а эдельвейсы там знаешь какие…

— …лучше гор могут быть только горы…

— …хоббиты, скажешь тоже! Их, как и гномов и прочей нечисти, не бывает!

— Да сам видел! Вот те…

— …на веревке без сознания, почитай, всю ночь провисел…

— …ты же бывал там, помнишь, пичок там вредный, Коготь Дьявола называется…

Они говорили о любимом. И любимое у всех, сто раз проклятое, опасное, иногда ненавидимое и все равно до беспамятства любимое, было одно — горы. Где человек один на один против природы, как в первобытные времена. И не помогут здесь ни меч, ни стрела, если в сердце нет отваги, в голове мудрости, а в руке крепости и надежности.

И Анри захотелось стать одним из них.

— Сэр Анри де Пейнь? — раздался рядом голос.

Он вздрогнул и резко повернулся. Откуда здесь знают одно из его многочисленных имен? Не оказались здесь люди из ордена или из Внутреннего Круга — кто знает, где кончаются их интересы, может свои лазутчики у них есть и среди почитателей святого Антарпрасса?

— Мы знакомы? — осторожно спросил он.

— Возможно. Но здесь, на праздниках, вы, как понимаю, впервые? Я помогаю гостям обустроиться. Дочка брата Бурка беспокоилась о вас.

Анри узнал сидевшего на церемонии рядом с Асидором красавчика отца Кастора. Он аж светился от осознания своего величия и необходимости.

— Да, я здесь впервые, — ответил Анри, ожидая, что Кастор сам продолжит разговор.

— Тогда я провожу вас, чтобы вы знали, где отдохнуть.

Кастор запанибрата взял рыцаря под локоть и повел к пещерам. Отовсюду раздавались смех, радостные восклицания. «Всех порубаю!»— донесся тонкий визг, владелец которого, несомненно, считал, что издает грозный рык.

— Опять брат Олексен перебрал праздничного вина, — поморщился отец Кастор, но в голосе его слышалась некая удовлетворенность. — Раньше все брат Рагваз буянил, но поломал ноги, сорвавшись в пропасть, и теперь уж третий год не приезжает. Мы только-только вздохнули с облегчением, однако, свято место, как говорят, пусто не бывает. Брат Олексен еще с утра добрался до запасной бочки вина… Но вы не бойтесь, драк у нас почти не бывает, это все так, балагурство.

— А я и не боюсь, — усмехнулся Анри.

Кастор посмотрел на меч и кинжал за поясом гостя.

— Отдали бы оружие мне, — с сомнением в голосе произнес он. — Мало ли вам покажется, что вас оскорбили или вино подействует чересчур сильно.

— Я не пью вина, — сухо сказал Анри. — И рыцарь без оружия считается неодетым. К тому же, сейчас я хочу лечь спать. Я приехал сюда послушать проповеди отца Николя.

Отец Кастор удивился, но ничего не сказал. Они прошли по пандусу, ведущему на третий ярус, и он ввел гостя в одну из пещер. Это только снаружи торчал открытый зев входа, а на самом деле там оказалась дверь, запирающаяся изнутри на щеколду, вполне приличная кровать и даже деревянный стол с двумя табуретами. Отец кастор зажег три свечи в громоздком неуклюжем подсвечнике и воткнул факел в специальный держак на стене.

— Вам здесь никто не помешает, — сказал Кастор. — И шум сюда доносится мало. Извините, у меня всегда так много дел, я с удовольствием побеседую с вами завтра.

— Спокойной ночи, — произнес Анри.

— Вы заплатили взнос? — вдруг елейным голосом осведомился Кастор.

— Сколько? — совершенно спокойно спросил Анри. Но сам подумал: что будет делать, если запросят столько, что у него не хватит,

— Тысяча триста шестьдесят сантимов, — голос отца Кастора стал жестким. — — Или сто семьдесят динариев. У нас в этом году улучшенное питание.

Анри внутренне усмехнулся и достал кошелек.

— Вот двадцать солидов, — протянул он две маленькие золотые монеты, что были у одного из убитых им у пропасти солдат. — Мне сейчас лень пересчитывать, но, по-моему, этого должно хватить…

— Тысяча восемьсот сантимов или двести двадцать пять динариев, — мгновенно отозвался отец Кастор. — Сдачу в четыреста сорок сантимов или пятьдесят пять динариев я вам сейчас дать не могу, казна, естественно не здесь. Подойдите, ко мне завтра, а то я могу забыть, дел сами понимаете… Вот проклятье, и сейчас чуть не забыл! — Он достал из кармана кожаный ромбик с начертанными на нем полосками и какой-то эмблемой, уселся на табурет, отстегнул с пояса чернильницу, вынул из нее плотно притертую стеклянную пробку и, обмакнув в ней остро отточенную тростничину, что-то написал. — Вы из каких мест? — не поднимая головы, спросил он.

Анри лениво подумал, что отец Кастор, пожалуй, единственный здесь человек, который более чем в двух фразах ни разу не упомянул о горах; он о них вообще не вспоминал.

— Горы Зартак, — произнес гость первое, что удалось вымыслить. Во всяком случае, Анри о таких горах никогда не слыхал — он мог ручаться за это.

Не моргнув глазом, отец Кастор чиркнул на ромбике, закупорил чернильницу, встал и повернулся к Анри.

— Позвольте, я приколю вам на грудь. Это, чтобы другие знали, как к вам обращаться. Теперь вы полноправный гость нашего праздника. Желаю приятного отдыха. Спокойной ночи.

Он взял из рук Анри факел и ушел. Рыцарь снял с куртки кусочек кожи, подошел к воткнутому в стену факелу и рассмотрел оставленный хозяином сувенир. На лингва-франка там пером сэра Кастора было начертано: «Анри де Пень, Зартак». У Анри не было сил обижаться на ошибку в написании одного из своих бесчисленных имен. Он просто расхохотался и даже сделал большой глоток из кубка. Зачем-то приколол кожаный ромбик обратно на грудь.

Однако, крепкое здесь винцо, неудивительно, что этот брат Олексен так орал…

Анри лег на кровать, не раздеваясь. Он хотел заснуть — ему нечего было делать снаружи, это не его праздник, чужой. Но, пролежав минут сорок, поднялся и вышел в ночь. Вся огромная поляна перед ним была усеяна огнями, словно светляки беспорядочно ползали на листе лопуха.

«…в горах не помогут ни меч, ни лук, здесь выручит только верный друг…»— донес до него ветерок обрывок песни, которую орали не менее дюжины глоток.

И ему захотелось сойти вниз, потолкаться между них, стать одним из них. А чем не новая жизнь? Уехать в далекие горы, куда-нибудь к черту на куличики, в Тибет, например. Сродниться с горами, полюбить их… Ему захотелось немедленно пойти и разыскать кого-нибудь с Тибета или Казбека. Какая разница в каких горах жить, лишь бы подальше отсюда, и наплевать, что люди там не верят во Христа, он и сам-то не особо верит…

— Вот вы где! — в свете факела он увидел Жанну. Она раскраснелась и была чуть растрепанной. — Хорошо еще что, отец Кастор сказал, в какой вы пещере. А то я вас повсюду ищу-ищу.

— Зачем? — серьезно спросил он.

— Как зачем? — удивилась она, и Анри понял, что девушка пьяна. — Чтобы повторить то, что было вчера.

— То, что было вчера, повторить невозможно, — мрачно произнес рыцарь и непонятно было к чему именно относятся его слова. И тут же, повинуясь сиюминутному, страстному порыву, он предложил: — Хочешь стать моей женой, Жанна? Уедем отсюда, в другие горы, на Тибет, к примеру. Построим дом или даже замок…

Она расхохоталась.

— Да зачем мне все это? — пьяно спросила она. — К тому же, ты хоть и рыцарь, а старый. И глаз у тебя всего один. Давай лучше сейчас позабавимся, благородный ты мой, я аж вся дрожу.

Анри разозлился. Разозлился всерьез и, прежде всего на себя за то, что поддался дурацкой мысли. Может, он и найдет себе жену, только не эту распутницу и болтушку, от которой в ушах до сих пор звон стоит. Собственно, а нужна ли ему вообще жена?

— Пошла прочь! — зло буркнул Анри и, захлопнув перед ней дверь, громыхнул засовом.

— Ах ты!.. баран одноглазый! Да и черт с тобой! — прокричала она. — Я лучше к брату Олексену пойду, он пусть и не благородных кровей, но и без выпендрежей! Вчера — хочу, а сегодня — пошла прочь!

Она пьяно расплакалась, и по звуку он понял, что девушка сползла по двери и расселась на полу.

Он зло сглотнул набежавший в горле ком и плюхнулся на кровать. И сам удивился, как гулко стучит в груди сердце. Он пытался не думать о девушке, вызывал пред мысленным взором бесконечно красивые пейзажи, что открывались ему в последние дни скитаний по горам.

— Сэр Анри, ну пустите же меня! — разрыдалась за дверью девушка. — Я же полюбила вас!

Он не шевельнулся.

Она еще какое-то время причитала под дверью, затем поднялась и пошла прочь, грозя, что найдет себе другого кавалера, а сэр Анри завтра к ней в ноги упадет, но она останется такой же неприступной, как пик Страданий. Анри усмехнулся — он краем уха слышал сегодня о восхождении на этот пик.

Он привык засыпать не когда хочется, а когда необходимо, но сегодня сон не шел. И совершенно не ссора с бывшей проводницей (теперь он выберется в долину и без нее) взволновали его. Ему вновь захотелось оказаться среди этих странных людей, бредящих непонятным.

Он подошел к стене и вынул из держака факел. Медленно, чтобы не сорваться с пандуса, который даже не был огорожен (удивительно — как не падают возвращающиеся с веселья гостя, напробовавшиеся даров отца Пирса?), он спустился на поляну. Уже внизу вспомнил, что забыл в пещере кубок. Ему очень захотелось сделать еще глоток этого вина, но возвращаться не стал, просто пошел к столу, где полыхали огромные костры.

Отца Пирса уже не было, там распоряжался дюжий полупьяный мужчина, которого все называли брат Марк, и вокруг бочки уже благоухала огромная лужа. Когда Анри сказал, что забыл свой кубок, ему без разговоров дали другой. Вино действительно было очень вкусное. Рыцарь сделал еще глоток и отошел в сторону, жадно ловя разговоры. Но темы уже сменились:

— …а когда этот полоумный мне харкнул под ноги, я уж от души ему как врезал…

— …поперло на первом круге, вот и взял, а потом непруха сплошная…

— …к ослице сзади подкрался и…

— …ну, с непривычки его как начало тошнить…

— …ощипал перья у глупой курицы…

— …а я ему, дураку, и цежу эдак сквозь зубы…

Но и про горы говорили тоже — куда ж без них, родимых.

Он ходил, слушал, и ему здесь нравилось. С разговорами никто не приставал, но и когда он подходил к беседующим, не гнали, освобождали место у костра. Он не заметил, кто сунул ему в руки мягкую взрезанную вдоль лепешку с горячим мясом внутри. Спать не хотелось ничуть, хотя весь день он вышагивал по горной тропе то под гору, то на подъем. Ему было хорошо.

Но все ж надо было отдохнуть, неизвестно каким выдастся следующий день. Он вернулся к своей пещере.

На его постели лежала Жанна, на ее губах выступили пузырики, точно у младенца. Не нашла, значит, себе другого ухажера. В ее руке был зажат пустой кубок, который Анри забыл на столе перед уходом.

Анри усмехнулся и вновь вышел на улицу.

Воздух был какой-то необыкновенный, внизу не такой, и звезды, казалось, сверкают здесь ярче. Он вдруг почувствовал, что зябнет, и поспешил к одному из многочисленных костров. Он нашел один, догорающий, у которого никого не было, подбросил сухих веток из кучи, сложенной неподалеку, и уселся на лежавшее рядом с костром бревно. Огонь жил собственной жизнью и Анри уставился на него, привычно остановив взгляд на одной точке. Это был его недостаток — он любил часами смотреть на огонь. Иногда даже в ущерб делу. Только какие у него нынче дела? Только одно — спасти свою шкуру…