- Есть эффект! - радостно воскликнул Кторий. Астрометристы немедленно повернули микрометрические ключи.
      Глядя в окуляры микрометров, они продиктовали Кторию снятые координаты.
      Зарий не чувствовал никакого волнения, - душа его звенела, отвечая гармониям звездного неба.
      Астрометристы взялись за вычисления.
      Зарий еще раз посмотрел в Астрономический календарь: параллакс Сириуса он знал на память, но сейчас мысленно повторил все расчеты.
      Несколько минут прошли в напряженном ожидании.
      И вот - результат!
      Хроноэффект обнаружен как раз в том месте, где сейчас находится истинный Сириус.
      Черная пропасть, зияющая девятью световыми годами, была одолена в мгновение ока.
      Сириус был рядом, - все явственно ощутили небывалую близость звезды, ее лучезарное добрососедство.
      Космос казался понятным и добрым, - лед отчужденья растаял в эту ночь на всех его бескрайних просторах.
      Орион широкими шагами шел к Аламаку,- и в переливе его изумительных звезд угадывалась благожелательная улыбка.
      Зарий вспомнил свою находку в северной Архии. Давняя ночь у пирамид встала в его памяти. Промелькнула вся жизнь - с ее лишениями и радостями. Скоро ему исполнится семьдесят. Голубые глаза по-прежнему светились молодостью. Душа полнилась новыми устремлениями,- Время вливало в своего первооткрывателя неизбывную творческую энергию.
      В эту ночь проверили еще несколько звезд, - эффект всегда совпадал с расчисленными координатами. Начинало светать, - Орион уже по грудь ушел за окоем. Он теперь не оказался недосягаемым! - Зарий знал, что Аламак сможет ответить ему.
      Бессонная ночь не оставила никакой усталости. Астрометристы давали разъяснения заждавшимся журналистам,- но Зарий вежливо отклонил предложенное ему интервью. Он отправился в мастерскую Синкрезия.
      Художника взволновал рассказ друга.
      - Почему ты не пригласил меня участвовать в наблюдениях? - обиженно спросил Синкрезий.
      - Я боялся, что неудача может поколебать твою художническую интуицию. Конечно, опасения были напрасны. Ведь ты чувствуешь Космос лучше, чем мой хроноскоп! И ты помог бы пережить мне возможную неудачу, рядом с тобой она показалась бы случайной и преходящей.
      Один из современников вспоминает Зария тех лет: "Высокого роста, хорошо сложенный, худощавый, всегда чисто одетый, подтянутый, гололобый, очень коротко подстриженный, с гордо поднятой головой, он походил на военного высокого ранга в отставке, хотя в армии никогда не служил. Ходил он быстро, при встрече со знакомыми любезно раскланивался, пожимая руку, если не спешил. Вежлив был всегда. Работая у телескопа и в лаборатории, завораживал всех мягкими и ловкими движениями".
      Друзья вызвали из поездки Гилеция, - он с партией археологов-подводников работал на экваторе Аламака.
      Весть о достижении Зария быстро облетела всю планету, - поэтому Гилецию ничего не нужно было объяснять.
      Он с порога бросился обнимать друга:
      - Поздравляю! Мне теперь неловко вспоминать о своих сомнениях.
      - Ну что ты! - остановил его Зарий. - Я чувствую себя твоим должником, - еще с той поры, когда ты возражал на мои рассуждения в северной Архии. Ты знаешь? Я всю жизнь спорил с тобой,--то молча, то вслух. Без этого напряженного диалога я не пришел бы к сегодняшнему дню.
      - Я был для тебя всего лишь точкой отталкивания! - засмеялся Гилеций.
      - Для меня это было жизненно необходимым. Не соглашаясь со мной, ты всегда блестяще обосновывал свою позицию, - остальные оппоненты не утруждали себя анализом. Благодаря твоим возражениям я научился фокусировать свои мысли.
      Во время этого дружеского объяснения Синкрезий готовил к показу новую картину. Он выключил свет и зажег свечи. Слюдяное полотно, казавшееся пустым, внезапно ожило. И вот великая власть мастерства перенесла друзей в северную Архию! Синкрезий как никто другой чувствовал красоту Севера. Вот и сейчас он прекрасно передал поэзию древних скал, глядящих в бирюзовое зеркало озера.
      - Это полуостров Каприз! - воскликнул Зарий. Поблизости от изображенного места он нашел каменные часы.
      - А загадка Тишьи так и не разгадана... - задумчиво сказал Гилеций, переносясь мыслью в годы юности.
      В ответ на эти слова Сиикрезий немного повернул плоскость картины. Друзья ахнули! - над причудливыми скалами Каприза вдруг вспыхнуло звездное небо. К Зарию вернулись ощущения предыдущей ночи,- звезды были рядом, они плавали в комнате. Зарий понял, что с помощью искусства Синкрезий тоже научился преодолевать изоляцию!-он приблизил Космос к Аламаку, превратив свои полотна в чистые слюдяные линзы.
      Синкрезий включил маленький лазер, - это было новшеством в его технике. И вот над Капризом вспыхнула новая звезда. Она была аметистового цвета, ее окружало матовое гало. Звезда плыла по странной колеблющейся траектории.
      - Тишья! - прошептал Гилеций.
      Художник оживил предание глубокой древности. И как убедительно он это сделал!
      Наблюдая за движением Тишьи, Зарий обнаружил в нем нечто странно знакомое. Он вспомнил ленту самописца с танцующими кривыми, - записывалась информация, передаваемая Орионом. Тут было явное сходство, подобие! Конечно, не буквальное, - скорее стилистическое: в движении звезды и в записи на ленте чувствовалась общая ритмика, структура. Быть может, за двумя явлениями стоит одна информация? И Тишья была вовсе не звездой, а своего рода голограммой?[ Трехмерный оптический образ, получаемый с помощью лазерного излучения. ] - это Орион передавал в оптическом диапазоне свои прекрасные позывные!
      Зарий удивился, почему эта мысль не пришла к нему раньше: ведь в его архиве были копии с древних карт, изображающих траекторию Тишьи. Согласно преданию, путь по траектории звезда проделала многократно, - это тоже ассоциируется с повторением позывных. Лишь благодаря картине Синкрезия разные явления встали в одну причинно-следственную цепь.
      Друзья с волнением обсудили соображения Зария. Ион понял, что перед ним встают новые проблемы.
      Выходит, что информация из Ориона передавалась сразу по трем диапазонам - оптическому, радиоволновому, хроноскопическому. Делалось ли это дублирование ради надежности? А может, здесь вовсе не было синхронности, - и сообщения по трем каналам ушли к Аламаку в разное время? Последнее предположение показалось Зарию интересным, - можно даже было рассчитать хронологическую последовательность передач. Оптический сеанс был проведен еще в доисторическое время, - больше он не повторялся. Радиоволновым сообщениям 1300 лет,неизвестно, ведется ли передача в этом диапазоне и сейчас: чтобы выяснить это, надо подождать еще 1300 лет.
      А хроноскопические импульсы отправляются в пространство нашими современниками, - вчерашняя ночь доказала возможность такой мгновенной связи.
      Предположим, что три информационных канала последовательно сменяют друг друга. Тогда в самой этой очередности может содержаться глубокий смысл! Быть может, три формы связи соответствуют различному возрасту космических цивилизаций? Зарию показалось, что он начинает проникать в логику старших братьев по разуму.
      Оптический сеанс обращен к непосредственным чувствам человека, взрослого он заставит задуматься, а ребенку покажется чудом. Наверно, этот сеанс пришелся на раннее детство ноосферы, - чуть позднее прозорливые люди могли бы догадаться, что видят на небе закодированное сообщение. Еще через некоторое время его удалось бы отчасти расшифровать.
      Радиоволновая сигнализация явно предназначена для планет с высокоразвитой техникой. Вероятно, лишь случайные факторы - и прежде всего скепсис относительно проблемы внеземных цивилизаций - помешал принять эти сигналы раньше. Быть может, они уже давно текут сквозь металлическую ячею аламакских радиотелескопов.
      А хроноскопическая передача? Скорее всего, она обращена к цивилизациям высшего типа, уже понявшим природу Времени. Не занялась ли заря этой цивилизации и над Аламаком?- Зарий ощутил внутреннее смущение, когда сознание поставило перед ним этот неизбежный вопрос. Ученому было радостно ощущать свою сопричастность к новому сдвигу в истории Аламака.
      А вдруг планета еще не готова к такому повороту? Зарий с болью думал об этом. На Аламаке не было социального единства, - вражда и рознь постоянно вспыхивали в разных местах планеты. Этическое сознание человечества тоже нуждалось в гармонизации, - слишком слабым было стремление к сопониманию и сотрудничеству, корыстолюбие часто брало верх над духовностью. Из-за раздробленности Аламака его экология находилась в кризисном состоянии,- загрязнялись океаны, истощалась земля. Планета задыхалась в тисках энтропии! Быть может, открытие Зария разведет эти роковые тиски? Многие на Аламаке ощутили такую надежду.
      Зарию словно воздавали теперь за долгие годы непонимания. Ему предложили занять пост председателя Всеаламакского конгресса наук,- но он не соблазнился этими лаврами. Ученого мучил вопрос: как ответить Ориону? Он удалился на полгода в Северную Архию. В тихой деревушке, расположенной среди скал и озер, Зарий предавался своим размышлениям. Перед ним вставали фундаментальные проблемы мироздания: соотношение Времени и гравитации, живой и неживой материи, творческих и разрушительных сил. И все чаще Зарий обращался к новому великому вопросу: какова роль разума в Космосе?
      Деревушка находилась совсем рядом с последней находкой Гилеция, нужно было только пересечь неширокое озеро, усеянное живописными островами. Зарий часто раздумывал над архаической звездной картой, где не было Ориона. Быть может, это искусственное созвездье? - спрашивал про себя Зарий. Он понимал всю дерзость и масштабность этого небывалого, но закономерного вопроса.
      Ответ на него можно было получить только у самого Ориона! Как дозваться до его прекрасных звезд? Зарий спрашивал это у природы,- она всегда была самой мудрой советчицей. Ученого окружали чаячьи гнезда, цветущий вереск, лосиные стада. Он радовался красоте жизни!
      И в глубине души начинал понимать, что в тайне живого найдет ответ на волнующий его вопрос. Быть может, вон тот кузнечик или эта трясогузка станут соавторами в открытии хроыоизлучателя!
      Зарий давно понял, что Время несет с собой победу над энтропией. И где эта победа более ощутима, нежели в цветущей биосфере? Ведь материя обретает с появлением жизни высший уровень своей организованности.
      Перед Зарием стали вырисовываться черты новой науки- хронобионики. Очевидно, лишь с ее помощью человек может создать излучатель Времени. Не мертвящее расщепление вещества, а продвижение его к высшим уровням приведет человека к овладению Временем! - от анализа наука должна перейти к синтезу. Конечно, такая переориентация произойдет не сразу. Но в перспективе она неизбежна. И тогда человечество будет на равных говорить с величественным Орионом! И тогда дух добра восторжествует в сердцах людей.
      Лишь бы не погиб Аламак в тисках энтропии.
      Часть II.
      ДОБРАЯ ПРАНА
      Син чувствовал все острее, что его искусство не находит понимания у современников. И вовсе не потому, что оно изобилует новшествами! - скорее наоборот: наследник древней традиции, Син хотел вернуть искусство к его первозданным истокам и архетипам. Ритмониум был лебединой песней мастера,-но туда редко заглядывали 247 посетители: большинство из них покидало Ритмониум с недоумением.
      Это было величественное, но вместе с тем одухотворенно легкое сооружение, - система сквозных арок уходила ввысь по бесподобно прекрасной кривой, чье уравнение было впервые найдено Сином: он говорил ученикам, что кривая приснилась ему еще в юности и вся его творческая жизнь была припоминанием пленительной линии.
      Входя в Ритмониум, посвященный зритель ощущал свою глубокую связь с Космосом.
      Казалось, сквозь арки течет поток чистой целеустремленной энергии! Войдя в него, ты словно начинал подъем к далеким звездам, - менялось твое дыхание, твое сердцебиение; мысли освобождались от всего суетного; интуиция становилась всепроникающей. Невидимая стремнина- хрустально-прозрачная при бездонной глубине - несла тебя по спиральному руслу, чудодейственно расширяя твое сознание на каждом новом витке.
      Впрочем, это ощущение не столь уж субъективно,теперь мы знаем, что подлинное искусство управляет потоком Времени,- его монотонное, по-равнинному замедленное течение художник может сделать стремительным и порожистым. Он мастерски возводит плотины на реке Времени, превращая ее энергию в эстетические ценности.
      Художник не мог объяснить, почему в слабо намагниченных арках, ритмически расположенных на криволинейном пандусе, возникает своеобразная духоподъемная сила.
      Выражаясь по-современному, мы бы сказали, что Син построил первый Хронотрон - уплотнитель Времени. Разумеется, Син решал чисто эстетическую задачу, - но художник иногда глубже проникает в сущность Космоса, нежели рационально мыслящий ученый.
      Как многим другим людям искусства Сину не были чужды утопические устремления, - он мечтал о том, что через очистительную спираль Ритмониума пройдет все человечество. Осознав свои космические цели, люди забудут о тяжбах и ссорах. Красота Космоса поможет нам обрести гармонию! - говорил Син на открытии Ритмониума.
      Его слушали вежливо, но как-то отстраненно, - самое сокровенное шло рикошетом мимо сознания слушателей.
      Создавая Ритмониум, Син бессознательно искал альтернативу эстетике своей цивилизации. Он чувствовал, что ноосфера стала развиваться в опасном направлении: порядок она превращала в хаос, вносила диссонансы в природу. Это однозначно сказалось на внешнем облике ноосферы,- она выглядела лоскутно и мозаично; ее функциональные узлы были обнажены; шаблоны подавляли разнообразие. Вероятно, большинство приспособилось к явному занижению эстетических норм, - поэтому Ритмониум казался многим причудой, капризом. Для понимания этого шедевра нужна была внутренняя цельность, собранность, - однако аналитический характер цивилизации отзывался в душах людей дробностью и рассредоточенностью.
      Среди немногих людей, сочувствовавших Сину, выделялся врач Зар. Везде трудно быть новатором, но в медицине особенно: сам характер этой науки требует большой осмотрительности и осторожности. Хорошо понимая это, Зар не сетовал на отсутствие признания. Правда, об успехах его ритмотерапии могли свидетельствовать уже десятки вылеченных людей. Зар трактовал болезнь как специфический вид аритмии. Он проводил успешные опыты с биокамертонами и резонаторами, - через изобретенный им усилитель он мог вводить ритм определенного кристалла или растения в больной организм. Все зависело от избирательной реакции организма, - резонируя на ту или иную частоту колебаний, организм как бы втягивал в себя ритмическую упорядоченность: вместе с гармонией к нему возвращалось здоровье.
      Целительные ритмы Зар искал всюду: в росте раковин, в узорах чешуи, в пении птиц. Его лаборатория была настоящим храмом природы! Все это не встречало поддержки у коллег Зара, - медицина тогда имела опору в химии искусственных соединений. Поэтому методы Зара выглядели едва ли не вызовом традиции.
      В ту пору еще не существовало ритмоскопии звезд, - однако Зар предвидел возникновение этой науки. Он думал про себя: а что, если одному человеку окажутся созвучными вибрации Беги, а другой будет чувствовать прилив сил, настроившись на ритмику Денеба? У каждого человека своя звезда! - эта древняя догадка может получить неожиданное подтверждение. Возможно, что наложение нескольких ритмов будет оказывать особое действие,врач станет сочетать звезды так же, как когда-то он смешивал в мудрых пропорциях различные травы.
      Зар увидел в Ритмониуме великолепное средство для врачевания душ, гипнотическая сила его пропорций сообщала мыслям и чувствам человека высокий строй. Ритмониум как бы усиливал гармонию сфер, - и эта музыка космоса оказывала на человека мощное преображающее воздействие. Древние умели настраиваться на эти вибрации,- их танцы, их орнаменты были способом связи с космосом: в красоте пластических узоров воплощались ритмы вселенной.
      В последние годы Зар много размышлял над философией ритма. Чередование вдоха и выдоха казалось ему наглядной моделью тех процессов, которые происходят в Космосе,- концентрация и рассредоточение, собирание и распыление образуют сложнейший ритмический контрапункт мира. Зар трудился над гигантским Каталогом процессов, в основу которого было положено фундаментальное различение: процессы, излучающие информацию, и процессы, поглощающие информацию. Идею этого простого и четкого деления Зару подсказал его личный опыт.
      Изучая фенологические ритмы, Зар много времени проводил в природе. Сопоставляя графики природных процессов с данными самонаблюдений, Зар пришел к интересному выводу: максимумы его духовной активности падают на время листопада и снеготаяния.
      Казалось бы, процессы эти очень разные. Но Зар нашел между ними очевидную общность, - накопленное и сосредоточенное природа в эту пору испускает вовне, в окружающую среду: запах опада осенью или талого снега весной наполняет все пространство. Информация, сосредоточенная и в клетках листьев, и в кристалликах снега, становится свободной, - Зар предположил, что какимто образом человек может ее аккумулировать в себя.
      Изучив сводки по психологии творчества, Зар нашел любопытные связи: на зрелую осень и раннюю весну падают пики творческой активности у многих ученых и художников.
      Зар увлекался культурой древней Лемурии. Оттуда он заимствовал понятие праны - доброй и неиссякаемой силы, которая как бы подзаряжает нас во время общения с природой, космосом. Не имеет ли прана информационной природы? Зар отвечал на этот вопрос положительно.
      Понятие праны он вводил скорее интуитивно, чем на основе строгого анализа: ему казалось, что во вселенной есть некое информационное начало, неотрывное от материи и столь же соприсущее ей, как движение, пространство, время. Представления об окружающей среде Зар дополнил новой идеей: в природе существует определенный уровень праны, который может сильно меняться в зависимости от времени года.
      Зару пришла в голову дерзновенная мысль: создать прибор, который регистрировал бы колебания праны в природе, - вскоре первый фенометр был разработан.
      И это оказалось не слишком сложным делом! Многие процессы могли использоваться в качестве датчиков уровня праны, - для этого они должны были улавливать повышение или понижение энтропии в окружающей среде. Зар все четче осознавал, что информация, неся с собой определенность и структуру, является антиэнтропийной силой.
      Чувствительная система на жидких кристаллах, стоящая в листопадном лесу, действовала как включенный светомузыкальный экран: на ожившей кристаллической пленке плыли симметричные радужные пятна, напоминающие расцветку фантастических бабочек. Это тончайшие излучения праны вносили активность в спящий кристалл!
      В игре узоров и пятен можно было легко распознать устойчивые, часто повторяющиеся структуры, - они удивительным образом напоминали орнаментику древних: изящный меандр, цепочки спиралей, гармоничные синусоиды,- все это возникало перед зрителем, являя ему тайное строение бегущего времени, несущего в своих берегах информацию, прану.
      Сопоставляя узоры на кристаллической пленке с орнаментами древней Лемурии, Зар говорил полушутя: - Наши предки обходились без фенометров? Они просто доверялись собственной впечатлительности: ведь человек лучше любого датчика реагирует на вибрации праны.
      В тонкостях поэтической и музыкальной ритмики Зар хотел найти подтверждение своим взглядам. И его ждал успех! Просмотрев огромное количество текстов и партитур, Зар сделал волнующий вывод: на протяжении тысячелетий человечество с поразительной точностью записывало пульсации праны, но даже не подозревало об этом.
      Зар подготовил монографию по этой теме. Но к ней отнеслись скептически, - уж очень смелые зависимости устанавливал автор. А в эпоху вседробящего аналитического мышления такие связи казались фантастикой! ученые привыкли разъединять, но не связывать: мир в их глазах был суммой изолированных друг от друга блоков.
      Появилась даже книга "Мир как хаос", - она обрела успех в широких кругах. Автор книги, философ Гиль, по праву считался разносторонне одаренным человеком,- он имел достижения в поэзии и математике, сочинял с помощью синтезатора музыку. Гиль хорошо знал Сина и Зара, но относился .к их исканиям без доверия. Иронизируя над Ритмониумом, Гиль однако часто приходил сюда: вероятно, он отталкивался от высоких гармоний Сина, как бы отрицая и разрушая их в себе. В своей работе "Поэтика бунта" он утверждал, что творческий потенциал человека с наибольшей полнотой проявляется в аритмии и дисгармонии: если природа навязывает человеку ритм и строй, то он самоутверждает себя, выбиваясь из этого ритма.
      Гиль ввел в поэзию новую аритмическую метрику,в своих стихах он как бы выворачивал язык наизнанку, дабы освободить его от естественно соприсущих ему музыкальных структур. Казалось, что язык в стихах Гиля лишался членораздельности, что произошло возвращение в первоначальный звуковой хаос. Но с помощью новой формы Гилю удавалось передавать состояния и настроения, ранее ускользавшие от запечатления. Стиль поэта отразил какие-то сложные перемены в человеческих душах.
      Теперь для нас несомненно, что это были отрицательные перемены. Однако Гиля можно по праву считать честным художником, - он отразил незримые катаклизмы в душах людей и нашел для этого новую поэтику.
      Музыка Гиля обладала схожими стилевыми особенностями,- древние назвали бы ее антимузыкой: обычные тональности и гармонии Гиль словно перевернул в какомто дьявольском зеркале. Слушателю казалось, что распадается структура мира: добро и зло обращаются в странной инверсии, прекрасное и безобразное переходят друг в друга, - и нет никакого способа для различения этих противоположностей.
      В музыкальном космосе Гиля человек чувствовал себя потерянно и одиноко, остро переживая абсурдность собственного существования. В этой жуткой вселенной отсутствовала канва ритма. Вначале это ужасало, но потом даже притягивало, - слушатель начинал чувствовать странное расслабление: им овладевала апатия, его влекло к развоплощению и растворению в бесконечном. Гиль научился пробуждать в людях память об изначальном Хаосе! Это была грозная и опасная сила, - лишь человек с сильной волей и дисциплиной духа мог пройти через искушение аритмией.
      Ритмониум находился на противоположном эстетическом полюсе: если он повышал уровень сознания, то музыка Гиля, при всей ее формальной новизне и блеске, звала человека в темную бездну бессознательного. Гиль открыто говорил, что Ритмониум восходит к традициям мистерий, - для него это не было ни упреком, ни осуждением: ради доказательности он подкреплял свою догадку весьма глубокими, точно выверенными сравнениями. Гиль прекрасно знал, что обряды древних часто достигали потрясающих результатов, включение в определенный ритмический настрой помогало одолевать болезни, укрепляло дух человека. Однако способность к такому включению Гиль считал почти полностью утраченной.
      Гиль никогда не хотел лично задеть и обидеть Сина.
      В конце концов, ученый вправе проводить любые параллели и аналогии. Однако им легко придать любой эмоциональный оттенок,- это и сделали журналисты, подхватив ни лету сравнения Гиля. Газеты запестрели заголовками: "Магия в эпоху роботов", "Создатель Ритмониума зовет в пещеру", "Да-аритмии Гиля, нет - Ритмониуму Сина". Вульгарный и поверхностный характер заголовков говорил сам за себя. Гиля это искренне огорчало, но его опровержения и объяснения печатались петитом на последних страницах - читатель обычно не замечал их.
      Тогда как карикатурные изображения Ритмониума занимали самые видные места в газетах. Все это раздражающе действовало на Гиля. Окончательный эмоциональный срыв у него произошел после того, как он получил несколько резких писем от немногочисленных почитателей Сина. В них содержалось страшное обвинение: зависть.
      Конечно, с обычной точки зрения это было несправедливо,- никакого личного соперничества у Сина с Гилем никогда не было. Скорее всего это был бессознательный страх,- Гиль был искренне предан воспитавшей его цивилизации и видел в Ритмониуме как бы отрицание ее эстетики. Он с ужасом думал о том, что ритм снова ограничит личное творчество,- ритм для него был тесными оковами, а гармония казалась мертвым равновесием. Но н противоречивой душе Гиля звучала и другая нота!-он чувствовал, что лишил искусство дисциплины, самочинно отключив его от вечных связей с Космосом. За той анархией форм к которой стремился Гиль, ему иногда чудился призрак распада: сама энтропия дышала в него холодом, безразличием и апатией.
      В юности Гиль начинал разрабатывать интересную проблему, которую, увы, скоро забросил,- его интересовали энтропийные факторы в духовной жизни людей.
      Среди этих разрушительных сил Гиль на одно из первых мест поставил зависть,- он даже написал эссе по теме, сформулированной не совсем обычно: "Зависть и культура". Пусть в этюдной форме, но Гиль хорошо показал, как даже выдающихся людей зависть лишает внутреннего остова,- личность катастрофически распадается под гнетом этого властного и всепоглощающего чувства.
      Вероятно, Гиль не случайно обратился к этой теме,он хотел заглушить в себе ростки зависти, имеющиеся у каждого человека. Гиль стал замечать, что иногда словно утрачивает дар сочувствия и сопереживания,чужая радость не отзывалась в нем ответным подъемом чувств, а скорее подавляла. Будучи предельно честным к себе и к другим, Гиль остановил развитие этой опасной болезни. Никто не мог усомниться в широте его души и полной беспристрастности. Поэтому упрек в зависти по отношению к Сину глубоко уязвил Гиля. Ведь иногда достаточно сущего пустяка для того, чтобы затаившийся невроз получил развязку,- Гиля все чаще донимала бессонница, он стал вялым и раздражительным. Гиль в определенных ситуациях мог принимать неожиданные решения, противоречащие его логически размеренному и ровному характеру. Вот и сейчас он сделал непредсказуемый выбор: полечиться у Зара,- несмотря на философское неприятие его приемов и методов.
      Вероятно, подсказчиком тут было подсознание,- он знал о духовном контакте между Сипом и Заром: неявное желание объясниться с автором Ритмониума нашло обходный путь - снять внутренний конфликт через посредничество Зара.
      Гиль выехал в маленький пансионат Зара порой первозимья. Болотца затягивало лучистым ледком, на пороше чернели следы зайцев и лис. Гиль впервые обратил внимание на строгую и вдумчивую тональность природы,--обычно ее жизнь оставляла равнодушным Гиля: дитя города-гиганта, он любил лабиринт улиц и толчею площадей. Ему казалось, что ноосфера - а город был её высшим воплощением -должна поглотить всю природу.
      Но вот сейчас им овладело совсем другое настроение.
      Путь шел по берегу северного озера,- череда невысоких всхолмий несла в себе что-то успокаивающее. Гиль открывал в природе ее дар быть мягким и ненавязчивым собеседником. Улыбаясь, он сказал про себя:-А ведь этот ландшафт берет в плен своим ритмом!
      Зар готовился в это время к новой серии экспериментов. Ему хотелось на фенометрах различного типа проверить действие ледостава. Зару нравилась эта пора,воздух на берегу озера кажется разреженным, высокогорным; душа словно цепенеет, отзываясь на великую немоту мира; мысли кристаллически ясны,природа передает им свою сосредоточенность.
      Ледостав начался тихим пасмурным утром. Слюдяная пленка медленно двигалась от берега к островам,- за ними еще виднелись косяки мелкочешуйчатой ряби.
      Стрелки фенометров, установленных у самого уреза воды, стали смещаться в сторону озера,- словно их властно притягивал незримый магнит. Следя за фенометрами, Зар пристально контролировал и свое собственное состояние,ему казалось, что какая-то сила снимает в душе все напряжения: появляется странная легкость, невесомость. Кажется, что даже гравитация ослабевает,вот-вот все предметы плавно поплывут вверх. Удивительные, воистину космические ощущения! В пору ледостава как-то примиренней оглядываешься назад,- будто отпустили все боли, все заботы. Воля немного слабеет, но сердцем понимаешь, что это к лучшему: часть душевных сил сейчас уходит в природу, рассредотачивается в ней.
      Словно падает уровень твоего "эго"!-и вот он уже сравнялся со всем окружающим миром: ты слился с ним, стал его равноправной частью. Чувство такого растворения в природе бывает лишь при ледоставе!
      Зар думал о том, в сколь грандиозных масштабах осуществляется кристаллизация при ледоставе. Образующийся лед как бы втягивает в себя рассеянную окрест прану. Замедление жизненных процессов в этот период вполне реально: лед словно откачивает тонкие энергии из мира, концентрируя их в себе. Очень осторожно Зар высказывал предположение, что в какой-то степени и мы сами участвуем в этом процессе,- отсюда несколько томящее, но психологически весьма ценное ощущение опустошенности: будто что-то вынули из души,- и в эти незримые полости хлынул чистый серебряный холодок первозимья. Аналогичное состояние сейчас переживает вся природа,- в ее декабрьские пустоты мы входим как в исцеляющую барокамеру: за чувством потери приходит чувство свободы. Хочется впредь жить чисто и просто, не засоряя себя никакой суетой.
      Взгляды Зара имели эстетическую притягательность,- человек и природа в его теории были сообщающимися сосудами: наитончайшие связи соединяли их столь прочно, что . получался как бы один организм- с единой ритмикой, с одним дыханием. Новизна этих положений подчеркивалась тем, что в науке Мирры утвердилась иная точка зрения: человек выделился из природы полностью и окончательно, его бытие автономно от природы и космоса.
      Зар вовсе не отрицал относительной самостоятельности человека: его бытие и впрямь более суверенно по отношению к среде, чем жизнь растений и животных. Однако в глазах Зара весь космос был целостным организмом,- и ни одна часть его не могла обособиться настолько полно, чтобы отключиться от единой системы космических ритмов: цепь созвучий и соответствий связывает все элементы бытия. Эту цепь можно ослабить, но прервать ее полностью невозможно. Зар говорил, что в природе нас окружает множество камертонов, безупречно отлаженных по пульсациям Космоса,- этими камертонами являются и цветы, и насекомые, и птицы: воспринимая вибрации живого через прану, организм быстро приходит в норму.