Калервы сын, Куллервойнен,

Положил еду в котомку

И погнал коров болотом,

Их погнал сосновым лесом;

На ходу он так промолвил,

Говорил слова такие:

"Ах, я парень горемычный,

Самый жалкий я мальчишка!

И куда теперь попал я,

Лишь на праздную дорогу,

Сторожить хвосты бычачьи,

За телятами тащиться,

По болотам лишь влачиться,

По плохой земле лишь ползать!"

Он на кочке там уселся,

Сел, где солнышко пригрело,

Стал слагать он песнопенья,

Так запел свои он песни:

"Дай тепла мне, божье солнце,

Колесо господне, света

Пастуху пошли, бедняге.

Кузнецу стада пасу я;

Кузнецу же не свети ты,

Ни ему и ни хозяйке!

Хорошо живет хозяйка,

Хлеб печет себе пшеничный,

Пироги себе готовит,

Их намазывает маслом,

А пастух берет хлеб черствый

И сухую корку гложет,

Овсяной грызет он хлебец,

Хлеб с мякиной разрезает,

Хлеб съедает из соломы,

Хлеб жует с корой сосновой,

Воду черпает берестой,

Пьет ее из-под кореньев.

Солнце, скройся ты, пшеничка,

Исчезай ты, божье время!

Уходи за сосны, солнце,

Ты, пшеничка, за лесочек,

Поспеши за можжевельник,

За ольховые верхушки!

Пастуха домой сведи ты,

На хлеба, где много масла,

Чтобы хлеб жевал он свежий,

В пирогах бы ел середку!"

Ильмаринена хозяйка,

Шел покуда пастушонок,

Пел покуда Куллервойнен,-

Соскоблила масло с чашки,

В пирогах середку съела,

Ковырять взялась лепешки,

Уж сготовила похлебку,

Щей для Куллерво холодных,

Где весь жир собака съела,

Жир весь черная слизала,

Сыто пестрая поела,

Вдоволь серая наелась.

Из леска запела птичка,

Из куста певец-малютка:

"Уж рабу поесть бы время,

Сироте бы пообедать".

Калервы сын, Куллервойнен,

Посмотрел на тень от солнца,

Говорит слова такие:

"Да, уж время и поесть бы,

За обед пора приняться,

Поискать запас дорожный".

Отогнал коров на отдых,

Чтоб соснули на лужайке,

Сам на кочке он уселся,

На траве зеленой, свежей,

Со спины он снял котомку,

Вынул хлебец из котомки,

Повернул его и смотрит,

Говорит слова такие:

"Часто хлеб хорош снаружи

И гладка снаружи корка,

А внутри с корой сосновой

Да под ней еще мякина".

Из ножон он вынул ножик,

Чтобы хлеб себе разрезать:

И уперся ножик в камень,

Лезвием в голыш претвердый;

У ножа конец сломался,

На куски клинок распался.

Калервы сын, Куллервойнен,

Увидал, что ножик сломан,

Увидав, он начал плакать,

Говорит слова такие:

"Этот ножик был мне дорог.

Он один был мой любимый,

От отца он мне достался,

Он был собственностью старца;

Вот сломал его о камень,

О голыш он разломался,

Здесь о хлеб дрянной хозяйки,

Испеченный злою бабой!

Как отмщу за осмеянье,

За насмешку злую бабы,

Отомщу за хлеб негодный,

Испеченный злобной тварью?"

С ветки каркает ворона,

Ворон каркает и кличет:

"Бедный, золотая пряжка,

Калервы ты сын единый!

Отчего ты так печален,

Что ты грустен так, бедняжка?

Ты возьми из лесу ветку,

Сук березовый из дола,

Загони коров в болото,

Грязноногих на трясину,

Дай медведям половину,

А волкам большим другую!

Собери волков по лесу,

Собери медведей стадо!

Обрати волков в коров ты,

Обрати в коров медведей

И на двор гони, как стадо,

Точно пестрый скот, гони их!

Отплати за смех хозяйке,

За насмешку скверной бабе".

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Подожди ж, блудница Хийси!

О ноже отца я плачу,

Ты сама побольше будешь

О своих коровах плакать".

Отломил он прут в лесочке,

Можжевеловую ветку;

И погнал коров в болото,

Всех быков в тальник он гонит,

Дал медведям половину

И волкам большим другую.

Из волков телушек сделал,

Обратил в коров медведей,

Стали волки как телята

И коровами медведи.

Солнце за полдень спустилось.

Уж идет оно на вечер,

На верхушки сосен сходит;

Уж пора доить подходит.

Калервы сын, Куллервойнен,

Тот пастух несчастный, в злобе

Подогнал медведей к дому,

Ко двору волков подводит.

И свое он стадо учит,

Говорит слова такие:

"Рвите вы хозяйке бедра,

Ей прокусывайте икры,

Лишь на вас она посмотрит,

Лишь доить она нагнется!"

Из коровьей кости дудку,

Из бычачьей рог он сделал -

Кости Туомикки для рога,

Бедра Кирьё взял для дудки.

Заиграл тогда на дудке,

Затрубил в свой рог пастуший

На горе близ дома трижды,

На конце прогона шесть раз.

Ильмаринена хозяйка,

Кузнеца жена-красотка,

Молока ждет не дождется,

Масла летнего желает.

Чу, играют на болоте,

Шум с зеленой луговины.

Говорит слова такие

И такие речи молвит:

"Будь прославен, бог верховный!

Рог звучит, подходит стадо!

Где взял раб рожок пастуший,

Из чего он сделал дудку,

Он во что трубит так громко,

И трубит и дует сильно,

Звуком уши раздирая,

Шумом голову мне полня?"

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Раб нашел рожок в болоте,

Вынес дудку из трясины.

Стадо все уж на прогоне,

Уж коровы в загородке,

Разведи огонь дымящий,

Подоить коров отправься!"

Ильмаринена хозяйка

Позвала доить старуху:

"Мать, пойди-ка подои их,

Позаботься о скотине!

Мне же некогда, пожалуй,

Замесить мне надо тесто".

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Ведь хорошая хозяйка,

Женщина с рассудком добрым,

Подоит сама коровок,

За скотом сама присмотрит".

Ильмаринена хозяйка

Тут сама огонь разводит

И идет доить коровок.

Стадо разом осмотрела,

Скот рогатый оглядела;

Говорит слова такие:

"Хорошо по виду стадо,

Цвет скота совсем не дурен,

Шерсть у стада — словно рысья,

Словно шерсть лесной овечки,

Вымя толсто и припухло,

Переполнились сосочки".

Тут коров доить нагнулась,

Молоко сбирать присела.

Потянула раз, другой раз,

В третий раз тянуть собралась:

Быстро волк ее кусает,

И медведь терзать принялся,

Волк хватает пастью икры,

И медведь кусает пятки,

Прокусили мясо в икрах,

У бедра сломали кости.

Калервы сын, Куллервойнен,

Так отмстил насмешку бабы,

Смех ее и осмеянье,

Злобной женщины обиду.

Ильмаринена хозяйка,

Эта гордая, тут плачет,

Говорит слова такие:

"Злой пастух, ты что наделал?

К дому ты пригнал медведей

И волков на двор обширный!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Ей на это отвечает:

"Как пастух, я сделал дурно,

Ты же дурно — как хозяйка!

Запекла ты в хлебе камень,

Голыша кусок в запасе;

Я ножом уперся в камень,

О голыш сломал я ножик -

От отца он мне достался,

Рода нашего железо!"

И хозяйка так сказала:

"О пастух, пастух мой милый!

Измени свои ты мысли

И возьми назад заклятье,

Ты избавь от волчьей пасти,

От медвежьих лап хозяйку!

Дам тебе рубашек лучших,

Дорогих штанов достану,

Хлеб пшеничный с свежим маслом,

Молока дам посвежее;

Год ты будешь без работы,

На другой кормиться даром.

Коль меня ты не избавишь

И не дашь сейчас свободы,

Я погибну злою смертью,

Обращусь в сырую землю".

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"Умирать, так умирай уж,

Погибай ты поскорее!

Под землей тебе найдется

Место славное у Калмы:

Там сильнейшие в покое,

Там могучие в дремоте".

И сказала тут хозяйка:

"Ой ты, Укко, бог верховный!

Натяни свой лук великий,

Приготовь свое оружье,

Приложи стрелу из меди

К огневому луку сверху!

Целься огненной стрелою,

Что из самой твердой меди,

Пусть пройдет стрела под мышки,

Через мясо на лопатке,

Сына Калервы свали ты,

Пусть падет дрянной на землю

От стрелы с стальной головкой,

От оружия из меди!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Сам сказал слова такие:

"Ой ты, Укко, бог верховный!

Не меня рази стрелою!

Ильмаринена хозяйку,

Что всех женщин в мире хуже,

Бей, пока она на месте,

Не ушла пока отсюда!"

Ильмаринена хозяйка,

Кузнеца жена, упала

Мертвою на этом месте,

Как с котла спадает сажа;

У избы своей свалилась,

На дворе упала тесном.

Так та женщина скончалась,

Так красавица погибла,

А ее так долго ждали,

Ведь шесть лет ее искали

Ильмаринену на радость,

Кузнецу тому на славу.

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

Стройный, золотоволосый,

В башмачках красивой кожи,

Кузнеца собрался бросить,

Ильмаринена оставить

Раньше, чем кузнец узнает,

Что жена его скончалась:

Он вскипит великой злобой,

С Куллерво он станет биться.

Он, играя, шел оттуда,

Веселясь, от дома Ильмы,

По лесам трубил веселый,

Шел, играя, новой пашней,

Потрясал болота, земли,

И земля вся откликалась

Сына Калервы веселью,

Куллерво злорадным кликам.

Стало в кузнице уж слышно;

Там кузнец работу бросил,

На дорогу вышел слушать,

Посмотреть во двор выходит,

Что там из лесу за звуки,

Кто там в рог в песках играет.

Тут он истину увидел,

Без прикрас, что там случилось;

Видит он: жена уснула,

Там красавица упала;

На дворе она лежала,

Там на травушку свалилась.

И кузнец стоял недвижим,

Тяжело ему на сердце;

Он провел всю ночь, рыдая,

Проливая долго слезы.

Мысль его чернее дегтя,

Не белее угля сердце.

Куллерво идет все дальше,

Он блуждает где попало.

День идет он частым лесом,

По земле деревьев Хийси,

А как к ночи потемнело,

На земле он там уселся.

На земле сидит сиротка.

Так покинутый размыслил:

"Кто меня, бедняжку, создал,

Кто родил на свет сиротку,

Чтоб по месяцам блуждал я

Здесь под воздухом пространным?

Кто на родину стремится,

Кто идет в свое жилище;

Мне же родина — лес темный,

На полях — мое жилище:

Очагом мне служит ветер,

Дождик баней мне бывает.

"Ой ты, Укко, бог верховный,

Никогда на этом свете

Не твори дитя несчастным,

Чтоб дитя сироткой было,

Без отца бы проживало

И без матери осталось,

Как меня ты создал, Укко,

Сотворил меня, бедняжку,

Точно чайку в синем море,

Точно птицу на утесе.

Солнце ласточке сияет,

Воробью оно блистает,

Веселит воздушных птичек;

Только мне оно не светит,

Никогда не светит солнце,

Никогда мне нет веселья.

Кто родил меня, не знаю,

Кто носил меня во чреве;

Может, утка при дороге

Принесла меня в болото

И покинула на взморье

Там, в расщелине утеса.

Потерял отца я в детстве,

В раннем детстве мать родную;

Унесла их смерть навеки,

Весь погиб наш род великий.

Башмаки из льда мне дали

Да чулочки снеговые

И пустили в гололедку

На качающийся мостик,

Чтоб свалился я в болото,

Чтоб упал в гнилую воду.

Но в мои ли, право, годы

Мне лежать мостком в трясине,

Лечь мостом в болотной луже,

Как мосток в трясине зыбкой,

Не хочу упасть в болото:

Две руки ведь я имею,

Все пять пальцев я сгибаю

И ногтей имею десять".

Вот ему на ум приходит,

И в мозгах засела дума

К Унтамо пойти в деревню,

Отомстить отцовы раны,

Слезы матери родимой

И свое несчастье злое.

Говорит слова такие:

"Подожди же, Унтамойнен,

Моего губитель рода!

Я приду с тобою биться,

Разорю твое жилище

И сожгу твой двор широкий".

Вот идет лесная баба,

В синем платье та старуха,

Говорит слова такие

И такие речи молвит:

"Куллерво, куда идешь ты,

Калервы сынок, спешишь ты?"

Калервы сын, Куллервойнен,

Говорит слова такие:

"А вот мне на мысли вспало

И в мозгах засела дума

Отправляться на чужбину,

К Унтамо пойти в деревню,

Отомстить погибель рода,

Смерть отца, родимой слезы,

Разорить его жилище,

Обратить жилище в пепел".

Так промолвила старуха,

Говорит слова такие:

"Нет, ваш род не уничтожен,

Калерво еще не умер.

Жив еще старик отец твой,

Мать твоя еще здорова".

"Ты, старушка дорогая,

Ты мне, милая, поведай:

Где отец мой проживает,

Мать моя живет родная?"

"Там отец твой проживает,

Там и мать твоя родная:

На земле живут лапландской,

Где пруды богаты рыбой".

"Ты, старушка дорогая,

Ты мне, милая, поведай:

Как мне той земли достигнуть,

Как найти туда дорогу?"

"Хорошо дойти ты можешь,

И совсем пути не зная:

Ты пройди сначала лесом,

Берегом реки отправься,

День пройдешь ты и другой день,

Так и третий день пройдешь ты;

Поверни потом на север,

Встретишь гору на дороге,

Ты иди ее подошвой,

Обогни налево гору

И придешь к реке оттуда.

Вправо будет эта речка;

Ты по берегу отправься,

К трем тогда придешь порогам,

На конце косы ты будешь,

На довольно длинном мысе.

Там ты хижину увидишь,

На мыске рыбачью хату:

В ней живет отец доселе

И живет твоя родная,

Две твоих живут сестрицы,

Две прекраснейшие девы".

Калервы сын, Куллервойнен,

Собрался идти в дорогу.

День идет он и другой день,

И уже проходит третий;

Повернул тогда на север,

Гору встретил на дороге,

Он пошел ее подошвой,

От горы пошел налево,

Подошел тогда к потоку,

Берегом реки пошел он,

Левым берегом потока,

Подошел он к трем порогам,

На конец косы приходит,

К краю самому подходит;

Там он хижину увидел.

На мыске избу рыбачью.

Он вошел в избушку эту,

И его там не узнали:

"С моря прибыл ты откуда,

Из какого ты семейства?"

"Сына вы не узнаете?

Я дитя родное ваше.

Мужи Унтамо когда-то

Увели меня из дома,

Был я в пядь отца росточком,

Был не выше веретенца".

Мать сперва ему сказала,

Так промолвила старушка:

"О мой бедный сын, мой милый,

Бедный, золотая пряжка!

Ты живой сюда явился,

Ты прошел чрез эти страны!

Как по мертвом я рыдала,

По тебе лила я слезы!

У меня два сына было,

Две прекраснейшие дочки;

Вот из них пропали двое,

Старших двое вовсе сгибли:

На войне пропал сыночек,

Дочка без вести пропала;

Вот сыночек возвратился,

Дочь еще не появлялась".

Калервы сын, Куллервойнен,

Так спросил свою родную:

"Но куда ж она пропала,

Где сестра моя погибла?"

Мать ему сказала слово

И такие молвит речи:

"Вот куда она пропала,

Где сестра твоя погибла:

В лес за ягодой ходила,

Под горою за малиной;

Там-то курочка исчезла,

Птичка сгибла смертью тяжкой.

Там-то без вести пропала,

Как погибла — неизвестно.

Кто по дочери тоскует?

Ведь никто, как мать родная!

Мать ее всех больше ищет,

Ищет мать и к ней стремится;

Так пошла и я, бедняжка,

Отыскать хотела дочку:

Как медведь, я мчалась лесом,

Точно выдра, мчалась рощей,

День искала и другой день,

Третий день еще искала,

Но когда прошел и третий,

Как неделя миновала,

На горе вверху я стала,

На холме весьма высоком,

Там звала я громко дочку,

Там ушедшую искала:

"Где ты, дочка дорогая?

Воротись домой скорее!"

Так звала я громко дочку,

О пропавшей горевала;

Мне в ответ сказали горы,

Так ответили дубравы:

"Не зови свою ты дочку,

Не зови ее так громко!

Не вернется больше дочка,

Никогда она не сможет

Быть у матери в жилище,

Быть у пристани отцовской".

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

С этих пор и поживает

Под родительскою кровлей;

Он не сделался умнее,

Не обрел рассудка мужа,

Ибо дурно был воспитан,

Глупо в люльке был укачан,

Воспитатель был неумный

И укачиватель глупый.

Начал юноша работать,

Брал он разную работу.

Рыб ловить он снарядился,

Расставлять снаряд для ловли.

Говорил слова такие,

Так с веслом в руках промолвил:

"Что есть сил тянуть мне невод,

Изо всей грести мне мочи,

Иль тянуть его не сильно

И грести, насколько нужно?"

Рулевой промолвил с лодки,

Говорил слова такие:

"Хоть тяни со всею силой,

Хоть греби по-молодецки,

Ты разбить не сможешь лодки,

Ей уключин не сломаешь".

Калервы сын, Куллервойнен,

Стал грести со всею силой,

Приналег по-молодецки -

И сломал крюки у лодки,

Можжевеловые ребра,

Всю осиновую лодку.

Калерво взглянуть приходит,

Говорит слова такие:

"Ты грести совсем не можешь!

Ты сломал крюки у лодки,

Можжевеловые ребра,

Всю осиновую лодку!

Ты поди гнать рыбу в невод!

Может, в этом ты получше".

Калервы сын, Куллервойнен,

Собрался гнать рыбу в невод.

Гонит рыбу, рассуждая,

Говорит слова такие:

"Со всего ль плеча работать,

Гнать ли рыбу с полной силой,

Иль работать осторожно,

Рыбу гнать, насколько нужно?"

И сказал тащивший невод:

"Что ж была бы за работа,

Если гнать не с полной силой,

Не работать молодецки!"

Калервы сын, Куллервойнеи,

Со всего плеча тут гонит,

Гонит рыбу молодецки:

Воду в кашу превращает,

Растрепал весь невод в паклю,

Рыбу сделал просто слизью.

Калерво взглянуть приходит,

Говорит слова такие:

"Рыбу гнать ты не годишься!

Растрепал весь невод в паклю,

Поплавки разбил в кусочки,

Разорвал на части сети!

Ты пойди плати-ка подать,

Поземельные налоги!

Ты в дороге, может, лучше,

На пути умнее будешь".

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

Статный, золотоволосый,

В башмаках красивой кожи,

Уплатить поехал подать,

Поземельные налоги.

Уплатил, как нужно, подать,

Отдал зерна все, как надо,

И в своих санях уселся,

На сиденье занял место;

И домой оттуда едет,

Сам на родину стремится.

С шумом сани заскользили

И в дороге измеряли

Вяйнямёйнена поляны,

Прежде вспаханное поле.

Златокудрая девица

Едет, лыжней измеряя

Вяйнямёйнена поляны,

Прежде паханное поле.

Калервы сын, Куллервойнен,

Останавливает сани;

Говорить девице начал,

Говорит и приглашает:

"Ты войди, девица, в сани,

Отдохни на этой шкуре!"

На бегу девица молвит,

Проскользнувши, отвечает:

"Смерть к тебе пусть в сани сядет

И болезнь на эту шкуру!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

Тут коня кнутом ударил,

Бил коня жемчужной плетью.

Мчится конь, бежит дорога,

И скрипят по снегу сани.

С сильным шумом он понесся,

Спешно едет по дороге,

По хребту морей блестящих,

По полям широким льдистым.

Вот девица повстречалась,

В башмаках идет хороших

По хребту морей блестящих,

По полям широким льдистым.

Калервы сын, Куллервойнен,

Удержал коня поспешно,

Рот сложил, как мог, красивей,

Молвил вежливо девице:

"Ты садись, красотка, в сани,

Красота страны, со мною!"

А девица отвечает,

В башмачках хороших молвит:

"Туони пусть в те сани сядет,

Маналайнен там с тобою!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

Тут коня кнутом ударил,

Бьет его жемчужной плетью.

Мчится конь, бежит дорога,

И скрипят по снегу сани.

Шумно едет он дорогой,

И в пути он проезжает

Гладью Похъёлы песчаной,

Той Лапландии полями.

Едет девушка навстречу

В оловянных украшеньях

Гладью Похъёлы песчаной

И лапландскими полями.

Калервы сын, Куллервойнен,

Удержал коня вожжами,

Рот сложил, как мог, красивей,

Молвил вежливо девице:

"Ты садись, девица, в сани,

Ляг под полостью, красотка,

В санках яблочков поешь ты,

Погрызешь моих орешков!"

Так ответила девица

В оловянных украшеньях:

"Я плюю тебе на сани,

На сиденье негодяя!

Мне под полостью морозно,

Мне в санях твоих противно".

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

Подхватил девицу в сани,

Подтащил ее к сиденью,

На меху сажает в санках,

Тянет девушку под полость.

Зло промолвила девица

В оловянных украшеньях:

"Отпусти меня с сиденья,

Выпусти из рук малютку,

Чтоб мне слов дурных не слушать,

Не слыхать бы просьбы злого,

Иль я сани разломаю,

Выбью длинные брусочки,

На куски сломаю сани,

Разобью бока их в щепки!"

Калервы сын, Куллервойнен,

Юноша в чулочках синих,

Тут открыл сундук с деньгами,

Стукнул пестренькою крышкой,

Серебро ей показал он,

Расстелил платки цветные,

С золотой каймой чулочки,

Пояски посеребрены.

Манит золото девицу,

Ей платок меняет мысли,

Серебро несет ей гибель,