Глава 4

В гостиной я застал графа Воронцова, Николая Николаевича и мистера Салливана. Семен Романович и Новосильцев выглядели несколько смущенными, а полицейский – негодующим. Вздувшиеся багровые прожилки придавали его физиономии вид садовой грядки с раздавленной клубникой. Он с ожесточением теребил свои бакенбарды и с плохо скрытым раздражением смотрел на хозяина дома.

При моем появлении инспектор Салливан оживился, явно рассчитывая обрести в моем лице сторонника. Но последовавший далее разговор составил впечатление беседы сумасшедшего с душевнобольным.

– Добрый вечер, мистер Воленский, сэр! – воскликнул полицейский.

– Здравствуйте, инспектор, – ответил я.

– Хорошо, сэр! Мы поймали разбойников! – с воодушевлением сообщил он.

– Похвально, – сказал я. – Но что это за разбойники?

– Хорошо. Это те самые разбойники, что напали на вас в лесу, – уточнил инспектор. – Будьте спокойны, сэр, негодяев ждет виселица!

– Однако до меня дошли разговоры, что к убийству Артемия Феклистова они отношения не имеют, – сказал я.

Салливан развел руками и цокнул языком, словно раздосадованный тем, что кто-то расстроил меня пустячными разговорами. Он прошерстил пальцами бакенбарды и признал:

– Хорошо, сэр. Оно действительно так. Вашего друга кто-то еще укокошил. Но разбойников-то мы поймали!

– Мистер Салливан, – строгим голосом произнес граф Воронцов. – Что нам с пойманных разбойников, если убийца гуляет на свободе?!

– Хорошо, сэр! Это вы верно подметили! – согласился инспектор. – Убийца гуляет на свободе! Но разбойников-то мы поймали!

– Помилуйте, мистер Салливан! – подключился к разговору Николай Николаевич. – С таким же успехом вы могли поймать первого встречного! Возможно, он тоже заслуживает виселицы! Но преступление остается нераскрытым, пока убийца не пойман!

Инспектор Салливан побагровел, явно посчитав упрек Новосильцева незаслуженным.

– Хорошо-о, сударь! – протянул он. – Тут позвольте с вами не согласиться! Мы изловили не первого встречного, как вам угодно было выразиться! А мы поймали именно тех разбойников, на которых указал мистер Воленский!

– Послушайте! – вскипел я. – А если бы я сказал вам, что пропало столовое серебро и вы нашли его, вы и тогда посчитали бы, что дело об убийстве можно закрыть?!

– Хорошо-о-о, сэр! – повысил голос инспектор и посмотрел на нас так, словно уличил в сокрытии главной улики. – А что, у вас серебро украли?

Так мы препирались битый час и ни до чего не договорились. Инспектор Салливан ушел, уверенный, что исполнил свой долг, а в благодарность получил оскорбление. А мы так и не поняли, продолжит ли Скотланд-Ярд расследование убийства Феклистова или закроет дело.

– Ума не приложу, как я завтра уеду? – вздохнул я. – Неужто если бы несчастье случилось со мной, Артемий и пальцем не шевельнул бы, чтобы найти и покарать убийцу?

– Друг мой! – воскликнул Семен Романович. – Вы рассуждаете так, словно вынуждены бросить покойного друга стервятникам в пустыне. А как же я и Николай Николаевич? Мы не останемся равнодушными к соотечественникам!

– Не знаю, удастся ли нам докопаться до истины, – поддержал его Новосильцев, – но в одном будьте уверены: мы сделаем все возможное, чтобы раскрыть преступление.

– Простите, господа, – ответил я, – нисколько не сомневаюсь в этом. Но… Семен Романович, вы же более не являетесь…

– Но это не служебный, а человеческий долг, – перебил меня граф Воронцов. – В любое другое время вы должны были б остаться. Но сейчас на чаше весов судьба мира и тысячи жизней.

– Что ж, вы правы, – вынужденно согласился я. – Завтра утром я отправляюсь в обратный путь.

Ночью меня мучила бессонница. Я чувствовал себя предателем по отношению к покойному Артемию Феклистову. А кроме того, не давали покоя мысли. Все было бы просто, окажись убийцами наши незадачливые грабители. Но раз душегубцы не они, то кто?

Зачем кому-то понадобилось убивать Феклистова? Он помчался вдогонку за каким-то старым знакомцем, будучи уверенным, что этот знакомец обрадуется встрече. Значит, можно с уверенностью предположить, что убил его кто-то еще. Но куда пропал этот знакомец? Почему он не вступился за Артемия? А если вступился, но не смог защитить, то почему убежал, почему не оказал содействия полицейскому расследованию?

Затем я вспомнил сомнения Артемия относительно порядочности графа Воронцова. Феклистов не исключал, что, оказавшись в бедственном положении, Семен Романович не погнушается подстроить ограбление. Выяснилось, что граф Воронцов еще до нашего приезда узнал о том, что император лишил его имений. Если следовать логике Феклистова, Семен Романович мог подготовить ловушку заблаговременно, и несчастный Артемий в эту ловушку и угодил. Выходило, что и я ни на секунду не могу чувствовать себя в безопасности.

Но в таком духе можно было рассуждать, если не знаком с графом Воронцовым лично. Уж не знаю, каким образом его отец заработал прозвище «граф Роман – большой карман», но его сын был человеком чести – в этом я не сомневался.

Почти не сомневался.

На этом «почти» размышления мои были прерваны. Скрипнула дверь, и в темноте нарисовалась изящная фигурка в ночной сорочке.

– Ты ворочаешься и ворочаешься. Я все слышу через стенку, и мне тоже не спится, – прошептала Элен де Понсе и юркнула ко мне под одеяло.

Я обнял ее разгоряченное, только что из постели, тело. Сорочка скользнула вверх через голову и белым привидением улетела за изголовье. В этот раз я никому не мстил, а наслаждался дарованной милостью.

– Этот офицер – он был твоим другом? – спросила она потом.

– Как сказать, – вздохнул я. – Мы познакомились недавно, но могли бы стать друзьями. Да что – могли! Уверен, мы стали бы друзьями!

– Это тяжело – терять близких людей…

Она прильнула к моей груди, и я покрепче обнял.

– Ты уверена, что в России устроишься лучше? – спросил я.

И прикусил язык. Граф, граф! Глупо задавать такой вопрос обнаженной женщине, находящейся в твоих объятиях. Такой вопрос лишь укрепит ее во мнении, что ты и есть тот человек, кто позаботится о ней.

– Как-нибудь устроюсь, – ответила она, немного помолчала, словно размышляла, стоит ли посвящать меня в свои планы, и добавила: – Граф Саймон написал рекомендательное письмо своему старшему брату.

– Вот как, – промолвил я, вспомнив, что Семен Романович говорил про друга, которому нужна французская гувернантка.

А еще я вспомнил, какой отеческой заботой светились глаза графа Воронцова в разговоре об Элен, и понял, что даже думать кощунственно о какой-либо угрозе со стороны Семена Романовича.

У меня отлегло от сердца. И я проникся особенной нежностью к Элен – наверное, оттого, что она избавила меня от мучительных подозрений. Не попадись мне на глаза в неподходящий момент эта с виду ангельская, а на самом деле порочная Николь, все могло бы сложиться совсем иначе.

А впрочем, и так сложилось неплохо.

Утром завтрак прошел чинно. О политике уже не спорили. Екатерина Семеновна и Элен проронили несколько слезинок и, обязавшись непременно писать друг другу, успокоились. На прощание Новосильцев крепко пожал мне руку, а Екатерина Семеновна, расчувствовавшись, одарила поцелуем. Мистер Блотт погрузил в карету корзины со снедью, чтобы было чем подкрепиться по пути в Дувр. И я попрощался с гостеприимным домом графа Воронцова.

Мы с Семеном Романовичем в его карете отправились к банку. Возле «Френсис Бэринг энд Ко» поджидала подвода и четверо гвардейцев во главе с Оливером Годеном. В моем присутствии вскрыли кладовую и погрузили четыре кованых сундука в повозку. Граф Семен обнял меня и расцеловал по-отечески. Здесь мы простились. Я пересел в хэкни-коач – так назвал нанятую для меня коляску граф Воронцов, и спровадил Жана на козлы. Семен Романович отправился восвояси.

На выезде из Лондона нас поджидала карета виконтессы и подвода с ее вещами.

– Граф, присоединяйтесь ко мне, – позвала она. – Дорога неблизкая, скоротаем время за приятной беседой.

Я взял футляр с пистолетами, спустился на землю и направился к экипажу мадемуазель де Понсе. А ее горничная, напротив, – пересела в мою карету. Она вновь задела меня, и сердце мое вновь затрепетало, хотя, что там можно было почувствовать – через верхнюю одежду?! Я обернулся вслед девушке и столкнулся со взглядом кота, которого она прихватила с собою. «Ну что уставился, сэр?» – молчаливо вопрошал меня черный котяра.

Я стиснул зубы от злости, когда подлый французишка, даже не спросившись, пересел с козел в карету, поближе к Николь.

– Ну, что же, в путь?! – восторженно прошептала Элен.

– В путь! Поехали! – скомандовал я.

Капитан Годен гарцевал вровень с нашей каретой, а его гвардейцы распределились по двое по бокам от подводы с сундуками. Англичане выглядели так, словно участвовали в параде. Тревога охватила меня. Выправка выправкой, но как насчет храбрости и ловкости, случись нам угодить в засаду?!

Я открыл футляр и достал пистолеты. Элен посмотрела на меня с удивлением.

– Не знаю, мадемуазель, насколько путешествие с нами окажется безопасным, – лукаво улыбнулся я.

– Ты думаешь, что разбойники могут напасть на поезд, который охраняют пятеро вооруженных гвардейцев?

– Я думаю, что ради моих сундуков могут собраться разбойники со всей Англии, – ответил я.

Виконтесса перевела взгляд на Оливера Годена. Его массивная фигура покачивалась в седле, свирепый взгляд был устремлен вперед.

Эх, останется ли он столь же свирепым, когда в грудь упрется ствол вражеского пистолета?

Время от времени из тактических соображений, одному ему ведомых, капитан Годен менялся местами с кем-либо из подчиненных. Проехав с половину мили, он возвращался и скакал пару миль подле нашего экипажа. А затем повторял свои маневры, каждый раз подсылая к нам нового гвардейца.

– Как вам служится с таким суровым капитаном? – спросила мадемуазель де Понсе очередного молодца.

– Превосходно, сударыня, – ответил тот. – Капитан Годен не верит ни в бога, ни в черта и отличается беспримерной храбростью.

Я отвернулся, не понимая, что за надобность кокетничать с солдатами. Однако Элен, похоже, не могла обходиться без внимания мужчин, причем неважно каких – лордов или лакеев.

Одновременно я злился на Николь и Жана, – особенно на Николь, а Жана – так просто убить хотелось.

– Мистер, скажите по секрету, это правда, что ваш капитан не верит в бога? – спросила виконтесса следующего гвардейца.

– Определенно так, сударыня, – ответил тот. – Он и черта не боится! Вечно играет со смертью.

– Играет со смертью? – удивилась Элен.

Но солдат не ответил, а повинуясь приказу капитана, вернулся к повозке. Я ожидал, что после услышанного виконтесса начнет с новым интересом разглядывать Оливера Годена. Но она отвернулась от него, как от давно знакомого и порядком надоевшего человека.

– Надеюсь, нам со смертью играть не придется, – промолвил я. – А все же кое-какие меры предосторожности следует предпринять.

– Теперь до самого Дувра God bless us with Goden, – ответила виконтесса.

– Есть идея, – сказал я. – Ярмут. Там превосходный порт.

– И что? – спросила виконтесса.

В эту минуту капитан Годен вновь поменялся местами с одним из гвардейцев.

– Мистер, – обратилась к тому мадемуазель де Понсе, – про вашего капитана говорят, что он любитель поиграть со смертью.

– Что ни на есть правда, – ответил гвардеец. – Видели его саквояж? Тот, зеленый который?

– И чем же этот саквояж примечателен? – спросила виконтесса.

– Капитан оставляет себе на память вещицу от каждого убитого им человека, – сообщил солдат.

– И возит эту коллекцию в саквояже?! – воскликнул я, содрогнувшись от омерзительной догадки.

– Вот-вот, – подтвердил гвардеец. – Наш капеллан ему не раз говорил, что однажды и его кто-нибудь поместит в свою коллекцию.

– А что же капитан? – с вызовом в голосе спросила мадемуазель де Понсе.

– Я же говорю, он любитель поиграть со смертью, – ответил солдат и добавил: – А вот и Дартфорд.

Послышался топот копыт, через секунду к нам присоединился капитан Годен, а наш собеседник осадил коня, дождался повозки с сундуками и занял свое место.

– Вот что, мистер Годен, – промолвил я. – Давайте-ка поедем другой дорогой.

– Какой другой, сэр? – удивился он. – В Дувр есть только одна дорога.

– Мы поедем не в Дувр, – сказал я. – А в Ярмут.

– В Ярмут? – переспросил он.

– В Ярмуте превосходный порт.

– Но ваш корабль стоит в Дувре, – возразил капитан Годен.

– И в Ярмут ехать в два раза дольше, – жалобным голосом добавила мадемуазель де Понсе.

– А мы пошлем в Дувр моего камердинера мосье Каню. Он передаст капитану приказ идти за нами в Ярмут, – ответил я, пропустив жалобу Элен мимо ушей.

В эту минуту я и сам не знал, чего больше хочу: избежать возможной засады на пути в Дувр или отослать подлого французишку подальше от Николь?

– В Ярмут – значит, в Ярмут, – пожал плечами капитан Годен.

Надо сказать, я готовился к спору и удивился покладистости сэра Оливера. По моему лицу он разгадал потайные мысли и добавил:

– Мое дело – обеспечить безопасность вашу и вашего груза до борта «Brunhild». А выбор пути – дело ваше. Конечно, я бы предпочел более короткую дорогу.

– Андрэ, – жалобным голосом протянула Элен, – эта тряска в карете меня утомляет. Я доберусь до корабля разбитой.

– Элен, возможно, меры предосторожности излишни. Но если по пути в Дувр мы угодим в засаду…

– Но отчего ты решил, что дорога в Ярмут безопаснее? – надулась она.

– На пути в Ярмут мы столкнемся разве что со случайной шайкой. Уверен, она не рискнет напасть на кортеж с гвардейцами. – Я кивнул на сэра Оливера Годена и его подчиненных. – А на пути в Дувр мы можем угодить в засаду хорошо подготовленную. Боюсь, слишком много людей знают, что мы везем и куда.

– Ну, хорошо, – согласилась мадемуазель де Понсе.

– Мы остановимся и разделимся прямо здесь, – сказал я.

Капитан Годен остановил кортеж. Французишка и Николь сразу же выбрались из коляски. Жан принялся разминать ноги, а горничная виконтессы хихикала над какою-то шуткой.

– Жан, – скомандовал я, – подай мне перо и бумагу.

Мосье Каню раскрыл несессер и достал походный письменный прибор. Он открыл чернильницу, передал мне гусиное перо, повернулся и наклонился, подставляя спину в качестве конторки.

В отдалении Николь переминалась с ноги на ногу и посылала моему камердинеру лучезарные взгляды. Видимо, подлый французишка исподлобья строил ей глазки. Я посильнее надавил на его спину и, продолжая писать, сказал по-французски:

– Ты поедешь в Дувр, передашь капитану «Brunhild», чтобы отправлялся в Ярмут.

Неожиданно для меня самого голос мой прозвучал с нарочитой громкостью. Глаза Николь потускнели, а подлый французишка из желания повеселить ее произнес скоморошьим голосом:

– Барин, сударь! Не проткните гусиным пером мою спину-с!

– Будешь хамить – уши оторву! – сказал я по-русски.

Закончив писать, я ткнул Жана кулаком в бок. «Конторка» выпрямился.

Николь взяла на руки кота, сделала несколько шагов и застыла возле кареты мадемуазель де Понсе, ожидая: пустят ли ее внутрь или велят сесть рядом с возницей. Потревоженный кот смотрел на меня ненавидящим взглядом.

– Давай-ка, Жан, отправляйся прямо сейчас, а мы поедем следом чуть погодя. И смотри мне, в Дартфорде не задерживайся! Прямиком в Дувр! Встретимся в Ярмуте.

Французишка вздохнул, бросил утешительный взгляд на Николь и полез в коляску.

– Трогайте, мистер, – сказал он кучеру. – Мы с вами едем в Дувр.

Возница щелкнул кнутом, экипаж покатился вперед. И вдруг раздался голос виконтессы:

– Постойте! Постойте!

Кучер натянул поводья, коляска остановилась. Жан привстал и обернулся, рассчитывая получить дополнительные указания. И я, и капитан Годен непроизвольно уставились на виконтессу. Элен, несколько смущенная всеобщим вниманием, приказала горничной:

– Николь, будь так добра, составь компанию мосье Каню! И Нуара с собою прихвати!

Девушка вернулась в коляску к Жану Каню. А кот посмотрел на меня презрительно. «Ну что, сударь, съели?!» – говорил его взгляд.

Глава 5

Жан Каню с Николь и котом Нуаром укатили вперед. Осела пыль, поднятая хэкни-коач, и мы двинулись следом. А от Дартфорда мы взяли на север, в Грейт-Ярмут.

Я сделался мрачен. Перед мысленным взором стояла самодовольная физиономия моего камердинера. Я испытывал потрясение из-за смерти Артемия, из-за того, что покинул Лондон, не дождавшись мало-мальски вразумительных результатов расследования, я не был уверен в безопасности миссии, а подлый французишка наслаждался интрижкой да еще имел наглость отпускать глупые шуточки.

– Шустрый он малый, этот твой Жан Каню, – промолвила виконтесса, словно прочитав мои мысли.

– Каналья, – буркнул я.

– Однако же ты его держишь, – улыбнулась она.

– Жан слыл знатоком античной литературы, и родители наняли его моим гувернером, – нехотя признался я.

– Вот как, – протянула Элен.

По ее лицу пробежала тень. Ни к чему было упоминать родителей в разговоре с девушкой, отцу и матери которой отсекли головы.

– Ну и как успехи с античной литературой? – нарочито бодро спросила она.

– Жан и впрямь оказался талантливым учителем, – ответил я. – Весь курс он преподал мне за несколько минут.

– За несколько минут?! – рассмеялась виконтесса.

– Да, – подтвердил я. – До сих пор помню слово в слово его лекцию.

– Сгораю от любопытства! – воскликнула виконтесса, а глаза ее – и впрямь жадным огнем загорелись.

Я вытянул губы трубочкой и пошевелил ими так, словно хотел достать ими до уха, а затем с грассирующим «р» заговорил:

– Сударь, барин, запомните-с главное: в мире нет новых идей. Любую-с умную мысль вы найдете-с у древних. А если нет, значит, мысль ваша глупая.

Элен де Понсе залилась безудержным смехом – так ей понравилось, как я изображаю мосье Каню. Я поднял указательный палец, и она застыла со слезинками на глазах, ожидая продолжения.

– А какой-с из этого вывод, сударь? – Я вновь пошевелил губами, изобразив трубочку. – А вывод, сударь, самый что ни на есть практический. Вы можете-с предварить любую-с филиппику, хоть сколько-нибудь имеющую смысл, простыми словами-с: «как сказал Платон», или «как говаривал Сократ», или «как доказал Архимед», и тогда прослывете-с просвещенным человеком-с, знатоком-с античной литературы и философии.

– Но что, если Сократ ничего подобного не говорил?! – со смехом спросила Элен.

– Нет?! – воскликнул я с деланым изумлением, с нарочитой сосредоточенностью пожевал губы и, жестом руки изобразив озарение, вскрикнул: – Ну конечно же! Как я мог забыть?! Это же Пиррон!

– Пиррон?! – удивилась виконтесса. – Не слышала о таком…

– Как?! Вы не знаете-с Пиррона?! – вскинул я брови и, понизив голос, сказал: – Никому не говорите об этом-с!

Элен смеялась заразительно, и даже скакавший рядом вечно суровый капитан Годен не остался равнодушен.

– Признаюсь, мистер Воленский, я был не прав, – промолвил он. – Дорога в Ярмут оказалась намного короче.

– Это почему? – спросил я.

– Потому что веселее, – ответил он, расплывшись в улыбке.

Разговор с Элен отогнал мрачные мысли, и хорошее настроение не покидало меня до самого Ярмута, куда добрались мы без происшествий.

– Остановимся в гостинице, – предложил я. – Бог весть сколько придется ждать «Brunhild».

Мадемуазель де Понсе взглянула на меня с благодарностью.

– Я знаю неплохое место, – заявил сэр Оливер. – Таверна «Wrestler’s Inn». Там же наймем мальчишку, чтобы оповестил, когда прибудет ваш корабль.

В городе царило необычное оживление. Сразу же бросалось в глаза большое скопление морских офицеров.

– Должно быть, здесь стоит много военных кораблей, – заметил я.

– Эскадра сэра Хайда Паркера, – пояснил капитан Годен.

– Того самого адмирала, которому предстоит возглавить поход на Россию? – уточнил я.

– Именно, мистер Воленский, именно.

– Вот так-так…

Я вспомнил салонную болтовню в доме графа Воронцова. Тогда я силился представить, как гости превратятся в смертельных врагов, случись объявить войну во время чаепития. Но теперь я вглядывался в морских офицеров, попадавшихся навстречу, и это были отнюдь не светские щеголи, а настоящие враги. Вот они торопятся – у каждого свои хлопоты, связанные с предстоящим отплытием. А на лицах уже виден отпечаток грядущей войны. Они готовы топить корабли и убивать людей. Наши корабли и наших людей!

– Андрэ! – окликнула меня Элен. – Ты как-то странно смотришь на людей.

– Как? – Я улыбнулся, но улыбка получилась невеселой.

– Ну-у, – замялась виконтесса, – ты словно готовишься пойти на них врукопашную.

– Так и есть, если они покусятся на мои сундуки. – Я выдал улыбку на этот раз более удачную.