Враги и предатели

В разведшколе учились год или два. Двухгодичники, получавшие полноценное языковое и страноведческое образование, с некоторой долей высокомерия относились к одногодичникам.

У меня был близкий друг, который учился в этой школе на несколько лет позже Путина. Когда его взяли в КГБ, мы по-прежнему продолжали видеться – по выходным, но разговоры наши становились все скучнее. Он мало что рассказывал о своей новой жизни, а я расспрашивать не решался – понимал, что он обязан все держать в секрете. Не очень-то ладился и разговор на более общие темы – насчет того, что происходит в стране. Леонид Ильич Брежнев еще был жив, и что тогда говорилось на московских кухнях, известно. Но мог ли я обсуждать все это с моим другом? Разумеется, я не боялся, что он донесет на меня. Я убедился в его порядочности. Я думал о том, как бы своими разговорами не поставить его в двойственное положение.

Когда его приняли в разведшколу, он решил жениться. Начальник курса пришел к нему домой познакомиться с будущей женой чекиста. Седовласый полковник снял пальто и, потирая руки, с порога строго спросил:

– Так, где у вас книги?

Книг оказалось не так много, но когда полковник угостился пирогами, которые все утро пекла невеста, он расчувствовался и благословил брак.

Однажды мой приятель пришел ко мне с женой и товарищем, с которым вместе учился: аккуратный, неприметный молодой человек с очень внимательным взглядом. Они уже были навеселе, а у меня хорошо добавили.

В какой-то момент жена моего друга отвела меня в сторону и пожаловалась:

– Ты обратил внимание, что мой пьет, а этот только пригубливает? Завтра доложит куратору курса, что мой злоупотребляет алкоголем.

– Зачем? – искренне удивился я.

– Распределение близится. Завидных мест мало, а желающих много.

Все курсанты мечтали о зачислении в ПГУ, первое главное управление КГБ, – внешнюю разведку. Но известно было, что всех не возьмут.

– В ПГУ нужно въезжать на белом коне, – говорил слушателям начальник курса и требовал только отличных оценок от тех, кто хочет служить в разведке.

Упор – помимо специальных дисциплин – делался на изучение иностранного языка. Успехи в его изучении сильно влияли на распределение. Оперативные отделы, занимавшиеся Северной Америкой, Западной Европой, Японией, приглашали к себе тех, кто как минимум хорошо освоил язык. Выпускникам присваивали очередное звание, и они приступали к службе на новом поприще. Те, кому повезло, оставались в Москве – в центральном аппарате первого главного управления КГБ.

Выпуск состоялся сразу после принятия знаменитого горбачевского указа о борьбе с алкоголизмом, когда на всех официальных мероприятиях запретили употреблять спиртные напитки, и положенный в таких случаях банкет отменили. Попили чаю с тортом и разошлись. Путин, проучившийся год, уехал в первую и последнюю загранкомандировку по линии разведки – в представительство КГБ СССР в Германской Демократической Республике.

Это был 1985 год. Весь период перестройки, столь важный для страны, все эти годы духовного пробуждения, познания собственной истории и самопознания, откровенных споров, дискуссий и открытий, сформировавших целые поколения, он проведет за границей…

Молодой человек, пожелавший стать разведчиком, выбирает сферу деятельности, в которой не действуют обычные правила морали и нравственности. Задача разведчика – уговаривать других идти на преступление: ведь завербованного агента заставляют красть документы, выдавать секреты, лгать всем, включая самых близких, предавать друзей и родину. При этом офицер-вербовщик знает, что его агент может закончить свои дни за решеткой или даже погибнуть.

Специалисты уверены, что такая работа сама по себе часто наносит тяжелый ущерб психике разведчика. Он вынужден постоянно вести двойную жизнь. Вот почему в разведывательной школе слушателей пытаются морально вооружить, объясняя, что во имя Родины надо идти на все.

Впрочем, сотрудники спецслужб – такие же люди, как и все. Среди них есть и дураки, и умные, дальновидные и недалекие, порядочные и не очень. Есть, конечно, черты, характерные именно для сотрудников спецслужб или во всяком случае для большинства из них.

Правила конспирации – на всю жизнь; болтунов в госбезопасности не терпят, хотя ничто человеческое и чекистам не чуждо, и после обильных возлияний они иногда выкладывают женам то, что тем знать совсем необязательно. Разведчики не только привыкают скрывать свое подлинное занятие, но и таят истинные эмоции, чувства и взгляды. Когда разведчик с кем-то беседует, он пытается узнать о собеседнике все, ничего не сказав о себе. Он постоянно прикидывает, что вы за человек, можно ли с вами иметь дело, выясняет, какие у вас связи. Разведчик подозрителен, его так воспитывали.

Бывший помощник президента Ельцина Георгий Александрович Сатаров отметил: «Путин не доверяет никому. Ельцин мог увлекаться, влюбляться, доверять, иногда незаслуженно. В Путине ощущается тотальное недоверие… Ельцин не боялся сильных людей в своем окружении. Новых масштабных фигур, выдвинутых Путиным, не видно».

Владимир Владимирович внимательно слушает. У собеседника это создает иллюзию не только внимания, но и согласия, которого вовсе может и не быть. У Путина есть свое мнение, и он сопоставляет это мнение с наблюдениями за человеком, который напрасно пытается его в чем-то убедить…

«Он умеет слушать, – вспоминает бывший министр по атомной энергии Евгений Олегович Адамов. – Быстро понимает вопросы, казалось бы, весьма далекие от его профессиональной сферы. Выполняет обещания. Вежливый, никогда не повышающий голоса, он хорошо умеет расспрашивать и в совершенстве уходить от расспросов.

Множество раз я встречался с людьми, которые были уверены, что они о чем-то договорились с Путиным. Принимали его доброжелательность и внешнюю расположенность к собеседнику за согласие и поддержку. На поверку могло оказаться, что решение или отношение Путина к проблеме прямо противоположное».

Это же отметила Ирина Хакамада, в прошлом министр по делам малого бизнеса:

«Под обаяние его приемов попадает бешеное количество народу. Каждый, расставаясь с президентом, уверен, что президент – душка, согласен с ним на все сто. А потом начинаются странные события. Но это потом, позже».

В разгар кризиса вокруг телекомпании НТВ (казавшейся власти недопустимо самостоятельной) весной 2001 года Путин принял одиннадцать журналистов – после того, как любимая зрителями телеведущая Светлана Сорокина обратилась к нему с телеэкрана с просьбой встретиться и поговорить. Они были давно знакомы. Оба из города на Неве. К Светлане Иннокентьевне президент относился с уважением. После разговора Сорокина, похоже, была разочарована больше других. Она, видимо, надеялась, что сумеет что-то объяснить президенту, раскрыть ему глаза, убедить, что он неправ. И натолкнулась на железную стену.

«Мы, люди подкованные, стали аргументированно возражать, – вспоминал тогдашний руководитель НТВ Евгений Алексеевич Киселев. – “Вас, Владимир Владимирович, специально дезинформируют, вводят в заблуждение”. У Путина наши доводы вызвали раздражение. Его тон сменился на жесткий и недружелюбный».

Журналисты потом говорили, что Путин делит мир на своих и чужих. И потому достучаться до него невозможно.

Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Алексеевич Венедиктов рассказал в эфире о беседе с президентом Путиным, у которого были, мягко говоря, большие претензии к журналистам, – после трагедии подводной лодки «Курск»:

– Мы говорили два с половиной часа. Один на один. Это был такой длинный и серьезный разговор. Я тогда точно понимал, что «Эху» не жить. Я шел с таким чувством, что… а-а-а, все равно. Разговор был очень серьезный, солидный и уважительный с обеих сторон.

В какой-то момент Венедиктов поинтересовался:

– Владимир Владимирович, а как вы расцениваете людей, которые против вас?

Президент ответил примерно так:

– Люди, которые против меня, – двух типов: враги и предатели. Враги – это обычная история. С ними воюешь, потом заключаешь перемирие, потом партнерствуешь, потом опять воюешь. Любая война заканчивается миром, и твой вчерашний враг становится твоим партнером. А предатели – это те люди, которые были в твоей команде, поддерживали тебя изо всех сил, а потом, когда ты что-то не так сделал, они перебежали. И часто бьют в спину. С предателями никаких разговоров быть не может.

Венедиктов решил уточнить:

– А в этой системе координат я вам кто?

Путин ответил:

– Вы в этой системе координат, конечно, враг.

Подобные оценки журналистов в России давно не звучали…

Отметим заодно, что такой невероятно бескомпромиссной позицией Путина, возможно, объясняется кажущийся необычным для политической жизни факт: его команду по собственной воле не покидают. От Горбачева уходили, хлопнув дверью, с оскорблениями и проклятиями. От Ельцина уходили – и часто! Некоторые потом возвращались, и Борис Николаевич на них зла не держал, принимал и ставил на заметные посты. От Владимира Владимировича не уходят…

Несколько человек, с которыми он сам расстался, как правило, крайне осторожны в высказываниях. Даже оказавшись в оппозиции и критикуя политические решения Путина, воздерживаются от личных оценок и рассказов о нем, не предают гласности то, чему были свидетелями в коридорах власти.

Одного из генералов госбезопасности журналисты спросили:

– На ваш взгляд Путин – человек системы?

– Вне всяких сомнений. Он отлично знает правила и всегда им следует. И своих не сдает, можете не сомневаться. За это Владимира Владимировича можно только уважать.

Впрочем, проницательный Руслан Имранович Хасбулатов, бывший председатель Верховного Совета России, заметил в газетном интервью:

– Только не преувеличивайте его чекистское прошлое. Мне кажется, что он больше играет в чекиста, чем является им.

«Жить нужно для себя»

Работа в разведке – это не совсем воинская служба, но все-таки что-то от военного было и в сотруднике КГБ. Разведка – военизированная организация, хотя там не надо поминутно щелкать каблуками и допустима умеренная дискуссия со старшим по званию. Может быть, поэтому политологи отмечают, что Путину привычнее и приятнее иметь дело с людьми в погонах, которые не только слушают, но и слушаются: «Он действует как отец-командир, а не как лидер демократической державы. Он предпочитает командовать, а не убеждать».

Всем разведчикам присваивают воинские звания и за них доплачивают. Но форму они не носят. Надевают мундир, только когда нужно сфотографироваться на удостоверение. Для этого в служебном фотоателье хранятся форменные рубашки с галстуками и несколько кителей с разными погонами.

Естественно, в разведке обращаются друг к другу не по званиям, а по имени-отчеству, то есть атмосфера более демократическая, не сравнишь с другими структурами госбезопасности, особенно с контрразведкой. Атмосферу в разведке определяют и сами люди – с двумя образованиями, владеющие несколькими иностранными языками, поработавшие за рубежом. И в центральном аппарате разведки, и в зарубежных резидентурах принято все проблемы обсуждать. Каждому офицеру предоставляется возможность высказаться, изложить свою точку зрения, хотя последнее слово остается, разумеется, за начальником.

Тем не менее и разведчики – люди военные. У любого разведчика развиты чувство субординации, исполнительность, привычка выполнять приказы и отдавать их. Не воспитывает ли все это в человеке привычку больше подчиняться, чем самому принимать решения? И не испытывает ли бывший разведчик большие психологические трудности, оставшись без командира и приняв на себя всю ответственность?

На этот вопрос нет однозначного ответа. Конечно, служба КГБ воспитывала в первую очередь привычку подчиняться, но люди ведь разные. Есть исполнители от природы, есть склонные к самостоятельности…

Самое страшное для разведчика – «сгореть». Если офицера брали с поличным и высылали из страны, на его оперативной карьере фактически ставили крест. Загранкомандировки заканчивались, как и вообще интересная работа, и до пенсии предстояло заниматься бумажками. В этом смысле служба в Восточной Германии, куда получил назначение молодой офицер Владимир Путин, считалась безопасной. Здесь «горели» только по бытовым мотивам – спивались, болтали лишнего или заводили романы с немками.

Кстати говоря, до 1987 года руководителем представительства КГБ в Германской Демократической Республике был генерал-лейтенант Василий Тимофеевич Шумилов, тоже ленинградец, бывший первый секретарь Ленинградского обкома комсомола. Его взяли в органы госбезопасности, когда бывшие руководители комсомола Александр Николаевич Шелепин и Владимир Ефимович Семичастный обновляли кадры КГБ. Но когда Брежнев стал методично вычищать бывших комсомольцев из политики, позиции Шумилова ослабли.

В 1969 году младший лейтенант Виктор Иванович Ильин стрелял по правительственному кортежу, пытаясь убить Брежнева. Ильин служил в Ленинграде. Отвечать должен был в первую очередь начальник особого отдела Ленинградского военного округа генерал Носырев. Но его прикрыл всесильный генерал Цинев. А Шумилова перевели в Берлин. Проработал он в Восточном Берлине больше десяти лет. Понимал, что московские люди присматривают за ним, вел себя осторожно и снисхождения землякам не делал.

Владимир Путин рассказывал журналистам, как ему трудно приходилось первые месяцы в ГДР. Звонят телефоны, а он боится взять трубку, потому что вдруг не поймет, что там немцы говорят, не сможет правильно ответить… Но языковой барьер преодолел быстро. Он явно способный к языкам человек. Став президентом, понял, что ему необходим английский язык. Уже в неюные годы и весьма загруженный взялся его учить. И довольно быстро достиг завидных успехов, смог обходиться без переводчика в разговорах с важными иностранными партнерами.

В Санкт-Петербурге, когда Путин уже работал в мэрии, его за глаза ласково называли «Штази» – так сокращенно именовалось министерство государственной безопасности ГДР, с которым он тесно сотрудничал во время командировки в Восточную Германию.

МГБ ГДР представляло собой огромного спрута, опутавшего всю страну. После крушения социалистической Германии открылись архивы госбезопасности – и там обнаружилось шесть миллионов досье. А население Восточной Германии не превышало семнадцати миллионов человек. Желающие имеют ныне возможность ознакомиться со своим досье.

В комплексе зданий на Норманен-штрассе в Берлине, которые принадлежали МГБ ГДР, разместилась комиссия, которой поручили разобрать архивы госбезопасности. Я был там, в этих серых и тусклых зданиях: низкие потолки, линолеум на полу, стандартная мебель. Стены сделаны из звукопоглощающего материала. Окна без форточек. Никакого комфорта. Тоскливое место.

В огромных подвалах, где можно заблудиться, свалены тысячи мешков с документами. В последний момент, когда ГДР рушилась, офицеры МГБ пытались всю документацию уничтожить, но машины для превращения бумаг в лапшу не осилили такую кучу. Рвали вручную. Эти обрывки тоже собрали и восстанавливают их содержание.

Там же в подвалах, в наглухо закупоренных банках хранятся носовые платки, которыми арестованные должны были провести у себя между ног, чтобы потом – в случае их побега – служебные собаки, понюхав платок, могли бы отыскать их по запаху. Свет не видел более предусмотрительных людей, чем немцы из МГБ…

Мне показали знаменитую картотеку. Она была поделена между двумя помещениями, которые по соображениям безопасности размещались на разных этажах. Карточки написаны от руки или отпечатаны на машинке. Компьютеризировать это хозяйство восточные немцы не успели – электроника была слабым местом всего социалистического лагеря.

На карточке, которая хранится в одном зале, записано полное имя человека, год рождения, адрес и код. На карточке в другом зале фамилия не значится – только псевдоним, номер и имя офицера, который с этим человеком работает. Картотека была суперсекретной. Тем, кто трудился в одном зале, не разрешали входить в другой. Поэтому они не могли знать, чью карточку держат в руках – осведомителя или того, за кем следят. Доступ к обеим карточкам – по специальному разрешению – получали офицеры-оперативники.

Сотрудников комиссии я спрашивал, что их больше всего удивило при изучении архива.

– Самое поразительное, – говорили немецкие архивисты, – в том, что, как правило, в досье нет ничего интересного. Это макулатура, впустую потраченные время и деньги. Хотя на кого-то было досье объемом аж в сто тысяч страниц.

Толстенные папки – результат работы множества офицеров госбезопасности и их помощников-осведомителей. Если человека в чем-то подозревали, его окружали множеством агентов, которые исписывали килограммы бумаги.

В одном досье обнаружились поминутные отчеты о том, что происходило в доме одного человека, за которым следили: когда хозяин дома ночью вставал в туалет, когда плакал маленький ребенок… А какой в этом смысл? Разве это не профанация работы?

Одна супружеская пара подала заявление на выезд из ГДР в Западную Германию. Вдруг в их доме пропали все голубые полотенца, затем они появились, а пропали зеленые, затем зеленые появились и пропали белые. Их знакомые удивленно выслушивали рассказы о таинственном исчезновении и появлении полотенец. Теперь выяснилось, что это была операция госбезопасности – в надежде выставить уезжающих людей сумасшедшими – дескать, только сумасшедший желает уехать из ГДР…

При таком гигантском аппарате министерство государственной безопасности не справилось со своей главной и единственной задачей – оно не спасло государство от распада. Пока государственная безопасность занималась всякой чушью, ГДР исчезла с политической карты мира.

Аппарат министерства государственной безопасности составлял сто тысяч штатных сотрудников. Не хотелось бы сравнивать… Но в нацистские времена в гестапо служило вдвое меньше, хотя население довоенной Германии в четыре раза превышало население ГДР! А еще в Восточной Германии имелось девяносто пять тысяч неофициальных сотрудников госбезопасности – то есть осведомителей. Такого даже в Советском Союзе не было. В некоторых городах один сотрудник госбезопасности приходился на каждые двести жителей. А вот с врачами в ГДР было похуже – один на четыреста человек.

Все граждане Восточной Германии знали, что осведомители МГБ всегда рядом – в учебной аудитории, на рабочем месте, в автобусе или поезде. И совсем немногие понимали, что осведомителем может оказаться даже любимый человек. После исчезновения ГДР с политической карты мира некоторые люди с ужасом узнали, что на них стучали собственные жены и лучшие друзья.

Стратегия МГБ состояла не столько в репрессиях, сколько в жестком контроле, в том, чтобы парализовать волю, блокировать любую несанкционированную активность. Само знание, что агенты и осведомители рядом, действовало, как взгляд змеи. Люди боялись говорить откровенно. Как показал опыт МГБ, угроза террора ничуть не менее эффективна, чем сам террор. Впрочем, как и в Советском Союзе, сотрудники министерства госбезопасности ГДР время от времени сбегали на Запад. В общей сложности убежали 484 немецких чекиста. Одиннадцать человек были казнены за такую попытку, из них семь человек выкрали на Западе, тайно вернули в ГДР и расстреляли.

Представительство КГБ СССР по координации связей с министерством государственной безопасности ГДР размещалось в помещении бывшей больницы в берлинском пригороде Карлсхорст. Сотрудники КГБ занимали большой комплекс зданий, окруженный колючей проволокой и тщательно охраняемый.

По советским понятиям восточные немцы жили прекрасно, здесь можно было купить то, чего у нас не было. Жену Путина Людмилу Александровну поразили бананы, которые она обожала… А счастливчикам еще и разрешалось ездить в Западный Берлин, где магазины не уступали лондонским или парижским. Можно было отовариться, посидеть в пивной или посмотреть порнофильм – это экзотическое удовольствие советскому человеку еще было в новинку. В посольском магазине Путины приобрели телевизор, магнитофон, потом видеомагнитофон – это была новинка, недоступная советским гражданам. Часть зарплаты (чтобы поднять престиж работы в социалистических странах) платили в долларах, так что, когда вернулись в Ленинград, купили «Волгу».

Представительство КГБ СССР, правда, находилось в унизительной материальной зависимости от немецких коллег, рассказывал мне бывший начальник информационно-аналитического отдела представительства полковник Иван Николаевич Кузьмин.

Министерство госбезопасности ГДР организовало в Берлине закрытый магазин для советских чекистов. Но это заведение превратилось в «лавку самообслуживания» для самих немецких офицеров, которые обкрадывали советских братьев – выносили через черный ход лучшие продукты.

Представительство КГБ в ГДР было крупнейшим аппаратом госбезопасности за рубежом. Понятно почему – там находилась группа советских войск. Ее надо было, говоря профессиональным языком, обслуживать, то есть следить, чтобы наших офицеров там не завербовали и чтобы они не убежали на Запад.

Наши разведчики использовали ГДР как плацдарм для проникновения в Западную Германию и шире – во все страны НАТО. Большое значение придавалось научно-технической разведке, то есть промышленному шпионажу. Во время встречи в Российской академии наук в мае 2010 года Путин неожиданно вспомнил работу в разведке:

– Когда я служил в другом ведомстве, еще в своей прошлой жизни, наступил момент – где-то в конце восьмидесятых, когда полученные специальными средствами разработки ваших коллег из-за рубежа все равно не внедрялись в экономику Советского Союза. Не было даже оборудования для того, чтобы их внедрять!

Еще одна задача – она считалась как бы второстепенной – сбор информации о том, как ведут себя наши друзья – восточные немцы. Но этим следовало заниматься очень осторожно. Вербовать граждан социалистической страны, заниматься конспиративной деятельностью строжайше запрещалось. Запрет обходили: вербовка не оформлялась, а недостатка желающих поделиться информацией с советскими товарищами не ощущалось.

Ситуация в ГДР, правда, несколько отличалась от положения в других европейских социалистических странах (за исключением Румынии и Югославии). Член политбюро ЦК Социалистической Единой партии Германии СЕПГи министр государственной безопасности ГДР Эрих Мильке считал себя лучшим другом Советского Союза, но пресекал попытки товарищей по партии наладить столь же близкие отношения с посланцами Москвы.

Эрих Мильке покровительственно, а иногда пренебрежительно относился к сотрудникам представительства КГБ, особенно к тем, кто не знал немецкого языка, поучал их, объяснял, как надо работать.

В последние годы существования ГДР внутри разведывательного аппарата представительства КГБ была сформирована оперативная группа, которая полностью сосредоточилась на анализе положения дел внутри Восточной Германии. В группу, насколько мне известно, включили разведчиков, которые не были официально представлены немцам как сотрудники комитета – то есть те, кто работал под журналистским или коммерческим прикрытием. Впрочем, руководство разведки это никогда не подтверждало.

– Не возникало необходимости в создании такой группы, – сказал мне генерал-майор Виктор Георгиевич Буданов, который был первым заместителем главы представительства КГБ СССР в ГДР. – Мы делали то, что было необходимо, но никогда восточным немцам не раскрывали до конца нашу работу. Так же, как и они перед нами, к сожалению. Это более всего проявилось в последние годы. Мы не обязаны были им докладывать о том, что мы делаем. Более того, был период, когда у нас возникли подозрения, что они за нами следят.

А зачем, интересно, немецкие друзья следили за своими старшими братьями, за советскими разведчиками?

– Потому что они опасались, что мы будем работать с их людьми. Понимаете ситуацию? Естественно, они всегда этого боялись и предприняли определенные меры. Не без оснований. Но то, что мы делали, это не было нарушением соглашений, которые были подписаны между КГБ и МГБ, о статусе представительства комитета в Берлине…

Восточные немцы тем не менее раздражались. В отместку подлавливали советских чекистов на разных проступках. Например, если кто-то увлекался выпивкой или заводил роман на стороне, немецкие братья с удовольствием доносили об этом в советское посольство и радовались тому, что незадачливого сотрудника КГБ в двадцать четыре часа отправляли домой.

Немецкие чекисты следили не только за своими советскими коллегами, но даже и за советским послом. Этим занимался сам министр госбезопасности ГДР Эрих Мильке.

Бывший советский посол в ГДР Вячеслав Иванович Кочемасов описывал мне, как это происходило:

– Я знал, когда меня Мильке записывал, когда перестал это делать. Вначале он следил за каждым моим шагом. Он в каждый конкретный момент знал, где я нахожусь. Еду в Вюнсдорф, в ставку нашей группы войск – он точно знал, куда и к кому я еду, сколько там пробыл, когда вернулся в Берлин. Один раз он даже похвалился тем, что он все знает обо мне. Поэтому я был с ним очень осторожен.

– Это значит, что министр госбезопасности постоянно следил за советским послом?

– У него были свои методы наружного наблюдения, – усмехнулся Кочемасов. – Это сложнейшая система, дорогой мой! Надо было поискать такую разведку и контрразведку, как в ГДР.

Слежка за советским послом не смутила Москву. К восьмидесятилетию министру госбезопасности Эриху Мильке присвоили звание Героя Советского Союза. У него было шесть орденов Ленина. Мильке очень ценили в КГБ. Он начинал еще в тайном военном аппарате довоенной компартии Германии. В 1931 году молодой член партии Эрих Мильке в составе боевой группы коммунистов участвовал в нападении на полицейский патруль в Берлине. Двое полицейских в звании капитана были убиты, третий – вахмистр – ранен. Мильке вывезли в Советскую Россию. С тех пор он тесно сотрудничал с НКВД.

– Какое впечатление производил министр?

– Мильке? – переспросил Кочемасов. – Этот человек не моргнет глазом и сделает то, что нужно для интересов страны, как говорится. Человек был крепкий…

О Путине ходили разные слухи. Говорили, что в какой-то период службы в КГБ он даже выдавал себя за немца. Вроде бы иногда он, понизив голос, не без гордости сообщал питерским друзьям: ребята, имейте в виду – я столько лет проработал без единого провала.

В реальности все было несколько иначе. Владимир Владимирович служил в ГДР пять лет и вполне легально. И не в центральном аппарате представительства КГБ, а в Дрездене, где находилась небольшая группа советских офицеров связи при окружном управлении госбезопасности – в разное время от шести до восьми человек. Руководил офицерами полковник Лазарь Лазаревич Матвеев, который среди своих немногочисленных подчиненных неизменно выделял Путина.

Советские чекисты в Дрездене жили все вместе – им отвели подъезд в доме для сотрудников окружного управления МГБ ГДР. Все квартиры обставили мебелью, принесли столовую утварь. Работали в хорошо охраняемом двухэтажном особняке на Ангелика-штрассе, 4, – в пяти минутах от дома, так что обедал Путин в кругу семьи. Рядом детский сад и ясли, тоже принадлежавшие ведомству госбезопасности.

Дрезденское окружное управление МГБ располагало собственной станцией прослушивания телефонных разговоров, оборудованием для вскрытия писем. В гостиницах, где останавливались иностранцы, рядом с телефонным коммутатором находилось потайное помещение для сотрудников госбезопасности, куда дублировались все телефонные линии гостиницы. Немецкие чекисты могли слушать разговоры своих гостей.

Эрих Мильке подписал инструкцию, согласно которой хорошенькие девушки, находившиеся под опекой МГБ, должны были проверять моральную устойчивость сотрудников Совета экономической взаимопомощи, когда товарищи из социалистических стран собирались в Восточной Германии. Особое внимание уделялось советским друзьям.