ModernLib.Net

a? la mode

ModernLib.Net / / / a? la mode - (. 14)
:
:

 

 


– Холли, у нас разные приоритеты.

– Отлично, – бросаю я.

– Отлично, – отвечает Джейни. – Только не вздумай платить за ее ленч.

– Красивые женщины с тяжелыми сумками – символ нашего трудного времени. – Радостный голос приветствует меня у входа в офис на следующее утро.

Я волоку огромный портфель с бумагами и дорожную сумку с кучей необходимых вещей. Из-за этого я иду, чуть склонившись набок.

Голос принадлежит Рою, нашему двадцатилетнему рассыльному, доставляющему материалы из типографии. На нем забавные пятнистые джинсы – раскрашивает он их сам или покупает в таком виде в комиссионном магазине, трудно сказать. У него длинные жидкие волосы, стянутые кожаным шнурком, бледная, напоминающая хрупкий фарфор кожа. Рой частенько приветствует меня лозунгами, словно из китайского печенья с предсказаниями.

– Привет, Рой. Как там на улицах? – Рой ездит на простеньком черном мопеде, похожем на старое армейское транспортное средство. В багажнике сзади он и возит гранки.

– Улицы – не место для тех, кто поглощен мелочами жизни.

– Только не говори, что эти мелочи абсолютно безопасны. – Я указываю на его мопед.

– О нет, поездка на такси в наше время гораздо опаснее. – Рой отбирает у меня стопку гранок и добавляет их к уже сложенным в багажник.

– Я редко езжу на такси. Обычно хожу пешком.

– Тебе стоит приобрести шлем, – советует Рой. – Точно. Я знаю. – Рой выходит из лифта на моем этаже. – Не впадай в отчаяние от скуки, – машет он рукой на прощание.

Рой совершенно обалдел от множества курсов философии в колледже, как он сам рассказывал. Свою работу рассыльного он считает отдыхом, оставляющим ему много времени для размышлений: «Это как дар высших сил, и я искренне признателен им».

– Он наркоман, – заявила однажды Моник.

– Нет, – возразила я. – Он просто очень молод.

– Это еще хуже, – парировала Моник.

Я благодарна Марии, лучшей подруге и фармацевту, за то, что составила мне компанию в чайной, где мы должны встретиться с Софи. Когда я сообщила Моник, что отправляюсь в город на ленч, она сказала:

– Пора бы уже.

– Я могу немного опоздать.

– Я притворюсь, что это беспокоит меня, если тебе так легче.

Мы с Марией оказываемся в зале, заполненном обедающими женщинами. Не вижу знакомых лиц, и на меня это нагоняет тоску.

– В вашей забегаловке нет салфеток, – замечает Мария.

– Зато они предлагают тебе несколько бумажных полотенец. Проявляют заботу.

– Слушай, это круто.

Моя лучшая подруга умирает от желания поскорее встретиться с Софи. По такому случаю, она даже начесала волосы.

– Я несчастна, – признаюсь я.

– Съешь пару сандвичей, – предлагает Мария. – И все образуется.

– Я хочу сбежать в большой тенистый лес. Хочу мира и счастья.

– Ты хочешь лепешек, – возражает Мария.

– И этого тоже.

В дверях появляется Софи, вся в розовом шелке дивного клубничного цвета. Сверкающий золотой кулон украшает ее грудь. Это якорек или крестик в стиле нью-эйдж.

– А вот и Софи.

– Она великолепна, – говорит Мария.

Представляю дам друг другу, и, кажется, Софи тронута тем, что я привела лучшую подругу на встречу с ней.

– Девочки, вы такие худые, – замечает она.

Видимо, это комплимент.

– Мы еще не ели лепешек со сливками, – поясняет Мария.

– Джейни не смогла прийти, – лгу я. И сразу же, чтобы не развивать эту тему, спрашиваю: – Как папа?

– О, ваш папа! – Софи небрежно взмахивает рукой, что, вероятно, означает: «Он в порядке, спасибо».

– Ваш папа такой забавный, – вставляет Мария.

Я задумываюсь о том, что наши друзья совсем иначе, чем мы, оценивают наших родителей. Но да, пожалуй, он действительно забавный, по крайней мере с друзьями.

– Он сама радость, – изрекает Софи.

– Никогда не была в Техасе, – поддерживает светскую беседу Мария. – Какие там аптеки?

Софи отвечает без малейших колебаний:

– Самые лучшие, просто замечательные, в Хьюстоне.

Спрашиваю, что привело ее в Нью-Йорк.

– Я ужасно люблю магазины, но не предполагала, что у вас такие странные продавщицы. Им всем явно не хватает чего-то, что есть в избытке у нас дома.

– Манер? – спрашиваю я.

– У них есть манеры, – возражает Мария, – но, они их не демонстрируют.

– Зато у вас имеются последние новейшие достижения модной индустрии. – Софи откусывает от сандвича с огурцом.

Сандвич такого размера, что я бы засунула его в рот целиком. От лепешек, на которые мы с Марией с радостью навалились, она отказалась.

Мария заводит разговор о различных стилях мебели, о диванах и прочем. Она способна разговорить кого угодно, от пятилетнего малыша до восьмидесятилетней бабульки, предпочитающей общение медицинской консультации. Так что Софи для нее совсем не проблема. Я так благодарна Марии, что предлагаю ей свою последнюю лепешку.

– Знаешь, – обращается Софи ко мне, – ваш отец очень скучает по тебе и Джейни. Твой приезд стал для него громадным событием.

– Здорово! – Я не знаю, что ответить на это.

Мария ковыряет лепешку, видимо, выжидая.

– Если бы нам удалось залучить Джейни к нам в гости! – восклицает Софи.

Сомневаюсь, что это хорошая идея.

– Едва ли это получится, – отвечаю я.

– Но ты ведь имеешь на нее огромное влияние. Джейни наверняка доверяет старшей сестре и прислушивается к ней. Папа был бы так доволен.

– Джейни очень упряма. И очень независима.

– Ну, все равно, давайте подумаем, что можно сделать. Вы же знаете своего отца. – Софи тянется за кусочком лепешки, лежащей на тарелке у Марии. – Иногда он просто мальчишка.

Понятия не имею, как реагировать на намеки. Действительно ли отец так сильно скучает, или Софи просто хочет, чтобы я в это поверила? И уж тем более не возьму в толк, зачем ей нужно, чтобы я в это поверила. Нет, я верю, что отец скучает, но сомневаюсь, что способна ему помочь. И совершенно уверена, что Софи помочь ему не может.

Ленч заканчивается, Софи обнимает нас на прощание и отправляется по магазинам. Мария порекомендовала ей несколько распродаж, а Софи предлагает нам пойти вечером с ней и ее подругой на мюзикл «Кошки». Я не подозревала, что «Кошки» еще идут. Мы вежливо отклоняем предложение и медленно бредем по улице.

Оставшись с Марией наедине, спрашиваю:

– Чего она хочет?

Мария качает головой.

– Жизнь чужих семей всегда интересна.

– Могли бы сходить на «Кошек», – иронизирую я.

– «Кошки» от нас никуда не денутся. Как грипп.

– Спасибо, что согласилась прийти. – Я чувствую внезапную тяжесть в руках или ногах, а скорее во всем теле.

Можно было бы все свалить на лепешки, но, думаю, они тут ни при чем.

– Ни за что не пропустила бы такое. Эта Софи вполне ничего. Брови, пожалуй, слишком высветлены, но нельзя не восхищаться женщиной, которая носит такие розовенькие носочки.

Я скептически смотрю на Марию. Она обнимает меня за плечи.

– Ну ладно, можешь не восхищаться.

Возвращаюсь в офис, нежно похлопываю каждую стопку материалов на своем столе, приветствуя их. Я совершенно счастлива здесь, среди людей, мельтешащих под аккомпанемент множества голосов. Надеваю наушники и через час заканчиваю книжку о коровах.

Сквозь наушники слышу какой-то шум, снимаю их, пытаясь понять, что происходит. Мимо проходит Карл.

– Трагедия в электричке в северной части города, – нервно кричит он.

Кто-то смеется в ответ. У Карла всегда наготове дурацкие шуточки. Но правда, он никогда не выкрикивает их на весь зал. Том в соседнем «кубике» встает с места.

– Это правда, – говорит Карл, – была стрельба в поезде. Почти сотня погибших.

Мы все замираем, потом собираемся в центре зала. Том достает из шкафчика радиоприемник – маленький транзистор, а не плейер.

Всех как магнитом притягивает к этому транзистору. Том находит выпуск новостей и ставит приемник на угол перегородки. Рядом со мной Нина, а сзади, неподалеку, Моник. Она приподняла бровь в удивлении, да так и забыла ее опустить.

Диктор говорит сбивчиво, но из сообщения ясно, что Карл прав. Действительно, была перестрелка в электричке, направлявшейся в один из богатых спокойных районов, такой, где обычно доктора советуют жить. Но диктор, разумеется, ничего подобного не говорил. Подробности крайне скудны. Кажется, тридцать или сорок человек пострадали, но неизвестно, сколько погибло, а сколько ранено. Мы все не шевельнулись, слушая сообщение. Журналисту известно так мало, что он повторяет сказанное, не скрывая истерических ноток в голосе.

– Чудовищно, – шепчет Нина.

Она сидит на моей коровьей табуретке, уставившись в пол.

– Наверху у кого-то есть телевизор, – замечает Ян, – у кого-то из вице-президентов.

Но никто не трогается с места. Мы слушаем еще один репортаж. Сообщают, что стрелок – они используют именно слово «стрелок», ассоциирующееся у меня с Диким Западом, – убит местными полицейскими, прибывшими на место. Им оказалась совсем юная девушка лет шестнадцати.

– Девчонка, – поражается Моник.

Постепенно событие обрастает все новыми подробностями. Теперь уже говорят, что школьница застрелила порядка тридцати пяти человек в электричке, следовавшей на север. В каждом следующем репортаже все больше деталей, и они все страшнее. Мы стоим и слушаем около десяти минут. За это время проходит восемь-девять репортажей, число жертв постепенно растет. Тридцать восемь погибших и десять раненых. Сорок пять погибших. У девушки изъяли автомат. Кровь. Пассажиры электрички. Люди, убитые на месте. Маленькие дети. Сразу несколько каналов ведут передачу с места трагедии. Одновременная передача всегда означает печальные новости. Затем мы слышим крики, плач, шум, стоны, и репортер называет телефоны горячей линии. Когда он повторяет их, Том выключает радио, опускает антенну и твердой рукой убирает приемник на полку. Тишина повисает в зале. Мы смотрим друг на друга, на стены, в пол. Моник ударяет кулаком в стену и молча выходит. Постепенно все разбредаются по местам.

Сажусь за свой стол, отодвигаю подальше наушники и лист с названиями песен. Нина все еще сидит на моей табуретке. Она поднимает на меня глаза, глубоко вздыхает и возвращается на свое рабочее место. Я долго смотрю на подсолнух, прикрепленный к перегородке. Телефонный звонок прерывает мои размышления.

– Привет, дорогая. – Я так потрясена жуткой новостью, что с трудом узнаю голос мамы.

– Мам, привет. Как ты?

– Нормально, нормально. Просто хотела узнать, как ты.

– Я здесь, на месте. – Вновь похлопываю стопку гранок.

– Отлично. Я знала, что ты не отправишься ни с того ни с сего в неожиданном направлении, например, на север города.

– Я уже слышала новости. Ужасно.

– Да уж. Ну, раз у тебя все в порядке, оставляю тебя в покое. Хочу убедиться, что Джейни у себя в галерее, хотя она, конечно же, там.

– О'кей, спасибо, что позвонила.

Представляю, как сейчас матери по всему городу вот так же звонят своим детям. И некоторые не могут дозвониться.

Думаю о дне, когда вот так же раздастся совсем другой звонок. О маме или об отце, трагедия, касающаяся меня лично. И я совсем не буду готова к ней. Звонок, похожий на тот, что прозвучал в нашем доме, когда разбился мой брат. На следующий день его не стало. Возможно, это и было последним испытанием для брака моих родителей. Прежде они много лет спорили и ссорились, а потом стали все тише и спокойнее и друг с другом, и с нами. Разумеется, не телефонный звонок послужил причиной развода; просто так всегда происходит, когда вы слишком долго откладываете принятие важного решения.

Чувствую себя так, словно только что посмотрела фильм ужасов – от каждого шороха подскакиваю и оборачиваюсь, готовая увидеть злодея с пистолетом или сверкающим ножом. Мужика в капюшоне. Школьницу с автоматом. С грохотом закрывается шкаф с папками, я привстаю и оглядываюсь. Сразу несколько человек подскакивают вместе со мной и смотрят на парнишку из фотоотдела. Он замечает нас и поспешно убегает. Наклоняюсь над столом и заглядываю в «кубик» Тома. Он смотрит прямо перед собой, но, заметив меня, поворачивается. Машу ему. Он машет в ответ, и я усаживаюсь на место.

Группа коллег собирается неподалеку, и до меня доносится негромкий разговор.

– Здесь рядом, у булочной, напали на одного парня в прошлом месяце, – говорит один. – Но это случилось глубокой ночью.

– На мою парикмахершу напали на Восемнадцатой улице.

– На Восемнадцатой, – повторяет следующий.

– За моей мамой кто-то шел почти до самого дома, но она обратилась в полицейский участок.

Надеваю наушники и нахожу самую спокойную, самую тихую музыку, скрипки и гобой. Наверное, я не узнаю гобой, если увижу его, но усиливаю звук и возвращаюсь к своей книжке о коровах, к «Бесси».

На выходе из офиса, вечером, встречаюсь с Роем. Он сидит на ступеньках, понуро опустив подбородок на шлем, лежащий на коленях. Пристраиваюсь рядом с ним.

– Тяжелый день, – говорю я.

– Мир зачастую не самое пригодное место для жизни, – задумчиво отвечает Рой, поглаживая шлем так нежно, как беременная женщина прикасается к своему животу.

– Не знаю, других-то мест нет.

– Ищи светлые моменты, вселяющие надежду, утверждающие истинные ценности. – Рой выпрямляется.

Стараюсь искать светлые моменты. Почему-то мои мысли обращаются к Софи. Она, наверное, провела весь день в «Блумингдейле», набитом розовым шелком, безразличная к праздным заботам человечества.

– Я пытаюсь.

– У тебя сильный дух. – Рой похлопывает меня по руке, поднимается и провожает меня на улицу.

– Не хочешь ли позаимствовать мой шлем, чтобы дойти до дома? – улыбаясь, спрашивает Рой. И нахлобучивает его мне на голову. Шлем внутри мягкий и удобный. Он приглушает звуки, но я, наверное, выгляжу в нем чертовски глупо. Смеясь снимаю шлем и возвращаю его Рою:

– Спасибо, не стоит. Здесь недалеко.

– Настоящий друг всегда начеку.

Отправляюсь в свою маленькую квартирку, где меня ждут жужжащий холодильник и мягкий" диван. Замечаю Роя, который едет поодаль на своем мопеде. Он соблюдает безопасное расстояние, но держится все время рядом, как ангел-хранитель или отец, провожающий ребенка, впервые самостоятельно идущего в школу. Поворачиваюсь к нему, но Рой делает вид, будто не замечает меня, поскольку ему по пути со мной. Когда я подхожу к двери своего дома, он сворачивает и несется прямо по выбоинам нью-йоркской мостовой. Вполне мог бы объехать, но храбро мчится вперед.

Глава 12

ИГРЫ СУДЬБЫ

Такой день, как сегодня, заставляет задуматься, что мы натворили с окружающей средой. Какие спреи, пыль, жидкости и газы мы использовали, чтобы этот несвоевременный и ненатуральный весенний день появился задолго до того времени, когда должен был появиться? Наша искусственная весна растопила кучи грязного снега и позволила нам, сбросив сапоги, весело нестись на работу в теннисных туфлях. В такой день вы не наденете свой старый шарф, даже если на улице ветер. Хотя это, как правило, ошибочное решение.

Мария звонит мне на работу.

– Она снова в больнице, – сообщает моя подруга.

Многое в людях вводит нас в заблуждение. Во-первых, копна волос Марии, а во-вторых, этот профессиональный врачебный тон, не подобающий женщине, чья мать вот уже десять месяцев медленно умирает. Для любого из нас это стало бы тяжким испытанием, проверкой на прочность родственных отношений. Для Марии же все еще хуже, поскольку они с матерью никогда не были особенно близки. Неотвратимость смерти не сделала их ближе.

– Мы не можем сесть рядышком и вспомнить старые добрые времена, – сетовала Мария. – У нас и не было этих старых добрых времен. Мы, наверное, и не имели общих «времен».

Я пришла в больницу, чтобы посидеть с Марией в комнате для родственников, напоминающей маленькую художественную галерею. Картинки на стенах покрыты плексигласом.

В комнате прохладно и слегка пахнет кондиционированным воздухом. На полу ковер того цвета, на который смотришь битых пять дней, а потом понимаешь – ба, да это лиловый. Или смотришь на сложный узор из концентрических кругов и постепенно уходишь все глубже в себя. Ничто в комнате не привлекает внимания, ничто не отвлекает, не раздражает. Комната устроена с расчетом на то, что в вашем внутреннем мире хватает пищи для размышлений.

У матери Марии уже второй удар.

– Мне кажется, будто все еще она присматривает за мной, как бы я не сделала что-нибудь не то. А может, она просто мечтает о сигаретке.

В наш век, помешанный на здоровье, мать Марии сохранила прежние взгляды: она из тех женщин, что совсем не заботятся о себе. Даже после первого инсульта, когда у нее появились признаки диабета, Анджела (для большинства из нас миссис Бруно) продолжала курить, выпивала несколько бокалов вина за обедом и лакомилась сладостями. Ее муж (известный всем нам как Фрэнк) постепенно оставил попытки заставить ее соблюдать диету.


  • :
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22