Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мегабитовая бомба

ModernLib.Net / Компьютеры / Лем Станислав / Мегабитовая бомба - Чтение (Весь текст)
Автор: Лем Станислав
Жанры: Компьютеры,
Публицистика

 

 


Мегабитовая бомба


Станислав Лем


Перевод с польского

Виктора Язневича, yaznevich@mail.ru

Владимир Борисов (2,3,4), sauron@shans.khakassia.ru

Вступление

Несчастным и странным желанием судьбы стало то, что большинство из нафантазированного мною воплощается в реальности. В рассказе «Профессор А. Доньда. Из воспоминаний Ийона Тихого» из тома «Маска», изданного в «Wydawnictwo literackie» в 1975 году, я позволил себе написать (что было результатом неизвестно откуда берущихся странных помыслов), что «бесконечно много информации может действовать непосредственно, без помощи каких-либо устройств». Это на семидесятой странице. На следующей странице написал: «Когда информация исчезает, она заменяется на материю». Результатом же, на странице семьдесят второй, является утверждение: «Bing Bang theory? Как возникла Вселенная? В результате взрыва! Что взорвалось? Что мгновенно материализовалось?.. Информация материализовалась посредством взрыва — согласно закону равновесия. Так слово стало телом, вспыхивая туманностями, звездами. Из информации возник Космос!».

Сам я в это не верил, но написал, ибо это можно было себе представить. В моем рассказе из информации возникает Микрокосмосенок, представляющий собой по законам нашей физики (а это уже на странице семьдесят седьмой) особую форму небытия, а именно небытие повсюду плотное, полностью непропускающее. Этот, как его называет герой рассказа, «космососунок» является вселенной, полностью похожей на нашу, то есть содержит туманности, галактики, звездные скопления, а может, уже и планеты с зарождающейся на них жизнью. В заключении профессор говорит: «для книги философских течений напишу последний недостающий раздел, а именно теорию бытия». Речь идет о рецепте космопроизводства.

Номер журнала «New Scientist» от 30 января 1999 года открывается статьей известного физика Пола Дэвиса (Paul Davies), который, правда с вопросительным знаком, утверждает, что вселенная является проделкой первоначальной информации, причем материя — только что-то наподобие миража, и этот ученый завершает текст написанными серьезно (но выдуманными мною двадцать с лишним лет назад не совсем серьезно) словами: «Если информация действительно должна заменить материю как самая первейшая субстанция Космоса, то нас может ожидать еще большая награда. Одной из самых старых проблем бытия является его двойственность, возникающая между душой и материей. С современной точки зрения мозг (материя) рождает мысли (ментальную информацию). Никто не знает как, но если материя является формой организованной информации, то тогда и сознание уже не так таинственно, как нам казалось».

Не верю в то, что плод моего фантазерства явился результатом прикосновения к окончательной истине бытия, и так же не верю в окончательную первородность концепции известного физика. Все вижу, к сожалению, намного тривиальнее и проще. Водоворот наших, то есть человеческих, идей действительно очень велик, но имеет границу, так как все-таки не является бесконечным. Его комбинаторная мощность, как мне кажется, должна подчиняться какой-то еще не известной нам конечной, при этом не вневычислительной, закономерности. Поэтому мысли, а также идеи, выскакивающие из варева человеческого разума, наподобие горошин в кипящем гороховом супе, иногда друг с другом сталкиваются, как будто бы инцидент их встречи был предопределен законами. Ни английский физик, наверное, ничего не знает обо мне, ни я, до появления в этом году его работы, ничего не знал о том, что мои предположения могут через четверть века войти в список важнейших в мире гипотез из области точных наук! В конечном счете похоже на то, что мы все-таки ограничены в разбеге мыслей, подобно лошади, бегающей по кругу на привязи. На ум приходит сравнение с водоворотом, из которого мы никогда не сможем выбраться. Это, возможно, не приговор, а предположение, ставящее крест на надежде на выход за пределы человеческой ментальности, чтобы таким образом действительно постичь суть всего сущего. Мне кажется, что именно такое вступительное слово подходит собранию работ, названному для читателей «Мегабитовой бомбой». Во всяком случае, в продолжающемся развитии наших гипотез выразительно видно неустанное, осознанное желание вырваться за границы, в том числе умственные, данного нам человечества.

Краков, 9 февраля 1999 года

Риск Интернета

Эссе написано в марте 1996 г.

1

В интервью еженедельнику «Der Spiegel» на вопросы об антиматерии (это было сразу же после ее синтеза) я сказал, что антиматерии опасаюсь меньше, чем Интернета. Мне это показалось очевидным, так как вероятность натолкнуться на биологически вредное количество антиматерии практически равно нулю. Невозможно, однако, признать нейтральной технологией такую электронную сеть, которую представляет собой Интернет в теперешней фазе младенчества. Дело в том, заметил я в следующем интервью для «Шпигеля» (на этот раз при ответе на вопрос, какие я могу назвать опасности, связанные с массовым применением Интернета), что каждая, без исключения, новая технология имеет аверс пользы и одновременно реверс новых, неизвестных до поры бед.

2

Этот факт показался мне абсолютно бесспорным. Его можно проиллюстрировать на произвольно выбранных ветвях нашего «технологического дерева». Путешествие пешком не грозит ничем (кроме возможной потери равновесия). Езда на автомобиле может закончиться хуже. Авария самолета, который достигает максимальной скорости движения в воздушном пространстве, как правило, заканчивается смертью пассажиров. Современная хирургия применяет «микролапаротомию»: через очень маленький разрез в тканях тела хирург может удалить, например, слепую кишку, камни из желчного пузыря и т. п. Подобная операция, проводимая через «очень малое отверстие» в брюшной полости, требует новой и намного более совершенной, нежели ранее, квалификации и врачебного мастерства, ибо печальные исходы при недостаточном опыте уже случались. Сотовые телефоны являются великолепным устройством связи с бескабельным подключением аппаратов к телефонной сети, но уже можно услышать и прочитать, что частое и массовое применение этих «сотовиков» не безвредно для здоровья потребителей. Телевидение — это очень ценный источник получения информации и всякого рода фильмов, но его вредное воздействие на детей и на молодежь уже широко обсуждается, и тем энергичней, чем больше имеется местных трансляторов телепрограмм, а спутниковые ретрансляторы дело усложняют многократно и т. д. И хотя я уже говорил об опасностях, привносимых через Интернет, считаю, что нужно о них повторять и предостерегать.

3

Во-первых, как я сказал в очередном интервью, данном немцам, Интернет в настоящее время ограничивается английским языком и тем самым (исключительно) латинским алфавитом. А как быть туркам, русским, арабам, таиландцам и так далее? Ведь на земном шаре существует около 4000 языков, и, если даже принять, что 90 процентов их употребляется в группах экзотических, малочисленных, остается проблема «англизационной тенденции», которую несет Интернет, в основном из США, где он больше всего применяется (в настоящее время там насчитывается около 40 миллионов пользователей [Эссе написано в марте 1996 г.]). Такой «техногенный английский империализм» в Интернете может иметь последствием в недалеком будущем негативную реакцию на «насаждение» английского «силой».

4

Во-вторых, разнообразные виды услуг, предлагаемых через сеть, имеют множество разнородных последствий. Хотя уже и мы в Польше привыкаем к тому, что в магазинах самообслуживания сами себя с полок обслуживаем, но касается это только одной, исключительно продовольственной, части необходимых продуктов. Никакой Интернет не заменит примерку обуви, одежды, белья и так далее, а если нам говорят, что каким-то образом заменит, то тем хуже для потребителя (уже в Риме сказано caveat emptor [Покупатель, остерегайся (лат.)]).

5

В-третьих, благодаря Интернету, Евронету и т. д. (сетей уже множество) возникают такие «информационные потопы», что появилась и активизируется тенденция к созданию «островных», замкнутых сетей, соединяющих организации, а не частные (физические) лица. Возникают системы информационного обмена между банками, биржами, объектами охраны прав (полицией, например), судами, клиниками (врачами в таких учреждениях), и в этом последнем случае инновационным достижением является проведение операций, осуществляемых в африканском буше, известными хирургами или иными заморскими специалистами, например из Америки. Скажу кратко, что не хотел бы быть подвергнутым такой лечебной процедуре потому, что связь не может в 100 процентах случаев заменить личную активность врача при пациенте, и тем самым вероятность ошибок терапевтического искусства неуклонно растет. Кроме того, информация, передающаяся между указанными организациями и лицами, которые в своей основе служат познанию (научному), может становиться бессодержательной потому, что А) значительное ускорение в развитии отдельных отраслей науки является результатом междисциплинарного взаимодействия, например, математиков с биологами, биологов с химиками, химиков с фармакологами, специалистов по транспорту со многими до сих пор далекими от транспорта специалистами и т. п. Следовало бы тогда сделать то, что просто невозможно: соединять «всех экспертов» различных отраслей с другими, например физиков с космологами, космологов с астрономами, астрономов с метеоритологами, а их с ксенобиологами и т. д. Но здесь, кроме множества дисциплин, вступает в действие особый фактор, а именно: В) Интернет — это сеть, которая ничего не понимает, лишь пересылает информацию и соединяет стороны друг с другом, при этом во всем мире возрастает количество «экспертов», которые, желая «высказаться», представляют мало или ничего не стоящие результаты своих раздумий как «новые научные гипотезы», которые есть то же, чем являются песок и ил, которые в больших водохранилищах направляются к турбинам и, если бы не устраивали специальные фильтрационные устройства, вскоре «закупорили» бы все турбины. А Интернет не может отличить информационные зерна, которых в нем мало, от информационных плевел, то есть, я сказал бы, что он подобен железнодорожному вокзалу с огромным нагромождением транзитных путей, разворотов, тупиков, обратных путей и т. п., по которым одновременно двигаются поезда, везущие людей, коров, дрова, капусту и горох. Каждый специалист осознает, каким количеством «информационного мусора» атакует его почта, телефоны, чудаки, сумасшедшие, лица, которым кажется, что создали Бог весть что, и каждый такой специалист пытается лично либо при помощи вспомогательного персонала отделить то, что ценно, от «мусора». Интернет сейчас находится в фазе младенческого развития, но уже испытывает информационные завалы и пробки, о чем специалисты хорошо знают. Эта ситуация требует повышенной битовой пропускной способности Интернета на единицу времени, так как Интернет по-прежнему «ничего не понимает», никакого открытия, хотя бы даже от него зависели судьбы мира, но оно подано на экзотическом языке, не отличит от менее важного известия, что у тетки в духовке подгорел пирог с яблоками. И все это также является эффектом обычной капиталистической предприимчивости, способствующей развитию Интернета, благодаря которому особо ловкие лишь зарабатывают миллионы и даже миллиарды долларов, но что общего имеет обогащение на Интернете с его возможностью молниеносной передачи ценной информации?

6

Здесь проявляется очередной недостаток, так как рекламируемый и повсеместно воспетый Интернет является поставщиком огромного количества новых видов развлечений и новых форм обогащения. Что касается развлечений, то их распространение в мире — осмелюсь утверждать — должно навлечь божий гнев, так как миллионы людей живут не то что без надлежащих порций развлечений, но разрываются минами, бомбами, страдают от голода, болезней, нищеты, в то время как зажиточное меньшинство Европы и Америки так развлекается, как профессор Нил Постман (Neil Postman) уже добрых несколько лет тому назад показал в книге «Amusing ourselves to death», которая была в то время бестселлером и в которой он сообщил, что по данным психосоциологии 90 процентов, а то и больше, телевизионного вещания есть развлекательная муть, забивающая мозги, и это есть мощный поворот к эпохе восьмидесятитысячелетней давности, когда не было письменности, а следовательно, и науки, и философии — несколько лет назад я назвал этот поворот «вхождением в пещерную электронную эпоху». Ясно, что количество потребителей, которые стремились бы к сокровищнице знаний, философии, истории человечества (не той, с большим количеством битв и трупов, которую чрезмерно преподносит мировое телевидение), может быть так ничтожно, что инвестирование в общем больших миллионов в сеть с Интернетом во главе только для любителей ценной информации не окупалось бы, а то, что в рыночном капитализме не окупается, должно быстро погибнуть.

7

Очередной проблемой, кто знает, не роковой ли, является тот факт, что Интернет открывает ворота (за счет опутывания Земли электронной сетью с отсутствием контроля и центров регистрации) всякой деятельности, в том числе и такой, которая нежелательна, и даже преступна. Мафии, каморры, банды, гангстеры, мошенники и «злоумышленники» всяких мастей получают доступ на арену информации наравне с потенциальными Эйнштейнами. В том же самом номере еженедельника «Der Spiegel», в котором были помещены мои мрачные интернетовские гороскопы, есть статья о computer crime, о компьютерных проступках; приведу из нее только заголовки.

«Каждые восемь с половиной месяцев, как считают эксперты, удваивается количество компьютерных вирусов. Новые вредительские программы побеждают электронную защиту. Уже возникли „макровирусы“, использующие бреши в защите современных программ преобразования текстов, стал небезопасным даже обмен цифровыми (digital) документами». Речь идет не только о подделке кредитных карт, о потерях в миллиарды долларов, но и об умалчивании этого банковскими структурами потому, что такие известия могут перепугать и отпугнуть обычных клиентов. Речь о том, что вирусы «макро» способны уже делать «всё», а поэтому, например, предстать в виде программы, которая должна очистить нам компьютеры и (или) сеть от «обычных» вирусов. Действительно убирают их, но на место удаленных одновременно внедряют новые вирусы, которые благодаря вседоступности сетевых соединений распространяются «везде» и могут заражать компьютеры, которые, по существу, со всем этим ничего общего не имеют. Так, Дэвид Дж. Стенг (David J. Stang), руководитель фирмы «Norman Data Defense System», специализирующейся на обнаружении и защите от компьютерных вирусов, сказал в интервью, что «эту войну мы уже проиграли». Сказал, что между специалистами в программировании все более новых и все лучше «маскирующихся» вирусов и специалистами антивирусной защиты идет битва, в которой эти первые уже сверху. Хотя каким-либо экспертом ни по компьютерным вирусам, ни по антивирусным «фильтрам» не являюсь, но еще раньше, как только появились первые прогнозы и восторги по поводу развития Интернета, я именно такой тип сражений предвидел, и не потому, что будто бы был ясновидящим футурологом, а просто благодаря более-менее хорошему знанию человеческой природы. Если можно что-либо испоганить, испортить, фальсифицировать, украсть, растратить, кого-либо обмануть, оставить с носом, то совершенно независимо от того, принесет ли такая деятельность деструктивного и вредительского характера пользу «активисту зла» или он получит только нематериальное удовлетворение от того, что перехитрил системы защиты, что уничтожил без личной прибыли то, что было ценным для другого, можно со стопроцентной уверенностью признать, что в новых формах, новой технологии, борьба Аримана с Ормуздом [Мифологические древнеперсидские божества, олицетворение злого начала и первоисточника добра соответственно], зла с добром будет продолжаться. И это так, потому что так было всегда, потому что самолеты, кроме парашютистов, сбрасывали бомбы, потому что атомная энергия «ярче тысячи солнц» была известно как применена, потому что так нужный медицине рентген в Освенциме применялся немцами для убийства плода беременных женщин, и так далее, и так далее — от начала человеческого мира.

8

К сказанному следует добавить еще то, что я также подчеркнул в интервью для немцев. В настоящее время человек обладает «информационной пропускной способностью» такой же, как и 100000 лет тому назад. Когда у нас господствовал общественный строй, очень сильно ограничивающий информационными запретами и цензурой, я еще справлялся с поступлением информации, часто «контрабандной», которой в то время «информационной диеты» в сумме было не очень много. Сейчас, когда я могу свободно пользоваться традиционными источниками научной информации, а также получая регулярно «Природу», «New Scientist», «Scientific American», «American Scientist», «Science et Vie», научные приложения к таким изданиям, как «International Herald» или «Frankfurter Allgemeine», уже (хотя опять не очень много) вижу громадящиеся у меня на бюро стопки изданий, которые пришли ко мне, но которые прочитать и переварить я не в состоянии. Также и о подключении к Интернету я не могу думать без опаски. Не потому, что опасаюсь голых женских задов и иной, искушающей к плохому информации (а такой достаточно в Интернете), а потому, что знаю, что избыток традиционной информации, доходящей до меня с бумаги, а не с экрана (монитора), привел к тому, что я уже фактически вообще каких-либо других вещей, кроме чисто научных, не читаю, потому что на те другие мне уже не хватает времени. И это без всяких фальшивок, вирусов и т. д.

9

Явление Интернета напоминает известный нам из Библии потоп, или избыток воды, в котором можно со всем нажитым утонуть, если не сможем во имя спасения, как Ной, построить для себя Ковчег. Но как должен выглядеть «Ноев Ковчег Интернета» — легко сказать, но сложно такую идею реализовать. Для этого нужны нам не бездумные сети, не тысячекратное количество телефонов, факсов, интерактивные медиа, но встроенный в сети эквивалент интеллекта, оценивающий информацию, который все, что является информационным мусором, поглощал бы и, как фильтр, разрешал бы прохождение только сообщений и визуальных изображений, не пропагандирующих зло и глупость, не вредящих всему, что могло бы стать полезным человеку. Но о таких «вставках» в Интернет сейчас можем только мечтать.

10

И, наконец, есть область, в которой Интернет может способствовать злу намного быстрее, проще и решительней, чем добру, и даже столь рекламируемому и рекомендуемому нам развлечению, как будто бы жизнь людей имеет ценность, только будучи достаточно развеселенной. Я имею в виду область политики. Интернет — это, из-за осторожности скажу кратко, такой тип связи, который проще позволяет определить адресатов информации, чем отправителей, отсылающих информацию. Иначе говоря, сейчас Интернет делает возможным сохранение анонимности отправителей, а в сфере политики это отличие даже может соответствовать отличию между миром и войной. К счастью, такие попытки еще не стали реальностью. Еще ничего в очень большой степени плохого не запущено в глобальных сетях связи. Хотя сама возможность уже совершенно правдоподобна, и прежде всего, в международной политике, в которой недостаток de facto эффективной законодательной (ООН — это пугало для воробьев, если посмотреть на результаты деятельности, будь то в бывшей Югославии, или на Кавказе, или еще где-нибудь) и исполнительной власти. Государства будут анонимно вредить быстрее, чем могли бы неанонимно помогать и поддерживать друг друга. Это не какие-то символы типа «мене, мене, текел, упарсин» [Легендарная надпись на стене дома царя Валтасара, пророчествовавшая его гибель (см. Библия: Ветхий завет: Книга пророка Даниила: гл.5)], рисуемые на стенах нашего мира, стенах, которые уже неоднократно и в истории, и в современности показывали свое ужасное сходство со стенами Содома.

Врезка: Голос из пропасти «Tygodnik powszechny», №16 от 22.04.2001 (фрагмент)

«… Идея, распространяющаяся в последнее время в пышущих оптимизмом Соединенных Штатах, чтобы при помощи всех или почти всех интернетчиков создать гигантскую мировую сеть прослушивания Космоса [Речь идет о компьютерном проекте SETI@home], кажется мне бессмысленной. В Интернете вращается порядка десяти в четырнадцатой (некоторые говорят, что десять в пятнадцатой) битов, из которых 97 процентов — это хлам, и нет никакого способа отличить информацию о возможном контакте с другой цивилизацией от выдумок и фальсификаций…»

Разум в качестве кормчего

Статья написана в мае 1996 г.


1

Я уже столько писал об опасностях, которые таят в себе глобальные компьютерные сети, в некоторой степени трактуя Интернет как бы «против шерсти» всеобщих восторгов, что, наверное, пока хватит этих предупреждений и предостережений: могу добавить лишь, что из мировой прессы доносится хор обеспокоенных (и даже впадающих в панику) учреждений и лиц, обладающих авторскими правами, которые находятся под охраной закона (copyright), поскольку на сегодня кто угодно может взять любую книгу, любое музыкальное произведение или какой-то другой творческий продукт и выложить в мировую сеть так, что любой пользователь может бесплатно использовать этот продукт. (Оплачивается лишь подключение к Интернету, но за то, что можно найти в Интернете, как правило, можно не платить.) Это вроде бы и не так страшно, но Интернет может породить и неожиданные эффекты, как это бывает там, где есть активные люди и где господствует ничем не ограниченная вольница. С другой стороны, уже ясно, что там, где предпринимаются попытки ввести, скажем, антипорнографические запреты, сразу же появляются нежелательные препятствия, так как, например, многие известные произведения искусства связаны с человеческой (и не только женской) наготой, и если строго придерживаться буквы запрета, то даже иллюстрированную Библию можно счесть книгой, содержащей in potentia[В возможности (лат.)] изображения с порнографическим привкусом. Одним словом, проблема разграничения между тем, что является порнографией, и тем, что ею не является, возникает как специально вызванное привидение. Впрочем, я считаю, что любой запрет будет либо излишним, либо недостаточным, поскольку должна существовать «серая» зона, произведения из которой для одних будут принципиально художественными, а для других — неприличными. Эта проблема шире и важнее всех Интернетов, компьютеров, модемов, потому что это проблема ТАБУИЗАЦИИ, размеры которой в различных культурных кругах существенно различаются. Поэтому для нас, к примеру, кажется просто странным типичный для «очень мусульманских» стран категорический запрет обнажения женского лица. Я считаю столкновения технологического прогресса с культурными и религиозными традициями неизбежными. Хотя в древности люди в этих вопросах были гораздо либеральнее многих наших современников. Кредитные карты или приобретение в собственность бесхозного имущества представляют совершенно новые возможности для злоупотреблений, но, как я уже сказал вначале, хватит об этом.

2

Во многих научно-популярных изданиях, таких как английский еженедельник «New Scientist» или французский «Science et Vie», в последнее время появляются — впрочем, в подобных изданиях уже не в первый раз — сообщения о том, что вскоре станет возможным использование мыслящего мозга человека в «коротком замыкании» с эффекторами типа руля автомобиля, штурвала самолета, привода и системы управления инвалидной коляски, и даже с несравнимо более сложными устройствами. В последнее время и японцы занялись этой областью «короткого замыкания» разума с бестелесными аппаратами.

В вышеупомянутых изданиях пишут даже о том, что совершенно слепые люди, у которых не поврежден зрительный центр мозга (fissura calcarina), смогут получить возможность чтения и даже видения «растрового» типа. Как же это может быть реализовано? Оказывается, раздражая электрическими разрядами затылок, можно создавать так называемые «фосфены», или световые точки, ощущаемые сознанием человека как результат непосредственного воздействия на кору мозга, и хотя эти вспышки пока еще ни в какой осмысленный узор никто сложить не сумел, пишут, что через пару лет научатся так складывать буквы, что сначала незрячий сможет читать мозгом буквы алфавита Брайля, а потом и обычную газету. Не скажу, что такие прогнозы следует сразу же считать сказками или мифами (вроде того, как Геркулес сначала брал на закорки теленка, а уже через полгода мог носить на плечах быка), но некоторая сдержанность в подобных предсказаниях не повредит, тем более что пишут уже о мысленном управлении поездами и даже самолетами. А вот это уже опасные и ошибочные рассуждения.

3

В примитивных выражениях пишут о том, что, когда мозг при закрытых глазах не работает над каким-либо восприятием или проблемой, в нем появляются свободные разряды нейронов (ритм альфа), а когда глаза открыты и мозг о чем-то активно думает, альфа сменяется на быстроменяющийся ритм бета (существуют и другие ритмы, такие как тэта, но промолчу о них, так как это особый вопрос). Идея (пока что) заключается в том, чтобы человек, открывая и закрывая глаза, сменой ритмов электроэнцефалограммы своего мозга через соответствующие усилители воздействовал, например, на руль. Я бы никому не советовал рисковать своим здоровьем и жизнью, собираясь стать пассажиром транспорта, управляемого таким образом. Изменения ритма у всех людей глубоко индивидуальны. И если представить то, о чем сообщают нам восторженно настроенные «science writers», явные дилетанты в биологии и медицине, об «обратном управлении», то есть о регулировании умственных процессов с помощью управляющих воздействий на мозг через соответствующие устройства (что попахивает научной фантастикой, не соответствующей, однако, правде фактов), окажется, что всё это — из области сказок. Всё дело в том, что нам до сих пор неизвестно точно, каким образом, как и где мозг сохраняет данные в памяти, и неизвестно также, какая часть электроэнцефалограммы отражает работу мозга, порождаемую сознанием, а какая — процессы, которые это сознание создают, поддерживают и управляют. Я сам видел в лаборатории, что образы, порождаемые работающим мозгом (например, при исследовании состояний локального кровообращения, отличающихся в зависимости от того, какая часть мозга взаимодействует с какими-либо другими), различны у разных людей. Правда и то, что одна и та же проблема, занимающая личность, по-разному представлена в так называемом образе типа PET[Позитронно-эмиссионная томография] в зависимости от того, наблюдаем ли мы работу мозга мужчины или женщины.

Разброс различий между образами у личностей разного пола в принципе больший, нежели у особ одного пола, но вряд ли это позволяет считать, что мы уже обо всем узнали, потому что констатация этого факта аналогична установлению того, что груди у женщины выступают вперед больше, чем у мужчин. Никакое управление «ни в том, ни в обратном направлении» невозможно без очень сложных и серьезных хирургических операций, поэтому все рассказы о совместимых с мозгом «интерфейсах» — это ерунда, поскольку все эти коды, которые индивидуум вырабатывает в нейронах, когда говорит, пишет или читает на родном или на чужом выученном языке, существенно более индивидуальны, нежели, например, отпечатки пальцев или же радужные переливы сосудов в сетчатке каждого глаза, которые notabene уже были предложены благодаря индивидуальным отличиям в качестве идентификатора личности, между прочим, и потому, что преступник серьезного класса может позволить себе изменить (чаще всего — хирургически уничтожить) отпечатки пальцев, а разветвления артерий на дне глазного яблока изменить невозможно, если только не удалять глаза и платить слепотой за эту процедуру. А значит, не может быть и речи о том, чтобы можно было «читать мысли» напрямую с помощью неслыханной аппаратуры или хотя бы определять, на каком языке данный человек мыслит, а на каком ничего не понимает. Мозг новорожденного обладает языковой потенцией, схватывает язык, с которым сталкивается, и в первые три-четыре года жизни с автоматической легкостью может выучить три языка. Чужие языки в более позднем возрасте мы учим уже с некоторым трудом, и можно будет определить центральные и локальные регионы для языка, первоначально перенятого у человеческого окружения, а при этом определить, где локализованы ресурсы иных языков при их наличии. Да, в общих чертах это можно будет установить, хотя и не сегодня и даже не завтра, но ни о каком чтении мыслей речи быть не может, поскольку для этого следовало бы заняться невозможной и через пятьдесят, и через сто лет технологией церебральной архитектуры или построить такую действующую модель данного человека, в которой электронные аналоги должны представить его нейроны (около 14 миллиардов), а также установленные в данный момент дендритово-аксонные связи с другими нейронами (до 200 тысяч на один нейрон), но и тогда мы не имели бы никакой уверенности в том, что этот искусственно сконструированный мозг является «схемой», в которой мы прочтем, о чем думает хозяин «мозгового оригинала». В принципе все внутренние компьютеры могут быть заменены в данной работе другими, ибо все они являются конечными автоматами в смысле «потомства» машины Тьюринга, а вот с делающими нынче первые шаги параллельными компьютерами было бы хуже, то есть труднее, но тест на идентичность можно будет провести в обоих случаях.

4

Мозги, отделенные от тела и (скажем) плавающие в какой-нибудь питательной жидкости, способные мыслить, несмотря на то что они лишены всякой чувственной связи со своим телом, а значит, и с окружающим миром, а также связи с кровообращением и со сплетениями plexus solaris («брюшной мозг»), находящимися в теле, — это байки, поскольку они подверглись столь тотальной «сенсорной депривации», что мозг погрузится в состояние, типичное для комы, и в крайнем случае (может быть, химическими или электрическими раздражителями) удастся возбуждать в нем «осколки сознания», словно в причудливом сне. Но и этот чудовищный, сказочный образ, который иногда можно встретить в (плохой) science fiction, не имеет ничего общего с низкопробным (потому что фиктивно-вымышленным) демонизмом мозгов, принудительно подверженных мысленному контролю и электронному «управлению», точно так же, как и с обратным явлением, то есть с управлением мышлением с помощью «короткого замыкания» с системами внетелесного окружения. Это можно реализовать лишь таким очень примитивным и грубым способом, что всё это не стоит и хлопот. Впрочем, я не утверждаю, что люди не будут пробовать прорваться в проблему мозга таким путем, поскольку люди склонны делать более или менее безумные вещи; хотя ни осмысленно оплаченными, ни социально грозными результаты таких усилий не станут. Кто-то саркастически и мизантропически заметил, что на самом деле «синтетическую любовницу», почти неотличимую от «естественной женщины», в конце концов создать можно, но такая игра не стоит свеч хотя бы по тому (достаточно тривиальному) поводу, что живую, согласную за некоторую плату на исполнение соответствующих услуг женщину можно найти за одну стомиллионную часть стоимости «синтетической наложницы». Впрочем, андроидная «гомункулизация» сразу же создаст множество более серьезных, нежели постельные, дилемм, поскольку «искусственная личность» может потребовать для себя такие же права, какими располагает личность «естественная», и пусть тогда ломают себе голову законодатели, философы, священники и юристы. Но всё это фикция — кроме надуваемых кукол, используемых в сексуальной практике. Это не та тема, внимание на которую я хотел бы обратить.

5

В целом я клоню к тому, что четкое разграничение между возможными и нереальными сферами технических и технобиотических достижений, как всегда, трудно осуществить, поскольку очень хлопотно установить даже «серую зону» между ними, особенно в ту эпоху стремительного прогресса, в которую мы живем. Никто из живущих пока не носит в груди свиное сердце, но такое достижение представляется вполне возможным и в качестве операции, в результате которой жизнь свиньи будет использоваться для спасения человеческой жизни, может быть узаконено (цинично молчим о ветчине и колбасе из свиных останков). Встречаются даже ученые, а не только недоученные журналисты, — ловцы сенсаций, которые обещают нам скорое уничтожение болезнетворных вирусов в то время, когда мы не можем управиться даже с состряпанными людьми компьютерными вирусами, или черпание энергии из «черных дыр», или путешествия во времени через эти дыры, в то время как любой трезвый физик заверит вас в том, что чернодырные технологии сегодня — это сказки о железном волке, и даже когда удастся сконструировать такого волка, всё еще будет довольно далеко до выращивания «черных дыр» и использования их в качестве туннелей, просверленных во времени и пространстве.

6

Но поскольку (как хорошо известно) люди делают с людьми ужасные и даже смертоубийственные вещи, следует признать, что, несмотря на все предостережения, дело дойдет до экспериментов с человеческим мозгом, а я сам принадлежу к тем, кто грешил легкомысленностью, десятки лет назад описывая такие эксперименты (см. мои «Диалоги» [Книга «Диалоги», к сожалению, на русском языке не издана. Но один из диалогов, первый, тематика которого пересекается с настоящим эссе, в сокращенном виде был опубликован (см. Лем С. О воскрешении из атомов. — «Фантакрим МЕГА», 1992, №5, Минск)], что написаны тридцать с лишним лет назад). Меня, однако, интересовала тогда не столько моральная или нейротехническая сторона таких операций, сколько последствия философского свойства в результате ужасного вторжения в то, что в конечном счете составляет единство и личную неповторимость каждого живущего человека. Поскольку же часть бывших исключительно человеческими умственных работ мы уже сумели передать технологии, вынесенной за пределы человека, поскольку чемпион мира по шахматам может проиграть компьютеру, поверхностно стало казаться, что нам уже и море по колено и что к человеческому мышлению ведет простая дорога, а препятствия с нее мы легко уберем. Это не так: мозг — столь компактная и закрытая система, что можно его даже покалечить и не заметить результатов этого благодаря чрезмерности нейронных параллелизмов, которой мы обязаны антропогенной эволюции, а потому техническое вторжение в мозг является (по крайней мере, по моему мнению) сложнейшей из сложных задач и потому можно оптимистически, а может быть, скорее пессимистически предположить, что в будущем нам предстоит заниматься немаловажной цереброматикой [Более подробно об этом см. в книге Станислава Лема «Сумма технологии» (раздел «Цереброматика»)] как результатом воздействия на уже зрелый мозг, а не как разновидностью будущей генетико-евгенической работы.

Мой взгляд на мир

Статья написана в мае 1996 г.


1

Что общего имеет мой взгляд на мир с информатикой? Думаю, что почти всё, и постараюсь это обосновать. «Мир», или «все существующее», складывается из «вещей», о которых можно узнать благодаря «информации». Эту «информацию» вещи могут «пересылать» напрямую (как говорящий человек, как читаемая книга, как рассматриваемый пейзаж) или с помощью «чувственно-умственных размышлений». «Размышления» я поставил в кавычки, поскольку в некотором смысле, который можно определить, крыса, бегущая по лабиринту к дверце (за которой находится что-то съедобное), в этом своем поисковом движении также руководствуется (крысиным) умишком. Поскольку я намерен говорить исключительно о том, что живет благодаря «информации», я именно так определяю границы «моего взгляда на мир».

2

Каждое живое существо имеет свой (типичный для вида, сформированный за миллионы лет дарвиновской естественной эволюцией) SENSORIUM. Этого слова вы не найдете ни в словаре иностранных слов, ни в энциклопедии, и даже в Большом Варшавском словаре оно помечено значком, означающим, что лучше его не употреблять. Мне, однако, оно нужно. Сенсориум — это совокупность всех чувств и всех путей (обычно нервных), которыми информация, уведомляющая нас о «существовании чего-либо», мчится к центральной нервной системе. У человека и у крысы это мозг. Насекомые вынуждены удовлетворяться более скромными центрами. Поэтому «миры», наблюдаемые насекомым или крысой, или же человеком, — это совершенно разные миры. Эволюция принципиально сформировала живые создания так экономно, чтобы они могли воспринимать ту информацию, которая им необходима для личного и/или видового выживания. Поскольку эволюция является очень запутанным миллиардолетним процессом и поскольку живые создания или поедают живых созданий, или ими поедаемы (травоядность тоже означает поедание чего-то живого, например растений), постольку возникает громадная иерархия своеобразных конфликтов, которые упрощенно может нам дать математическая теория игр. Дело в том, что информация в результате такого положения вещей одним служит для преследования, другим — для бегства, а иным и вовсе — «ни для чего, кроме существования» (трава). Сенсориумы, которыми обладают создания, в общем отличаются, как я и говорил, экономностью. Еще недавно психология утверждала, что собаки не различают цветов, то есть все визуальное они наблюдают в оттенках черного и белого (как мы старые кинофильмы). Но теперь это мнение изменилось: собаки видят цвета. Таким образом, паук, крыса, кот, как и человек, наделены — каждый вид своим — сенсориумами. Мы располагаем в этой сфере максимальной избыточностью среди животных, ибо еще и почти что лично располагаем таким «умом», который дает нам возможность распознавать и такие свойства «мира», которые напрямую чувствами наблюдать не можем.

3

Что же вытекает из вышеназванных банальностей? Вытекает из них, что мир (в некотором смысле «мировоззрение») каждого создания сильно обусловлен его сенсориумом. Кажется, что для человека возникает исключение, благодаря его «разуму», но на самом деле это не совсем так. «Мир», наблюдаемый людьми, слагается из вещей «средней величины», пропорциональных величине отдельного человеческого тела. Мы не в состоянии увидеть ни очень маленькие вещи, ни отдельные молекулы, ни атомы, ни фотоны, а с противоположной стороны, макроскопической, мы не можем увидеть ни кусочка планеты, на которой живем, КАК ШАРА, ни ее целиком, ни «фактических размеров» Млечного Пути, ни других галактик, ни звезд, ни, конечно же, Космоса. Мы сформировали себе различные экспериментальные образы и связанные с ними гипотезы или теории, или модели, чтобы наблюдать «разумом» то, что не можем воспринять чувствами: это означает, что наше мировоззрение «многопредельно выступает» за пределы того образа мира, который можем воспринимать благодаря непосредственной работе нашего сенсориума. Однако означает ли это, что мы видим то, чего не видим, что можем почувствовать то, чего не чувствуем, что слышим то, что для нашего органа слуха неслышимо? Ничуть. Мы пользуемся «абстракциями» или специально создаваемыми «техникой» (или инструментом) ситуациями или условиями, которые делают возможными для нас, например, невозможные для наших предков «осмотр» Земли со спутниковой орбиты или Луны, если на нее ступить, или благодаря космическим зондам — поверхности Марса или верхнего слоя атмосферы Юпитера. Или мы используем микроскоп, или телескоп Хаббла на орбите, или ускорители элементарных частиц, или камеру Вильсона, или пузырьковую камеру, или операционные (где иногда можно заглянуть глазом человека внутрь тела или мозга) и т. п. То есть значительно больше информации мы получаем за счет различного рода и способов искусственно созданного нами посредничества. Однако мы в буквальном смысле совершенно беспомощны в восприятии чувствами пространств микро— или макро— и мегамира. Ибо никто не может ни увидеть, ни вообразить себе атом или галактику, или эволюционный процесс Жизни, или горообразование в геологии, или возникновение планет из протопланетарных (якобы небулярных) сгустков. Этнический язык — как широкополосный, полисемантический носитель информации, или математика — как выведенный из этого языка (из этих языков) узкополосный язык с резко повышенной «точной» остротой, представляют здесь наши «щупальца», наше костыли (инвалидные), наши «протезы». Однако как слепец, постукивая по каменному полу своей палкой, на слух пытается распознать, находится ли он в комнате или на улице, или в нефе храма, так и мы этими (математическими) протезами «выстукиваем» себе то, что находится за пределами нашего сенсориума.

4

Но… есть ли так «на самом деле»? Являются ли листья «на самом деле» зелеными, или же зелень определяется фотосинтетическими соединениями хлорофилла? Не есть ли так, как писал Эддингтон, что сидим за обычным деревянным столом, в меру твердым, полированным, а одновременно — рядом с облаком электронов, которым этот стол является «также»? А может быть, является таким «на самом деле»? Если мыслить таким способом, то следует добавить, что столов теперь значительно больше. Есть обычный стол нашего ежедневного сенсориума (чувств), есть молекулярный стол (ибо из чего же состоит дерево?), есть атомный, есть барионный, он также является частицей «материи», микроскопической частицей, составляющий единое целое с Землей и вносящий (минимальный) вклад в ее гравитацию. Далее, он является наночастицей планеты, кружащейся вокруг Солнца, и т. д. вплоть до «влияния стола на Вселенную», если не обращать внимания на полную ничтожность этого влияния с учетом всех диспропорций. Соединить эти «все столы» в одно целое не в состоянии не только наш сенсориум, но и наш «разум», если только не делить их на категории и классы.

Если погибнет один человек, для другого человека это может иметь не только эмоциональное значение. Если погибнет десять человек, это будет восприниматься совершенно иначе. Но мы не в состоянии de facto «почувствовать» никакой разницы между той информацией, что погиб миллион людей, и той, что — тридцать миллионов, а тот, кто говорит, что он чувствует разницу (кроме разницы в цифрах), тот лжет, сознательно или бессознательно.

5

Я склоняюсь к тому, что так же, как сосуществуют «различные столы», сосуществуют и «различные миры» котов, крыс, насекомых, крокодилов и людей. Миры, которые отличаются друг от друга очень сильно и многопредельно, но все они, взятые по отдельности или вместе, не дают оснований утверждать, что «все это — постоянно одно и то же», лишь наблюдаемое «разными способами» и «с разной перспективы».

Естественно, мы, люди, бездискуссионно подвержены тенденции считать, что «на самом деле» существует мир, который МЫ опосредованно и непосредственно можем воспринимать, а все «другие миры» являются фрагментами, просто очень несовершенными, увечными фрагментами «нашего мира». С этим взглядом, который назову гуманистическим мировоззренческим шовинизмом, я охотно поспорю. Майя имели отличную от нашей систему кодирования арифметики, но это была человеческая система; их культура возникла иначе, нежели средиземноморская, но все равно это была, несомненно, человеческая культура, и их язык был человеческим языком. Откуда же мы можем знать, не имеют ли инопланетарные «разумы» (если они существуют), прошедшие иные эволюционные процессы и находящиеся в иных физико-химических условиях («сопряженностях») иных планет и солнц, отличные от наших сенсориумы, а значит, и проистекающие от этих сенсориумов в качестве их производных — «иные квазиформальные системы», иные логики, иные математики, иные микро— и макромиры, отличные от наших, человеческих стандартов? Одним словом, из того, что я до сих пор написал, можно вывести «общую теорию гностической и онтической относительности для всего множества всех Психозоиков Вселенной». Возможно, что на космической кривой распределения психозоиков (это вовсе не обязательно колоколообразная кривая нормального распределения Гаусса или кластерная Пуассона — один Бог знает, какой она может быть) мы находимся где-то повыше крысы, шимпанзе и бушмена, но ниже, предположим, эриданцев (вероятнее всего, никаких эриданцев не существует, но и в этом мы не можем быть уверены в конце XX века, когда множатся открытия планетарных систем у звезд).

6

Да, такое разнообразное величие миров, возникающее в различных (функционирующих общественно) Разумах, представляется вполне возможным, и даже вполне правдоподобным. Человек был бы попросту одним из тысячи или миллиарда конечных результатов эволюционных неврально-генетических процессов, тех, которые могут наделять не самыми плохими развитыми сенсориумами.

Да: это возможно. Неужели Иные придумали себе иные формы материи? Нуклидные! Неужели «не верят» во внутризвездные циклы Бете? В эволюцию с ее естественным отбором? Тут следует осуществить так называемое distinguo [Разделять, различать (лат.)], очень деликатное и весьма осторожное. Неизбежно существуют области, в которых мы познавательно и эмпирично приближаемся к ПРАВДЕ, может быть, почти по асимптоте, а может быть, и нет. Правдоподобие истинностных функций (чтобы хоть раз выразиться здесь чуточку более когерентным и логико-семантически сильнее заостренным языком) по крайней мере… топорно (такое определение необходимо, поскольку знаем слишком мало) обусловлено квазифинальными эффектами миллиардолетней эволюционной деятельности. Наше (человеческое) невежество — это всемирный океан, а ДОСТОВЕРНОЕ знание — единичные островки в этом океане. Говоря еще осторожнее: по моему мнению, результаты познания (ТОЧНОЕ ЗНАНИЕ) расположены на какой-то кривой (вернее, на их пучке), и, вообще говоря, нельзя сказать (то есть это не является непреложной истиной), что эта кривая поднимается вверх словно гипербола или парабола, или хотя бы словно логистическая кривая Ферхюлста-Пирла (Verhulst-Pearl). Может быть, где-то есть места, в которых мы уже почти касаемся Настоящего Состояния Вещей, а может быть (и даже наверняка), есть и такие, где мы с асимптотического пути сошли. Чтобы показать на конкретном примере, о чем идет речь в последних словах: я читал очень интересно написанные книги Джона Д. Барроу (John D. Barrow) «Теория Всего», Стивена Вайнберга (Steven Weinberg) «Сон об окончательной теории» и многие другие, ТАКЖЕ написанные в последнее время и ТАКЖЕ в основном физиками, лауреатами Нобелевской премии. Несмотря на мнение этих ученых и несомненно превосходящего меня в отношении интеллектуальной мощи хора высказавшихся о Существовании Общей Теории Всего, GUT, или Grand Unified Theory, я склоняюсь к мнению космолога Х. Бонди (H. Bondy) о том, что Единой, Общей Теории Всего вообще не может быть, что это pointless and of NO scientific significance [Бессмысленно и НЕ ИМЕЕТ научного значения (англ.)]. Или уже собственными словами скажу, что этого вообще не может быть, ибо почему безусловный редукционизм должен породить ЕДИНУЮ теорию? Может быть, и породит, но лишь для того, чтобы в последующие сто-двести лет оказалось, что Иные создали комплект инконгруэнтных моделей или даже доказали, что для нашей вселенной GUT не может быть создана. Например, может оказаться, что те галактики, которые сейчас представляются гораздо старше (во много раз), чем вычисленный возраст нашего космоса, вторглись в него из какого-нибудь «соседнего» Космоса? Я хочу сказать, что то, что мы познаем (например, в физике и теоретической астрофизике), всегда является эффектом продвижения по пути различным образом связанных друг с другом физико-математических, а вместе с тем и экспериментально-теоретических предположений, которые или были доказаны (или не были отвергнуты опытным путем), или до настоящего времени еще остаются модными в наивысших областях точного знания (ибо и в нем также властвуют моды и так же, как в костюмологии, сменяют друг друга).

Человек — я резюмирую сказанное — является островком знания, частично выплывшим из океана неощущаемого чувствами невежества, а частично погруженным в эту беспредельность незнания. О том, есть ли у этого океана какое-либо дно и можно ли добраться до этого дна, ничего не известно. В настоящее время возникла и лавинообразно, как пожар в буше, расширяется мода на глобальную связь: я неплохо понимаю ее пользу и одновременно опасаюсь ее рикошетов, ее аварий и злоупотреблений, могущих быть губительными для людей и для планеты. Ничто пока не запрещает, например, того, чтобы эти Интернеты могли соединиться (после сцепления миллионов компьютеров с миллионами других) в «электроэнцефалон» — что-то вроде «планетарного мозга с компьютерами в роли нейронов», подверженного — из-за отсутствия собственных чувств — полной сенсорной депривации. Если это не science fiction, то может оказаться шагом к «включению Планеты в Космос», поскольку Планета-Мозг мыслила бы внутри сети, а человечество, что называется, осталось бы в дураках…

7

Говоря по правде, не хочется мне верить в эту последнюю картину. Я попросту хотел показать, какой скромной мне кажется познавательная мощь Человека в Космосе, какую узурпацию я наблюдаю в Anthropic Principle, сколь многим мы рискуем, предоставляя перерабатывающим информацию (data processing) машинам все наши знания. Впрочем, когда я читаю соответствующую специальную периодику, то вижу, что биржи, производители различного рода автомобилей или продуктов питания, одним словом, поклонники, и люди, находящиеся во власти Капитала, пользуются сетями… а все остальное, вместе со всем Космосом, не волнует их ни капельки. Слишком преждевременно мы короновались, вряд ли мы готовы принять Корону Творения: надо бы подождать хотя бы лет сто, чтобы убедиться в том, что мы действительно кое-что знаем, что мы способны исполнять surfing в кибернетическом пространстве (Cyberspace) от полюса до полюса и что сеть не разъест наши Рынки…

О том, что я написал выше, можно сказать по-другому. Человек приспособлен — своим наблюдательным сенсориумом — к экологической нише проживания, грубо говоря, в шкале, сравнимой с его телесностью (например, с ее размерами). Однако он способен своими идеями, концепциями, гипотезами, которые со временем «укрепляются» в «научную определенность», — выходить за пределы той ниши, в которой он сформирован в соответствии с потоком наследственности (геномом). При этом остается справедливым общее правило: чем больше или меньше оказывается шкала (Космос — атомы), тем менее определенной, менее однозначной, как бы более «гибкой» и «эластичной» оказывается теория. Никто (кроме солипсистов, но кто же их видел?) не сомневается в форме, твердости, сохранности камня. Такой уверенности мы не можем иметь по отношению к скоплению галактик или к множеству частиц (таких, как нейтрино). При этом особенно необычным представляется человеку то, что незыблемые правила его логики, поддерживающей верность его рассуждений, например, такие, как: A — это B (каузализм) или A ? A (тождественность вещи с самой собой), или закономерности конъюнкции или дизъюнкции, могут терять универсальную решающую силу в микромире, а в макромире приобретают некоторую познавательную неопределенность. Математика (например, Гедель (Godel)) проявляет свою иллюзорность. Гелл-Манн (Gell-Mann) при этом упорствует в том, что антиномия «электрон — волна — частица» — коллапс волны — принцип комплементарности (родом из копенгагенской школы) — все это вовсе не является непостижимыми для нашего разума загадками. Другие физики «верят в загадки», а последние эксперименты, кажется, показывают, что электрон может одновременно быть «и здесь, и где-то в другом месте». Одним словом, вместе с выходом за границы нашего сенсориума нарушается и «здравый рассудок»; то, что не «умещается в голове», оказывается фактом в опытах. Например, известно, что такое период полураспада самораспадающихся (радиоактивных изотопов) атомов, и известно, что ничего не известно в этой области, кроме исключительно статистической информации: о множестве атомов мы будем знать, что через определенное время их определенное количество подвергнется распаду и что для данного «типа атомов» это количество (и время) остается постоянной величиной, но мы знаем, что невозможно обнаружить никакие причины, вызывающие распад вот этого атома, тогда как с другим ничего не происходит. Одним словом, с «очевидностями» за пределами нашей экологической ниши мы должны расстаться: математика позволяет заходить дальше, но интерпретация результатов математизированной физики может быть нетождественной и, что еще хуже, их «переводы» на обычный язык, которым мы пользуемся внутри нашей ниши, могут существенно противоречить друг другу. Наше бытие находится между макро— и микромиром, и ничего нельзя поделать с тем, что знанием (даже точным, о том, что уран критической массы обязательно взорвется) мы уходим дальше, нежели ПОНИМАНИЕМ в стиле «здравого рассудка». Можно (как специалисты — эксперты науки) привыкнуть к такому состоянию вещей и даже считать, что «понимаешь» так же хорошо, как и «знаешь», но это лишь вопрос тренировки, формирующей навыки, склонности и last but not least [Последнее по счету, но не по важности (англ.)] «привычность» предмета: впрочем, мы всегда ненадежны, и так — то есть с неустранимой познавательной неопределенностью — и следует жить. Другое дело в том, что все это — заботы незначительного меньшинства людей, а одновременно такие заботы служат питательной средой для умственных работ других людей — от математики через физику галактик до герменевтики, но таких тоже немного. А этих демонов «точности» окружает туман предрассудков, верований, догадок, который с течением времени каменеет и который люди — толпа, общество — превращает в аксиомы, непреложные истины.

Заклятие превидизма

Статья написана в июле 1996 г.


1

Я давно уже заметил, что степень точности выдумок в беллетристике может быть существенно независимой от точности предвидения вообще. Иначе говоря, удачные предсказания могут прятаться в неудачных с литературной точки зрения произведениях (et vice versa [И наоборот (лат.)]). Можно легко привести пару конкретных примеров. В «красной утопии», каковой является написанное мной «Магелланово облако», которое я, кстати, не разрешаю переиздавать ни в Польше, ни за ее границами (поскольку это «утопия коммунизма» [Станислав Лем все-таки разрешил переиздать «Магелланово облако», но только в России (1995, 1997 гг.), причем был наконец-то сделан полный перевод романа. А японцам, например, отказал, ибо (из интервью «Общей газете», номер от 20.01.2000 г.) «Япония не знала коммунистического режима, и если мой роман обратит в коммунизм хотя бы одного-единственного японца, мне суждено гореть в аду»]), можно найти по крайней мере два вида прогнозов, реализованных в последующие сорок лет. То, что сейчас называется data base и является основным информационным ресурсом, предназначенным для различных экспертов или «сетевиков» (я имею в виду Интернет), в «Магеллановом облаке» я назвал трионами. Это можно легко проверить, раскрыв книгу [См. врезку]. А так называемая видеопластика из «Облака» — это предвосхищение виртуальной реальности: мои астронавты, хоть и живут в замкнутом космическом корабле, могут испытывать ощущения, будто находятся в джунглях, на море и т. д. А в еще более соцреалистическом рассказе «Топольны и Чвартек» [1955 г., на русский язык не переводился], вышедшем в сборнике «Сезам» [Первое издание (в двух томах) увидело свет в 1968 г., впоследствии изменялось и дополнялось. В полном объеме на русском языке не издавалось.], полном и других столь же скверных новелл, из-за чего я не соглашаюсь переиздавать и их, говорится о сверхтяжелых элементах трансурановой группы, а также о методе, с помощью которого через нуклиды, более тяжелые, нежели уран и торий, но распадающиеся с огромной скоростью, то есть неустойчивые, можно «перескочить» к таким элементам, которые, будучи синтезированными, оказываются устойчивыми, поскольку их ядра не подвергаются самопроизвольному распаду: так вот, повторяю, рассказ убогий, но о таких элементах, как о цели ядерного синтеза, теперь уже говорят физики.

С такого рода прогнозами, которые иногда являются существенной частью фабульного скелета беллетристического повествования, я оказался в затруднительном положении, когда писал «Философию случайности»6, книгу о теории литературы. А трудно мне было прежде всего потому, что непонятно, стоит ли (а если стоит, то как) оценивать внехудожественные, а значит, и внелитературные достоинства удачных предвидений, размещенных в неудачном, а точнее, плохом произведении. Ведь если выдается просто «обычный прогноз», лишенный претензий, свойственных «художественной литературе», то при его оценке нет никаких препятствий и закавык: или футурологическая гипотеза оказывается точной (хотя бы наполовину), или же она попросту ничего не стоит. Однако неизвестно, является ли прогностический вклад в литературное произведение отдельной ценностью, совершенно или частично независимой от художественного качества, или же это вообще не так. Эту проблему можно, конечно, расширить таким образом: будем ли мы считать, что произведение (главным образом, SF) имеет прогностическую или познавательную (эпистемологическую) ценность, или нет. Здесь следует заметить (в некоторой степени отступив от темы и едва ли не с диверсионными целями), что точные науки довольно широким фронтом вошли нынче в такое фазовое пространство, что провозглашаемые в них новейшие гипотезы часто все меньше подвержены (или вообще не подвержены) экспериментальной проверке («CORROBORATION» в смысле Поппера [Карл Поппер (Karl Popper, 1902-94) — мыслитель-философ, занимался проблемами научного познания и методологии науки. Разработал концепцию корроборации (corroboration — подтверждение [англ.]) как метода рациональной оценки предпочтительности одной теории другой. Добавим, что в романе Станислава Лема «Осмотр на месте» главный герой Ийон Тихий при помощи компьютера с персонализирующей приставкой, благодаря которой различные личности экстрагировались из собраний их сочинений, во время космического полета проводил досуг в беседах с интересными ему людьми, в том числе и с Карлом Поппером.]), а потому как бы начинают приближаться к областям, до сих пор находившимся в компетенции исключительно SCIENCE FICTION. Не говорю, что это хорошо, и не утверждаю, что это плохо: и вообще это не я обнаружил данную тенденцию (в «Odra» я писал об этом [В №9/1996.], ссылаясь на американца Хогана (Hogan), одного из редакторов «Scientific American», журнала, который никогда никакой беллетристики, ни фантастической, ни нефантастической, не печатает). Это проблема одновременно имеет характер как познавательный, так и философский — из области философии науки или ненормативных эстетик. Пока что я попросту не знаю ответа на этот вопрос, ибо когда мы имеем дело с плохим произведением, содержащим исполнившуюся прогностическую начинку, это примерно то же самое, как если бы мы взяли в руки сгнивший фрукт, который нельзя употреблять в пищу, в то же время содержащий в себе косточку, в которой скрыто отборное зернышко.

2

Одна ученая дама, американская критикесса, в опубликованной рецензии на произведения Лема заметила сходство концепции, на которой основана книга лауреата Нобелевской премии Ж. Моно (J. Monod) «Hazard et necessitй» («Случай и необходимость»), и концепции, на которой основаны многие мои творения. Сочтя, однако, что все-таки нельзя сравнить Лема с французским лауреатом, дама поспешно добавила, что сходство в обоих случаях столь гомологически построенных конъектур (в некоторой степени на них и тут, и там опирается весь костяк современной теории естественной эволюции жизни на Земле, и немалый вклад в эти построения сделал также И. Пригожин) не может быть результатом акцидентального [От accidentis (лат.) — случайность] параллелизма в мышлении Моно и какого-то Лема. Ad hoc [Кстати (лат.)], затем она выдвинула дополнительное предположение, что Лем перед написанием своих книг (avant la lettre [До публикации (фр.)]) познакомился со статьями, публиковавшимися Моно во французской научной прессе, или же Лем был вдохновлен перепиской с самим Моно. Все это было бы для меня необычайной, а может, и чрезмерной честью: ничего я не читал ни в прессе, ни в письмах, а попросту измыслил то, что измыслил.

3

Я прекрасно понимаю, что моя меткость прогнозирования может и даже должна особенно нервировать или раздражать критиков из числа гуманитариев, коим обычно не хватает компетенции в конкретной области, доступного библиографического описания которой, когда публикуются мои вещи, вообще не существует в мире. Что же касается ученых, о них мне известно меньше, а потому я не буду пока забираться на их территорию. Во всяком случае, после фантоматики (virtual reality) и после Интернета появились первые, но все же реальные вестники совершенно особого явления, которое коротко и предварительно я назову эволюцией саморепродуцирующихся, чисто информационных (пока цифровых) внутрикомпьютерных систем, — или, говоря на современном сленге, в Cyberspace возникли программы, способные к репродуцированию, затем к самостоятельному размножению; следующий же этап, находящийся еще в зачаточном состоянии, это внутрикомпьютерная эволюция — не только и не столько цифровая имитация естественной биологической эволюции, сколько ее информационное развитие, возникающее в Cyberspace, причем неизвестно ни как оно возникает, ни куда идет. О том, что в моих книгах предвещало Интернет, можно было прочитать еще в первом «предисловии Голема» (опубликовано в сборнике «Мнимая величина» в 1973 году [Первое издание на русском языке — «Лем С., Голем XIV», в книге «Сборник научной фантастики. Выпуск 23». — М.: «Знание», 1980, с.132-187.]). На 108-й странице этого издания имеется фрагмент, который я процитирую дословно:

«До этих пор каждое следующее поколение компьютеров конструировалось реально; идея создания новых образцов с огромной — тысячекратно более высокой! — скоростью, хотя и была известна, не могла быть осуществлена; тогдашние компьютеры не обладали достаточной вместимостью, чтобы стать „матками“, или „искусственной средой“, эволюции Разума. Положение изменилось с появлением Федеральной информационной сети. Разработка следующих шестидесяти пяти поколений заняла всего десятилетие. Федеральная сеть… производила на свет один искусственный вид Разума за другим; это потомство ускоренного компьютерогенеза созревало в виде символов, то есть нематериальных структур, впечатанных в информационный субстрат, в „питательную среду“ Сети». Конец цитаты.

Врезка: «Магелланово облако»

«Магелланово облако»Фрагмент из главы «Трионы».

…всемирное совещание ведущих специалистов ввело совершенно новый способ хранения человеческой мысли. Для этого были использованы открытые уже давно, но применявшиеся только в технике трионы: маленькие кристаллы кварца, структуру которых можно постоянно изменять, воздействуя на них электрическим током. Кристаллик этот, не больше песчинки по размеру, может разместить в себе столько же информации, сколько ее содержалось в старых энциклопедиях. Реформа эта не ограничилась изменением одного лишь способа записи. Важнее всего был качественно новый способ пользования трионами. Была создана единая для всего земного шара трионовая библиотека, в которой, начиная с этого времени, должны были храниться все без исключения плоды умственной деятельности человека… Эта грандиозная сокровищница творений человеческого интеллекта оснащена так, что позволяет каждому землянину пользоваться любой имеющейся в каждом из миллиардов кристалликов информацией, и все это при помощи очень простого радиотелевизионного устройства. Мы пользуемся им сегодня, совершенно не думая о точности и мощности этой гигантской невидимой сети, опоясавшей планету. Откуда угодно, будь вы в Австралии, в своем рабочем кабинете, или в лунной обсерватории, или в самолете, — сколько раз любой из нас доставал карманный приемничек, вызывал центральный пульт трионовой библиотеки, заказывал понадобившийся ему материал, чтобы через секунду увидеть его перед собой на экране телевизора. Никто не задумывается над тем, что благодаря совершенному оборудованию каждым трионом может одновременно пользоваться неограниченное число абонентов, ни в малейшей степени не мешая при этом друг другу… В трионе можно закрепить не только световые изображения, перестраивающие его кристаллическую структуру: страницы книг, фотографии, всякого рода карты, рисунки, чертежи и таблицы — одним словом, все, что может восприниматься визуально, что доступно взору человека. Трион с тем же успехом может увековечить звуки, а стало быть, и человеческий голос и музыку; существует способ «записи запахов»; короче говоря, все, что доступно органам чувств и интеллекту, может быть зафиксировано, сохранено в трионе и предоставлено по требованию абонента… Любой существующий предмет сегодня можно, как говорится, «иметь по триону», то есть при посредничестве соответствующего триона

Перевели с польского Л. Яковлев, Т. Агапкина

Цитата дана по первому полному изданию на русском языке Лем С., собр. соч., т.11 (дополнительный). — М.: «Текст», 1995, с.128-129, 131. Написано в 1953 (!) году.


4

Что же такое произошло, что я осмеливаюсь болтать об очередной возникающей реализации моего все же «научно-фантастического» прогноза? А произошло то, о чем, например, сообщает «New Scientist» от 18 июля текущего года в статье «A Life in Silicon» [Жизнь в кремнии (англ.)]. Речь там идет о коллективе, который называется Tierra Working Group, с Томасом Реем (Thomas Ray) во главе, а задача, которую этот коллектив себе поставил, описывается словами: «Last month, an evolutionary biologist working with group of computer scientists created an universe» [За последний месяц ученый-дарвинист, работающий с группой ученых-компьютерщиков, создал вселенную (англ.)]. Это не белковая и не основанная на атомах углерода вселенная, а «большая, пустая экосистема», которая не смогла бы разместиться ни в одном, даже самом большом параллельном компьютере, для которой «местом рождения» является Cyberspace в сетях Интернета. Еще в 1990 году Том Рей, биолог, научившийся программировать, сконструировал «an universe of small creatures that evolved with astonishing diversity, and developed parasites, immunities and even social interaction» [Вселенная малых существ, которые эволюционируют с изумительным разнообразием, в которой наблюдаются паразиты, иммунитеты и даже социальное взаимодействие (англ.)]. О чем «New Scientist» писал еще 22 февраля 1992 года на стр. 36 в статье «Life and Death in a Digital World» [Жизнь и смерть в цифровом мире (англ.)], но я тогда сидел тихо, поскольку меня самого терзало ощущение, что предвидение с такой эффективностью как-то плохо пахнет и натравит на меня различных комендантов отечественной критики. Но как раз в то время в Германии в Эссенском университете вышла книга философа науки «LEM’S Golem», а в издательстве «Suhrkamp» вышел труд «Entdeckung der Virtualitдt» [Открытие виртуальности] другого автора: я уже не мог дальше прятаться в кустах со своими прогнозами, хотя было бы лучше не высовываться.

В настоящее время возможности дальнейшего развития цифровой эволюции существенно возросли и ускорились, потому что — как снова сообщает «New Scientist» — Т. Рей понял, что связанные Интернетом тысячи, миллионы компьютеров могут предоставить «достаточно большую, объемную и разнородную вселенную», чтобы информационные создания могли в ней эволюционировать. Речь идет о создании численных аналогов of variation and competition — разнообразия и конкуренции, двойного движителя эволюции. Чтобы идти дальше (естественно, не до какого-то «Голема», но все-таки до элементарных «фальсификатов молекулярной жизни»), программа, названная TIERRA, действует как созданный на языке программирования С «виртуальный компьютер» внутри «компьютера-хозяина». Таким образом, как выразился Джо Флауэр (Joe Flower), руководитель The Change Project из Калифорнии (автор статьи в «New Scientist»), «первородный кремниевый бульон» отделен от нормальной работы «компьютера-хозяина». Слава Богу, здесь я добрался уже до «виртуального компьютера» и оказался в самом начале того пути, который на далеком горизонте довел мое сочинение до «Голема».

Следует заметить, что информационная эволюция на сегодняшнем начальном этапе не является материальной эволюцией, скажем, молекулярно-химической. Нет внутри Cyberspace ничего, кроме нулей и единиц; из них, как из кодонов, построены «системы». Что-то подобное описанному в моем (увы, увы!) тексте из другой книги «Бессонница» — «Не буду прислуживать» [1971 г., первая публикация на русском языке — в книге Лем С., собр. соч., т.10. — М.: «Текст», 1995, с.297-324.], в которой речь идет о «математически созданных Существах, подслушиванием которых во время их теологических дискуссий» занимается мой фиктивный герой, профессор Добб. «Command performance» [Последовательность команд (англ.)] любой из эволюционных программ Tierr‘ы можно найти в специальной литературе. В конфигурационном безразмерном, а значит, не метрическом, а скорее топологическом (алгебраически: топология является абстрактным дериватом геометрии, алгебра же может быть дериватом — эквивалентом — определенных разновидностей топологии) пространстве возникают «маленькие индивидуальные программы», что-то вроде «простейших», у которых в соответствии с командами осуществляются мутации — путем случайного перемешивания единиц и нулей или даже перемещения, «перетрансплантации» одной части «создания» в другую. Благодаря этому возникает разнообразие — первый из двух «движителей» эволюции. Большинство мутаций не приносит никаких существенных различий. Однако некоторые дают новые эффекты. Таким образом могут возникать копии «простейших», или их реплики, такие же или и не такие. Когда весь объем «хозяйского пространства» заполнен, система включает «жнеца» (reaper), который «убивает» самые старшие создания или полные «ошибок»: таким образом освобождается пространство для «новорожденных» программ, таким образом на сцене появляется конкуренция. Теперь для эволюции имеются «оба необходимых движителя», и она может идти дальше, куда — пока еще неизвестно, поскольку это даже не уровень прокариотов, а как бы более ранний, и наверняка это еще никакая не «биоэволюция», а «только» ее «информационная тень», ее чисто цифровая разновидность.

5

В этом месте в статье появляются слова: «Through the Tierra operating system the human operators have Godlike control». Благодаря операционной системе Tierra человек-оператор получает возможность управления, возможность выступать в роли Бога-Творца. Подобные слова можно найти в «Не буду прислуживать» из «Бессонницы», но звучат они там следующим образом (программы в моем рассказе называются «ВААЛ-66», «КРЕАН-IV», «ЯХВЕ-09»):

«Сначала в машинную память вводят минимальный набор данных, то есть — если прибегнуть к языку, понятному непосвященным, — заряжают ее „математическим материалом“, который становится зародышем жизненного универсума будущих „персоноидов“. Существа, которые явятся в этот машинный и цифровой мир, которые будут существовать в нем и только в нем, мы уже умеем помещать в окружение с бесконечностными характеристиками. Они не ощутят себя узниками в физическом смысле: у этого окружения не будет с их точки зрения никаких границ. Из всех его измерений лишь одно весьма близко к тому, что знакомо и нам; это — ход (протекание) времени. Но это время не тождественно нашему: скорость его протекания свободно регулируется экспериментатором. Обычно она максимальна на вступительной стадии (стадии „пуска миротворения“); наши минуты здесь соответствуют целым эонам, во время которых сменяют друг друга фазы преобразования и кристаллизации искусственного космоса. Этот Космос — совершенно беспространственный; различные его измерения носят чисто математический, то есть, с объективной точки зрения, как бы „вымышленный“ характер. Измерения эти суть следствие аксиоматических решений программиста, и от него зависит, сколько их будет. Если, например, он выберет десятимерность, то получится мир с совершенно иной структурой, чем мир всего лишь с шестью измерениями; следует, пожалуй, подчеркнуть еще раз, что они не имеют ничего общего с измерениями физического пространства, а представляют собой абстрактные, логически правомерные конструкты, которыми пользуется математическая системная демиургия. „Мир, возникший таким образом“, сконструирован из математических элементов (воплощенных, разумеется, в обычных, чисто физических объектах: реле, транзисторах, контурах — короче, во всей огромной сети цифровой машины)».

Я вынужден закончить цитирование, поскольку, так или иначе, от того, что уже существует реально — от программы Tierra и ее «числовых созданий» — путь до «Голема» неслыханно долог, однако направление на старте сейчас выбрано именно то.

6

О расстоянии, отделяющем «простейшие» программы Tierra от каких-либо созданий, сложностью строения и псевдожизненными функциями хоть немного напоминающих биологические существа, свидетельствует хотя бы такой вот результат общих, глобальных работ современной генетики.

Детально расшифрована структура наследственности ДРОЖЖЕЙ. Геном одной клетки дрожжей складывается из шести тысяч генов, а эти гены, в свою очередь, сложены из двенадцати миллионов и ста тысяч отдельных пар нуклеотидных оснований (соответствующие цифры для человека — впрочем, до сих пор неточные — составляют семьдесят тысяч генов и три миллиарда нуклеотидных кирпичиков). Дорога слишком далека, но в прогнозе развития биологии в XXI веке, написанном для Польской Академии наук (как раз перед тем, как в стране было объявлено военное положение [13.12.1981 г.]), я предвидел возможность создания внематематических аналогов эволюции, уже не «естественной эволюции», а такой, кормчим и конструктором которой будет человек, работающий в среде и с веществом «биологически мертвым» или «живым по-другому», то есть небелковом и не обязательно основанном на конструкциях, построенных из атомов углерода. Перемещения из литературы с физиономическими чертами фантастики в укромные складки совершенно реального прогресса биотехнологии и информатики являются своеобразными фактами, отпечатками которых действительно отмечено мое творчество, но не является это ни результатом моих специальных намерений при написании, ни даром небес, как я считаю, ни, наконец, случайными обстоятельствами, как, например, четыре точно розданные масти в руках четырех игроков в бридж после тщательного тасования колоды карт (и несмотря на нее). Попросту так сложилось, и кажется мне, что не стоит меня за такое положение вещей ни осуждать, ни особенно хвалить, потому что пишу я почти пятьдесят лет то, что пишу, не ad usum Delphini [Для наследника престола (дофина) (лат.)], а просто то, что меня интересует и представляется мне ДОСТОЙНЫМ НАПИСАНИЯ (но далеко не достойным превидистичных работ, поскольку ни на какое предвидение будущего никакими актами воли или пророческим вдохновением я не претендую).

Игры в Интернете

Эссе написано в августе 1996 года


1

Игры в Интернете уже давно стали модными. В принципе, они сводятся к выбору одной из многих уже существующих общих схем-прототипов; игроки, которых может быть много (но не слишком), могут выбирать для себя или выдумывать «характеры», фигурирующие в сюжете, разыгрываемом на экранах их персональных мониторов. Сама сеть (Интернет) просто является системой связи «всех игроков со всеми», но в игре могут принимать участие и «существа», «создания», за которыми не стоит ни один игрок-человек (передвигающий по сети свое alter ego [Второе я (лат.)]), поскольку в сети могут быть и активные подпрограммы, имитирующие кого-либо или что-либо.

2

Интернетно-компьютерные игры такого вида реализуются на машинном языке, выбранном для обеспечения единообразия возникающих ситуаций и договоренностей. Правду говоря, прототипами игр являются, скорее всего (судя по сюжетам), схемы из фэнтези, то есть из области science fiction, а то и просто из сказок. Психосоциологический анализ показывает, что одной из доминант этих игр является БЕГСТВО от действительности. В играемую им самим роль игрок может войти очень сильно. Но так как игроков много и в границах схемы данной «партии-игры» каждый ведет себя так, как хочет, то остальные игроки могут не только проказничать, но и создавать серьезные неприятности, за которые не нужно отвечать (в смысле ответственности за «нарушение прав личности»), потому что всё, что происходит, происходит не «на самом деле». Это и есть высшее — благодаря технологическому прогрессу — производное от просто детских игр, в которых на себя принимаются произвольные роли, и этим ролям нужно (хотя бы немного) подчиняться. Потребность в таком поведении, как уход от реальности, хорошо известна «фанам» SF, обменивающимся письмами с оценкой прочитанных и особо обожаемых текстов. Ранги «игроков», точнее их компьютерно-интернетных представителей, очень разные; часто игроки начинают где-то на «низком» уровне, чтобы затем «сделать карьеру», борясь с драконами (не знаю, откуда взялась эта повальная ПОТРЕБНОСТЬ в драконах), попадая иногда на единорогов, ведьм, волшебников, вампиров, и чтобы в результате на «высоком» уровне попасть на принцев или принцесс, с которыми можно пожениться, а за всем этим наблюдают «маги». С моей точки зрения — профессионала фантазии, — все это очень наивно, примитивно, и last but not least [Последний, но не менее важный (англ.)] в этом отсутствует по-настоящему развитое воображение; но сказанное — только вступление к тому, что может наступить в будущем.

3

Игры являются заменителями наполовину конденсированных, наполовину конкретизированных мечтаний или грез; очевидно, что игроки, наделенные более развитым интеллектом, выбирая цели более высокие, чем типичные цели большинства существующих игр (кроме овладения принцессой, речь может идти и о получении, в результате достижения источника «живой воды», бессмертия и т. п.), могут вести войны, объединяться в коалиции, — одним словом, имитировать уже не сказки, а стратегическо-политические игры, но все это по-прежнему может происходить только на машинном языке, используемом людьми для управления компьютерами, хотя на экранах могут показываться и очертания замков, лабиринтов, таинственных «силовых экранов» и т. д. Но в любом случае от игры можно отказаться, и не может быть даже и речи о том, чтобы игрок, если только он остался таким же психически нормальным человеком, как и в начале игры, не мог в любую минуту прекратить развлечение, то есть бросить игру. А то, что на такое решение способен не всякий, — это уже особенность или порок человеческой природы, хорошо известный «традиционным» или «обычным» игрокам: в общем, каждый пытается продолжить игру, в которую он добровольно вступил, будь это игра в кости, в карты или скачки, потому что не все так просто, как многие думают, будто ЕДИНСТВЕННОЙ причиной (мотивацией) продолжения игры является НАДЕЖДА НА ВЫИГРЫШ в виде денег.

4

Интернетовское alter ego игрока может быть, однако, его «маскарадным костюмом», его «маской». Потому что игрок в Интернете не обязан представляться другим участникам разыгрываемой истории как определенный человек; девушка может достаточно хорошо выступать как в роли мужчины, так и в роли кита или дракона, который общается при помощи человеческого языка или «компьютерного перевода». Такого рода представления, превращения и даже разделения одного персонажа на множество других очень даже возможны, хотя меня, когда я много десятков лет тому назад писал о «фантоматике», восхищало нечто совершенно другое. Касаясь хоть каким-либо образом существующего, а также будущего поля «игр», нужно в общих чертах сказать о том, что наступает. Путь очередных открытий и изобретений человечества всегда начинается с самого простого, чтобы сначала постепенно, а потом с нарастающим ускорением направиться к высотам постоянного, неустанного усложнения. И еще следует добавить, что это движение от простого к сложному не было и не является результатом индивидуальных или коллективных решений, а есть просто неоспоримый эффект данной нам Природы Мира. Таким его застали уже предки человека в эолите и поэтому взялись за камни как за «протоорудия», подобные кулакам, и должны были пройти сотни тысяч лет палеолита, прежде чем их поздние потомки взобрались на уровень неолита, и, наконец, мы достигли высоты, с которой можно увидеть окружающий Космос не только как Космос, но и пронзить его первыми вылазками астронавтов. Это касается всех без исключения достижений человека — от плота и галеры до танков и атомных подводных лодок, от медицины как «магического фольклора» до современного уровня медицины и генной инженерии. Сложность никогда не является целью наших усилий в области открытий или изобретений. Преодоление сложности является ценой, которую мы платим и вынуждены будем платить за «прогресс», так как сам мир таким создан и таким нам дан.

Также и в области информатики оказалось, что дорога от механических счетов до «бездумного» компьютера и до его очередных все более производительных поколений достаточно легка, по крайней мере более легкая для прохождения, чем достижение той цели, которая виделась первым «отцам кибернетики»: искусственный интеллект, то есть совершенно разумное alter ego человека, внедренное в мертвую машину. И «пракибернетики» пятидесятых годов XX века не отдавали себе отчета в такой элементарной вещи, что если есть одноконная повозка, то самым простым способом увеличения движущей силы будет не пересадка сразу в автомобиль, а просто присоединение другой лошади, а потом еще пары следующих. Что-то подобное произошло у нас и с компьютерами: в любом случае легче соединять между собой «бездумные» компьютеры, хоть бы их были и миллионы, чем зажечь в суперультракомпьютере Разум. А ведь для того, чтобы с большим успехом подключить чувства хотя бы ОДНОГО человека к искусственному миру (или, по-моему, «фантоматизировать») таким образом, чтобы он был не в состоянии отличить создаваемую компьютером искусственную реальность от реальности настоящей, нужен интеллект, потому что в виртуальном мире этот человек будет искать не столько кинг-конгов или грифов, но и просто ДРУГИХ ЛЮДЕЙ. Но о том, чтобы он был в состоянии встретить хоть одного такого разумного (в смысле «теста Тьюринга») и вместе с тем созданного компьютером человека, и речи не идет. Просто не существует ни равной нам компьютерной «бутафории разума», ни a fortiori [Тем более (лат.)] такой, которая бы смогла создать множество различных квазиинтеллектуальных существ и населить ими фиктивно фантоматизированную окружающую среду. А поскольку обычно используется то, что уже есть в распоряжении, Интернет, как совершенная сеть связи компьютеров, имеющих очень несовершенные способности к настоящей осмысленной активности, остается впряженным и в «банковско-промышленные работы», и в игры, которые люди любят вести с людьми.

5

Катастрофически ошибаются те, кто после прочтения моей книги «Тайна китайской комнаты» (издательство «Universitas», Краков, 1996) сделал вывод, что будто бы по моему убеждению-аксиоме НИКОГДА никакой «искусственный интеллект» не возникнет. Я только представил причины, по которым такой синтез СЕГОДНЯ и в ближайшее время невозможен. Вместе с тем о будущем «разумного интеллекта» я писал неоднократно, и не все (включая и философов, но только не у нас в стране), кто прочитал мою книгу «Голем XIV», сделали вывод, что я смотрю на это дело как на чистый плод нереализованной фантазии. Я неохотно цитирую авторитетов, но да будет мне позволено в качестве исключения заметить, что в своем интервью, данном недавно журналу «Der Spiegel» (в связи с якобы имеющимися следами жизни в марсианском метеорите), Манфред Эйген (Manfred Eigen) сказал, что в науке никогда не следует говорить о неизбежной невозможности. Понятно, что если бы сто лет тому назад я говорил о невозможности космических полетов, в то время как воздушные перелеты были еще в зародыше, я ничего не смог бы предсказать о конце XX века. Могу только обратить внимание, что индивидуумно-психические и общественные угрозы, которые могли бы следовать из распространения фантоматизационных технологий, представленных в книге «Сумма технологии», я лишь наметил. Я сам не хотел забегать слишком далеко вперед, в такое время, когда отдельные сформированные программами (software) миры индивидуумов смогут соединяться и посредством этого возникнет фиктивное, значительное в своей иллюзорности пространство, а в нем начнут буйствовать такие чудовища, гаремы, существа, такие оргии и сатанизмы, которые людям, полностью свободным от общественного давления традиций, веры, прав, семейных связей и обычаев, будут очень нравиться, но если я и касался такой проблематики, то преднамеренно в невинных одеждах (как, скажем, в «Сказке о трех машинах короля Гениалона» в томе «Кибериада»).

Я не хотел вдаваться в будущую греховную распущенность человеческого рода еще и потому, что обилие распущенности присутствует уже и сейчас и размножение ее в области литературы, которая называется «художественной», я посчитал отвратительным. Итак, возвращаясь к делу, говорю, что интернетовские игры пока еще находятся на этапе невинности, несмотря на уже известные нам очень большие неприятности, с которыми могут столкнуться в этих играх игроки обоих полов. В общем-то, вреда от этого большого нет, однако уже в некоторых университетах запретили участвовать если не во всех играх, то, по крайней мере, в некоторых. Наверное, в этом месте стоит «сознательно» добавить, что если возможно будет назначение машинного разума (положим, какого-то «Голема») главой и дирижером судеб в государствах фантоматической иллюзии, то тем самым будет возможно одновременное СОЗДАНИЕ этим «Создателем из машины» (Deus ex machina) самых разных существ и творений, не имеющих никаких соответствий в реальном мире, и в то же время следствием будет то, что человек, благодаря подключению к фантоматизатору вступающий в созданный им мир, не сможет никаким образом отличить такие создания, такие существа, такие твари, за которыми стоит (таится) другой ЧЕЛОВЕК, от таких, которые появляются в результате рабочей активности самой МАШИНЫ. Не правда ли, здесь уже начинает попахивать серой ада, потому что от игроков, как от людей, мы еще можем ожидать какой-то синтонии, умеренности, но не от МАШИНЫ же…

6

Наше счастье, что мы еще так далеко не зашли. Здесь я назову не единственную, наверное, а одну из многих причин, по которой инвестиции в Интернет и подобные ему компьютерные сети несоизмеримо выше и более распространены, чем в работы по созданию Artificial Intelligence. Мотивация такой разницы в инвестициях тривиально очевидна: Капитал — и это верно — от сетей ожидал и по-прежнему ожидает для себя многое, а искусственный Разум — это какой-то дар, который не очень-то и ждут и не очень охотно принимают. Как говорит философ, «дискуссионный Разум происходит от дьявола». Не знаю, смог бы капитал (особенно большой) иметь с независимого Искусственного Разума какую-то пользу (конечно же, переведенную в доходы). В рассказе «Голем XIV» мотивацию построения суперкомпьютера мне давал глобальный конфликт Востока и Запада, выдержанный в духе холодной войны: «Голем должен был возникнуть якобы для того, чтобы Соединенные Штаты могли располагать Суперстратегом». Вместе с падением Советского Союза эта мотивация исчезла, и сейчас средства, предназначенные для Artificial Intelligence, опять оказались очень скромными, потому что НИКТО из великих мира сего не желает себе слишком Мудрого Разума, особенно политики, которые всегда явно или тайно будут опасаться, что у них, например в демократических государствах, такой разум «уведет» электорат, а в недемократических может или диктатуры размножать, благодаря своей находчивости, или сокрушать религиозные фундаментализмы: такой разум ведь может оказаться законченным атеистом и настолько коварным, что захочет занять (а точнее — перенять) позиции Господа Бога. То, что я сказал в последних фразах, уже представляет собой предположение, за которое я не хотел бы подставлять голову. Я же хочу в заключение этих, приближающихся к окончанию и достаточно невинных вначале замечаний об ИГРАХ В ИНТЕРНЕТЕ расширить поле видения (или точнее, наблюдения) нашей эпистемы таким вот обобщающим заявлением.

7

Познавательно-изобретательское ускорение, сопровождающее историю человечества в последние 18-20 тыс. лет, является фактом бесспорным. Мы же изучали течение истории совсем в другом порядке (достаточно заглянуть в любой учебник Всемирной истории, чтобы убедиться в этом). Маркс что-то говорил о значении классовых изменений, вызванных сменой орудий труда, но очень быстро съехал в свою утопию, которая оказалась губительной. Следующим фактом является тот, что с течением истории и продукт изобретения (инструментальный), и продукт открытия (законов природы) усложняются со все большим ускорением. Я предполагаю, что это «усложнение», само себя приводящее в движение (не без дополнительных усилий увеличивающегося количества людей и, как следствие, ученых), является существенным мотивом в унификационных тенденциях, особенно присущих физике под видом надежды на GUT — Grand Unified Theory. Так как специализированных ответвлений и направлений у нас в познании (в науке) уже даже слишком много.

8

Все равно лозунг «Ставь себе высокие цели, и они дадут тебе большие силы, а не наоборот» универсальной результативности не гарантирует. Пока еще нигде не видно явных симптомов соединения эффектов отдельных познавательных наук: единственное, что хорошо заметно, это бегство от наук даже там, где им усердно учат и им учатся. По сути дела, тенденцию бегства от мира, который нам дан в реальности, можно очень легко понять. Все, что ни происходит в интернетовских играх, обычно никогда не бывает разрушено неожиданными взрывами террористических бомб: не знаю, существуют ли игры, опирающиеся на «законы катастроф и несчастий», но если уже есть игры, основанные на различных оргистических «подвигах», то уже и до тех, первых, недалеко. Мне кажется, что из этого эссе просвечивается неприязнь к интернетовским играм, и я бы смог, если бы была такая необходимость, точно ее выделить. Прежде всего потому, что реальная жизнь достаточно богата событиями и происшествиями, поэтому убегать в какое-то сказочное «Никуда» просто не стоит. Во-вторых, потому, что никакие формы бегства не являются достоинством и обычно заканчиваются пробуждением в несимпатичной реальности. И наконец, потому, что без помощи интернетовских игр, компьютеров, партнеров я смог бы сам «вмыслить в себя» такое большое количество миров, какое мне было бы необходимо. Потому что именно на этом основано написание произведений, содержащих литературный вымысел. Игры в Интернете — это только их тени, впрочем, их своеобразные заменители можно получить для себя, просто видя их во сне. На этой дороге, однако, есть одно препятствие: мы не умеем (наверное, вообще) видеть во сне то, что бы хотели видеть, и это едва ли не единственное преимущество сетевых игр над сном. Сны же, неотличимые от яви, сны, подверженные фантоматизационным программам, прекрасные сны, грозные, необычные, свободные от «принцесс и рыцарей», то есть от актуальной дешевизны, появятся раньше или позже потому, что, как я уже икс раз повторял, технология — это независимая переменная нашей цивилизации: ее раскрученных механизмов ничего, кроме глобальной гибели, не удержит. Ее движение, по существу, не зависит ни от наших намерений и надежд, ни от наших усилий. Это движение свойственно самой природе мира, а то, что из дозревающих плодов Древа Технологий мы охотнее всего и усерднее всего выжимаем яды для самих себя и для других людей, это уже не является «виной» мира. Ни наяву, ни в играх люди не смогут снять вины с себя.

Размышления над сетью

Эссе написано в сентябре 1996 г.


1

В свое время я позволил поэкспериментировать над собой, попробовав псилоцибин, препарат, представляющий собой вытяжку из грибка psylocybe, который действует аналогично давно известному мескалину, но менее сильно.

По воспоминаниям Станислава Игнацы Виткевича [Stanislaw Ignacy Witkiewicz (1885-1939) — польский драматург, прозаик, философ, теоретик и критик искусства, художник. Считается одним из предвестников европейского театра абсурда. В некоторых своих романах в утопической форме изобразил распад современной цивилизации] известно из первых рук, как действует мескалин: вызывает сильные галлюцинации и, кроме того, очень неприятные соматические последствия (телесные, кишечные и т. п.). Но псилоцибин при употреблении в миллиграммной дозе таких побочных эффектов не вызывает. Впрочем, дело не в видениях, которые у меня возникали под влиянием этого галлюциногена, а в том, что, употребляя его и переживая какие-либо галлюцинации, человек ни на минуту не теряет осознания (знания) того, что все ему представляющееся, включая наиболее удивительные изменения пропорций собственного тела, изменение красок окружающего мира и его перспективы и т. д., является результатом действия препарата. Кроме этого, существуют такие галлюциногены, как LSD - производное лизергиновой кислоты, употребление которых может полностью стереть сознание фиктивности переживаемых видений, в результате чего человек может выйти на улицу и попасть под приближающийся автомобиль с полным ощущением, что тот является совершенно прозрачным. В результате употребления LSD также может развиться шизофрения.

2

Вышеописанное является лишь вступлением к классификации так называемой виртуальной реальности. Бывает, что факт входа в произвольно выбранную либо навязанную (программистами) виртуальность личность осознает, и это более или менее соответствует результатам действия галлюциногенов группы псилоцибинов (а также мескалина). Однако может быть и так, что виртуальная реальность полностью «вытесняет» нормальное состояние бодрствования. В результате чего «фантоматизированный» (это уже мой термин, означает нахождение в виртуальной реальности) не способен сделать вывод, бодрствует ли он в реальности или полностью закрыт, словно в коконе, в переживаемой как явь фикции. Впрочем, чтобы понять основные отличия между первым и вторым состоянием, любой нормальный человек может обратиться к опыту собственных снов. Бывает так, что человек внутренне убежден в полной реальности сна, и тогда, пробуждаясь, он часто недоумевает, как мог принять сон за действительность. Но может быть и так, что мы видим сны с ощущением, что это сон, по этому поводу народная поговорка гласит: «Сон — мечта, Бог — вера». Вот этим длинным вступлением я стремился подтвердить, что в настоящее время программируемая виртуальная реальность полностью осознаваема в том, что является реальностью виртуальной. То есть можно совершенно обоснованно утверждать, что подвергаемый иллюзии человек знает об этом. Если при этом он предпринимает наиболее рискованные действия по отношению к себе самому (или к другим лицам), например, прыгает в пропасть каньона Колорадо или с верхушки Empire State Building, либо (тоже не без удовольствия) душит или только избивает врага, если осознанно направляет автомобиль в бетонное заграждение — в каждом таком случае он знает, что все его поступки и всё происходящее с ним (либо то, что произойдет впоследствии), является лишь иллюзией, является фикцией, «качество» которой, то есть способность имитирования «действительной действительности», может быть близко к совершенству. Не важно, что будет переживаться, важно, каков при этом будет модус переживания: как во сне, который мы видим с ощущением того, что это сон, или как во сне, где присутствует субъективная уверенность, что все происходит наяву.

3

Эти рассуждения являются немаловажными: я бы сказал, что речь идет о наиболее фундаментальной разнице между иллюзией осознаваемой и иллюзией, неотличимой от реальности. Пока этот второй вид иллюзии еще не сумели осуществить через подключение человека всем его sensorium, то есть всеми органами чувств, к компьютерной программе. Эта неосуществимость «совершенной» иллюзии, ее важнейших признаков, не является по природе «окончательной», и дело не в том, что мы не умеем и никогда не сумеем погружать людей в совершенную фантоматизированную действительность. Ибо различие не имеет ни «онтологического», ни «эпистемологического» характера, то есть ни рассмотрение «бытовых» качеств переживаемых явлений, ни исследование (практикой) этих феноменов прагматически не зависят ни от чего, кроме чисто технической возможности фантомата и его программы. Впрочем, я уже достаточно точно (на примерах) писал об этом различии в «Сумме технологии» тридцать с лишним лет назад. Короче говоря, акт снятия с головы «очков», через которые поступает поток фиктивно визуальной информации (например, что мы находимся внутри пирамиды Хеопса или в собственной квартире), как акт, который, повторяю, якобы должен вернуть нас к бытию в нормальной и обычной действительности, может также на развитой стадии фантоматизационной техники являться фикцией. (Что-то в этом роде, хотя и шуточное, можно найти в моей «Кибериаде»: там, например, где король Ширинчик «подключается» к «снящему шкафу», чтобы познать прекрасную «Мону Лизу», а оказывается, что из этого получается «монархолиз», то есть «разложение короля» в иллюзиях, которые невозможно отличить от действительности [Имеется перевод на русский язык: см. новеллу «История о Ширинчике, короле кембров, девтонов и недоготов, которого похоть до гибели довела» в повести «Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона» в книге «Лем С. Кибериада. Собр. соч. в 10 тт. Т.6». — М.: «Текст», 1993, с.278-294]) Поскольку эта история была литературной фикцией, никто ее, наверное, не принимал за прогноз, но что делать: есть о чем говорить. Фантоматические иллюзии, которые можно в их иллюзорности «демаскировать», мы реализуем. Но ведь мы знаем, что позволим надеть на себя эти очки и сенсорные перчатки (datagloves), и что-нибудь еще, но на следующем этапе уже и эти действия могут оказаться очередной ступенью иллюзии.

4

Почему я столько об этом говорю? Потому, что вошли в моду сказки об «интерактивном телевидении», об интернетах, о так называемом WorldWeb, или Netropolitan, или Euronet, и повторяют нам и даже, поправлю, внушают, что через сеть либо ТV можно ощутить «виртуальную реальность». Иными, не нравящимися мне словами, различие между «фантоматизацией, ультимативно не отличаемой от действительности» и фантоматизацией, актуально осуществляемой, подлежит, не знаю, осознанно ли, стиранию. Речь не идет о различии такого банального (простого) характера, как различие между бричкой с моторчиком господина Бенца 1908 года и гоночным автомобилем «Феррари». Оба устройства являются автомобилями, только очень разными по виду и возможностям. Это сопоставление ошибочно, когда речь идет о фантоматизации. Известно, что уже сейчас после достаточно длительной тренажерной езды (поездки) на «фантоматизированном» автомобиле тому, кто очнулся от иллюзии управления автомобилем, советуют, чтобы он садился за руль настоящего автомобиля только спустя определенное время, иначе может произойти несчастье (авария). Эта директива не означает, что водитель прежде знал о пребывании в тренажере, а потом «ошибся». Просто вырабатывается определенный навык, один из тех, которые способствуют, например, тому, что поднимая по очереди чемоданы, полные книг, и полагая, что следующий чемодан тоже будет тяжелым, мы чисто рефлекторно напрягаем мышцы, готовясь поднять тяжесть, а в результате чемодан, оказавшийся пустым, подбрасывается нашей рукой до самого потолка. И не следует принимать такую ошибку за реальность (принимать фикцию за явь).

5

Пойдем далее. Почему же пока не созданы программы «полной фантоматизации», герметичной, как кокон, такой, которую фантоматизированный человек не способен отличить от реального бытия, и, если мы снаружи не освободим его от фантоматизации, он скорее пропадет с голоду, объедаясь иллюзорными лакомствами, если сам каким-либо образом не сумеет извлечь на свет истинный свой обманываемый sensorium. Существуют две причины отсутствия такой фантоматизации, которая бы наконец убедила (так же, как умело сфальсифицированная банкнота принимается за настоящую) фантоматизаторов, что достойна уже названия «машины епископа Беркли» [George Berkeley (1685-1753) — английский философ. Утверждал, что внешний мир не существует независимо от восприятия и мышления. Учение Беркли — один из источников эмпириокритицизма], то есть такой, которая принцип esse est percipi [Бытие вещей состоит в их воспринимаемости (лат.)] осуществляет как непреложный факт. Первая причина банальна и следует просто из того, что инвестиционные капиталы подобно воде (скажем, речной) стремятся туда, где их ждет работа, приносящая прибыль: возможно, значительную, а возможно, сомнительную. А капитал, который был бы необходим для существенной доработки «фантоматического извозчика» до уровня «фантоматической ракеты», должен быть очень значительным.

6

Вторая, самая важная причина заключается в чисто инструментальном (технически-физиологическом) положении вещей, ибо сегодня и программисты, и программы, и компьютеры не в состоянии достичь результатов, необходимых для создания фантоматизации «многошаговой» или «многоуровневой», а без этого до «машины епископа Беркли» еще очень далеко. Поэтому также не следует всерьез воспринимать рекламу, обещающую «создание виртуальности» посредством «интерактивного телевидения» или «интернетовской сети». Обещать могут, но фактически предоставят суррогат «худшего качества», который не осуждаю за само то «худшее качество», потому что «машина епископа Беркли» угрожает нам «приведением в движение» миров, из которых погруженный в них может не найти выхода. А если и найдет, то уже никогда не получит стопроцентной уверенности, что освободился от власти «машины», потому как при «обмане» всех чувств человек становится совершенно беспомощным невольником фикции. Об этом я также писал уже в первом издании «Суммы технологии». Итак, в совокупности своей ситуация сильно напоминает обычный путь развития созданных людьми технологий: мы стартуем от примитивных прообразов, через некоторое время совершенствуем их понемногу, затем наступают все более радикальные изменения, оптимизирующие новую технологию (ее продукцию), а в конце доходим до заданной «самим миром» ловушки. Разумеется, ловушки могут сильно отличаться друг от друга. Если фантоматизируемый пожелает лишь посетить парижский собор Notre Dame, это сегодня осуществимо. Если, однако, после этого «сеанса» он хотел бы вернуться не в обычную действительность, а в состояние, в котором, по-прежнему оставаясь во власти иллюзии, возвращается (то есть ему кажется, что возвращается) домой, застает в нем жену (то есть это ему тоже кажется) либо какую-то девицу, склонную сразу к все более интимным ласкам. Этого предоставить ему в таком виде, чтобы он постоянно верил в действительность, а не сомневался, сегодня не удастся. Индивид, по натуре критичный и подозрительный, был бы скорее в неприятном положении при уже существующем и известном ему состоянии высокого продвижения фантоматизационных технологий: невротикам могло бы часто казаться, что их уже ловят «в фантоматические сети» или поймали. Должен сказать, что не хотелось бы жить в таком мире с такими параметрами фантоматизационной реализации. Поистине, старец смог бы установить в нем мировые рекорды в беге на стометровку либо представлять эротические переживания с мисс мира, но последней спасительной соломинкой перед верой в иллюзии останется уже только здравый рассудок.

Можно, в конце концов, поверить в то, что на улице в брошенном конверте найден чек на миллион долларов, выписанный на предъявителя. Значительно сложнее было бы поверить, что чудесная женщина, с тоской ожидающая нас на ложе, есть именно Мэрилин Монро (Marylin Monroe), post resurrectionem [После воскрешения (лат.)], которая, чудом выбравшись из могилы и вдобавок помолодев, жаждет заключить нас в объятия. Иными словами, обобщая: чем менее правдоподобно какое-то событие (переживание) по шкале наших статистически обычных переживаний, тем больше вероятность, что нас — фантоматизированных — программы обманывают. Здесь выходит на сцену очередной конфликт: поединок между фантоматизированными и фантоматизирующими, или, проще говоря, между «жертвами в сетях» и авторами программ имитации бытия. Нужно еще добавить, что чисто физические контакты (не обязательно сразу с покойницей) значительно легче имитировать, чем организовывать в фантоматическом мире (видении) встречу людей настолько разумных, чтобы с ними удалось поговорить хотя бы минуту.

7

В этом месте мои умозаключения сталкиваются, наконец, с проблемой, называемой AI (ArtificialIntelligence), с проблемой воплощения личности, то есть в видении должны появиться не Сфинкс [В греческой мифологии — крылатая полуженщина-полульвица, обитавшая на скале близ Фив; задавала прохожим загадку, а не получив правильного ответа, пожирала их], не Пифия [В древней Греции — жрица-прорицательница в храме Аполлона, восседавшая над расщелиной скалы, откуда поднимались одуряющие испарения, и произносившая под их влиянием бессвязные слова, которые в двусмысленной форме истолковывались жрецами как пророчества], не мой Голем XIV, а нормальные, обычные люди (прохожие) и самым обычным способом перекинуться с нами хотя бы парой толковых фраз. И это пока является одним из наибольших недостатков, одной из основополагающих причин, из-за которой мы не можем сконструировать «машину епископа Беркли». Следует отдельно добавить, что все вместе сети связи, глобальные и неглобальные (локальные), англоязычные и неанглоязычные, все вместе модемы, серверы, провайдеры и так далее — все это, если проводить физиологическую аналогию, элементы нервных путей организма каждого животного и человека, но все они тоже полностью безмозглые. Нервные волокна, дендриты или аксоны, являются служебными, как система круговой (замкнутой) связи живого организма с реальным миром, как система, вводящая внутренние команды в центральную нервную систему и выводящая из нее по кругу «приказы» (действия или бездействия). (Опускаю здесь нервные системы насекомых или, например, стержневые узлы и центры, потому что и они в какой-то мере подчиняются мозгу.) И сети межкомпьютерной связи при всем их превосходном разрастании и размножении, а также направленности на различные «хранилища информации» (например, экспертной, медицинской, астрофизической и так далее) — эти сети ничего не понимают и управляются нами (как управляются, например, автомобили согласно «карте»). Уже сейчас можно иметь в непосредственном распоряжении только «разделенный компьютер», потому что сеть, в которой мы уже находимся online, сумеет нам «доделать» и «подключить» «функционально необходимый остаток». Но все эти возможности существуют как множество различных слагаемых к единственной сути -бестолковости сети, бестолковости, которую мы пытаемся заменить безличием различных способов и приемов. Но поскольку легче осуществить анонимность издателей (например, порнографии, практикуемой с малолетними), чем изобличить их, уже возникли такие понятия, как «Infocops», «Cyberwar» или «Полиция — кибериция», «Кибербой», — и это уже никакие не шутки из моих давнишних юморесок и гротесков, а самая реальная реальность. И при этом лагерь «сетевиков-интернетчиков» делится, грубо, надвое: на тех экспертов, которые утверждают, что никакие шифрования и кодирования, и firewalls, в конце концов, ничем не помогут, потому что имеется «цифровой меч», который сможет выйти победителем над «цифровым щитом секретов», а также на тех специалистов, которые говорят, что «цифровая защита» будет систематически совершенствоваться и «отвердевать» так, что спасутся находящиеся под угрозой раскрытия тайны штабов, и банков, и патентов, и промышленности, и частные: и что, может, это будет делом кропотливым, но, однако, окажется возможным — не на 98%, а на 100%. Так или иначе, но хоть немного разума сетям несомненно бы пригодилось. Дело из-за этого (к сожалению) очень затруднено, ибо и наш человеческий, наивысший на этой планете разум не всегда может справиться с проблемами, на которые натыкается: ведь существуют парадоксы, существует здравый рассудок, из которого появляется и квантовая механика, и «постмодернистский ансамбль парадогматов», и существуют ведь одинаково (может быть) одаренные разумом философские лагеря и в сфере познания (эпистемы), и онтологические, и перегруженные (наполненные) аффектами (аксиологические), а в каждом акте восприятия присутствует существенная часть (щепотка) веры и оценки. Как доказывал Виллард ван Орман Куин [Willard van Orman Quine (1908 г.р.) американский философ и математик. Кстати, именно по его фамилии «куином» называется программа, которая на выходе генерирует собственный исходный текст], двойственное деление суждений на аналитические и синтетические точно не выполнимо, так как в опыте существует какая-то помеха аналитичности, и не правда, что nihil est in intelleccty quod non prius fuerit in sensu [В разуме нет ничего, что отсутствовало бы ранее в чувственном восприятии (лат.)] (что означает, что наш мозг в момент рождения является — хотя очень слабо, очень начально — запрограммированным). Итак, закончу. Стоит опасаться, что «Единственного Разума» — единственного искусственного интеллекта, очищенного ото всех упомянутых и неупомянутых налетов, раз и навсегда создать не удастся. Ибо если разум (Sapientia ex machina [Разум в машине (лат.)]) удастся высечь, то уже eo ipso (тем самым) должны будут возникнуть различные виды (типы) разума. Точно так же, как это произошло с автомобилями, самолетами или ракетами. Может, это и звучит банально, но это — правда. Если бы разум был возможен только «один единственный», тогда бы все (подобным образом воспитанные и образованные) люди знали, а также верили бы точно в одно и то же. А нам прекрасно известно, что так хорошо не было и нет.

Ономастическая киберомахия

Эссе написано в октябре 1996 г.


1

В последнее время у нас в Польше разгорелись споры о необходимости, якобы во имя суверенитета, полонизации (скорее, ополячивания) терминов из области информатики, компьютерологии, прикладной кибернетики, имеющих в основном англоязычные корни. Впрочем, споры о реполонизации (новоополячивании) охватывают различные области во главе с торговлей и производством: речь идет о том, чтобы ни у соотечественника, ни у иностранца, гуляющего по улицам, например, Кракова, не складывалось впечатления, создаваемого неисчислимым множеством вывесок, реклам, надписей, что он находится (по крайней мере) в Нью-Йорке на Манхэттене. Все больше устраивается конкурсов ополячивания чего угодно, я же эту первую часть очередного эссе для «PC Magazine Po Polsku» хочу посвятить только тематике этого журнала. Названия, которые я когда-то придумал для квазифантастических произведений, уже перекочевали на страницы информационно-компьютерных словарей и соответствующих специализированных журналов. В самом деле, там упоминают Infowar, Cyberquads или «Инфобитвы» — как кому угодно; когда-то я «действовал наоборот», придумывая английские названия, такие как hardware, могло бы появиться и software как название сражений, в которых информация использовалась бы в качестве оружия. Если кто-то, хаотично обыскивающий чердак своего старого дома, наткнется на мушкет прадедушки, это еще не значит, что его следует называть предтечей в области новейших систем запуска беспилотных ракет (cruise missile) из погруженной подводной лодки. Вот и я не намерен хвастаться новаторством, тем более что знаю, как насилие над польским языком с легкостью приводит к забавному результату, например, если некрасивое «интерфейс» переделать на какое-нибудь «междумордие». Хотя и «междуличие» мне тоже не нравится, но суть в том, что в общеупотребительный язык «втиснуть» выдуманные названия очень тяжело. Например, перед войной были попытки, чтобы модное тогда «автожир» переделать на «ветролет», но ничего из этого не получилось. Добавлю, наконец, что раз Интернет, не очень мною любимый, так хорошо приживается, значит, английский учить нужно, поскольку локальные этнические языки создают островки, сильно размытые англоязычной агрессией. Я же дальше «ополячивать силой», по крайней мере здесь, не намерен.

2

XXI век, довольно громко провозглашаемый веком информационным, столетием информатики (которую я в одном из предыдущих эссе уже успел переделать на «эксформацию» [От эксплозия (взрыв) и информация]), не обойдется без появления битов, байтов, альфа-цифровых рядов на полях бесчисленных битв. Пока, пишут в прессе, хакеры, как и молодежь вообще (старики для этих битв как-то не годятся), направляют свою изобретательность на то, чтобы сетевыми меандрами информационно внедриться туда, куда более всего не следует, потому что нельзя, потому что выслеженному инфовзломщику грозит тюрьма и серьезные денежные штрафы, но все это еще больше возбуждает сообразительных смельчаков. Computer crime, или проступки, совершаемые с помощью электронных отмычек, пока еще, насколько известно общественности, не стали слишком массовыми и, похоже, слишком много потерь ни банкам, ни штабам, ни капиталу не принесли. Думаю, пришло время дать волю уже употреблявшемуся ранее, а может быть и злоупотреблявшемуся, желанию цитировать самого себя. А именно: когда еще никакого Интернета не было, во включенном в «Кибериаду» произведении «Воспитание Цифруши», во второй его части, названной «Рассказ второго Размороженца», я описал следующий вымысел. Была себе планета Живля, а живляне собирали на ней информацию в «компьютеровейниках», и ее было столько, что они начали ее прятать внутри своей планеты, и дело дошло до ИНФОМАХИИ, то есть до войны между сделавшимся независимым хранилищем, называемым Мудро (от «ядро»), и живлянами, и происходило это так:

«Мировая война с раскинувшимся под Живлёй самозванцем ничуть не напоминала прежние войны. Обе стороны, имея возможность уничтожить друг друга за доли секунды, как раз поэтому ни разу не соприкоснулись физически, но сражались информационным оружием. Речь шла о том, кто кого заморочит лгашишем подтасованных битов, оглоушит брехном по черепу, кто ворвется, как в крепость, в чужие мысли и попереставляет штабные молекулы неприятеля наоборот, чтобы его разбил информатический навралич. Стратегический перевес сразу же получило Мудро: будучи Главным Счетоводом планеты, оно подсовывало живлянам ложные сведения о дислокации войск, военных запасов, ракет, кораблей, таблеток от головной боли и даже переиначивало количество гвоздиков в подошвах сапог на складах обмундирования, дабы океанским избытком лжи пресечь всякую контратаку в зародыше; и единственной серьезной информацией, посланной на поверхность Живли, был адресованный фабричным и арсенальным компьютерам приказ немедленно стереть свою память — что и случилось. И, словно этого было еще недостаточно, в завершение штурма на глобальном фронте Мудро перевернуло вверх дном картотеки личного состава противника, от главнокомандующего до последнего киберобозника. Положение казалось безвыходным, и, хотя на передовую выкатывали последние не заклепанные еще вражьими враками лгаубицы, устремляя их жерла вниз, штабисты понимали, что это напрасно; и все же требовали открыть брехометный огонь, чтобы ложь брехней обложить: мол, если и гибнуть на поле врани, то хотя бы с необолганной честью. Главнокомандующий, однако, знал, что ни один его залп узурпатора не потревожит, ведь тому было проще простого прибегнуть к полной блокаде, то есть отключить связь, не принимая к сведению вообще ничего! И в эту трагическую минуту он решился на самоубийственный фортель: велел бомбардировать Мудро содержимым всех штабных архивов и картотек, то есть чистейшей правдой; в первую голову в недра Живли обрушили груды военных тайн и планов, до того засекреченных, что один лишь намек на них означал государственную измену!

Мудро не устояло перед искушением и принялось жадно поглощать бесценные сведения, которые, казалось бы, свидетельствовали о самоубийственном помешательстве неприятеля. Меж тем к сверхсекретной информации примешивали все большие порции не столь существенных данных, но Мудро, из любопытства и по привычке, ни от чего не отказывалось, заглатывая все новые лавины битов. Когда истощились уже запасы тайных трактатов, шпионских донесений, мобилизационных и стратегических планов, открыли шлюзы битохранилищ, в которых покоились старинные мифы, саги, предания, прачиавеческие легенды и сказки, священные книги, апокрифы, энциклики и жития святых. Их экстрагировали из пергаментных фолиантов и закачивали под давлением в недра Живли, а цифрократ-самозванец по причине инерционности и самовлюбленности, тупого упорства и рутинерства поглощал все, жадный и ненасытный безмерно, хотя и давился уже избытком битов; и наконец они застряли у него электрической костью в горле: не содержание, а количество данных оказалось убийственным… Как в тишине началось, так в тишине и кончилось первое в истории информатическое сражение». Конец длиннющей цитаты [Рассказ был написан Станиславом Лемом в 1973 году. Цитата по изданию «Лем С. Кибериада. Собр. соч. в 10 тт. Т.6» — М.: «Текст», 1993. Перевод К. Душенко].

3

В настоящей статье я хотел бы обратить внимание на то, что написанное об этой «войне на информации» в основном (как преждевременное) не пересекается с реалиями сегодняшнего дня. Тем не менее, мы не только можем вычитать из этой цитаты кое-что о потенциальной тактике «боя на битах», или «ИНФОМАХИИ», но даже как-то непроизвольно (то есть независимо от того, что думал автор этой истории, и думал ли он) можем выискать в этом тексте такие сведения, которые «самому тексту» или его автору и не снились. Во-первых, появляются, хотя и смутно, потому что это не был детальный трактат об информационной полемологии (о квазивоенных стычках информатик как нематериальных армий), различные потенциальные тактики вражеских действий, как наступательных, так и оборонительных: можно поражать правдой, можно дешифровать и изменять приказы врага, можно ему подсовывать (сегодня — через сети) ложь как правду и — коварнее — правду как ложь, можно перехватывать приказы, адресованные третьим сторонам, и т. п. Во-вторых, можно полностью абстрагироваться от содержательной стороны сообщений (сегодня мы бы добавили: или в e-mail, или в области, называемой surfing in cyberspace) в пользу количественной стороны. Прежде всего, можно одолеть чисто вычислительную (в реальном времени) производительность компьютеров или целых сетей противника. Информационно можно сделать то, что в старую и ушедшую эпоху обычных битв означало бы, например, применение современного реактивного самолета против авиации, состоящей из фокке-вульфов или спитфайров. Можно и саму вычислительную мощность одолеть вычислительной мощностью, то есть исходить из содержательной стороны, в которой речь идет, допустим, о дешифровке, о многократных кодированиях и декодированиях, о scrambling, об имитировании шифра там, где его нет (зато скрыты, например, парализующие память врага вирусы — я не писал о них, потому что не был столь дальновидным), можно в программах, которые должны очищать от вирусов потоки байтов, скрывать другие, глубже спрятанные вирусы со «взрывателями замедленного действия», можно сделать много плохого смешанными тактиками. Здесь мы уже переходим к тому, что коротко назовем brute force contra brute force [Грубая сила против грубой силы (англ.)], то есть к тому, что является целью проведения таких информационных вторжений, которые ведут к битовому потопу.

Если абонент располагает, скажем, преобразовательно-пропускной мощностью порядка, например (условно), 109 бит в секунду, то мы «затопим» абонента, посылая ему 1015 бит в секунду, особенно если он не может знать, какие биты являются носителями некоторой когерентной информации, а какие — простой ловушкой судьбы. Приведенная цитата, будучи явной фантасмагорично-юмористической буффонадой, содержит некоторые из перечисленных возможностей, и (как оказалось) в ней можно обнаружить следы тактики.

4

Дойдет ли до действий, уже не напоминающих поединки хакеров с сейфами или штабами, или банковскими хранилищами данных (но до таких конфликтных стычек, в которых с разных сторон будут действовать информационно вооруженные армии), — окончательно утверждать трудно, однако опыт (плохой) прошлых лет и веков показывает, что если что-либо, начиная от атома и заканчивая метеоритами (я уже в «Сумме технологии» писал об «астроциде», о «звездоубийстве»), пригодно к военному использованию в качестве оружия, то оно будет таким образом использовано. Конечно, здесь таится очередной вариант стратегии для эпохи, в которой слишком жаждущие впечатлений «битовые путешественники» будут массово подвержены болезни под названием INFORMATIONITIS. То есть можно представить такую войну, которая, как «Инфомахия», убеждает, что никакой «Инфомахией» она не является. В наиболее очевидной области — в метеорологии — такой войной, которая прикидывается не-войной, могло бы быть управление климатом над территорией противников, не только не умеющих управлять климатом, но даже не подозревающих, что это вообще возможно.

5

Следует заметить, что новый тип войны, без необходимости нанесения на штабные карты фронтов с тылом и с концентрацией средств поражения, с отступлениями и так далее, может быть несколько неполным, частичным: еще можно, скажем, информационно подпортить экономику противника (американские публицисты уже сейчас открыто пишут, что, кроме разнообразной информатизации сражений, нужно ударить по власти Саддама Хусейна, наводнив Ирак хорошо сфальсифицированной иракской валютой). Понятно, что чем больше появляется вооружений со средствами контроля, чем больше милитаристов, а также чем больше всевозможных производственных, банковских, биржевых институтов будет в значительной мере зависеть от компьютерной памяти, и при этом сетевые соединения будут подвергаться глобализации, тем самым все большая часть всемирных информационных ресурсов будет отдана МАШИНАМ, сохраняющим, распределяющим и распоряжающимся ими, то есть, кратко говоря: чем больше МОЗГ будет освобождаться от груза принятия решения и занятия экономикой, оставляя эти занятия процессорам, тем привлекательнее будет перекладывание сил атаки и обороны на «внечеловеческие» фронты.

Мне кажется, что невозможно затормозить тенденцию перекладывания знаний и власти над материальной реальностью (и даже мыслительной), которая всегда исторически принадлежала людям, на кремниевые, металлические и другие (еще по-прежнему неразумные) приспособления. Правдой, и вполне очевидной, является то, что Большой Капитал проявляет свое, как говорят, присутствие в основном в сфере широко понимаемого развлечения. Очевидным является и то, что, в отличие от таких могущественных компьютерократов, как Microsoft или, например, Nintendo, различные большие и меньшие Пентагоны не хвастаются увеличением своей электронной собственности, своей оперативной готовности и своих имитационных (и ответственных за решения) хранилищ. Кроме того, все легче становится, например, со спутниковых орбит пересчитать силы врага, такие, как различные пусковые установки, противоракетные системы и противосамолетные радары; а в общем и целом: легче сориентироваться в состоянии, местоположении, количестве боевых средств, восприятие которых тривиально возможно, — начиная от «битоносных», необязательно укрытых внутри Скалистых гор, «компьютеровейников». Иначе говоря, в XXI веке информатика сможет проникать во все штабные мероприятия, мобилизационные планы и, кроме того, отдельно делать из фальшивой, правдивой, кодированной, шифрованной информации очередную систему обороны, способную действовать как невидимый яд, а все враждебные стороны (и необязательно вражеские — за «союзниками» обычно тоже шпионят) будут вынуждаться самим ускорением информационного прогресса, не только скоростью (производительностью), но и способностью использования собираемой информации — к постоянному симулированию прогрессивного (правдоподобнее всего) развития «боевых сил» противника. Танки можно пересчитать, химическое оружие запретить (хотя последнее уже менее надежно как гарант мира, а переход от терапевтических средств к биологическому оружию был и будет нечетким) — в то время как битовые арсеналы и их растущую «компликаторику» никто без высылки «битов-разведчиков» или даже «вирусоподобных шпиков» либо не сможет распознать вообще, либо это будет, по крайней мере, нелегко.

6

Короче говоря, сегодня в рекламе царствуют по-настоящему информационное развлечение и обочины экономического развития; и понятно, что милитаристские организации не занимаются подобным разглашением, во все стороны, своего растущего могущества, то есть информационного подъема. Отец Дюбарле (Dubarle), доминиканец, о котором я уже вспоминал, в 1948 году, после появления «Кибернетики» Норберта Винера не столько предрекал, сколько в своей статье (в «Le Monde» в 1948 году) признал реальными «машины для управления государством». Подразумевалась, в том числе, работа такой вероятностной машины, как «Суперигрок», разыгрывающий партию за партией с бесконечным множеством групп людей, часто антагонистических в преследуемых целях, в esprit de corps [Групповой интерес (фр.)] и просто в личных интересах. «Суперигрок» должен был бы придавать значение (с целью принятия решений, всегда по необходимости необъективных, что следует из природы самой вероятности) разным интересам разных групп. Однако, как обычно бывает, предположение отца Дюбарле начало сбываться в мире, который одновременно разорван на государства и на религиозные и/или националистически мотивированные силы, поэтому нечего говорить о «машине для управления земным шаром». Но можно говорить о количестве взаимно конкурирующих за какой-то примат центров (необязательно тождественных с политически суверенными государствами, потому что это могут быть, например, над— или внегосударственные корпорации, владеющие большим Капиталом, в том числе «машинизированным»), и в этом, несколько размытом виде может осуществляться концепция отца Дюбарле. Конечно, может, но не обязательно, запахнуть войной. Как я уже писал, например, в книге «Библиотека XXI века» [Роман издан в 1961 году. На русском языке впервые опубликован в 1993 г. (известен также под названием «Дневник, найденный в ванне»)], наступательно-оборонительные действия вовсе не должны иметь явно однозначного характера объявленной войны или войны агрессивной (без предварительного объявления). Скорее подкопы (но информационные), скорее «битократический камуфляж», скорее «проникновение программ через контр— или антипрограммы», скорее ползучими способами, чем открытым передвижением, — так мне сегодня представляется картина этого будущего. Не являясь любителем использования фабульных схем сказок в предвидении будущего, я ни в какие рассказы о нудном мире, ожидающем нас по Фрэнсису Фукуяме (Francis Fukuyama), не верю (кто еще помнит его «прогнозы», которые гроша ломаного не стоят, как и мифические футурологии политпрогностиков-самозванцев 60-х годов?). На вопрос, кто с кем будет информационно сражаться, какие государственные группировки могут быть особенно заинтересованы в «инфобитвах», я ответить не могу, потому что с возражениями — после распада советской империи — сейчас очень тяжело. Что касается мировой политики, то мы стоим на «вращающемся диске» как на локомотиве под паром, который еще не очень явно трогается с места. Что же касается информационных технологий, то у меня уже нет сомнений, что они будут охватывать все больше областей, которые издавна принадлежали людям.

7

Однако прошу не думать, что я якобы предсказывал какую-то мировую войну информаций, подобно еще недавно висевшему над человечеством призраку атомной войны (all out strategic exchange 3 — результат, возможно, «возмездия мертвой руки»). Я скорее считаю, что границы между повсеместно царствующим миром и военными стычками начнут размываться приблизительно таким образом: будет неизвестно, являются ли определенные «дефекты», «фальсификации», «локальные вторжения в сеть» еще диверсией, еще «генеральной репетицией» или уже нарастающим военным конфликтом. Следует осознать появляющуюся здесь возможность градации: в то время, когда или наносится атомный удар, или он не наносится, возникает ситуация «серой» или «мутной» зоны очередных шагов, распознанных сразу или после многократных ошибок (блужданий в сети). Вся область связи — любой — подвержена втягиванию в сферу кодов и шифров, которые могут быть «явными шифрами» или «пустыми», то есть бессмысленными «макетами», камуфляжем, могут быть многоуровневыми, потому что сломанный шифр (я писал об этом в «Рукописи, найденной в ванне» [Роман издан в 1961 году. На русском языке впервые опубликован в 1993 г. (известен также под названием «Дневник, найденный в ванне»)]) может скрывать другой шифр, «более глубокий»; сеть в развитии позволяет также отказаться от линеарности (линейной одноразмерности) передач в пользу данных, скрытых в «пространствах» двухмерных, неподвижных, как фотография, или подвижных, как картинки Windows, читаемые с CD-ROM, а дальше идут лазерные голограммы, образы или виртуальные фантомы, из которых истинный абонент или перехватчик информации получают больше или меньше (или ничего), в зависимости не от наличия ключа, ломающего передачу, а от того, как они сами будут вести себя в виртуальном пространстве. Если эти по-прежнему элементарные возможности помножить на специализированные силы атаки и обороны штабистов и экспертов, то легче заметить в помещенной в начале этого эссе истории-цитате из моей SF ажурное собрание возможных лабиринтоподобных сражений, о которых только одно можно сказать почти наверняка: они будут происходить или в господствующем «мире», или в предсказанной экспертами «войне», но, так или иначе, в тишине и, возможно, в течение долгого времени, без отголоска хоть одного взрыва или выстрела. Информационное поражение противника не должно быть в этом новом виде минимаксовых игр «оптимальным» выигрышем. Речь может идти о «заимствовании» его информационных потенциалов, о внедрении в его резервы, а что из этого может следовать для «обычного поля борьбы», сегодня предвидеть практически невозможно, так как в лабораториях (конечно, компьютеризованных) и на полигонах (не обязательно только имитационных: не все одинаково годится для имитации) появляется бездна изобретательско-производственной информации (обычно, тайно). Одним словом, terra ignota informativa [Неведомая ранее страна информации (лат.)] как пространство для сражений нового типа подверглась потенциальному открытию. О том, ступит ли на нее кто-нибудь, сегодня сказать ничего нельзя.

Artificial Servility

Эссе написано в ноябре 1996 г.


1

Что это такое — artificial servility? Такого словосочетания не было, пока я его не придумал. Это, в буквальном переводе, «искусственное рабство». Оно касается всего, на что способны в настоящее время широко распространяющиеся во всем мире электронные устройства, предназначенные для преобразования, передачи, хранения и last but not least отображения информации. Почему «рабство»? Потому, что во всем этом производстве (приносящем разным майкрософтам миллиарды), во всей массе компьютеров, во всех поколениях hardware и software, модемах, провайдерах, серверах нет ни следа разума. Нет ни капли интеллекта. Работают так, как рабы: по нашему приказу. Способны привести и в рай «сексуального удовлетворения», и в «тарпейский ад» [От «Тарпейская скала», с которой в Риме сбрасывали преступников и предателей]. Бредни не отличаются от информации, даже такой важной, как, например, равенство E=mc2. Всем этим объектам и субъектам, в конце концов, «все равно» в такой степени, которая не сравнима с тем послушным рабством, до которого можно было бы при необходимости довести не только человека, но любое животное, наученное реагировать в соответствии с правилами условных рефлексов, и даже безусловных (ибо существуют и такие).

2

Здесь читатель может сказать: ну и что? Разве такое безграничное подчинение нашим потребностям (посещение Кордовы или ознакомление с расшифрованными фрагментами узелкового письма кипу), такое ничем не ограниченное послушание всех компьютеров, их соединений, сетей и модемов, устройств печати, систем электронной почты — это плохо? И разве все это не приносило огромную выгоду, видимую не только и не прежде всего в том, что ПРОМЫШЛЕННОСТЬ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ И ПЕРЕДАЧИ КАКОЙ-ЛИБО ИНФОРМАЦИИ дает большую прибыль, но в том, что она помогает нам в сборе, в упорядочивании, в написании, в распечатывании или визуализации всего, что может быть информацией и что надежно, пока какой-нибудь человек, вдохновленный типично человеческой злобой, не начнет насылать на этот всемирный порядок «ядовитые» вирусы в виде микропрограмм, способных разрушать данные до полного уничтожения, «информационной чистки» всего на жестких дисках, — сразу же (как снаряд, попадающий в цель) или с произвольно запланированной и установленной задержкой (как взрывное устройство с детонатором, установленным на «подходящий момент»)? Зло людям делают люди, поэтому они также могут, а часто любят, высылать или подкладывать, адресно или безадресно, не только взрывающиеся, но и «логические бомбы» (logic bomb). В то же время «сами по себе» электронные преобразователи, электронные разрушители, электронные media не могут ничего. Не могут «ничего» до такой степени, что обычная домашняя курица, даже слепая, которой «изредка попадается зерно», является Эйнштейном по сравнению с компьютером последнего поколения. Попробуйте увидеть эту разницу, замахиваясь молотком и на курицу, и на компьютер. Компьютер не дрогнет, пока вы его не искромсаете, а курица попробует хотя бы убежать. Мы же к этому раболепному послушанию так приспособились, так привыкли к компьютерно-сетевой безошибочности (исключая зависания и «пробки», вызванные единственно чрезмерным объемом информации, превышающим пропускную способность электронных соединений), что считаем такое положение вещей нормальным, желаемым и очевидным… с одним, но зато весьма существенным исключением. Именно сейчас мы убеждаемся, что все еще не высечена искра Artificial Intelligence, что уже пятьдесят лет инженерия связи и data processing бьются над проблемой AI и пока ничего полезного не создали. Кроме ужасно примитивных действий программ, которые способны различать, например, геометрические тела и цвета и которые могут (но опять без собственной инициативы) передвигать различные объекты и устанавливать их так, как мы хотим. Очевидно, что это не является каким-либо интеллектом. Это не является не только человеческим интеллектом, но даже собачьим. Кто-то скажет: но ведь у нас есть хранилища знаний, экспертные программы, имеются собрания специальных данных, позволяющих, например, геологам находить места, в которых под землей должна быть нефть, или собрания избранных данных (дополнительных исследований), позволяющих идти дорогой эвристических альтернативных разветвлений, чтобы поставить диагноз больному, чтобы указать оптимальный метод лечения и так далее. Имеются целые системы для управления и дирижирования, например, построением автомобилей или ракет (или бомб…) с помощью «промышленных роботов». Все это развивается дальше, но где в этом поступательном движении может появиться след разумности, интеллектуального внушения, «творческого вдохновения»? Мы уже достаточно научились тому, чтобы замещать интеллект, можем запускать симулирующие и оптимизирующие программы и программы, создающие «виртуальную реальность», но, к сожалению, все это — эффекты наших обходов «интеллектуальности» и творческого «воображения», все это подмены. Это похоже на «интеллектуальность» пищеварительного тракта, который вначале «пожирает пищу», «глотает» ее, «окисляет», и таким «интеллектуальным» способом обеспечивает организм энергией и химическими соединениями, необходимыми для поддержания жизни, а все обесцененные энергетически и химически «остатки» удаляются как экскременты. Да, выполнять что-то подобное неживые устройства мира электроники, подневольные человеческого разума, уже умеют, но ведь никто не считает, что употребление и переваривание котлеты есть доказательство интеллектуальности зубов, слюны, желудка и кишок.

3

Единственное объяснение причин отсутствия интеллекта, перемещенного из живого мозга в машины, отсутствия малейшего следа одушевления машин (не Deus exmachina [Бог из машины (лат.)], а хотя бы Animus ex machina [Душа из машины (лат.)]) звучит следующим образом.

НЕТ ОДНОГО ЕДИНСТВЕННОГО РАЗУМА. Нет также единственного вида интеллекта. Если будет создан Artificial Intelligence, а не какой-нибудь заменитель, более или менее удачно имитирующий интеллект, то уже тем самым, хотим мы того или нет, люди как конструкторы AI вступят в царство многообразия. Интеллектуальная система будет послушна — или не захочет быть послушной. А так как она будет понимать приказы, просьбы, воздействия, пожелания, то может послушаться или воспротивиться. Если такая система всегда и во всем будет готова слушаться, то тем самым продемонстрирует, что является безвольной и «не может иметь собственного мнения». То, что одни и те же научные, художественные, литературные и т. д. тексты разные люди, по-разному образованные, талантливые, то есть не конченые идиоты (о них не говорю здесь вообще), способны трактовать по-разному, интерпретировать, по-своему признавать важными или мелкими, взволноваться ими или разозлиться, чувствовать возмущение, безразличие или восторг, — все это, что я перечислил, и то, чего краткости ради приводить не стану, показывает множество реальных проявлений разумности, существование которой мы склонны признать. Если бы это было не так, то не смогли бы возникнуть исторические (или диахронические) и современные (или синхронические) разнообразные стили мышления в религиях, в философии и last but not least даже в инженерно-промышленном создании оружия или спасительных лекарств и терапевтических методов. Ибо, например, любая из существующих сейчас экспертных программ не придумает для нас нового метода лечения любого заболевания, так как программы совершенно не мыслят, а если б начали думать, то должны были бы думать разнообразно. Иными словами: создать искусственный интеллект — значит создать и поле свободы для интерпретации. Так называемая лингвистическая перформативность означает: любой человек, который способен пользоваться языком (понимая его, а также разговаривая на нем), вообще не должен и даже не может идеально однозначным способом артикулировать мысли, возникающие у него в мозгу. В таких малых масштабах «перформативность» просто означает, что мы говорим в меру свободно, а не только цитируем исключительно то, что выучили наизусть. Наизусть говорит граммофонная пластинка, или магнитофонная лента, или дискета. Мы можем изменять «направление бега мыслей, словами отображаемых». Чем лучше кто-либо знает данный язык, тем большая свобода артикулярного разнообразия преобладает в его разговорах, в иностранном же языке мы сильно ограничены. К чему я клоню этим будто бы развлекательным разговором? Единственно к тому, что, высекая интеллект из неживых устройств, мы окажемся в окружении множества проблем. О некоторых напомню.

4

В настоящее время устройствам передачи данных не хватает самоконтроля. Модемам все равно, что они передают на весь сетевой мир: изображения святых, или изображения голых задов, или формулы производства взрывчатых веществ. Им все равно, и от этого мы сейчас страдаем, так как люди имеют неприятную привычку пробовать фрукты, заказанные исключительно из-за их необычности либо вредные, даже убийственные. Но прошу взвесить: если в сетях возникнет блуждающий «искусственный интеллект», тем самым появится способность фильтрования, сдерживания, отсева и уничтожения информации, так как интеллектуальность, которая единокровна с разумностью, может и даже обязана быть также способной к введению цензуры для установления преград прохождению определенного рода информации. При этом окажется, что есть много различных интеллектов, и тем самым разные государства, разные режимы, разные веры, разные миропонимания, разные точки зрения начнут пользоваться способностью «нейтрализации или уничтожения» такой информации, на которую наложено табу и поступления или доступности которой для тех или иных адресатов они не желают. Сейчас, чтобы оградить детей от возможности просмотра электронно пересылаемых изображений (например, по TV), отец или мать могут установить «электронный намордник» на телевизор, исходя из того, что они (отец с матерью) узнают о программе, которая должна появиться. Если эту «приставку» не установят, то телевизор сам по себе какой-либо «добропорядочной цензуры» не создаст. Таким образом, окончательно «цензурируют» изображения или тексты отец с матерью, или дядя с тетей, или воспитатель, но не электронные устройства. Электроны ничто не шокирует. В то же время искусственный интеллект должен, а не только может, проявлять активность и избирательность. Его можно развратить, ему можно то или это отсоветовать, можно его дезориентировать, обмануть, отуманить или научить и объяснить ему что-нибудь. Фундаменталисты безмерно бы обрадовались, если б овладели AI! Тогда не надо было бы, как в Иране, запрещать установку спутниковых тарелок и приемников… Не так уж много прошло с того времени, когда Советы признавали запуск глобально вещающих спутниковых ретрансляторов как casus belli [Повод к войне (лат.)]. Я не придумал это специально для данного эссе. Уже нет Советов и еще нет искусственного интеллекта, но уверяю читателей, что вместе с его появлением наступит новая эра, насыщенная новыми, неизвестными опасностями. Не всех увлекает идея ГЛОБАЛЬНЫХ ВАРИАНТОВ ЦЕНЗУРЫ. Кроме того, я не говорю, что искусственный интеллект может нас взять за горло, но вводить в заблуждение, обманывать, сбивать с пути сможет. Это во-первых. Во-вторых, как нет одинакового у всех людей разума, так не может быть одинакового до тождественности интеллекта. Как существуют двигатели разной мощности, так же могут быть разной силы искусственные интеллекты. Не сразу же начнется построение машинных Эйнштейнов или — как в моем произведении — големов. Может быть, возникнут разные виды интеллекта, основанные на разных типах «характеров». Я лично считаю, что понятия «разумность» и «личность» потенциально разделены. Но такая потенциальная разделенность тоже не может обратиться добром и только добром.

5

Хочу заметить, что я все еще очень далек от примитивных мифоподобных сказок об «античеловеческом злобном интеллекте», таком, который будет загружать «роботов» человекоубийственными или бунтарскими намерениями. Не нужно сразу же все видеть в крайностях, которые мы легко умеем себе вообразить. Искусственный интеллект может принести и пользу, и вред. Таковой была и остается перспективная судьба любого технологического новшества, которое люди смогли разработать и пустить в действие.

От себя добавлю на полях (однако в соответствии с главным существом моего вывода), что сегодня в мире наблюдается увеличение количества чисто технологических достижений, которые сильно скоррелированы прогрессом увядания свободного творческого воображения. Это происходит не только на телевидении, но и в пластическом искусстве. Недавно увидел по телевидению (спутниковому) какие-то обугленные останки человеческих тел, но это не были жертвы пожара или человекоубийства, а «произведение современного искусства», как я услышал в динамике. Модной является визуализация science fiction, но, к сожалению, убожество воображения авторов сильно контрастирует с богатством техническо-визуальных приспособлений. С интеллектом внетехнологическим и вненаучным дело обстоит очень и очень плохо. Я сам когда-то писал SF и старался свести к минимуму нарушения основных и хорошо известных нам законов природы. Нельзя писать, что замужняя женщина откладывает яйца, а ее муж их высиживает. Но в фильме «Independence Day» во имя кинематографической кассы растоптано и разрушено колоссальное количество законов природы. Большинство событий в этом фильме противоречит очевидному. Например, огромные корабли extraterrestials [Инопланетяне (англ.)] не могут зависнуть над Манхэттеном потому, что при таком приближении к Земле окажется пройденной так называемая граница Роше, ниже которой неизбежен разрыв каждого достаточно большого тела гравитационными силами планеты. Не стоит и добавлять, что не может быть речи о какой-либо совместимости компьютеров с другой планеты из далекого созвездия с земными компьютерами. Уж скорее можно признать правдоподобными разговоры с коровой или жирафом без посредничества каких-либо компьютеров. Как говорится, кинематографисты пудрят нам мозги. А вспомнил я об этом потому, что человеческий интеллект возник, дабы мы могли познавать ИСТИНУ, что, впрочем, в конечном счете означает, что он тоже может ошибаться, может ЛГАТЬ либо быть обманут — иначе его не удастся развить. Интеллект является продуктом (сущностью) естественной эволюции, взбирающимся по ступеням «лестницы прогресса» (на Земле) до такого уровня языкотворчества, когда он способен родить математику. Тогда возникают противоречия между истиной и ложью, возникает логика, возникает царство новой, надживотной свободы и надживотных предубеждений, суеверий, мифов, бредней, с астрологией и сайентологией или иным сектантством во главе. Это все побочные эффекты развития интеллекта, и не думаю, что компьютерная безошибочность может как неотъемлемая часть сопутствовать искусственному интеллекту. Мир может существовать вообще без интеллекта, естественного или искусственного. В то же время надо осознать, что огромное разнообразие серверно-провайдерно-компьютерно-программно-дисковых приспособлений умножается и развивается прежде всего ради прибыли, ради продажи того, что сегодня рекламируется как самое совершенное, а завтра уступит место чему-то новому и будто бы лучшему. Отсюда же — прогрессирующая микроминиатюризация и развитие нанотехнологий производства процессоров. Но не хочу углубляться в технику. Конечно, погоня за прибылью вызвана необходимостью получения материальных благ. Но человеческий интеллект все еще не создает внечеловеческий интеллект («нечеловеческий» — звучало бы плохо). Интеллектуализация, интеллект, разум, сообразительность, мудрость — это понятия, потенциально великолепные и одновременно опасные. Именно это и только это я хотел сказать.

Заменить разум?

1

Все усилия по созданию искусственного интеллекта оказались напрасными, а ведь они предпринимаются уже около полувека. Развитие технологии мышления или понимания несколько «угасло», она оказалась отодвинутой на обочину прогресса, нацеленного на создание интеллектуального помощника человека (не для развлечения и не для того, чтобы нечто, скрытое от глаз, было способно имитировать интеллект и тем самым выдержать тест Тьюринга) посредством развивающейся, до сих пор без серьезных преград, технологии «рабства, перерабатывающего знаки» — то есть посредством компьютеров, способных к работе все более быстрой и все шире охватывающей области традиционно «исключительно человеческой» деятельности. Очередным новейшим течением, усилившим это направление, стала технология связи. Конечно, я имею в виду различного рода сети. Как я, кстати говоря, и надеялся (и не только я), из сети, стремящейся к глобализации (прежде всего, англоязычной), начинают выделяться системные части с признаками специализации. Проще говоря, научные учреждения соединяются с другими такими же учреждениями, банки с банками, биржи с биржами, и помимо этого «штатского» множества туманно вырисовываются системы связи, общим знаменателем которых является сфера военная, от штабов до подчиненных им центров. Вместе с тем подобные специализированные направления тоже могут заключать друг с другом сетевые союзы, например медицина с фармакопеей, информационные банки экспертных данных одной области с энциклопедическим хранилищем данных другой области, — в зависимости от того, насколько люди, в чьем ведении находятся сети и их «стрелки», посчитают это потенциально имеющим смысл и информационно (конструкторски, диагностически, анамнестически, экономически и т. д.) плодотворным.

2

Во всем этом весьма отчетливо проявляется, прежде всего, ускорение «внеразумного» развития. Я хочу сказать, что ни одна сеть, никакие ее петли, системы, их иерархические соединения, даже предназначенные «только» для игр и развлечений, по-прежнему «сами по себе» разума не имеют. Кажущуюся каплю «разума» кое-где можно обнаружить лишь благодаря тому, что специалисты просто научились создавать — насколько это вообще оказалось возможно — «заменители» разума, хотя бы частичные, используя найденные (пусть не полные и не совсем точные) соответствия между синтаксисом (формальным) и семантическим универсумом, то есть пространством смыслов. Таким образом, возникает то, что является центром споров об Artificial Intelligence, что создает два противоположных лагеря: тех, кто признает возможность синтеза «машинного» (необязательно только электронного) разума, и тех, кто эту задачу считает во веки (веков?) неосуществимой.

К этому и сводится (хотя этим не ограничивается) спор, ведущийся вокруг «китайской комнаты» и ее «обитателя», который, совершенно не зная китайского языка, «вместе с комнатой и дополнительной информацией» ведет себя (на выходе) так, словно он понимал то, что получал (по-китайски) на входе. Об этом я уже писал [В эссе «Тайна китайской комнаты» (апрель 1995 г.) из одноименного сборника (1996 г.), продолжением которого является «Мегабитовая бомба». В этом эссе Станислав Лем подробно анализирует мысленный эксперимент, предлагаемый специалистами по AI для подтверждения того, что возможна имитация понимания текста, которого, на самом деле, человек, его составляющий, совершенно не понимает. По мнению Лема (и он в этом не одинок), которое он подробно обосновывает на различных наглядных примерах, предлагаемый эксперимент вводит нас в заблуждение: «понимание» в нем не участвует вообще и даже нет речи о присутствии «сознания», а возможен ли искусственный интеллект — покажет будущее, но этот эксперимент с этим будущим ничего общего не имеет] и не намерен снова вдаваться здесь в суть этого спора. Одних аргументы обеих сторон убеждают, других — нет, и уже отсюда видно, до какой степени ответ на вопрос об искусственном понимании является также ВОПРОСОМ ВЕРЫ (в то, что дело обстоит именно так, а не иначе).

3

Подмена понимания используется, в частности, лексикографической схоластикой, что упрощенно можно было бы показать на примере дилетанта, прислушивающегося к диалогу двух физиков (о квантах, а не о ресторанах), или человека, открывающего энциклопедию на своем родном языке на статье «Оператор Гамильтона», — и хотя сначала ему покажется, что, прочитав статью, он что-нибудь узнает о гамильтониане или даже поймет, что такое этот оператор, но если он не в ладах с математикой, он просто соскользнет к обычному синтаксису и ни до чего не сможет «додуматься». Я настойчиво пишу об этом, потому что хочу показать довольно простую вещь, о которой, однако, или говорят немного, или вообще ничего не говорят: «понимание», которое без (хотя бы капли) «интеллекта» невозможно, кажется нам (особенно в повседневных ситуациях) элементарным, но, по существу, это сложное и по-прежнему загадочное явление. Здесь следует сначала отметить, что «понимание» подлежит как внутри-, так и межвидовой градации (ступенчатости). Моя собака понимает, когда ее ждет прогулка, а когда вкусный кусок: понимает без языка, бихевиористически. Если бы — вздохнет специалист по AI — машина хотя бы без языка могла так себя вести… То, что могут такие «машины» (например, робот Винограда [Winograd]), происходит на уровне еще не совсем хорошо ползающего ребенка. Так могут понимать звери, а что касается людей, они тоже могут демонстрировать «понимание на соответствующем уровне» и даже (это удается студентам на экзаменах) могут создавать поведенчески-языковую видимость, что понимают заданные им вопросы, раз дают ответ, удовлетворяющий экзаменатора, но более тщательное изучение (что называется, «прижать виновного к стенке») покажет, что это была только видимость (например, заучивание фраз на память, а не «на ум», и т.п.). Помимо этого или параллельно этому случаются ситуации, в которых можно заметить, что в течение достаточно длительного промежутка времени происходит приближение к пониманию: что есть «так-то и так». Как известно, теорию относительности Эйнштейна («), первая редакция которой насчитывала едва пару страниц, его современники-ученые в одном смысле «понимали», а в другом «вообще не понимали», и, наверное, только Эддингтон (Eddington) заметил, что ее «понимало» тогда всего несколько физиков в мире. Шварцшильд (Schwarzshild), немецкий астроном, создавший математическую модель черной дыры, сам не верил в эту дыру как в реальный объект, и прошло немало времени, прежде чем астрофизики и космологи стали, вначале нерешительно, выдвигая гипотезы, а потом со все большей уверенностью признавать black hole одним из конструктивных элементов строения галактик. Дело не в том, что сначала люди «не хотят» или «не могут» поверить, а потом «изменяют вероисповедание» только потому, что растет число наблюдений, подтверждающих, что звезды с массой, впятеро превышающей массу нашего Солнца, после исчерпания всей имеющейся в их недрах атомной энергии сжимаются в точку, что это и есть коллапс… впрочем, речь не о черных дырах, а о мыслительном процессе, ведущем к утверждению, что они есть и должны быть. В 30-е годы доктор Людвик Флек (Ludwick Fleck) описал процессы, приводящие в конце концов к возникновению научного факта. Он считал, что в коллективе специалистов, вместе размышляющих над определенной, сначала даже туманной, не точно сформулированной темой (например, что представляет собой какая-либо болезнь или аллергия и т. п.), мысли, передаваемые от одного к другому, как бы непроизвольно «крепнут», «оформляются», и в результате коллективным убеждением выкристаллизовывается новый «научный факт». Хотя каждый, кто читал «Структуру научных революций» Куна (Kuhn) с ее парадигмами, сразу увидит: если Кун преподнес преобразование «парадигм» как проект возникновения познавательных инноваций, то д-р Флек выразил этот процесс моделью «совместного вращения новых мыслей» в коллективе знатоков. То есть вывод таков: приходить к «пониманию» можно так или иначе, и одно толкование может стоить другого. Впрочем, не исключено, что представить «понимание» некоего конкретизируемого предмета лучше всего можно там, где этого предмета никто раньше не видел, никто его не понимал.

4

Может ли такое быть? Еще как. Возьмем, например, теории антропогенеза: до сих пор считалось, что возникновение человека было процессом линейным, несколько одноколейным, а сейчас новейшие палеонтологические данные достаточно четко указывают на то, что около четверти миллиона лет тому назад homo erectus и homo sapiens были двумя сосуществующими видами. Но здесь идет «борьба фактов»: есть различные интерпретации костных останков плюс измерение возраста, определяемое по новейшим методикам (например, по времени распада определенных изотопов). Но так как я предпочитаю говорить о «чистой» конденсации мыслей в виде фактов (конъюнктурно создаваемых), я скорее обращусь к внеземным цивилизациям. Никто их не видел, никто с ними не вступал в контакт, никто не получал от них сигналов, однако их существование является более или менее таким же «научным фактом», как и «искусственный интеллект». И здесь одни говорят: да, такие цивилизации должны где-то быть, а другие придерживаются прямо противоположного мнения. Хотя обе стороны согласны по крайней мере в том, что (так им кажется) они знают, о чем идет речь. То есть обе стороны понимают, в чем суть спора, и могут спорить, понимая друг друга. Я оставлю в покое область еще более абстрактную, а именно теорию множеств, потому что это территория почти бесконтекстных языков, и хотя интуиция очень нужна и полезна математикам, но загвоздка в том, что если о понимании известно хоть что-то (хотя бы немного), то об интуиции, правду говоря, ничего.

5

Из всего изложенного следует, что возможно понимание как оставляющее какие-то следы, так и безъязыковое (собаки не говорят) и что до понимания явлений (процессов, предметов) новых, доселе неизвестных, целиком чуждых, человек доходит собирательно и постепенно, используя при этом язык семантически контекстный и формально бесконтекстный (например, когда берутся за компьютерную имитацию явлений стохастических, хаотичных, фракталов и т. д. почти до бесконечности). Если это так (мне кажется, что так бывает), то «обычное, ежедневное понимание чего-либо» составляет случайную науку и является информацией, которая чувственно (сенсорно) никем «лично» никогда не испытывалась. Ибо сейчас около 90% всего, что мы «понимаем», возникло не через личный контакт с тем, что нужно было «понять», а пришло к нам, в наш разум, мозг, благодаря какому-либо виду связи.

6

Средства коммуникаций между людьми, создающие интеллектуальное понимание, существовали уже каких-то 220 или 250 тысяч лет назад. Они предшествовали и помогали рождению языковой связи, и когда пралюди пользовались так называемым праязыком nostratic, из которого, как убеждают нас языковеды, выросло огромное древо всех земных языков (с почти пятью тысячами ветвей), не было еще ни письменности, ни, естественно, других технологий визуальной передачи информации. Мы еще находимся внутри «галактики Гутенберга», но маленькая (пятилетняя) американка, которая спрашивает отца, «что это такое — энциклопедия», а отец показывает ей статью и картинку с птицами в открытом томе, и тогда девочка говорит «Ах, понимаю, это как в CD-ROM’е» (потому что она уже знает или понимает, что этих птиц и такие картинки, даже движущиеся, она видела на мониторе компьютера, показывающего фрагмент энциклопедии для детей), — эта малышка уже почти удаляется из «галактики Гутенберга». Она уже находится на пороге информационного столетия, этого XXI века, и толстые тома словарей уже являются для нее чем-то не очень понятным, не очень разумным, примерно тем же, чем баллиста для современного артиллериста. Можно еще понять, но… это уже уходит в невозвратное и несущественное, вплоть до непонимания, прошлое. После всего, что было показано выше на примерах, видно, какой большой труд (и в какие бездны времени — антропогенеза и исторического) был затрачен, чтобы основы человеческого понимания и естественного человеческого интеллекта возникли и сформировались, прежде чем мы пришли к эпохе космических полетов и непонимаемого познания, потому что нашему человеческому опыту чужды явления, происходящие в мире квантов, чужды, поскольку их нельзя свести к нашим переживаниям, сначала к чувственным (особенно к одновременно многозначным), а потом к вырастающим из них и над ними абстракциям. И то, что высветилось из пещерного мрака, из глубин тысячелетий, мы стремимся одним коротким сгустком передать машинам, чтобы зажечь в них разум. И раз Прометею удалось сделать что он хотел, то и я осмелюсь признаться: я из лагеря тех, кто верит (сегодня ничего более надежного нет), что мы (осторожность подсказывает сказать: наши потомки) сможем в конце концов и в машинах посеять интеллект, словно способное к развитию зерно. Мне кажется, что не верить в такую возможность легче, однако свойством людей, скорее похвальным, является поиск трудностей, которые после тяжелых поражений мы умеем преодолевать.


7

Но остается вопрос: «Что такое разум?». Интеллект кажется чем-то менее личным, чем разум: он не настолько интегрально «соединен» с отдельной человеческой личностью. Его можно каким-то образом измерить тестами. Тестов на «разумность» нет: я о таковых не слышал. В качестве не очень сильно обоснованных гипотез я решаюсь сказать только следующее. Во-первых, зародышем разума, по-видимому, являются условные и безусловные рефлексы живого организма, который в своей эволюции останавливается на видовой норме или же развивается по направлению к «разуму». Потому что наша разумность является, например, не обонятельной, а знаково-языковой, хотя, по моему мнению, таковой быть не обязана. Здесь филогенетические пути развития «аппаратов языка и мыслей» пересеклись с тем, что обычно называется душой (и может иметь дополнение в образе «языка тела», а не только жестикуляции или мимики, заметного, когда кто-то разговаривает по телефону, сопровождая слова движениями головы и тела, остающимися невидимыми для собеседника). Наверное, одно возникает синхронно с другим. Следующим этапом уже является разум, оснащенный языком, но здесь следует высказываться осторожно, потому что творения языка укоренены в такую мозговую первооснову, в которую никаким интроспективным зондированием человек проникнуть не может. Можно было бы сказать: «нельзя глубоко изучить язык, которым ты пользуешься как родным», но можно заметить «разницу укоренения семантики» — скорее значений, чем синтаксиса — по тому, используем ли мы родной язык или выученный в зрелом возрасте. Здесь я могу привести в качестве примера собственный опыт. Когда я пишу по-немецки, то я и думаю по-немецки, но, однако, использование значений в родном польском языке является некоторым образом «окончательным», то есть «более глубоким». Кроме того, когда старого человека начинает подводить память, бывает так, что неведомый нам механизм information retrieval, поиска нужных слов, позволяет понемногу «обнаружить себя». Можно помнить определенное понятие и быть не в состоянии припомнить его название как СЛОВА! При старении мозга это обычно начинается с имен собственных. Сохранившаяся память позволяет найти как бы семантический «контур» искомого слова (названия); например, помнишь химический состав и даже тип действия лекарства, но забыл его название. Это первое. Во-вторых, бывает так, что поиски в памяти приводят к удаче, название «всплывает» в сознании, но сначала этим сознанием «воспринимается» как-то странно, чуждо, хотя ранее и было привычным.

Это объясняется тем, что, как дирижабль удерживается у земли при помощи канатов целой ротой солдат, как дерево врастает в грунт многочисленными корнями, так и хорошо известное слово сильно обрастает многочисленными ассоциациями, которые его как-то поддерживают, а при дефектах мозга часть этих «корней» рвется или ослабевает, и только после приложения определенных усилий (умственных), только после попыток различного употребления слова, выловленного из привычных контекстов, наступает полное восстановление, «реабилитация», и этот процесс в чужом и поздно выученном языке невозможен в полном объеме с такой же эффективной точностью. Родной язык редкими оборотами скорее не удивляет; чужой, хотя и понятный, может удивлять, и здесь я не могу выразить разницу иначе, чем следующим: чужим языком можно владеть бегло, но составлять фразы в соответствии с его семантикой и синтаксисом как бы извне, как тот человек, который в китайской комнате формально прекрасно складывает отдельные сегменты высказывания. В этом смысле родной язык «понимается» без всякого «остатка», как будто бы он чувствуется «изнутри», «из середины». И именно здесь, в этом месте появляется (при вспоминании) выразительное «чувство» — АФФЕКТ. Известно, что у близких нам видов, то есть у млекопитающих — собак, обезьян и пр., АФФЕКТИВНЫЙ ТИП ПОВЕДЕНИЯ проявляет их бихевиористическое значение как желание чего-либо (выйти на прогулку, съесть банан) или как гнев (вследствие определенной ситуации). Я не хочу продолжать перечисление, но каждый знает, каким бурным может быть «недержание аффектов» животным. В «интеллектуальном» поведении аффектов может быть относительно меньше, и, наверное, поэтому тенденция к «пересадке» его из живой головы в какие-то неживые устройства доминирует во всех работах по Artificial Intelligence, и я думаю, что это ложно, потому что выглядит как намерение построить дом, начиная с трубы на крыше. Потому что фундаментом являются эмоции и вместе с ними ориентация на что-либо или от чего-либо (Кемпиньски [Польский психиатр и кибернетик, основоположник теории информационного метаболизма как процесса усвоения, обработки и передачи информации психикой человека] питал пристрастие к терминологии, идущей от «информационного метаболизма»). Холодный «интеллект» не очень-то может стать аналогом человеческого. Язык подобен строю кораблей: правда, их поддерживает их же водоизмещение (по Архимеду), но без воды нет флотилии, без бурь не будет устойчивости всего способного плавать, и серьезно сесть на мель — то же самое, как застрять в языке. Мы по-прежнему обречены на такие примитивные наглядные примеры, и в конце мне остается лишь повторить свои же некогда написанные слова: ТО, ЧТО МЫ ДУМАЕМ, ВСЕГДА НАМНОГО МЕНЕЕ СЛОЖНО (менее многомерно), нежели то, ЧЕМ МЫ ДУМАЕМ. Когда мы узнаем ЧЕМ и научимся это воспроизводить в каком-либо способном к диз— и конъюнкции материале — мы научим машины говорить разумно, а не болтать как попугаи и граммофоны.

Информационное перепутье

Эссе написано в феврале 1997 г.


1

То, о чем я намерен кратко рассказать, является критическим конспектом статьи Филипа Бретона (Filip Breton), исследователя, работающего во французском «Centre National de Recherche Scientifique» (CNRS). Статья, озаглавленная «Коммуникация между Добром и Злом», была опубликована в одном из последних номеров научно-популярного ежемесячника «Science et Vie» за 1996 год. Бретон рассматривает, прежде всего, чисто технологические направления развития сегодняшней сетевой и компьютерной информатики и, с одной стороны, представляет (и так же, как я прежде, ссылается на доминиканца Дюбарле [Dubarle] и его выступление 1948 года в «Le Monde» о «Винеровской машине для управления государством») машины для переработки данных, «электронным праотцом» которых полвека назад был ENIAC, и компьютеры все более производительные, все быстрее «пережевывающие терабайты данных», а с другой — микрокомпьютеры, частично происходящие от лэптопов и сейчас до того сокращенные в «локальном своем варианте», что пользователю действительно мало что остается кроме клавиатуры, при этом вычислительные операции выполняются в межкомпьютерной сети с ее «электронейронными» узлами (серверами, процессорами, программами загрузки и пр.). Так выглядят «информационные крайности»: либо махины, владеющие централизованными данными и занимающиеся их переработкой, либо дисперсные («рассеянные») машинки, функционирование которых обеспечивают сети.

2

Из такого, показанного Бретоном несколько шире, чисто технического описания он делает вывод о «перепутье» будущих возможностей, имеющих не только идеологический и не только экономический, но даже политический характер, и ведущих, по его мнению, к радикальному изменению всего человеческого мира. Приступая к анализу видения Бретона и забегая вперед, хочу отметить, что ни одна из крайностей, которые он прогнозирует, по моему мнению, невозможна потому (хотя и не только), что «вооружение», или, точнее, «техническое оснащение», необходимое для достижения той или иной альтернативы, не может сделаться достоянием всех существ, населяющих Землю (или просто человечества). Ни бретоновское крайнее «Зло», ни «Добро» не смогут наступить по тривиальной причине — не хватит каких-то трех четвертей человечества для того, чтобы стать на предсказываемом инфоперепутье и пойти по одной из дорог, взаимно исключающих друг друга.

3

Бретон восхищается «перепутьем» потому, что сам он, находясь в гуще компьютерно-сетевой проблематики, видя ускоряющуюся экспансию Интернета и других сетей, их спонтанную «самоорганизацию» (или разрастание), управляемую, однако, заинтересованным Капиталом, демонстрирует образец узкого утопического мышления. Подобно тем людям, которые при каждой из очередных технических революций определяли будущее всей Земли как «паровую» или «авиационную» эру, вплоть до «космической», и тем самым видели в одной группе инструментальных достижений целое будущее мира, то есть ставили «все надежды и сомнения» на какое-то одно поле мировой футурологической рулетки и всегда ошибались, ведь ни «единого поля», ни «единой дороги» для всего человечества нет и быть не может. Тем не менее, стоит рассказать о предсказываемой Бретоном социально-политической «идеологизации» потенциальных возможностей информатики.

4

Итак, с одной стороны, мы имеем своего рода АНАРХИЮ: тотальное распространение потенциальной связи «всех со всеми», охватывающей образование, экономику, врачевание вместе с «коллизиями ценностей» (которые могли бы иметь характер «межцивилизационных столкновений», прогнозируемых в книге Самуэля Хантингтона [Samuel Huntington] — директора Института стратегических исследований в США), или уравнивание «всех равных» благодаря интеркоммуникации, вплоть до ликвидации всяких центральных властей, правительств, разрушение моно— или олигополии, «размазывание» концентрации государственных или экономических усилий, пока в итоге не появится планета, полностью «осетевленная», компьютеризированная, с личностями, сидящими в ее «узлах» или «точках», как в коконах, и живущими одновременно вместе и порознь. Это потому, что каждый может ощущать присутствие КАЖДОГО или КАЖДОЙ, и это везде. Из такой версии развития следует картина исчезновения «действительной действительности» как противоположности «виртуальной действительности», поскольку одно становится тем же, что и другое. Короче говоря, перестает существовать разница между Реальным и Виртуальным, Натуральным и Искусственным — и это должна быть одна крайняя дорога на перепутье.

5

В то время, когда эта дорога «суперлиберальна», вплоть до анархизма, противоположный выход из возникающей альтернативы выглядит совершенно иначе. Если кратко, то вместо уравнивания мы должны дойти до иерархической централизации, вместо растворения в глобальной анархии мы стремимся к «ИНФОМОЛОХУ», который — из-за того, что может контролировать связь всех со всеми и начинает господствовать не только информационно как ультрапочтальон-посланец и всеосознающий посыльный — становится в итоге не только собственником, но и творцом, поскольку может, контролируя даже геномы, решать, какие люди должны родиться.

В конце эта дорога делает возможным воцарение огромного «Big Brother» Оруэлла (Orwell): Хозяина Планеты, вездесущего и всемогущего Подсматривателя, Подслушивателя, Диспетчера, Надзирателя, хотя он не должен обязательно сделаться «самим Злом» — это французский исследователь нарисовал упрощенно для выделения альтернативы (как чёрта на стене).

Следовательно, мы имеем такую картину: ЛИБО «полнокоммуникационное общество», в котором (так как благодаря его потенциальной доступности к коммуникации все равны) удивительно осуществляются идеи Норберта Винера (Norbert Wiener) из его книги 50-х годов «Human Use of Human Beings», напоминающие анархические теории Бакунина конца XIX века о «саморегулирующемся» обществе, избавленном от государственности, раздробленном на меньшие, более «социокомпатибильные» группы, скрепленные сетью глобальной коммуникации, ЛИБО наоборот: централизованная власть, «знающая» все обо всех. Это вкратце.

6

В обоих противопоставляемых вариантах их суть кажется мне одинаково невероятной — и не только из-за того, на что я уже обратил внимание (о «неоснащении» всех живущих) до представления этой двусторонней гипотезы. Правда — то, что история новой технологии связи следует из конфликтов и из альянсов, возникающих между названными тенденциями (дисперсия против концентрации). Большие «пракомпьютеры» середины века возникали, ускоряемые антагонизмом холодной войны, тенденцией к одностороннему превосходству, и были одновременно востребованы центрами военного давления и Крупным Частным Капиталом (который не должен был быть частным как производитель оружия). Это была эпоха Пентагона, сотрудничающего с International Business Machines.

Реакцией на это направление стало появление «микроинформатики», стремящейся к (еще не существующей) НАНОИНФОРМАТИКЕ, а феномен этот был, однако, «не очень желательным ребенком» холодной войны, потому что сеть в своих основах была задумана как такая система связи, которая, избавленная от единого Центра (центрального управления), выдержит удары атомной войны просто потому, что если нет головы, то враг не сможет в нее попасть и ее уничтожить…

Но «анархический потенциал» существовал уже в самОм том замысле, так как сейчас видно, что Интернет не совсем готов подчиняться вмешательствам надзора или даже цензуры, которым из-за самой своей организации он должен был успешно противиться, и, следовательно, сопротивлялся, и на таком «сопротивлении» «анархисты информатики» строят свои концепции. В свою очередь, Билл Гейтс хотел бы, чтобы информацию (любую) считали прежде всего ТОВАРОМ. Коммерциализация принесла ему миллиарды, которые, однако, не могут сделаться достоянием всех жителей планеты. Следует обратить внимание на то, что обработка людских умов информацией и управление ими, естественно, уже в ходу, и поэтому возможна «вездесущая пропаганда».

Капитал наверняка не заинтересован в не приносящей прибыль общедоступности какой-либо информации, и поэтому тенденция к «отовариванию» информационных людских ресурсов проявляется в мире уже теперь. Следует помнить, однако, что помимо носителей информации людям необходимы «носители» продовольствия, энергии, средств производства, сырья, просто материалов, необходимых для освоения Планеты и ее космического окружения. Серьезное овладение информационным рынком разными преуспевающими Microsoft’ами — это одна сторона медали. Другой, пока еще, к счастью, только возможной, но уже предвидимой, были бы, как их называет Бретон, «информационные Чернобыли». Дело в том, что будущие сети глобальной связи, возникающие уже не без признаков хаоса и «лабиринтообразности», вызванной самим ускорением их расширений (рационально планируемый концептуализм соединений здесь не всегда успевает и часто напоминает деятельность типа «пожарной помощи» либо «помощи в чрезвычайных ситуациях», скорой помощи, направляемой туда, где возникают непредвиденные дефекты), так что после этого Интернет и другие виды сети могут оказаться хрупкими, парадоксально подвергаемыми уничтожению — и тем больше, чем больше начинают нести, передавать и обрабатывать «массу информации». Это еще несколько метафоричное название, но о «МАССЕ информации» дословно (как несущей очень ценные вещи) я писал уже давно. Не только «информационный терроризм» может привести к этим «Чернобылям»: может возникнуть еще большая угроза, пропорциональная размерам экономико-политической власти, отдаваемой в распоряжение или на хранение сетям. Сети (вместе с их «компьютерными узлами») не должны, например, просто заменять библиотеки, публичные или научно-университетские: они не должны ничего замещать как хранилища информации. Потому что монопольная концентрация, даже в сетях, ни здоровой, ни полностью безопасной быть не может.

7

Таким образом, мы имеем перед собой картину скорее парадоксальную (в крайностях).

Либо общества в коммуникационном смысле «спаянного», а вместе с тем сильного индивидуалистически, в котором доходит до «всеобщего пацифизма», потому как «физически» никто никому ничего плохого сделать не может, а цена этому — фактическое одиночество в электронном коконе. Жизнь становится «виртуальной», «фантоматизированной». Можно быть в Лувре, в Гималаях, везде, быть даже «каждым» (есть «компьютерно-сетевые наркоманы», которые рассылают по сети свои фиктивные личностные воплощения — в Тарзана, в девушку, в кролика…), но «в действительности» находиться в одном месте. По-моему, это скорее плохая science fiction.

Либо сеть не связывает людей, но (во власти каких-то монополистов) находится над людьми и может всесторонне ими управлять. Мой критик Анджей Стофф (Andrzej Stoff) удачно заметил, что «достаточно доброжелательного Большого Брата» (возможно, электронного, как молох, управляющий обществом отца Дюбарле) я ввел в «Возвращении со звезд», как «невидимого электрократа», который в романе кажется вообще «лично» не присутствующим, даже в рассуждениях героев нигде не назван, однако его существование логически вытекает из того, что определенные учреждения (например, так называемый «Адапт») могут неустанно наблюдать и контролировать (но без вмешательства) самые незначительные шевеления или движения личности (героя, но, возможно, не только его). Все, описанное в романе, может происходить случайно, все может быть «без вмешательства судьбы», но имеются там места, в которых сия неизвестная, неизвестно кому принадлежащая «всезнайка» (а может, и всевласть?), начинает, но достаточно деликатно, проявляться… (Что возникает как единый выразительный домысел героя в самом начале повествования, когда, вернувшись «со звезд» на Землю, без обещанного ему пребывания в лунном «Адапте», он может действительно сразу очутиться на Земле, но это стоит ему блуждания в дебрях технологически полностью непонятной цивилизации, прежде чем он окажется в отеле, при этом какие-то «власти» о его блужданиях почему-то отлично знают …) Так вот забавно то, что этот «невидимый всеконтроль», осуществляемый через, скажем так, «электрократию» (а затем «Машину для очень мягкого с виду правления»), я выдумал, хотя и совсем не выдумывал ее: это означает, что мне даже в голову не пришла мысль о возможности интерпретации сюжетных происшествий, показанной А. Стоффом. «Как-то само так написалось», а я вспоминаю здесь об этом не потому, что хотел бы еще раз процитировать себя как успешного прогнозиста, но единственно потому, что сюжет «Возвращения со звезд» показывает, что «электрократия вездесущая» не должна быть сразу какой-то формой тирании или диктатуры modo Orwelliano. Она может быть мягкая, может быть спокойная, могла бы быть даже невидимой, пожалуй, только с исключениями в действительно опасных ситуациях, в которых следовало бы ей, хотя бы на мгновение, появиться по принципу «электронного Ангела-хранителя». Повседневно никто бы ее вмешательства не замечал.

А вывод из вышесказанного такой, что мы не беззащитны, находясь между крайностями названной французским теоретиком альтернативы. Как бы то ни было — будет иначе, чем он себе представлял, — потому что между Добром и Злом мы живем в многомерном мире, в котором тщательно перемешано Случайное с Неизбежным.

8

Не следует слепо доверять бывалым специалистам, с головой погруженным в гущу информационной электроники. Следует скорее понять, что каждый известный нам из истории восход новой, радикально безграничной возможности, обещающей технологические новшества, неоднократно будил всеобщие надежды, что именно ей выпадает роль Обновителя, Пробудителя и даже Спасителя человечества — благодаря полной перемене общественных отношений, то есть благодаря совершенствованию уже замучившей самое себя человеческой цивилизации. Рано или поздно слишком односторонне и слишком резко выделяющиеся ожидания и энтузиазм побледнеют, миллиардные прибыли растекутся, необычайно деловой в известном нам промежутке истории капитализм (со своим рынком, игрой налогов, товарными предложениями и спросом, успешный в применении изобретательских новшеств для получения финансовых и экономических прибылей), возможно, выдержит и эту очередную «информационно-сетевую» революцию, и даже значительную ее часть сумеет запустить в свои жернова, и поэтому с односторонним монопричинным преувеличением будет провозглашать по-настоящему Новый Век, New Age. По меньшей мере три четверти, если не четыре пятых, человечества почти полностью останется вне пространства «осетевления», и увеличивающаяся пропасть между этим беднеющим и голодающим большинством и мнимым «миром сетей» (Worldweb) проявит свои размеры, а ведь такой распад не должен и не может по определению разделить жителей Земли на две части! Переработка данных не должна стать мономанией развлечения и работы, яви и снов, мы не можем допустить того, чтобы все человеческие дела без остатка подчинились заведующим информацией, потому что это также могло бы означать либо агонию, либо конец непрестанному преобразованию цивилизации множества вер, множества традиций и множества культур. Идеи «цифровых энтузиастов» — это еще ни конец истории, ни начало новой — такой, что всякие ценности не объединенных культур должны утонуть в «серфинге», все ценности — спрятаться в провайдерах, и каждому должны прислуживать серверы. Нельзя ни поглотить — как индивидуальность — громаду информации, которую люди уже накопили, ни переварить ее. Скорее, с определенной долей скептицизма, хотя не без определенной доли осторожности, стоит присмотреться к развитию этого едва ли уступчивого чуда, которым для наших дедов и отцов неизбежно должна была бы являться «эпоха господства всеобщей связи» и этой сети, которая хочет нас всех до единого поймать...

Проблемы с фантоматикой

Эссе написано в январе 1997 г.


1

В последнее время американские журналисты, по крайней мере самые впечатлительные, стали с некоторым отвращением писать о новом виде рекламы, появившемся у них на телевидении. Можно, например, увидеть Фреда Астора (Fred Astaire), танцующего с новейшей моделью пылесоса, или Джона Уэйна (John Wayne), пробующего новый сорт пива. И то и другое удивительно тем, что обоих персонажей уже нет в живых и что по заказу рекламы мультипликаторы-программисты воскрешают покойников. Возмущенный Рассел Бейкер (Russel Baker) написал в «International Herald Tribune», что теперь можно ожидать пожара Москвы 1812 года и Наполеона Бонапарта, заявляющего, что если бы в то время применили огнетушители такой-то фирмы, Москва бы не сгорела.

2

Такое неприятное начало будет непременно иметь еще более горькое продолжение: ничто не мешает тому, по крайней мере в США, чтобы появилась, допустим, Мэрилин Монро (Marilyn Monroe) в непристойнейших отношениях, например, с гориллой. Этому ничто не мешает, так как действует принцип nullum crimen sine lege, то есть если поступок не подлежит уголовному наказанию — можно повеселиться до отказа. Почему-то пока никому из юристов не пришла в голову мысль, что воскрешение умерших лиц, заслуживающих или не заслуживающих почтения, должно быть запрещено, а его осуществление — уголовно преследоваться.

3

Я только потому упомянул о «воскрешении» умерших в рекламных целях, что для меня речь идет не о мультипликации, которой пользуются в последнее время, например, кинематографисты («Star Wars», усовершенствованные компьютерными трюками, скоро появятся на экранах), а, собственно, о все еще отдельно лежащей сфере полной и истинной «виртуальной действительности», или, по-моему, — ФАНТОМАТИЗАЦИИ. Как я уже писал (не только здесь) и как предсказывал в 1963 году, речь идет о подключении всех чувств человека к компьютеру, который будет его «фантоматизировать», то есть некоторым образом погружать в фиктивную реальность. Это может быть невинное путешествие по Акрополю, экспедиция вглубь кратера Этны или Везувия, роман с царицей Египта Клеопатрой или борьба с самим «бичом Божиим» Аттилой. Такое скромное начало полной фантоматизации можно было бы осуществить, но оказалось, что есть трудности, которые не так-то просто преодолеть. Перечислю их здесь и немного опишу.

4

О самой тривиальной проблеме я уже писал: если в фантоматизированной реальности один человек должен встретить другого, то только в том случае, если встреченный будет реальным человеком, можно рассчитывать на разговор, или, в общем виде, на встречу с партнером, обладающим сознанием и ведущим себя разумно. В то же время фантом личности не сможет вести себя рассудительно, так как ни один программист в мире не в состоянии организовать «искусственный интеллект». Крайность такой ситуации в том, что контакты, включая и сексуальные, с произвольными особами, или спроектированными фиктивно или «воскрешенными» для интимных целей, даже извращенных, реализовать можно, но при этом необходимо, чтобы эти особы хранили полное молчание. Половые контакты можно запрограммировать, разговоры же просто не получатся… Если фантоматическое воскрешение все же должно быть запрограммировано, как, например, бег динозавров в «Парке юрского периода», проблема ограничивается размерами бюджета. Бег динозавров может быть недолгим, но требует недельной предварительной муравьиной работы программистов, поэтому дело сводится к стоимости и к тому, окупятся ли затраты на программирование фикции. Очевидно, что «Звездные войны» возобновляются (в виде так называемого remake) потому, что производители уверены: кассовые поступления от нового фильма, а точнее уже двух запланированных (имеется в виду еще «Imperium strikes back»), вернут затраты на программирование с колоссальным доходом. Не нужно забывать, что сейчас всем в мире управляют законы спроса и предложения, или законы рынка. Если тот, кто хотел бы пережить какое-нибудь фантоматическое приключение, обратится к специалистам, те насчитают ему, сколько будет стоить исполнение его желаний, и эта стоимость может оказаться для «клиента» чрезмерно большой. Поэтому в мире развивается Интернет и другие сети (локальные и нелокальные), тем не менее с полным «погружением» в фантоматические видения дело обстоит совсем туго: простое подключение к сети значительно дешевле, и поэтому одной из причин, тормозящей реализацию фантоматизации и возникновение «предприятий фантоматики», является финансовая. Однако, как я постараюсь пояснить ниже, не только это осложняет реализацию фантоматических приключений, но, рассуждая трезво, я решил начать именно с проблемы финансов, так как то, что не окупается, просто не подлежит производству: такие вот альфа и омега капиталистической экономики…

5

Допускаю, что производство фантоматических программ постепенно будет дешеветь, и тогда возникнет следующий этап активности. Появятся каталоги, в первую очередь, ТИПОВЫХ или СТАНДАРТНЫХ ВИДЕНИЙ, и пользование ими как электронными услугами будет становиться доступным для достаточно богатых лиц (экспедиция на вершину Эвереста, на Марс, путешествие в Иерусалим на две тысячи лет назад, присутствие среди хищных динозавров 65 миллионов лет назад, охота на львов и т. п. без конца). Этот тип программ не будет требовать индивидуальной настройки на ЛИЧНОСТЬ клиента. Клиент выберет себе из каталога желаемое видение, подключит к себе комплект электродов, очков и т. д., после чего переживет то, что пожелал, и заплатит за свои фантоматические переживания.

Но могут появиться и более состоятельные клиенты, то есть обладающие большими финансовыми возможностями и более требовательные, которые закажут, например, космическое путешествие, приближение к «поверхности событий» черной галактической дыры, акробатическое летное пилотирование, падение с вершины Empire State Building, собственную смерть с последующим воскрешением из мертвых, и даже пребывание в раю среди ангелов и святых…

Что можно будет с этими желаниями сделать?

Здесь, наконец, наступило время для описания надвигающихся трудностей особого рода, скорее проблемных. Позволю себе напомнить, что фантоматизация действительно может воздействовать на чувства, но только с тем существенным (как сейчас покажу) ограничением, что это лишь те чувства, на которые можно воздействовать извне тела: оптические, тактильные и т. п. Однако кроме этого в организме существуют иные чувства, не ориентированные непосредственно «наружу» тела, но информирующие мозг, в каком состоянии находится само тело. Во-первых, это проприоцепторы во всех мышцах и во многих тканях, благодаря которым, не оглядывая и не ощупывая постоянно руку или ногу, мы всегда знаем, в каком они находятся положении, распрямленном или согнутом, под нагрузкой или без нагрузки. Но «к счастью» для фантоматизации, посылаемые (в мозг) импульсы от проприоцепторов как-то имитировать можно, поэтому нам и будет казаться, что мы лежим, когда «по существу» стоим. В последнее время американское телевидение показывало (скверный как обычно) сериал «Superman & Lois», в котором «злой фантоматизатор» отправил эту пару в виртуальный мир. (Они оттуда выкарабкались кретинским способом, придуманным господами сценаристами, но я вспоминаю об этом не для рекламирования кинематографистов, а только чтобы убедить, ЧТО ФАНТОМАТИЗАЦИЯ УЖЕ СТАНОВИТСЯ ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ ТЕМОЙ.)

Однако, кроме информации от проприоцепторов, мы зависим также от органа равновесия, находящегося во внутреннем ухе. В состав этого органа входят три заполненные жидкостью дуги, соответствующие трем измерениям реального пространства, а также так называемые статолиты (ранее их называли отолитами) — по сути маленькие комочки солей кальция, которые земная гравитация прижимает к специальным волоскам (все это во внутреннем ухе), и благодаря движению этих комков, воздействующих на чувствительные волоски, мы осознаем и положение головы, и ускорение и торможение, вызванное движением головы или всего тела (например, в самолете или лифте), — именно здесь и «зарыта собака», так как фантоматизатор не может влиять на то, что происходит внутри головы (уха). Начну с того, что влияние импульсов (раздражителей) органа равновесия на самочувствие у разных людей разное. Так, например, второй советский космонавт, летавший на орбите сутки, Герман Титов, во время всего полета страдал от локомотивной болезни (обычно называемой морской болезнью), что оказалось и для наземного персонала, и для него самого неприятной неожиданностью, не предвиденной заранее. Есть средства, уничтожающие проявления этой болезни; раньше, например, применялась белладонна или экстракт крапивы, сейчас есть и более сильные препараты.

6

Фантоматизационные эксперименты показали, что у довольно большого количества фантоматизированных людей во время реализации виртуальных ситуаций определенного типа происходили неприятные и постоянные проявления локомотивной болезни. Почему? А потому, что импульсы, идущие от программ, обслуживающих чувства человека, сталкиваются с импульсами, идущими от органа равновесия. Первые «сообщают», что человек падает или летит, а сам орган «сообщает», что человек никуда не двигается — тем самым, естественно, вступают в противоречие фантоматизационная информация и информация, идущая от органа равновесия. Так как реакция на раздражители достаточно индивидуальна, она не всех доводит до проявления локомотивной болезни в такой степени, что процесс фантоматизации необходимо остановить. Однако этим препятствием нельзя пренебрегать, прежде всего потому, что оно существенно нарушает целостность переживаемого видения: сам факт, что человек начинает ощущать типичные для локомотивной болезни симптомы (тошнота, склонность к рвоте, потливость и т. п.), нарушает его внутреннюю убежденность в том, что он действительно выполняет действия, которые были запрограммированы. Проще говоря, возникает выразительная «ломка» целостного ощущения ИЛЛЮЗИИ как ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.

7

Возникает вопрос: как тут быть? Это препятствие не является непреодолимым, однако технология и фантоматическая физиопатология должны каким-то образом с ним справиться. В настоящее время работы по обозначенной выше проблеме не ведутся активно просто потому, что имеются «большие сложности». Достаточно уяснить себе, как далеко мы находимся от «погружения в виртуальную реальность» человека, жаждущего настоящих переживаний во всей их полноте, далекой от скромных и отрывочно показываемых «виртуальных» сценок (например, по телевидению), чтобы понять, что преобразование иллюзии, из которой фантоматизированное лицо силой воли может в мгновение ока выйти, в деиллюзию, которая может стать тюрьмой для него, — это все еще задача, которую мы пока (перед входом в эру фантоматизации) решить не можем, даже если обойдем все проблемы (огромные), вызванные полной «пустотой» в тех местах видения, в которых должен был бы появиться другой человек, какой-нибудь Платон или умерший дядя или отец. Искусственного разума нет, до него нам очень далеко, но и независимо от этого необходимой оказывается такая селекция фантоматизационных программ, чтобы в них не доходило до «столкновений» импульсов, идущих извне организма (от компьютерной программы), с импульсами, идущими изнутри (не только, но прежде всего из органов, управляющих равновесием и эффектами инерции, сопутствующих ускорению или торможению).

8

Желанным пределом рассматриваемой здесь области физиотехнологии, очевидно, является, как я бы его назвал, «мир епископа Беркли», то есть такой, в котором действительно esse est percipi: существовать — это то же самое, что «быть ощущаемым». От достижения такого совершенства, которое nota bene должно скрывать в себе еще не одну неизвестную нам пока ни из опыта, ни из предвидения опасность, мы еще очень далеки. Тем не менее сам путь, само начало дороги, ведущей в сторону этой, может, райской, а может, и адской «фантоматической ловушки», уже предсказан, опознан, и даже — по крайней мере частично — опробован. Следует для себя осознать, что в нашем почти всюду охваченном рынком мире возникает, развивается и становится ценным именно то, что дает хорошие результаты производителю (по его расчетам). Именно такой расчет вызвал в мире бурное, даже лавинообразное, развитие компьютерных сетей, а одновременно — неотделимый от него, сопутствующий крупным технологическим инновациям новый тип проступков и даже опасностей не только экономического, не только политического, но и тоталитарного и даже военного уровня. Хотя бы этот пример должны иметь в виду те, от кого зависит развитие устройств и практики виртуальной действительности, чтобы в такой мере, в какой это вообще может оказаться возможным и выполнимым, заранее оснастить фантоматизационные программы какими-нибудь предохранителями. В упомянутом выше американском фильме про супермена это были просто светящиеся красные таблички с надписью EXIT (выход), а выход из иллюзии требовал только нажатия такой клавиши. Однако производители фильма должны были заметить, что надпись EXIT тоже может составлять неотъемлемую часть фикции, и что в таком случае тот, кто предполагает, что уже вышел из виртуальности и вернулся в нефальсифицированную действительность, может, по сути, покинуть одну иллюзию лишь для того, чтобы попасть внутрь другой. Именно этот фантоматический «ложный выход» я и пробовал представить на отдельных примерах в книге «Сумма технологии» 34 года назад. Там можно найти его описание… но как и тогда, так и сегодня я не смогу назвать универсальное средство, которое гарантировало бы уверенность в выходе из вымышленного мира, если только не появятся экспериментально опробованные технологические трюки, позволяющие обойти подобные ловушки компьютерных программ: это будет, однако, не конец, а скорее начало поединков вымышленного мира с реальным…

Код жизни

Эссе написано в марте 1997 г.


1

«Hello, Dolly!» Клонированная овца наделала много шума во всем мире. И вызвала еще больше недоразумений и страхов. Посыпались протесты против нарушения «основополагающих этических норм», в защиту «человеческого достоинства и уникальности индивидуума». Хор светских и несветских голосов призывает к абсолютному запрету клонирования или, по крайней мере, к мораторию, ибо periculum in mora [Опасность в промедлении (лат.)]. Промедление с клонированием не повредит — совсем наоборот. На обложках периодических изданий, например «Spiegel», появились батальоны марширующих ровным шагом Гитлеров и Эйнштейнов. Все это отчасти упрощает сам предмет до глупости, отчасти является типичной для нашего времени погоней за сенсацией. Эти лавинообразно увеличивающиеся глупости следует просто выбросить из повестки дня, причем на многие годы. Поскольку, если уже завтра начнется клонирование людей, ни о каких когортах Больших или Малых индивидуумов не может быть и речи. О том, во что это может вылиться, я и намерен рассказать, потому что вопрос касается в первую очередь информации, а именно двух видов ее: той, которая создает любое живое существо, и той, которая после рождения формирует его под влиянием окружающего мира. Первый тип информации по-английски называется nature. Это творение КОДА НАСЛЕДСТВЕННОСТИ. А второй — nurture — информация «приобретенная», формирующая бытие в течение жизни индивидуума. Несколько упрощая, можно сказать, что информация создает и формирует все Живое.

2

В своей книге «Сумма технологии», написанной 34 года назад, в разделе «Имитология» я рассматривал клонирование вскользь, а несколько шире — в подразделе «Плагиат и созидание». Уже тогда было известно, что генетический код состоит из триплетов, «буквами» этого кода служат четыре основания нуклеиновых кислот, так называемые нуклеотиды: аденин (А), цитозин (Ц), гуанин (Г) и урацил (У). Я не стану вдаваться в биохимические подробности, скажу лишь, что эти «четыре буквы» образуют соединения, по три основания в каждом, кодирующие с помощью отдельной системы (созданной из рибонуклеотидных кислотных рядов) двадцать различных аминокислот, из которых формируются трехмерные молекулы белков. Все, что передается через века и миллионы, даже миллиарды лет, что представляет собой этот неизменный процесс передачи (но при этом изменяется, а если б не изменялось — на Земле кроме бактерий не было бы и следа других существ), создано из четырехнуклеотидного «алфавита», то есть из соединенных в триады оснований А, У, Ц и Г. Но это еще не все, и даже неизвестно (между прочим, Хофштадтер [Hofstadter] занимался этим интересным вопросом), является ли КОД ЖИЗНИ арбитральным, то есть возник ли он путем «замораживания в тысячелетиях случая» или мог бы иметь иной, отличный от существующего «алфавит». Но похоже, что отбор предпочел этот алфавит, составляющий код жизни, по причинам отчасти случайным, а частью вызванным каким-то, почти минимальным, перевесом того, что соединялось, над тем, что могло бы соединиться в другой результат из алфавита альтернативного, то есть причины, видимо, заключены в самой ХИМИЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ нуклеотидов.

Когда я писал «Сумму», о строении кода жизни (кроме того, что он построен спирально) было известно немного, и только позже, намного позже оказалось, что в коде присутствуют два (по крайней мере) вида генов: эксоны и интроны. Эксоны — это так называемые структурные гены, кодирующие белок, их «hox’овые» группы [Hox — от homeo box-containing genes — группы генов, управляющие развитием организма] руководят возникновением больших целостных форм и органов организма. А интроны, «вкрапления», ничего не кодируют, поэтому они считались «мусором» (junk ДНК), «пассажирами-зайцами», крепко уцепившимися за ряды кода жизни, ничему не служащими «нагрузками» геномов. Затем обнаружили, что чем проще организм (например, бактерия или даже одноклеточный организм), тем меньше в нем интронов, а чем сложнее, тем их больше, вплоть до человека, у которого девяносто с лишним процентов генома — это junk ДНК; а того, что кодирует жизнь, — лишь три-четыре процента. Удивительно. В последнее время стали сомневаться, действительно ли этот «мусор» ни на что не годен, и оказалось, что существуют определенные РИТМЫ, определенные ЗАКОНОМЕРНОСТИ в рядах интронов. Российские ученые заговорили о «концертной» эволюции (мол, она — как лейтмотив в музыке), а другие наконец заметили, что эти закономерности, возможно, еще более удивительны, потому что происходят от фракталов, и если исследовать изменения в их строении, окажется, что, как и в геометрии (Мандельброт [Mandelbrot] et alii) уже известных фракталов, мы имеем дело с такими «незакономерностями», которые «слегка» появляются снова и снова (эти фигуры можно найти в любой книге о фракталах: есть типичные фракталы для формы листьев, снежинок, «не во всем хаотичного хаоса» и т. д.). Я же говорю о том, что junk ДНК может неизвестным еще и сегодня образом участвовать в «плодотворящих работах» (точно не знал, но подозревал, что «слишком много этого мусора-зайцев», который везут геномы). Однако в 1963 году, когда писалась «Сумма», я и понятия не имел о junk ДНК. Общее правило таково: концептуальные направления предсказать можно, но конкретные факты, такие как junk ДНК, «предвидеть» невозможно, ибо на каком же основании?

Во врезках приведены фрагменты из статей, опубликованных в польском еженедельнике «Tygodnik powszechny» в феврале-августе 2001 г.

Врезка: Запутанный клубок

…Пока что, через четыре года после рождения Долли, клонирование все еще остается страшным расточительством жизней животных. Большая часть телят-клонов гибнет еще в утробе коров, другие рождаются преждевременно или имеют признаки ужасных деформаций… «Мы думали, — говорят горе-клонисты, — что нам вскоре удастся найти жизнеспособное решение». Однако лавина вырождений нарастает. Чем больше попыток, тем длиннее список аномалий… Даже те клоны, которые выжили и выглядят здоровыми, часто оказываются бомбами замедленного действия и скрывают в себе трудно выявляемые дефекты. Сторонники клонирования ищут аргументы в свою защиту, ссылаясь на начальную фазу исследований. Их оппоненты замечают, что данные о многих фатальных неудачах умалчиваются, и декларируют неверие в то, что хотя бы одно клонированное животное сможет сравняться с животным, зачатым обычным образом…

Здесь следовало бы поместить рисунок, показывающий, каким запутанным строением обладает рибонуклеиновый носитель, передающий информацию для синтеза белка от нуклеотидов. Распутать этот клубок чертовски трудно. Смелость экспериментаторов, обещающих скорое клонирование, очень опасна, так как еще не везде введен запрет на такую деятельность…


Врезка: Музыка генов

Мусоргский сочинил «Ночь на Лысой горе», Равель — «Болеро», а Хачатурян — «Танец с саблями». Все они принципиально использовали одни и те же ноты. Не вызывает изумления, что из пары гамм возникли и мазурки Шопена, и симфонии Бетховена. В то же время может вызывать удивление факт, что из четырех нуклеотидов, изначально ставших основой всех живых существ, возникли такие разные формы, как дрожжи и человек. Я удивлен удивлением удивляющихся…

Проблема в том, что необходимы исследования на эмбриогенетическом материале. Британский парламент постановил, что на уровне бластоцисты исследования проводить можно, а Ватикан считает, что никогда. Одно кажется мне очевидным: момент, когда Стефенсон поставил паровую машину Уатта на колеса и построил первый локомотив, был началом необратимого процесса развития железных дорог. С момента, когда расшифровали геном, дальнейшие исследования удержать не удастся, хоть они и опасны…

Лавина публикаций, касающихся исследований генома, напоминает финишный рывок спринтеров. Ленточкой в данном случае является Нобелевская премия, и все спешат — дабы эту награду получить. А ведь Нобелевскую премию размножить не удастся, всех не удовлетворишь…

Ученые еще не сказали последнего слова, и мы не знаем, какие ужасные Франкенштейны, рвущиеся на вершину славы, объявятся сейчас. Мы живем в интересную эпоху: люди уже побывали на Луне, освободили атомную энергию, даже Буша выбрали в президенты. Так что основа, на которой зиждутся живые существа, меня не удивляет, а удивляет то, что я дожил до таких интересных времен.

Метаинформационная теория эволюции

Эссе написано в апреле 1997 г.


1

Сразу предупреждаю, что речь пойдет о вопросах сложных и не проверенных экспериментально — о том, что для информационного эволюционизма может стать областью эмпирических проверок, причем областью настолько сложной, насколько самый современный компьютер сложнее простейшего конечного автомата — машины Тьюринга. Хотя, на самом деле, разницу в степени организованности я считаю еще большей, но, несмотря на это, некоторую аналогию провести можно.

2

Чтобы лучше представить предмет разговора, приведу пример из географии — предмета, известного каждому бывшему школьнику. В старом атласе Ромера — моем гимназическом учебнике — были изображены одни и те же «куски» поверхности Земли, но в разном масштабе. В то время, конечно, было известно, что Земля круглая, но тогда этого нельзя было увидеть так, как сейчас — на фотографиях, сделанных с орбитальных станций, находящихся в космосе над атмосферой. Одни и те же районы планеты были представлены иногда в малом, иногда в большом, а иногда в очень большом, всепланетарном масштабе. В атласе Ромера можно было увидеть полушария Земли в разных сферических проекциях на плоскость вместе со всегда удивлявшей меня цилиндрической проекцией Меркатора. На этом сравнения можно закончить. Я просто хочу сказать, что одно и то же — Землю — можно видеть в разном масштабе, и то, что стоящему у подножия горной гряды кажется недосягаемым, как Гималаи, с космической перспективы является лишь слегка выступающим скальным «островком» земной поверхности, верхушки которого побелены снегом.

3

Теперь можно приступить к теме, обозначенной в названии эссе.

Дарвин победил Ламарка в том смысле, что уже нет биологов, считающих, что приобретенные черты наследуются; наоборот, законы селекции (естественного отбора) и мутации укоренились в понятийном арсенале биологических наук. Но сегодня внутри (или вокруг) дарвинизма и неодарвинизма ведутся бурные споры, поскольку само понятие «естественной эволюции» (путем отбора, в том числе и полового, благодаря генам, «расширенным фенотипам» и т. д.) является тем мешком, в который разные эволюционисты, такие как Гоулд (Gould) или Докинз (Dawkins), помещают нетождественные, а частично и противоречивые гипотезы. И не только мною выдвинут тезис о том, что «тотальный» редукционизм, который хочет «запихнуть» все движущие факторы эволюционных процессов в какой-то один «мотор», является грубым упрощением.

4

Наш объем знаний об эволюции, в значительной мере основанный на данных палеонтологии (хотя и не только), все еще не позволяет составить однозначное представление о четырехмиллиардолетнем процессе перемен жизни (даже если не вспоминать о том, что само возникновение жизни по-прежнему остается загадкой, хотя гипотез появилось очень много, но НИКОМУ НЕ УДАЛОСЬ «ВЫСЕЧЬ ИСКРУ» ЖИЗНИ В ЛЮБОЙ ФОРМЕ ИЗ НЕЖИВОЙ МАТЕРИИ). Можно долго перечислять оппонирующие друг другу теории, такие как «пунктуализм», «сальтационизм», «катастрофизм» (смысл последней изложен авторами, включая и меня, в немецкой книге «Das kreative Vernichtungsprinzip im Weltall» — «Созидательный деструктивизм, действующий в Космосе»), но я не намерен сейчас вступать в спор. Самое большее, что я могу сделать, — припомнить, о чем в них идет речь. Ричард Докинз (а несколькими годами ранее и автор этих строк) сформулировал гипотезу «эгоистичного гена», означающую, что эволюция принципиально идет на уровне «генетического инструктажа», а продуктом «генных инструкций» являются смертные организмы, которые служат «инструктору» в основном в качестве ТРАНСПОРТНЫХ СРЕДСТВ, передающих этот инструктаж дальше, следующим поколениям. Сильно упрощая, афористически, я когда-то назвал это «блужданием ошибки» [Три закона эволюции (из фантастического эссе «Голем XIV», 1973 г.): 1) Смысл посланца — в послании. 2) Виды рождаются из блуждания ошибок. 3) Созидаемое менее совершенно, чем созидатель], так как совершаемые при передаче «инструкций» «ошибки» генов становятся источниками многообразия, из которых естественный отбор может черпать «новые инструкции»: таким простым способом то, что не умеет передать инструкцию, погибает, а между теми организмами, которые лучше сконструированы, начинается конкуренция, неправильно называемая борьбой за жизнь, потому что в прямом смысле это не является борьбой.

Я специально ввел термин «инструкция», потому что, по сути дела, речь идет об информации, о том, как создавать способные к выживанию системы. Это нам известно, но мы не знаем, почему земная жизнь в течение четырех пятых времени своего существования ограничивалась репликацией прокариотов, то есть микроскопических организмов, таких как бактерии и водоросли. Также не знаем, почему лишь несколько сот миллионов лет назад, в кембрии, дело дошло до «эволюционного взрыва», проявившегося в возникновении в океанах многоклеточных созданий, из них — рыб, затем земноводных, которые вышли на сушу, потом пресмыкающихся и наконец млекопитающих, каковыми являемся и мы. Сейчас уже точно известно, что после катаклизма, случившегося 65 миллионов лет назад на границе мелового периода, вымерли почти все пресмыкающиеся, господствовавшие на Земле в течение 150 миллионов лет. Предыдущая катастрофа в пермском периоде уничтожила почти 90% всей жизни; трудно установить, сколько еще таких катастроф перенесла жизнь, но, судя по статистике, «информационным носителям жизни» наносится поражающий удар из космоса или из недр Земли примерно каждые 100-200 миллионов лет. Однако оказалось, что информация несет достаточно «устойчивую жизнь», так как никакие катаклизмы были не в состоянии уничтожить ее полностью; иначе говоря, насколько нам известно, жизнь никогда не была «вынуждена» начинать генетическое возрождение из лона неживой материи. Но всё, отмеченное до сих пор, является лишь прелюдией к дерзким мыслям, которые я хотел бы изложить далее.

5

Споры биологов-эволюционистов возникают в основном из-за того, что ни «тотальный адаптационизм», ни «сальтационизм», ни «лотерейность», ни «генный эгоизм», взятые по отдельности, не могут в нашем понимании объяснить ни «успехов» хода эволюции, ни чрезвычайного многообразия возникающих в ней видов, родов, классов, типов и отрядов; мы сегодня даже не можем присягнуть на том, что принцип прогресса вообще постоянно присутствует в эволюции. У этого принципа есть и противники. Так, Стефан Джей Гоулд говорит, что происходит возрастание сложности (вызванное, например, «состязанием нападения и обороны» хищников и их жертв, а равновесие — первым его математически смоделировал Вольтерра [Volterra] — показало, что возникают пики популяции с обеих сторон), но что в реальности нет «универсального прогресса», если формы, называемые «примитивными», являются таковыми только с субъективной антропоцентрической точки зрения! Насекомых насчитывается почти миллион видов, а то, что у них нет «человеческого интеллекта», — это лишь проявление нашего самолюбия, ведь «наивысшими созданиями из высших» (primates) мы назвали себя сами.

Итак, гены существ, размножающихся более эффективно, побеждают, но этот факт не объясняет того, почему в очередные геологические эпохи «примитивные» формы процветали, повторяясь миллионы и миллионы лет, то есть почему «успеха в эволюции» de facto было столько же, сколько и эпох стагнации. Похоже, что «рекомбинант ДНК», создающий такие гены, как интроны и экстроны, структурные гены и опероны, может складываться (только, по-прежнему, неизвестно как и почему) во все более сложные наборы биоинструкций. Мы не знаем, почему пресмыкающиеся юрского периода (даже сухопутные) весили до ста тонн, а сегодня только китообразные, благодаря жизни в воде, приближаются к такому весу, а вес самых тяжелых слонов (proboscidea) не превышает семи тонн. Мы не знаем, ни почему именно обезьяны оптимально продвинулись в развитии к прачеловеку, ни почему наш мозг оказался способен к пониманию, к речи, к математике, ибо причины таких событий пытаются объяснить различные соперничающие гипотезы, все принципиально непроверяемые экспериментально. Поэтому вопрос, который я хочу задать, звучит следующим образом: возможна ли моделируемая метаинформационная эволюция, имитирующая на внебиологическом материале процесс самоорганизации, наделенной «созидающим автопотенциалом»? Процесс, который покажет, как возникает сложная система и может ли она сама разрастаться в искусственной среде обитания?

6

С тех пор, как начали говорить (пока только говорить) о будущих потенциальных возможностях переработки данных КВАНТОВЫМИ КОМПЬЮТЕРАМИ, функционирование которых основано на суперпозиционной игре квантов, та величина, что принималась за предельную производительность цифровых машин, оказалась лишь умеренным уровнем. Ясно, что сконструировать систему, способную привести в движение «самопроизвольную метаинформационную эволюцию», которая должна стать тем, чем являются шахматы по отношению к шашкам (а может быть, пропасть, которую нужно преодолеть, — намного больше?), это то же самое, что создать «виртуальную планету» вместе со всеми ее «виртуальными морями и сушами» и с «виртуальными частицами», которые будут одиноки до тех пор, пока не начнут быстро соединяться по законам «виртуальной биохимии» и не создадут «виртуальную жизнь» и ее «виртуальную эволюцию»! Вот тогда можно будет доказывать, какие возможности содержатся в чисто информационных материалах, использованных в этом процессе. Вместе с тем окажется просто фактом то, о чем сейчас биолог говорит на правах ГИПОТЕЗЫ, — что «эволюционирующие гены — это пакеты информации, а не физические объекты» (G. C. Williams в «The Third Culture», 1995). Каждая частица в геноме является лишь носителем информации, а то, что несколько миллиардов лет назад биогенез «выбрал» четыре основания нуклеиновых кислот, объясняется совпадением «химической данности» с «репликационной реактивностью» этих связей; может оказаться, что «жизнь стоит на углероде» потому, что он был субстанцией (элементом), исключительно подходящей Земле (а может, и еще какой-нибудь планете). Но нелинейные цифровые процессы, которые появятся в «метаинформационно» работающем супергиперкомпьютере третьего тысячелетия, может быть в ускоренные сроки (которые не слишком выйдут за рамки человеческой жизни), смогут показать нам, какие именно творческие или созидательные возможности скрывает в своем лоне космическая материя; я говорю «мета», потому что в этом случае происходит освобождение от сегодняшней зависимости только от лабораторно пригодных соединений, с помощью которых предпринимаются усилия «повторить биогенез». Биореакторы, работающие, например, в институтах Макса Планка и моделирующие возникновение «искусственных вирусов» и их «фазовых переходов» (в смысле «гиперциклов» по Манфреду Эйгену [Manfred Eigen]), могут сейчас не слишком много. В хорошем гигабайтовом компьютере можно моделировать «псевдоэволюционирование» виртуальных бета-фагов, насчитывающих максимум 50 генов. Это по-прежнему слишком мало: для моделирования, о котором я говорю, требуются их миллиарды. Конечно, имеются генетические алгоритмы, которые уже внедряются в практику, но этого тоже слишком мало. Наш информационный голод намного больше, и ни в этом веке, ни с началом XXI века достижения информационной инженерии его не утолят. Необходимы значительно большие — неизмеримо большие — вычислительные мощности.

7

С трудом подхожу к тривиальному, по сути, заключению: развитие информатики прежде всего приводит в движение ее коммерциализацию, то есть развитие того, что может принести непосредственную прибыль, а не познавательную. «Что быстро себя не окупает, то еще на стадии зарождения идеи погибает» — такую разновидность эволюционного, якобы, прогресса создал себе рынок. Отсюда шум о будущем как о всеземной сфере компьютерных игр, отсюда потоки глупости и «псевдовоплощений» в разных интернетах, отсюда свобода Сети как территории популярных педофильских игрищ, отсюда «мультимедийная интерактивная забава» — то есть мир, погруженный в развлечения. Я не ярый аскет и не противник фантоматизированных видеомахий, но только будущее — в виде хорошо сфальсифицированной программистами, обслуживаемой и заказываемой «псевдожизни», переживаемой в роли Завоевателя, Казановы, Калигулы и т. д., — я считаю вполне возможной деградацией и отказом от другого, высокого полета. Ни моделирование возникновения галактик, ни имитация циклонов или проектирование супероружия вовсе не кажутся теми высокими целями, к которым должно стремиться третье тысячелетие.

Потенциальная сила, которую таит в себе информация, названная «метаинформацией», — это оторванная от итерационных, поступательных и линейных процессов самоорганизация, которая уже не настолько зависит от своего носителя, как жизнь в природе или как компьютерные модели, созданные программистами. Жизнь сама создавала свои программы, и к этой суверенной, комплексной виртуализации наши потомки должны прийти таким образом, что их «метаинформационные махины», «КОМПЬЮТЕРОВЕЙНИКИ», окажутся только зародышами, колыбелью, только «началом, направленным в бесчисленные, возможно, усилия самопроростков», — это только покажет, что биоэволюция была одной из частных, отдельных дорог, что могут возникать другие формы жизни, не основанные ни на углероде, ни на белке, ни на том или ином металле, — но здесь я уже стою над пропастью воображения, поскольку для тех явлений, что могут возникнуть, мне сейчас не хватает названий. «Метаинформационность» означает отказ от программ, устанавливаемых нашими программистами, в пользу программ-ИНИЦИАТОРОВ, программ, которые будут только СТАРТЕРАМИ развития, ограниченными в какой-то мере определенными условиями, но не обязательно жестко нацеленными на ожидаемый результат «освобожденного развития» информации, «высвобожденной» из неволи ее конкретных носителей. При этом, возможно, будет множество преждевременных ходов и выходов, и таких «переходов», которые ничего нового не создадут, но, вместе с тем, во всем этом множестве скрывается шанс получения ответов на некоммерческие вопросы: как возникла жизнь на Земле, почему все шло от катастрофы к катастрофе, является ли возрастание сложности «неотъемлемым показателем процессов, носящих характер скопления ИГР НА ВЫЖИВАНИЕ», и так далее. С такого высокого уровня свободной эволюции мы увидим то, к чему ни одна необходимость не приведет. Это только шанс, гарантом которого должен стать наш разум.


Теория эволюции по А. Донде

…Посмотри на эволюцию жизни. Миллиарды лет назад возникли праамебы, не правда ли? Что они умели? Повторяться. Каким образом? Благодаря устойчивости наследственных черт. Если бы наследственность на самом деле была безошибочной, на этой планете до сих пор не было бы никого, кроме амеб. Что же произошло? Да, начались ошибки. Биологи называют это мутациями. Но чем же является мутация, если не слепой ошибкой? Недоразумением между родителем-отправителем и потомком-получателем. По образу и подобию своему — да… но небрежно! Неточно! И так как подобие постоянно портилось, возникли трилобиты, гигантозавры, секвойи, козы, обезьяны и мы. Вследствие небрежности, промахов — но ведь именно так сложилась и моя жизнь… Недооценили мы историческую роль ошибки как фундаментальной категории бытия. Не думай по-манихейски! По мнению этой школы, Бог создает гармонию, которой Сатана постоянно подставляет ножку. Это не так! Если достану табак, то допишу в книге философских течений недостающий последний раздел, а именно онтологию апостазы, или теорию бытия, которое на ошибке основано, ошибку ошибкой исправляет, ошибкой возвращается, ошибками творит так, что случайность становится судьбой Мира…

Фрагмент рассказа «Профессор А. Донда. Из воспоминаний Ийона Тихого», 1974 г.

Искусственный разум?

Эссе написано в мае 1997 г.


1

В одной из партий Гарри Каспарова с Deep Blue компьютер, вопреки ожиданиям партнера-человека, не тронул легкую для взятия фигуру и через довольно большое количество ходов одержал победу. Каспаров тогда говорил, что почувствовал в действиях машины интеллект (по крайней мере ему так показалось): затаенный замысел в стратегическом ходе.

После победы Deep Blue журналисты не раз спрашивали меня, можно ли вообще подозревать компьютер в обладании интеллектом, на что я всегда отвечал отрицательно. Чтобы, строго говоря, получить некоторую «квинтэссенцию утверждения», то есть, насколько возможно, избавить машину от несущественного для сути, следует ввести понятия РАЗУМА, или РАЗУМНОСТИ, потому что одного «интеллекта» недостаточно. Но почему? Ведь «интеллект» более «безличностный», чем «разум». Артефакт (каким может быть компьютер) мог бы казаться «интеллектуальным», но не обязательно одновременно и «разумным». Прежде всего потому, что и непроизвольно можно вести себя ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО, но непроизвольно вести себя РАЗУМНО, скорее всего, нельзя, так как импликацией разумности является ее осознание. Правда, социальное поведение насекомых, особенно живущих общественно, таких как пчелы или муравьи, управляется «врожденными инстинктами», однако можно легко признать, что они ближе к «интеллекту», особенно к коллективному, чем к разуму. И ведь неслучайно множество людей бьется над «добыванием интеллекта» из нечеловеческих устройств, тогда как «разум» будто бы никем не планируется и не проектируется. Почему?

2

Это очень трудный вопрос, поскольку речь идет о понятиях, которые имеют «размытое дефиниционное поле», и более того, можно сказать, употребляя современную терминологию, что это термины из группы, называемой «Fazzy Sets». Deep Blue мог произвести на человека-противника такое впечатление, будто в нем «мерцает» искра интеллекта, потому что «он видел дальше», чем противник, то есть был способен предвидеть, какое множество ходов, возможных в рамках шахматных правил, таит в себе будущее. Это существенно: обращение к будущим возможностям ЯВЛЯЕТСЯ одной из составляющих разума, но также может быть всего лишь показателем чисто неразумного инстинкта, который присущ насекомым или другим живым существам (которым мы не можем приписывать разум). Управляемое инстинктом поведение роднит с «интеллектом» прежде всего то, что оно обращено положительным результатом в будущее и обладает чертами ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКИМИ. С определенной целью. Понятно, что Deep Blue должен был иметь такого рода целенаправленность (встроенную программистами), иначе он не стремился бы поставить Каспарову мат.

3

Здесь напрашивается следующее замечание. Deep Blue, некоторым образом, был модулем (субагрегатом), созданным технически, как бы вынутым из мозга выдающегося шахматиста-человека. Это, конечно, упрощение, ибо компьютер обладал вычислительной мощностью (200 млн. операций в секунду), коей ни один человек обладать не может, но людям недостающую производительность заменяет интуиция — насколько таинственная, настолько и обманчивая. (И чрезмерно растягивая отступление, в скобках добавлю, что, по мнению 99% самых выдающихся математиков, так называемая великая теорема Ферма не была доказана французским ученым; иначе говоря, интуиция подвела его, когда он написал на полях книги, что нашел доказательство, но не может его изложить за недостатком места.) Короче говоря, интуиция не обязательно бывает точной, и мы по-прежнему не знаем, «как она это делает», так как она действует вне сознания и ведет себя как отличник, который подсказывает правильные ответы товарищу, отвечающему экзаменатору: товарищ повторяет, но то, что он повторяет, ему не обязательно понимать… Разумный же ответ он сам, своей «разумностью», должен понимать. Хотя Deep Blue и весил около полутора тонн, функционально его можно рассматривать как ОДИН модуль — а мозг человека состоит из огромного количества модулей, большинство которых nota bene [Обратите внимание (лат.)] вообще функционально не занято чем-либо, что не происходит в самом организме (в теле) и за его пределами. Большинство модулей мозга служит телу, происходящим в нем процессам. Но только «меньшинство» может активно проявлять «экстерриториальную разумность». Тогда, например, все «экспертные программы», от геологических до медицинских, — это другие модули, а загвоздка в том, что эти вместилища выборочно сформированной информации, по существу актуальной и в этом смысле оптимальной, являются как бы дистиллятами современного состояния наших лучших знаний с одним, но чрезвычайно важным недостатком: они — модули «для себя» и для нашего использования (когда «призываются» для этого), но они «не понимают друг друга», и пока мы не знаем, что сделать, дабы соединить их более или менее аналогично тому, как это происходит в нашем мозгу. Составлять модули мы уже научились, но дать им способность самопроизвольно влиять на себя — еще не умеем, и в этом главная проблема Artificial Intelligence [Искусственный интеллект (англ.)]. Люди, увлеченные AI, как Марвин Мински (Marvin Minsky), по-прежнему уверены, что можно сконструировать искусственный интеллект, — так же как и философы, например, Даниэл Деннет (Daniel Dennet), который, пожалуй, раз сто объяснил («выяснил»), на чем основывается сознание, и «окончательно сорвал маску и решил» загадку сознания. Такие люди живут с ощущением, что от работающего Artificial Intelligence нас отделяет шаг или пара шагов. Однако я опасаюсь, что это не так просто. То, что целостную работу мозга составляет совместная деятельность отдельных модулей, мы сегодня знаем наверняка (если мы вообще что-то знаем наверняка).

4

Вопрос, который следует поставить, звучит так: ЧТО еще мы знаем, а чего не знаем? Так, например, известно, что мы видим то, что является видимым, но это в значительной мере — результат обучения и тренировки. Слепые от рождения, которым посчастливилось обрести зрение, «видят» хаос движущихся цветных пятен и ничего больше. Но и люди, которые никогда никаких изображений не видели, рассматривая самые лучшие фотографии, не в состоянии автоматически преобразовать в мозгу плоскую картинку в трехмерную. А, например, для собаки самый отчетливый и красочный образ на экране телевизора ничего не значит. То есть «обработка» данных есть информационно и функционально особый процесс: уже появляются компьютерные системы, которым можно диктовать на том языке, на который система запрограммирована, и после подготовки она даже может научиться писать или выстукивать произносимый текст как машинистка, что является очень хорошим достижением конструкторов, но и такая система «ничего не понимает». В последнее время появились (параллельно с шахматными матчами компьютеров и людей) очередные попытки разыграть «тест Тьюринга», то есть чтобы компьютер имитировал в разговоре обычного человека. Окончились они жалким поражением: компьютеры как ничего не понимали пятьдесят лет назад, так по-прежнему ничего не понимают.

5

В определенном, но только в определенном, узком смысле, связано это с тем, что а) получившие зрение слепые от рождения (как было сказано выше) ничего не видят и впоследствии, то есть не способны автоматически и внесознательно совершить мозговые операции, свойственные здоровым людям и дающие возможность «видеть»; б) развивающиеся без контактов с нормальной человеческой средой дети где-то после 7-9 лет не в состоянии научиться разговору: они остаются почти немыми и не понимают того, что им говорят; и так далее. Значительная часть мозговых модулей, связанная с жизненными процессами (функциями) организма, в выше названных контактах с окружением не нуждается (мочеиспусканию и испражнению не надо учиться: мы учимся только обстоятельствам и способам, какими это следует делать, потому что в гостиной никто не спускает штаны, чтобы облегчиться). Однако же без обучения, без тренировки мозг не в состоянии достичь нормальной средней способности. Тогда было бы странным ожидать возникновения аналогичных или, по крайней мере, подобных способностей в результате соответствующего программирования компьютера, хотя бы он и весил сто тонн.

6

Повреждение мозгового модуля, отвечающего за цветовое зрение, ведет к тому, что человек сможет по-прежнему прекрасно видеть, но лишь как в черно-белом кино. Это свидетельствует о «наложении» друг на друга работы совместно действующих систем, относящихся к «оптической зоне» коры мозга. И что еще хуже — бывает слепота коры, которая является осознанно подтверждаемой неспособностью видеть, и слепота коры, сопровождаемая «подкорковым зрением»: человек говорит, что ничего не видит, но брошенный ему мяч хватает на лету, — это объясняется тем, что в мозгу существует целая восходящая иерархия, и такой человек одновременно «видит» и «не видит», так как «в нем» видит низшая система, о чем он сам не знает в том смысле, в каком мы не знаем о функционировании почек, несмотря на то что они 24 часа в сутки неустанно работают.

7

Повсеместно известно такое явление, как рассеянность, которое обоснованно или необоснованно приписывается не только пожилым людям, но и ученым, особенно мыслителям, погруженным в медитацию. Такой человек может совершать различные действия автоматически, то есть бессознательно. Они могут, но не должны быть целенаправленными или бессмысленными (например, я кладу грязную рубашку в морозилку вместо стиральной машины). Осознанные post factum, они часто вызывают смех. Рассеянным может быть только существо, наделенное интеллектом! Нет «рассеянных» мух или пчел. Это вытекает из высшей сложности интеллектуальных способностей, но, с другой стороны, нет глупых муравьев или тараканов, а от глупых людей в глазах рябит. Остается надежда, что прежде чем создать искусственный интеллект, нам удастся сконструировать систему, наделенную значительной глупостью, но в этом я не совсем уверен… Nota bene как очередное отступление от темы, добавлю, что считаю себя достаточно умным человеком, не обремененным талантом шахматиста, но правила этой игры я, конечно, знаю. «Рассеянность» просто основана на том, что определенное, обычно известное и часто совершаемое действие выполняется автоматически, бессознательно, и, кроме того, его эффективное, то есть реальное исполнение НЕ заносится как свершившийся факт ни во временную, ни в постоянную память. Есть доказательства, что и такое действие может оставить след и быть зафиксировано при особом усилии памяти и/или под влиянием «помощи», например, гипнотизера, при этом человек осознает, что действие было совершено. (Гипнотизер nota bene совсем не обязателен: может быть, достаточно свидетельства постороннего наблюдателя.)

8

С виду все вышеизложенное выглядит болтовней, потому что, по существу, указывает, насколько далеко отстоит разум от интеллекта, но сегодня их и машинное моделирование по-прежнему разделяет пропасть. Я лично считаю, что это переходное состояние. Невозможно то, что запрещают точные науки. Они, однако, искусственного разума не запрещают.

9

Мне кажется, — но я не в состоянии подкрепить свои слова никаким веским аргументом или хотя бы его тенью, — что в конце концов будет возможна реализация ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА, а не ИСКУССТВЕННОГО РАЗУМА. Я думаю так, потому что интеллект мне кажется более БЕЗЛИЧНЫМ, то есть лишенным признаков индивидуальности, чем РАЗУМ. Едва ли не первым математиком, который сумел результативно и соответствующим образом использовать компьютер в творческой работе, был Станислав Улам (Stanisіaw Ulam). (Не знаю, была ли издана на польском языке его книга на эту тему: я читал ее по-русски.) Так вот, эмоциональной жизни компьютер лишен полностью, но работе математика это не мешает. Добавлю, что выдающийся немецкий психолог Дитрих Дшрнер (Dietrich Dљrner) больше года тому назад описывал свою компьютерную программу, которая должна была быть эмоциосозидательной, «эффективно аффективной», но его выводы не убедили меня, и что еще хуже — нигде в научной прессе я не нашел ни слова о таком достижении. Вещью известной и не исключительной является то, что самые разнообразные, то есть совершаемые в далеких друг от друга областях творческой мысли достижения, были некоторым образом «подсказаны» сознанию внесознанием, которое можно было бы отождествлять с результатами действия интуиции. Не будучи ученым, в своей писательской области могу сказать только следующее: некоторые мои романы не были в их целостной фабуле написаны мной в том смысле, чтобы я что-то планировал, осмыслял, схематизировал или хотя бы предвидел, что, собственно, получится. Тогда откуда «ЭТО» взялось? Ответить напрямую, с полной уверенностью, что было так и так, я не могу, поскольку сам не знаю, и здесь я отдан исключительно домыслам (предположениям), что то, что «писалось», вытекало извне сознания и, конечно же, переходило в поле сознания, потому что я писал не в гипнотическом состоянии, но «совершенно обычно» видя, что пишу, и вместе с тем не имея понятия, «что будет», «что произойдет», то есть что я напишу еще. И таким образом (только весьма относительным), можно признать сознание главенствующим в умственном труде. Nota bene компьютер в ЭТОМ вопросе не отличается от работающего мозга ТАК, как prima facie [На первый взгляд (лат.)] могло бы показаться, потому что и он, выполняя приказы (команды) программы, не сумел бы «заранее» напечатать, какой будет финал работы: «что из этой программы» (моделирующей, например) получится. Таким образом, между ним и нами появляются функциональные «точки соприкосновения», и то, что именно так бывает, вселяет в меня некоторый оптимизм (касательно AI) относительно будущего. Правда, может оказаться, что до «искусственно разума» дорога еще длинная. Что опять-таки связано с моим замечанием, что интеллект интеллектом, а людей глупых по статистике больше, чем интеллектуальных, а разумных — совсем немного…

Инфотерроризм

Эссе написано в июне 1997 г.


1

В последнем номере журнала «Foreign Affairs» за прошлый год опубликована статья Уолтера Лаквера (Walter Laquer) «Терроризм постмодерна». Автор предварил представление этого новейшего вида терроризма кратким перечислением его исторических разновидностей. Например, он писал об аcсесcинах 1, чьей задачей было уничтожение крестоносцев. В Польше XIX века во времена восстаний были «стилетники». Мне не важна здесь мотивация поступков террористов. Достаточно типичным является деление террористов на тех, кто преследует скорее политические, чем разрушительные цели, и на «настоящих» террористов-профессионалов. К последним в наше время относятся Фракция Красной Армии, Sinn Fein, баскская ЕТА, арабский Hamas и множество других групп, не столь известных или почти совсем «угасших», как итальянские или французские («Prima Linea», «Action Directe»). Цели группировок, менее или более (Фракция Красной Армии) связно сформулированные, в основном недостижимы путем покушений на убийства, в наше время обычно направленные на «кого попало», то есть на каких-нибудь прохожих, пассажиров метро (в Японии), поезда или автобуса, а не (как в царские времена) на важных политических персон (включая и самого царя). Чисто политические мотивы, имеющие место в таких террористических движениях, как Sinn Fein или Hamas, достаточно легко «отстают» от смертоносной практики, когда речь идет о добывании средств для борьбы (ограбление банков, хищение оружия, например, а также выброс на рынок наркотиков — такие операции позволяют получить много денег). При этом факторы этической природы на всех «фронтах» движения сильно и противоречиво извращаются: если НЕТ НИКАКИХ ОГРАНИЧЕНИЙ, то нет и поводов, по которым движение, имеющее в зародыше цель достичь какого-то «изменения к лучшему», привести к «победе более совершенного строя, чем существующий сейчас», должно отказываться от похищений, шантажа, нарушения обещаний и клятв, ибо если «все средства, ведущие к хорошим целям, хороши», ничто не может удержать от таких действий, которые повсеместно считаются преступными. В общем-то, ни Лаквер, ни я здесь не собираемся касаться «этической» стороны терроризма, хотя из других источников известно, что практически все воюющие стороны злоупотребляют термином «терроризм». Немцы называли аковцев 2 бандитами, но для поляка тождественность аковца герою подпольного сопротивления кажется очевидной, а приравнивание бандиту просто шокирует, как клевета.

2

В любом случае, известно и понятно, что терроризм во все времена использует такие средства, которые имеются в распоряжении для нетеррористических целей. Поэтому в игре участвуют бомбы, взрывные устройства, управляемые на расстоянии (по радио) или с часовым механизмом (замедленного действия), а также террористы-фанатики, готовые умирать со своим взрывоопасным грузом, как японские камикадзе.

3

Страсть к разрушению и уничтожению может приводить к результатам, противоречащим изначальным причинам действий. Убийство врачей и медсестер, проводящих аборты, — это не единственный, но типичный пример внутренней противоречивости, когда убивают, чтобы противостоять убийству. Однако в этих заметках мне бы хотелось обратиться к возникающему только сейчас виду терроризма, который не является «силовым», так как его главным оружием считается информация в ее технологически уже существующем и поэтому доступном виде. Конкретное действие, поле для которого представляют сети связи, вирусы, «многоуровневые программы» компьютеров, сами компьютеры, а также различные виды информации, способно пользу от передачи и преобразования информации превратить в мусор. О так называемых «логических бомбах» (logic bomb) как кумулятивных информационных снарядах (а скорее, о взрывообразно уничтожающих информацию) уже говорится, но об их применении — пока молчат. Хотя известно, что не только частные банки, но и FED, то есть Федеральный резервный банк (Federal Reserve) Соединенных Штатов Америки, не спешат с оглашением каких-либо потерь, связанных с операциями хакеров-террористов, проникающих через «защитные экраны» и «кодовые фильтры», потому что публикации о подобных грабежах могли бы слишком обеспокоить людей, по-прежнему верящих в банковских цепных псов.

4

Здесь уже границы между «просто терроризмом», мотивированным, поддерживаемым политически или идеологически, и терроризмом, который может приобретать характер «криптомилитаристский», «скрытно-военный» и межгосударственный, постепенно стираются. Сюда же относятся и различные пограничные области деятельности. Известно, что некоторые государства направляли большое количество качественно сделанных фальшивых бумажных денег в другие государства с намерением вызвать инфляцию и экономический кризис. Это, правда, происходило и происходит помимо сетей, но и это является особой формой информационной фальсификации, потому что банкнота тоже представляет собой определенный тип информации: обладающей покупательской силой.

5

К теме инфотерроризма относится и разрастающийся шпионаж. Здесь речь идет о взламывании и расшифровке кодов, которыми могут пользоваться третьи государства в своем общении: эту сферу тайной деятельности мы уже прошли, хорошим примером здесь является немецкая Enigma. Кроме того, у тайных работ появляются шансы на новые результаты, которые могут нанести предполагаемому противнику или хотя бы промышленному конкуренту самые большие потери. Если информационному управлению должен быть подвергнут коллектив изобретателей, неважно чего — ракет или автомобилей, или танков и оборудования к ним, самолетов или оружия, даже компьютеров, то негласное и тайное вторжение в его «информационный мозг», отвечающий за проектирование и производство, желательно вести по всем направлениям. Речь может идти или о перехвате рабочих данных, или об изменениях, которые трудно обнаружить и проверить таким образом, чтобы в готовом продукте сразу была видна «ахиллесова пята», место преднамеренного изменения, которое может дать о себе знать сразу или даже спустя годы по специально поданному сигналу.

Также возможен перехват информации, например ее просматривание без внесения каких-либо фальсификаций, только чтобы узнать, чем (как) управляет вторая (третья) сторона. Кроме того, возможно такое изменение информации, что адресат получит ее фальсифицированной. Между прочим, сама эта концепция не нова. Еще в пятидесятые годы «Newsweek» опубликовал фотографию карты СССР с наложенной на нее красными линиями фотометрической сеткой; из фото было видно, что, пытаясь (довольно наивно) обмануть американцев, желая свести на нет их методы наводки на большие, стратегически важные советские объекты, географы СССР создали карту всей страны с передвинутыми по сравнению с реальными координатами, горными массивами и городами…

Особая область возможных информационных вторжений располагается уже за границами земного шара, над атмосферой, там, где обращаются орбитальные корабли разного калибра. Зная соответствующие коды, противник может этими кораблями маневрировать по своему усмотрению и даже устроить катастрофу космического корабля или его падение на Землю в нужном месте.

Чем больше — говоря в общем — увеличивается область информационных атак дальнего радиуса действия и чем больше эти атаки специализируются, тем больше вреда можно нанести, профессионально вторгаясь в поток информационных и управляющих сигналов. Поэтому умело проводимой хирургической операции на другом полушарии Земли можно придать характер убийства (смертоносный). Можно также запускать ракеты, если их старт зависит исключительно от системы кодов, которыми управляют на расстоянии, но не имеющих контроля и опеки со стороны человека. Можно действовать еще очень многими способами, приносящими вред, но я не хочу, однако, далее продолжать этот перечень, тем более что уже появляются книги, имеющие вид «учебников информационного уничтожения». Правда, они не такие бестселлеры, каковыми оказались несколько книг, посвященных науке самоубийства, но и так хватает плохого на Земле. Как известно — это утверждение настолько же общее, насколько и важное, — не существует кода или шифра, способного длительное время результативно противостоять попыткам взлома. Пожалуй, очевидно, что террорист или террористическая организация всегда располагают возможностями, как правило, меньшими, то есть более «слабыми», по сравнению с возможностями, которые может мобилизовать государство. Но также известно, что ряд правительств материально, то есть финансово и технически (в том числе и оружием) поддерживает тех террористов, которые действуют в военно-политических интересах этих государств, то есть мы имеем дело с поддержкой государством некоторых террористических начинаний. (Во время Второй мировой войны Германия печатала фальшивые английские фунты хорошего качества, которые, предположительно, в конце войны были затоплены в одном из швейцарских озер).

6

Вышеизложенные замечания напрямую не следуют из статьи У. Лаквера. Однако стоит процитировать выводы, которыми он закончил свою статью: «Реакция государств и обществ интересует террористов меньше, чем обычных преступников и организованную преступность, чем „взбунтовавшихся“ работников больших корпораций и, конечно, шпионов и вражеские правительства. „Электронные воры“, будь то занимающиеся аферами с кредитными картами или промышленным шпионажем, являются частью системы: ее уничтожение отняло бы у них доходы… (Добавлю: они — как паразиты, питающиеся кровью хозяина. — С. Лем.) У политически мотивированных террористов (в основном сепаратистов, стремящихся создать собственное государство) цели ограничены… Однако террористические группы, находящиеся на грани поражения или увлекающиеся апокалиптическими картинами, могут и не колеблясь применить деструктивные средства, имеющиеся в их распоряжении.

Все это выводит терроризм за известные до сих пор границы. Для новой реальности должны быть созданы новые определения и новые названия, а разведывательные службы и политики должны будут научиться различать основные типы террористических мотивов, методов и целей… Какая-либо из успешных акций нового вида терроризма может принести больше жертв, больше материальных потерь и вызвать больше паники, чем когда-либо мир испытал за свою историю».

Последний абзац с небольшими сокращениями представлен потому, что я уже наслушался замечаний, что якобы то, что я публикую, отличается особым «черновидением» и направленным в будущее пессимизмом. Поэтому я захотел дать слово американскому политологу, дабы избежать очередного обвинения в мрачности, которая будто бы является моей персональной чертой.

Во врезке приведены фрагменты статьи, опубликованной в польском еженедельнике «Przekroj», №21/2001


Война хакеров

…Специалисты говорят, что технологически более слабая сторона может прибегнуть к так называемой асимметричной стратегии. Она основана на нанесении удара по противнику там, где он более всего уязвим и где его легче ранить. Точнее, говорят и пишут уже о так называемой информационной войне. Нападения такого рода осуществляла в небольшом масштабе палестинская сторона, пытаясь задушить израильские серверы вирусным мусором. Асимметричный информационный удар может привести к фатальным для жертвы результатам, тем более опасным, чем выше был уровень компьютеризации управления, а также уровень интернетоподобной связи. Спутниковая космическая разведка, деятельность крупных промышленных комплексов, распределение электрических мощностей на территории США, транспорт, судоходство, а также гражданская промышленность легче всего могут стать жертвами информационных ударов…

Первые роли в ведении информационной войны должны играть специально вышколенные стратегические хакеры. На страницах американского «Foreign Affairs» можно найти статьи, призывающие к созданию негласного информационного фронта в Штатах. Упущения в этой области, вызванные отсутствием координации действий, средств и специальных знаний, могут привести, как предостерегают эксперты, к опасным для Америки результатам. Впрочем, невозможно учесть все методы действия на этом новом военном фронте, поскольку выявлено еще не все, что осуществляется в реальности. Трудно сказать, будет ли идти речь о новой бескровной борьбе. Во всяком случае, молох американской промышленности можно относительно легко парализовать. Согласно правилам асимметричной стратегии, информационные удары должны быть нацелены туда, где они могут принести наибольшие разрушения. Следует добавить, что все средства, которые используются асимметричной стратегией, являются исключительно дешевыми, зато эффективная защита от вредных воздействий такого рода — задача трудоемкая, технически сложная и очень дорогостоящая…

Можно допустить, однако, что нависшая над миром опасность информационной войны не превысит угрозу термоядерной войны, нереальной сейчас, но которая в 50-х годах прошедшего столетия могла уничтожить все человечество. Правда, между этими опасностями существует большая разница — она состоит в том, что нельзя «для пробы» сбросить на противника водородную бомбу. Зато первые информационные атаки могут только создавать видимость ходов, они могут делать противнику «шах», а не наносить удары, которым уже нельзя противостоять. Сейчас мы еще не знаем, каким образом великие технические достижения, а также интеллектуальный потенциал будут вовлечены в этот новый вид военных действий. По крайней мере, ясно одно: глобальный обмен информацией, так же как до сих пор любая новая технология, открывает нам свое новое лицо под знаком Марса.


Страшный урок

Текст представляет собой окончание статьи из еженедельника «Tygodnik powszechny», №38 от 23.09.2001 г.

…Следует ли ожидать дальнейших, настолько же срежиссированных террористических актов? Мне кажется, невозможно провести серию покушений такого уровня и масштаба, если они осуществляются организацией, пытающейся скрыть свое существование. Посылая кому-нибудь зашифрованные сообщения, невзламываемый шифр можно применить только один раз. Повторение операции было бы равносильно однозначному раскрытию ее центра управления. Кроме того, попасть непрошенному террористу на борт самолета в Штатах уже будет непросто, а сделать это в нескольких аэропортах одновременно — уже невозможно. До сих пор только израильские авиалинии применяли чрезвычайные меры безопасности, пассажиров проверяли до печени и селезенки, сейчас и в Соединенных Штатах после открытия воздушного пространства обещают ввести подобные же строгости.

Не думаю, чтобы это было началом чего-то большего, это скорее кульминация усилий, направленных на демифологизацию великодержавности единой и могучей американской империи. Цель была достигнута: ударили в самое сердце Америки, до чего раньше никогда дело не доходило, ибо даже Пирл-Харбор находился на далекой периферии. Путин официально посочувствовал американцам, но думаю, что в Кремле тихонько сплясали казачок.

Буш хотел вернуться к доктрине Монро, но не получилось. По-настоящему хороших знатоков внешней политики в его окружении нет; Чейни, возможно, лучший, но у него проблемы со здоровьем, Пауэлл — человек рассудительный, но перевес — у менее ответственной Райс. Интеллекта недостаточно — необходим еще разум. Небезопасно отрываться от земли, мечтая о спутниках и лазерах, когда смертельная опасность может скрываться на значительно более низком этаже. По-прежнему слышны голоса: создаем антиракетный щит. Глупцов не нужно сеять, они сами прорастают. Впрочем, американцы вообще не рассматривали возможность атак, осуществляемых самоубийцами. При этом следует честно сказать, что не каждое государство сможет послать в бой самоубийц. Достаточно сильным должен быть идейный или религиозный фанатизм: прямо в рай!

Некоторые пишут, что определенная информация о готовящемся уже несколько недель большом террористическом акте была известна спецслужбам, но не попала на высший уровень. Правда ли это — не знаю, но так или иначе террористический акт — это страшный урок, который показывает, что администрации Буша, уставившейся на небо, где собираются разместить антиракетный щит, нужно скорее спуститься на землю.

Естественный интеллект

Эссе написано в июле 1997 г.


1

У нас есть Интернет и другие сети связи с глобальным радиусом действия. Имеются сетевые «узлы» — компьютеры новейшего поколения, такие как Intel Teraflop, выполняющие триллион (или по американской терминологии — биллион) вычислительных операций в секунду. Чемпион мира по шахматам был и будет бит. Это не вызывает сомнения. А так как из компьютера не удалось высечь и следа интеллекта (то есть создать интеллектуальные программы), специалисты пытаются каким-то образом восполнить этот существенный пробел. Появляются различные подсистемы для классификации данных, для их распознавания, по крайней мере по синтаксису, раз уж широта значений (n-размерная семантика) чаще всего остается недоступной; у нас есть серверы, провайдеры, браузеры, делающие возможным серфинг в любой сети, есть даже блокираторы, которые должны сделать недоступным для несовершеннолетних пользователей то, что является неприличным или развратным (или по местным нормам считается таковым). Конгресс США принял Indecency Act, закон, наказывающий за распространение в Сети всякого рода непристойностей, а точнее говоря, порнографии, но Верховный Суд признал этот закон недопустимым, так как он противоречит первой поправке (First Amendment) к Конституции США, которая гарантирует свободу слова и изображения. Я на стороне этой поправки, хотя очень хорошо отдаю себе отчет в ее небезопасных последствиях: если все можно, то педофилические действия и изображения не должны запрещаться, но молодым умам они могут нанести значительный вред. Вместе с тем я разделяю мнение американского публициста, который, будучи рассержен назойливой агрессивностью антипорнографистов, написал, что еще ни один типично порнографический текст или изображение никого не привели к смерти, никого не склонили к убийству, вместе с тем к актам насилия и к преступлениям достаточно определенно склоняет до 90% мирового телевещания. Благодаря телевидению повсеместно известно, каким образом можно похищать людей (лучше всего детей, женщин), связывать их, держать в заключении, использовать к собственной выгоде, бить, истязать, подвергать страшному воздействию огня, мора, воды, ставить им ловушки, демонстрировать в зрелищах; известно, что преступниками и похитителями бывают и судьи, и полицейские, и шерифы, что красивых и с виду невинных девушек можно научить пользоваться оружием, наручниками, пуленепробиваемыми жилетами: все это вместе взятое я также считаю настоящей порнографией, и на нее нет никакого закона и никакой управы. Но об этом я упомянул «только попутно».

2

В 60-е годы, когда молодая кибернетика считалась «буржуазной лженаукой», я бывал в советской Москве и беседовал с самыми уважаемыми учеными, которые тогда были вынуждены тайно заниматься кибернетикой. Запрет знания не делал меня несчастным, я понимал, что если оно (знание) будет постоянно запрещаться в Советах, это ускорит их глобальное поражение не только в области гонки вооружений; из астронавтики бы у русских тоже ничего не вышло. В то время и там, где кибернетика могла свободно развиваться (например, в США или во Франции), и там, где она считалась «подрывной деятельностью», господствовало убеждение, что ее развитие в скором времени ДОЛЖНО привести к созданию быстро мыслящих конструкций, то есть, говоря кратко, к AI (сокращение от Artificial Intelligence). Уже тогда появлялись скептики, братья Дрейфусы (Dreyfus), например, и даже те, кто немного позже осмеливался сомневаться в якобы безусловной правильности теста Тьюринга, то есть тезиса, что если собеседник не может определить, разговаривает ли он с человеком или с машиной, это доказывает, что машина ведет себя так же умно, как и человек. Сейчас мы такой уверенности уже не испытываем, потому что машины, с которой удалось бы поговорить на различные темы, как не было, так и нет.

3

В этой удивительной ситуации, с точки зрения надежды, господствовавшей почти полвека назад, думаю, следует повнимательнее приглядеться к области явлений, из которой искусственный интеллект должен был бы per analogiam [По аналогии (лат.)] быть выведен. Для большей точности я разделю свои рассуждения на три части. А именно, primum comparationis [Первое сравнение (лат.), далее по тексту второе и третье сравнения] будет оригинал для возможного копирования, то есть МОЗГ ЧЕЛОВЕКА. Sekundum comparationis будут все центральные нервные системы животных, которые этот первый мозг эволюционно определили таким образом, что его конструкция (по крайней мере, частично) основана на их строительных принципах (я не буду касаться генной автоинженерии, поскольку для того, чтобы провести такое сравнение в пределах доступного нам сегодня и по-прежнему убогого, то есть неполного, знания, потребовался бы толстый том). И наконец, tertium comparationis будет просто «дерево жизни» Линнея (Linnaeus), включая самые истоки, то есть возникновение способных к обучению репликаторов типа ДНК. Весь мой упрощенный по необходимости вывод берется оттуда, что наивные инженеры, например Эшби (Ashby) или Мак-Кей (McKay) (Джон фон Нейманн [John von Neumann] был уже тогда более скептичен), считали, что бытие, именуемое интеллектом, «само собой разумеется», и принимали концепцию Алана Тьюринга (Alan Turing) как бесспорную: тот, кого нельзя в разговоре отличить от человека, eo ipso [Вследствии этого, в силу этого (лат.)] равен человеку. Сомневаться в этом утверждении им даже в голову не приходило.

4

Последующие полвека, при полном отсутствии искусственного интеллекта (или хотя бы первых зачатков его), породили огромную библиотеку из работ и книг по AI, которая постоянно пополняется. Некоторые из появившихся в Польше работ на эту тему мне довелось читать в нынешнем году. Их можно разделить на «инженерские», то есть «здравомыслящие», и на уходящие к противоположному полюсу «глубинные герменевтико-когнитивистские» работы. Здесь можно блуждать и углубляться в виртуальные бесконечности языка, в его созидательные возможности или перескакивать в математику, то есть к конструктивистской формализации, где компьютеры чувствуют себя не худшим образом, поскольку «обычная диалоговая семантика» все более отделяема от математики. Тем временем отдельно и как-то параллельно (хотя в этой параллельности можно и даже чуть ли не следует сомневаться) развивались новые исследования мозга, о котором мы уже знаем, что все больше его не знаем, несмотря на успешное исследование отдельных центров и роли отдельных участков: серого вещества, коркового, а также размещенных в мозгу на разной глубине ядер и центров. Так возникают менее или более основанные на фактическом материале (гистологически-невральной препараторике) или на материале PET [Позитронно-эмиссионная томография], электрической, биохимической энцефаллографии и т. п., а иногда и на гипотезотворческом воображении исследователей различные концепции, которые должны объяснить интегрально, как функционирует живой мозг, как в нем появляется ум и венец процесса — индивидуальное сознание. Здесь я уже и сам начинаю плавать в метафорах, потому что как не было почти ничего точного, то есть ОКОНЧАТЕЛЬНО известного нам, так и нет до сих пор. Почему?

5

Ответ, даваемый по сути, эмпирический или, по крайней мере, претендующий на эмпиричность, выглядит следующим образом. Мозг возник и эволюционировал у различных видов животных благодаря работе («игре») генов, вызванной влиянием различных обстоятельств окружения: климатического, гравитационного и т. д. и т. п. Никто разумный и ничто разумно ориентированное ему не помогало: был отбор, селекция, мутации, а также эпигенетические влияния, но все это вместе взятое никакому, даже самому скромному «пониманию», то есть ВОСПРИЯТИЮ, эволюционирующими субъектами не подвергалось. Иначе говоря, все функции формировались по направлению к функциональному оптимуму, замкнутому посредством так называемых СОПРЯЖЕННОСТЕЙ (непреодолимых ограничений, определяемых граничными и исходными условиями), который должен был быть достигнут для того, чтобы отдельная система могла размножиться, произвести потомство (если она была не однополая, то, разумеется, не самостоятельно), и чтобы она до этого дошла живой, то есть жизнеспособность является обязательным условием оптимизации, потому что мертвые системы не способны размножаться. Во всей этой двойной работе строительнице и конструкторше организмов скорее всего было «все равно», смогут ли они осуществить САМООПИСАНИЕ. Надо уметь, например, двигать руками, плавниками или крыльями, однако знать о том, как это делает каждый человек, птица или рыба, ей (ему) с «эволюционной точки зрения» абсолютно не нужно.

В результате мы не имеем ни малейшего понятия о том, что мы делаем, когда думаем, и как получается, что мы обладаем сознанием и являемся носителями «естественного» интеллекта, по-прежнему неточно измеряемого с помощью IQ - показателя интеллекта, который подчиняется распределению Гаусса. Интеллект животных (мы принадлежим к ним, хотя не каждому это нравится) можно распознать по тому, что он неодинаков у разных видов: есть мудрецы, есть «середняки» и есть глупцы, но тщетно искать интеллект, например, у мух, потому что у насекомых недостаточность инстинкта, программирующего поведение, сразу обрекает особь на смерть.

У людей все значительно сложнее, но хотя мы и познаем собственное строение и собственные функции методом обдумывания, фальсификации и верификации (всегда неопределенной) конъектур (предположений), то есть все более дерзких гипотез, мы по-прежнему не знаем, как мы это делаем «головой». О том, что мы это делали автоматически, безотчетно, но четко (а иногда и с ошибками) во множестве житейских ситуаций, мы убеждаемся только тогда, когда процессуальное течение таких действий под старость начинает нас подводить, когда некоторые движения невозможно совершить легко и «бездумно», когда все больше и больше переживаний, названий и ситуаций забывается и становится невозможным их вспомнить только внутренним желанием, — лишь тогда мы начинаем замечать, что сознание, пока оно еще полностью не помутится, возникает и действует благодаря бесконечным, совсем не известным нам, ибо НЕДОСТУПНЫМ В ПОЛНОЙ МЕРЕ, невральным механизмам, таким, которые поддерживают его, создают, двигают им, основывают и питают память поступающей информацией, которые могут направлять человека к тому, что с ним, его близкими, его социальной группой и даже со всем человечеством происходило, происходит и будет происходить. Но размеры (четкость) всех этих умений заданы нам строением мозга, и так не бывает, что если кто-то захотел быть поэтом или златоустым оратором, или харизматичным политиком, то он им и будет. Это не зависит ни исключительно, ни прежде всего от желаний личности. Подобно тому, как и женщина, желая быть красивой, к сожалению, не похорошеет только от одного желания.

6

Учитывая сказанное, я склонен заменить в tertiumcomparationis «древо жизни» на «ДРЕВО НАШИХ ТЕХНОЛОГИЙ». Это дерево всегда развивалось таким образом, что сначала создавались образцы. После них шли первые КОНКРЕТНЫЕ ПОПЫТКИ, и только потом появлялась фаза таких усовершенствований «продукта», где уже без сильного теоретико-математического вклада нельзя было обойтись. Я уже несколько десятков лет настойчиво пишу о том, чтобы мы старались догнать и даже перегнать Природу как Конструктора, и хотя мой голос, как писк мыши под метлой, не разносился далеко, но именно в указанном мною направлении начало устремлять свои современные побеги «древо технологий». Как живое дерево к Солнцу, так и наши технологии даже без внимания к моим советам направились в сторону природы: биотехнология с генной инженерией и микрохирургией клонирования, трансгенные трансплантации и даже целые созданные виды организмов. Однако я не намерен заниматься самовосхвалением потому, что если б ни меня, ни моих прогнозов вообще не было, все пошло бы так же. Да, я предвидел, но этим предвидением de facto ничего не сделал, так что те люди, которые реализовали мои «замыслы будущих действий» и реализовывают их по-прежнему, не имеют ни малейшего понятия, что кто-то предвидел их начинания.

Впрочем, и это лишь «попутное» отступление.

7

И здесь, где для tertium comparationis было взято дерево расцветающих и ветвящихся ТЕХНОЛОГИЙ, появилась вполне заметная на первый взгляд принципиальная разница между по-прежнему напрасно преследуемой «ментальной технологией», то есть технологией создания машинного интеллекта, и действием человеческого мозга. А происходит это потому, что до самолета был китайский бумажный змей, до космического челнока американцев были фейерверки, до автоматической линии (конвейера под присмотром компьютера) был ручной труд от палеолита до слесарного ремесла и кузнечного дела, а до компьютера были только счеты, затем усложнившиеся до арифмометра, но никакого технического следа имитации разумной жизни хотя бы муравьев или мух не появилось. Мы не умеем инженерно подражать тому, что не следует из результатов исследования конструкции! Мы не знаем, ни как и откуда берется сознание, ни где рождаются наши мысли, ни как понятия превращаются в предложения языка, но скромные попытки механизации вместе с усилиями обучения машины печатанию диктуемого текста дают такие результаты, что рентгенолог предпочитает сам (или диктуя стенографистке) делать описание рентгеновского снимка, чем потом исправлять текст, напечатанный компьютером с самой лучшей программой. Это так, но это совсем не означает, что так должно быть. Уже были отрасли во главе с атомной физикой, в которых теоретический скачок через невежество, невозможный путем малых шажков, оказался и возможным и необходимым — и дело дошло до желаемых, и нежеланных успехов. Но о «многообразии возможных искусственных интеллектов» поговорим, может быть, в другой раз.

Emotional Quotient

Эссе написано в августе 1997 г.


1

Роботы из фильмов science fiction способны по-настоящему говорить (разговаривать), но, как правило, их голос не похож на человеческий, аффектно модулируемый. Чаще всего они говорят «деревянным голосом», за исключением «андроидов», то есть очень похожих на человека «псевдороботов», таких как мистер Спок в сериале «Star trek».

2

Вопреки мнению некоторых, эти безаффектно произносимые слова не представляют собой режиссерский прием, который должен помочь зрителю отличить человека от големоподобной Emotional Quotient [Наделенная искусственным интеллектом — по названию серии компьютеров в фантастическом эссе Станислава Лема «Голем XIV», в котором так объясняется название: GOLEM — General Operator, Longrange, Ethically Stabilized, Multimodelling — Генеральный управитель, дальномыслящий, этически стабилизированный, мультимоделирующий (англ.); или там же — GOLEM — Governement’s Lamentable Expense of Money — прискорбная трата денег правительством (англ.). Само слово «голем» — древнееврейского происхождения, на иврите означает «эмбрион». В Талмуде термином «голем» определяются незавершенные предметы и существа, не готовые или не приступившие к выполнению своей функции. Слово «голем» впервые встречается в Библии (ВЗ, Пс. 138:16, «зародыш» в синодальном переводе). В других трудах сказано, что человек способен создавать живых существ из глины — големов. Первым големом, пока Бог не вдохнул в него жизнь, был Адам. В Талмуде содержится ранний вариант легенды о Големе как о человекоподобном существе, созданном искусственно, посредством магического акта. Известны и другие легенды о Големе, послужившие материалом для большого количества литературных произведений, самые известные из которых — «Франкенштейн» (1818 г.) М. Шелли и «Фауст» (часть 2, 1831 г.) И.-В. Гете. Наиболее полно легенда представлена в романе «Голем» (1915 г.) Г. Майринка] машины. Дело в том, что кроме интеллектуально осмысленной жизни мы имеем еще и эмоционально обусловленную. И в последние годы эта «эмоциональная жизнь» стала усложнять дело тем, кто стремится сконструировать «искусственный интеллект». До сих пор в тестовых экспериментах, где применяется «тест Тьюринга» в его классической форме, то есть в ситуации, когда человек, объясняющийся с КЕМ-ТО, должен решить, говорит ли он с другим человеком или с «мертвой имитацией» (скажем для упрощения — с компьютером), вся беседа сводится к написанию, а точнее, к выстукиванию вопросов либо ответов на клавиатуре устройства, соединенного с «этим другим», который также не может увидеть собеседника, потому что тот тоже лишь выстукивает тексты на клавиатуре. Типичные эксперименты такого рода уже в зародыше снимают вопрос, участвуют ли эмоции в происходящем разговоре или нет. Хотя в тексте, где нет и следа живого собеседника, можно было бы имитировать (модуляциями текста) приливы или отливы эмоций, которых «вообще в действительности нет». Этот аспект начал все больше беспокоить практиков и теоретиков Artificial Intelligence. Прежде всего, суть в том, что такие АФФЕКТЫ, ЭМОЦИИ, ЧУВСТВА дополняют, отрицают или даже противоречат осознаваемому состоянию (не только наяву: эмоциональные переживания порой настигают нас и во сне. Но благоразумие и чувство меры заставляют меня не касаться этой сферы, поскольку эмоции, переживаемые во сне, далеко не всегда соответствуют событиям, которые произошли бы наяву). То, что я отметил в скобках, имеет значение и в проблеме «возможности моделирования эмоций»: если когда-нибудь (во сне или после приема наркотиков, например) случаются вызванные аффектами ощущения, для которых в «нормальной действительности» нет способа определить их «нормальность», это свидетельствует о том, что эмоции могут отделяться от переживаемых «сюжетов» (происшествий). Жизнь, состоящая из осознания происходящего, — отдельно, а жизнь, устанавливаемая посредством потока эмоциональных состояний, — отдельно. Обычно обе между собой переплетаются, и даже тесно связаны. Нормально — обрадоваться при встрече давно не виденного друга. Нормально — сожалеть при известии о случившемся с ним несчастии или о его смерти. Нормально — рассмеяться, когда мы видим, что кто-то садится на сковороду с яичницей с помидорами. Нормально — почувствовать страх, переходящий в панику, когда тормозная педаль автомобиля, на котором едем именно мы, проваливается «до упора», а машина вот-вот врежется в другую или упадет в море. Кроме того, нам многое известно об особенностях проявления эмоционально отчетливых состояний. Нам известно, например, что в компании человек смеется гораздо охотней, когда смеются остальные (и поэтому в фильмах для зрителей-истуканов, плохо понимающих, когда нужно смеяться, а когда нет, записаны залпы смеха «в нужных моментах»). (Впрочем, не каждый склонен поддаваться таким записанным «командам рассмеяться»: я, например, избегаю их в TV, так как не желаю присоединяться к кругу людей, не знающих, когда надо смеяться, и надо ли вообще. Но это было небольшое отступление.)

3

Недавние исследования доказывают, что чувства, выражаемые мимикой и «языком тела» («Kцrperpsrache»), часто бывают притворными (симулированными). Этому нас учит savoir vivre [Житейская мудрость (фр.)] (например, мы стараемся не показывать огорчения при виде ужасно надоедливой тетки, которой вчера наврали по телефону, что сегодня надолго уезжаем). А для актера или актрисы профессиональная имитация переживаемых чувств, определенных именно разыгрываемой ролью, — дело обычное и необходимое в этой профессии. (Теперь «в моде» эротические сцены поцелуев, начинающихся с обоюдного открытия губ, будто бы герои намереваются слизать остатки яства и бактерии с зубов и горла целуемой особы, но этот обычай упрощает «разыгрывание» страстных поцелуев, поскольку, кроме вклеивания открытых губ в губы, больше ничего не требуется исполнить. Это также было лишь отступлением.) Гаммы чувств, выражаемых мимикой, безмерно богаты. Впрочем, «типичная сигнализация» не ограничивается только лицом. Каждый нормальный человек, говоря по телефону, хоть и не видит собеседника, но рефлекторно производит движения телом и рукой так, что создает смысловой, прежде всего эмоционально, аккомпанемент разговора.

4

Умение имитировать чувства, определяемые ситуацией (например, по семейной традиции, по savoir vivre и т. п.), дана людям в очень разной мере. Одни могут идеально «играть» непереживаемые внутренне чувства, другие хуже. Я, например, «играю» очень плохо, и мне трудно встретить сердечной улыбкой непрошеного гостя, особенно помешавшего работе. Исследования, проводимые с помощью полиграфа, то есть детектора лжи, сводятся к одновременной записи на бумажных лентах давления, пульса и электрической сопротивляемости кожи. Эти данные используются в криминалистике, но не дают верного на 100% заключения (говорит испытуемый правду или лжет), так как, с одной стороны, существуют невротики, ни в чем не виновные, но бурно реагирующие на раздражающие вопросы, хотя и не имеют отношения к следствию, а с другой стороны — попадаются серийные убийцы и насильники, которые проявляют трезвую и нейтральную безразличность. Если мы добавим к этому особые возможности, прежде всего творческие (но не только), которые усиливаются или ослабевают в зависимости от переживаемых духовных состояний с начальным аффектным компонентом, то есть если к коллективу хороших актеров мы добавим художников, творческих ученых, помешанных фанатов, созидателей и т. д., — обнаружится лишь наша полная беспомощность перед задачами, которые ставят себе люди, намеревающиеся создать искусственный интеллект: как оснастить компьютер-интеллектуал (насколько таковой удастся сконструировать) программами эмоционального реагирования? Дело в том, что для того, чтобы пережить эмоции, нужно понять, что пережить их следует… Это не обычный circulus in explicando [Порочный круг при споре (лат.)], поскольку набитой сеном шкуры льва не испугается тот, кто заранее знает, что это не живой лев, а лишь чучело. А вот компьютер Deep Blue, который поставил мат Каспарову, не знал, что играл в шахматы и что выиграл партию: эмоции испытывала лишь одна сторона (Каспаров). Из литературы, признаний, мемуаров, а также last but not least из собственного опыта я знаю, что находиться в депрессии, переживать какое-то горе или потерю и поражение и одновременно писать, ударяя струей юмора, не очень-то возможно. Дополнительные эмоции, однако, не являются тем же, чем служит шпора для коня или допинг для атлета: тот, кого разрывает от смеха, как говорится, не слишком предрасположен к созданию замечательной юморески.

5

Несчастье компьютеров в том, что им «абсолютно все равно». Компьютеры американского космического челнока, что был разрушен взрывом после старта (о нем есть книга Ричарда Фейнмана [Richard Feynman], уже и на польском языке), в то время, когда корпус со всем экипажем падал в океан, ничего не знали, не понимали и не думали, и в те же последние секунды астронавты готовились к смерти.

С одной стороны, неизвестно, что нужно сделать, чтобы компьютер мог испытывать эмоции, а с другой — все чаще раздаются голоса по поводу того, что лишенный чувственных состояний интеллект не может быть полноценным. Некоторые идут дальше в противопоставлениях: говорят, что не только мозг является главным «переживателем» аффектов, поскольку ему необходимо тело, которое может дрожать, потеть, и бьющееся сердце, и давление крови и т. п. (В этом я, правда, не уверен, потому что люди с поврежденным позвоночником, то есть парализованные, не способные двигаться, могут, однако, переживать чувства.) Следует только опасаться, что устройство с похожей внутренней структурой и степенью слаженности и снабженное датчиками органов чувств, как наш мозг, сможет не только демонстрировать чувства, как ловкий симулятор-марионетка, но и переживать их. Впрочем, эта область очень неясна, поскольку мы знаем, что животные, особенно млекопитающие (например, собаки, кошки или обезьяны), переживают чувства от наивысшей радости до глубокой подавленности, хотя ни одна собака и ни одна кошка ничего нам не говорили об этом, и наши познания обусловлены лишь наблюдением за их поведением. Поэтому мы знаем, что эмоции эволюционно определили возникновение человеческого интеллекта и что они связаны и спаяны с ним еще плохо изученным, но очень сильным образом. В настоящее время в американских трудах пишут об EQ, Emotional Quotient [Показатель эмоциональности (англ.)], но измерять его по какой-либо шкале мы не умеем, в частности потому, что: А) при «аффектометрии» речь должна идти об n—размерности, так как имеется множество чувственных состояний и их индивидуальных нюансов; и Б) эмоциональные состояния можно имитировать чисто внешне (иначе не удалось бы отличать хороших актеров от людей, лишенных всякого актерского таланта; я сам принадлежу, надо признаться, к этой последней подгруппе неспособных имитаторов чувств, в действительности не переживаемых). Понятно, что поднятая проблема по многим направлениям выходит за рамки этой статьи: в последнее время обнаружили, например, что смех совсем не должен быть «действительно веселым». В частности, об этом писал в своих новеллах Витольд Гомбрович (Witold Gombrowicz). Но это уже такие области, до которых, пожалуй, и в приближающемся двадцать первом веке компьютерное моделирование не допрыгнет…

6

В то время, когда неблагоприятные влияния «отрицательных» настроений (или чувств) существуют и хорошо известны и понятны как факторы, тормозящие интеллектуальные способности, в первую очередь творческие (жалость, грусть, депрессия — чувственные эффекты несчастья), все еще является загадкой влияние факторов, окрашенных дополнительными аффектами, на созидаемое. Мне кажется, что способности человека, которые соответственно запрограммированный компьютер способен успешно имитировать (от проведения математических операций до разыгрывания «ограниченных неизменными правилами» конфликтных ситуаций типа игры в шахматы), вообще функционируют при минимальном участии эмоций. Зато такие способности могут оказаться очень существенными и эффективными факторами в достижении цели par excellence [В особенности (фр.)] вне творческой сферы. Но дело, правда, не обстоит так, что чем «сильнее хочется» достигнуть цели, тем успешней она достигается: создание значительных произведений, a fortiori [Тем более (лат.)] «шедевров», напрямую не зависит от усиления волевой составляющей предпринятого действия. Так же и фактор, сильно насыщенный аффектом, а именно АМБИЦИЯ, напрямую не вносит постоянного вклада в получаемый эффект. В противном случае, чем большие амбиции были бы, например, у графомана, тем ближе он был бы к трону на Олимпе.

Дело, однако, обстоит таким образом, что эмоциональное состояние дает нечто большее, нежели просто «выгодное стартовое положение» для умственного труда. Все эти неразрешенные проблемы происходят оттого, что в естественной эволюции не действует специальная активность, должная известить человека (например, творца), КАК он сможет справиться с поставленными миром либо им самим задачами. Это значит, что мы умеем с ними справляться, но необязательно узнаем в случае или успеха, или поражения, КАК ЭТО ПРОИСХОДИЛО в голове. Ибо эволюция, по мере возможности, исключает (вытесняет) умственные поступки, в том числе психические, а может быть, особенно психические, и осознание всяких методов (алгоритмов?) поиска. Следует, впрочем, отчетливо сказать, что вклад эмоциональных факторов в осуществление умственно плодотворных действий очень разный у разных людей (Si duo faciunt idem, non es idem [Когда двое делают то же самое, не получается то же самое (лат.)]). Кроме того, специалист, преуспевающий в некоторых интеллектуально весомых видах деятельности, может быть средних способностей в другой области, и эффекты предпринятого усилия менее успешны либо вообще безрезультатны. И снова: МЫ НЕ ЗНАЕМ, какую стимулирующую роль играют эмоции. Интуиция, как мы ее понимаем, сама не является эмоцией, но может основываться на эмоциях, и, например, возможно, что такой эмоционально ангажированный математик-«исследователь», как Ферма (Fermat), мог посчитать, что доказал свою «великую теорему», но только ему не хватило места для записи хода решения (ибо, если давление эмоционального «триумфа» высоко, легко ошибиться, недооценив как будто бы несущественные препятствия). Поскольку мы уже знаем, что не все удастся разгрызть существующими алгоритмическими методами (включая алгоритмы биологического происхождения), здесь рекомендуется скорей всего обдуманное чувство меры, чем ура-оптимизм…

Компьютерная опека

Эссе написано в сентябре 1997 г.


1

Прежде чем перейти к теме данного эссе, скажу, оглядываясь назад, что мне неоднократно, в том числе и в произведениях science fiction, удавалось предвидеть будущие изобретения и открытия, их возможное влияние на земную цивилизацию. И хотя это мне удавалось, но на примере «этикосферы» покажу, как, будучи правым, я ошибался и потому был похож на стрелка, попадающего в цель, но не слишком метко — не в десятку, а в девятку или близко к тому. Подчеркиваю, что разукрашенные моими рассуждениями и представленные сюжетными схемами фантасмагории и не должны были быть беллетризированными проповедями. Это значит, что я вовсе не старался нарисовать какое-нибудь «настоящее будущее», а, как покажу ниже, лишь пытался представить, что еще может предпринять цивилизация, достигающая высшей степени развития, дабы не погибнуть или не уничтожить себя. То, что я сумел придумать, было результатом поиска каких-либо техноподобных решений, причем для меня очень важно видеть их осуществимость, даже если они похожи скорее на волшебное преодоление угрожающих обществу опасностей — и не вымышленных, а надвигающихся либо уже отчасти присутствующих, таких, например, как гроза, которой нельзя противостоять традиционными методами, как не может полиция вместе с армией остановить извержение вулкана или землетрясение. Как известно, некоторая часть великих глобальных угроз спровоцирована технологической деятельностью цивилизации, например в результате химических реакций повышается температура окружающей среды, что вызывает таяние ледников и небезопасное перемещение огромных масс атмосферы. Известно также, что существуют планы противодействия вредным технологиям — сберегающие технологии, но так как стоимость вторых должна заставить раскошелиться владельцев первых, то стремления к такой спасительной стабилизации не наблюдается. Я не думал о том, что великие цели должны потянуть за собой огромные расходы, скорее ошибочно пренебрегал конечной связью инновационных инвестиций с инвестициями капиталов, поскольку предполагал, что человечество не будет безразличным к результатам действий, угрожающих самому его существованию. Ведь никто, с аппетитом поглощая печеную утку с яблоками, не глотает при этом вилку или нож. Поэтому я полагал, что то же самое происходит и с важнейшими земными ценностями. Однако когда поглощение утки опосредованно, но тесно связано с проглатыванием ножа соседом или, будем менее метафоричны, когда любви обжоры к болезненно ожиревшей гусиной печенке не мешает знание о мучениях гусей, дело неприятно осложняется: уже не действует принцип «не делай другому то, чего не желаешь себе». Но это неубедительно, поэтому хочу представить, как я придумал некий спасительный для общества технологический проект и как он начал исполняться в действительности. Я лишь добавлю, что китайцы, словно дети, запускавшие воздушных змеев, не имели и не обязаны были иметь представления о давлении воздуха, которое, в сущности, и делает возможным не только полет змеев, но и полет самолетов, перевозящих по несколько сот человек с континента на континент. Иногда практика, даже игровая, опережает теорию, а иной раз теория, как в случае с водородной бомбой, опережает практику. Но к делу.

2

В романе «Осмотр на месте», начатом в 1970 году и законченном и изданном в 1982 году, есть такие слова: «Любое общество, завладевающее силами Природы, подвержено бурным потрясениям. Желанное благосостояние влечет за собой нежелательные последствия. Новые технологии открывают перед насильниками новые возможности и перспективы. И начинает казаться, что чем больше власть над Природой, тем больше деморализация общества, и это правда — до определенной границы. Это вытекает из самой очередности открытий, то есть из того факта, что легче перенять от Природы ее разрушительную мощь, чем ее благосклонность. И как раз потенциал разрушения становится желанной целью. Такова новая историческая опасность…»

Вымышленные герои моей книги, энциане, посредством нанотехнологии приступили на своей планете к ОБЛАГОРАЖИВАНИЮ среды так, чтобы она стала для них абсолютно надежным опекуном. «У нас, — говорит ученый энцианин, — это прежде всего синтез новых твердых тел и новые методы контроля над ними… Таковы два столпа нашей цивилизации. Их симбиоз мы называем этикосферой». Речь идет о «молекулах добра, или шустрах», действующих таким образом, чтобы никто не мог сделать ближнему то, что тому неприятно: переехать на дороге, избить, а также убить себя самого, разбить свой экипаж о бетонный столб и т. д. Дальше он говорит: «Спасительным поворотом становится создание глобальной системы знаний, доступных без всяких ограничений — но уже не живым существам, ибо ни одно из них не справится с этой громадой». (Добавлю: это видение всеинформационного современного Интернета.) Но здесь снова слова из романа: «Любая из отдельно взятых пылинок, какими являются шустры, ничуть не универсальна, зато универсальны все они вместе взятые. И эта их универсальность (спасательная. — С. Лем) доступна каждому, если появится такая необходимость… Это ее могущество можно призвать на помощь в любую минуту, как джинна из сказки. Но никто не в состоянии сделать этого сам, непосредственно — такое (то есть помощь. — С. Лем) позволено только шустрам! Тем самым никто не может использовать этого невидимого колосса против кого бы то ни было…»

Шустры существуют в книге как продолжение непоколебимости законов природы. Согласно этим законам, нельзя взять энергию из ничего и нельзя превысить скорость света. «Этикосфера» же способствует тому, что нельзя никого мучить, убивать, лишать свободы, похищать против его воли, нельзя также причинять вред какому-либо обществу на планете, и даже стихийным силам шустры пытаются оказывать спасительное сопротивление, например наводнению… Роман насыщен попытками «перехитрить шустров»: чтобы можно было похищать, убивать и т. п. Но хватит об этом. Если кто-то хочет больше узнать о способах действия шустросферы, пусть (хоть и напрасно, потому что по-польски ее никто не переиздавал со времен страшной ПНР) поищет книгу в антикварных магазинах или заглянет в переводы, например немецкие или русские (их всегда можно приобрести за границей).

3

Никакой «этикосферы» при господстве Билла Гейтса и его империи (Microsoft), конечно, нет. Это сказки, пустая фантазия. Но ее зачатки можно обнаружить уже теперь. Первый полет над Ла-Маншем закончился приводнением, но через сто лет уже можно было одним махом облететь земной шар. Хотя и этикосфера таит в себе опасности, которые трудно предотвратить полностью; я дискутировал об этом с немецкими специалистами по информатике и психологами несколько десятков лет назад, перед введением в Польше военного положения, но у нас в стране никто не заикнулся о таких перспективах. Сейчас уже появляются (разумеется, опять-таки не у нас) первые ростки сберегающих технологий, кажущиеся предвестниками «этикосферы» и «шустринного облагораживания среды». В каком виде?

4

Например, в виде управляемых компьютерных систем, размещаемых на обочинах автострад, посылающих сигналы приближающимся автомобилям (для водителя они могут быть невидимы и неощутимы). Эти сигналы воспринимаются маленькими приемниками-компьютерами, установленными в каждом автомобиле, не позволяют ни одному транспортному средству, снабженному такими приборами (их наличие могло бы стать обязательным, как, скажем, наличие тормозной системы), превысить скорость, предусмотренную на этом участке дороги. Никакие гонки и обгоны не были бы возможны, а поскольку невидимый приказ повелевает двигаться, например, со скоростью пешехода, то автомобиль «послушается», хотя бы водитель даже съел руль, но спецтранспорт (полиция или скорая помощь) не должен иметь подобной системы. Уже существуют приборы, проверяющие, не пьян ли водитель, нет ли в крови алкоголя, но оснащение ими автомобилей не является обязательным для производителей. Уже изобретены датчики, следящие за тем, не засыпает ли водитель (например, контролируя опускание век), и этим контролем занимается миниатюрный бортовой компьютер, который направит автомобиль с засыпающим водителем на обочину и остановит. От противоугонных систем просто рябит в глазах, но и ворам, и экспертам известно, что для каждой есть свой способ взлома. В Саудовской Аравии (как я слышал) эти системы дополняются радикальным отрубанием руки ворам, что якобы помогает. Однако звуковой сигнал тревоги может дореветься до разрядки аккумулятора, автомобиль же можно за заднюю часть отбуксировать и при заблокированной коробке скоростей. Значит, когда пассивные способы охраны окажутся напрасными, на помощь должна прийти активная защита, отдельные примеры которой есть в моем «Осмотре на месте». Так, автомобиль может заполниться молочным непрозрачным дымом при попытке постороннего лица завести его. Уличный телефон-автомат может как следует дать в лоб тому, кто захочет его ограбить.

Впрочем, хватит примеров. Мы все же говорим не о «молекулах мордобития» или «мстителях», а о «шустрах», атомах этики. Подобные системы защиты начали сейчас двоиться, троиться и множиться далее с тех пор, как компьютерно-сетевая связь с банками, с брокерами, с кассами, с концернами и с холдингами поглотила миллиардные инвестиции, с тех пор, как оказалось, что один англосаксонский сопляк, перебрасывая миллионные денежные суммы с континента на континент, может организовать банкротство целого консорциума. Здесь бы уже понадобились программы, действующие согласно известному правилу Ленина, что хорошо доверять, но лучше проверять. Разумеется, software, используемое для контроля, тоже должно быть защищено, и здесь на нашем пути разочарований и удач, оказывается, что мы вступаем в regressus ad infinitum [Сползание к бесконечности (лат.)] все более совершенных систем контроля. Впрочем, в «Осмотре на месте» были показаны не только позитивные стороны «облагораживающей среду этикосферы». Она должна принести и серьезные негативные последствия. Если б не было бронированных касс, не стало бы и кассиров. Это поймет даже ребенок.

5

Во Львовской гимназии у меня был одноклассник, богатырь-толстяк, который охотно угощался нашими завтраками, съедая, что получше, например окорок или фрукты, поэтому я достал большое красное яблоко, взял отцовский шприц и через проколы, как только мог, вытянул из яблока сок и заменил его раствором кухонного мыла, а во время перерыва наблюдал, как этот одноклассник, весь в пене, полощет рот под водопроводным краном. Видимо, мысль об обеспечении безопасности пищи преследовала меня уже тогда, и здесь я вспоминаю об этом не только ради пустой забавы, поскольку наряду с похищениями, угрозами убийства похищаемых и прочих случаев шантажа, частыми стали, например в Германии, попытки вымогательства многомиллионных денежных сумм под угрозой отравления консервированного продовольствия в супермаркетах (майонезов, приправ, компотов и т. п.). Уже много лет используются миниатюрные приборчики, поднимающие тревогу, когда кто-либо пытается вынести из магазина самообслуживания одежду, скажем, носки, но и эти сигнализаторы трудно занести в «предшустринную» коллекцию. Также используются электронные браслеты, которые приговоренные к их ношению не могут снять, а на полицейском компьютере постоянно фиксируется местонахождение поднадзорных.

Человеческая техноэтическая изобретательность вынуждена бороться с человеческими же пороками, а потому одного-единственного совета здесь быть не может. Тем не менее уже можно заметить зачатки, едва заметные «рожки» мира, находящегося под охраной, надзором и опекой множества компьютеров. Пока мы не замахиваемся ни на компьютерократию, то есть на общественный строй под властью управляющей машины (machine a gouverner), каковую возможность вывел из кибернетики Винера (Wiener) французский доминиканец отец Дюбарле (Dubarle) в статье, опубликованной в «Le Monde» в 1948 году, ни на наномашины Дрекслера (Drexler), предназначенные для творения всюду добра. Однако подождем. Корпорация Intel уже производит образцы чипов в сто раз меньших, чем самые миниатюрные сегодня, с тысячекратным увеличением битового объема, при этом вычислительная производительность должна возрасти скачкообразно, а это сотворит из компьютера Deep Blue что-то вроде автомобиля Формулы 1 по сравнению с самокатом. Кроме того, Биллу Гейтсу угрожают консорциумы (целых три восстали против него), но суть вот в чем. Гейтс хотел, чтобы около 40% домов и фирм в США, оборудованных компьютерами, подключенными к Интернету через модемы, отказались от компьютеров. Компьютеры являются наиболее дорогой частью оборудования, необходимого для сетевого серфинга. Каждый имел бы у себя только клавиатуру и модем для доступа к сетевым компьютерам и операционным программам. Мысль такова: не каждому нужна собственная электростанция, потому что достаточно подключения к сети, несущей электроток. Но поскольку Краковская электростанция очень ненадежна, у меня в саду есть собственный электрогенератор, необходимый потому, что мой дом часто посещают для интервью зарубежные телевизионные группы.

Итак, Билл Гейтс хотел сделать использование Сети дешевле. Но его идее была противопоставлена идея, еще более дешевая в осуществлении. Согласно концепции Гейтса, остается нужным монитор, а противники-конкуренты сказали: необязательно. Более чем в 60% американских домов есть телевизоры, которые могут играть роль монитора, а вместо клавиатуры достаточно консоли с парой кнопочек: на экране телевизора будут высвечиваться адреса программ (банки, бюро путешествий и т. д.), а хозяин только укажет, к примеру при помощи недорогой мышки, что ему нужно. Может быть, понадобится лишь купить или взять напрокат модем… Разница в цене между тем и другим решением составляет добрых несколько сот долларов.

Впрочем, эти сражения на рынке электронных услуг оставляют меня равнодушным, но, во всяком случае, думаю, что зачатки этикосферы уже можно заметить.

Итог

Почему я смею считать управляемые извне ограничители скорости, либо «предотвращатели» проноса в самолеты оружия (металла) в аэропортах («ворота» на таможне), или «запрещатели» поездки пьяного водителя «предвестниками» «этикосферы»? Да потому, что повсеместно нас без нашего согласия начинают окружать устройства, ограничивающие личную свободу и при этом подменяющие индивидуальную ответственность за поступки. Мы постепенно попадаем под опеку компьютерных систем, которые мнимо увеличивают радиус действия свободы, а в сущности (будто бы для нашего благополучия) — ее ограничивают. О так называемом информационном потопе (information glut) нужно будет написать отдельно.


Врезка: Компьютерная тюрьма

…В книге «Осмотр на месте» два десятилетия назад я писал о пошаговом, достигаемом при помощи технических инноваций, обеспечении «разумности» среды обитания. При этом я пошел до конца, то есть постарался представить себе уровень цивилизации, развитой настолько, что она опекает живущих в ней людей идеально и безаварийно. Для этого я выдумал так называемые «шустры», которые предотвращают любые катастрофы, оздоравливают среду, исключают возможность актов агрессии одних людей против других. В упомянутой книге я выдумал вездесущие, активизирующиеся в случае необходимости предохраняющие средства, которые формируются из огромных микромолекулярных туч.

К счастью, еще не созданы электронные системы, развитые до такой степени…

В романе происходило противоборство между растущей агрессией людей в некоторых ситуациях (например, во время дальних полетов на аэропланах) и устройствами уничтожения агрессивности. Об этом сегодня уже говорят и даже внедряют в жизнь первые проекты инструментальных барьеров, целью которых является исключение опасного поведения на борту самолета…

Мы уже начинаем приближаться к видению такой цивилизации, которая как целостная среда становится умнее своих обитателей.

Разнообразная и многосторонняя молекулотронная опека (в романе я назвал ее «шустросферой») может оказаться назойливой до такой степени, что будет напоминать современную тюрьму, очень стерильную, но со строгим режимом.

Фрагмент статьи, опубликованной в еженедельнике «Przekroj», №08/01, название — переводчика.

Борьба в сети

Эссе написано в октябре 1997 г.


1

Когда Билл Гейтс обдумывал планы использования кабельного телевидения для овладения Интернетом, на информационном рынке у него появился соперник в лице группы крупных консорциумов, готовых гораздо быстрее и дешевле сделать то, что Гейтс собирался предложить пользователям Сети.

Гейтс планировал соединить телевизионную технологию с сетевой, основываясь на том, что около 40% американских семей имеют компьютеры (типа РС), а 65% — подсоединены к кабельному телевидению. Концепция предполагает сделать излишним владение компьютером, подсоединенным к сети. В отличие от Microsoft «кабельные союзники» предлагают еще более дешевым способом радикально упростить способ пользования сетью. Фирма WEB TV Service предлагает пользователю приобрести специальное оборудование на сумму примерно 200 долларов при ежемесячной абонентской плате в размере 20 долларов. В свою очередь фирма Worldgate обеспечивает увеличенную скорость передачи до 200 тысяч битов в секунду (в четыре раза быстрее, чем самые быстрые модемные соединения) по обычным телефонным проводам. При этом пользователю Worldgate вообще не нужен компьютер: монитором служит экран телевизора плюс консоль, которая позволяет пользоваться сетью даже без компьютерной клавиатуры. Переработка данных (то есть вся работа, выполняемая компьютером) происходит не дома у владельца телевизора, а «на другом конце» — у кабельного оператора. На экране телевизора высвечивается «меню» и можно без всякой «мышки», просто пальцем, выбрать то, что нужно (например, бюро путешествий). Эти изменения ведут к снижению стоимости до 12 долларов в месяц. Таким образом, на информационном рынке США все больше и больше расширяется поле различных схваток.

2

Появились модемы с большой битовой пропускной способностью. Благодаря техническим усовершенствованиям увеличилось число каналов передачи. Можно иметь у себя клавиатуру без локального компьютера, при этом данные с клавиатуры по беспроводной связи передаются на «виртуальный компьютер», местонахождение которого даже и знать не нужно. Нелегко разобраться в возникающем хаосе, потому что ведущую роль играют не столько новые информационные технологии связи, сколько капитал, понимаемый (квантифицируемый) в виде стоимости. Выигрывает то, что быстрее и дешевле. (Впрочем, уже давно замечено, что стоимость почти любого вида электронных устройств постоянно падает).

В то же время отказ от домашнего компьютера может иметь и минусы. В отличие от телевизионной технологии WEB’а, которая обеспечивает доступ к «удаленному» компьютеру, по технологии Worldgate пользователь не может у себя дома производить какие-либо действия подобные data processing. Домой приходит относительно ограниченный спектр данных типа «видео», и только простые приказы могут быть переданы в противоположную (принимающую) сторону. Несмотря на все эти новшества, Microsoft не боится роста количества проблем на рынке. Потому что информационный рынок в США и широкий, и емкий, то есть на нем есть спрос и на обычное развлечение, и на большие вычислительные мощности. Во втором нуждается не только большой бизнес, но и различные научно-исследовательские институты, университеты и т. д. Это происходит еще и потому, что все чаще и все более эффективно экспериментальные данные лабораторий перемещаются в имитационные системы, каковыми являются (и должны быть) компьютеры, имеющие большие вычислительные мощности. Три самые большие компании, производящие «чипы», объединили свои усилия для создания супермощных процессоров. Федеральные лаборатории должны приступить к работам стоимостью 250 миллионов долларов, которые позволят электронным молохам производить элементы (чипы) в тысячу раз большей битовой емкости (=памяти), чем самые лучшие сегодня. Созданные таким образом микропроцессоры должны позволить компьютерам работать в сто раз быстрее, чем сейчас. Тем самым компьютеры, которые будут использовать дети для игры или для изучения арифметики, могут стать более мощными, чем суперкомпьютеры 80-х годов. Эксперты из «силиконовых долин» говорят, что никто не может выйти из «гонки на скорость», потому что это было бы равнозначно краху. В то же время специалистам известно, что это состязание, по-прежнему ведущееся методом «top-down», то есть литографическим «рисованием» контуров (логических вентилей) на кремниевых пластинах, должно закончиться в 2007 году: дальнейшая миниатюризация на этом пути будет невозможна. Говорят, что тогда будет осуществляться дальнейшая эволюция методом «bottom-up», то есть нужно будет уже обратиться к логике, базирующейся на молекулярных элементах, к вентилям, «строящимся» методами химии и атомной физики, а затем появится еще не тронутый логикой простор квантовой кинематики…

3

В последние годы удвоение вычислительной мощности происходило каждые восемнадцать месяцев. Большие коллективы федеральных организаций при поддержке промышленности потратили на эти работы 800 миллионов долларов. Промышленность пытается использовать мнимый парадокс электронной технологии: чем меньше процессоры, тем они более производительны (так как расстояния между электронными элементами все короче). Новейшей технологией является EUVExtremeUltraviolet, ибо речь идет об использовании наиболее обещающего светового метода — «ультрафиолета» коротких волн. Вся эта, обрисованная здесь в нескольких предложениях, проблематика очень сильно задействовала мощь капитала, прежде всего в США.

4

Восемнадцатимесячный интервал называли также «законом Мура» (Moore). Этот «закон» имел силу в течение трех десятилетий. Недавно, однако, корпорация Intel заявила о технологическом перевороте, который отменяет «закон Мура». Как говорят, сейчас можно будет удваивать объем памяти «чипа» в течение девяти месяцев или даже быстрее. 64-мегабитовая версия RAM (при покупке в количестве 10 тысяч штук) будет стоить 29,90 доллара. Такие процессоры могут быть использованы в часах, телевизорах, машинах и других приспособлениях ежедневного пользования, перечень которых постоянно расширяется. Так, например, емкость электронных диктофонов возрастет в четыре раза. Инженеры соревнуются в предположениях, что еще станет областью компьютерного вторжения: видимо, я все-таки не полностью одинок в мире как автор эссе о расширяющейся компьютерной опеке, так как Дан Хатчесон (Dan Hutcheson), президент фирмы-консультанта в Силиконовой долине в США заметил: «Мы рискуем произвести такое количество технологических мощностей, которое мир еще не в состоянии вобрать в себя». Однако он понимал дело иначе, чем я. Транзистор, основной элемент хранения информации на «чипе», помнит одну цифру. Современные «чипы», которые выпускает Intel, могут содержать в себе 32 миллиона транзисторов. «Закон Мура» предусматривал, что если возрастает мощность процессоров, то их стоимость соответственно падает; так, если один транзистор в середине 60-х годов стоил 70 долларов, то сейчас его можно купить за одну миллионную часть цента… (В скобках добавлю, что в одном из рассказов я писал о «необычайно мудром компьютерном песке», имея в виду вышеуказанный порядок уменьшения стоимости…) По своей сути «закон», который я привел, сохранял свою значимость в течение 32-х лет, когда от миникомпьютера мы перешли к PC (персональному компьютеру) и до сегодняшнего дня, когда «чипы» оказались на «всех электронных фронтах» жизни. Актуальным нововведением является «моментальная память» (flash memory), основанная на возрастающей (фрагментарной) «загрузке» логических элементов (вместо пары «стакан полный — стакан пустой» может также быть «на две трети полный — на одну треть пустой»). Так появляются четыре разных состояния, соответствующие двум битам. Возможностей фрагментирования может быть и больше.

5

Однако я должен заметить, что никакая максимализация скорости вычислений и никакое увеличение объема памяти при сохранении принципов hardware и software никогда не приведут к появлению хотя бы искры интеллектуальной независимости, каковую мы признаем за зачатки «искусственного интеллекта». Следует хорошо уяснить себе, что все названные, состоявшиеся и предполагаемые рекорды и достижения в информатике позволят полчищам микрокомпьютерных процессоров автоматизировать, механизировать, облегчить нам жизнь, но на дороге таких достижений никакой искусственный интеллект появиться не в состоянии. Особенно следует понять, что интеллект — любой — не только МОЖЕТ, но и ДОЛЖЕН возникнуть из подсистем, которые, взятые в отдельности, не являются «интеллектуальными». Следует отметить, что сознание также возникает из соединения, из правильной синхронизации приемо-передающих операций подсистем, которые сами «нисколько не сознательны». Хотя для неспециалиста и тяжело приводить примеры, однако это вполне возможно. Мы не испытываем ни малейших затруднений во время просмотра телевизора, «добавляя» к двум измерениям третье — глубину, но ни кошка, ни собака не в состоянии «достроить» этого измерения в своем мозгу и поэтому они «ничего не видят на экране». У кого есть кошка или собака, могут сами убедиться в этом. Впрочем, и люди в давние времена не могли рисовать и чертить так, чтобы достичь стереометрии изображения!

Подобным же образом дело обстоит и с сотнями сенсорных восприятий: различные группы нейронов мозга вынуждены сотрудничать «параллельно», чтобы мы были в состоянии видеть, слышать, чувствовать, а другие, выполняющие еще более сложные функции, должны активизироваться, чтобы мы осознавали видимое и понимали речь и всю ситуацию в целом. И именно эта сфера абсолютно не зависит от скорости последовательной переработки информации процессорами. И дорога в этом направлении должна идти не через опьяняющее электронщиков-информатиков ускорение переработки данных, а через многоуровневые нейронные сети: сегодня это единственный, уже слегка доступный и немного проверенный путь. Но так как пока на этом пути (параллельного взаимодействия) не видно таких эффектов, которые притягивали бы большой капитал (выгодой), прогресс здесь скромен и, я бы даже сказал, ничтожен, поскольку на этих горизонтах не видно расцвета долларовых миллиардов. Но это не во всем плохо. Появление искусственного интеллекта породит еще неизвестные людям опасности. Другое дело, что интеллектов будет или МНОГО РАЗЛИЧНЫХ, или НЕ БУДЕТ НИКАКИХ: tertium non datur. И не с чувством разочарования, а, скорее, с некоторым облегчением можно сказать, что пока мы сами себе такой конкуренции в виде «Души из машины» НЕ создали. Хотя компьютеры, производящие вычисления со все большей скоростью, уже «начинают не отставать от нас» в том смысле, что они все более умело моделируют явления, происходящие синхронно с течением реального времени (real time processors). А это уже очень много — и не только для лиц, заинтересованных в мультипликации или в производстве программ «виртуальной реальности»…

Разум

Эссе написано в ноябре 1997 г.


1

С разумом у нас большие проблемы, ибо он — средоточие тайн. Вроде бы каждый (почти) человек обладает каким-то «разумом» или хотя бы следом его, но мы не располагаем ни точным, повсеместно признанным и одобренным, ни однозначным его определением, и, более того, совершенно не знаем, как можно было бы и как следует начать работы, которые приведут нас хотя бы к зачаткам «технологии разума», а скорее «разумности». С разумом дело обстоит так же, как со «временем», о котором Святой Августин говорил, что знал, что такое время до тех пор, пока его кто-то об этом не спросил. Нельзя даже провести серьезного разграничения между «разумом» и «интеллектом» потому, что и у одного, и у другого понятия объем значений изменялся по мере течения исторического времени. И невозможно доказать утверждение, что сейчас мы знаем о разуме значительно «больше» (прежде всего, в прагматично-технологическом понимании), чем знали люди ранее, поскольку речь не о том, что для единого определения названных понятий отсутствует всеобщее согласие, но о том, что у нас нет (кроме достаточно пустых прогнозов фанатиков «artificial intelligence») никакого результативного знания в любой его степени, которое позволило бы высечь искру «разумности» или «интеллекта» из машины.

2

Однако, это не означает, что мы вообще ничего не знаем о названном «предмете». Во-первых, под «разумом» или «разумностью» понимается способность к реальным физическим и языковым действиям («разумно» можно делать что угодно, «разумно» можно «отправлять» и «получать» сообщения на известных этнических и даже специальных кодированных языках). Во-вторых, известно, что язык, способный «разумно» конструировать, чего уже полвека настойчиво добиваются специалисты по компьютерам, соединяет в себе части речи («синтаксис») и семантику («значения»). В работах профессионалов можно найти определения различных лингвистических понятий, таких как десигнаты, денотаты, денотации и коннотации [Лингвистические термины соответственно: определения, обозначения, обозначаемые, подразумеваемые]. Это не должно нас слишком поражать. Открытием XX века, наверное, одним из самых важных, было установление того факта (Лысенко и его сторонники после определенного периода сталинской поддержки сломали на нем все зубы мудрости), что есть единый КОД НАСЛЕДСТВЕННОСТИ, состоящий из нуклеотидных «букв» и нуклеотидных же «знаков препинания», что нити хромосом — это как бы «предложения» из четырех нуклеотидов, укладывающихся матрицами и идентичных по составу всем элементам наследственности во всем живом мире (во всей земной биосфере от бактерий и вирусов до динозавров и китов), то есть, что длящаяся без малого четыре миллиарда лет эволюция гигантского древа живых видов была по сути своей не чем иным, как тасованием буквеннонуклеотидных элементов, и что эта миллиардолетняя игра генов наконец около 150 тысяч лет тому назад «ответвилась» в вид Homo saрiens, представителями которого мы являемся. Вместе с тем 14-15 тысяч лет назад должен был появиться в качестве главного указателя направления, усилителя и акселератора человечества этнический праязык, названный (сейчас) nostratic, который в течение «всего лишь» нескольких тысячелетий разветвился и разделился приблизительно на пять тысяч различных подвидов, среди которых есть и славянская семья, а в ней польский язык, на котором я пишу эти слова. И вместе с тем чертовски важно, что язык наследственности каким был — единственным, таким и остался до сегодняшнего дня. Его элементы мы можем (уже умеем) переносить с наследуемыми генотипно и фенотипно результатами из вида в другой вид, но нельзя перенести аналогичным образом новые элементы названий (слов) из одного этнического языка в другой с сохранением информационной результативности, то есть смысла, и это нам кажется настолько очевидным, что об этом даже и вспоминать не стоит, а ведь если отвлеченно задуматься над целостностью двух лингвистик — «нуклеотидной» и «этнической», то картина представляется в более удивительном свете: ЛЮДИ из одного и того же ВИДА Homo не могут найти общего языка с людьми другой нации и другого языка, а ген, взятый из дрожжей или из икры лягушки, будет действовать как ни в чем ни бывало в яйцеклетке женщины, то есть человека. Если кого-либо не удивляет данное наблюдение, то он может эти заметки дальше не читать.

3

Благодаря физионеврологическим исследованиям известно, что наш разум представляет собой функциональное целое, состоящее из элементов (субагрегатов мозга), которые, взятые в отдельности, пожалуй, «разумными» или «понимающими» не являются. Когда человек слышит фразу, сказанную на знакомом языке, — сначала с опозданием в 200 микросекунд, а потом «в мгновение ока» происходит установление связи как информационного анализа в разных частях обоих полушарий мозга таким образом, что исследованию подвергается синтаксический, а затем семантический (значимый) «пласт» услышанного. Возможно раскрытие полного соответствия (то есть правильности) «синтаксической структуры» предложения при полном непонимании его смысла (значения). Более того, мы можем определить, к какому языку принадлежит полностью непонятное предложение, построенное в соответствии с синтаксическими правилами. Примеры:

«Apentu

W ko

(это мое из «Кибериады»).

Из рассказа «Путешествие первое А, или Электробард Трурля» (1964) о компьютере, сочиняющем стихи. Этот же фрагмент в переводе Р. Трофимова (1967):

«Лопотуй голомозый, да бундет грывчато В кочь турмельной бычахе, что коздрой уснит…».


Или:

«Whorg canteel whorth bee asbin? Cam we so all complete With all her faultу bagnose»

(Леннон [Из стихотворения «The Faulty Bagnose» книги стихов и прозы Джона Леннона(John Lennon. A Spaniard in the Works, 1965)]).

И т. д. Легко распознать, что первое «стихотворение» написано «по-польски», а второе — «по-английски». Звуковые комбинации выдают «бессмысленное родство».

4

Ни «разумность», ни «интеллект» не рождаются из ничего. В последнее время дошло, скажем, от отчаяния, до «открытия» значения показателей эмоциональности интеллекта, это сродни «откровению» в понимании, что мы двигаемся потому, что имеем кроме всего прочего и ноги. Ни итерационные, ни параллельные компьютеры уже не вселяют надежды на создание «искусственного интеллекта», и ко всему прочему «усилитель интеллекта» Эшби был положен в гроб пару десятилетий назад. Мы по-прежнему не знаем, как «это» делать, несмотря на то, что теперь надежды возлагаются на «нейронные сети». Так как Интернет уже страдает от ужасных многочисленных заторов, возникает своего рода «Метанет» как сеть, соединяющая преимущественно не частные центры (биржи, банки, правительства, научные учреждения и т. п.). Возможно, когда таких сетей возникнет несколько десятков и дело дойдет до соединений между ними, тогда блеснет искра Разума — и отсюда моя (однако, слабая) надежда, так как Разум возникал не для того, чтобы Естественная Эволюция была на кого-то НАПРАВЛЕНА. Кроме того, представляется, что «лингвистический стержень» человеческого Разума возник достаточно случайно и только тогда, когда его использование понемногу «оправдалось», начался более выразительный дрейф в «языковую сторону», который (не знаем как) «научился» обходить «гёделевские пропасти» [От имени Курта Геделя (Kurt Godel, 1906-78), логика и математика. Доказал (в 1931 г.) так называемые теоремы о неполноте (теоремы Геделя), из которых, в частности, следует, что не существует полной формальной теории, где были бы доказуемы все истинные теоремы арифметики. Или в другой интерпретации: ни одну систему невозможно познать из нее самой; то есть невозможно познать «сознание» и создать его алгоритм, действуя исключительно в рамках «сознания» же] и бездонные неопределенности самовозвратности, но эти шаги уже происходили достаточно поздно по исторической шкале и на определенном этапе опередили возникновение письма как «антихронного» (то есть противостоящего эрозийному действию времени, течение которого убивает каждого из нас) стабилизатора, и даже как того «шеста», вдоль (ввысь) которого должен был, как вьюнок, тянуться Разум (сравнение с фасолью, может, для многих особ было бы несъедобным).

5

Так как некие следы разума проявляют и бесчисленные, вынужденные жить молча, млекопитающие (каждый, у кого была собака, знает, как отдельные экземпляры отличаются друг от друга не только реактивной и активной эмоциональностью, и насколько явная между ними существует разница в «понимании» того, что вокруг них происходит и что через минуту будет происходить), ибо трудно не заметить интеллектуальной разницы между дельфином и акулой, все это указывает на то, что Разумность может и даже определенно способна нарастать постепенно от вида к виду, язык же, возникнув, наверное, «делает нас более умными», но — и это я заявляю на собственный риск и ответственность — его сила, делающая людей умнее, одновременно устанавливает границы (в смысле ловушек), потому что то, что можно сказать ясно, можно сказать и туманно, с видимостью разумности, преобразованной в полную непонятность, но здесь «volenti sapientiae non fit iniaturia» [Жаждущему знаний не делают зло (лат.)]. Наверное поэтому с большим многовековым трудом через фракционированную лингвистическую дистилляцию мы вырастили себе математику и другие ее логические производные со специализированными прикладными возможностями. Удастся ли высечь подобное из машин, ответить категорично, с полной уверенностью ДА или уверенно НЕТ, сегодня очень трудно.

6

Множество людей из разных стран (из Польши как-то меньше) посещают меня, чтобы спросить, что я думаю на эту тему. Нельзя сказать, что у меня в голове есть решение этого сильно сплетенного гордиева узла. Я даже не уверен, обязательно ли линейная и квантовая размерность нашего языка (земных языков) должна быть принципиально всеобщей в космическом масштабе, да и существование цивилизаций, использующих звуко-письменный язык, тоже не кажется мне какой-то мировой необходимостью хотя бы потому, что обезьяны (например, шимпанзе бонобо), у которых гортань устроена иным образом, отличным от нашего, содержание рядов, сложенных из символических рисунков, понимают, но заговорить не могут. И абсолютно не правы мудрецы, которые учитывают в первую очередь нейронно-структуральное содержание черепной коробки (при таком подходе дельфин уже давно должен быть выше человека). И что из этого следует? Путь, наверное, будет долог и полон неожиданностей, потому что так беспорядочно (я считаю, что БЕЗ порядка) был сложен наш очень удивительный и по-прежнему функционально непознанный мозг. Я абсолютно не верю в то, что наши очень упорядоченно, очень точно и логично строящиеся компьютеры породят разум, именно потому, что они слишком логично построены, слишком упорядочены и составлены и нет речи о том, чтобы у них можно было «отпиливать» важные части, а они послушно вели бы себя, как и раньше. Если искра разума загорится как Deus ex machina [Душа из машины (лат.)], то тем самым появится множество разнонаправленных (разноориентированных) машинных Разумов, которые вовсе не «должны» будут быстро взбунтоваться против людей, как это с большой любовью к бредням пыталась и пытается показать нам science fiction, которая кормится своей продаваемостью, потому что читатели (и зрители) любят щекочущие нервы, но не вредящие им непосредственно, угрозы. А «глобальное оснащение сетями» всего мира просто обеспечивает связь с информационным колоссом потому, что если нам не хватает глупостей по соседству, то это должны восполнить бредни более отдаленные. Интернет как передатчик всяческой информации я ценю мало. Другое дело, информация экспертов и специалистов. Но функционирование Интернета в области глобальной экономики подвергает нас угрозе короткого замыкания, потому что биржи заполнены толпами, а толпа легче чем в экстаз хоссы впадает в панику, расширяющую по типу бессы [Хосса и бесса — от hausse и baisse (фр.) — биржевые термины, соответственно повышение и понижение курса ценных бумаг] — разрушительного пожара. Так или иначе, всеми этими рассуждениями я отдалился от Искусственного Разума и от Искусственного Интеллекта, которые словно созвездия на информационных небесах: интересные, очень далекие и для нас, вглядывающихся в них, по-прежнему абсолютно недосягаемые.

7

Через совокупность наших чувств, принципиально аналогичных чувствам высших животных (млекопитающих), мы познаем мир преимущественно вблизи, они приблизительно сообщают, что происходит с нашим телом. Имея возможность разговаривать сами с собою и с другими, мы являемся обладателями «разума», но там, где распознаваемый чувствами мир непостижим, мы можем представить его или домысливая или, более точно и однозначно, посредством математических экспериментов. Можно было бы сказать, что наш (животный) разум выдвигает конструируемые в себе самом «заготовки» и благодаря их интуитивно-формальной «обработке» возникает наше ЗНАНИЕ о макро— и микромире (от галактик до атомов). Тем самым, над информационным уровнем обезьяны или тигра мы сообща надстраиваем «более высокие этажи» обобщения и это есть «Законы Природы»: то есть наше ЗНАНИЕ изменяется с течением истории, как фильм, который тысячелетия назад двигался медленно, а сегодня так ускоряется, что часто опровергает «вчерашние знания». А, следовательно, «разум» порождает для нас знание, которое по-прежнему разветвляется на специальности. «Разум» создает множество «вещей» или «реальностей» (стол из дерева является и столом из электронов, первое мы понимаем из повседневности, а второе «из теоретико-практических усреднений»). Философия же является инкубатором предлагаемых гипотез о том, «как это происходит» и «как разум это делает». Можно добавить, что умения и радиус действия «разума» в человеческих популяциях распределены неравномерно. Для одних математичность мира очевидна, потому что они располагают для этого (для подобных выводов) хорошими соответствующими конструкционными модулями (субагрегатами) мозга, другие же по высоким конструкциям математических разветвлений карабкаться не могут, потому что им для этого не хватает необходимых для такого «альпинизма» способностей. (Математик не обязан знать, «как он это делает»: подобно тому как любой неученый не знает, как он может прыгать, плавать и взбираться).

8

Пока, не имея под рукой «машинного разума», мы можем рассчитывать на различные МОДЕЛИ, полученные в компьютерах только в соответствии с составленными нами программами (нашим Разумом). Так, например, мы можем узнать, как будет выглядеть Космос через 100 миллиардов лет (если исходные данные для программирования «верно» отражают реальность). Вообще, в направлении проверок «верификационной подъемной силы» возникающих таким образом фрагментов знания, напрямую недоступных для восприятия, по-прежнему экспансивно двигается «Машина наших Знаний», преобразующая информационные данные, которыми мы ее питаем, и мы не уверены, появятся ли когда-либо машины-Демиурги [Демиург — созидательная сила, творец (иносказат. с греч.)], которые будут порождать следующие генерации Демиургов: пока все это выглядит, как вавилонская лестница, мы же стоим на первой ее ступени…

Сознание и рассудок

Эссе написано в декабре 1997 г.


1

Нижеизложенное не претендует на категоричность. Это в качестве самоограничения во вступлении.

2

Сознание, как я уже писал, есть такое свойство системы, которое познается тогда, когда ты сам являешься этой системой. Согласиться с таким определением легко, но оно настолько же очевидно, насколько и банально. Ведь познавая сознание лично, о его существовании у других мы можем судить исключительно per analogiam. Некоторые хотят каким-то непостижимым для меня образом отождествить его или хотя бы ассоциировать с «духом». Но ни подобное родство, ни сходство ничего не вносят в вопрос, чем является сознание. Я же намерен писать о нем, потому что мне все видится таким образом, что если «немозговые» системы (например, finite automata или компьютеры 199-го поколения) будут по-прежнему «прогрессивно» развиваться благодаря их конструкторам, то сознание в них никогда не вспыхнет.

3

Дело обстоит так, что если мы что-либо делаем за границами сознания, это очень легко ускользает из-под нашего контроля, причем в большинстве случаев. При petit mal — небольших приступах падучей (эпилепсии), когда сознание словно «выключается» (перестает быть начеку, как бы не существует), — у человека затормаживается речь, нарушается координация движений, он даже может упасть, но вскоре «возвращается в сознание», то есть опять отдает отчет в своих действиях.

4

Недавно мы получили доказательства (после рассечения большого сплетения обоих полушарий мозга), что сознание может быть разделено: так, если за речь через центр Брока отвечает левое полушарие, то отделенное правое полушарие становится немым, но его психическое существование, без сомнения, обнаружить можно. Кроме того, общеизвестно, что воздействие химических субстанций (алкоголя, галлюциногенов и т. д.) может нарушать, отменять или уничтожать функционирование сознания. Я сам некогда испытал на себе (в качестве эксперимента) действие одного миллиграмма псилоцибина (вытяжки из грибка psilocybe), родственного мескалину. Переживая галлюцинации, я при этом непрерывно сохранял знание (сознание) того, что все испытываю под влиянием галлюциногена. После приема же производных лизергиновой кислоты понимание того, что находишься под воздействием галлюциногена, может полностью исчезнуть и наступить состояние шизофрении.

5

По-немецки «сознание» das Bewusstsein, по-английски — consciousness или awareness. В польском языке нет точного дословного соответствия awareness, но мы знаем, что это близко немецкому gewahr sein, означающему то, что мы ИСПЫТЫВАЕМ (сознательно, но здесь уже начинается масло масляное). Мы знаем: то, что происходит в согласии с нашей волей, хотя и несколько вне нашего сконцентрированного на этом сознания (то, что делает наше тело или его части), например, интенсивное размышление о чем-либо абстрактном во время ходьбы (а ходьба включает синхронную многомышечную активность, которую курирует мозжечок — cerebellum), мы можем усилием воли переместить в «центр сознания». Вместе с тем мы знаем (умеем себе разъяснить): то, что «тогда делает наше тело», пусть это лишь «мимоходом» отмечено сознанием, согласуется с нашей волей (например, прогулки).

6

Далее уже простираются различные виды патологических состояний сознания: начиная от его отсутствия при grand mal во время «сильного» припадка эпилепсии, через помутнения и нарушения (вызванные, например, употреблением алкоголя), и до таких отклонений, когда можно «ощущать» существование собственного сознания ВНЕ собственного тела (например, рядом или «над ним») или можно испытывать иллюзии, состояния помрачения; и, наконец, на все это могут накладываться состояния амнезии (беспамятства). Здесь уже начинается область, в которую сегодня все более интенсивно вмешивается неврология центральной нервной системы; так как я не берусь преподавать неврологию, приведу лишь пример «алексии БЕЗ аграфии», то есть пример поражения мозга человека, при котором он может писать, но не в состоянии прочитать написанное. Это, наверное, удивительно, но объяснение довольно простое: центр, отвечающий за умение писать, находится совсем в иной, отдаленной части мозга, а то, что этого потенциального разъединения мы в норме никогда не чувствуем, является результатом действия эволюции как «конструктора», которому «важно», чтобы устройство (мозг) работало исправно, а не чтобы знало, как оно это делает и каким образом синхронно производит различные действия.

7

Особенно изобилует симптомами, которые казались загадочными нашим предшественникам-неврологам еще несколько десятилетий тому назад, патология нейронных групп мозга, отвечающих за речь. Типов афазии достаточно много, и есть немало методов терапии, потому что мозг, долго сохраняя эластичность, может «обходным путем» корректировать «бреши» в нормальных соединениях. Но, повторяю, неврологию здесь я преподавать не хочу.

8

Для меня важно, что сознание как познание является определенной своеобразной функциональной областью на нейронной базе, что оно умеет удивляться себе самому («как осознание того, что ты отдаешь себе отчет»), что может иногда (но не всегда) распознавать собственные недостатки, и из этого следует, что, если мы когда-нибудь научимся имитировать сознание, это будет равнозначно созданию искусственного интеллекта. В общем, можно быть дураком, наделенным сознанием (не обязательно отдавать себе отчет в ограничениях, вызванных глупостью), но нельзя действовать абсолютно бессознательно и умно, хотя и есть доказательства того, что иногда можно… Дело в том, что хотя мы не знаем ни зачем, ни почему мы спим и должны спать, а REM(rapid eye movements [Быстрое движение глаз (англ.)]) во сне неизбежны, сохраненное в сновидениях сознание является УЩЕРБНЫМ: часто сон в его процессе невозможно отличить от яви. Познакомившись с несколькими десятками теорий, которые должны объяснять, зачем мы спим, я по-прежнему ничего не знаю, но меня несколько успокаивает тот факт, что все высшие позвоночные спят и даже видят сны (сновидения). Каждый, кто наблюдал за спящими собаками, хорошо это знает.

9

Следовательно, возможно неумное сознание, но невозможен бессознательный интеллект. У человека, как мы можем предполагать, совершаемое ВНЕ сознания по еще непонятной интуиции и что в грубом приближении выглядит как попытки соединения и рассоединения элементов нового задания, каким-то образом (иногда и «молниеносно») формируется и попадает в обработку ПОДсознания, а из него (после мук) по дороге семантически отягощенных поисков дефинитивно вводится в сознание. Так это обычно выглядит, но не всегда точно так должно быть. Отсюда следуют банальные выводы: чтобы сконструировать материальную систему (например, мост), необходим такой-то и такой строительный материал. А чтобы сконструировать рассудок scilicet [То есть (лат.)] интеллект, нужно собрать массу необходимых для этого функциональных элементов семантических, семасиологических, синтаксических знаний о мире, правил, по которым соединять элементы, и правил-запретов — и все это под эгидой логики, а также иметь столько сведений, чтобы ими наполнить «океан», по которому сможет плавать корабль «сознания»: это Mare Intuitionis, мир бурь и хаоса, подчиненный безумию человека, и если бы мы узнали его вдоль и поперек, то уже сейчас смогли бы стать строителями внечеловеческой сознательной разумности… но не все так просто. Пока все средства инвестируются в связь, но никакая сеть не выскажет вам ни одной собственной мысли или слова. В этом я уверен.


Врезка:

Эту силу ощущал Эйнштейн — ту, которая притягивает людей к храму, склоняет их к молитве, священным танцам и исполнению различных ритуалов. Подобные чувства мы нередко испытываем высоко в горах или на берегу моря.

Но чем они являются? Присутствие ли это Бога, прикосновение трансцендентного, или же мистический эквивалент так называемого deja vu [Уже было (фр.) — ощущение повторного переживания событий, которых в действительности ранее не было], проделка нашего разума?

…Ощущение единения со Вселенной не является лишь свойством религиозного опыта. Оно также имеет весьма сильный эмоциональный подтекст. Чувство восхищения и почитания, озарения, или illuminatio, рождается, как утверждают специалисты, в области мозга, удаленной от теменных долей, называемой emotional brain — мозг, ощущающий эмоции. Речь идет о лимбической системе, покоящейся в глубине обеих височных долей. Она вступает в действие в случае особо значимых, аффектно испытываемых ситуаций, например, если неожиданно увидеть лицо собственного ребенка. Во время интенсивных религиозных служб лимбическая система становится необычайно активной. Поэтому люди, которые переживают такие ощущения, испытывают трудности в их описании. Вербально, зрительно или чувственно, мы можем охватить только их внешнюю суть, которая ненамного отличается от повседневного опыта, а самую существенную часть переживаний, это ощущение радостной гармонии, передать невозможно.

Подобна этому состоянию необычайно сильная аура, проявляющаяся у людей, страдающих от височной эпилепсии. Достоевский говорил о «прикосновении Бога», которое он ощущал перед приступом. А наступлению болезни Альцгеймера часто сопутствует постепенное исчезновение религиозных интересов; у таких больных лимбическая система разрушается. Стимулирование лимбической системы позволяет выяснить, почему различные религии в значительной степени опираются на разнообразные ритуалы… Церемониальные движения, литургия, музыка — все, что отличается от повседневной активности, помогает усилить религиозные чувства.

…Следует подчеркнуть, что наша лимбическая система сформировалась в очень давнее время и относится к наиболее старшей части мозга с точки зрения его эволюции. Благодаря ей мы способны переживать ощущения, недоступные другим живым существам. То, что находится в мозгу, очевидно не является Богом. Интерпретация нашего знания зависит от специфики веры, которую мы исповедуем. Она является не частью эксперимента, а результатом влияния культуры, в которой личность развивалась.

Можно только сказать, что в процессе эволюции биология раскрыла нечто касающееся множества наших ощущений Вселенной. Является ли это доказательством, что мы объединены с Богом или Космосом? На этот мучительный вопрос нет однозначного ответа. В издании Американского общества атеистов (Нью-Джерси) написано: нет, речь только об одном из видов мозговой активности. В то же время верующий человек скажет: это очевидно, что наш мозг может переживать такие состояния, ведь он был соответствующим образом создан Богом.

…Нам необходимо не только научное, но и более субъективное, одушевленное рассмотрение явлений, чтобы понять природу действительности. Мозг является приемником, наука может исследовать принципы его функционирования, но не сможет, однако, ответить на вопрос, что он, собственно, принимает.

Фрагменты статьи из еженедельника «Tygodnik powszechny»

Душа из машины

Эссе написано в январе 1998 г.


1

Я уже неоднократно утверждал, что из теперешней глобальной сети связи с ее узлами-компьютерами никогда не возгорится ни одна искра Божия как след разумного, понимающего сознания, но тут мне на ум приходит концепция, достаточно еретическая по отношению к взглядам сегодняшнего дня, которой (как мне кажется) стоит заняться. Но начну «от печки».

2

Методы исследований деятельности мозга постоянно совершенствуются, хотя это вовсе не означает, что результаты этих исследований достаточно хороши. С помощью «посредников», например введенных в систему кровообращения безвредных изотопов, или благодаря позитронно-эмиссионной томографии (PET, речь идет о поиске зон активности мозга при помощи элементарных частиц, но не будем вдаваться в подробности, потому что детальное рассмотрение этих методик «проникновения в мозг» может увести нас от темы «ДУША ИЗ МАШИНЫ») сегодня можно проследить, какие области мозга активизируются при выполнении обследуемым различных действий, будь то действия физические (как движение конечностей) или умственные (как вычисления). Следует отметить, что каждое действие, инициируемое и управляемое мозгом (других существует немного, и они — например регуляция иммунной устойчивости при вторжении болезнетворных тел — тоже зависят от мозга, точнее, от центральной нервной системы вкупе со спинным мозгом), в буквальном смысле состоит из совместной работы различных участков коры мозга и нейронно-клеточных полей, взаимодействующих очень сложным образом даже при совершении человеком самых простых действий. Если мы, например, наблюдаем игру в бильярд, мы видим фон (внутренний интерьер комнаты или зала, покрытый зеленым сукном бильярдный стол), а также, скажем, два последних шара, один из которых, белый, должен ударить по другому, красному, и забить его в угловую лунку. (Эту ситуацию мы познаем как единое целое, все вышеописанное вместе с фрагментарно замечаемыми особами игроков воспринимается нами неделимо, у нас нет ощущения, что наблюдаемое является некой созданной мозгом и динамично изменяемой конструкцией.) В это время выполняется большинство функций мозга, что подтверждают возможные последствия несчастных случаев (например, утрата способности воспринимать цвета, в результате чего все будет видеться черно-белым, как в старом фильме). Потому что, оказывается, восприятием цвета заведует центр в одном из полушарий мозга, потому что стереоскопическое восприятие (в трех измерениях) требует очень сложной работы зрительных и околозрительных центров обоих полушарий мозга, потому что импульсы, идущие от сетчатки обоих глаз, «по дороге» (невральной) стремятся к «более центральным» пунктам через перекресток «со стрелками» (chiasma opticum), благодаря чему, nota bene, даже самое простое зрительное действие является сложным, ибо мы по опыту знаем, что можно видеть сознательно (это норма), но также можно смотреть, не осознавая этого (тем не менее, отдельные группы нейронов заняты при этом восприятием движений). Таким образом все накладывается друг на друга, да так удачно, что без специальных экспериментов мы не имели бы и малейшего понятия о том, что de facto происходит в голове. В последнее время, однако, удалось убедиться, что люди, владеющие несколькими языками (или диалектами одного и того же языка — это выявлено японцами), «пользуются» структурами, которые мне бы хотелось назвать «нейровейниками» (по аналогии с муравейниками, потому что тысячи нейронов кооперируются как муравьи) и которые располагаются в совершенно разных областях мозга. Кроме того, известно, что характером заведуют в основном внутренние поверхности лобных долей в месте, где они почти соприкасаются, и что эти самые доли заняты «производством» целей и желанием достигнуть этих целей. (В скобках добавлю, что у шимпанзе, которые не способны овладеть языком, в левой височной части коры головного мозга обнаружены своего рода сгустки нейронов, в той области, где в течение пяти миллионов лет у человека формировался моторный центр, отвечающий за речь, — центр Брока.) Как и зачем это произошло и почему таким образом сформировалось на пути развития, неизвестно.

3

Сознание не является, как можно было бы подумать, некоей «вещью», оно является процессом, создаваемым работой других, НЕсознательных процессов. Наше неведение, то есть незнание того, на какие взаимодействующие и созидательные «опоры» насажено наше сознание, является результатом действия эволюционного (антропогенетического) процесса, который убирал из нашего понимания все то в действиях тела, что не служило эффективному выживанию (и, естественно, жизни). Мы перевариваем пищу, хотя если мы не ученые, то не знаем, каким образом мы ее перевариваем. И т. д. Можно также сравнить сознание с ветром, о котором можно сказать, что он дует, но нет смысла спрашивать, где ветер, когда он не дует. Сознание, как и ветер, нельзя заключить в колбу. Функция (действие) с характерной динамикой и сложностью является процессом, а не предметом.

Теперь перейдем к существу вопроса.

4

Мозг состоит примерно из 12 миллиардов нейронов, каждый из которых имеет сотни соединений с другими; таким образом, «совокупность» мозга — это система биллионов нейронных соединений (хотя и направленных функционально в разные стороны, будучи изначально разделенными на моторные и сенсорные). Большинство нейронов занимается не «мышлением», а телесными процессами. Когда мы хотим встать со стула, примерно за 200 миллисекунд до этого в мозгу появляются соответствующие «директивы», и мы встаем благодаря тому, что одновременно вступают в действие около 220 групп мышц тела. (Существует множество веществ, скажем, алкоголь, способных нарушить координацию этих функций…)

Чтобы из сети компьютерно-серверно-браузерных соединений глобального (всемирного) масштаба высечь искру сознания, следовало бы, во-первых, располагать материалом в достаточном количестве: один миллиард компьютеров в мире — это еще очень мало! Во-вторых, следовало бы детально понять, как в мозгу расположены соединения внутри «нейровейников» и насколько длинны пути (волокна, проводящие импульсы), которыми отдельные «нейровейники» соединены между собой. В-третьих, следовало бы иметь какие-то «направленные в мир» эквиваленты органов чувств (зрения, слуха и т. д.). И в-четвертых, понадобилась бы совершенно неизвестная сегодня «партитура» этой «симфонии сознания, которую мы хотим сыграть». Однако сначала мы должны качественно и количественно приблизить элементы глобальной системы к вычислительной мощности естественного мозга. Кроме того, и это может оказаться чертовски трудно, все люди, имеющие компьютеры, серверы и т. д., должны подчиниться этой единой партитуре. Лодка не поплывет, если гребцы будут грести в разных направлениях. Изложенная концепция отличается не только малой вероятностью осуществления, но и возможные доходы от удачной глобальной интеграции были бы, наверное, незначительными, зато прибыль в познавательном плане — огромной…

5

Конечно, рассказанное является сильным упрощением проекта конструирования системы с функцией сознания. Прежде всего, глобальные сети, передающие информацию в одной плоскости (или, точнее, по поверхности земного шара), следовало бы так преобразовать соединениями, чтобы они могли имитировать многомерную стратификацию мозга. Кроме того, нужно было бы соответственно подобранным «нейровейникам» доставить «стартовую информацию», содержащую примерно то же, что и мозговые центры новорожденного (его мозг, уже развитый в лоне матери, не является белым, пустым листом, но имеет встроенные центры, обладающие готовностью овладеть речью и т. д.). Потом важен был бы вопрос замещения тела с его сенсорными датчиками, так как и «естественный» мозг, полностью отрезанный от интерцепторов и от эффекторов (это называется сенсорно-моторной депривацией), НЕ способен действовать, потому что он погружается в состояние коматозной пассивности. К тому же «упаковать» в «нейровейники» нужно информацию разного типа (готовность к речи, к зрительному восприятию и т. д.) и соответственно соединить локальные подсистемы так, чтобы вся система функционально оказалась гомеоморфична с мозгом (необязательно с человеческим — это на усмотрение конструктора, — то есть гомеоморфизм означал бы систему информационных соединений, типичных для высших млекопитающих — hominoidea, которые представляют собой подсемейство, включающее как андроидов, так и гоминоидов, последним видом которых является человек).

Не хочу далее перечислять какие бы то ни было необходимые условия. Если бы такой эксперимент вообще мог быть поставлен, это не означало бы возникновения «машины», или скорее группы агрегатов, способной «серьезно мыслить сознательным образом». Его практическая польза была бы, наверное, мала, не больше, чем, например, от обнаружения бактерий на Марсе, то есть жизни, возникшей (хотя бы в первичных формах) независимо от земной. Но подобный результат такого всемирного опыта был бы первым шагом, предвещающим длительный период эволюции искусственных систем, функционально подобных мозгу; таким шагом был первый полет наполненного разогретым воздухом воздушного шара братьев Монгольфье (Montgolfier) — предвестника могучих реактивных самолетов. Впрочем, дорога к сознанию вполне может начаться менее сложным способом, я же только хотел указать на возможность использования того, чему технология компьютеров и их сетевых соединений уже могла бы, возможно, послужить.

Прогрессия зла

Эссе написано в феврале 1998 г.


1

Я специально использую такое общее название, потому что ЗЛО неотвратимо распространилось: здесь я думаю о зле прежде всего как о действии, наносящем вред в обширной области технологий. Все, что делают люди другим людям «неинструментально», я опущу, так как это заслуживает особого разговора, который, в общем-то, тоже здесь присутствует.

2

Зло, о котором я хочу поговорить, является обратной стороной технологических достижений: если где-либо и когда-либо происходит прогресс в техническом развитии, то есть как только фронт техники расширяется и продвигается вперед, за этим следует возрастание преступного злоупотребления им. На вопрос: «почему так всегда происходит», от эолита до космолита, достаточно краткого ответа: «потому что именно так люди поступают».

3

Но обычно удивляет не то, что уже можно изготавливать переносные атомные бомбы (помещаются в сумке размером 30х40 см, весят чуть более 30 кг и эквивалентны по мощности двум килотоннам тротила), а то, что до сих пор еще нигде на Земле не дошло ни до их «применения», ни до шантажа ими. Не только трудности доступа к ядерным расщепляющимся веществам (уран, плутоний) и не только отсутствие специалистов являются здесь препятствиями. Мне кажется, что если где-нибудь один раз такое «содержимое чемодана» будет применено, то тем самым будет перейден порог «индивидуально совершаемых и наносимых атомных ударов». Об этом сейчас я писать не намерен, но упомянул как об особом глобальном исключении из правил злоупотребления неотехническими инновациями.

4

Тормозов такого рода (если вообще можно говорить о нетехнических тормозах) в широко понимаемой и по-прежнему успешно развивающейся сфере передачи и хранения информации не существует. Уже в первых моих статьях, опубликованных в «РС Magazine po polsku», я описал многочисленные виды злоупотреблений, которые могут быть совершены по отношению к разнообразным сетевым феноменам, особенно обратив внимание на создание компьютерных вирусов и антивирусных фильтров, когда постоянно идет борьба двух противоположных сфер, двух типов мышления программистов, как нового вида борьбы «меча со щитом». Это естественный феномен, нет и речи о том, что применение самых строгих наказаний может отпугнуть каких бы то ни было «хакеров» от этого вида «преступных достижений». Мотивы их поступков в последние годы так изменились, что шалости в сети отдельных лиц, заинтересованных в вероломном вторжении туда, куда «нельзя» — например в Пентагон или в компьютерную систему банка, — увеличились настолько, что переросли в регулярный информационный шпионаж, в котором участвуют не столько отдельные любители, сколько специалисты, работающие за определенный гонорар.

5

Этих людей никто не называет «разбойниками на информационных дорогах». Американцы пишут о них как о cyberburglars [Кибервзломщики (англ.)], использующих сети (даже «контрсети») в глобальном масштабе. Противниками оказываются большие корпорации, правительства, генеральные штабы и научные центры, стремящиеся сохранить в тайне самую новую, интересующую ученых и технологов ценную информацию. Тем самым, как средства атаки, так и средства обороны подвергаются все более энергичному, все более «многоуровневому» и все более изысканному развитию.

6

Общие потери американских корпораций в этом поединке, вернее, в тихой электронной войне, специалисты оценивают в триста миллиардов долларов в год; таким образом, они более или менее сравнимы с экономическими потерями в «обычной» войне. Главными целями атакующих являются отрасли, гордящиеся мировым господством, такие как компьютерная промышленность, сконцентрированная на производстве программ (software) и полупроводников, такие молохи, как фармацевтическая промышленность, и все центры, работающие на вооружение.

7

Несколько лет назад по телевидению показали историю парня, ученика средней школы, которому удалось проникнуть в компьютерный центр генерального штаба США (это было еще во времена существования Советского Союза) и почти развязать мировую атомную войну, так как компьютеры осуществили имитацию начала такой войны, которая «непосвященными экспертами и военными» была принята за реальную атаку советских термоядерных боеголовок. Такие истории сейчас уже в прошлом не только из-за распада СССР. Тогда телезрителей еще можно было пугать русскими, и то, что «у Америки украли врага», как выразился когда-то один из российских политиков, тоже уже относится к истории. Сейчас речь идет не о возбуждении интереса зрителей, а прежде всего о военно-промышленных тайнах и о первенстве в использовании самых новых открытий, в том числе в сфере биотехнологий. Учитывая, что биотехнологии (хотим мы этого или нет, запрещаем или не запрещаем) раскрывают свои «щипцы» для вторжения в человеческие организмы потому, что, вопреки всем благочестивым рассказам об исключительности и особом достоинстве человеческого тела, биотехника, а именно трансгенная инженерия и клонирование, доказывает нам, что из соматической клетки уже можно клонировать взрослое создание, и неважно, будет ли это теленок, овца или человек, — «кражи» на этом отрезке фронта человеческих «достижений» выглядят особенно угрожающе. Конечно же, толпы сценаристов, режиссеров и продюсеров (будь они неладны) уже готовятся к прыжку на это новое пространство для его использования до полного «превращения в сказку», чтобы средний зритель был не в состоянии отличить то, что осуществимо, от того, что ни сейчас, ни в скором времени не будет возможно. Хочу подчеркнуть, что перерастание Science Fiction в обычную Science, которую можно реализовать в лаборатории, я пока оставляю в стороне (но когда-нибудь поговорю об этом). Я оставляю это пространство между SF и S серой зоной, покрытой молчанием, так как решил посвятить эссе электронному подкрадыванию, подвохам, грабежам, злоупотреблениям, обману, или, говоря одним словом, — тихой войне, которая уже идет в мировом авангарде, особенно в США.

8

Кроме «гражданской войны» хакеров, состоящих на службе у могущественных мира сего, с «антихакерами», война ведется в международном масштабе, потому что многочисленные страны, как «враждебные» США, так и «дружественные», весьма охочи до американских новинок и делают все, где только возможно, чтобы их подслушать, подсмотреть, расшифровать. Поэтому и ФБР, и ЦРУ никогда не остаются без дела и вынуждены принимать на службу специалистов нового типа, «гуру», которые специализируются на кодах, антикодах, шифрах, и даже экспертов, которые могут установить, что перехваченное «закодированное сообщение» вообще не является зашифрованным текстом, а служит лишь дымовой завесой, на которую будут растрачиваться силы и время ценных людей, и эта спираль, закручиваясь, уходит в недосягаемую высоту…

9

Более всего пугает Интернет, так как он подвержен вторжениям умелых хакеров, которые, оставаясь анонимными, проникают в базы данных (data bases), продолжающие при этом нормально функционировать. В 1994 году группа российских хакеров украла коды и пароли клиентов Citibank, благодаря чему смогла перевести десять миллионов долларов на свои счета. Шестеро русских, как сообщала NY Herald, все-таки были задержаны и признались в совершении преступления. По сообщению банка, удалось разыскать все деньги, за исключением 400 тысяч долларов.

10

Военачальники советуют создать оборонную антисеть (шифрованную, конечно). Но из других источников известно, что шифр, используемый более одного раза, раскрыть можно — компьютеры помогут… Советуют также использовать трудные для разгадки или расшифровки пароли («нога является ухом руки»), а особенно советуют клиентам банков, ради бога, не выдумывать паролей самим, а пользоваться компьютерными программами, дающими «действительно удачные сочетания» букв, цифр, знаков. К сожалению, в конце концов оказывается, что самым простым источником доступа к запечатанным шифром тайнам может оказаться «внутренний информатор», например озлобленный или оскорбленный сотрудник, контрактный работник, консультант, что не должно нас удивлять, если мы вспомним, что метро в Нью-Йорке пытался заразить бактериями сибирской язвы (anthrax) ученый-микробиолог, лысый и бородатый, то есть не какой-то щенок, а «идейный экстремист», который рассчитал, что за один раз ему удастся убить «каких-то» сто тысяч пассажиров. Если этика (напомню случай с «унабомбистом», тоже якобы ученым, который от одиночества отправлял разным ученым посылки, взрывающиеся при распаковке и разрывающие тела и руки адресатов), в том числе в научной среде, совсем уже сошла на нет, трудно удивляться работникам банков, склонным за умеренную сумму поделиться известными им сведениями о шифрах, кодах и счетах с теми, кто хорошо заплатит.

11

Борьба и сопротивление идут с использованием технических средств, которые одними используются как «отмычки» от Сезама, другими же для того, чтобы первых придавить и довести до преступления. Хотя секретом Полишинеля является то, что ни один банк не жалуется на потери, понесенные в результате вторжения в информационные сокровищницы секретов, так как огласка отпугивает клиентов.

12

Перечисление уже известных информационных сражений можно было бы продолжать. Преступление, говорят специалисты-криминологи, сейчас может совершить каждый. Преступниками оказываются специалисты или целые предприятия, заключающие контракты на обслуживание компьютерных систем: они как-то их обслуживают, а при случае крадут данные, которыми позже будут пользоваться третьи лица или организации. Впрочем, здесь мы уже отдаляемся от области преступлений, инструментами и жертвами которых являются в основном сети и их компьютерные узлы. С этим ничего не поделаешь, потому что, как и в сфере экономики, условием честной деятельности sine qua non [Обязательно (лат.)] является просто ПОРЯДОЧНОСТЬ. Сеть в очередной раз дала людям, чье отношение к порядочности является скорее прохладным, неплохой шанс. Слава богу, борьба США с Советским Союзом закончилась. Однако не столь однозначно обстоит дело с предсказаниями Фрэнсиса Фукуямы (Francis Fukuyama), который уверял, что, поскольку рыночный капитализм и демократия победили, теперь будет всегда одно и то же, то есть скучно. Все не так просто: я убежден, что СКУЧНО не будет НИКОГДА.

Digitalitis

Эссе написано в марте 1998 г.


1

С определенной долей сарказма и очень кратко можно утверждать, что в настоящее время СВЯЗЬ есть всё, а РАЗУМ — ничто. Специалисты по сетям упражняются в вычислении количества битов и скорости их передачи в мировом масштабе. Как обычно и бывает с крупными технологическими инновациями, вначале все выглядит солнечно, а затем на солнце появляются пятна.

2

Признаюсь, что под давлением обстоятельств, оказавшихся сильнее меня, я «компьютеризовался», обзавелся факсом, модемом и уже имею однажды заведенный (к сожалению) ящик для электронной почты. В этом последнем случае дело обстоит так, что чем продолжительнее общение на больших расстояниях, тем большую ценность получает электронная связь, которая становится по сравнению с телефоном гораздо дешевле.

3

Уже появились, и их число постоянно растет, специализированные периодические издания, посвященные цифровой (digital) эре, на пороге которой мы находимся. Наверное, следовало бы начать с пятен на этом новом солнце. Всякого рода фальсификации, сговоры, обманы, спекуляции, а также несанкционированные исследования наиболее тщательно и профессионально охраняемых баз данных находят в Интернете очень удобные убежища и тайники, так как в нем проще сохранить анонимность, чем где бы то ни было. Очевидно также, что благодаря Интернету глупости и бредни могут распространяться молниеносно.

4

В Польше мы находимся в начале всех этих расходящихся дорог в большой мере потому, что сетевая связь, как, впрочем, и любая другая, опирается на электронику, которая в высшей степени зависит от мощности поддерживающей ее инфраструктуры государства. В то же время у нас в порядке вещей неожиданные аварии систем электроснабжения. Вызванные авариями убытки прямо пропорциональны качеству и количеству устройств, зависящих от непрерывной подачи электроэнергии. В этой связи я вспоминаю свой прилет в Москву на съемки фильма по моему роману «Солярис». В будто бы первоклассной гостинице, куда я попал лишь в полночь, можно было в качестве еды получить исключительно водку, ломтики хлеба и черную икру. Мне тогда казалось, что всякие нормы питания в гостиничных ресторанах поставлены с ног на голову. Отмечу, что аварии электросетей преследовали меня все сорок лет существования ПНР и что после получения суверенитета ничего в этой области не изменилось к лучшему. А ведь необходимость надежного энергоснабжения не вызывает сомнения, если мы собираемся вступить в цифровую эпоху.

5

Попытки введения элементов цензуры в Сети продолжаются во многих странах с сомнительными, если не абсолютно нулевыми результатами. Защититься от вторжения картинок и текстов с засильем растущей аморальности можно, но очень трудно, так как при создании Сети в ее основу был положен принцип децентрализации, обеспечивающий устойчивость к информационным ударам (речь идет не о защите от порнографии, а от шпионских и военных вторжений). Вследствие чего сейчас мы находимся в положении ученика мага-чернокнижника, вызвавшего силы, которыми не в состоянии овладеть.

6

Уже одно только перечисление работ (статей или книг), посвященных безмерно разросшемуся применению сетей, невозможно привести в одном эссе.

7

Как каждая новая, повсеместно доступная инновация, проникновение в глубь Сети может привести пользователя к маниакальной зависимости, что и происходит в действительности. Не вставая с кресла перед компьютером, можно потерять имущество в виртуальном казино или на бирже. Действительность так устроена, что обратные эффекты, то есть получение имущества указанным способом, менее правдоподобны. Много говорится о более невинных сторонах цифровой мании, например, подчеркивается ренессанс эпистолярной культуры благодаря электронной почте (e-mail). В самом деле, писем пишется много и их можно высылать с молниеносной скоростью во все стороны света, но от этого они не становятся ни на йоту умнее писем, нацарапанных каракулями на наихудшей бумаге.

8

Отсутствие компьютерного разума, и тем более сетевого, замещают разнообразные «хранилища» данных, делающие возможным движение в выбранном направлении внутри битовых лабиринтов Сети: в распоряжении digitalist’a имеется около 1017 бит накопленной людьми информации. Как известно по отрывочным данным из американских источников, некая дама, у которой не хватало средств на оплату высшего образования для своих детей, в настоящее время зарабатывает восемьдесят тысяч долларов ежемесячно. Источником этого золотого дождя, который принес ей Интернет, является просто секс. Ее база данных по названной тематике включает более одной тысячи пятисот предложений типа порно. Газеты утверждают, что анонимные пользователи этой услуги, как контактной, так и визуальной, приносят ей ежегодно один миллион долларов.

9

Но хватит о сексе. Крупные книгоиздатели, такие как Бертельсманн (Bertelsmann), настойчиво пытаются перенести вопросы авторских прав в цифровое пространство. Это пространство уже создало около тридцати новых профессий, причем лучшими пользователями (точнее, операторами) оказываются несовершеннолетние, и даже дети. Если б дети преимущественно хотели переписываться друг с другом — это было бы неплохо, так как исследования американских специалистов показали, что детвора, с малых лет убивающая время перед телевизором, в большом проценте случаев испытывает серьезные проблемы в пользовании родным языком. Они являются жертвами неустанно бомбардирующей их мозг визуальной информации. Поэтому желательно использовать Сеть для образовательных программ, прежде всего — активизирующих мышление.

10

Появились также различные виртуальные создания (фантомы), например зверюшки, существующие исключительно в компьютере (я не говорю об искушениях, которые несут бесчисленные игры — этой новой опасной маниакальности уже посвящены целые книги).

11

Из Сети, как и из своего компьютера, пользователь может получить очень многое, даже недостижимое в реальной сфере. Я имею в виду изощренные программы, позволяющие так хорошо имитировать интеллект, что многие из них, возможно, с успехом прошли бы тест Тьюринга. Прежде всего речь идет о так называемых вероятностных ограничениях, внутри которых можно двигаться с мнимой свободой. Позволю себе объяснить это на упрощенном примере. Каждый, кто отправляется в путешествие с большого железнодорожного вокзала, видит перед собой паутину сходящихся и расходящихся путей, поворотных платформ, и обычно их бывает так много, что наивному человеку (например, ребенку) может показаться, будто он в состоянии двинуться в совершенно произвольном направлении. Тем не менее, это не так, несмотря на всё многообразие дорог. Однако (здесь я оставляю пример) если кто-то хочет узнать, каким способом, когда и за какую наименьшую цену можно добраться от Бостона до Парижа, компьютер может представить наилучшие варианты маршрута, причем давая пояснения синтезированным человеческим голосом и сопровождая их изображением на мониторе или распечаткой. Спрашивающий необязательно даст себе отчет в том, что ему ответил Никто, а значит, не раз будет склонен ответить: благодарю вас за точную информацию. Смысла в этом столько же, сколько и благодарности стулу за то, что он не рассыпается под тяжестью нашего тела. Уже функционируют программы (правда, еще не в Польше), распознающие голос, речь, настраивающиеся на особенности произношения хозяина. Количество совершаемых ими ошибок постоянно уменьшается. Возможностей для совершенствования еще много, и есть вероятность, что связь огромных массивов модулей, содержащих данные словарей и языковые правила, приведет к имитации понимания, которую неспециалисту будет все труднее отличить от истинного рассудка. Таким образом, возникает образ серой, туманной сферы, за которой начинает высвечиваться лучик интеллекта, опирающегося на мысль, но скажем себе, что всё вращающееся вокруг этой темы (то есть заменители понимания) еще не охватывает истинных возможностей человеческого разума. Можно сказать, что мы находимся (или в Сети, или благодаря компьютеру, оснащенному новейшей и наилучшей лингвистической программой) будто бы в идеальном музее восковых фигур, наделенных достаточной автономией поступков. Таким образом, Пигмалиону, может быть, удастся в конце концов осуществить процесс оживления, но мы от этого венца всех предшествующих усилий специалистов еще далеки.

12

Неизбежным представляется появление противников Интернета, которые необязательно и не всегда являются реакционерами. Наверное, можно быть счастливым и без компьютера, лучший довод — то, что я написал несколько десятков книг на обычной пишущей машинке, без какой-либо электронной помощи. Английский драматург Джон Осборн (John Osborn) заявил: «Компьютер является логическим продолжением развития человека: интеллект без морали». Компьютеры ничего не знают о моральности, так как, ничего не понимая, не могут быть признаны объектами, подпадающими под моральные кодексы. Добавим, наконец, слова Бриджит Бардо (Brigitte Bardote): «Несимпатично в компьютерах то, что они способны сказать только „да“ или „нет“, но не способны сказать „возможно“». Однако время бежит неумолимо, и момент, когда слова госпожи Бардо имели некий привкус толкового афоризма, прошел. Компьютеры, управляемые операционными системами, основанными на отношении правдоподобия, уже существуют, но компьютер, который мог бы потчевать своего пользователя исключительно вероятностными решениями, мало кого осчастливит.


Чем мудрее, тем глупее

Окончание статьи из еженедельника «Przekroj» №28/2001

…Многие эксперты утверждают, что именно благодаря дальнейшему развитию информатики удастся создать модели человеческого мозга, близкие реальной природе. Даже если молекулярно и электронно «не высечем» искусственный интеллект, то сможем разгадать и понять загадку, которую каждый носит в своей голове: каким образом возникает и действует человеческое сознание.

Не знаю, будет ли так. Также не знаю, станет ли достижение этого порогом в создании прототипов искусственного интеллекта. Сегодня этого предсказать еще нельзя, но подобные перспективы уже перестают быть фантасмагоричной мечтой.

…Итак, чем быстрее — благодаря создаваемым при помощи компьютерного моделирования новым теориям (катастроф или хаоса) — мы увеличиваем и охватываем даже и не предполагаемые области и бездны познания, тем более примитивной, заурядной, вульгарной становится культура и нравственность растущих на планете людских масс. Таким образом, подтверждается высказанная почти полвека назад мысль Витольда Гомбровича: чем мудрее, тем глупее. Добавлю: чем прекрасней, тем примитивней. Современностью не управляет римский призыв panem et circenses [Хлеба и зрелищ (лат.)]: обычного хлеба с добавлением все более реалистических компьютерных игр людям уже недостаточно.

Возникает поразительное раздвоение человека, старающегося охватить взглядом бесконечное количество противоречий мира, который мы создаем.

Интернет и медицина

Эссе написано в мае 1998 г.


I. Вступление

1

Примерно сто лет назад в странах, идущих сегодня во главе современного мира, точнее — во главе мещанского благополучия, врачу приходилось быть докой во всех медицинских науках. Специализация тогда находилась в зачаточном состоянии. Одним из первых произошло разделение на «терапевтов ножа» (хирургов) и терапевтов, обходившихся без него. Постепенно появлялись такие специальности, как акушерство, психиатрия, педиатрия, неврология, а за ними, словно хвост кометы, тянулась область дополнительных исследований. В середине нашего столетия количество врачебных специальностей начало увеличиваться. И если прежний домашний врач, так называемый омнибус, часто — друг семьи, занимался всеми ее членами, от младенцев до стариков, то затем наступил период, который можно было бы назвать коллективной специализацией. Она основывалась на том, что в случае болезни, требующей специальных знаний, возможно, недостающих омнибусу, у постели захворавшего устраивался консилиум врачей. Бывало по-всякому. Иногда хирург, который хотел острием ножа вторгнуться в больной орган, ожесточенно спорил с терапевтом, настаивающим на профилактических методах лечения. В конце концов, расширение круга исследований потребовало создания все более и более технически оснащенных лабораторий и клиник.

2

Сегодня врач уже не позволит вовлечь себя в ту анекдотическую схему военной медицины, в которой, как говорят, от всех болезней лечили слабительным, холодными или горячими компрессами (в основном из каши) и даже, как точно определяла поговорка, диагноз мог звучать так: до сорока лет — dementia praecox, а после сорока — dementia senilis [Преждевременное слабоумие и старческое слабоумие (лат.), соответственно]. Электрографические исследования сразу же привели к первой дихотомии [Разделение целого на части] — разделению на электрокардиографию и энцефалографию [Методы исследования сердца и мозга, соответственно]. К этому же привели и исследования под микроскопом (разделившись на гистологические и электрологические [Исследование тканей и импульсов, соответственно]), и различные методы диагностики, которые стали настолько обширной областью, что совмещение теоретических и практических медицинских знаний в голове одного врача оказалось уже невозможным.

3

Как обычно происходит с прогрессом, здесь есть и темная, и светлая стороны. Лечение почти всех болезней уже не может обойтись без дополнительных исследований. С одной стороны, они помогают врачу, но с другой — его профессиональное внимание начинает концентрироваться на какой-либо отдельной системе человеческого тела. Поэтому случается, что лечение одного органа заслоняет врачу органическое целое, каковым является человеческий организм. Не всегда это приводит лишь к положительным результатам для больного.

4

Как известно, Интернет является не только многофункциональным и мощным средством глобальной связи, но в некотором роде и накопителем информации, бесчисленные ответвления которого находятся в различных базах данных. В этом смысле разделение организма на отдельные части для медика, доверяющего статистической интерпретации множества рутинных дополнительных исследований, является не только возможным, но порой и полезным. Как показывают исследования американцев, диагноз, поставленный в результате рассмотрения многочисленных данных, накапливаемых в Интернете о конкретной болезни, уже сейчас способен конкурировать с диагнозами и терапевтическими указаниями профессоров медицины. Таким образом, Интернет, используемый и применяемый по назначению, может помочь начинающему врачу. Но может и ввести в заблуждение, поскольку качество, которым медицина так гордилась во время расцвета индивидуальности врача, а именно — интуиция, демонстрирующая свое могущество в распознавании болезни при непосредственном контакте с больным, интуиция, которая является почти непередаваемым знанием, — тем более не может быть передана через Сеть. Информация о непосредственной связи представления о больном с его личностью, характером, со множеством трудно описываемых подробностей болезни, которые может пропустить малоопытный врач, еще долго, а возможно, и всегда, будет отсутствовать в Интернете. Если говорить о хорошем анализе данных диагностических исследований, например электрокардиограмм, то специалисту, еще плохо ориентирующемуся в них, большие базы данных, доступные в Интернете, могут оказать помощь. Случается однако, что для постановки диагноза недостаточно лишь электрографических исследований. В настоящее время к ним присоединились такие методы, как томографические [Неразрушающее послойное исследование внутренней структуры объекта посредством многократного просвечивания в различных пересекающихся направлениях], ультрасонографические [Исследования при помощи ультразвука], суточные холтеровские записи [Исследования при помощи портативного носимого электрокардиографа (монитора Холтера [Holter]), регистрирующего параметры сердечной деятельности продолжительное время], позитронные [Исследования при помощи элементарных частиц] и, наконец, новые типы исследований, широко применяемые для изучения физио— и патологических явлений, например молекулярная биология. Несмотря на то, что сейчас благодаря новейшим технологиям мы имеем дело с приносящими результаты информационными дополнениями, как анамнестическими [Относящимися к истории болезни], так и диагностическими, следует осознавать, что одновременно идет прогресс лечебного дела, заметный, в частности, и в тенденции к ликвидации медицины как искусства; вместо этого приходит детальность анализов, находящихся уже почти на уровне алгоритмизации. Вся эта картина присуща процессу совершенствования борьбы с болезнью и укрепления жизнеспособности, но, одновременно, и процессу, способному разделить больного человека на все большее количество не всегда и не обязательно совместимых состояний (так как там, где слишком много результатов, учитывающих только статистические показатели, они могут противоречить друг другу), и тем самым нелегко сделать заключение, являются ли доводы и поддержка Интернета только благословением или станут лабиринтоподобными осложнениями для медицины, как в случае с аптекарями, которых прогресс из мастеров создания лечебных составов превратил в продавцов готовых препаратов.

5

Характерным признаком общего ускорения в медицине может служить то, что изданные всего несколько лет назад фармакологические руководства постоянно дополняются потоками новых лекарств, выводимых на рынок крупными фармацевтическими фирмами, и в то же время ежегодно из новейших справочников удаляется ряд препаратов — то из-за вредных побочных действий, то как уже вышедшие из моды, потому что и медицина подвержена веяниям моды. Американцы подсчитали своими излюбленными статистическими методами, что за последний год два миллиона человек, принимавших лекарства по рецепту врача, серьезно заболели вследствие побочных эффектов этих препаратов, а сто шесть тысяч больных даже умерли! Глобализация сетей связи, а также рост числа специальных баз данных не могут противостоять мрачным явлениям такого рода. Говоря метафорично, лозунг Ленина «кто кого» можно было бы перенести в область здравоохранения, поставив при этом вопрос, будет ли расширяющийся в медицинском отношении Интернет только помогать врачам или одновременно будет вытеснять их из профессии, которая всегда была прерогативой человека. Интернет является вырастающим до гиганта ребенком технологии, в данном случае биотехнологии, но тем не менее двойственность каждой технологии, приносящей вместе с новым добром новое зло, в данном случае ставится под сомнение. Специалисты допускают, что мы являемся носителями генов, вредное воздействие которых может обнаружиться только в зрелом возрасте, и поэтому эти гены, будучи отчасти результатом мутаций, вынесенные за границы репродуктивного возраста и, следовательно, за границы естественного отбора, проявляются в течение жизни индивида как виновники еще неизвестных нам и потому неизлечимых недугов. Интернет, который управляется нами и, возможно, когда-нибудь обретет способность самопрограммироваться, наверняка будет вынужден заняться новыми проблемами и недомоганиями человека.

II

Подводя итог и дополняя все вышесказанное и вместе с тем опираясь не на какое-то определенное знание, а на субъективное предположение, я думаю, что Интернет как система связи с базами данных ценен прежде всего с точки зрения статистики, его можно эффективно использовать для диагностики всевозможных систем, которые поддаются точному описанию (особенно механические устройства, вроде подверженных авариям самолетов, машин, компьютеров), а не в той области, которой многие века занимается медицина, то есть недомоганиями человека. Мне кажется маловероятным, чтобы эти знания по диагностике, которые по силам вооруженному результатами дополнительных исследований врачу, могли бы быть заменены чем-то механическим или алгоритмическими процедурами из ресурсов Сети, особенно в редких и крайних случаях, потому что легче всего распознается то, что наиболее характерно с точки зрения частоты появления, а вот уникальный случай будет только издевательством над диагностикой.

Одним словом, безошибочности, как диагностической, так и терапевтической, от Интернета ожидать не стоит. Вершиной развития было бы состояние, о котором я уже когда-то писал, то есть ситуация, в которой созданные нами средства и технологические труды создадут почти что самостоятельную среду, способную помочь в лечении наших заболеваний лучше, чем человеческий ум. Пока нет никаких указаний на то, что глобальная интернетизация победит людей, дававших клятву Гиппократа, так как, в конечном счете, немалую роль в лечебном деле играют факторы эмоциональные, а также этические, заменить которые скорее всего не смогут даже самые совершенные технологии связи.


Врезка: Больница без врачей

…На помощь безмерно разросшемуся, разделившемуся на множество направлений и развившемуся искусству врачевания пришло подкрепление в виде экспертных баз данных. Заключенные в мегабайты на жестких компьютерных дисках, они служат профессиональными советниками, в том числе и посредством Интернета. Работа врачей с энциклопедическим океаном новейшей медицинской информации должна дать нам равнодействующую в виде эффективной практики в каждом конкретном случае. Было проведено исследование, при котором группы больных передавали и под наблюдение исключительно человеческих коллективов, и под наблюдение компьютеров. Как оказалось, машинная экспертиза зачастую не хуже экспертных оценок опытнейших врачей. Автоматика вступила даже на территорию хирургии и во многих случаях доказала свою незаменимость. Например, после разрезания кожи на груди врач не может добраться к сердцу через межреберную щель, а автомат, который не обязан иметь ладони и пальцы человеческих размеров, — может. Кроме того, есть операции настолько точные и деликатные, например сшивание тонких кровеносных сосудов, что людским пальцам они не под силу.

Очевидно, что такие операции выполняются под постоянным контролем человека. Кажется, однако, что вмешательства врача-человека избежать невозможно, хотя бы даже исходя из эмоциональной ценности непосредственного контакта с пациентом. Возможная в отдаленном будущем полностью автоматизированная больница, в которой не только врачей, ассистентов, санитаров, но даже кухарок заменят машины, — не очень-то желаема. Задействованных в медицинской службе сложнейших устройств будет все больше, а врачей все меньше, но я не уверен, что этот процесс полезен и что он не пойдет в обратном направлении.

Oкончание статьи из еженедельника «Przekroj», №25/2001. Добавлю, что Станислав Лем по образованию медик: начинал обучение в 1940 году в Медицинском институте во Львове, а заканчивал уже после войны на медицинском факультете Ягеллонского университета в Кракове

Информационные встряски

Эссе написано в июне 1998 г.


1

Читателям газет уже известно, что федеральное правительство США вместе с толпой прокуроров, представляющих отдельные штаты, обвинило Microsoft, и тем самым Билла Гейтса, в попытках монополизации рынка браузеров. Так оба противоборствующих лагеря задействовали значительные силы: с одной стороны — мощный государственный аппарат, с другой — финансовый. Наблюдатели считают, что борьба в судебных заседаниях может длиться годами и что в случае проигрыша Гейтс потеряет около двух миллиардов долларов — это для него примерно то же, что для среднего польского гражданина потеря десяти грошей. И власти, и корпорация неминуемо будут бросать в бой доводы юристов и экспертов. Конечно, я не собираюсь становиться военным корреспондентом, следящим за ходом борьбы. Этот пример я в большой мере привожу потому, что обнаружил в своей электронной почте сожаления по поводу того, что в противовес моим былым лучезарным технологическим образам я сейчас рисую картины, «веющие страхом». Так складывается, однако, что то, что в Польше воспринято как посыпание пепла страха на мои давнишние прометеевские образы, в Соединенных Штатах получило положительную оценку благодаря посредничеству Сети. Американский корреспондент похвалил меня за «холодный душ», который я направил на интернетовские перипетии. Дело в том, что, как я и предполагал, при всей своей «бездонности» Интернет неизбежно засоряется информационными отходами, так как людей, желающих заявить о себе в мировом масштабе, несравненно больше, чем людей, имеющих хоть что-то разумное для сообщения. Информационные завалы затрудняют передачу существенной и важной информации, и в результате сейчас научно-исследовательские центры (например, университетские) разрабатывают систему соединений в Интернете, которая бы позволила осуществлять быструю и качественную связь вне океанов глупостей. Я полагаю, что под таким натиском начнет функционировать настоящий инкубатор сетей, предназначенных только для банковско-коммерческих отправителей и адресатов. Вместе с тем подобным сетям высшего уровня будет угрожать вторжение хакеров, всегда стремящихся туда, куда нельзя. Таким образом, начнется построение лабиринтоподобного информационного молоха, который будет все более и более усложняться и умножаться, ибо, как известно, надежных способов защиты информационных сетей и соединений от нежелательного вторжения нет. Но так как целостность всех этих объектов будет зависеть от изобретательности многочисленных шифровальщиков и дешифровальщиков и будет представлять собой типичный, перемещенный в сферу коммуникаций, образ атак, контратак и защиты, то есть деятельности, к которой испокон веков люди питают пристрастие, я на эту территорию вступать не собираюсь.

2

Как утверждают многие ученые, большинство открытий, на которых держится цивилизация, не являются результатом сознательных исследовательских работ; такие открытия чаще всего происходят случайно, когда, стремясь создать (синтезировать) некое А, не желая того, создают какое-то Б. Последним, очень поучительным примером этой случайности открытий является прогремевшая в средствах массовой информации мира как лучшее лекарство от мужской импотенции некая субстанция, на которой компания Pfizer зарабатывает огромные суммы: viagra. Но, конечно, компьютерное издание — не место для описания средств, превращающих импотентов в темпераментных самцов. Более подходящим примером будет, по-моему, короткий рассказ, подтверждающий принцип невольного достижения технологического прогресса без первоначального участия экспертов. Я имею в виду реализованные сначала в качестве развлечения конфликтные игры с участием так называемых норнов. Это псевдосоздания, которые пока могут существовать только в виртуальном компьютерном пространстве, оснащенном информационными программами, позволяющими совершать элементарные действия типа восприятия, так что норн может замечать что-либо и, следовательно, отличать виртуальную морковку от виртуального камня; съедая морковку, норн обогащается энергией, так как в том фантоматическом мире, в котором он существует, фантом морковки может преобразовываться в глюкозу или гликоген. Кроме того, у норнов есть симуляторы эмоциональных состояний, устанавливающихся просто цифрами от 1 до 256. С самого начала было так, что если норн замечал другого норна, то он мог вступить с ним в поединок — настолько акробатический, что создатели игры вскоре захотели превратить норнов в пилотов реактивных самолетов-перехватчиков, так как эти существующие в цифровом мире создания реагируют быстрее, чем человек. Мы же пока находимся только в стадии не очень благих пожеланий размещения искусственных пилотов в реальных самолетах, и такие работы уже ведутся.

Мне все это представляется лишь первыми метрами бесконечной дороги в том направлении, которое желательно для создателей искусственного интеллекта — до этого бессильных, потому что над элементарным сенсориумом норнов можно надстроить последующие операционные программы, очень сложные, но более результативные и более похожие на инстинктивные движения. Я не уверен, что случится именно так, но если мои предположения все же сбудутся, то XXI век окажется населен виртуально-фантоматическими тварями, которые сначала будут выполнять простые действия и напоминать, допустим, осу Sphex, которая безошибочно нападает на гусениц и впрыскивает им, живым, свои яйцеклетки, то есть сначала мы будем иметь дело с реализацией инстинктивного насекомоподобного поведения, которое сможет сделать людей-летчиков лишними. Таким образом, без участия человека началась бы эволюция тварей виртуального происхождения, облеченных в материю, но позже результаты этой начальной фазы, в которой то, что виртуально, преобразуется в то, что реально, могли бы иметь дальнейшие последствия, о которых даже страшно подумать.

3

В то время, когда я пишу эти строки, во Франции продолжается забастовка летчиков компании Air France, парализовавшая почти все воздушное движение над страной и сделавшая десятки тысяч людей жертвами спора между профсоюзом пилотов и работодателями. Ясно, что будущие поколения норнов могли бы заменить людей с такими трагическими последствиями для последних, что мы вошли бы в истинный ад безработицы. То, что я написал, звучит, возможно, несколько апокалиптически и вместе с тем фантасмагорично, но следует отметить, что полвека тому назад Норберт Винер в книге «Human use of human beings» предвидел возможность наступления эпохи безработицы, вызванной теми или иными последствиями автоматизации, которые все вместе будут внуками или правнуками кибернетики, чья концепция была заложена самим же Винером.

Душа в машине

Эссе написано в июле 1998 г.


Понятием «душа в машине» — the ghost in the machine — некоторые психологи подкрепляют утверждение, что, якобы, человек является существом «двойственным», то есть состоящим из «материи» и «души».

Сознание является не технологической проблемой, так как конструктора не интересует, чувствует ли машина, а только интересует, действует ли она. Таким образом, «технология сознания» может появиться только «мимоходом»: вдруг окажется, что определенный класс кибернетических машин обладает субъективным миром психических переживаний.

Но каким образом можно узнать о наличии сознания в машине? Эта проблема имеет не только абстрактно-философское значение, ибо предположение, что некая машина, отправляемая на лом из-за того, что ее ремонт не окупится, обладает сознанием, превращает наше решение — уничтожить материальный предмет вроде граммофона — в акт уничтожения индивидуальности, осознанного убийства. Граммофон можно оснастить пластинкой и выключателем таким образом, что при попытке сдвинуть его с места он издавал бы крики: «Ах, умоляю, подари мне жизнь!» Как можно отличить такой, без сомнения, бездушный аппарат от мыслящей машины? Только вступая с ней в разговор. Английский математик Аллан Тьюринг (Allan Turing) в своей работе «Может ли машина мыслить?» предложил в качестве решающего критерия, который бы позволил уверенно отличить человека от машины, «игру в имитацию», заключающуюся в том, что мы задаем Кому-то произвольные вопросы и на основании ответов должны сделать вывод, является ли этот Кто-то человеком или машиной. Если мы не сможем отличить машину от человека, следует признать, что машина ведет себя как человек, то есть обладает сознанием.

Со своей стороны, отмечу, что игру можно усложнить. Можно рассмотреть два вида машин. Первый является «обычной» цифровой машиной, которая устроена как человеческий мозг; с ней можно играть в шахматы, разговаривать о книгах, о мире и вообще на любую тему. Если бы мы ее вскрыли, то увидели бы огромное количество соединений, подобно соединениям нейронов в мозгу, кроме этого — блоки памяти и т. д. и т. п.

Второй вид машин совсем другой. Это увеличенный до размеров планеты (или космоса) граммофон. В такой машине хранится огромное количество, например сто триллионов, ответов на всевозможные вопросы. Таким образом, когда мы спрашиваем, машина ничего «не понимает», но форма вопроса, то есть очередность вибраций нашего голоса, приводит в движение передатчик, который запускает пластинку или ленту с записанным ответом. Не будем задумываться о технической стороне дела. Понятно, что такая машина неэкономична, что ее никто не создаст, потому что это невозможно, а главное — неизвестно, зачем ее создавать. Но нас интересует теоретическая сторона. Потому что если заключение о том, имеет ли машина сознание, делается на основе поведения, а не внутреннего строения, не придем ли мы неосмотрительно к выводу, что «космический граммофон» им обладает — и тем самым выскажем нонсенс? (А скорее, неправду.)

Но можно ли запрограммировать все возможные вопросы? В обычной жизни средний человек не отвечает даже на один биллион их. Мы же на всякий случай записали их во много раз больше. Что же делать? Мы должны вести нашу игру, используя достаточно развитую стратегию. Мы задаем машине (то есть Кому-то, потому что не знаем, с кем имеем дело: разговор ведется, например, по телефону) вопрос, любит ли она анекдоты. Машина отвечает: да, она любит хорошие анекдоты. Рассказываем ей анекдот. Машина смеется (то есть смеется голос в трубке). Или этот анекдот был в ней записан и это позволило ей правильно отреагировать, то есть засмеяться, или это в самом деле мыслящая машина (либо человек, этого мы не знаем). Мы какое-то время разговариваем с машиной, а затем неожиданно спрашиваем, помнит ли она рассказанный анекдот. Она должна его помнить, если действительно мыслит. Она ответит «да». Мы попросим, чтобы она повторила его своими словами. Вот это уже очень трудно запрограммировать, потому что таким образом мы вынуждаем конструктора «космограммофона» записать не только отдельные ответы на все возможные вопросы, но и целые последовательности разговоров, которые могут вестись. Это потребует, конечно, памяти, то есть дисков или лент, которые и вся солнечная система не вместит. Предположим, машина не сможет повторить наш анекдот — и тем самым будет разоблачена. Задетый за живое конструктор берется усовершенствовать машину: пристраивает ей такую память, благодаря которой она сможет вкратце повторить сказанное. Но тем самым он сделает первый шаг от машины-граммофона к машине мыслящей. Так как бездушная машина не может распознать идентичность вопросов аналогичного содержания, но сформулированных с незначительными формальными отклонениями, например: «Вчера было хорошо на улице?», «Вчера была прекрасная погода?», «Погожим ли был предыдущий день?» и т. п., то для машины бездушной они будут вопросами разными, а для машины мыслящей — одинаковыми. Конструктор вновь разоблаченной машины вынужден опять ее перерабатывать. В конце концов, после долгой серии переделок он введет в машину возможности индукции и дедукции, способность ассоциировать, схватывать тождественную «форму» по-разному сформулированных, но одинаковых по содержанию высказываний, пока в результате не получит машину, которая будет просто «обычной» мыслящей машиной.

Таким образом возникает интересная проблема: когда именно в машине появилось сознание? Предположим, что конструктор не переделывал эти машины, а относил каждую в музей, следующую же модель создавал заново. В музее стоит 10 тысяч машин — столько было очередных моделей. Результатом стал плавный переход от «бездушного автомата», вроде играющего шкафа, к «мыслящей машине». Должны ли мы признать машиной, имеющей сознание, машину номер 7852 или только номер 9973? Они отличаются друг от друга тем, что первая не умела объяснить, почему она смеется над рассказанным анекдотом, а только говорила, что анекдот очень смешон, а вторая умела. Но некоторые люди смеются над шутками, хотя и не могут объяснить, что именно в них смешно: как известно, теория юмора — твердый орешек. Разве эти люди лишены сознания? Нет, они, наверное, просто не очень быстро реагируют или малообразованны, их ум не обладает навыками аналитического подхода к проблемам; но мы спрашиваем не о том, умная ли машина или скорее туповатая, мы только спрашиваем, имеет ли она сознание или нет.

Казалось бы, следует признать, что у модели номер 1 — ноль сознания, модель номер 10000 имеет полное сознание, а у всех промежуточных сознания «все больше». Это утверждение показывает, насколько безнадежна мысль о возможности точно локализовать сознание. Отсоединение отдельных элементов («нейронов») машины спровоцирует только слабые, количественные изменения («ослабления») сознания так же, как это делает в живом мозге прогрессирующая болезнь или нож хирурга. Проблема не имеет ничего общего ни с использованным для конструкции материалом, ни с размерами «мыслящего» устройства. Электрическую мыслящую машину можно построить из отдельных блоков, соответствующих, положим, мозговым извилинам. Теперь разделим эти блоки и разместим по всей Земле таким образом, чтобы один находился в Москве, второй в Париже, третий в Мельбурне, четвертый в Иокогаме и т. д. Отделенные друг от друга, эти блоки «психически мертвы», а соединенные (например, телефонными кабелями), они стали бы одной интегральной «индивидуальностью», единым «мыслящим гомеостатом». Сознание такой машины не находится ни в Москве, ни в Париже, ни в Иокогаме, но, в определенном смысле, находится в каждом из этих городов и в то же время ни в одном из них. О таком сознании трудно сказать, что оно, как Висла, протянулось от Татр до Балтийского моря. Впрочем, подобный пример демонстрирует, хотя и не так ярко, работу человеческого мозга, потому что кровеносные сосуды, белковые молекулы и ткани находятся внутри мозга, но не внутри сознания, и опять-таки нельзя сказать, что сознание находится под самым сводом черепа или, скорее всего, ниже, над ушами, по обеим сторонам головы. Оно «рассеяно» по всему гомеостату, по его функциональной сети. Ничего больше заявить на эту тему не получится, если мы хотим соединить сознание с возможностью рассуждать.

Вышеприведенный отрывок скопирован из моей «Суммы технологии», он был написан в середине 1963 года. С точки зрения сегодняшней ситуации это слишком сильное упрощение дороги, которую необходимо пройти до имитации описанной мною цели. Мы уже предполагаем, что «сознание» и «интеллект» — это, в определенном смысле, разные сути бытия. Мы знаем, что существуют разные состояния сознания, даже если их шкала находится между сном и реальностью. Но и сновидения могут быть насыщены разнообразными событиями, имитирующими реальность, сознательно переживаемую наяву. В свою очередь, каждый человек, даже если он не является ни психологом, ни психиатром, по собственному опыту знает, что сознание наяву тоже может иметь различные состояния. Человек в состоянии болезненного жара может осознавать, что его сознание нарушено. Различные химические вещества могут самым разным образом формировать человеческое сознание. Кроме того, есть множество действий, которые человек делает машинально: например, сознание шофера «не успевает» за его реакциями в ситуациях с неожиданной последовательностью событий. Вместе с тем машинально можно делать и глупости, — чаще всего мы их называем «поступками по рассеянности».

Все это сказано в отношении моего текста тридцатипятилетней давности, в котором я задумался над «ростками» сознания в машине, и делал я это потому, что мне казалось, будто люди сильно отличаются друг от друга умственными способностями, а сознание всем дано примерно одинаковое.

Дороги напрямик, по прямой и восходящей линии, от полного автомата, каковым является компьютер, к машине, которой можно было бы приписать сознание, нет. Вместе с тем о работе нашего мозга мы уже знаем столько, чтобы понимать, что так называемая каллотомия, или рассечение большой белой спайки, соединяющей полушария мозга, не ликвидирует сознание, но создает в разделенных полушариях две его разновидности. Кроме того, мы знаем, что мозг является системой, построенной из огромного количества функциональных модулей, которые в отдельных областях мозга создали среду, формирующую сознание. Поясню сказанное примером. В коре мозга есть зона, отвечающая за цветовое зрение. Ее повреждение приводит к тому, что человек видит всё без цвета, как в черно-белом кино. Чем лучше мы разбираемся в функциональной ориентации модулей мозга, тем больше удивляемся тому, как, с точки зрения инженерной экономии, хаотично устроен мозг, хотя при осознании самих себя мы не отдаем себе в этом отчета. Сегодня нам кажется, что мы уже можем конструировать отдельные модули, функционально похожие на модули мозга. Обычно это псевдонейронные сети различной сложности. Вместе с тем мы еще не умеем ни создать их в достаточном количестве, ни соединить таким образом, чтобы созданное произведение могло имитировать сознание. Следовательно, прямой дороги от бездумного автомата к сознательно мыслящей машине нет. Есть, однако, много сложных дорог, которые в будущем приведут нас к цели и, возможно, эту цель превзойдут. О такой возможности я написал книгу «Голем XIV».


…Ползучим способом, то есть очень медленно, расширяются фронты внедрения так называемого искусственного интеллекта. Об этих успехах несколько дней назад сообщила на первой странице английская газета «International Herald Tribune», заявив в заголовке, что то science fiction становится реальностью. Если же присмотреться к тому, на что этот искусственный интеллект уже способен, оказывается, что речь идет не об интеллекте, тождественном человеческому, а скорее о большой области усовершенствованных автоматов. Множество офисных функций, таких как банковские, включая функции кассиров, уже могут быть полностью компьютеризованы, или «обезлюднены».

Автоматизацией охватывается также деятельность, требующая деликатных исследований, включая психиатрическую медицину и хирургические операции. Но в этом я не вижу ни следа интеллекта, понимаемого личностно, индивидуалистически, эмоционально и целеустремленно. Это означает, что ошибка при хирургической операции может повлечь за собой исправление операционной программы, но не станет поводом привлечь механическое устройство к суду.

Несмотря на все усилия ученых, еще не родился Некто, заменяющий человека, а появился лишь очень исполнительный, но тоже подверженный ошибкам Никто. Границу этого большого прогресса в самостоятельности устройств, построенных людьми, я описал когда-то в одном из романов как ситуацию, в которой искусственно усовершенствованная среда становится более интеллектуальной, нежели обитающие в ней люди. Нечто подобное нам пока не грозит, но движение в этом направлении уже заметно.

Текст представляет собой фрагмент статьи из еженедельника «Przekroj», №29/2001

Дорога без возврата

Эссе написано в сентябре 1998 г.


1

Я долго противился собственной компьютеризации. Но когда компьютер наконец появился, его понадобилось оснастить печатающим устройством. Затем потребовался модем. Следом появился факс, как-то по необходимости и мимоходом… Это, собственно, и есть дорога, с которой нет возврата. Начало невинно и приносит с собой новые удобства. Продолжение не является входом в ад, но если ад существует, то он наверняка компьютеризован.

2

Новый компьютер устаревает столь быстро, что через несколько лет он уже рухлядь. Поколения новых компьютеров сталкивают в неизвестную пропасть сконструированные ранее и расхваливаемые при покупке. Американцы, любители статистических подсчетов, говорят, что жизнь компьютера коротка: от трех до пяти лет. Популяция этих устройств, о которых полвека назад никто даже не мог подумать, насчитывает сегодня в мире сотни миллионов экземпляров. Естественным образом, по крайней мере мне, приходит в голову вопрос: что происходит с миллионами устаревших компьютеров. Умирают ли они? Имеют ли свои кладбища? Или завершают путь на свалках? Где можно найти их останки? Складов для умерших компьютеров, скорее всего, нет.

Должен признаться, что в моем подвале стоит, укутанный почти как мумия, компьютер Apple 1984 года, купленный для сына, посещавшего тогда American International School в Вене. В свое время компьютер работал хорошо, но не смогу вспомнить, какую имел производительность и информационную емкость. Ему, можно сказать, повезло. Его никто никуда не выбросил. Прошло немного лет, и по отношению к современному поколению обычных средних компьютеров он представляется тем же, чем телеграфный ключ Морзе по отношению к спутниковым передатчикам.

Однако хочу повторить вопрос: что происходит с компьютерами, вытесняемыми новым поколением? Из американской прессы можно узнать, что их судьба складывается по-разному: одни попадают в магазины, другие — в подвалы, на чердаки, но не «каннибализируются». Все-таки они устаревают. Сердцем компьютера является жесткий диск, а его кровеносной, или скорее нервной системой, — процессоры. Однако сравнивать эти центры с человеческим мозгом или мозгом животных — значительное преувеличение.

3

Здесь моя мысль делает мгновенный и неожиданный даже для меня поворот. Каждый знает, что осознанное отравление или заражение мыслящей системы, каковой является мозг, карается. В то же время можно заразить вирусами компьютер, причем коварно и чаще всего не опасаясь суда или тюрьмы, если только речь не идет о действии, признаваемом преступлением или хотя бы поступком, угрожающим значительным общественным ценностям, хранилищем которых является любой банк или генеральный штаб. Выслеживанием хакеров, способных, находясь в одном полушарии Земли, поражать память компьютеров в другом, занимаются исключительно службы специального назначения. Сейчас широко распространилось и значительно развилось искусство шифрования информации, пересылаемой из одного компьютера в другой, — не просто как ветвь криптографии, а скорее как выросший из нее настоящий баобаб. Пока одни трудятся над программированием антивирусных заграждений, другие стараются выследить различных вирусоманов, особенно в сетях, передающих важную информацию, искажение или утрата которой чревата негативными финансовыми последствиями.

4

Если присмотреться к усилиям, затрачиваемым на решение этих проблем в глобальном масштабе, окажется, что мы имеем дело с процессом, который ускользнул и продолжает ускользать из-под власти и воли своих создателей. Их первым намерением было создание сети соединений, не имеющих единого центра, — чтобы удар врага, даже атомный, не мог полностью поразить организованную таким образом коммуникационную связь. За возникновение замысла, который родил эту децентрализацию, давшую начало Интернету и иным сетям, мы должны быть благодарны стратегии холодной войны. Я уверен, что никому, совершенно никому из разработчиков даже в голову не приходило, что они неосознанно исполнили роль учеников мага-чернокнижника, вызвавших силы, которыми невозможно успешно управлять. Сети разрослись сверх всякого предела. Не какие-либо проблемы, чреватые военно-политическими угрозами, а сексуальные извращения, словно лавинообразно размножающиеся паразиты, расползлись по сетям. Наверное, никто в эпоху рождения ЭНИАКа не думал, что возможны педофильские пандемии, которые, подобно непрерывно поддерживаемому и разрастающемуся пожару, нельзя затоптать или погасить. Дело в том, что осуществить эффективную и фактическую цензуру всей мировой сети — то же самое, что сеть уничтожить. Она проникла в военную, хозяйственную, политическую и бытовую области, а также в миллионы личных дел. Успешное удаление из сети порнографической иконографии, которую табуирует даже самая нестрогая культура, — это, честно говоря, мечты отсеченной головы.

5

Сосуды человеческого сердца имеют сеть дополнительных каналов, рано или поздно начинающих функционировать вследствие непрерывного старения стенок сосудов, в результате которого в конце концов происходит инфаркт. В электронной сети тоже могут происходить инфаркты, но они являются результатом информационной толчеи и требуют создания новых соединений, еще не переполненных сообщениями. Таким образом возникают новые уровни сети над старыми. Так появляется своего рода специализация, когда банки соединяются с банками, университеты с университетами, телевизионные студии с другими студиями и т. д. При этом адреса абонентов должны становиться все более длинными. Страшно подумать, какими длинными они окажутся, когда задачей сети станет всесторонняя связь между миллиардами отправителей и получателей.

6

Пока же процессы разрастания, борьбы, соперничества, конкуренции, скольжения (surfing) по сети находятся в состоянии развития. Не осмелюсь предсказывать, станет ли сеть через сто лет нашим главным врагом, а может, и убийцей, каким уже стала мировая моторизация. Хорошо известно, что люди соглашаются с тем, чего желают или что считают неизбежным. В дорожных авариях в США погибло больше американцев, чем во время вьетнамской войны. Но смерть солдат вызывала горе и протест, а над жертвами автомобильных аварий никто, кроме родственников, не плачет. Это утверждение, возможно, кажется патетическим, но не является ничем иным, кроме как суммированием фактов, которые сдвинули с места наш мир, разогнались и двигаются вместе с нами в неизвестном направлении. Очевидно, проще всего уйти от проблемы, сказав, что двадцать первый век будет веком информатики. Название это, однако, ничего не проясняет. Мы не знаем, окажется ли электронный молох Древом Познания, о котором без намеков на технологию поведала нам Библия.

Врезка: Компьютер и мозг

…Компьютерам можно давать определенные команды, и они их исполнят, иногда даже лучше, чем мы бы этого хотели… Речь идет о деятельности, которую можно алгоритмизировать. Устройства, способного навести порядок в помещении, не разбивая половину посуды и не выбрасывая в мусор ребенка вместо сломанной куклы, все еще нет. Наибольшая проблема состоит в распознавании окружающего и ориентации в неизвестной обстановке. Касается это и человека, особенно если дело происходит в полумраке. Однажды я возвращался домой вечером, и мне показалось, что у ворот меня встречает жена, но это была всего-навсего ветвь черешни. В такой ситуации разум или мозг дополняют образ в соответствии с тем, что разум уже знает и что ему кажется.

Компьютеры не способны спать, и тем более видеть сны, не умеют пока выполнять созидающую работу, не обладают волевыми или телеологическими склонностями, то есть не способны переориентироваться на избранную ими, а не программистами цель. Эти ограничения можно долго перечислять. Мы идем вперед медленным шагом: прогресс есть, но такой странный, что даже совершеннейшие суперкомпьютеры, перерабатывающие триллионы битов в секунду, не имеют и следа индивидуальных черт. Компьютер — это не Некто; это всегда Никто. Этот Никто способен сделать много хороших вещей, иногда даже лучше, чем человек…

Сфера эмоций, аффектов этим устройствам совершенно недоступна, и даже не столько недоступна, сколько невоспроизводима ими. Актер играет кого-то и может делать это прекрасно, но он отлично знает, что не является этим «кем-то»; знает, что не является Гамлетом, Офелией или Полонием. Компьютер ничего не знает, потому что никого не играет и никому не подражает. В развлекательной беллетристике можно написать, например, что компьютер, который моделировал взрыв сверхновой, разлетелся на куски. В действительности это невозможно, ибо речь идет об информации, которая не выступает в материальном облике; во время моделирования взрыва вулкана из монитора не выплескиваются потоки кипящей лавы. Но понемногу, понемногу, введением элементов так называемой виртуальной реальности, которую я когда-то назвал фантоматикой, человек начинает окутываться плащом, имитирующим реальность, и сегодня мы не знаем, как далеко зайдем в этом направлении…

фрагменты статьи из еженедельника «Tygodnik powszechny», №31/2001

Беды от избытка

Эссе написано в сентябре 1998 г.


1

В добрые старые времена механизмы — локомотивы, автомобили, швейные машинки или холодильники — были столь простыми, что обслуживать их (а если понадобится, то и отремонтировать) мог мастер средних способностей. Сейчас, когда миром овладела компьютерная мания, даже обычную тягу, соединяющую педаль газа с дроссельной заслонкой карбюратора, заменили компьютерной связью. Мы наслушались столько интересного, необычного и хвалебного о компьютерах, которые якобы уже стали почти разумными, что самое время поделиться большими сомнениями. Нигде в мире компьютеры, даже самые лучшие и дорогие, не работают со стопроцентной надежностью. Например, в американских космических челноках, где точность преобразования информации отделяет жизнь от смерти, бортовой электроникой управляет не один суперкомпьютер, а по крайней мере четыре, а то и пять, работающих независимо. Зависание операционных систем, тупое упорство, по сравнению с которым упрямство осла приобретает почти эйнштейновское качество, ограниченный набор команд, множество задержек из-за недостаточной производительности — все это хорошо известно людям, имеющим дело с процессами, необходимым звеном которых являются компьютеры. Пока издательства рассчитывались с авторами через бухгалтеров (часто не располагавших даже механическими вычислительными устройствами), время между подведением баланса и передачей писателю гонорара было, как правило, меньше, чем сейчас, хотя быстродействие электронных систем, казалось бы, должно сократить этот срок. Вдобавок литературный агент порой находил ошибки в расчетах издательств, но так как общественное мнение уже признало компьютеры безошибочными, любые неточности приписываются людям, обслуживающим компьютеры.

2

Джон фон Нейманн (John von Neumann) назвал живой мозг совершенной системой, построенной из несовершенных элементов.

Я не знаю, где следует искать неисправности в компьютерах, но знаю, что необходимость в безошибочных результатах привела к настоящей компьютеромании в различных областях. Подобно тому, как женщины, или, более справедливо говоря, люди, не являются плохими во всем, ибо имеют и достоинства, — так и от компьютеров можно ожидать многого, рассчитывать на многое и многое получать. Но все же, как напрасно ожидать непорочности от жены Цезаря, так и стопроцентная уверенность в абсолютной точности и надежности компьютеров зачастую приводит к роковым ошибкам.

3

Компьютерных программ написано уже столько, что выбор наиболее подходящей для решения определенной задачи является делом не простым. Как известно, существуют разнообразные информационные сети с большим количеством узлов, браузеры для серфинга по сетям — в результате растет груз необходимых знаний о том, каким образом в микроскопических информационных чащах быстро найти требуемое. Подобные поиски иногда напоминают блуждание в лабиринте, и тогда напрасны мысли о той простоте, с которой необходимую информацию можно получить из обычной энциклопедии-книги.

4

Кроме множества компьютеров, уже имеющихся на рынке или о скором появлении которых с энтузиазмом объявили крупные фирмы, в ближайшем будущем якобы должны появиться компьютеры (говорят даже о квантовых), не уступающие нынешним , но простые в обслуживании. Сейчас пределом мечтаний является жидкостный компьютер, для наглядности представляемый на модели, подобной чашке кофе. Вычисления или моделирование будет осуществляться в нем посредством молекул в магнитном поле, воздействующем на чашку снаружи, и в управляющем электрическом поле, перпендикулярном магнитному. Абсолютно не утверждаю, что все это следует отнести к сказкам. Мы уже не раз убеждались в реальности того, что нашим отцам казалось сказочным. Строительство дома в несколько этажей из игральных карт — это элементарное чудачество по сравнению со сложнейшими конструкторскими работами, которые должны привести к созданию компьютера, использующего атомные спины. Ведь атомы или электроны ведут себя более или менее упорядоченно только вблизи абсолютного нуля, где действует закон Боуза-Эйнштейна. В то же время для комнатной температуры единственное, что можно вообразить, — это квантовый компьютер, так как все системы, построенные из молекулярных элементов, при такой температуре, как правило, чрезвычайно быстро распадаются.

Впрочем, не собираюсь больше обсуждать замечательные направления новейших компьютерогенных замыслов ученых, пытающихся преобразовать атомный хаос в безошибочно служащий нам порядок.

5

Не приводя фамилий, хочу только повторить вслед за специалистами-профессионалами, что взлет компьютеров, в последние годы ставший особенно заметным, приближается к пределу, и тем самым к концу. Компьютерная мышь уже считается архаичным устройством; существуют мониторы, плоские как картина; мы приблизились к объединению телевизоров, мониторов, компьютеров, модемов, факсов в цельные псевдоорганизмы. Есть устройства для правшей и для левшей. Похоже, в конце двадцатого столетия мы стараемся реализовать в гигантском пространстве информации все, что еще осталось сконструировать. Правда, специалисты до сих пор ломают зубы мудрости на нулях двухтысячного года, и пока не известно, как с наименьшими потерями перепрыгнуть эту дату, однако их замешательство вовсе не означает информационного конца света. Разумеется, не все так плохо. Просто мы запутались в сплетениях операционных систем, не понимающих ни себя, ни нас. В конце концов оказалось, что пока ничем нельзя полностью заменить систему, оперирующую понятиями, — то есть разум. Поэтому я делаю ставку именно на него, не зная, впрочем, когда главный выигрыш станет нашей собственностью. Но какой бы длинной ни была дорога к пониманию разума, какие бы пробы и ошибки мы ни совершали, мы должны идти по ней, так как другой дороги нет и не будет.

6

Будущее всегда выглядит иначе, чем мы способны его себе вообразить, поэтому все, о чем я написал до сих пор, является лишь изложением сведенных воедино субъективных убеждений, которые я разделяю. Однако не утверждаю, что знаю будущее так же точно, как содержимое ящика своего стола.

Фальшивое божество технологии

Эссе написано в октябре 1998 г.


1

Приведенный ниже текст в значительной мере позаимствован из статьи американского журналиста Роберта Каттнера (Robert Kuttner), напечатанной в «International Herald Tribune» 27 октября 1998 года. Повторяя за ним мрачные замечания в адрес мировой информационной сети, отвечу на часто задаваемый вопрос, почему я не являюсь энтузиастом столь усовершенствованной системы связи. Как пишет Каттнер, компания Microsoft провозгласила два мифа. Первый убеждает каждого пользователя Интернета, что сетевая информационная технология расширяет индивидуальные возможности. Второй миф представляет Microsoft бескорыстным, нейтральным «помощником» всякого рода коммуникаций. Журналист оспаривает оба этих мифа, опираясь на практику, в основном американскую, но не только.

2

В разговоре с приятелем, большим поклонником новой культуры и ее воплощения в Интернете, Каттнер выяснил, в частности, что электронная почта (e-mail) имеет и отрицательные стороны. Например, возвращаясь из путешествия или отпуска, обычно обнаруживаешь в своем электронном почтовом ящике массу писем. Прием этой массы сообщений представляет собой достаточно большой объем работы и превращает не слишком счастливого в тот момент пользователя сети в работника, запряженного в телегу. Этот журналист пишет то же, что всегда утверждал и я: сетевая связь создает иллюзию, будто она способна мгновенно увеличить количество профессиональных или частных контактов. Это неверно. Дело в том, что, работая в сети, теряешь много времени, а это раздражает, тогда как плодотворная совместная работа требует сосредоточенности.

3

Экономисты недоумевают: когда же, наконец, сетевая информационная технология революционизирует производство (и произойдет ли это вообще). Очевидно, сетевые коммуникации могут ускорять процессы, повышать точность работы в таких областях, как банковское дело, проведение платежей, издательская деятельность, хранение данных, касающихся проектирования, производства и пр. Но этим усовершенствованиям сопутствует немало минусов. Только освоишь прошлогодние доработки программ, как прибывает новая версия. Тем самым хваленая культура непрерывного обучения превращается в поучения, стареющие слишком быстро. Автор говорит, что главным образом пользуется пишущей машинкой (так же как и я). Если хорошо освоишь работу на машинке (которые к тому же никогда не зависают), то перейти на компьютер нетрудно. Что же касается качества статей, Каттнер говорит, что в последнее время он редактировал статью одного из известнейших американских колумнистов (публицистов). Тот пользуется пишущей машинкой, но его проза требует гораздо меньше редактирования по сравнению с работами, подготовленными в текстовых редакторах типа Lexus-Nexus и Microsoft Word.

4

Неверно, что присущая сетевым коммуникациям оперативность качественно уравняет всех пользователей. Если сравнивать два различных рода занятия: врачебную практику и обучение студентов, окажется, что компьютерно-сетевая опека превращает врача в чиновника, имеющего в своем распоряжении больше экспертных данных, но пользующегося меньшим личным авторитетом у пациентов. В то же время большинство преподавателей американских средних школ, работающих на основе краткосрочных контрактов, сейчас имеют меньше «свободного времени для творческого труда», а ведь именно он является основой академической вольницы и суверенности. Таким образом, различные категории работников лишаются независимости, несмотря на то, что с приходом информационных технологий торжественно провозглашается расширение возможностей личности. Кроме того, новая технологическая система не только является своего рода оргией деградации, но и приводит к потере многого, ведь ничто не обесценивает труд больше, чем его замена автоматизированной технологией. Вдобавок девальвируются человеческие контакты. Как утверждает большинство социологов, такая деятельность, как, например, забота о малолетних и стариках, о больных, требует прежде всего человеческого участия. Но именно эта сторона страдает от внедрения сетевой автоматизации. Компьютерная мышь не может ни накормить ребенка, ни окружить заботой умирающего.

5

В совокупности все названное и неназванное, касающееся Microsoft и ее столкновений с правительством в антимонопольных вопросах, показывает, что Microsoft Windows, собственно, является душителем наших человеческих возможностей. Многие пользователи считают эту технологию лишь представителем рыночной мощи, но не творцом технических достижений. Поэтому мы должны быть осторожными и недоверчивыми по отношению к технологии, ограничивающей наши возможности во имя их мнимого усовершенствования, так как и компьютеры, и сети совершенны прежде всего в своей абсолютной неразумности. Если мы хотим иметь общество, обогащаемое способностями личностей, мы должны обратиться к источникам гораздо более старым, чем технология информатики.

6

За автором, мысли которого я привел выше, стоит жизненный опыт страны, более всех попавшей в аркан сетевой информатики, в которой «безлюдность» сетевых коммуникаций уже утомляет и наводит на пессимистические размышления. Так как уже стали писать, что мощная порция «искусственного интеллекта», «искусственных мозгов» готовится к вторжению в наш человеческий мир, утверждаю (и не только я), что до чисто человеческого умственного совершенства нам все еще очень далеко.

Мегабитовая бомба

1

Название этого эссе, завершающего одноименную книгу, взято из изданной в 1964 году «Суммы технологии», но по прошествии времени его смысл несколько расширился. В то время я имел в виду прежде всего рост общедоступных обобщенных данных науки, в первую очередь — точных дисциплин: физики, астрофизики, биологии, геологии, антропологии и так далее. Уже само возникновение опутывающих нашу планету сетей (явление достаточно спонтанное и, наверное, необратимое, что первоначально не предполагалось) требует нового взгляда на лавинообразно нарастающую информацию. Ориентировочно ее количество сейчас оценивается НЕ МЕНЕЕ чем в 1017 битов, и при сохранении темпов роста сразу же после 2000 года ее будет (опять-таки «не менее») В ДВА РАЗА БОЛЬШЕ. При этом информация не является чем-то постоянным и застывшим в громадах библиотек, университетов, военных штабов или бирж и банков, но скорее информацией В ПОСТОЯННОМ ДВИЖЕНИИ, перемещающейся в переплетениях сети, образующей World Wide Web, или всемирную паутину, неустанно расширяющую свои все более многочисленные применения. Всю информацию можно было бы подвергнуть таксономизации, разделяя микро-, макро— и мегаизмерения (или виды). Огромные массивы накопленных человечеством знаний превысили — при самых радикальных сокращениях — емкость мозга отдельно взятой личности. Нужно также сказать, что сама ЛЕГКОСТЬ доступа (не только в сети) к каким-либо данным ни в коей мере не повышает «привлекательность» знаний. К ухудшению положения вещей приводят различные факторы.

2

Во-первых, информационную среду загрязняет страшное количество глупости и вранья. Глупость своим распространением обязана наземным и спутниковым телевизионным сетям с постоянно увеличивающимся количеством передатчиков. Похоже, что скоро либо произойдет радикальное разделение телевизионного вещания на отдельные направления (что уже понемногу наблюдается), либо государство будет вынуждено законодательно отсеивать глупости. В настоящее время недопустимой признается визуализация только некоторых патологических и неприемлемых вариантов сексуального поведения людей (во главе с педофилией) и военно-политических, локально охраняемых государственных секретов. В то же время типичны такие глупости, как паранормальные явления, начиная от телепатии и телекинеза, заканчивая ясновидением и астрологией, с ее многократно доказанной привлекательной ложью, а также переизбыток телевизионных зрелищ из Северной Америки по теме science fiction, в которых Вселенная предстает переполненной разумными (однако чаще всего глуповатыми) цивилизациями, с которыми Земля находится в конфликтах, легко переходящих в «звездные войны»; говоря в общем, Вселенная показывается как межкультурная гиперсупербойня, при этом роль в прошлом невинных (ибо, как и задумано, легко распознаваемых) реквизитов играют псевдонаучные приспособления: «тянущие» и уничтожающие лучи (tractor beam в Enterprise), художественно оформленные небылицы (Superman, Batman, Spiderman и т. п., с женскими «антисексистскими» вариантами); кроме того, любимая тема кинематографистов — криминальные расследования, в которых все «начинается с трупа», а далее речь идет о транспортировке наркотиков, нападениях, похищении заложников, поиске взрывных устройств, управляемых (часто) на расстоянии, и т. п. Репертуар полностью диктуется «зрительскими предпочтениями» аудитории, желания которой практически полностью отслеживают исследовательские приспособления (как Einschaltquoten в Германии). Количество загадок и тайн, действительно заслуживающих внимания как на Земле, так и в космосе, огромно, но не они привлекают продюсеров и сценаристов, словно люди хотят смотреть только на летающие тарелки и агрессивных космических пришельцев. С точки зрения того, что условия диктует рынок, а королем рынка является касса, на раскрепощенность воображения кинематографистам наложены мощные ограничения. Все работают на кассу, и здесь уже не до разума или хотя бы до невинной сказочной мифологии. Само TV стало невероятным пожирателем, который перерабатывает почтенные легенды и сказки и, протащив через пресс упрощений, бомбардирует ими зрителей при помощи орбитальных передатчиков. Считаю, что слабые голоса протеста из уст немногочисленных психосоциологов ничего не решат. Всевозможную рекламу загрязняет НЕКОДИРОВАННАЯ сексуализация, ненавязчиво насаждающая похотливый привкус. Официально не провозглашается, что «телевидение призывает к преступлению и насилию», но мы движемся в этом направлении с нарастающим ускорением.

3

Во-вторых, информацию в научно-популярных периодических изданиях (французский «Science et Vie», американские «Scientific American», «Discover», «American Scientist», «Astronomy») далеко не всегда следует принимать на веру — хотя бы потому, что она зачастую имеет типичный налет сенсационности, чтобы «было вкуснее». С этой целью живущие исключительно в какой-нибудь более или менее профессиональной голове идеи, проекты, надежды, или откровенно выдуманные под влиянием сиюминутной моды явления (квантовый компьютер, работающий в «безвременьи»), гипотезы, противопоставляемые важным достижениям того или иного направления науки, полученные не из исследовательского материала, а высосанные из пальца или взятые с потолка, можно найти на страницах таких периодических изданий, а в последнее время и «добраться» до их тематического пространства через Интернет. Очевидно, что новые гипотезы, укрепляющие сердцевину научной точки зрения, появляться должны, но не в ореоле разукрашенного и наглого рекламирования, которое заменяет надежность экспериментов видением чудесно приближающейся эры «посткомпьютерных самоусовершенствований». Идеи, направленные к милитаризму и к исходящим из космоса угрозам нашей планете, а также панроботизационные пророчества вдалбливаются нам через глаза в головы, подобно тому, как корма впихиваются в туши несчастных гусей: им — чтобы печень подверглась патологическому ожирению, нам — чтобы посмотрели, приобрели, прочитали и поверили. Ясно, что периодические издания, которые имеют особенно далекое отношение к правде, я вообще не упоминаю. Но в то же время пристального внимания заслуживает ежемесячник «Природа» Российской Академии наук, несмотря на фатальное падение тиража: с 80 тысяч во времена СССР до тысячи в настоящее время. Однако уровень публикаций не стал ниже. Кстати, печальная история российских ученых и науки сталинских времен обнажается и в «Природе» — ибо сейчас говорить об этом уже можно.

4

Таким образом, информации все больше. Усиливается степень искажения и превознесения успехов точных наук (физики, космогонии, космологии), а если удастся клонировать мышей, овец или телят, наверняка последуют — я не осуждаю, а просто сообщаю — уверенные заявления, что медики скоро научатся выращивать не только человеческие органы, предназначенные для пересадки (или «запасные части»), но и целиком людей. Модной также является болтовня о подключаемых к нашему мозгу чипах, которые сделают из поедателей хлеба разносторонних гениев. Лично я от этого страдаю, так как подобные банальности загрязняют мне, как подключенному (К СОЖАЛЕНИЮ) к Интернету, сервер. Беда в том, что нет «электронного носа» для отсева пустых утверждений от тех, что со временем станут истинными, и тем самым каждый из нас обречен делать выбор, руководствуясь собственной интуицией. Могу привести конкретный пример такой интуиции. Исследования геномов выявили, что структурные гены, позволяющие синтезировать конкретные белки, составляют лишь несколько процентов от всех генов, а остальные 90 с лишним процентов названы «junk ДНК» — мусор, или ничего не кодирующие пассажиры-зайцы (по-немецки Trittbrettfahrer). Мне такая диспропорция между видами генов сразу показалась невозможной: что-то «мусор» делает — так я считал. Но в последнее время их называют уже по-другому. Это уже не «мусор», а «гены-микроспутники», выполняющие посреднические, но при этом конкретные и конечные функции: они сами не управляют синтезом белков (например, энзимов), результатом их деятельности является формирование конструктивной целостности организма. (Российские ученые, еще не понимая, чему служит «мусор», назвали его элементом «концертной эволюции», так как длинные секвенции генов-микроспутников тождественно повторяются в геномах как лейтмотив в симфонической партитуре.) Очень трудно предвидеть такой прогресс взглядов, основанный на результатах исследований, и трудно признать «прогностическую интуицию» чем-то, чему можно обучать.

5

В самом конце нашего столетия начали появляться совершенно новые космогоническо-космологические гипотезы, плохо воспринимаемые обычным «здравым рассудком». Но этот рассудок неполный миллион лет назад сформировали первые этапы антропогенеза, так что для понятия Всего он не годится. Поэтому математические методы, которые позволяют нам осознавать мир, я называл «белой тростью слепца». Сейчас похоже на то, что мы возникли после многих, продолжавшихся тысячелетиями попыток человекоформирования организмов отряда Высших (Primates), то есть из подсемейства гоминоидов (hominoidea). Подсемейство это включает антропоидов и гоминидов, но я не уверен на сто процентов, что эта таксономия нашего происхождения окончательно установилась. В настоящее время более или менее хорошо можно исследовать межвидовые различия (неандерталец — питеканроп — Homo habilissapiens, и подобные) благодаря новым достижениям науки: геномы можно реконструировать на основе палеонтологического материала — окаменевших метаморфических останков ископаемых скелетов (впрочем, есть специалисты, отрицающие возможность распознания отличий в происхождении видов, основанных исключительно на данных палеогенетики). Математика, однако, — и это не только мое мнение, — не является методом исследования, способным привести нас к «окончательной истине». Нет исчерпывающего объяснения существованию 61 элементарной частицы, так как они не хотят «вылущиваться» из какой-либо единой теории, и недавно «размножили» нейтрино, например есть уже «нейтралино», но не известно также, не является ли поиск этой единой теории поиском черной кошки в темной комнате, когда не ясно, есть ли эта кошка вообще. Такие же «пульсации» переживает классическая модель космогонии, с Большим Взрывом и фазой инфляционного расширения. На полях сражений космологов с проблемой «начального состояния» можно только скромно заметить, что математизация, даже позволяющая со структурной точностью ПРЕДСКАЗАТЬ фазы явления, которое должно наступить, гарантией истинности быть не может, так как можно A) математизировать ПРИБЛИЖЕНИЯ, «апроксимации», которые иногда могут быть прогностически плодотворными, и B) могут быть пророчески плодотворными, но только частично, и дальнейший прогресс делает их анахронизмами (пример: мир Ньютона — мир Эйнштейна). Я не вижу конца этому пути, то есть не вижу конца науки.

6

Кроме этого, командовать парадом начинают: А) теория хаоса (нелинейная или частично линейная) — небольшое начальное изменение приводит к неохватно большому разброду в последствиях (конечному), В) уже противоречивая теория катастроф, С) насыщенная поправками неодарвиновская теория естественной эволюции. Значение имеет следующий вывод из этого разнообразия: человек всегда исходил из как можно более простого предположения (и эстетично употребительного), а затем, продолжая познавательское движение, был вынужден все больше усложнять первоначально созданный образ. Сложность постоянно растет во всех областях сферы познания, иногда скучно и бесплодно, как гуманитарные «моды». Недавно я с удивлением следил за диалогом философа и теолога, рассуждавших о том, откуда берется индивидуальное человеческое чувство осознания личности, откуда берется «Я». Неврология, подкрепленная исследованиями патологий, уже получила много результатов для естественнонаучного ответа, хотя еще и не все. Однако в собеседники старались не касаться эмпирических исследований. Фома Аквинский мог бы с полным пониманием следить за их раннесредневековой риторикой. А в то же время душа понемногу начинает уступать эрозийному натурализму, результату медико-невролого-психиатрической патологии. Искренне же наивным хвастовством являются все чаще встречающиеся заявления, что скоро будет построен кот-робот и что от кота-робота до разумного робота дорога будет не слишком длинной. Это неправда. Роботизированный кот будет наверняка мурлыкать, но из мышей, которых он не поймает, никто паштета не изготовит. Наша современность удивительно влюблена во всякую дешевую серость и лишь бы какое искусство, например упаковывание соборов или башен и мостов в бумагу. Если можно ВСЁ представить как искусство, то искусство уже нигде нельзя будет найти.

7

Таким образом, ускоренный взрыв мегабитовой бомбы превращается на моих удивленных глазах в гига— или терабитовый взрыв, в котором небольшие осколки «неизбитой правды» (например, смертность всех нас) взмывают в небо как мыльные пузыри. А выхватыванию «того, что существенно» служит у человека около ста миллиардов нейронов (хотя никто этого точно не подсчитал; меня учили десятилетиями, что в черепной коробке у нас «только» 12 миллиардов нейронов). Это и есть то волшебное зеркало, в котором отразится весь мир. Незнания начальных данных никто стыдиться не должен, особенно философ, копающийся в прошлом нашего вида. Демографическая бомба скорее всего не взорвется, так как рождаемость в мире уменьшается (хотя и неравномерно). В то же время информационная бомба уже взорвалась и находится в состоянии разлета осколков. Сеть связи не поможет. А artileс? Украшенная новыми названиями или прозвищами, искусственная интеллектуальность, перво-наперво заметим, не существует, а если и возникнет, то с многочисленными упрощениями. Может, это и лучше, что ее пока нет.

8

В качестве проводника, указывающего основные направления эпистемы, не помешало бы новое издание труда под названием «Энциклопедия неведомого» («Encyclopaedia of Ignorance»); первое издание, nota bene еще не совсем устаревшее — с семидесятых годов, — у меня есть на столе. Обозначались в нем проблемы, на которые мы еще не имеем ответа, или сами проблемы были плохо поставлены. Впрочем, и полностью признанные неважными заслуживают внимания, так как и на ошибках можно доучиваться. Я уже вспоминал о бледном доказательстве «невычислительности» (transcomputability) компьютеров произвольной информатической мощности Г. Бреммермана (H. Bremmerman): невозможность, которую он считал доказанной постулатами физики твердого тела с подкреплением солидной математики, была опровергнута биогенетической алгоритмизацией, идущей от естественной эволюции. Манфред Эйген (Manfred Eigen) говорил мне, что в науке «никогда не следует говорить НИКОГДА». Можно, конечно, говорить о неосуществимости того, что in abstracto возможно. Считаю, что человечество никогда не объединится, а это было бы последним условием для начала реализации идеи, которую доминиканец O. Dubarle выдвинул в 1948 году в «Le Monde» после появления «Кибернетики» Норберта Винера, а именно для конструирования «машины, управляющей всем миром». Ни простые люди не согласятся на такого Хозяина Земли, ни a fortiori политики, от которых, как от руководителей, сверх их умственных способностей и талантов возросла зависимость человеческого бытия. Что в целом не уменьшило их амбиций или желания обладать властью.

9

ХХI век будет иным, чем его многочисленные предвидения, украшенные жемчужинами удивительных идей. Возможно, он будет более жестоким по сравнению с нашим кровавым столетием. То, что изначально глобально, плохо подлежит предсказаниям (как распад СССР, триумф биотехнологии или объединение в сеть всей связи мира). Может быть, мир действительно не имеет края, но мы сами пропасть, а поэтому край создадим.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15