- Это ещё как бог даст.
      - Да уж тебе-то бог непременно даст. К вам, к купцам, я ведь и не знаю за что, - бог ужасно милостив. Даже, ей-богу, завидно.
      - А ты не завидуй, - зависть грех.
      - Нет, да зачем это все деньги должны к вам плыть? Вам с деньгами-то хорошо.
      - Да, мы припадаем и молимся, - и ты молись: кто молится, тому бог даёт хорошо.
      - Конечно, так, но вам тоже и есть чем - вы много жертвуете на храмы.
      - И это.
      - Ну, вот то-то и есть. А ты мне дай цену подороже, так тогда и я от себя пожертвую.
      Купец рассмеялся.
      - Ты, - говорит, - плут.
      А тот отвечает:
      - Да и ты тут.
      - Нет, взаправду, вот что: так как я вижу, что ты знаешь писание и хочешь сам к вере придержаться, то я тебе дам по гривеннику на куль больше, чем располагал. Получай по шесть гривен, и о том, что мы сделали, никто знать не будет.
      А барин отвечает:
      - Хорошо, но ещё лучше ты мне дай по рублю за куль и потом, если хочешь, всем об этом рассказывай.
      Купец посмотрел на него, и оба враз рассмеялись.
      - Ну, - говорит купец, - скажу я тебе, барин, что плутее тебя даже в самом нижнем звании редко подыскать.
      А тот, не смутясь, отвечает:
      - Нельзя, братец, в нашем веке иначе: теперь у нас благородство есть, а нет крестьян, которые наше благородство оберегали, а во-вторых, нынче и мода такая, чтобы русской простонародности подражать.
      Купец не стал больше торговаться.
      - Нечего, видно, с тобою говорить - ты чищеный, - крестись перед образом и по рукам.
      Барин согласен молиться, но только деньги вперед требует и местечко на столе ударяет, где их перед ним положить желательно.
      Купец о то самое место деньги и выклал.
      - Ладно, мол, вели, только скорее, чем попало новое кульё набивать, - я хочу, чтобы при мне вся погрузка была готова и караван отплыл.
      Нагрузили барку кулями, в которых чёрт знает какой дряни набили под видом драгоценной пшеницы; застраховал всё это купец в самой дорогой цене, отслужили молебен с водосвятием, покормили православный народушко пирогами с лёгким и с сердцем и отправили судно в ход. Барки поплыли своим путем, а купец, время не тратя, с барином подвёл окончательные счёты по-божьему, взял бумаги и полетел своим путем в Питер и прямо на Аглицкую набережную к толстому англичанину, которому раньше запродажу совершил по тому дивному образцу, который на выставке был.
      "Зерно, - говорит, - отправлено в ход, и вот документы и страховка; прошу теперь мне отдать, что следует, на такое-то количество, вторую часть получения".
      Англичанин посмотрел документы и сдал их в контору, а из несгораемого шкафа вынул деньги и заплатил.
      Купец завязал их в платок и ушёл.
      Тут фальцет перебил рассказчика словами:
      - Вы какие-то страсти говорите.
      - Я говорю вам то, что в действительности было.
      - Ну так значит, этот купец, взявши у англичанина деньги, бежал, что ли, с ними за границу?
      - Вовсе не бежал. Чего истинный русский человек побежит за границу? Это не в его правилах, да он и никакого другого языка, кроме русского, не знает. Никуда он не бежал.
      - Так как же он ни аглицкого консула, ни посла не боялся? Почему дворянин их боялся, а купец не стал бояться?
      - Вероятно потому, что купец опытнее был и лучше знал народные средства.
      - Ну полноте, пожалуйста, какие могут быть народные средства против англичан!.. Эти всесветные торгаши сами кого угодно облупят,
      - Да кто вам сказал, что он хотел англичан обманывать? Он знал, что с ними шутить не годится и всему дальнейшему благополучному течению дела усмотрел иной проспект, а на том проспекте предвидел уже для себя полезного деятеля, в руках которого были все средства всё это дело огранить и в рамку вставить. Тот и дал всему такой оборот, что ни Ротшильд, ни Томсон Бонер и никакой другой коммерческий гений не выдумает.
      - И кто же был этот великий делец: адвокат или маклер?
      - Нет, мужик.
      - Как мужик?
      - Да всё дело обделал он - наш простой, наш находчивый и умный мужик! Да я и не понимаю - отчего вас это удивляет? Ведь читали же вы небось у Щедрина, как мужик трёх генералов прокормил?
      - Конечно, читал.
      - Ну так отчего же вам кажется странным, что мужик умел плутню распутать?
      - Будь по-вашему: спрячу пока мои недоразумения.
      - А я вам кончу про мужика, и притом про такого, который не трёх генералов, а целую деревню один прокормил.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МУЖИК
      Мужик, к помощи которого обратился купец, был, как всякий русский мужик, "с вида сер, но ум у него не чёрт съел". Родился он при матушке широкой реке-кормилице, а звали его, скажем так, - Иваном Петровым. Был этот раб божий Иван в своё время молод, а теперь достигал почтенной старости, но хлеба даром, лёжа на печи, не кушал, а служил лоцманом при Толмачёвских порогах, на Куриной переправе. Лоцманская должность, как вам, вероятно, известно, состоит в том, чтобы провожать суда, идущие через опасные для прохода места. За это провожатому лоцману платят известную плату, и та плата идёт в артель, а потом разделяется между всеми лоцманами данной местности.
      Всякий хозяин может повести своё судно и на собственную ответственность, без лоцмана, но тогда уже, если с "посудкой" случится какое-нибудь несчастие, - лоцманская артель не отвечает. А потому, если судно идёт с застрахованным грузом, то условиями страховки требуется, чтобы лоцман был непременно. Взято это, конечно, с иностранных примеров, без надлежащего внимания к нашей беспримерной оригинальности и непосредственности. Заводили у нас страховые операции господа иностранцы и думали, что их Рейн или Дунай - это все равно что наши Свирь или Волга, и что их лоцман и наш - это опять одно и то же. Ну нет, брат, - извини!
      Наши речные лоцманы - люди простые, не ученые, водят они суда, сами водимые единым богом. Есть какой-то навык и сноровка. Говорят, что будто они после половодья дно реки исследуют и проверяют, но, полагать надо, всё это относится более к области успокоительных всероссийских иллюзий; но в своём роде лоцманы - очень большие дельцы и наживают порою кругленькие капитальцы. И всё это в простоте и в смирении - бога почитаючи и не огорчая мир, то есть своих людей не позабывая.
      Мужик Иван Петров был из зажиточных; ел не только щи с мясом, а ещё, пожалуй, в жирную масляную кашу ложку сметаны клал, не столько уже "для скусу", сколько для степенства - чтобы по бороде текло, а ко всему этому выпивал для сварения желудка стакан-два нашего простого, доброго русского вина, от которого никогда подагры не бывает. По субботам он ходил в баню, а по воскресениям молился усердно и вежливо, то есть прямо от своего лица ни о чем просить не дерзал, а искал посредства просиявших угодников; но и тем не докучал с пустыми руками, а приносил во храм дары и жертвы: пелены, ризы, свечи и курения. Словом, был христианин самого заправского московского письма.
      Купцу, которого дворянин отборным зерном обидел, благочестивый мужик Иван Петров был знаем по верным слухам как раз с той стороны, с какой он ему нынче самому понадобился. Он-то и был тот, который мог всё дело поправить, чтобы никому решительно убытка не было, а всем польза.
      "Он выручал других - должен выручить и меня", - рассудил купец и позвал к себе в кабинет того приказчика, который один знал, с чем у них застрахованные кули на барки нагружены, и говорит:
      - Ты веди караван, а я вас где надо встречу.
      А сам поехал налегке простым, богомольным человеком прямо к Тихвинской, а заместо того попал к Толмачёвым порогам на Куриный переход. "Где сокровище, там и сердце". Пристал наш купец здесь на постоялом дворе и пошел узнавать: где большой человек Иван Петров и как с ним свидеться.
      Ходит купец по бережку и не знает: как за дело взяться? А просто взяться - невозможно: дело затеяно воровское.
      К счастию своему, видит купец на бережке, на обёрнутой кверху дном лодке сидит весь белый, матёрой старик, в плисовом ватном картузе, борода празелень, и корсунский медный крест из-за пазухи касандрийской рубахи наружу висит.
      Понравился старец купцу своим правильным видом.
      Прошел мимо этого старика купец раз и два, а тот его спрашивает:
      - Чего ты здесь, хозяин, ищешь и что обрести желаешь: то ли, чего не имел, или то, что потерял?
      Купец отвечает, что он так себе "прохаживается", но старик умный улыбнулся и отвечает:
      - Что это ещё за прохаживание! В проходку ходить - это господское, а не христианское дело, а степенный человек за делом ходит и дела смотрит - дела пытает, а не от дела лытает. Неужели же ты в таких твоих годах даром время провождаешь?
      Купец видит, что обрёл человека большого ума и проницательности сейчас перед ним и открылся, что он действительно дела пытает, а не от дела лытает.
      - А к какому месту касающему?
      - Касающее этого самого места.
      - И в чём оно содержащее?
      - Содержащее в том, что я обижен весьма несправедливым человеком.
      - Так; нынче, друг, мало уже кто по правде живет, а всё по обиде. А кого ты на нашем берегу ищешь?
      - Ищу себе человека помогательного.
      - Так; а в какой силе?
      - В самой большой силе - грех и обиду отнимающей.
      - И-и, брат! Где весь грех омыть. В Писании у апостолов сказано: "Весь мир во грехе положен", - всего не омоешь, а разве хоть по малости.
      - Ну хоть по малости.
      - То-то и есть: господь грех потопом омыл, а он вновь настал.
      - Научи меня, дедушка, - где для меня здесь полезный человек?
      - А как ему имя от бога дано?
      - Имя ему Иоанн.
      - "Бысть человек послан от бога, имя ему Иоанн", - проговорил старик. А как по изотчеству?
      - Петрович.
      - Ну, сам перед тобою я - Иван Петрович. Сказывай, какая твоя нужда?
      Тот ему рассказал, впрочем только одну первую половину, то есть о том, какой плут был барин, который ему отборное зерно продал, а о том, какое он сам плутовство сделал, - про то умолчал, да и надобности рассказывать не было, потому что старец всё в молчании постиг и мягко оформил ответное слово:
      - Товар, значит, страховой?
      - Да.
      - И подконтрачен?
      - Да, подконтрачен.
      - Иностранцам?
      - Англичанам.
      - Ух! Это жохи!
      Старик зевнул, перекрестил рот, потом встал и добавил:
      - Приходи-ко ты ко мне, кручинная голова, на двор: о таком деле надо говорить - подумавши.
      Через некоторое время, как там было у них условлено, приходит купец, "кручинная голова", к Ивану Петрову, а тот его на огород, - сел с ним на банное крылечко и говорит:
      - Я твоё дело всё обдумал. Пособить тебе от твоих обязательств действительно надо, потому что своего русского человека грешно чужанам выдать, и как тебя избавить - это есть в наших руках, но только есть у нас одна своя мирская причина, которая здесь к тому не позволяет.
      Купец стал упрашивать.
      - Сделай милость, - говорит, - я тысяч не пожалею и деньги сейчас вперед хоть Николе, хоть Спасу за образник положу.
      - Знаю, да взять нельзя.
      - Отчего?
      - Очень опасно.
      - С коих же пор ты так опаслив стал?
      Старик на него поглядел и с солидным достоинством заметил, что он всегда был опаслив.
      - Однако другим помогал.
      - Разумеется, помогал, когда в своём правиле и весь мир за тебя стоять будет.
      - А ныне разве мир против тебя стоит?
      - Я так думаю.
      - А почему?
      - Потому что у нас, на Куриной переправе, в прошлом году страховое судно затонуло и наши сельские на том разгрузе вволю и заработали, а если нынче опять у нас этому статься, то на Поросячьем броде люди осерчают и в донос пойдут. Там ноне пожар был, почитай всё село сгорело, и им строиться надо и храм поправить. Нельзя всё одним нашим предоставить благостыню, а надо и тем. А поезжай-ко ты нынче ночью туда, на Поросячий брод, да вызови из третьего двора в селе человека, Петра Иванова, - вот той раб тебе всё яже ко спасению твоему учредит. Да денег не пожалей - им строиться нужно.
      - Не пожалею.
      Купец в ту же ночь поехал, куда благословил дедушка Иоанн, нашёл там без труда в третьем дворе указанного ему помогательного Петра и очень скоро с ним сделался. Дал, может быть, и дорого, но вышло так честно и аккуратно, что одно только утешение.
      - То есть какое же это утешение? - спросил фальцет.
      - А такое утешение, что как подоспел сюда купцов караван, где плыла и та барка с сором вместо дорогой пшеницы, то все пристали против часовенки на бережку, помолебствовали, а потом лоцман Пётр Иванов стал на буксир и повёл, и всё вёл благополучно, да вдруг самую малость рулевому оборот дал и так похибил, что все суда прошли, а эта барка зацепилась, повернулась, как лягушка, пузом вверх и потонула.
      Народу стояло на обоих берегах множество, и все видели, и все восклицали: "ишь ты! поди ж ты!" Словом, "случилось несчастие" невесть отчего. Ребята во всю мочь вёслами били, дядя Пётр на руле весь в поту, умаялся, а купец на берегу весь бледный, как смерть, стоял да молился, а всё не помогло. Барка потонула, а хозяин только покорностью взял: перекрестился, вздохнул да молвил: "Бог дал, бог и взял - буди его святая воля".
      Всех искреннее и оживлённее был народ: из народа к купцу уже сейчас же начали приставать люди с просьбами: "теперь нас не обессудь, - это на сиротскую долю бог дал". И после этого пошли весёлые дела: с одной стороны исполнялись формы и обряды законных удостоверений и выдача купцу страховой премии за погибший сор, как за драгоценную пшеницу; а с другой - закипело народное оживление и пошла поправка всей местности.
      - Как это?
      - Очень просто; немцы ведут всё по правилам заграничного сочинения: приехал страховой агент и стал нанимать людей, чтобы затонувший груз из воды доставать. Заботились, чтобы не всё пропало. Труд немалый и долгий. Погорелые мужички сумели воспользоваться обстоятельствами: на мужчину брали в день полтора рубля, а на бабёнку рубль. А работали потихонечку - всё лето так с божией помощью и проработали. Зато на берегу точно гулянье стало погорелые слёзы высохли, все поют песни да приплясывают, а на горе у наёмных плотников весело топоры стучат и домики, как грибки, растут на погорелом месте. И так, сударь мой, всё село отстроилось, и вся беднота и голытьба поприкрылась и понаелась, и божий храм поправили. Всем хорошо стало, и все зажили, хваляще и благодаряще господа, и никто, ни один человек не остался в убытке - и никто не в огорчении. Никто не пострадал!
      - Как никто?
      - А кто же пострадал? Барин, купец, народ, то есть мужички, - все только нажились.
      - А страховое общество?!
      - Страховое общество?
      - Да.
      - Батюшка мой, о чём вы заговорили!
      - А что же - разве оно не заплатило?
      - Ну, как же можно не заплатить - разумеется, заплатило.
      - Так это по-вашему - не гадость, а социабельность?!
      - Да разумеется же социабельность! Столько русских людей поправилось, и целое село год прокормилось, и великолепные постройки отстроились, и это, изволите видеть, по-вашему называется "гадость".
      - А страховое-то общество - это что уже, стало быть, не социабельное учреждение?
      - Разумеется, нет.
      - А что же это такое?
      - Немецкая затея.
      - Там есть акционеры и русские.
      - Да, которые с немцами знаются да всему заграничному удивляются и Бисмарка хвалят.
      - А вы его не хвалите.
      - Боже меня сохрани! Он уже стал проповедовать, что мы, русские, будто "через меру своею глупостию злоупотреблять начали", - так пусть его и знает, как мы глупы-то; а я его и знать не хочу.
      - Это чёрт знает что такое!
      - А что именно?
      - Вот то, что вы мне рассказывали.
      Фальцет расхохотался и добавил:
      - Нет, я вас решительно не понимаю.
      - Представьте, а я вас тоже не понимаю.
      - Да, если бы нас слушал кто-нибудь сторонний человек, который бы нас не знал, то он бы непременно вправе был о нас подумать, что мы или плуты, или дураки.
      - Очень может быть, но только он этим доказал бы свое собственное легкомыслие, потому что мы и не плуты и не дураки.
      - Да, если это так, то, пожалуй, мы и сами не знаем, кто мы такие.
      - Ну отчего же не знать. Что до меня касается, то я отлично знаю, что мы просто благополучные россияне, возвращающиеся с ингерманландских болот к себе домой, - на тёплые полати, ко щам, да к бабам... А кстати, вот и наша станция.
      Поезд начал убавлять ход, послышался визг тормозов, звонок, - и собеседники вышли.
      Я приподнялся было, чтобы их рассмотреть, но в густом полумраке мне это не удалось. Видел только, что оба люди окладистые и рослые.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Впервые - журнал "Живописное обозрение", 1884, ЛЛ 1 - 3, с подзаголовками "Натуральная трилогия" (в Л 1) и "Оригинальная трилогия" (в ЛЛ 2 и 3). Вошло в сборник "Святочные рассказы" с новым началом (первые три
      Стр. 57. "Спящим человеком прииде враг и всея плевелы посреди пшеницы" - "Когда люди спали, пришёл враг его и посеял плевелы между пшеницею" (Сокращенная цитата из Евангелия от Матфея, XIII, 25).
      ...на князя Бисмарка за его неуважительные отзывы о моих соотечественниках... - Князь Отто фон Бисмарк (1815 - 1898) - выдающийся германский государственный деятель реакционного направления. Провёл объединение Германии под главенством Пруссии. С 1871 по 1890 г. - канцлер Германской империи.
      Внятие - внимание.
      Стр. 58. Социабельность - гражданственность.
      Стр. 60. ...славянский деятель, и в Красном кресте ходил... - Русская общественность оказывала помощь славянам в их борьбе за освобождение от турецкой власти, в частности в войне Сербии и Черногории с Турцией (1876 1877).
      Экспонент - лицо, выставляющее что-нибудь на выставке.
      Стр. 61. ...как муромцы, - сидим на земле... - Илья Муромец, по былине, прежде чем стать богатырем, тридцать лет "сиднем сидел".
      ...упорядочение наших славянских княжеств, которое повредил берлинский трактат... - Берлинский трактат (подписан 13 июля 1878 г.), завершивший Берлинский конгресс великих держав, изменил условия русско-турецкого договора к невыгоде России и балканских государств: Болгария была расчленена, Босния и Герцеговина подчинены Австрии и т. д.
      Стр. 63. Тремтете - вместо: creme de the (франц.) - чайный ликёр.
      Стр. 64. ...всучит либо борзую собаку, либо шарманку. - В четвертой главе I тома "Мёртвых душ" Н. В. Гоголя Ноздрёв пытается продать Чичикову собак и шарманку.
      Стр. 66. Прима - первый, или основной голос, первая скрипка.
      Втора - второй голос, вторая скрипка.
      Ингерманландские болота. - Ингерманландия - древнее название страны по берегам Невы и по побережью Финского залива.
      Обры и дулебы... - Обры (или авары) и дулебы - славянские племена. В VII в., по летописному свидетельству, дулебы находились под тяжким игом обров.
      Стр. 68. Утешительный в гоголевских "Игроках". - Утешительный - герой комедии Гоголя "Игроки" (1836 - 1842), глава шайки картёжных шулеров, выманивающих посредством ловко разыгранной мистификации деньги у шулера Ихарева.
      Стр. 70. ...благоразумный домоправитель, о котором в Евангелии повествуется. - Имеется в виду притча о неправедном домоправителе, расточавшем имущество господина. (Евангелие от Луки, XVI, 1-8).
      ...после Евангелия в церковь хожу... - т. е. прихожу после чтения Евангелия.
      "Призвав коегождо от должников... глаголаше: колицем должен еси?.." Призвав каждого из должников... сказал: сколько ты должен?" (Неточная, сокращенная цитата из Евангелия от Луки, XVI, 5).
      Стр. 73. ...как мужик трёх генералов прокормил. - "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" - сказка М. Е. Салтыкова-Щедрина.
      Стр. 74. ...к Тихвинской... - т. е. на богомолье в Тихвинский монастырь; Тихвинская икона Богоматери почитается чудотворной. Тихвинская водная система отличалась обилием порогов, гряд и мелей.
      "Где сокровище, там и сердце" - сокращенная цитата из Евангелия от Матфея: "Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (VI, 21).
      Стр. 75. Корсунский медный крест - равносторонний крест.
      Касандрийская рубаха - вместо: александрийская, из ситца сорта "александрийка".
      "Весь мир во грехе положен" - неточная цитата из Нового Завета (Первое послание Иоанна, V, 19).
      "Бысть человек послан от бога, имя ему Иоанн" - цитата из Евангелия от Иоанна, 1, 6.
      Стр. 76. Спас - икона с изображением лика Христа.
      Стр. 77. Похибил - покачнул.