Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Станислав Лем. Собрание сочинений в 10 томах (`Текст`) - Рукопись, найденная в ванне

ModernLib.Net / Научная фантастика / Лем Станислав / Рукопись, найденная в ванне - Чтение (стр. 6)
Автор: Лем Станислав
Жанр: Научная фантастика
Серия: Станислав Лем. Собрание сочинений в 10 томах (`Текст`)

 

 


Я стал копаться в них в слабой надежде, что нападу хотя бы на след моей исчезнувшей инструкции. Что ж, там среди других лежала и желтая папка, но в ней была только платежная ведомость на нескольких листах, которую я бегло просмотрел. При других обстоятельствах я, вероятно, уделил бы ей куда больше внимания, поскольку в ней, среди прочих, попадались такие должности, как Информатор Тайный, Разоблачитель первого ранга, Иссушитель, Фекалист, Продажник, Опровергатель Скрытный, Костолом, Крематор, однако сейчас я равнодушно засунул ее на прежнее место в стопку бумаг. В тот момент, когда моя рука проходила над стоявшим на столе телефоном, тот неожиданно зазвонил, и я вздрогнул. Затем подозрительно посмотрел на него. Он с настойчивостью прозвенел еще раз.
      Я снял трубку.
      – Алло? – послышался мужской голос.
      Я не ответил. Однако в трубке прозвучал ответ – кто-то, по-видимому, снял трубку параллельного телефона, и теперь я мог слышать голоса обоих собеседников.
      – Это я, – заговорил голос, который произнес перед этим "алло". – Не знаем, что и делать, капитан!
      – А что? С ним плохо?
      – Все хуже. Мы опасаемся, как бы он чего с собой не сделал.
      – Не поддается? Я с самого начала так и думал. Не поддается, а?
      – Я этого не говорю. Сперва все было хорошо, но вы ведь знаете, как это бывает. Тут нужен тонкий подход.
      – Это для шестерки, не для меня. Чего вы хотите?
      – Вы ничего не можете сделать?
      – Для него? Не вижу, чем бы я мог быть полезен.
      Я слушал, затаив дыхание. Возникшее ранее ощущение, что говорят обо мне, превратилось в уверенность. Некоторое время в трубке царила тишина.
      – Вы в самом деле не можете?
      – Нет. Это случай для шестерки.
      – Но это будет означать снятие с должности.
      – Ну да.
      – Значит, нам придется от него отказаться?
      – Я так понимаю, что вы этого не хотите?
      – Речь идет не о том, чего я хочу, но вы же видите – он уже немного освоился.
      – Тогда в чем причина? У вас же есть собственные специалисты. Что говорит Прандтль?
      – Прандтль? Он сейчас на конференции. С тех пор он ни разу не появлялся
      – словно ветром сдуло.
      – Так вызовите его. И вообще, я не намерен больше заниматься этим делом. Оно не имеет ко мне никакого отношения.
      – Я пошлю к нему конфидентов из медицинского.
      – Это уж как хотите. Прошу прощения, но у меня больше нет времени. До свидания!
      – До свидания.
      Обе трубки щелкнули, возле моего уха зашумела, словно раковина, тишина. Я колебался. Теперь, когда этот разговор окончился, я уже не был так уверен, что говорили обо мне.
      Во всяком случае, я узнал, что Прандтля нет. Я положил трубку и, услышав, что кто-то зашел в соседнюю комнату, поспешил выйти в коридор. И тут же пожалел об этом, но уже не мог решиться вернуться. Теперь я стоял перед выбором: Эрмс или комната три тысячи восемьсот восемьдесят три. Я долго шел по коридору, все время прямо. Три тысячи восемьсот восемьдесят три – это должно быть где-то на пятом этаже. Следственный Отдел? Скорее всего. И оттуда я уже наверняка не выйду. В конце концов, не так уж плохо просто ходить по коридорам. Отдыхать можно в лифте, можно просто постоять спокойно в коридоре, а для того, чтобы спать, вполне сгодится и ванная комната. И вдруг я вспомнил о бритве. Странно, что до сих пор это не приходило мне в голову.
      Была ли она предназначена для меня?
      Может быть. Ответить на этот вопрос с полной определенностью было невозможно. К тому же я был возбужден, взбудоражен.
      Я шел по лестнице вниз, испытывая легкое головокружение. Шестой этаж… Пятый: белый, необыкновенно чистый, как, впрочем, и все другие, коридор вел прямо. Три тысячи восемьсот восемьдесят шесть, три тысячи восемьсот восемьдесят пять, три тысячи восемьсот восемьдесят четыре, три тысячи восемьсот восемьдесят три.
      Сердце мое тревожно забилось. В таком состоянии мне, пожалуй, говорить будет трудно. Перед тем как входить, я остановился, чтобы набрать в легкие воздуха.
      "В конце концов, я могу просто заглянуть туда, – подумал я. – А если меня спросят, скажу, что ищу майора Эрмса и что я ошибся. Ведь никто не будет же силой вырывать папку у меня из рук. В конечном счете, это же моя инструкция, и в случае необходимости я потребую, чтобы позвонили в Отдел Инструкций, Эрмсу. Но все это наверное, чепуха, потому что они и так знают. А раз они знают, то мне тем более нечего беспокоиться". Я постарался припомнить в общих чертах все выпавшие на мою долю испытания, которые должен буду изложить для занесения в протокол. Если меня поймают на каком-то искажении, это может дополнительно усугубить мою вину. Однако событий было уже столько, что я начал в них путаться и не мог теперь с уверенностью сказать, что было раньше – история со старичком или арест в коридоре моего первого провожатого. Ах, да, разумеется, сначала я лишился провожатого. Я закрыл глаза и нажал на ручку.
      К счастью, в этом обширном, полутемном, загроможденном какими-то шкафами и стеллажами помещении никого не было, ибо я долго был не в состоянии выдавить из себя хотя бы слово. Огромные кипы книг, стопки перевязанных бечевкой бумаг, бутылочки с белым канцелярским клеем, ножницы, штемпельные подушки и письменные приборы – всем этим были сплошь завалены стоявшие возле стен большие столы.
      Кто-то приближался к другому входу. Было слышно, как он шаркает по полу.
      В приоткрытой боковой двери, ведущей в непроницаемую тьму, появился замызганный старик в грязном, с пятнами мундире.
      – Вы к нам? – проскрипел он. – Редко, однако, к нам заглядывают! Чем могу служить? Вы за какой-нибудь справкой, вероятно?
      – Я… э-э… – начал я.
      Но антипатичный индивидуум, шмыгая носом, под которым болталась блестящая капля, продолжал:
      – Вы, я вижу, в штатском, значит, что-нибудь из каталога… Извольте, это здесь…
      Он проковылял к предмету обстановки, который я принял сначала за большой шкаф, и стал точными движениями выдвигать один за другим узкие и длинные библиотечные каталожные ящички. Я еще раз оглядел захламленное бумагами помещение – повсюду были навалены кучи старых документов, в воздухе стоял удушливый запах пыли и лежалых бумаг.
      Перехватив мой взгляд, старик прохрипел:
      – Господина архивариуса Глоубла нет. Конференция, сударь, что поделаешь! Господина генерального секретаря архивариуса тоже нет, к сожалению, – с вашего позволения, вышел. И вообще, один я здесь, как перст, со всем хозяйством остался. Каприл Антей к вашим услугам, сторож девятого разряда с выслугой лет после сорока восьми годов службы. Господа офицеры говорят, чтобы, дескать, я уходить на покой готовился, только я – как сами видите – покуда на своем посту незаменим! Ох, я тут болтаю, а вам, наверное, с делами служебными нужно поспешать. Заказы прошу класть в этот ящичек-шкатулку, и звоночек уж, пожалуйста, трясите поэнергичнее – прибегу, мигом отыщу, старый глаз, хе-хе, уж поверьте мне, будьте любезны, не хуже молодого. И если есть на месте, тогда – будьте любезны, а если за пределами, то извольте только цифирку свою на карточке поставить в графе "четверка римская дробь Б" – вот и все.
      Закончил он эту свою тираду долгим ныряющим движением – не знаю, поклон ли это был, или же его ноги были слегка затронуты параличом – и приглашающе указал на шеренгу выдвинутых ящиков огромного каталога.
      Одновременно с этим он точным движением передвинул очки с носа на лоб, после чего с не сходящей с лица заискивающей улыбкой стал отступать к двери, через которую вошел.
      – Господин Каприл, – внезапно произнес я, – скажите пожалуйста, а нет ли на этом этаже случайно прокуратуры?
      При этом я не смотрел на него.
      – Как вы сказали? – Он суетливо приложил к уху сложенную трубочкой ладонь. – Про?.. не слыхал. Нет, не слыхал.
      – А Следственный Отдел? – продолжал я гнуть свое, совершенно не задумываясь о возможных последствиях такой откровенности.
      – Отдел? – Его улыбка бледнела, переходя в изумление. – И отдела здесь никакого нет, извините, и не может быть, потому что тут мы находимся, только мы, и больше никого.
      – Архив?
      – Так точно, архив, главный каталог и библиотека, штаб-квартира наша, как я имел случай заметить… Могу быть чем-нибудь еще полезен?
      – Нет… Пока нет, спасибо.
      – Не за что – служба. Звоночек я для вас приготовил вот здесь, на подставочке, чтобы удобнее было.
      Он вышел, шаркая ногами. И сразу же за дверью раскашлялся, по-старчески раздирающе, и звук этот, сам по себе не привлекавший внимания, но в то же время жуткий, будто бы кто-то душил его, постепенно удалялся. Наконец я остался один в гнетущей тишине перед шеренгой выдвинутых ящиков с латунными табличками.
      "Что бы это могло значить? – раздумывал я, садясь на стул, который он для меня откуда-то выдвинул. – Может, они хотят изучить мои интересы? Но зачем? Что им это даст?"
      Я нехотя скользнул взглядом по выгравированным наименованиям. Каталог был предметный, не алфавитный, с такими, например, названиями: РАБОЛЕПНИЧЕСТВО, ЭСХАТОСКОПИЯ, ТЕОЛОГИЯ, ПОНТИ– и МИСТИОКАТОРИКА, КАДАВРИСТИКА ПРИКЛАДНАЯ. Я заглянул в раздел теологии. Кто-то, наверное, перемешал здесь все карточки, так что располагались они без всякого порядка.
      СУЩЕСТВА ВОЗДУШНЫЕ – см. АНГЕЛЫ. Там же: Рекомендации для повседневного пользования.
      ЛЮБОВЬ – см. ДИВЕРСИЯ. Там же: Благосклонность.
      ВОСКРЕШЕНИЕ – см. КАДАВРИСТИКА.
      СВЯТЫХ ОБЩЕНИЕ – см. СВЯЗЬ.
      "В конце концов, чем мне это может повредить?" – подумал я, выписывая на формуляре то, что относилось к рекомендациям для повседневного пользования из раздела АНГЕЛЫ. Много было непонятных терминов, например: ИНФЕРНАЛИСТИКА, ЛОХАНАВТИКА, ИНЦЕРЕБРАЦИЯ, ЛЕЙБГВАРДИСТИКА, ДЕКАРНАЦИЯ, но у меня не было желания копаться под этими рубриками – каталог был слишком велик. Поддерживаемый деревянными колоннами, он уходил под самый свод. Он шелестел, как море, и даже беглое изучение его заняло бы неделю. Извлеченные из ящиков зеленые, розовые и белые карточки уже не вмещались у меня в руках, падали, кружились, ложились на пол. Я откладывал их по две, по три, но наконец, когда все это мне надоело, оглянулся и, видя, что здесь я по-прежнему один, как попало, не глядя, рассовал их обратно по ящикам.
      "Может, царящий в каталоге хаос объясняется тем, что время от времени сюда попадали и другие, такие же, как я?" – зародилось во мне смутное подозрение.
      Я выпрямился. На столе рядом со шкафами каталога лежали сваленные кучей огромные черные тома энциклопедии.
      Я взял первый попавшийся под руку том.
      Как это там? ЛОХАНАВТИКА? Я поискал на букву "Л". "ЛУКОВИЦА – разновидность многослойной разведывательной операции". Нет, не то. "ЛОХАНАВТИКА – надуманная наука о плавании в лохани. См. Псевдогностика, а также Науки Фиктивные и Маскирующие".
      Я хотел было уже захлопнуть этот том, но тут мой взгляд упал на другой том, раскрытый в самом начале буквы "А".
      Мне бросилась в глаза колонка с жирным заголовком АГЕНТ, АГЕНТУРНЫЙ. После толкования термина шла обширная статья под названием "АГЕНТЫ И АГЕНТУРЫ В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ".
      Рядом лежал еще один открытый том с подчеркнутым красной ручкой определением: "ГРЕХ ПЕРВОРОДНЫЙ – деление мира на информацию и дезинформацию…".
      Странная, однако, энциклопедия, подумал я, переворачивая целыми пластами шелестящие страницы. Взгляд мой скользил по ним, то и дело натыкаясь на необычные для меня определения: "ДЕКАРНАЦИЯ – вытелеснение, обестелеснение, а также вытеление (ср. Выселение), см. также Аппараты изыскные". Я стал искать эти аппараты и нашел целый список их, начинавшийся с перечисления каких-то странных названий, таких как: четвертельник, костоломница, подкожник, вмозжитель, иначе называемый инцеребратор правды окончательной… Наконец, с испачканными в пыли пальцами, я отложил том в сторону. У меня пропала всякая охота читать – было только желание поскорее уйти отсюда к Эрмсу, Эрмс поможет мне, когда я расскажу ему обо всем. Я оглянулся, ища свою папку, но тут снова послышалось шарканье.
      Старик возвращался.
      Задвинув очки почти на лысину, он с порога глянул на меня с интересом, который моментально превратился в заискивающую улыбку. Странно, но я только теперь заметил, что он косит. Когда он смотрел на меня одним глазом, другой взирал при этом вверх, словно ту часть лица охватывал благоговейный трепет.
      – Ну, нашли?
      Он зажмурился и стал потихоньку посвистывать, не то из почтения, не то в задумчивости, а когда заметил кучку положенных мной в шкатулку карточек, положенных неумышленно, только из-за недостатка места в руках, карточек, на которые я даже не взглянул, то поклонился мне, затем стал их просматривать.
      – А-а… ага… и это тоже? – сказал он, деликатно причмокивая дряблыми губами.
      Сейчас он казался еще более неопрятным, пропыленным, с грязными руками, немытым лицом, оттопыренными ушами. Только лысина его сияла, словно начищенная, латунным блеском.
      – Если уж так, то, может, вы пройдете со мной? Это все преимущественно… трудно мне, старику, было бы притащить такие фолианты. Не все, конечно, но раз уж вы оказались специалистом… Врипадир Молохграк, наверное, у вас начальник? Нет-нет, я ни о чем не спрашиваю… Служебная тайна, устав запрещает, хи-хи! Пожалуйте за мной, только не испачкайтесь, осторожно, пылища тут кругом…
      Продолжая бубнить, он вел меня по узкому извилистому проходу между забитыми книгами стеллажами следующих комнат.
      Сам того не желая, я то и дело задевал истрепанные корешки атласов и книг, все дальше углубляясь в сумрачный лабиринт.
      – Ага, тут! – с триумфом воскликнул наконец мой проводник.
      Сильная лампочка без абажура освещала обширный закоулок книгохранилища. Между лестницами, зацепленными за протянутую высоко под потолком металлическую полосу, вздымались прогнувшиеся полки с шеренгами томов, оправленных в словно бы осыпанную пеплом кожу.
      – Торт, – экстатически всхрапнул он, имея в виду, очевидно, сокращение от латинского слова, означающего истязание, размахивая у меня перед глазами злополучной карточкой из каталога. И в самом деле, лишь одно это слово чернело на ней, каллиграфически выведенное тушью.
      – Торт! – повторил я.
      Тягучая капля у него под носом от волнения начала раскачиваться, сверкая под лампочкой, словно бриллиант.
      – Торт, тортик, милости прошу, ха-хе, тут, сверху, экстракция показаний, тут спланхиология, иначе внутренничество или вывнутривание, хе-хе, здесь раздел висдераторов и девксцераторов, вон там у нас имеется весьма оригинальная вещь – "О распятии одним из первых установленным богами способом" – второй век, последний хорошо сохранившийся экземпляр с гравюрами. Обратите внимание на пряжки… Там, так, здесь обдирание, проволакивание, исследование индивидуальной стойкости… Нет, ваша милость, там уже не то – физические пытки только досюда! Вот эти два крыла, сверху донизу; с левой стороны – вытяжки, с правой – натяжки…
      – Как? – вырвалось у меня.
      – Ну, как же… Натяжка – это будет, например, кол… столбик-колышек – это те две полки… ранний стиль – здесь тупые, там заостренные… красное дерево, береза, дуб, ясень, вот! Ну а вытяжки – это эти… всякие там… э, да что я вам буду говорить, хи-хи, вы ведь сами лучше знаете. В этот раздел никто уже почти не заглядывает, уж сколько лет, не помню. Истинное наслаждение вы мне доставили, осмелюсь заметить! Все нынче говорят, что устарело это, анахронизм.
      – Устарело? – спросил я глухо.
      Он кивнул. Я не мог отвести взгляда от раскачивающейся под его носом капли, однако она упорно держалась.
      – Именно так. Так они говорят. Оставим, мол, это мясникам, говорят. "Следственная отбивная… кишки…" Это господин лейтенант Пирпичек любит так говорить. Теперь больше в моде раздел про эти… этот раздел как раз отсюда начинается, где вы изволите стоять – подразделы занумерованы, так проще ориентироваться, но только эта пыль проклятая…
      Он протер табличку рукавом и стал читать вслух:
      – Пытка намеком… пытка предопределения… пытка ожидания… Большой раздел, правда? Этого "ожидания" девяносто штук, не больше и не меньше, хе-хе, память у меня еще та… "Ну прямо сплошная философия", – говорит наш бригадир, очень простой, очень сердечный человек, да, очень, а ведь шеф не какого-нибудь отдела! Когда он приходит сюда, я, разумеется, ему: "Служитель Каприл к вашим услугам!" – а он нет чтобы сразу номер, это сухо, а он не бюрократ, нет. Он начинает напевать: "Тью-тью, тьюр-р-р…" – заворкует, и я уже мигом знаю, о чем речь… Господин доктор Мразьнор шефствует над этим разделом. Что это? "Об удушении тайком, систематическом". Кто-то, должно быть, переставил, ведь это физическая, извините. Ой, и "Мумификация" тоже тут. Откуда она только взялась? Нет, пожалуйста, сюда. Там, куда вы зашли, это уже криптология, но если желаете посмотреть, пожалуйста, тут тоже весьма интересные издания. Это, что вы изволили взять в руки… позвольте только оботру, пыль тут всюду, зараза из зараз, как говорит наш генерал-архивариус, синонимика – это его конек, хи-хи… так что вы держите "Космос как ларец" – это всякие там запрятывания, укрывания, немного устаревшая, но ничего, вполне приличное пособие, господин подсекретарь архивариуса отзывался положительно, а он специалист, каких мало. Это? "Жития банные?" Ну, это всякое там… нет, не интересное, не старое…
      Я отложил эту книгу и взял другую: "Об утаивании в предметах культа". В голове у меня уже немного шумело, к тому же неотвязно преследовал трудноуловимый и в то же время невыносимый запах, всепроникающий чад, распространяемый грудами окружающих нас книг.
      Он не был так же отчетлив, как, скажем, запах плесени или запах бумажной пыли. Это был тяжелый сладковатый смрад тления, который, казалось, незаметно просачивался всюду. Собственно говоря, мне следовало бы сразу решиться взять что попало, первую подвернувшуюся книгу, и уйти, но я перебирал все новые и новые тома, словно действительно что-то искал. Я отложил в сторону "Антологию предательства" и маленькое пухлое "О реализации небытия", затем ладный томик "Как материализовать трансцендентность" в черном переплете, стоявший неизвестно почему в разделе шпионства. За ним выстроились в ряд толстые томища с окаменевшими от старости обложками. На истлевшей пожелтевшей бумаге первых страниц я увидел оттиснутое ксилографическим способом заглавие: "Об удаче шпионской, или Руководство по безупречному шпионажу, в трех книгах, с парергой и паралипоминой нугатора Джонаберия О. Пауна". Между этими фолиантами была втиснута старая брошюра без обложки. На титульном листе с трудом можно было разобрать: "Как не доверять очевидному". Все остальное было в том же духе. Я едва успевал прочитывать заглавия: "О распутничестве дистанционном", "Подкуп – основной подручный инструмент шпиона", "Теория подсматривания", краткий очерк с библиографией скоптологической и скоптогностической литературы "Скоптофилия и скоптомания на службе разведки", "Боевая разведывательная машина, или Тактика шпионажа", черный атлас, озаглавленный "О страсти разведывательной", руководство по шпионской тактичности "Искусство выдавания, или Предатель совершенный", "Краткий очерк доносительства", раскладной альбом с выступающими фигурками "Засады и подножки", и даже для любителей музыки что-то было: рассыпавшаяся стопка нот с написанным от руки лиловым заглавием "Малый провокаториум для четырех рук, со сборником сонетов "Иголки".
      За переборкой кто-то ужасно завывал, все громче и громче. Ставя книги на полку, на те же места, откуда их брал, я прислушивался, весь обмирая от этих отчетливо слышных адских звуков. Наконец, не выдержав, я схватил за рукав торопливо суетившегося старичка.
      – Что это там?
      – Это? А, господа аспиранты проигрывают записи. Там сейчас семинар по агоналистике для изучающих симультаназию, этих молодых умиральников, как у нас говорят, – забормотал он.
      И действительно, хрипящие стоны мучительной агонии запустились еще раз, сначала. Я был уже сыт, я был десять, сто раз сыт всем этим по горло, но проклятый старик, рот которого не закрывался ни на минуту, впал в болезненное возбуждение. Шлепая по полу, он подбегал к полкам, вставал на цыпочки, подтаскивал лестницы – ржавые концы при этом ужасно скрежетали, – лез по ним наверх, хлопал по обложкам, осыпая все вокруг облаками мелкой пыли, и все это для того, чтобы одарить меня еще одним трухлявым экземпляром рассыпающейся библиографической редкости. Не переставая говорить, перекрикивая завывания, снова и снова прокручиваемые за стеной, он время от времени стрелял в меня поверх безумно трясущейся капли косым, острым, как нож, взглядом. Его косоглазие делалось все выразительнее, превалируя надо всем его словно из пыли вылепленным лицом, почти сливавшимся с фоном. Эти взгляды пришпиливали меня к полкам, затрудняли мои и без того скованные и неестественные движения. Я опасался, что выдам что-то, покажу фиктивность ситуации, что он угадает во мне самозванца и невежду. Однако он, в старческом исступлении, задыхаясь, давясь, стряхивая с фолиантов пыль, тащил и тащил их, совал мне под нос и бросался за следующими.
      Черный том "Криптологии", оказавшийся у меня в руках, открылся на начальных словах одной из глав: "Тело человека состоит из следующих тайников…"
      – Вот… "Человек разумный как вещественное доказательство" – отменная вещь, справочник. А вот "Огонь раньше и теперь", здесь есть перечень теоретиков сего предмета, пожалуйста: Мэери, Бирдхоув, Фишми, Кантово, Карк… и наши тоже есть, а как же: профессор Барбелим, Клодердо, Грумпф – полная библиография предмета! Редкость! А вот "Морбитрон" Глоубла. Мало кому известно, что он еще и автор этой, гм-хм, брошюры…
      Он вытащил кипу каких-то еле державшихся вместе листков, потемневших, с истертыми шероховатыми краями.
      – "Самозаточенность", "Стенология", так, "Нутряное разведение"… Чего тут только нет! "Несовременно, немодно", – говорят господа офицеры. Хе-хе! А вот то, что вы сейчас вынули, это уже мода, самая что ни на есть мода. Ну, фасоны изящных смирительных рубашек и все такое прочее. "Космос как ларец" вас заинтересовал? Я так и думал! Кстати, там есть приложение: "Помощь для собирающего доказательства собственной вины". Вы заметили? Хе-хе! "Самообразование и самоосуждение", в том разделе смотрите.
      Повернувшись к нему спиной, чтобы хоть таким образом отгородиться от его болтовни, которая – навязчивое ощущение! – казалось, покрывала меня будто бы корочкой смешанной с пылью нечистоты, я яростно листал томик малого формата, все время натыкаясь на странные термины: какие-то западни-дубли, висячие шифро-замки, стопорные вентили и апертуры, супервонники многократные, замочные проникатели, плотские облачения. Автором "Криптологии" значился приват-доцент Пинчер.
      Я воспользовался короткой паузой, которую был вынужден сделать Каприл, когда ему, грозя завалить, прямо в объятия осела груда неосторожно задетых томов, и сказал, что мне, к сожалению, уже пора бы идти. Он достал из кармана часы и посмотрел на них. Я хотел было спросить, могу ли я выставить по его часам свои, а то они встали, но вовремя заметил, что циферблат его большой серебряной луковицы размечен как-то странно, и цифры на нем идут вовсе не по порядку.
      – Что?.. Секретные часы? – вырвалось у меня.
      – А что? – отреагировал он. – Да, секретные часы. Ну и что? Конечно, секретные.
      Он спрятал их обратно, старательно закрыв крышку шифрованного циферблата. Я вернул ему книгу, буркнув, что приду в другой раз, когда у меня будет больше свободного времени, и к тому моменту решу, какая литература мне понадобится.
      Он почти не слушал меня, так его разобрало, и показывал мне дорогу к другим разделам; голые лампочки, будто низко опустившиеся звезды, освещали запорошенные мелкой пылью набитые бумагами недра тяжело просевших, провалившихся шкафов и полок. Уже у выхода он нагнал меня с учебником "Искусство демобилизации" и, листая передо мной плотные страницы, хвалил книгу совершенно так, словно я был ее потенциальным покупателем, а он полусумасшедшим коллекционером и в то же время торговцем библиотечной стариной.
      – Но ведь вы ничего не взяли! – возмутился он в помещении каталога.
      Тогда, чтобы отвязаться от него, я сказал ему, чтобы он дал мне то самое об ангелах, что я выписал на карточку, и, сам не знаю, почему, учебник астрономии. Я неразборчиво расписался в карточке и, сунув под мышку кипу бумаг (так выглядела эта ангелологическая работа – манускрипт, а не печатное издание, что с восторгом подчеркнул Каприл), вышел, чтобы с невыразимым облегчением вобрать в легкие чистый воздух коридоров. Еще долго после этого от всей моей одежды исходил постепенно ослабевавший, но так окончательно и не выветрившийся запах, смесь зловония протухших телячьих кож, типографского клея и пропаренного полотна. Мне потом никак не удавалось отделаться от мерзкого ощущения, что всюду попахивает бойней.

6

      Я не отошел еще и нескольких десятков шагов от архива, как замер от внезапно озарившей меня смутной догадки, затем вернулся, чтобы сравнить номер на двери с тем, который значился на моей карточке. Номер, как я уже говорил, был нацарапан очень неразборчиво: вторая цифра, восьмерка, на самом деле могла быть и тройкой. В таком случае мне следовало направиться в комнату три тысячи триста восемьдесят три. И тут же я отметил странность своей реакции – тот факт, что я ошибся, неверно прочитав номер, принес мне неожиданное облегчение. Сначала я не догадывался, почему, но потом все встало на свое место. Все, что я делал до сих пор, только с виду было результатом случайностей: действуя будто бы по собственной воле, я поступал на самом деле так, как того от меня ожидали. Визит в архив, однако, не укладывался в рамки этого всеобъемлющего по отношению к моим действиям плана, и хотя я совершил при этом ошибку, вину за нее я приписал Зданию.
      Кто-то неразборчиво записал на карточке номер комнаты, и тем самым по отношению ко мне был совершен недосмотр, типично человеческая промашка, а значит, вопреки всему, в окружавшем меня мире действует фактор несовершенства, который допускает все же существование тайны и свободы.
      Итак, это в комнате три тысячи триста восемьдесят три мне следовало объясниться. Если я, предмет проверки, не был совершенством, то и судебный следователь им тоже не был. В полной уверенности, что мы оба еще посмеемся над этим недоразумением, я прибавил шагу и направился на третий этаж.
      Комната три тысячи триста восемьдесят три, судя только по одному количеству телефонов на столах, была секретариатом высокопоставленной особы. Я прошел прямо к обитой кожей двери, но ручки у нее не было. Я в растерянности остановился перед ней, и секретарша спросила меня, что я хочу. Моих довольно путаных объяснений – правду я говорить не хотел – она словно бы не слышала.
      – О вас не докладывали, – упрямо повторяла она.
      Я настаивал, но это было тщетно. Тогда я потребовал, чтобы она записала меня на прием и назначила время явки, но она и в этом мне отказала, сославшись на какое-то распоряжение. Я должен был предварительно изложить дело письменно, в служебном порядке, то есть через начальника моего Отдела. Я повысил голос, ссылаясь на важность моей миссии, на необходимость разговора с глазу на глаз, но она вообще перестала обращать на меня внимание, полностью поглощенная телефонами. Она бросала в микрофон по три-четыре лаконичных слова, нажимала на кнопки, переключала линии и лишь в паузах, перед тем, как снять очередную трубку, скользила по мне почти невидящим взглядом, под которым я постепенно как бы перестал существовать, стал словно бы одним из предметов обстановки.
      Простояв так с четверть часа, я перешел к мольбам и просьбам, когда же и они не произвели ни малейшего впечатления, я раскрыл папку и продемонстрировал ее содержимое, обнажив перед ней секретный план Здания и замысел диверсионной операции. С таким же успехом я мог показывать ей старые газеты.
      Это была непробиваемая секретарша: она игнорировала все, что выходило за рамки ее компетенции. Меня уже била дрожь, я, почти не владея собой, извергал из себя все более страшные вещи. Я рассказал ей о бледном шпионе и сейфе, о моем узурпаторстве, в результате которого покончил самоубийством старичок и капитан, а когда даже самые жестокие события не произвели на нее никакого впечатления, я стал лгать, обвиняя себя в государственной измене, и это только ради того, чтобы она меня допустила. Я был готов на самое крайнее, на скандальный арест, на окончательный позор. Я пытался провоцировать ее криками, она же с каменным равнодушием то и дело переключала телефон, и лишь изредка локтем руки, державшей трубку, либо прядкой волос низко опущенной головы отмахивалась от моих слов, словно от докучливого насекомого. Я так и не смог от нее ничего добиться и, обливаясь потом, выжатый, как лимон, бессильно опустился на стул в углу. Не знаю, заметила ли она это. Как бы там ни было, я решил оставаться на этом месте и ждать, кто бы ни скрывался за обитой кожей дверью: следователь, обвинитель или кто-либо другой. Должен ведь он рано или поздно оттуда выйти. Я рассчитывал дождаться этого момента и подойти к нему, а пока, чтобы скоротать время, попытался просмотреть принесенную книгу и рукопись. По правде говоря, я получил лишь очень смутное представление об их содержании – в такой растерянности и сильном расстройстве находился мой ум.
      Манускрипт заключал в себе ряд рекомендаций повседневного пользования относительно видения ангелов, учебник же астрономии делился на многочисленные малопонятные параграфы. Говорилось там что-то о камуфляже галактик, об укрытии их внутри темных туманностей, о выведении звезд из состава созвездий, о подстановке и порче планет, о космогонических диверсиях, но из содержания этих разделов я не могу вспомнить ни единого слова, хотя листал эту книгу исступленно, вчитывался, ничего не понимая, и десятки раз возвращался к началу.
      То, что со мной в этой комнате перестали считаться до такой степени, оказывало на меня действие все более гнетущего кошмара, гораздо худшего, чем казнь, которую до этого рисовало мне мое воображение. С пересохшим горлом, сгорбленный, обессиленный, я не раз срывался с места и слабым, охрипшим голосом, слегка заикаясь, просил секретаршу хоть о какой-нибудь информации – не может ли она сообщить мне часы работы своего шефа, или в какое время он отправляется обедать, или – это было уже отступление по всем фронтам – где работает какой-нибудь еще следственный орган или прокуратура, или иной какой-либо правовой уполномоченный, но она, как и прежде занятая телефонами, переключением каналов, записью цифр и расстановкой галочек на полях больших, с отпечатанным текстом листов, повторяла одно и тоже: мне следовало бы обратиться в справочную.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14