- Хотя я лежкою в постеле уже не лежу, - продиктовал он в конце января письмо сыну Семену в Петербург, - но чувствую в здоровье великую перемену. Внутренность мою поражает разными чувствами боли, все стало казаться грустным, и даже свое отечество, по обстоятельствам, не мило.
      - Тоскует Петрович, - говорил дома отец, - еще и потому, что никто из богатых купцов не желает поддержать его водоходную машину.
      Сергей сам был свидетелем разговора Кулибина с Андреем Михайловичем Костроминым, сыном того купца, который когда-то заказал диковинные часы для царицы. Узнав о горе и тяжелой болезни Кулибина, Костромин сам навестил его, привез гостинцы. Начал со слов утешительных, затем стал распространяться о том, как сам он и лучшие нижегородские купцы Кулибина почитают.
      - Ой ли? - усомнился Иван Петрович. - А я слышал совсем другое. Будто боятся меня теперь пуще огня, чуть ли не врагом своим считают!
      Гость даже руками замахал, как бы открещиваясь от таких несправедливых слов:
      - Наговоры! Как есть наговоры! Разве я, к примеру, могу забыть, как мы с батюшкой совместное подношение царице сделали и через то оба в честь вошли?
      - А раз помнишь, Андрей Михайлыч, помоги мне ныне с водоходной машиной!
      - В чем же помощь моя требуется?
      - Прояви заботу о ней, как когда-то отец твой о часах! Пособи в кредите, чтобы скорее мне все приготовить к пробе. А еще лучше, поставь мою машину на одну из твоих расшив!
      - И во что же, - уточнил купец, - по твоим расчетам, то выльется?
      - Примерно в две тысячи рублей.
      - Ого! Деньги немалые!
      - Так окупится же через два-три года, а затем прибыль станешь получать!
      - Прибыль, говоришь? И как же ты ее считаешь?
      - Очень просто. Моя машина число бурлаков тебе почти вдвое сократит. А половине артели вдвое меньше и платить.
      - Положим, - придвинул к себе счеты купец, - тут я выиграю. Но не окажется ли, как в поговорке: нос вытянет, хвост уткнет?
      - Чего же ты опасаешься?
      - Да мало ли чего? В скорости могу потерять, в подъеме клади! Неизвестно еще, как поведет себя твоя машина на мелководье или при сильном ветре! Опять же особливые люди по смотрению за ней потребны! А вдруг повредится в пути? Что тогда?
      Купец с треском отщелкнул на разных концах счетов одну и четыре костяшки.
      - Обо всем подумаю, - пообещал Кулибин. - В накладе не останешься, не волнуйся!
      - Это еще как сказать! - усмехнулся купец. - Я ведь тебе еще не все козыри выложил. Да и считаем мы с тобой по-разному, моя математика тебе еще не вся понятна! Коммерция - тоже целая наука! И ежели по совести, то число бурлаков для меня не самое важное! Ты мне лучше найди способ, как скорость увеличить или подъем клади! Это я понимаю! За такое сразу бы обеими руками ухватился!
      - Чем же для тебя то важнее?
      - Эх, елки зеленые, как ты не понимаешь! Бурлакам-то я копейки плачу! Сокращу их число, и прибыль копеечная получится! Овчинка, как говорят, выделки не стоит. А вот как товар на ярмарку доставлю быстрее иных прочих и дороже его продам, тут уж тысячами пахнет! То же самое и с подъемом клади! Так что совсем не тем ты меня прельщаешь!
      - Со временем и другое будет.
      - Со временем - меня не устроит! Купца настоящего завтрами не корми, ему барыш сей момент подай! В крайнем случае, чуть позже!
      - Стало быть, отказываешь в поддержке?
      - Извиняй, но не с руки мне. Пусть другие первые попробуют, а я погляжу!
      - Не желают и другие. Десять лет назад за тем из Петербурга и приезжал, да не смог уговорить.
      - Как же, помню, слышал. Ну что ж, выходит, и я, как все.
      - Отец твой не побоялся рискнуть.
      - Там - другое. Ему прямая выгода была.
      - Какая же?
      - Задобрить царицу и старообрядцам послабления попросить. Опять же вся губерния о подарке узнала. А я пока что в водоходной машине особливых выгод для себя не вижу!
      - Но ведь на памятник Минину и Пожарскому, я слышал, пятьсот рублей ты все-таки пожертвовал?
      - Пятьсот, не две тысячи! Да и то сказать, с выгодой я их помещаю. Обо мне вся Россия заговорит, следственно, и кредит повысится. В нашем деле важно еще пыль в глаза пустить! Вот и я к тебе явился с одной просьбишкой.
      - Говори.
      - Много наслышаны мы о том, какие затейливые фейверки и люминации ты в столице знатным вельможам устраивал. Хочу и я заказать огненные потехи, событие тут у меня одно намечается, гостей думаю созвать множество...
      - Не обессудь, Андрей Михайлыч. Ты мне отказываешь, и я - вынужден.
      - Я ведь за ценой не постою!
      - Не в том дело.
      - А в чем же? Серчаешь, что я за машину твою не ухватился?
      - Нет, хотя и обидно мне, конечно. Просто время мне дорого, не могу разменивать его ни на какие деньги.
      - Не желаешь, знать, уважить?
      - Не могу.
      Ушел купец не попрощавшись, дверью даже хлопнул с досады. Кулибин аккуратно сбросил костяшки на прежнее место.
      5
      В начале апреля 1802 года, как только сошел лед на Волге, Кулибин снова принялся за свои опыты. Дома он почти не жил, постоянно разъезжал по разным пристаням, измерял силу течения в разных частях огромной реки, как в вешнюю воду, так и в сухое, меженное время, зарисовывал в особую тетрадь берега, помечал мели, перекаты, подводные камни, острова, присматривался к ходу разных судов, труду бурлаков. Побывал он и на Макарьевской ярмарке, жил там в гостином дворе все две недели, старался не пропустить ни одного судна с товарами, примечал оборот грузов. Так родилась записка "Описание, какая польза казне и обществу быть может от машинных судов на реке Волге, по примерному исчислению и особливо в рассуждении возвышающихся против прежних годов цен в найме работных людей".
      По его расчетам выходило прибыли восемьдесят рублей в год на каждую тысячу пудов. А всего за год перевозили около десяти миллионов казенных грузов. Стало быть, общая прибыль составила бы восемьсот тысяч рублей в год. Причем обороты грузов возрастали с каждым годом.
      Еще раз убедившись в том, какое огромное значение имеет его работа, Кулибин с удвоенной энергией продолжает производить свои опыты. Он снимает небольшой участок земли и избу в селе Подновье и переносит опыты туда, подальше от любопытных и недоброжелательных глаз. Сам изготовляет по результатам опытов модель водоходной машины и ставит ее на легкую лодку. Добивается, чтобы действовала она безотказно.
      Сергей с Петькой охотно помогали Кулибину в дни летних вакаций. Чалили длинный стосаженный канат за корни корабельных сосен, выгребали ялик на середину реки. Первый раз, когда, натянув канат, как струну, они убрали весла и колеса дрогнули и стали вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее вращаться и лодка вместе с ними двинулась против течения и высоких волн, они смотрели на это, как на чудо. Вскоре необычное зрелище стало привычным. Испытав лодку на одном участке реки, они перегоняли ее на другой, снова привязывали канат к дереву...
      А сколько радости было у ребятишек, когда Кулибин приобрел небольшую расшиву, которая раньше перевозила казенную соль. Правда, за восемь лет челночного плавания она изрядно поизносилась и требовала ремонта, но зато на некоторое время поступила в полное их распоряжение. Они излазили ее вдоль и поперек, изучили все снасти и вскоре уже знали ее как собственные пять пальцев!
      Рядом на берегу судоплаты* сколотили помост, по наклонным бревнам-салазкам втащили на него расшиву. Прежде всего они соскребли старую краску и конопатку, вытащили из пазов паклю. Осмотрели доски, заменили несколько из них. Затем заново забили щели, залили их смолой и покрасили два раза внешнюю часть.
      _______________
      * С у д о п л а т ы - корабельные плотники.
      Кулибин сам разрисовал скулы расшивы. На одной изобразил подводного царя Нептуна с трезубцем в руках, на другой - новгородского гостя Садко с гуслями. Сверху над рисунками большими печатными буквами вывел название судна - "Авдотья Васильевна". Новое свое изобретение Иван Петрович решил посвятить ей.
      К концу тех вакаций, вспоминал Сергей, плотники изготовили шесть шестиаршинных колес, возвели для них деревянные обносы по бортам расшивы. Мальчики помогали распаривать еловые рейки, гнуть их для обода. Засучив рукава и надев кожаный фартук, Кулибин вместе со всеми гнал щепу, ровнял доски. С рубанком в руке, с кудрявыми стружками в бороде, он не отставал от других мастеровых, шутил и смеялся вместе с ними.
      Домой в Нижний Новгород Кулибин вернулся в тот год лишь поздней осенью. Сколько Сергей ни заглядывал к нему, вечно заставал его за письменным столом, склонившегося над расчетами и чертежами. Целиком поглощенный своей идеей, он только и мог говорить о ней...
      - Надобно, - рассуждал он, забывая, что перед ним всего лишь одиннадцатилетний мальчик, - поместить в лопасти колес силу вчетверо больше той, с которой судно сопротивляется течению...
      Он говорил долго, объяснял свои расчеты, и мальчик сразу же терял нить рассуждений. И отвечал невпопад, думая о своем:
      - А меня тятя в путину возьмет следующей весной! Я уже знаю, как с мели сниматься и парус ссаживать!
      Весной 1803 года Сергей отправился с отцом в плавание, кашеваром. Кормщик пользовался любой возможностью, чтобы приохотить сына к своему ремеслу. Он учил его находить изменившийся с прошлого года фарватер, распознавать двенадцать ветров, чувствовать опасные места, угадывать по едва уловимым приметам мели и перекаты.
      - А самое главное, - внушал Афанасий Кузьмич сыну с самого начала, уважай в каждом бурлаке человека. Труд у них каторжный, но, ежели справедлив с ними будешь, они горы свернут!
      Возвращаясь из одной путины, Сергей рвался в Подновье, посмотреть, как продвигаются дела у Кулибина, но не успевал заглядывать туда: надобно было срочно отправляться в другую.
      Осенью 1803 года у Ивана Петровича все уже было готово к испытаниям, и он просил губернатора Руновского разрешить их "на виду у всего города и в присутствии государственной комиссии". Решить дело своей властью губернатор не решился, послал запрос в Петербург. Пролетел еще год, пока из столицы не поступил положительный ответ.
      6
      Официальное испытание кулибинской водоходной машины состоялось в Нижнем Новгороде 28 сентября 1804 года. К счастью, Желудковы накануне вернулись из очередной путины и присутствовали на нем. И вот сейчас Сергей подробно рассказал мне об этом.
      ...Солдаты батальона караульной службы, расквартированного в городе, выбили барабанную дробь, и председатель государственной комиссии губернатор Руновский объявил:
      - Почтеннейшая публика! По высочайшему повелению, бывший механик Петербургской Академии наук, а ныне нижегородский обыватель Иван Петрович имеет честь учинить пробу своей изобретенной водоходной машины на глазах у всех.
      Сия машина, по объявлению изобретателя, сама, без помощи весел, парусов и бурлаков, движет расшиву с порядочным грузом против стремления воды.
      - А велика ли кладь? - выкрикнули из толпы.
      - На расшиву будет погружено восемь с половиной тысяч пудов балласта. Сия гора, - указал губернатор рукой в белой перчатке, - состоит из тысячи семисот мешков, по пять пудов каждый.
      - А нельзя ли убедиться в том?
      - Сделайте одолжение!
      Из толпы выдвинулся дюжий детина в лаптях, рубахе-косоворотке, по виду бурлак. Поигрывая могучими плечами, он неторопливо подошел к мешкам, подставил широкую спину и попросил крючников:
      - А ну, ребята, подмогни!
      Два крючника взвалили мешок ему на спину. Он крякнул, удобнее ухватил его за ушко и легко понес по шатким сходням на расшиву под одобрительные возгласы:
      - Ай да Михайло, ну, истинный медведь!
      Взойдя на палубу, доброволец скинул мешок в трюм, объявил громогласно:
      - Верно сказано, на пять пудов потянет!
      Толпа одобрительно загудела. Двадцать крючников и десять добровольцев-бурлаков из ватаги дюжего Михайлы начали погрузку. Любо-дорого было смотреть, как ловко подхватывали они мешки, цепляли их крюком и бежали с ними по шатким сходням. Однако гора была велика и таяла медленно.
      Рядом с Желудковыми за погрузкой наблюдали два лабазника с Нижнего базара. Они даже не сняли фартуков, и по ним можно было безошибочно определить, что один торгует мукой, а другой - мясом.
      - Не расшива, - сплюнул под ноги мясник, - а каракатица какая-то!
      - Верблюд четырехгорбый! - поддержал мучник.
      - Напрасно смеетесь, - не сдержался Афанасий Кузьмич, - расшива обычная, только сбоку четыре колеса поставлены.
      - Слышь, Васек, - засмеялся мучник, - то, выходит, не горбы, а колеса! Тогда прощения просим, ошибся я. Не верблюд то, а мельница плавучая, ха-ха-ха!
      - Так мельницы у плотины ставят, Микитка! А тут не поймешь!
      - А чего тут понимать? Нечистая сила колеса те крутит! Озолоти меня, я на такую посудину и ногой не ступлю!
      - И не стыдно вам бабьи сплетни повторять? - обернулся к ним отец Сергея, но лавочников уже и след простыл.
      Когда последний мешок, который достался Михайле, исчез в трюме, он снова крикнул в толпу:
      - Мешки все одинакие, без обмана!
      Толпа снова загудела, но барабанная дробь восстановила тишину.
      - Для наблюдения за действием машины, - крикнул в рупор офицер, - на борт расшивы поднимутся члены комиссии, во главе с его превосходительством генерал-губернатором Руновским...
      Офицер сделал паузу, и барабанщики снова выбили дробь.
      - В ее составе, - продолжал он, - чиновники городской ратуши Загорецкий, Иванов, Скляров, неслужащие дворяне Ушаков и Турчанинов, знатные купцы Осетров, Пухов...
      Члены комиссии неторопливо прошествовали на судно, выстроились вдоль борта. Кулибин взял рупор у офицера.
      - Почтенная публика! - объявил он. - Прошу обратить особенное внимание вот на что. Ныне на каждую тыщу пудов клади судовщики нанимают по четыре бурлака. Следственно, потребно было бы на него тридцать шесть работных людей. А у нас якоря завозят всего шестнадцать человек, по восемь человек на каждой лодке. Да еще четверо управляются с машиной. Всего, стало быть, двадцать. Почти вдвое меньше, чем обычно. И труд их облегчен весьма значительно. Им уже не надо идти бичевой или подтягиваться к якорю, а остается только попеременно завозить якоря. А в будущем и сие отпасть может, ежели устроятся казенные якорные станции, расстоянием между собой в полверсты. Идущие снизу вверх по Волге суда смогут чалиться к их якорным канатам непрерывно.
      Выслушали Кулибина внимательно, но уж слишком необычно было то, что он предлагал.
      - Эй, изобретатель! - крикнул вдруг Михайло-бурлак. - Дозволь и мне с друзьями подняться на борт. Мы комиссии не помешаем. А только хочется вблизи взглянуть, как машина твоя действует!
      - Я бы вас пригласил, - развел руками Кулибин, - да не знаю, как комиссия посмотрит!
      - Дозволить, дозволить! - закричали с берега.
      - Пусть взойдут! - распорядился Руновский.
      Михайло махнул рукой своим, и те десятеро, что принимали участие в погрузке, поднялись на борт.
      Крючники убрали сходни, сняли причальные канаты с кнехтов. Наступил самый ответственный момент. Все затаили дыхание. Бурлаки уже завезли вперед ходовой якорь, опустили его на дно. Стронется ли судно с места или так и останется стоять неподвижно?
      Такие же мысли тревожили и Сергея. Правда, он уже не раз видел, как ялик сам бежал против течения, но одно дело - легкая лодочка и совсем другое - громадная расшива с полным грузом!
      Но вот между судном и причалом показалась узкая полоска воды. Замелькали спицы больших шестиаршинных колес. Расшива двинулась вперед, разбивая в мелкие дребезги волны и оставляя след за кормой.
      Люди на берегу потянулись вслед за ней. Говорили все разом. Иные восторгались чудесной машиной, другие ругали изобретателя колдуном и чернокнижником, потому что не могли понять ее природы. Неожиданно Сергей оказался рядом с Данилкой Осетровым.
      - А все-таки, - поддразнил он, как бы продолжая старый спор, расшивка-то не шибко бежит! Бичевой бы пошло скорее!
      - Неизвестно еще! - возразил Сергей. - Против сильного ветра и волн и бурлаки замедляют ход. К тому же из сил выбиваются быстро.
      Данилка пропустил последнее замечание мимо ушей.
      - Клади только восемь с половиной тыщ пудов взяли, - продолжал брюзжать он, - а наши суда вдвое больше поднимают. Их кулибинские колеса с места не сдвинут!
      - Погоди, дай только срок!
      - Что, еще столько же колес навешает механик? И без того громоздко! С такими навесами легко и на мель сесть! Да и под парусом с ними не поплывешь! Нет, нас такая машина не устроит!
      И Данилка так же незаметно, как появился, снова исчез в толпе.
      - Нарочно он меня дразнит, что ли? - заметил Сергей отцу. - А почему - не пойму.
      - На сей раз, - признал тот, - доля истины в его словах есть. Хоть и огромное дело сделал наш сосед, что труд бурлаков облегчил, но парус из-за машины пришлось-таки убрать. А в нашем деле - то большая помеха. Мы ведь не только от воды, но и от ветра живем!
      Кулибинская расшива прошла полверсты за час и стала на якорь напротив Троицкой церкви. Все-таки это было настоящим чудом: среднего размера расшива с полным грузом проплыла целую версту против течения без паруса, весел и бурлацкой тяги. Такого еще нигде никогда не было! В многотысячной толпе нашлось все-таки немало людей, которые по достоинству оценили это и разразились приветственными криками в честь изобретателя. Сергей увидел среди них кунавинских ремесленников, Якова Васильевича Орлова с учениками, бурлаков. Разумеется, они вместе с отцом также кричали "ура!" и бросали в воздух картуз...
      7
      Первое время после испытания Иван Петрович все еще надеялся, что его водоходной машиной заинтересуется кто-нибудь из нижегородских купцов и судовладельцев. Целые дни проводил он на расшиве, которую поставили у самой пристани, давал подробные пояснения многочисленным посетителям. Любопытствовало немало людей, однако желающих воспользоваться машиной так и не находилось.
      Тогда Кулибин предпринял последнюю попытку найти компаньонов в родном городе. В губернской типографии он напечатал за свой счет и расклеил по всем улицам такое объявление:
      "Все желающие пользоваться изобретенной механиком Кулибиным водоходной машиной могут оную видеть, копировать чертежи и ее описание беспрепятственно. Изобретатель же, со своей стороны, хотя ныне и находится на старости лет и в слабом здоровье, но в случае недоумения на каком-либо месте того или иного чертежа поможет, сколько сил его к тому достанет, доколе находится здесь, в Нижнем Новгороде".
      Кулибин предлагал воспользоваться своим изобретением совершенно безвозмездно, мало того, готов был сам руководить изготовлением и установкой на судно машины. Однако время шло, а желающих среди нижегородских купцов и судовщиков не находилось. А Желудков-старший предполагал уйти от Осетрова и купить собственную расшиву не раньше, чем через два-три года, после того, как соберет недостающую сумму денег.
      Убедившись в том, что ему по-прежнему не удастся заручиться поддержкой частных лиц, Кулибин решил попробовать внедрить свое изобретение в казенное волжское судоходство. Для этого он отослал чертежи и подробное описание водоходной машины в Петербург.
      9 ноября 1804 года послал в столицу отчет об испытании и губернатор Руновский.
      "Быв очевидцем практического опыта в действии того судна, - писал он, - я долгом почитаю донести, что оное судно было нагружено тягостию до восьми тысяч пятисот пудов и отвалено от берега при действии машины на быстром течении Волги. Прошло оно против течения воды в один час до четырехсот девяти сажен.
      По сему можно полагать, что при равном действии сей машины оное судно может пройти в сутки, полагая в оные удобного к ходу времени работным людям шестнадцать часов, за включением на роздых восемь часов, до тринадцати верст при хорошей погоде и равном стремлении воды, ежели не встретится сильного противного ветра и препятствия в пути от мелей, повреждения машины и других обстоятельств. Таковой ход может несколько поравняться с обыкновенным ходом судов на завозном якоре, в верх Волги плывущими, которые проходят в сутки от десяти до пятнадцати верст.
      По уверению механика Кулибина, построенное по проекту, вновь им сделанному, машинное судно может быть успешнее в ходу, по крайней мере, в полтора раза, то есть на быстром течении воды пройти в сутки до двадцати верст, что, конечно, при уменьшении более трети работных людей по тягости груза, для ходу в верх реки ныне употребляемого, было бы для навигации не бесполезно".
      И без того весьма сдержанный отзыв под конец и вовсе ставил изобретение Кулибина под сомнение.
      "Не могу, однако, скрыть и того обстоятельства, что, как для построения таковых машинных судов, так и управления и починки их на ходу, должны быть люди, сведущие хотя несколько в механике и столярной работе, без пособия коих обыкновенные кормщики и работные люди ни управлять машиной, ни починивать оную в случае повреждения в пути будут не в состоянии".
      Зимой 1805 года Кулибин часто бывал в доме Желудковых. До глубокой ночи засиживались они с Афанасием Кузьмичом, обсуждая, как упростить машину и усовершенствовать ее. Четырнадцатилетний Сергей с интересом слушал их, старался вникнуть во все тонкости.
      - Как кормщик и будущий компаньон, - рассуждал отец, - я хотел бы видеть машину такой: во-первых, обязательно с парусом. Хорошо бы к тому же упростить управление им. Во-вторых, надобно машину сделать не такой громоздкой, дабы сама не препятствовала ходу судна. В-третьих, машина должна быть приспособлена как к быстрому течению, так и к слабому. И наконец, хорошо бы сделать так, чтобы колеса поднимались при прохождении мелей.
      Кулибин слушал внимательно, время от времени помечал что-то в тетрадке.
      - О многом я уже сам думал, - отвечал он. - На участках реки со слабым течением помогут сменные барабаны для навивания каната. Вместо четырех колес оставлю только два, упрощу и передачу. Кажется, придумал, как снизить потери силы от трения. Однако перестройка предстоит не простая, потребует еще два-три года.
      - Это нас вполне устраивает! - кивнул на сына Афанасий Кузьмич. Раньше денег на собственную расшиву и не соберем.
      - Я бы с радостью деньгами помог, - развел руками Кулибин, - но с тех пор, как снова женился, сами с хлеба на квас перебиваемся с Марией Ивановной. С водоходной машиной, ты знаешь, пришлось в большие долги влезть. А доходов от нее пока что не предвидится, одни затраты...
      - Знаю, все знаю, - вздыхал отец. - Ты же у нас, Петрович, бессребреник. На днях Пухов жаловался Осетрову, что не принял ты от него заказ на огненные потехи. А может, все-таки зря? Деньги ведь сами в руки идут. На ту же водоходную машину их и употребишь.
      - Пойми, Афанасий Кузьмич, никак нельзя мне этим заниматься. Начну купцам угождать, непременно попаду к ним в кабалу. По Петербургу знаю.
      - Не сердись, Петрович, я ведь пошутил. Сам страсть как не люблю одалживаться. Ну, давай, что ли, посмотрим новые твои чертежи...
      Голова к голове они склонялись над ними и обсуждали их далеко за полночь. Сергей не выдерживал, уходил спать...
      8
      Слухи о тех ночных бдениях каким-то образом дошли до Осетрова. В доме Желудковых многие бывали. И ни перед кем, вспоминал Сергей, отец не таился, о своих планах говорил открыто. То ли ненароком кто-то Осетрову проговорился, то ли донес по злому умыслу. Но как бы там ни было, купец решил положить конец такому содружеству, тем более что Желудков-старший пока зависел от него...
      В ту весеннюю путину 1805 года Афанасий Кузьмич не взял с собой сына: тот заканчивал последний, четвертый класс народного училища. Но перед самым отплытием, как будто предчувствуя что-то, успел сказать ему:
      - Ежели со мной что-то случится, задуманное нами с механиком непременно доведи до конца.
      Разумеется, Сергей обещал исполнить его волю, но не верил, что с отцом может что-то случиться. Известие о его смерти было для них с матушкой как гром среди ясного неба!
      В доме, кроме Насти и Сергея, подрастал еще маленький Николка. Жить стало трудно, но на семейном совете решили не трогать денег, отложенных отцом на расшиву.
      Две навигации плавал Желудков-младший водоливом, а Прасковья Матвеевна с Настей стирали и шили на чужих людей. Отказывая себе во всем, за два года они скопили недостающую сумму на покупку расшивы.
      К тому времени Иван Петрович успел побывать в Петербурге и заказал там, на заводе Берда, изобретенные им подшипники качения, которые резко снижали потери от трения. У него уже был готов проект нового водоходного судна, который отвечал всем строгим требованиям Желудкова-старшего. Однако для его окончательной отделки требовалось еще несколько месяцев.
      - Испытай пока что расшиву, - предложил Кулибин Сергею, - в обычной путине. Заодно какие-то деньги заработаешь, которые и семье твоей и нам весьма полезными окажутся.
      Пришлось снова кланяться Осетрову, просить у него груз для перевозки. Вспоминать об этом Сергею было тяжело.
      * * *
      Купец не ответил на его приветствие, не поднял даже головы от толстой конторской книги, куда он заносил какие-то цифры и, проверяя себя, откладывал их на счетах.
      - Проходи, садись, - буркнул, не поворачивая головы. - Нелегко большим капиталом владеть, за всеми приказчиками глаз да глаз нужен, того и гляди - обманут, шельмы, или, хуже того, голым по миру пустят! Вот отец твой честным человеком был, его отчеты всегда сходились. А ты не в отца пошел, малый, нет, не в отца!
      - Это почему же? - удивился Сергей, ошарашенный таким приемом.
      - Рано тебе судохозяином становиться, рано! Послужил бы у меня еще годочков десять, я бы тебя приказчиком, как твоего отца, сделал! Жалованье бы достаточное положил, как сыр в масле ты бы у меня катался!
      - А чем плохо судовщиком быть?
      - Того, любезный сын, на каждом шагу опасности подстерегают. И от воды, и от ветра, и от людей лихих! Не боязно сразу-то, без опыта настоящего, на таковую стезю ступать? А ну как разоришься? Или, хуже того, в кабалу к кому-нибудь попадешь?
      - Обязательно в кабалу?
      - А ты не смейся, я ведь с тобой как с сыном родным толкую! Потому, как отца твоего ценил, да и ты вместе с Данилкой моим учился. Но даже я, к примеру, дорогой груз доверить тебе поостерегусь: не дай бог, подмочишь или погубишь еще как-нибудь. Всю жизнь потом не расплатишься!
      - Волков бояться, - ответил Сергей пословицей, - в лес не ходить!
      - Ну-ну! Больно ты смел, как я погляжу! А я тебе на то отвечу: береженого бог бережет! Так-то, сын любезный! Вот я всю жизнь потихоньку к богатству стремился и вон сколько всего нажил! Не хуже иных дворян живем!
      Осетров с гордостью обвел рукой кабинет, стены которого были увешаны гобеленами и дорогими картинами в массивных золоченых рамах.
      - Но вас, молодых, - продолжал Осетров, - гордыня обуяла. Потихоньку не желаете своим путем идти, все сразу стремитесь получить! Или пан, или пропал, так? Слышал я про тебя, к примеру, что кулибинскую водоходную машину задумал на свою расшиву поставить. Верно люди толкуют?
      - Отец еще собирался, - ответил, не подозревая о подвохе, Сергей, - и мне наказывал. Только у механика еще не все готово, месяца три велел обождать.
      - А намного ли лучше против прежней станет машина? - прищурился Осетров.
      - В скорости вдвое, пожалуй, выиграет, в подъеме клади - в полтора раза, сама весом меньше намного стала и парусу не помешает, - выкладывал все без утайки Сергей.
      - А во что обойдется?
      - Примерно тыщи в полторы.
      - Знатная сумма. А расшивку-то почем купил?
      - За восемьсот рублей.
      - А как же машину осилишь, она ведь почти вдвое дороже?
      - Кулибин на свои средства поставить ее берется. Компаньонами мы с ним станем.
      - Ну-ну, любопытно. Как опробуешь, любезный сын, обязательно мне обо всем расскажи, вдруг и я решусь!
      - Непременно!
      Осетров согнал с лица умильную улыбку.
      - Ладно, давай о деле толковать. Расшивка у тебя сколько клади поднимает?
      - Двенадцать тысяч пудов.
      - Загрузишь ее полным грузом. В Саратов муку повезешь. За перевоз каждого пуда кладу по двадцать копеек.
      - Другие кладчики дают по тридцать!
      - Не возражай, любезный сын, новичок ты еще в нашем деле! Другие пущай и дают, они мне не указ, я копейки не прибавлю, и так риск большой.
      - Когда отплывать?
      - Вместе со всеми, сразу после ледохода. Доставишь груз раньше других, еще по две копейки на пуд накину. А кормщика я тебе своего дам, Сидора Вострякова.
      - Кормщик у меня есть, - возразил Сергей. - Иван Носков. С отцом еще плавал.
      - Стар он, - не согласился Осетров, - я ему свой груз не доверю. С Востряковым поплывешь, то мое последнее слово.
      Сергей попробовал спорить, но Осетров твердо стоял на своем. Он уступил, надеясь, что последний раз в жизни имеет дело с этим купцом...
      9
      Ледоход на Волге начался 6 апреля. Весь город - и стар, и млад высыпал на высокий берег полюбоваться им. С грохотом, как при пушечной канонаде, ледовые доспехи, которые сковал богатырь-реке мороз, покрылись крупными змеистыми трещинами. Образовались полыньи с дымящейся черной водой. Ударяясь боками, наползая друг на друга и круша все на своем пути, огромные неповоротливые льдины двинулись вниз по течению.
      И тут же, по обычаю, на лед выскочил удалой бурлак в одной рубахе, портах и лаптях с онучами, с шестом наперевес. Перебегая большие льдины, прыгая с одной на другую, он устремился к заволжскому берегу. Большие полыньи он переплывал на льдине, отталкиваясь шестом, и при столкновениях балансировал им, чтобы не потерять равновесия.
      Весь берег затаив дыхание следил за смельчаком. Каждое удачное его движение или прыжок сопровождались гулом одобрения. Однажды, когда смельчак едва не свалился в воду, толпа дружно ахнула. Но он все-таки удержал равновесие, благополучно добрался до другого берега, еще раз переправился через Волгу и полчаса спустя уже принимал поздравления товарищей.