До того, как отправиться в аптеку Хайстетлеров, Остин повстречал в универсаме Трэйс. Он знал, что эта миловидная девушка служила у Джейка Симмонса.
      - Привет, Остин, - проворковала Трэйс.
      - Привет, - ответил он с дружелюбной, но сдержанной улыбкой. Он не мог не заметить ее кокетливого взгляда и в притворной озабоченности покупками взял с полки флакон шампуня.
      - В город на целый день?
      - Так, пара пустяковых дел.
      - Ага. Как идет строительство дома?
      - Замечательно. - Он погрузился в чтение этикетки на флаконе.
      - Я слышала, что таких построек в долине еще не видывали.
      - Угу, - кивнул он и нетерпеливо осмотрелся. -Извини, Трэйс, мне нужно возвращаться к строителям. Сегодня по-настоящему важный день... Надеюсь, ты понимаешь.
      - Конечно, Остин, конечно, - закивала она и напоследок заметила:
      - Давеча я видела здесь Монику.
      После этих слов внимание Остина к разговору резко возросло, но он постарался сохранить внешнее спокойствие.
      - Вот как?!
      - Ага, у нее было свидание с доктором. Остин нашел это замечание нелепым.
      - Уверен, что в этом нет ничего такого.
      - Наверняка, - откликнулась Трэйс, обхватив себя руками и соблазнительно приподняв пышные груди.
      Остин свернул в проход между рядами. Эротическая выходка Трэйс только разожгла в нем телесное томление по Монике. Он будто вживую увидел, как целует ее грудь. Его лоб покрылся испариной.
      - Господи, я всерьез заболеваю. Кажется, мне пора показаться доктору, пробубнил он себе под нос. Он поискал глазами полку с презервативами, решив бороться с "недугом" при необходимости как с помощью силы воли, так и физически. - У меня такое чувство, что скоро мне это потребуется, - промолвил он про себя, взяв с полки одну упаковку.
      Глава 9
      Моника обналичила в банке чек Джейка Симмонса и сунула деньги в дедушкин кожаный саквояж. Она обычно носила в нем все свои документы и банковские квитанции, как, по словам бабушки, делал Фостер Скай. Выйдя из банка с Дэйзи, державшейся у ее ног, она заметила Остина. Он стоял у столба с указанием места парковки, к которому Моника привязала своего жеребца.
      - Я так и думал, что найду тебя здесь, - улыбнулся Остин.
      Плотно сжав под мышкой саквояж, Моника отвязала от столба поводья, стараясь не смотреть в лицо Остину.
      - По-моему, это было нетрудно, ведь я оставила здесь Старшайна. - Она поправила седло, из-за чего подошла ближе к Остину.
      - Я видел сегодня, как ты спускалась с горы, начал он. - Я был на крыше.
      В его глазах светилось восхищение. Если слишком долго стоять с ним в такой близости, то захочется от него такого, о чем лучше не знать.
      - На крыше? Ты уже закончил ее?
      - Да.
      - Здорово. Ладно, мне нужно ехать, - сказала она и сунула ногу в стремя. Держаться как можно дальше от Остина было крайне необходимо. Он схватил ее за талию.
      - Не уезжай... Я хотел... - Внезапно он опустил руку. Его прикосновение обожгло, как огонь, и Моника отреагировала на это наихудшим образом повернулась к нему лицом. Прикосновение к Монике, ее глаза и близость ввергли Остина в опьянение, сродни тому, что наступает после четырех бокалов выдержанного бордо. - Приходи сегодня вечером на ужин. Я хотел бы угостить тебя.
      - Почему?
      - Ты сможешь оценить изменения, происшедшие в доме после твоего визита.
      - Их так много?
      - Не слишком, - весело рассмеялся он. - Просто мне нужен повод, чтобы увидеть тебя. По правде говоря, я бы хотел получше узнать тебя. Мы же соседи.
      Пока он говорил, Моника следила за его губами. Так легко вспомнить его поцелуй и яростный натиск языка, проникшего внутрь ее рта. Она чувствовала, как настойчиво ее тянет к нему, и была в смятении: решимость никогда больше не видеться с ним противостояла желанию быть рядом.
      - Сегодня вечером я занята.
      - В самом деле? - спросил он скептично. - С другим мужчиной?
      Его шутка имела неприятный привкус, напоминая насмешки над ней других.
      - Это не твое дело, - сказала она сердито. Он отвел глаза, надеясь, что ее отказ не означает окончательного разрыва.
      - Ты права. Возможно, встретимся как-нибудь в другой раз?
      - Возможно, - холодно сказала она. - Пошли, Дэйзи.
      Она оседлала коня, вынудив Остина отступить на шаг в сторону, натянула поводья и пустила жеребца рысью вниз по Мэйн-стрит. Сбоку от нее трусила Дэйзи.
      Дела были улажены. Для Моники это был успешный день. В самом конце улицы она оглянулась, думая, что Остин смотрит ей вслед, но его не было видно. В разочаровании она опустила уголки рта...
      Остин нагрянул в дом доктора без приглашения. Его встретила помощница доктора, Мирна Паулсон, с кричащим трехмесячным младенцем на руках. Мать ребенка, видимо, была на осмотре.
      - Где доктор? - спросил Остин Мирну. Она кивнула в сторону приемной.
      - Доктор, мне нужно с вами поговорить, - гневно объявил Остин, чуть приоткрыв дверь.
      - В чем дело, сынок? - доктор оторвался от медицинской карты.
      - В Монике.
      - Господи! Она снова в тебя выстрелила?
      - Нет, доктор, это по другому поводу. Дверь смотровой распахнулась, и оттуда вышла молодая женщина. Остин прошмыгнул в приемную и подождал доктора, который перекинулся парой слов с Мирной.
      - Что на сей раз? - спросил он, затворяя за собой дверь.
      Остин ходил из угла в угол и, по-видимому, не замечал странности своего поведения.
      - По-моему, я заболел. Что-то вроде помутнения рассудка.
      - Каковы симптомы?
      - Общее беспокойство. Много чего. Отсутствие сна. Никогда в жизни я не страдал бессонницей, а теперь не могу заснуть. И еще потеря аппетита. В самом деле, не могу припомнить, когда в последний раз ел. Вчера, кажется, съел немного чипсов, а сегодня - яблоко. Нет, это было накануне. - Он хлопнул себя по голове. - Не могу вспомнить. Господи! Я потерял память. Что-то здесь не то. - Он постучал кончиком пальца по виску. - Должно быть, мое серое вещество начало.., испаряться. Мне нужно какое-нибудь лекарство. - Он посмотрел на доктора. - Как по-вашему?
      Доктор прикусил губу, сдерживая смешок.
      - По-моему, тебе нужно отправиться домой и принять горячий душ. Расслабиться. Выпить. Чего-нибудь покрепче. Это поможет лучше таблеток. Пей медленно, маленькими глотками.
      - И что? - уставился на него Остин.
      - Во время выпивки тебе захочется подумать о Монике.
      - О Монике? А она при чем?
      - Я могу заблуждаться, но, по-моему, болезнь и ее лечение всецело зависят от Моники.
      - Это так по мне заметно?
      - Временами да.
      Остин запихнул руки в карманы джинсов.
      - Она не желает меня видеть, а когда смотрит, во мне возникает ощущение, будто она смотрит на своего дедушку. В ее глазах то почтение к нему, и тогда мне кажется, что я никогда не стану вровень с его образом, то, наоборот, осуждение. На меня накатывает то одна волна, то другая. Я знаю, что мне нужно как-то выбираться на сушу, но в то же время хочется выстоять под ударами, чего бы это ни стоило. -Он уловил выражение озабоченности на лице доктора. - Я помаленьку схожу с ума?
      - Пожалуй.
      - Так что же мне, в конце концов, делать?
      - Пойти домой и выпить, - повторил рекомендацию доктор, похлопывая Остина по спине. - Ответ придет сам собой.
      Остин помотал головой.
      - Вы помогли мне во многом, но в данном случае мне больше подходит постельный режим.
      - Мне пора заняться бронхитом мистера Хаскинса, - улыбнулся врач.
      - Прошу прощения, доктор, - извинился Остин, почувствовав, что его взвинченность спала. - Просто...
      - Я знаю, сынок. Ты никогда не влюблялся раньше. Не волнуйся. Это не смертельно.
      - Не правда. Я едва не женился. Это был болезненный опыт, и я поклялся никогда больше его не повторять.
      - Если бы это так сильно тебя затронуло, - улыбнулся доктор, - то особых проблем с Моникой не возникло бы.
      - Это еще почему?
      - Потому что ты все еще чах бы по своей прежней пассии. Обдумывал бы, как ее вернуть. Если бы ты по-настоящему любил кого-то, то у Моники не было бы ни единого шанса.
      - Ерунда.
      - Прости, но я слишком много пожил на этом свете и научился замечать то, чего не видит большинство людей. Вот почему меня называют доктором. А теперь выметайся отсюда. У меня много дел.
      Остин нехотя вышел из комнаты. Его слегка пошатывало, и Мирна, наверное, подумала, что он был не в себе, когда появился из-за двери.
      Влюбился? Неужели доктор спятил? Он не влюбился в Монику, а хотел ее как женщину. Вожделел. Но разве это любовь? Нет. Он любил раньше, и то чувство не имеет ничего общего с теперешней безумной жаждой обладания. Мания. Опасное расстройство, невроз. Нет, его проблема не в том, что он влюбился, а в том, что в Силвер-Спе нет ни одного психиатра...
      Моника гнала Старшайна в гору по заросшей изумрудной травой земле, где паслись ее овцы. Горный пейзаж мог усмирить ту смуту, в которую погружалась Моника всякий раз, когда видела Остина. Созерцание окрестностей всегда проясняло ее рассудок.
      Дэйзи с лаем понеслась сквозь густую высокую траву к отаре овец. Моника, улыбнувшись ее пастушескому рвению, полной грудью вдыхала свежий воздух. Едва собачий лай смолк, она услышала низкий звериный стон из-за деревьев. Она поняла, что скоро ее отара пополнится новым ягненком. Моника спешилась, осторожно приблизилась к месту, где лежала овца, и увидела, что роды проходят трудно. Однажды Моника принимала тяжелые роды у коровы, и тот опыт пригодился ей теперь.
      - Держись, девочка. Мы сделаем это вместе. Все будет хорошо, - сказала она, засучив рукава.
      Моника выждала, пока стихнут схватки, и сунула руку в родовой канал. Овца закричала от боли, и эхо разнесло ее крик по горам...
      Несмотря на уважение к доктору, Остин знал, что выпивка не решит его проблемы. К тому же расслабиться среди электропил, молотков и аэрокомпрессоров невозможно.
      Рыбалка. Вот что мне нужно, решил он и вооружился удочкой.
      Речка, впадавшая в озеро Моники, стекала с высокогорья над пастбищем и выгонами для скота. К этому живописному водному потоку и устремился Остин. Он опустил стекло в кабине грузовика и наслаждался чистым горным воздухом. Все вокруг - от деревьев до облаков над головой - убеждало его в правильности решения поселиться в Монтане. Это в самом деле был его дом. Остин остановил грузовик и заглушил мотор.
      Любуясь обилием первых летних цветов, он услышал горестный крик. Потом опять. Внезапно он догадался, что звуки доносятся с того участка пастбищных земель Моники, где она держала овец, и развернул грузовик в этом направлении. Что-то случилось. Он съехал с дороги, направив машину прямо через поле.
      Вскоре он увидел Монику. Поначалу он подумал, что ее сбросил на землю жеребец, но потом рассмотрел, что она склонилась над овцой. Остин остановил грузовик в отдалении, чтобы не испугать ни овцу, ни Монику, которая все еще не замечала его, и остаток пути одолел бегом.
      - Помощь нужна? - спросил он, подбегая к Монике.
      Она посмотрела на него, как на сумасшедшего.
      - Сколько раз ты принимал роды?
      - Дважды.
      - Вот уж не ожидала.
      - Только у собак. Не у овец.
      - Держи ей ноги так, чтобы я могла ухватить получше, - властно приказала она.
      Остин опустился на колени и погладил овечий живот перед тем, как крепко взяться за ноги животного.
      - Смещение плода?
      - Боюсь, что так, - ответила Моника. - Нужно повернуть его, но, кажется, я не могу... - Внезапно она смолкла с выражением ужаса на лице.
      - В чем дело?
      - Двойня.
      - И у обоих не правильное положение? - спросил Остин.
      - Похоже, я все перепутала. Ухватилась не за те ноги.
      - Вот так ветеринар, - пошутил он, заметив беспокойство в глазах Моники. У тебя все получится. Только давай побыстрей, а то мама теряет силы.
      Моника перевернула первого ягненка и медленно вытащила его.
      - Какая хорошенькая.
      - Да, - улыбнулся Остин новорожденной, которая попыталась встать на ноги. - Опять схватки.
      Овца застонала утробным голосом, когда на свет появилась голова второго ягненка. Моника помогла ему выбраться из материнского чрева.
      - Ой, мальчик.
      - Полный комплект. Замечательная семья, заметил Остин, наблюдая, как брат и сестра бок о бок пошатываются на слабеньких ножках. - В кабине у меня старые полотенца. Пойду принесу.
      Моника и Остин вытерли ягнят рваными махровыми полотенцами, а потом вытерлись сами.
      Остин присел на корточки, глядя, как один новорожденный сосет свою маму, а она заботливо вылизывает голову другому.
      - В природе много любопытного. На месте мамаши я бы поинтересовался, где это черти носят отца. Почему бы ему не прийти сюда на выручку? По крайней мере, шатался бы где-нибудь поблизости в ожидании благополучного разрешения от бремени, пошутил он.
      - Она здорово со всем управилась сама, - заметила Моника, тщательно осмотрев овцу. - Так поступают большинство женщин.
      - В особенности ты, верно? - Его взгляд отчетливо выражал осуждение, а она хотела выказать в ответ безразличие, но не смогла. Эмоциональный порыв захлестнул ее.
      - Проклятье! - выругалась она и вскочила на ноги.
      Остин уже хорошо изучил наступательную манеру Моники и знал, когда следует быть с ней пожестче, а когда помягче.
      - Теперь, я полагаю, ты намерена изгнать меня со своей земли ради своего спасения.
      - Своего чего?
      Понимая, что резкие движения напугают ослабших животных, Остин тихо повторил:
      - Спасения.
      - Я не просила тебя о помощи. По-моему, ты сам влез в мои дела.., опять!
      - Это не очень обременительно, - улыбнулся он. -Простое "спасибо, Остин" было бы платой мне за услугу. - (Она уставилась на него широко открытыми глазами.) - Не понимаю, - продолжал он, - почему так трудно для тебя произнести простейшие слова? Поблагодарить за услугу - это всего лишь обычная учтивость.
      - И ради этого ты превращаешь мои проблемы в свои? Хочешь, чтобы я благодарила тебя?
      - Предположим, что так.
      - Ты лжешь. Тебе от меня что-то нужно, и это выходит за пределы просто добрососедских отношений, - рассердилась она, чувствуя, как пылают ее щеки.
      Она бы охотно произнесла свою тираду ледяным тоном, но Остин Синклер раздражал ее: с одной стороны, ей хотелось вступить с ним в перепалку, а с другой... Что же с ней такое творилось? Он ведь ничего для нее не значит. Ничего. Нужно затвердить это раз и навсегда. Иначе не избежать очень больших неприятностей.
      Он с такой стремительностью обнял ее и столь искусно впился в губы, что Моника сдалась прежде, чем поняла это рассудком. Его прикосновение было более возбуждающим, чем в прошлый раз, хотя казалось, что это немыслимо. На сей раз его губы были более требовательными. В том неистовстве, с каким он проник языком в ее рот, таилось ощущение, будто это - его первый и последний поцелуй. На сей раз он не сдерживал свой порыв и, казалось, не думал о том, что от его натиска земля поплыла у нее под ногами. На сей раз он готов был идти до конца. Он прижал ее к себе с такой силой, что она слышала, как бурно колотится его сердце. Его ладонь гладила ей спину.
      Ее желания разгорались все больше от того, что вытворял внутри ее рта язык Остина. Они вместе упали на мягкую зеленую траву. Остин расстегнул на Монике блузку и приспустил ее с плеч, обнажая груди.
      - Любые слова меркнут перед твоей красотой, произнес он низким голосом.
      Непривычная к лести, Моника удивилась тому наслаждению, с каким внимала его словам.
      - Никто еще не говорил мне такого, - честно призналась она.
      - Значит, вокруг тебя были идиоты. Ты не только красива, но и очень чувственна.
      - Остин, - шепнула она его имя, словно молитву. -Пожалуйста... - Она запустила пальцы ему в волосы и прижала его губы к своей груди. Внезапно он посмотрел ей в глаза, лаская одновременно ее грудь.
      - Что ты сказала только что?
      - Пожалуйста, Остин, я хочу...
      Ее глаза увлажнились слезами, хотя она не испытывала грусти. Все вокруг стало расплывчатым. Ей трудно было уловить выражение его лица. О чем он думал? Испытывал ли то же, что и она? Способна ли она вообще пробудить в нем переживания подобной остроты и силы?
      - Ни разу еще не слышал, чтобы ты просила меня о чем-нибудь.
      Остин стремительно расстегнул "молнию" на ее джинсах и скользнул ладонью по животу. По телу Моники прошла дрожь. Ладонь скользила все ниже и ниже, вызывая все большие содрогания. Но не от холода, потому что все тело пылало.
      Его голос звучал так низко и гортанно, как будто шел сквозь наждачную бумагу, поэтому Моника едва разбирала слова Остина.
      - Скажи, чего ты действительно хочешь. Она хранила молчание. Потом сдернула джинсы до колен. Вняв ее позыву, он приподнял ее над травой и помог освободиться от одежды. Усадил на колени и вожделенно осмотрел с головы до ног. Потом провел ладонями от шеи до грудей, помедлил, лаская их, и стал спускаться ниже. Тело Моники содрогнулось, как содрогается брошенная на берег рыба, только не от боли, а от мучительного желания. Как ни странно, застенчивость не сковывала ее. Увидев, с какой страстностью взирает на нее Остин, она ответила ему тем же. Она не хотела таиться перед ним.
      Внезапно он прекратил ласки и снял с себя одежду, после чего вытянулся вдоль ее тела. Их лица почти соприкасались.
      - Посмотри на меня, Моника. - (Она открыла глаза и подумала, что не видела ничего прекраснее нежности, которую излучал в эту минуту взгляд Остина.) - Я могу остановиться прямо сейчас и уйти.
      - Зачем?
      - Я хочу, чтобы ты понимала, что происходит.
      - Я понимаю.
      - В самом деле, - обольстительно улыбнулся он и слегка подул на ее затвердевший сосок. - Ты в огне.
      - Я чувствую себя самой собой.
      - Я хочу тебя так сильно, что даже испытываю боль.
      Она коснулась его щеки.
      - Тогда прекрати эту боль, Остин. Прекрати...
      Он с жадностью впился в ее губы. Потом она почувствовала, как в нее вторглась горячая мужская плоть. Ощущение было сродни удару молнии. Монику заполнило восхитительное чувство освобождения, которое быстро сменила внезапная острая боль. Поцелуи Остина не подавили ее крика, усиленного горным эхом.
      - Вот и все, - прошептал он.
      Боль постепенно отступила перед наслаждением. Моника обвила его руками за шею. Их губы слились. Из обоих исторгались стоны. Остин нежно сдавил ладонью ей грудь, отчего новая волна мучительного наслаждения захлестнула ее до самых чресел. Ее кожа пылала, а все внутри, казалось, плавилось от страсти. Она чувствовала себя одновременно пойманной в ловушку и бесконечно свободной. Она хотела поведать ему такое, о чем никогда не рассказала бы ни одному мужчине. Когда Остин достиг самых глубин ее тела, она всем своим существом ощутила, что ей открыт древний, запредельный путь, ведущий их сквозь время и бесконечность.
      - Моника, - скорее не произнес, а выдохнул Остин.
      Никто прежде не вкладывал в звучание ее имени такого благоговения. Ей казалось, что она пребывает не на пастбище, а парит где-то в космической бездне, без сопротивления и без страха, зная наверняка, что, когда вернется на землю, ее встретят любящие руки.
      - Моника, - нежно шепнул Остин, прильнув к ее шее. - Ты в порядке?
      Она пробудилась от своего парения среди звезд. На ее губах появилась благодарная улыбка.
      - Да, Остин.
      - Не хочешь пальнуть в меня? - пошутил он, заправив ей за ухо прядь светлых, влажных от пота волос.
      - Нет.
      - Я причинил тебе боль?
      - Да, но только на мгновение.
      - Больно бывает лишь в первый раз.
      - Я знаю, - кивнула она.
      Глава 10
      Далеко за полночь Остин отвез Монику домой на своем грузовике, привязав ее коня сзади. Ехали всю дорогу очень медленно, в обнимку: одну руку Остин держал на руле, а другой - обвил Монику за талию, она же все время прижималась к его плечу лицом.
      Когда наконец добрались до хижины, Моника отвела Старшайна в сарай, а потом отправилась вместе с Остином любоваться озером.
      Они стояли у края воды обнаженные. Она казалась ему богиней с совершенным телом, залитым лунным светом. Они ласкали друг друга и купались в озере, резвясь как дети. Вся ночь прошла в любовных играх... Крик петуха застал их врасплох.
      - Разве уже утро? - Отказываясь верить в это, Остин плеснул водой себе в лицо.
      - Боюсь, что так, - откликнулась Моника, плавая в обнимку с ним. Он поцеловал ее.
      - Я не слишком злоупотребляю твоим гостеприимством?
      - Я немного устала, - зевнула она.
      Он вынес ее из воды на руках и предложил:
      - Тогда пойдем в дом и поспим пару часиков.
      - Нет! - отрубила она. Как объяснить ему, что ни один мужчина не переступал порога ее хижины с тех пор, как навсегда уехал дедушка? Даже Тед Мартин не проводил там ночи с ее матерью. Для Моники ее дом был как святыня. Позволить Остину переступить его порог - значит расстаться с частичкой своей души. Отдать Остину свое тело - это одно, но отдать ему душу - совсем другое.
      - В чем дело? - спросил он, все еще пребывая в веселом расположении духа и не заметив, как хозяйка хижины нахмурилась. - Боишься, что в доме беспорядок?
      Моника нагнулась за одеждой и свернула ее в клубок.
      - По-моему, тебе лучше уйти.
      - Моника, что случилось? - спросил он с беспокойством в голосе. - Я чем-то тебя обидел?
      - Нет.
      - Тогда почему ты хочешь, чтобы я ушел?
      - Тебе сегодня работать. Так же, как и мне.
      - Я понимаю, но пара часов сна нам обоим придаст силы. - Он попытался ее обнять, но она встретила его ласку сдержанно. Что-то здесь не так.
      Моника хотела отступить на шаг, но Остин не разжал рук вокруг нее.
      - Ты все осложняешь, Остин.
      - Что я осложняю, желая всего лишь держать тебя в объятиях во время сна?
      - Я ни с кем раньше не спала.
      - А тебе не приходило в голову, что это может быть очень приятно? - Он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. - Возможно, это понравится тебе еще больше, чем занятия любовью.
      Разве такое можно представить? Каким чарам она поддалась, позабыв с Остином о времени и пространстве? Хуже всего то, что она знала со всей определенностью: стоит ему коснуться ее груди - и он вновь пробудит в ней желание.
      От одного лишь взгляда на Остина она испытывала плотское томление. Как же такое произошло? Наверное, ей на роду написано стать жертвой страсти, как и ее матери.
      Можно сопротивляться гипнозу его глаз, но как противостоять дурманной силе поцелуя, а он применил и то, и другое, чтобы покорить ее. Она так же слаба, как бабушка или Роза.
      - Это невозможно, - наконец произнесла Моника.
      - Надеюсь, ты прогоняешь меня не из-за того, что я плохой любовник? спросил он с искушающей улыбкой.
      - Нет, - ответила она, не сводя с него глаз.
      - Слава богу, - сказал он и наградил ее глубоким поцелуем. Прохладный ветер с озера струился по ее спине и ягодицам. Она обхватила Остина за талию и прижалась к нему грудью, разжигая его страсть. Он со стоном сдавил ладонями ее округлые бедра, чувствуя новый приток любовных сил. - Я начинаю понимать, что ты имеешь в виду, - сказал он. - Если я не отправлюсь домой, ни один из нас не получит никакого отдыха. Нам нужно как-то поумерить свой пыл сегодня.
      - По-моему, это будет лучше всего, - кивнула она.
      Он медленно отстранился, по-прежнему, однако, не прекращая поцелуев.
      - Все. Ухожу. В самом деле, - подсмеивался он над собой.
      - Тогда тебе потребуется одежда, - улыбнулась она, протягивая ему джинсы и рубашку.
      - Спасибо. - Он пошел было прочь, но обернулся и посмотрел на нее напоследок. Она держала в руках собранную в комок одежду и была великолепна в своей естественности. Он хотел навсегда запомнить ее именно такой. Обнаженной, бесстрашной красавицей. Внезапно его поразила мысль, что он необходим ей, как бы ни противилась такой зависимости ее гордость. Однако убедить ее в этом будет непросто. - Моника! Если я преподнесу тебе подарок, ты примешь его?
      - Какой подарок? - спросила она.
      - Нечто, в чем ты наверняка нуждаешься. Если ты примешь его, то сделаешь меня очень счастливым. Пожалуйста, скажи, что примешь.
      - Мне ничего не нужно, Остин.
      - Это тебе нужно, - ответил он, бодро натянув на себя джинсы и застегнув "молнию". - Разве бабушка не говорила тебе, что отказываться от подарков неучтиво? - Он сунул руки в рукава рубашки.
      - Что же это, Остин?
      Он влез в грузовик и высунул голову из окна кабины.
      - Увидишь. - Потом помахал рукой и уехал...
      Два дня спустя Моника нацелила дробовик на незнакомца, который приближался к ее хижине.
      - Говори, зачем пожаловал, или я стреляю.
      - Я пришел установить телефон.
      - Какой телефон?
      - Тот, который заказал для вас мистер Синклер. Линейный монтер потратил сорок восемь часов на то, чтобы протянуть провод от дома мистера Синклера сюда. Разве вы не слышали вчера шум со стороны дороги, когда там устанавливали столб?
      - Слышала, но я думала, что это дорожные строители. Каждую весну они укладывают новый гравий. - Она качнула стволом, давая ему понять, чтобы он уходил. Незнакомец пожал плечами.
      - Я передам мистеру Синклеру, что вы отказались...
      - Ничего подобного! - воскликнула Моника и опустила ружье.
      - Вот это другой разговор. Потребуется целый день, чтобы протянуть остаток провода до дома.
      - Проведите его в сарай, - приказала она.
      - Вы уверены, мэм? До сарая путь неблизок, и вряд ли у того, кто будет вам звонить, хватит терпения ждать, пока вы дойдете дотуда и поднимете трубку.
      - Вот и хорошо. В любом случае никто не станет мне звонить.
      Он поскреб голову, потом кивнул и сказал:
      - Мистер Синклер в точности предсказал ваши слова.
      - Правда?
      - Да, мэм. У меня так и записано, - подтвердил он, хлопнув по металлическому корешку своей папки.
      - Дайте взглянуть, - велела она. Он протянул ей папку и наклонился погладить Дэйзи.
      - Милая собачка.
      - Мистер Синклер чересчур настойчив.
      - Да, мэм, - согласился телефонист. - Провести телефонную линию на такое расстояние стоит немалых денег. Можно все-таки посоветовать вам установить телефон в гостиной? Или на кухне. Тогда можно говорить по телефону, готовя ужин или занимаясь стиркой.
      - На кухне?
      - Это практично.
      - Пусть будет на кухне, - сдалась Моника, потому что всегда считала себя практичной хозяйкой...
      Когда Остин впервые набрал телефонный номер Моники, он использовал свой сотовый. Наемные рабочие приводили себя в порядок после долгого и чрезвычайно насыщенного трудового дня. Были полностью установлены кухонные шкафчики и бытовые электроприборы, а также водопроводные краны из меди, фарфоровая раковина цвета беж, проконопачен и покрашен выложенный из деревянного четырехгранного бруса пол. Осталось только убрать сор, и кухня будет сиять.
      Дом по частям обретал надлежащий вид, зато в голове Остина засела мысль, будто он сам разваливается на части из-за того, что никак не может дозвониться до Моники. Чем она занимается? Он нажал кнопку сброса и вновь набрал ее номер. Если в первый раз он дотерпел до пятнадцатого гудка, то теперь - до двадцатого. Солнце скрылось за горами, рабочие давно разъехались по домам на своих грузовиках. Остин зажег на кухне свет, по-прежнему прижимая к уху сотовый телефон.
      - Моника, ты меня не переупрямишь. Если мне придется стоять вот так всю ночь, то клянусь, что я...
      Сосредоточенно вслушиваясь в телефонные гудки, он не обратил внимания на порыв воздуха в доме, когда открылась входная дверь.
      Моника тихонько проскользнула через всю комнату и встала под новой люстрой.
      - Клянешься в чем, Остин? - спросила она. Он подпрыгнул от неожиданности.
      - Боже правый, - рассмеялся он. - Ты бросишь это делать или нет?
      - Делать что?
      - Подкрадываться ко мне без предупреждения, пояснил он и положил трубку.
      - А почему бы нет? Ты не установил замок на двери, как я. Поставил телефон у меня в доме без моего разрешения. По-моему, у меня есть право приходить сюда так, как я пожелаю.
      - Ого, и ты желаешь? - игриво спросил он и притянул ее к себе.
      - Желаю.
      - На тебе мое любимое платье.
      - Другого у меня нет. Как же оно может быть твоим любимым?
      - Я видел тебя только в нем. И если мне не изменяет память... - Он опустил руку ей на грудь. Соски сразу затвердели, дыхание Моники стало сбивчивым. Две верхние пуговицы сами собой расстегнулись. Остин склонил голову и сказал:
      - Все в точности так, как было.
      - Не все, - возразила она. - Я оставила дома нижнее белье.
      - Прекрасная мысль, - обрадовался он и, взяв ее на руки, понес в свою временную спальню.
      Сквозь незанавешенное окно мерцали над вершинами гор звезды.
      Монику истомило желание. За два дня с их последней встречи она уяснила для себя одно: позволить Остину впервые поцеловать ее было ужасной, роковой ошибкой. Теперь ее положение хуже, чем было у матери или у бабушки. Возможно, они могли жить без мужчины, без занятий любовью, но она не могла.
      Ни великолепие гор, ни мощь зимних буранов, ни пробуждение природы весной никогда не потрясут ее душу так, как только что пережитое. Ей открылось нечто столь невероятно редкостное, что она невольно усомнилась в том, доступно ли было подобное ее бабушке или матери. Впрочем, они никогда не рассказывали о таких вещах. Ни разу даже не намекнули на возможность любви, уносящей в благоговейную запредельность. Благодаря пережитому Моника поняла, что смертные наделены божественным началом.
      - Почему ты плачешь? - озабоченно спросил Остин.
      - Это было так прекрасно, - ответила она.
      - Я рад, что доставил тебе удовольствие.
      - Разве ты не видел? - Она вытирала струящиеся по щекам слезы.