Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Олимпийские хроники - Разборки олимпийского уровня

ModernLib.Net / Леженда Валентин / Разборки олимпийского уровня - Чтение (стр. 1)
Автор: Леженда Валентин
Жанр:
Серия: Олимпийские хроники

 

 


Валентин ЛЕЖЕНДА
РАЗБОРКИ ОЛИМПИЙСКОГО УРОВНЯ

      ПАМЯТИ БОРИСА ШТЕРНА

      Сие литературное произведение ни в коем случае нельзя соотносить с известными древнегреческими мифами, иначе автор обязуется преследовать незадачливых критиков в соответствии с законом о свободе полета мысли и буйстве человеческой фантазии.

ПРЕДИСЛОВИЕ

      Ох уж мне эти греки, дикий народ, и чего только им на месте не сидится?! Вечно им чего-то не хватает, вечно они носом крутят, видите ли, недовольны Олимпом. И чего только этим грекам от меня нужно?
      Потоп, что ли, очередной устроить?
      А, ну ладно, суть-то все равно не в этом.
      Короче, мерзкий народец греки эти.
      Не ожидал я от них такой подлянки.
      Вы, конечно, можете и возразить, мол, некоторые боги на Олимпе тоже не подарочек, но с ними-то я быстро разберусь — парочке ноги повыдергиваю, и баста.
      Это ж надо! Кому рассказать — не поверит: из-за какой-то там бабы войну начать.
      А все это, я вам скажу, от безделья.
      Да зачем далеко за примером ходить! Вот, пожалуйста, давеча спускаюсь с Олимпа, гляжу, пастух на полянке сидит, овечек пасет. Здоровый такой детина, метра два ростом, загорелый, мускулы, как у качка Гефеста, и на сопелке тростниковой играет, жалобно так, фальшиво.
      Ну я, понятное дело, облик бродяги, по обыкновению, принял, подхожу к нему и говорю: “Что же ты, юноша, за стадом-то не смотришь?”
      И что, вы думаете, он мне ответил?
      Да ничего подобного, знай себе дудит на сопелке и в ус не дует.
      Я снова к нему обращаюсь: “Пастух, — говорю, — а пастух, ты что, не видишь, волки пол твоей отары сожрали?”
      Тут юноша поморщился, сопелку свою от губ отнял и отвечает мне так спокойно: “Шел бы ты, дедуган, отсюда подальше, а то еще ненароком промеж глаз схлопочешь”.
      Представляете, и это он говорит МНЕ!!!
      Страшно подумать, до чего эти смертные обнаглели.
      Ну, думаю, будет тебе, засранец, урок.
      Поразмышлял я и превратил этого пастуха в барана. Здоровый вышел баран, волки его боятся, за версту обходят, и что, думаете, что-то изменилось?
      По-прежнему сидит на лугу, на сопелке играет. Да он даже и не заметил, что в барана превратился.
      КОШМАР!!!
      Но мы малость отвлеклись…
      В общем, бабу ту звали Еленой. Красивая была, зараза. И чего я только не делал: и в белого быка превращался, и в золотой дождь, но непреступной девка была, даже мне отказала.
      А с быком вообще чуть накладка не вышла. Едва ноги унес, а то еще на вертел насадили бы, уж больно падкие на халявное мясцо родственники этой Елены оказались — превратил в итоге двоих в шакалов.
      Будет им урок.
      Говорят, будто Елена эта — дочь моя, но вы им не верьте. Я, конечно, баловался немного с Ледой, матерью ее, но никаких детей от нее у меня не было. Это все историки наврали (превратить бы парочку из них в ослов, или наоборот).
      Я ведь не дурак, я за безопасный секс, и так уже героев наплодил на свою голову по всей Греции. Только и знают, что жрать, спать да за нимфами и дриадами голяком по лесам гоняться.
      Все в папочку, родная кровь.
      Короче, морочила эта Елена голову своему папаше Тиндарею, все замуж идти не хотела, даже Тесей ее похищал, за что неоднократно получал по морде от братьев красавицы Полидевка и Кастора.
      Те еще были эти братья бугаи, точная иллюстрация к пословице “Сила есть — ума не надо”. Чуть что — за дубину хватались, мол, никто не смеет посягать на честь их сестры. Превратить бы обоих в дикобразов.
      Женился в конце концов на Елене некий Менелай, сын Атрея.
      Не то чтобы он красавцем писаным был, нет — нос как у верблюда, одно ухо в драке откушено, борода до пояса, — не это главное, не внешность его сыграла главную роль в выборе Елены, а то, что часто можно было видеть этого Менелая, бухающего с Полидевком и Кастором.
      Как напьются, давай деревья с корнем выворачивать или сатирам морды лукавые бить.
      Конечно, тут еще присутствовал и чисто холодный расчет, поскольку Менелай сразу смекнул, что старый царь Спарты Тиндарей скоро отойдет в царство моего братца Аида и таким образом Менелай сам станет царем, что в конце концов и произошло.
      А тут еще Прометей этот со своими предсказаниями влез. Вечно у него шило в известном месте крутит, вечно ему на скале своей не сидится. Предсказал вдруг, будто от некой девки по имени Фетида (что за имя дурацкое?) родится у меня сыночек (герой, короче, очередной), который подрастет и свергнет меня, своего папашу, с Олимпа.
      Понятное дело, я разозлился.
      Прометею пригрозил, мол, за базар, приятель, ответишь.
      А он мне: “Отдай Фетиду в жены сыну своему, этому, Пелею”.
      Я вспоминал, вспоминал, что за Пелей, так и не вспомнил. Много их у меня.
      В общем, сказано — сделано.
      Решили мы всем Олимпом сыграть свадьбу в пещере кентавра Хирона.
      Вот с этой сатировой свадьбы вся эта история и началась…
Зевс Громовержец (Олимпийский)

Часть первая
ТРОЯНСКАЯ ВОЗНЯ

      Говорят, что Шлиман нашел Трою? Не верьте им…

Глава 1
О ТОМ, С ЧЕГО ЖЕ ВСЕ ЭТО НАЧАЛОСЬ

      Пьянка была колоссальная.
      Где-то к середине праздника сильно захмелевший жених стал путать Афродиту с невестой, делая той более чем двусмысленные намеки.
      Афродита, кстати, была в принципе не против, но в дело вовремя вмешался Арес, в темном углу заехав пару раз жениху в глаз, что, надо сказать, молодожена тут же отрезвило.
      Вовсю веселились боги, но допустили они одну непростительную оплошность вследствие своей природной безалаберности, а именно: забыли пригласить на свадебный пир богиню раздора Эриду.
      Склочная была, конечно, баба, злопамятная, но при этом сатирски красивая.
      Представьте себе жгучую брюнетку с голубыми глазами, смуглой кожей, осиной талией и грудью больше, чем у Афродиты. Ведь это же закон природы, что красивые женщины (реально знающие себе цену), как правило, жуткие стервы. Вот и Эрида была как раз из таких.
      Решила богиня раздора устроить пирующим какую-нибудь гадость, а на гадости, как известно, она была великая мастерица.
      Явилась Эрида к пещере Хирона в самый разгар праздника.
      Жуткий гвалт стоял над лесом.
      Гефест, увлекающийся армреслингом, боролся с Аресом. Пьяный Гименей дурашливо что-то пел о подробностях первой брачной ночи, во всеуслышание заявляя, что именно он и никто другой будет держать факел над ложем новобрачных, консультируя и поправляя в нужный момент молодоженов. Естественно, это привело к страшной драке с Эротом, поскольку молодой бог любви посчитал пьяные заявления Гименея посягательством на свои права.
      Тут же присутствовал и титан Прометей, доставленный в пещеру Хирона вместе с куском скалы. Скала была установлена рядом с обеденным столом, и многочисленные прислужницы-дриады кормили из рук скованного титана, который, захмелев, требовал, чтобы ему подали мясное рагу из тушеной орлятины.
      Присутствовал на празднике и Зевс, великий Громовержец, за которым словно тень неустанно следовала ревнивая Гера, от внимания которой не ускользнул маслянистый блеск в глазах мужа, когда тот смотрел на молоденьких дриад.
      И вот в самый что ни на есть разгар праздника, когда бухие Дионис с Гермесом пытались зажарить ревущего басом Посейдона (ребятам захотелось отведать жареной скумбрии), в пещеру Хирона явилась, предварительно сделавшись невидимой, Эрида.
      Ее план был прост до идиотизма.
      Она украла золотое яблоко из садов Гесперид и искусно написала на нем: “Самой прекрасной”. Подкравшись к пиршественному столу, Эрида осторожно подбросила его в тарелку с клубникой. На золотое яблоко долго никто не обращал внимания, что страшно разозлило богиню раздора.
      Наконец Гименей, сильно потрепанный после драки с Эротом, таки заметил блестящее яблоко, схватил и попытался его надкусить.
      — О боги, какой идиот, — прошептала Эрида, закрывая лицо руками.
      Сломав два передних зуба, Гименей громко вы-матерился, чем привлек к себе всеобщее внимание.
      Эрида напряглась, ожидая, что же будет дальше.
      — Дай сюда! — закричала Гера, выхватывая у бога— покровителя брака золотое яблоко. — Самой прекрасной, — громко прочла она надпись на боку чудесного плода.
      — О! — закричал Зевс. — Так это, наверное, мне.
      — Пьяный болван, — тихо прошептала Гера, но Зевс ее услышал.
      — Что?!! — взревел он. — А ну повтори, курица общипанная!
      Боги закатились смехом.
      Но тут яблоком заинтересовались Афродита с воительницей Афиной.
      Разгорелся страшный скандал.
      — Это я самая прекрасная! — кричала Афродита. — Какой идиот станет это оспаривать?
      — Я не стану, — сказал вылезший из-под пиршественного стола жених Пелей, заглядывая богине под накидку.
      — Нет, это я самая прекрасная, — сказала Афина, снимая с пояса меч. — Пусть кто-нибудь скажет, что это не так, и я лично отрежу его лживый язык.
      — Ого, — хохотнул бог войны Арес, сжимая в руке огромный кубок с вином. — Намечается большая заварушка, люблю заварушки.
      — Это яблоко принадлежит мне, и только мне! — завизжала Гера, отталкивая наседающих соперниц. — Зевс, скажи им.
      Громовержец недоуменно почесал выглядывавшую из-под золотого лаврового венка плешивую макушку.
      — Проклятые бабы, — недовольно пробурчал он. — Вечно вы портите праздники.
      — Я помогу рассудить вас, — вдруг заявил Гермес, перестав тыкать вилкой в рыбий хвост Посейдона. — Дайте сюда яблоко.
      Богини подчинились.
      — Завтра, — продолжал хитроумный вестник богов, — жду вас всех троих в окрестностях Трои, на склоне высокой Иды.
      После чего праздник продолжился с новой силой.
      Ехидно хихикая и довольно потирая изящные ручки, Эрида, по-прежнему невидимая, осторожно покинула пещеру Хирона.
      Парис, прекрасный сын царя Трои Приама (заметим, что юноша пока не знал, чей он сын), в тот яркий солнечный день мирно пас себе стада на живописном склоне горы Иды.
      Ничто не предвещало в тот миг грядущих неприятностей, поэтому, когда с неба на поляну вдруг опустился вестник богов Гермес в своих огненных сандалиях, Парис решил от греха подальше сбежать.
      Юноша прекрасно знал, какие неприятности грозят тем, кто имеет какие-либо дела с богами, а Гермес, так тот вообще славился подмоченной репутацией еще во младенчестве (во где фантастика!!! — Авт.), под шумок слямзив коров у самого Аполлона.
      — Стой, куда? — закричал Гермес, подкручивая регуляторы подачи топлива на своих реактивных сандалиях. — А ну вернись, трусливое отродье!
      Но куда там, Парис драпанул так, что только пятки да его голый зад мелькали среди деревьев.
      — Вот же зараза! — выругался Гермес, плюхаясь в траву.
      С правой сандалией было что-то не так, она сильно нагрелась и странно дымила. Сие удивительное устройство сделал Гермесу Гефест, известный выдумщик и изобретатель, терроризировавший своими изделиями весь Олимп.
      Сколько раз великий Громовержец грозился разнести его кузницу к сатировой матери, но хитрый Гефест установил на Олимпе собранный им же телевизориус, с помощью которого эгидодержавный Зевс смог наблюдать за любой точкой на земле, так что ему больше не приходилось, как раньше, высовываться с Олимпа, рискуя при этом каждый раз брякнуться на землю.
      — Ну, подожди у меня, трусливый хряк! — Гермес погрозил кулаком вслед улепетывающему Парису, снимая неисправную сандалию.
      Все регуляторы были вроде установлены в правильное положение, топлива еще хватало на пару часов лета.
      Тогда в чем же дело?
      Зло сплюнув в траву и сняв тяжелые сандалии, Гермес заковылял в том направлении, где только что скрылся трусливый юноша.
      Через десять минут ехидно улыбающийся Гермес обнаружил Париса — тот валялся с вывихнутой ногой в глубокой, прикрытой густо растущим папоротником канаве.
      — Ну что, отбегался? — спросил вестник богов и, сняв с золотого пояса маленькую плоскую коробочку, раскрыл ее и потыкал пальцами в круглые разноцветные пуговки.
      Парис в священном ужасе рассматривал попискивающее устройство в руке Гермеса.
      — Изобретение Гефеста, — пояснил вестник богов перепуганному юноше. — Позволяет олимпийцам беседовать на расстоянии. Да, алло, это Гермес, все готово, жду вас на опушке леса.
      Устройство в ответ что-то склочно прошипело, и Гермес повесил его обратно на пояс.
      — Что вам от меня нужно?! — закричал Парис, барахтаясь в канаве.
      — Сущий пустяк, — улыбнувшись, ответил Гермес. — Ты, как внешне м… м… довольно привлекательный юноша, известный своей красотой на всю Аттику, должен будешь рассудить трех богинь и решить, которая из них самая прекрасная.
      — Каких богинь? — ужаснулся Парис. — Я не знаю никаких богинь. Я простой пастух, оставьте меня в покое.
      — Сатиров истерик, — зло констатировал Гермес. — Смотри, пожалуюсь на тебя Зевсу, он из тебя шашлык жареный сделает.
      Угроза возымела действие, юноша в канаве притих.
      — Ага, попустило, — усмехнулся вестник богов. — Так-то лучше, а по поводу того, что ты простой пастух, вот что я тебе скажу… — Гермес осторожно спустился к канаве. — Никакой ты не пастух, а сын царя Трои Приама.
      — ЧТО?!! — вокликнул юноша.
      — Что слышал, — пожал плечами Гермес. — Из-за тебя, скотины, погибнет Троя. Но это все так, лирика. Ну и где же эти старые девки?
      — Как ты сказал?! — гневно донеслось из-за спины Гермеса.
      Гермес резко обернулся:
      — А… м… м… это я не о вас, а об этих… мойрах.
      — Ох смотри мне, — погрозила пальцем Гера. — Твой длинный язык когда-нибудь сослужит тебе дурную службу.
      При виде трех прекрасных богинь в сияющих одеждах Парис на время утратил дар речи.
      Особенно воображение юноши поразила богиня любви Афродита.
      Афродита была облачена в нечто дымчатое и переливающееся, словно белые облака или, скорее, словно клубы тумана. Этот туман то и дело протаивал, являя взору наиболее пикантные части прекрасного тела богини.
      Золотые туфельки на высокой платформе только подчеркивали изящество и стройность ее прелестных ножек.
      — О… — произнес Парис, когда туманное одеяние богини любви протаяло, демонстрируя высокую упругую грудь.
      Афина явилась к Парису в сияющих золотых доспехах, с длинным зловещим копьем и в серебряном шлеме. Она тоже была по-своему прекрасна. Некоей брутальной животной силой веяло от всей ее крепкой, плотной фигуры. Эта сила притягивала к себе, звала раствориться в грубых ласках неистовой воительницы.
      — Ух, — выдохнул Парис, разглядывая сильные загорелые икры богини.
      Во рту у парня пересохло, пульс участился, тело била мелкая дрожь.
      Громко чертыхаясь, Гермес чинил невдалеке свои сандалии.
      Третьей, ближе всех к Парису, стояла Гера. Не то чтобы она была такой уж писаной красавицей. Она сильно проигрывала от соседства с двумя другими богинями, выглядела намного старше их, но все же какая-то изюминка была и в этой женщине. Парис смотрел на нее и все никак не мог понять, чем же его привлекает эта уже довольно немолодая богиня.
      “Наверное, тем, — шепнул внутренний голос, — что она спит с самим Зевсом”.
      — Э… — неуверенно произнес юноша, не зная, кого выбрать.
      — Давай быстрее, дефективный, — пригрозила Парису Гера. — Ты отнимаешь у нас драгоценное время.
      — Держи! — крикнул Гермес, кидая юноше золотое яблоко.
      Парис ловко поймал золотой плод и, прочитав на нем надпись, серьезно задумался.
      “За” и “против” было много.
      Слишком много.
      Они идеально уравновешивали друг друга.
      Что ж, начнем с Афродиты. Если Парис выберет ее, то непременно навлечет на себя гнев двух других богинь и, если его тут же не прикончит Афина, то Гера уж точно его достанет если не сама, так с помощью мужа.
      М-да, проблемка.
      А что, если Парис выберет Афину?
      Что в лоб, что по лбу, с одной лишь разницей: богиня Афродита сделает так, что девушки любить Париса никогда не будут. Да и сам он наверняка лишится возможности сладостно пострадать от чьих-нибудь любовных чар. Сам не полюбит, и его никто любить не захочет.
      Плохо.
      Не годится.
      Ну а если выбрать Геру?
      Заманчиво, конечно, ведь она жена самого Громовержца, но вряд ли Гера сможет уберечь Париса от гнева двух других обиженных богинь.
      Вот и все.
      Получается замкнутый круг. Змея проглатывает свой хвост.
      — Ну, мы ждем! — раздраженно напомнила Гера. “Эх, была не была”, — подумал юноша и так ответил богиням:
      — О прекраснейшие из бессмертных женщин, ослеплен я вашей тройной красотой и не в силах сейчас ответить, кто из вас прекрасней. Приходите завтра утром, за ночь я решу, кому из вас отдать золотое яблоко.
      Поняв тонкий намек юноши, богини дружно ухмыльнулись.
      Особенно хитрая ухмылка была на лице Афродиты.
      — Хорошо, — кивнула Гера. — Так и поступим. И они исчезли.
      — Давай руку. — Гермес помог Парису выбраться из канавы.
      Юноша, ломая папоротники и слегка прихрамывая, осторожно вылез на ровное место.
      — Да, парень, — покачал головой вестник богов, — вижу, ты крупно попал. Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Впрочем, кто знает?
      Сказав это, Гермес перекинул через плечо тяжелые сандалии и, беззаботно посвистывая, направился в глубь леса.
      И вот решающая ночь настала.
      Судьба всей Греции была сейчас в руках юного Париса, но мало кто об этом знал (имеются в виду смертные).
      Первой дремавшего у костра на лугу Париса посетила Афина.
      Чувствительно ткнув тупым концом копья юношу в бок, она разбудила его и сразу перешла к делу.
      — Настоятельно советую тебе, смертный, отдать золотое яблоко мне, — дерзко заявила богиня.
      Парис, жуя соломинку, нагло посмотрел на загорелые бедра длинноногой, словно серна, богини.
      — А что мне, интересно, за это будет? — развязно поинтересовался он. Афина усмехнулась:
      — Я дарую тебе военную славу и великие победы. Ты станешь самым могучим воином за все времена существования Греции. Ты будешь сильнее и доблестнее самого Геракла. Непобедимый и неуязвимый в бою, во славе и всеобщем почете закончишь ты свою героическую жизнь, о которой будут слагаться легенды.
      Парис задумался.
      Жизнь, только что описанная Афиной, была очень заманчива: боевая слава, победы, взятые города, скованные цепями, стоящие на коленях враги.
      Неплохо.
      Очень неплохо.
      Но все же не то.
      Не этого желал в своей жизни не склонный к суете юноша. Вся эта толкотня, кровь, предсмертные хрипы, звон сталкивающегося оружия, к чему ему это?
      За каким таким сатиром он должен будет поджигать города, гнаться с безумным лицом за каким-то там эфиопом, управлять боевой колесницей, протирать окровавленное лезвие своего меча?
      М-да.
      Вот если бы Афина предложила ему с ней переспать, тогда другое дело — он без колебаний отдал бы золотое яблоко ей. Но, к сожалению, это было исключено: Парис знал, что воительница Афина — вечная девственница и что, предложи он ей сейчас поразвлечься, она тут же, особо не раздумывая, оторвет ему голову и, пожалуй, будет права.
      — Хорошо, я подумаю над твоим предложением, — сказал Парис, с упоением почесывая пятку, — и утром объявлю о своем решении.
      Афина ничего не сказала юноше, но, прежде чем растаять в воздухе, посмотрела на него таким взглядом, что бедный Парис даже на секунду засомневался: а не послать ли всех этих Сатаровых баб к праматери Гее, а самому попросить политического убежища в царстве Аида? Скажем, за чисто символическую плату — чинить время от времени протекающую лодку Харона.
      Не успел Парис снова поудобнее устроиться у огня, дабы вздремнуть, как к нему явилась Гера, выйдя прямо из пылающего костра.
      Ее появление было эффектным, но Парис лишь протяжно зевнул, безразлично уставившись на супругу Зевса.
      — Дремлешь? — зло спросила Гера.
      — Дремлю, — спокойно ответил юноша.
      — Небось думаешь, как бы удрать от нас?
      — Думаю, — подтвердил Парис.
      — Ну давай думай, — хмыкнула Гера. — Но хочу тебя предупредить, что если ты отдашь золотое яблоко мне, то я дарую тебе власть над всей Азией (так в мифах у Куна. — Авт.).
      “Вот тебе и на, — подумал Парис, — получается, что Гера с Афиной предлагают мне одно и то же. Только Афина, в отличие от супруги Зевса, хочет, чтобы я завоевал эти земли огнем и мечом, потешив больное самолюбие Ареса”.
      Юноша представил, как могучие слуги несут его в роскошном паланкине в блистающий золотом дворец, где уже накрыт красующийся всевозможными яствами громадный пиршественный стол, где бьют прохладные фонтаны, а по залам дворца гуляют прекрасные птицы (павлины? А сатир их знает, были они в Древней Греции или нет. — Авт.).
      От разыгравшейся гастрономической фантазии у Париса засосало под ложечкой.
      Предложение Геры было соблазнительнее предложения Афины, но все-таки что-то мешало юноше, словно заноза в известном мягком месте.
      Но вот что?
      — Ладно, я подумаю над твоим предложением, — произнес юноша стандартную фразу. — Дождись утра, и ты узнаешь о моем решении.
      — Ох, смотри мне, — бросила напоследок Гера. — Знаю я таких, как ты, — морда с рождения лукавая. Но меня не обманешь, я обид никому не прощаю.
      И Гера вошла обратно в огонь, растворившись в его желто-красном пламени.
      Вот так, теперь пошли и угрозы, чего-то подобного в принципе Парис и ожидал. Как говорится: “С богами жить — по-олимпийски выть”.
      Все было у даров Геры с Афиной: и размах, и масштабность, но не было в них одной маленькой детали, созвучной сердцу Париса. Он и сам не знал, что это за деталь, пока не увидел Афродиту в дымчатом наряде, скачущую на белом единороге.
      Сойдя с мифического коня (да знаю, что не могло его быть в Древней Греции, но ведь красиво-то как? — Авт.), Афродита легко подбежала к костру.
      Запахом дивных цветов повеяло от богини любви Афродиты.
      Голова у Париса немного закружилась.
      — Ты уже решил, кому отдашь яблоко? — весело спросила Афродита, пританцовывая рядом с огнем.
      Юноша отрицательно покачал головой.
      — Если ты отдашь яблоко мне, — продолжала вечно молодая богиня любви, — то получишь в жены самую прекрасную из смертных женщин — Елену.
      — Э… — начал было юноша, но тут дымчатая одежда Афродиты спала к ее ногам, и Парис с открытым ртом уставился на обнаженную фигуру богини.
      — Что же ты застыл, словно пораженный молнией Зевса? — лукаво спросила Афродита. — Глупенький, иди же ко мне, я ведь не кусаюсь…
      Так была решена судьба великой Трои.
      Парис проснулся рано утром, когда даже солнце еще не встало, точнее, огненная колесница бога Гелиоса еще стояла в небесном гараже.
      Голова у юноши раскалывалась, словно от выпитого накануне бочонка крепкого вина. Но он-то прекрасно помнил, что никакого вина вчера не пил. Видимо, интимная близость с бессмертной женщиной давала наутро такой же эффект, как и глубокое опьянение.
      Да, дела.
      На что же это он вчера согласился?
      Ну конечно же Елена, прекрасная Елена… И вдруг она — жена Париса?
      Неплохо.
      Весьма неплохо, даже, можно сказать, великолепно.
      Афродита оказалась щедрой богиней, ибо Парис отдал бы ей золотое яблоко только за одну проведенную с ней ночь, безо всяких там прекрасных Елен…
      С высокого Олимпа за проснувшимся юношей наблюдал хмурый Зевс, регулируя с помощью дистанционного пульта плывущее на экране телевизориуса изображение.
      — Ох уж мне эти бабы, — недовольно пробурчал Громовержец, вглядываясь в картинку. — На все готовы, потаскухи, ради достижения поставленной цеди, тьфу ты, срам-то какой…
      И, с чувством сплюнув на землю, Зевс выключил удивительное изобретение Гефеста.
      А в Греции вдруг ни с того ни с сего пошел проливной дождь…

Глава 2
ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЕВ

      Сказать, что Алкидий и Фемистоклюс были обыкновенными раздолбаями, это значит ничего не сказать. Они с легкостью впутывались во всевозможные авантюры и с такой же поразительной легкостью из них выпутывались.
      Этим закадычным друзьям никогда не сиделось на месте, и каждая их очередная дерзкая выдумка была намного безумнее предыдущей.
      Естественно, эта парочка никак не могла ускользнуть от взора всемогущих богов, вызывая у обитателей Олимпа праведное возмущение, и если бы не тотальная занятость последних на каждодневных пирах, то жуликоватым грекам было бы явно не до шуток. А так, то священных быков из храма Аполлона украдут, то жертвенное оружие в святилище Ареса свистнут. Тем они и жили, толкая “одолженные” у всемогущих вещи скупщикам краденого.
      Алкидий, высокий смуглый юноша с длинными черными вьющимися волосами, отличался необычайной ловкостью и находчивостью. Родители его были рыбаками, но молодой грек, презрев физический труд, отказался от этой профессии, предпочитая странствовать по Аттике.
      Фемистоклюс выглядел значительно старше своего приятеля. Маленький, чуть полноватый, с куцей рыжей бороденкой, по своему хитроумию он мог бы потягаться с самим великим царем Итаки Одиссеем, поэтому в их товарищеском дуэте Фемистоклюс играл роль генератора всех идей и разработчика всевозможных, коварных и не очень, планов.
      Накануне драматических событий, а именно Троянской войны, Алкидий с Фемистоклюсом задумали неслыханный по своей кощунственности поступок: пробраться на Олимп и кое-что оттуда украсть.
      Воистину подобная идея не могла прийти в голову ни одному нормальному греку, а если бы и пришла, то несчастный, лишь представив себе мысленно такое злодеяние, от ужаса поседел бы до кончиков волос.
      Но Алкидий с Фемистоклюсом были не робкого десятка. Некоторые даже утверждали, что у обоих молодчиков в жилах текла божественная кровь.
      Так, Фемистоклюса родители нашли брошенным в лесу, и злые языки поговаривали, будто он был рожден от мимолетной связи лесной дриады Эй и известного пьяницы пастуха Эвкледа.
      В случае с Алкидием история и вовсе была темная. Отец-то у него действительно был родной, а вот насчет матери существовали глубокие сомнения. Утверждали, что подгулял однажды старик, уйдя в долгий рыбацкий рейд в море, с некой нереидой по имени Флексо, и родился, мол, у этой Флексы мальчик, который и был подброшен в большой раковине рыбаку прямо на крылечко дома с запиской: “На будущее, старый козел, предохраняйся”.
      Алкидий, между прочим, частенько поражал своих сверстников удивительной способностью плавать под водой.
      Например, он мог не всплывать на поверхность без какого-либо ощутимого для себя вреда около часа, а равных ему по скорости и мастерству дальних заплывов в Аттике вообще не было.
      Итак, наши герои решили пробраться на сам Олимп.
      Задача, скажем так, была не из легких, или, что греха таить, задача была невыполнимой даже для полусмертных.
      Сам Олимп представлял собой некий летающий остров, постоянно находившийся выше уровня облаков. Построил этот остров вроде как Гефест, хотя во всевозможных преданиях по этому поводу существовали значительные разногласия.
      Естественно, что Олимп в данной ситуации для смертных был абсолютно непреступен, но Фемистоклюс имел по этому поводу свое мнение.
      — Главное, — говорил он, залпом опорожняя чашу с вином, — это рациональный подход к делу плюс холодный расчет. Ноль эмоций — половина успеха любого, даже самого безнадежного дела.
      Друзья, как у них было заведено, перед очередным крупным делом расположились в любимом питейном заведении под названием “За пазухой у Зевса”. Поговаривали, что сам Громовержец в обличье смертного частенько захаживал сюда потискать местных красавиц да выпить крепкого троянского вина.
      — Фемистоклюс, дружище, — по своему обыкновению пребывая в пессимистическом расположении духа, сказал Алкидий. — На этот раз нас наверняка поймают.
      — КТО? — громко спросил Фемистоклюс, лукаво усмехаясь.
      — Да тот же Арес, — не унимался Алкидий. — Он нам те боевые топоры до конца нашей жизни не простит.
      — А, ерунда! — Фемистоклюс беззаботно махнул рукой. — Ареса я беру на себя. Что нам Арес, тупая военщина. Если кого нам и следует опасаться, так это Гермеса. Хитрый уж больно, всегда двойную игру ведет — и нашим, так сказать, и вашим.
      — Ай, да что с него взять, — согласился Алкидий. — Вестник богов, стукач, одним словом.
      — Ну так а я о чем? — хмыкнул Фемистоклюс. — Значит, план наш таков…
      Рыжебородый грек воровато огляделся, но подозрительных личностей, кроме валявшегося в луже вина старика, в пивном заведении не было.
      Фемистоклюс помедлил и благоразумно перешел на полушепот:
      — Есть один вариант, как нам попасть на Олимп.
      — Врешь, — не поверил Алкидий, наполняя другу кружку вином из стоявшего на столе лекифа.
      — Нет, не вру, — огрызнулся Фемистоклюс. — Я все проверил, все просчитал.
      — Все?
      — Ну, почти все. Ты ведь знаешь, что каждое утро бог Гелиос на своей огненной колеснице выезжает на небосвод.
      — Ну, вроде того, — кивнул Алкидий.
      — Так вот, значит, выезжает он и к вечеру по дуге к морю спускается, ну а у моря его ждет лодка, которая доставляет Гелиоса во дворец, где он дрыхнет до самого утра, пока в небе властвует богиня Селена.
      — Все верно, — согласился Алкидий. — Ты давай это, ближе к сути.
      — Будет тебе сейчас суть, — снова огрызнулся Фемистоклюс, опасливо оглядываясь на храпящего старика. — Мы вместе с тобой доберемся вечером до той части Понта, где Гелиоса ждет лодка, это, кстати, недалеко от берега. Там Гефест построил что-то вроде плавучей платформы — мне рыбаки рассказывали. Именно там, у этой платформы заканчивается небесная колея, по которой едет огненная колесница Гелиоса.
      — И что? — спросил Алкидий, недоуменно моргая. — Эко ты, братец, закрутил.
      — Да все очень просто, — сказал Фемистоклюс, делая хороший глоток вина. — Мы подождем, пока Гелиос сойдет со своей колесницы и сядет в лодку, а затем осторожно проберемся на платформу и, заняв колесницу, попадем на Олимп.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17