Глава 11

Александра догадалась бы, что человек, стоящий у ее дверей, — отец Драмма, даже если бы ей не сказали об этом. Он тоже был высок и худощав, и с гордостью, с которой другой носил бы корону, он предъявлял свой замечательно большой орлиный нос. Пожилой граф так высоко держал серебристо-белую голову, что должен был смотреть сверху вниз на окружающих. Его лицо состояло из сплошных углов, кожа туго обтягивала скулы, лишь пара морщин образовывала жесткие линии у рта — так будет выглядеть Драмм, когда станет старше. Но губы у отца были тоньше, чем у Драмма, или он поджимал их, превращая рот в прямую линию. И глаза серые, как кремень. Им не хватает удивительной красоты, отличающей лазурные глаза его сына, и явно не хватает теплоты.

Новый гость одет безукоризненно — сочетание черного с белым, и единственные цветные нотки, дополняющие наряд, — это серебряный блеск гравированного набалдашника трости и золотой — монокля в затянутой в перчатку руке. По крайней мере он не стал разглядывать Александру в монокль, иначе сильно разозлил бы ее.

Жесткий, гордый человек, подумала она, и считает такие качества достоинством. Она узнала эту породу. Мистер Гаскойн, маленький, жилистый простолюдин, с личиком скорее обезьяньим, чем человеческим, тем не менее лучше всех понял бы этого аристократа.

— Я прибыл, чтобы повидать своего сына, — произнес он, слегка кивнув головой, что можно было принять за приветствие или за намерение наклониться, чтобы войти в низкую дверь. — Мне сообщили, что он здесь.

Высокомерный джентльмен даже не соизволил спросить ее имя, не говоря уже о том, чтобы представиться самому. Александра почувствовала, что начинает сердиться. Она, может быть, не привыкла общаться с графами, но жила с самым большим снобом во всей Англии и знает, как обходиться с непослушными мальчишками и невежливыми мужчинами, насколько бы знатными они ни были.

— Я — мисс Гаскойн, — надменно произнесла девушка, загораживая ему дорогу. — Поскольку его нельзя было переносить после несчастного случая, граф остался здесь с нами.

Гость остановился. Поднял брови.

— Я — Уинтертон, — сказал он, наклоняя голову, и теперь это был, без сомнения, поклон. — Могу я войти? И могу я, с вашего разрешения, повидать сына?

В его голосе прозвучала лишь тень неуверенности, когда он произносил слово «сын». Но этого было достаточно, чтобы Александра поняла: ее гость уязвим больше, чем позволяет себе показать. Она смягчилась. Наклонила голову и отступила.

— Да, конечно, ваше сиятельство. Он в комнате наверху. С ним сейчас его друг Эрик Форд, но я уверена, он будет рад вас видеть.

Граф заколебался.

— Как он?

Александра улыбнулась.

— Очень хорошо, ваша светлость. Он сломал ногу и ушиб голову, но уже поправляется, хотя не так быстро, как ему хотелось бы.

— Как это похоже на него, — ответил граф. Он вошел в маленький холл, продемонстрировав, что трость нужна лишь для эффекта, поскольку его походка была твердой и уверенной. Полный человек средних лет, весь в черном, последовал за графом.

— Прошу прощения, — с раздражением сказала Александра, потому что этого человека она не приглашала и ей уже начинало казаться, будто в ее доме двери нараспашку. — Полагаю, в комнате места хватит только для вашей светлости. Эрик Форд очень крупный мужчина.

— Майор Форд огромен, я знаю, — с тонкой улыбкой ответил граф. — Но для доктора должно хватить места, моя дорогая. Он прибыл из Лондона специально, чтобы обследовать моего сына.

Это прозвучало так, словно до сих пор Драммом занимался какой-то коновал, сердито подумала Александра.

— Доктор Пэйс вправил ему ногу тотчас после падения, — сказала она, пряча руки под передник, чтобы унять их дрожь. — Если бы он не сделал этого или сделал неидеально, то ваш сын остался бы хромым. А теперь, по мнению доктора, все идет великолепно. Он навещает вашего сына каждый день. Собственно, и сейчас должен прийти.

— Хорошо, — ответил граф, поднимаясь по лестнице, — Вы идете, доктор? — кинул он через плечо.

— Я подожду, — сказал тот. — Незачем толпиться у пациента, или сердить его сиделку.

Сиделку! Александру захлестнула волна гнева. Если бы она была в лучшем платье — если бы у нее было лучшее платье. Но затем девушка успокоилась, поняв, что лучшее платье только заставило бы их думать, будто она более высокооплачиваемая сиделка.

Она вздохнула и пригласила доктора на кухню, предложив ему выпить чего-нибудь, потому что решила — ее могли назвать и кое-чем похуже. В конце концов гости Драмма так и поступили.

— Отец! — сказал Драмм. И попытался встать, старший граф помахал рукой.

— Не делай глупостей, — приказал он. — Сиди. Если бы ты мог ходить, то зачем бы оставался здесь? — Он стянул перчатку и кивнул Эрику: — Майор, добрый день, сэр. Как странно, — продолжил он, подходя к окну и выглядывая наружу. — Когда я съехал с дороги, чтобы дать лошадям передохнуть, то услышал от местных жителей, что твой кузен с женой, их друзья Райдеры, и даже твой огненный сослуживец Далтон с женой побывали здесь сегодня. Вот и майор тут. А я не получил от тебя ни словечка о ранении, и мне пришлось подкупать твоих слуг.

— Я никому не сообщал, — ответил Драмм, откидываясь на спинку. — Они сами все выяснили.

— Может быть, потому, что они такие выдающиеся шпионы. Но я не настолько хорош в интригах, — холодно произнес граф. — И не думал, что мне это потребуется. Я-то считал, что мой единственный сын и наследник даст отцу знать, если будет находиться между жизнью и смертью.

Драмм рассмеялся.

— Ну подумайте сами, отец, как бы я мог сообщить вам, если бы находился между жизнью и смертью? А если не находился, то зачем беспокоить вас? Я решил написать, когда исправлюсь. Какая необходимость зря вас волновать?

— Потому что ты бы ожидал того же самого от меня, — отрывисто произнес граф, поворачиваясь, чтобы посмотреть на сына. Драмм кивнул.

— Очень хорошая причина. Запомню на будущее.

— Надеюсь, тебе не придется это вспоминать. Расскажи, что случилось, пожалуйста.

Драмм быстро изложил основные детали.

— Теперь Эрик начнет расследование, и у нас могут появиться ответы на остальные вопросы, — закончил он.

— Хорошо, — сказал граф. — Что касается этой мисс Гаскойн. Она слишком молода, чтобы быть хозяйкой дома. Где остальные члены семьи?

— Ее родители умерли, — ответил Драмм. — Здесь только Александра и ее братья.

Тонкие брови его отца взлетели вверх, когда он услышал, что Драмм называет хозяйку по имени.

— Не беспокойтесь, сэр, — слегка улыбаясь, произнес тот. — Нами соблюдены все приличия, и на время моего пребывания здесь поселилась достойная пожилая особа.

Граф нахмурился.

— А в остальное время девушка живет тут одна?

— С тремя младшими братьями. Но уверяю вас, что мы все продумали. То нелепое крыло к сараю было пристроено моими людьми, чтобы они могли остаться и помочь ухаживать за мной.

— Ты не был знаком с ней до этого неприятного инцидента? — слишком мягким голосом поинтересовался старший граф.

— Что? — засмеялся Драмм. — Вы не устаете удивлять меня, отец. По крайней мере, ваша оценка моих моральных устоев, мягко говоря, поражает. Нет. Я не ехал к ней, когда произошел несчастный случай. До этого я не касался ее ни взглядом, ни какой-либо частью своей безупречной персоны, до того самого момента, когда она тащила меня, окровавленного, с места падения. А после? Могу утверждать, что она не строит планов на мой счет. Девушка спасла мне жизнь. Я понял, что подозревать ее в каких-то задних мыслях было бы черной неблагодарностью.

— Значит, ты считаешь, что отплатил ей тем, что построил сарай? — спросил его отец. — Я не всеведущ, — добавил он, заметив испуганный взгляд Драмма. — Просто в кузнице, где я останавливался по дороге сюда, только об этом и говорят.

— Если бы вы задержались там еще хоть на минуту, то поняли бы, что это все, о чем они могут поговорить. Эта кузница — почти что центр города, как говорят мальчики. Я имею в виду братьев Алли. — Драмм улыбнулся при виде выражения лица графа. — Прошу прощения. Мальчики зовут ее так, и я иногда тоже ненароком оговариваюсь.

— Ничего, если это единственное, что ты делаешь ненароком.

Драмм покачал головой.

— Я польщен такой высокой оценкой моих способностей. У меня разбита голова и поломана нога, и я живу в переполненном доме с добропорядочной дамой, здесь даже чихнуть не удается незаметно, и вы считаете, что я могу прокрасться к девушке и соблазнить ее? Благодарю за такое доверие.

— Я просто гадал, не может ли она прокрасться к тебе с той же целью, — задумчиво проговорил его отец.

Драмм выпрямился с внезапно посуровевшим лицом.

— Думаю, если бы вы знали ее, то извинились бы, сэр.

Граф спокойно смотрел на сына.

— Правда? Возможно. Прости меня. Я в эти дни думаю только о матримониальных планах, касающихся тебя. Наверное, я и на других переношу свою нетерпимость.

— Из-за этого я сюда и попал. — Драмм засмеялся, расслабившись. — Я обдумывал вашу лекцию о женитьбе вместо того, чтобы смотреть, куда еду, поэтому несчастный случай, вернее, засада застала меня врасплох.

— Правда? — оживился его отец. — Могу я спросить, о такой леди ты думал? Леди Аннабелл, как я и предполагал? Или о другой?

Эрик, про которого все забыли, заинтересованно взглянул на Драмма.

— Леди Аннабелл? Самая известная особа в лондонском свете? — с кривой усмешкой спросил Драмм. — Как же ее забудешь? Вы превозносите все — от кончиков туфель до ресниц. То, как вы захвачены ею, заставляет меня гадать, стоит ли рассматривать ее в роли будущей жены или предоставить это право вам.

— Если бы я был на десять лет моложе, то твое высказывание не прозвучало бы ни оскорбительно, ни нелепо — уж не знаю, чего ты добивался больше. — Граф отмахнулся от возражений, которые пытался произнести Драмм. — Но эта леди прекрасна, хорошо образованна, богата, титулована и очаровательна. Она бы очень устроила меня как невестка и мать моих внуков.

— Вы недооцениваете себя, — сказал Драмм. — Вы в форме, и в лучшей, чем многие мужчины вдвое моложе, и вы богаче остальных, в каком бы возрасте они ни были. Вы и сами желанный объект для замужества. Если подумать, так леди Аннабелл была бы вам самой подходящей женой и наверняка произвела бы на свет лучшего наследника, чем я. Она действительно прекрасна, умна и сдержанна. Но я хорошо ее знаю — не только ее репутацию роковой женщины. Говорят, что она стала вертушкой и кокеткой, потому что предмет ее страсти женился на другой. Выходит, она дважды испытывала настоящую любовь — к двум моим друзьям. Оба были сегодня здесь. Сначала ее отверг Деймон Райдер, кумир ее юности, а потом — успокоительный приз, который она для себя выбрала, — Рейф Далтон. — Жестом, странно похожим на жест отца, Драмм поднял руку, чтобы удержать графа от любых возражений. — Пожалуйста, не принимайте их за злодеев. Это не их вина. Они женились по велению своих сердец. И Аннабелл — тоже не злодейка, просто избалованная и эгоистичная особа. Но поскольку я в курсе ее неудачных попыток женить на себе Далтона и Райдера и поскольку я ходатайствовал за них, то между мной и этой леди не было и не может быть любви. Но я не вижу причины, почему это невозможно для вас.

Драмм взглянул на Эрика, чтобы увидеть его реакцию на такое дерзкое предложение, и уловил, как по лицу друга пробежала тень, до того как он успел скрыть свои чувства. Было ли это промелькнувшим отчаянием или гневом, с которым он быстро справился? Неужели Эрик интересуется прелестной Аннабелл? Они встречались, они были знакомы. Аннабелл вовсю стремилась удачно выйти замуж, хотя бы для того, чтобы доказать свету, что она на это способна. Если у Эрика были какие-то намерения в отношении нее, то старый граф окажется трудным соперником. Драмм внезапно понял, что это никакая не шутка. Его отец может привлечь женщину, которой нужен титул, и еще сильнее ту, которая испытала разочарования первой любви.

— Но времена меняются и люди тоже, так что почему бы это не проверить, — быстро добавил Драмм, чтобы рассеять интерес, который он, возможно, пробудил в душе отца. — Я навещу ее, когда встану на ноги и снова появлюсь в Лондоне. Кто знает, что может произойти?

Его отец ответил не сразу. Он стоял, глубоко задумавшись. Потом наклонил голову.

— Действительно, кто знает? — рассеянно произнес он.

Сумерки уступили место мягкому синему вечеру к тому времени, как Эрик закончил располагаться в сарае и вышел, чтобы пожелать спокойной ночи другу. Вин, Кит и Роб потянулись за ним, как выводок утят, разговаривая о всякой чепухе по дороге. Граф Уинтертон, стоя у окна, видел огромного светловолосого мужчину и троих мальчишек в золотом свете фонаря, льющемся из открытых окон сарая. Граф от нечего делать наблюдал за веселым квартетом, сцепив за спиной руки и дожидаясь, пока доктор закончит осмотр Драмма.

— Ну и когда он сможет уехать отсюда? — спросил Уинтертон, не поворачивая головы.

— Не раньше чем через месяц, — ответил доктор, поднимаясь с колен. — Простите, милорд, — обратился он к Драмму, который, как после пытки, весь побелел и судорожно сжимал губы. — Я должен был проверить все тщательнейшим образом, а это ощущение не из приятных. Но зато теперь я доволен. Кто бы ни занимался вами, он проделал аккуратную работу. Я бы сам не смог сделать лучше. Кости должны срастись, и даже такой выдающийся лекарь, как я, не может вам в этом ничем помочь.

Выражение лица старшего графа не изменилось.

— Так долго? — произнес он. — Наверняка должен быть способ перевезти его до этого.

— Каким образом? — спросил доктор. — Заставить его лететь? Я не могу придумать ничего достаточно безопасного. Дороги все в рытвинах, колеях и кочках, так что лучшие экипажи трясутся и качаются. Мы не можем рисковать его здоровьем, которое с таким трудом было налажено. Если кость сдвинется с места, это будет незаметно до тех пор, пока граф не попытается встать. Нет, ваше сиятельство, он должен остаться здесь, вы ведь не хотите причинить ему вред?

Уинтертон повернулся. На его лице было ледяное выражение.

— Ты улыбаешься? — холодно спросил он сына. — Так счастлив, что остаешься здесь?

— Так непривычно слышать, что кто-то говорит вам нет, — ответил Драмм. — Я изумлен. Кажется, никогда, еще такого не слышал.

Его отец не успел ответить, в комнате началось настоящее нашествие.

— Только не говорите нам, что Драмму придется уехать! — взмолился Роб, первым прибежав в комнату и обращаясь к доктору.

— Роб! — воскликнул Вин, покраснев под взглядом, которым смерил их высокий седовласый человек у окна. Он смотрел так, словно они вошли, не удосужившись перед этим одеться. — Где твое воспитание, ты же не был представлен.

— Это легко исправить, — сказал Драмм. — Отец, доктор, это братья хозяйки дома, по росту — Вин, Кит, а маленький торопыга — Роб. Мальчики, это мой отец, граф Уинтертон, и доктор Рейнз, который специально приехал из Лондона, чтобы осмотреть меня. Он удивлен, что я еще жив, и теперь после его осмотра я тоже удивлен. — Драмм весело взглянул на доктора. — Если я выздоравливаю, то только благодаря тому, что эти ребята делали все, чтобы я не грустил.

— Веселье сердца есть лучшее лекарство, — согласился доктор, и мальчики поклонились новым гостям.

— Эта троица заставит и мертвого ходить, — стоя за спиной, заявил Эрик.

— Это Алли делала все, — запротестовал Роб.

— А если кто-то сейчас же не уйдет, то испортит всю мою работу, — донесся из коридора голос Александры, которая, стоя на цыпочках, пыталась заглянуть в комнату. — Вернулась миссис Тук, и доктор Пэйс уже поднимается. Мальчики, пожелайте всем спокойной ночи. Я принесла нашему пациенту поднос с ужином, но не могу его даже внести, уж не говоря о том, чтобы поставить!

Мальчики снова поклонились и стали выходить.

— Я вернусь утром, Драмм, — выкрикнул Роб, когда братья выталкивали его за двери.

— Удержишь тебя, как же! — рассмеялся Драмм.

— Они называют тебя по имени? — неверяще переспросил его отец, как будто они были в комнате вдвоем.

Александра заговорила до того, как он успел ответить.

— Это моя вина, ваше сиятельство. Видите ли, это имя граф произнес, будучи почти без сознания, и мальчики привыкли называть его так. Мы в сельской местности не так щепетильны, но я не должна была позволять подобной фамильярности.

— Вы так и делали, — напомнил ей Драмм. — Но я отдал противоположный приказ. Было бы нелепо, если бы они обращались ко мне «ваше сиятельство», когда вся моя жизнь зависела от них.

— И все-таки я должна была поправить их. — Она наклонилась, чтобы поставить поднос на столик возле него. Ее голос звучал спокойно и размеренно, но Драмм заметил, что руки у нее дрожат. — Это правда? — спросила Александра, глядя ему прямо в глаза. — Вы нас покидаете?

На ее лице отражалось только сдержанное любопытство. Но она не сводила с него глаз, когда выпрямилась, и задержала дыхание, пока он не ответил. Драмм тоже не отводил взгляда, такого же глубокого и печально-синего, как наступающая ночь. Он меланхолично покачал головой. Александра с облегчением выдохнула.

— Нет, несчастная леди, — слегка улыбаясь, сказал Драмм, — мне еще не позволено уехать. Очень сожалею, но, похоже, меня отпустят только тогда, когда я смогу в вальсе спуститься по лестнице вместе с вами.

Она улыбнулась ему с облегчением, которого не могла скрыть.

— Это новая лондонская мода? Вальсировать на лестнице? Тогда я рада, что живу в деревне.

— Так же как и я, — засмеялся Драмм.

Доктор улыбался, глядя на них, Эрик смотрел с интересом, но граф, переводя взгляд с одного на другую, только хмурился.

Выражение недовольства на его лице было незаметно по сравнению с тем, которое перекосило лицо доктора Пэйса, когда тот вошел в комнату. Он не стал терять времени с больным и не заинтересовался старым графом. Все его внимание привлек другой медик.

— Ну, сэр, — произнес он сразу после того, как был представлен, — что вы можете сказать о нашем пациенте?

— Только то, что уже сказал, — ответил второй доктор, — я и сам не справился бы лучше.

— В самом деле? — доктор Пэйс покачался на каблуках. — Ну-ну. Спасибо, это приятно слышать.

— Я рада, что доктора нашли общий язык, — раздался от дверей голос миссис Тук, — но уже поздно, мистер Пэйс, ваша жена, бедняжка, чуть не засыпает на кухне и умоляет вас отправиться домой.

— Хорошо, миссис Тук, — сказал Пэйс. — Думаю, достаточно с вас докторов на сегодня, сэр, — обратился он к Драмму, разглядывая его бледное лицо. — Вы неплохо справляетесь, но все изменится, если мы будем постоянно вас беспокоить. Увидимся утром. Доброй ночи.

— Да, доброй ночи, Драммонд, — отрывисто проговорил граф. — Мне тоже надо отправляться на ночлег. Вы идете, доктор Рейнз? — спросил он, подходя к двери, не дожидаясь ответа. Но резко остановился, увидев миссис Тук.

Женщина смотрела на него, не отводя взгляда, одновременно печального и удивленного. Граф Уинтертон нахмурился с озадаченным видом.

— Миссис Тук? — странным голосом спросил он; — Но я, кажется, знаю вас?

— Конечно, знаете, — приседая в поклоне, ответила она. — Я… была Розалиндой Осборн, хотя с тех пор прошло много лет.

— Розалиндой? — ошеломленно повторил граф. — Но вы — и миссис Тук?

Она кивнула, опустив глаза.

— Да, милорд. Я вышла замуж за Леона Тука, помните? Молодого человека, который пришел, чтобы продать моему отцу лошадь, и остался, чтобы забрать меня с собой? Наверное, не помните, — тихо проговорила она. — Люди, как правило, помнят сам скандал, а не имена его участников.

Высокие скулы графа покрылись красными пятнами.

— Да, теперь я припоминаю. Вначале ваше имя мне ничего не говорило. Я слышал, что вы овдовели, приношу свои соболезнования. Как вы поживаете, если исключить эти печальные обстоятельства? — со своим обычным вежливым видом поинтересовался он.

— У меня все в порядке. А вы, сэр?

— Как видите. — Он плавно повел рукой. — Я процветаю, как все злодеи. И благодарю за ваше участие, теперь я вижу, что Драммонду повезло, он окружен лучшей заботой.

— Благодаря Александре, — ответила миссис Тук, спокойно глядя ему в глаза. — Я просто предложила свою помощь.

— Да, конечно. Вы оказали мне услугу, и я благодарен. Если могу что-нибудь сделать для вас, то надеюсь, вы без ложной скромности скажете мне об этом.

— Мой дорогой сэр, — произнесла она, выше поднимая голову, — я не нуждаюсь в награде.

Граф Уинтертон кивнул и слегка поклонился. Теперь он держался явно холодно.

— Я должен идти, — обратился отец к Драмму. — Мы с доктором поселились далеко, самое близкое доступное жилье находится в часе езды отсюда. Я тоже считаю, что тебе нужен отдых так же безотлагательно, как мне. Я вернусь утром, — добавил он со стальной ноткой в голосе, которая прозвучала как угроза, и сверху вниз посмотрел на миссис Тук, потом на Александру и, наконец, на своего сына.

Глава 12

— Так намного лучше! — с энтузиазмом заявил Драмм после того, как Граймз на следующее утро осторожно помог ему опуститься в кресло. — Почему я не подумал об этом?

— Если я не могу вылечить вас так же хорошо, как доктор Пэйс, то по крайней мере могу обеспечить некоторые удобства, — удовлетворенно сказал доктор Рейнз.

— Я должен был позаботиться об этом, — с досадой произнес доктор Пэйс.

— Нет, это я должен был, — печально промолвил Граймз.

— Не корите себя, доктор, вы сделали предостаточно. А ты, Граймз, привык иметь дело со здоровыми людьми, — сказал им Драмм. — Но какая огромная разница. Такое простое решение и такое облегчение. Боже! Я никогда больше не буду издеваться над стариками. Кто бы мог подумать, что я дойду до этого, — несколько подушек снизу и несколько под ногой преобразят всю мою жизнь? Теперь я могу смотреть в окно, не грозя вывихнуть себе шею, и передо мною раскрылся целый мир. Это так же интересно, как поездка за границу.

Он посмотрел вниз, во двор, и впервые с тех пор, как его принесли в дом, увидел его полностью. Драмм поморщился. Сарай был еще хуже на фоне остальных владений, но даже так местечко казалось очаровательным.

Он осматривал окружающий дом ландшафт. Садик напротив был ухоженным, на лужайке скошена трава, подъездная дорога разровнена граблями, а живые изгороди подстрижены, и на них уже появились первые розовые бутоны. Вид был деревенский, но аккуратный и милый. Утренние лучи солнца сверкали на поверхности воды вдалеке — мальчики как-то говорили о пруде.

Лучше всего было то, что он теперь мог видеть всех уходящих и приходящих. Его люди тренировали лошадей. Александра поливала свой садик. Ветерок шевелил складки розового платья на ней, он видел золотистые нити в не прикрытых шляпкой блестящих каштановых волосах. Драмм улыбнулся и поднял руку, чтобы помахать ей, но затем медленно опустил ее. Девушка не увидит приветствия, потому что из сарая к ней уже подбежал Эрик.

Высокий, широкоплечий, подтянутый, он возвышался над девушкой, а его длинные медные волосы казались золотыми при ярком свете дня. Медь и золото хорошо смотрятся вместе, подумал Драмм с посуровевшим лицом, глядя, как она подняла руку, заслоняясь от солнца, посмотрела на Эрика и улыбнулась — улыбнулась! Даже сверху Драмм видел, какая у нее сияющая улыбка.

— Да, строительство сарая было ошибкой, — прокомментировал его отец, заметив, как с лица Драмма сползла улыбка. — Может быть, тебе удастся разрушить его до своего отъезда.

— Нет. — Драмм был рад, что отец не так понял перемену его настроения. — Они нуждаются в свободном помещении и уже придумали дюжину способов, как им воспользоваться. Может быть, мне удастся его перестроить.

— Сомневаюсь, что хозяйка дома позволит тебе это сделать, — сказал отец, не сводя глаз с сына, который, в свою очередь, пристально разглядывал пару во дворе. — Она производит впечатление непреклонной молодой особы. Мы с доктором проснулись рано и выехали из гостиницы с первыми лучами солнца. Я не мог дождаться, когда же мы оттуда уедем! Могу только надеяться, что не увезу домой какое-нибудь постоянное напоминание об этом месте, — добавил он, отряхивая рукав. — Значит, мы прибыли раньше, чем намеревались, — продолжал старший граф. — Хозяйка дома заставила нас дожидаться в гостиной, пока слуга оденет тебя. Она была вежлива и почтительна и даже подала нам завтрак, но не позволила подняться к тебе, пока Граймз не доложил, что все в порядке.

— Думаю, она бережет мое чувство собственного достоинства. Не так уж много у меня его осталось. Кажется, я стал одновременно стариком и младенцем, — пробормотал Драмм. — Я беспомощен. Это неприятно. Это не твоя вина, Граймз. Я могу терпеть боль, но зависимость унижает. — Он все смотрел на пару внизу. — Я вынужден сидеть здесь, вариться в собственном соку и ждать, пока все остальные придут рассказать мне новости, принесут еду и составят мне компанию. Я не могу ни ходить, ни ездить верхом, ни даже выйти посидеть на солнышке. Уже не говоря об унизительности купания и прочего… — Он хрипло рассмеялся. — И я еще никогда так много не жаловался. Неудивительно, что старики и дети капризничают!