- Вот какое дело, Наташка! Ты чего молчишь? - спрашивает Степка.
      - А я знаю, что ревнует, - не разгибаясь, отвечает она.
      Наталья вытягивает ладонь, ловит на нее мелкие дождинки; она так занята этим, что ей, видимо, не до Степки. Дождь льет на поднятое лицо Натальи, капельки стекают, радужно поблескивают на бровях. Профиль у нее резкий, хорошо очерченный, подбородок нежный и маленький.
      - Дурак ты, Степка! - после длинной паузы говорит Наталья. - Голова садовая! Переживаешь, мучишься, а разве так надо? Тебя, дурака, ни одна девушка из-за этого не полюбит.
      - Почему, Наташа? - тревожно спрашивает Степка.
      - Неправильно себя ведешь! С нашим братом надо строго, по-мужски, а ты с Викторией держишься так, точно она тебя выше. Вот она тебя и не любит!
      - Почему ты знаешь, что не любит? - похолодев, отшатывается от нее Степка. - Мы просто поссорились... Как ты можешь так говорить, если я люблю ее? Ты, Наташка, когда полюбишь, тогда узнаешь, что при этом люди чувствуют...
      - Узнаю! -усмехается Наталья. -Обязательно узнаю. А Виктория тебя не любит. Любовь не бывает такой.
      - А какой?
      - Любовь - это когда люди друг для друга все отдадут, когда они... Я не знаю, Степа! Вот у Григория Пцхлавы любовь!
      - А я, думаешь, для Виктории не отдам все?
      - Ты отдашь! А она... Да вон твоя Виктория! Легка на помине. К тебе бежит. - Наталья говорит последние слова сердито, нервно. После этого она делает крупный шаг вниз, под яр. Ей не хочется, наверное, чтобы Виктория видела ее со Степаном...
      Виктория стремительно приближается - бьет по плечам синяя намокшая косынка, косой дождь сечет лицо, ноги разъезжаются на скользкой тропинке, но она не обращает на это внимания. "Идет мириться, - думает Степан. - Она такая! Решит, что неправа, и все скажет прямо!" В груди у Степки становится тесно, горячо; он заранее улыбается, морщит губы, с которых готовы сорваться сердечные, радостные слова: "Не надо ничего говорить, Виктория! Не надо! Ничего плохого меж нами не было. Я люблю тебя!"
      - Здравствуй, Степан! - подбегая, здоровается Виктория.
      Она останавливается так близко, что он чувствует ее частое, разгоряченное дыхание, ему кажется, что слышен стук ее сердца.
      - Мне нужно поговорить с тобой, Степа! - торопится Виктория, срывая рукав с часов и взглядывая на них. - Мы были с тобой друзьями, и я думаю, что-ты будешь откровенным. Да, Степан?
      - Виктория! - улыбается Степка. - Как ты запыхалась! Здравствуй! У тебя лицо мокрое! В капельках.
      - Ничего! - отмахивается она. - Скажи мне, Степан, кто давал данные корреспонденту?
      - Какие данные? - изумляется он, расширяя глаза. - О чем ты?
      - Ты не читал? - Она выхватывает из кармана газету, протягивает ему. Читай скорее! Опоздаем!
      Он непонимающе берет газету, развертывает, и становится слышно, как ровно, упрямо долдонят в газетный лист струйки дождя.
      - Здорово! - прочитав информацию, кричит Степка. - Ну, теперь пойдет по всей области! Ура!
      Его охватывает восторг. Как все хорошо, замечательно складывается: они помирятся с Викторией, которая сама подошла к нему; в областной газете пишут о них. Вот это день! Пусть льет противный дождь, пусть ярится ветер, пусть густеет, туман - пустяки! Скоро выйдет солнце, Обь засверкает, обольется звонкими лучами.
      - Виктория! - кричит Степка. - Замечательно! Везде будут редукторы! Везде будет наш метод! Ура! - Он набирает полную грудь воздуха. - Я знал, что ты придешь, что мы помиримся! - радуется он. - Я для тебя что хочешь сделаю!
      - Кто дал фамилии корреспонденту? - перебивает его девушка.
      - Да какое это имеет значение? - удивляется Степка.
      - Ты не хочешь сказать, кто дал фамилии? Я думала, что ты другой!
      - Что ты думала? - недоумевает он.
      - Я не думала, что ты способен личное переносить на общественное. Это непорядочно.
      - Непорядочно... - эхом повторяет Степка, только теперь поняв, что привело к нему Викторию.
      Глубокая вдавлинка, прочерченная ногтем на газетном листе, вдруг дает ему понять, как разозлилась Виктория. Глубокая, четкая бороздка, которую можно сделать только очень острым, только очень злым ногтем. Так вот почему она бежала к нему, вот отчего блестели ее глаза!.. Степкина кепка, оказывается, лежит на земле. Упала, видимо, в тот момент, когда он, счастливый, бросился к Виктории. И теперь кепка валяется в грязи, а Степкины волосы мокры. Он нагибается, поднимает мокрую кепку, нахлобучивает на мокрые волосы. Капельки воды стекают за воротник.
      Им надо спускаться под яр, в холодный, густой туман. Степка первым шагает вниз. Он спускается, а Виктория еще стоит, раздумывая. Со стороны кажется, что он, Степка, маленький, щуплый, а она, Виктория, стоящая наверху, высокая, сильная. Он скрывается в тумане, когда она решительно встряхивает головой, вздергивает подбородок и тоже начинает спускаться.
      Виктория спускается под яр смело, ловко, быстро. Она ведь спортсменка.
      Дождь зарядил надолго.
      На Оби столпотворение, кромешный ад. Река не зеленая, не синяя, не коричневая, а просто черная; поперек нее бегут белые гребни высоких волн. Кажется, что в Обь пролили громадную банку туши, тщательно размешали, а река не хочет примеси и упрямо выворачивается белой изнанкой волн. От Оби, как из ледника, несет холодом, Ветер схватывает дождевые струи, бросает вверх и вниз, отчего в сплошной стенке дождя образуются плешины. Пахнет сыростью и банными вениками. Это, наверное, потому, что река полна сгнивших, разбухших листьев.
      Катер "Чудесный" заводит стрежевой невод. Суденышко бросает из стороны в сторону; зарываясь носом, отряхиваясь, как утка, катер настойчиво движется вперед. Прижался к штурвалу Стрельников, приник к нему грудью, чтобы не грохнуться спиной о переборку. "Чудесному" тяжело - это видно по Семену Кружилину, высунувшемуся из иллюминатора машинного отделения. Брызги дробинами секут его лицо, но он не замечает этого - беспокойно глядит на корму, где из воды иногда показывается блестящий винт. Странно и неприятно смотреть, когда винт бешено вращается в воздухе.
      Обь полна "плескунцов" и "белоголовцев".
      Плескунец - волна хитрая, невысокая, незаметная. Он тем и опасен, что подбирается исподволь, вкрадчиво ласкаясь, набегает на берег и неожиданно обдает с ног до головы холодной водой. Белоголовец, увенчанный белой пеной, подходит открыто, хвастаясь блестящей короной, несется гордо, а набежав, смиряется, опадает, становится неопасным, ручным. С белоголовцем иметь дело лучше, чем с плескунцом: его видно, он честно предупреждает - готовьтесь, иду на вы!
      Бушует Обь.
      Присмиревший, грустный Степка Верхоланцев сидит под дощатым навесом, ждет, когда закончится притонение. Дождь уже не долдонит по дощатой крыше, а просто льется на нее. Доски заунывно поскрипывают. Рядом со Степкой пристроился Григорий Пцхлава, толстыми пальцами старается попасть ниткой в игольное ушко. У Григория порвалась брезентовая рукавица, он хочет починить ее, но вот никак не может вдеть нитку - ворчит, ругается, но духа не теряет.
      - Сволочь! - говорит Григорий. - Почему не лезет? Не понимаем! Рукавица порвалась, что скажет наша жена? Скажет, не умеешь зашить! Плохо!
      - Нитка, наверное, толстая, - говорит тоскующий Степка.
      Еще никогда Степке Верхоланцеву не было так тяжело, как сейчас. Странный звук у Степки в ушах - что-то унывно поет, дребезжит; он не может понять, что это. Такой звук бывает у гитары, когда с шумом лопается басовая струна: дерево гитары охает, раздается жалобный треск, а потом долго, очень долго гудит лопнувшая струна. Степка вспоминает утренний разговор с Викторией, но почему-то никак не может представить ее лицо, выражение его, услышать голос девушки. Степка вздыхает глубоко, взахлеб, как обиженный ребенок, который уже перестал плакать, но слезы еще не высохли на замызганных щеках.
      В ушах по-прежнему странный звук. Степке тяжело, от него нужно отделаться; приподнявшись, он трясет головой, чтобы звук исчез, и тут понимает, что в ушах стоит необычно жесткий, тяжелый гул мотора "Чудесного". Притулившаяся к катеру завозня высоко вздымается, падает, опять вздымается; стоящий на носу дядя Истигней подпрыгивает, как будто под ним пружины.
      - Дождь тоже сволочь! - убежденно говорит Григорий Пцхлава и именно в этот момент попадает ниткой в ушко. Брови Григория восторженно округляются. - Мы молодец! - радостно говорят он. - Наша жена похвалит, что мы сами починили рукавицу!
      Подпрыгивающий дядя Истигней зачем-то машет руками и, видимо, кричит, но ветер сносит слова, ничего не слышно. Степка прикладывает ладонь к уху.
      - ...ача ...а! - пробивается сквозь ветер.
      Лицом дядя Истигней обращен к реке.
      - ...ча! - несется с Оби.
      - Карча! - вскрикивает Степка, подпрыгнув.
      По течению реки, навстречу катеру, заводящему невод, плывет здоровенная карча. На волнах подпрыгивает огромный древесный ствол с растопыренными корнями, похожими на щупальца осьминога. Корни и сучья острые, грозные, ствол ощетинился ими. Степке нужна всего секунда, чтобы представить, что может произойти, если карча попадет в петлю невода. Он ошалело срывается с места, летит к берегу, но резко останавливается сообразив, что одному ничего не сделать, а Григорий Пцхлава не умеет плавать.
      - Григорий, замени Ульяна! - кричит Степка сквозь ветер. - Зови Викторию! Ей придется грести!
      Пока Григорий бегает за Викторией, заменяет Ульяна, Степка находит маховые весла, сталкивает с песка небольшую лодку, в которой полно воды, вычерпывать поздно, а перевернуть лодку не хватит ни сил, ни времени. Затем срывает с себя куртку, рубашку, брезентовые штаны, сапоги; уже раздетый, вспоминает, что нужна веревка для отбуксировки карчи, и кидается к навесу, но там веревки нет; он пугается, оборачивается к реке - карча приближается медленно, неотвратимо.
      - Вот веревка! - кричит испуганная тетка Анисья, бросая ему аккуратно свернутую веревку.
      Степка мокрый, загорелое тело блестит, волосы слиплись и упали на глаза, а ему некогда убрать их, и он, полуслепой, бежит к берегу. Ульян уже сидит в лодке, он тоже раздет; Виктории еще нет.
      - Виктория, скорее!
      Подбежав, она видит их - раздетых, мокрых, - не понимает, что от нее требуется; ее пробирает дрожь при виде раздетых людей.
      - В лодку! - приказывает Ульян Тихий. Ему, как и Степке, понятна опасность, грозящая неводу. Поэтому Ульян стремителен, лицо решительное, губы твердо сжаты, на Викторию он кричит строгим, начальственным голосом.
      Степка наваливается на весла, хочет развернуть лодку наперерез волнам, но, когда лодка становится боком к волне, в нее заползает шипящий плескунец, ударившись, опрокидывается на дно.
      - Вычерпывайте воду! - кричит Степка. - Оба вычерпывайте!
      Ветер мешает грести. Степка вымахивает весла из воды, чтобы занести их для следующего гребка, а ветер упирается в лопасти, давит на них. Степка изгибается, стараясь нести весла над водой, но так еще хуже - в лопасти бьют пенные белоголовцы. Тогда он гребет как придется, задыхаясь от тяжести и боли в плечах.
      - Давай, давай! - сам себя подбадривает Степка.
      Лодка полна воды. Виктория встает на колени, пригоршнями черпает грязную, коричневую воду. Ульян торопливо работает жестяным совком. Волны накатываются и накатываются, через пять минут Виктория мокра с ног до головы. Она стискивает зубы... Да, ей немного страшно, да, она пугается карчи, но она лучше умрет, чем покажет это. Если лодка перевернется, она схватится за нее; она умеет держаться на воде и продержится до тех пор, пока не снимут. Это самое страшное, что может произойти. Нет, она не боится! Все, что происходит, Виктория расценивает как испытание. Пусть лодка полна воды, пусть они могут опрокинуться, пусть есть опасность - это еще одно испытание, из которого она выйдет с честью.
      Она вычерпывает воду быстро, старательно, ее охватывает восторг оттого, что она как бы со стороны представляет себя, как бы с берега видит ревущую реку, крутые волны, маленькую лодчонку и на ней себя. Она, сидящая в лодке, смело идет навстречу опасности, ее лицо мужественно, ветер раздувает волосы. Она плывет навстречу опасности, чтобы схватиться с ней и победить. Виктория выпрямляется, смело смотрит вперед. Ей уже совсем не страшно, в голову приходят привычные, гладкие фразы: "Мы победим стихию!", "Лицом к лицу с опасностью!"
      Трудно понять, приближаются они к карче или нет: она то вынырнет почти рядом, то в отдалении, так как лодку высоко вздымают волны. Лодка останавливается, встав на гребень волны, повисает в воздухе и висит долго, по крайней мере так кажется, а потом с размаху валится набок и вниз. Степка приспосабливается грести так, чтобы делать гребок в то время, когда лодка находится в среднем положении - не висит и не провалилась. Но это трудно, почти невозможно, и после каждого гребка на днище падает вода. А тут еще крадутся хитрые плескунцы. "Пожалуй, не доплывем!"-думает он, но карча выныривает почти рядом.
      - Не подходи к карче! Разобьет! - кричит Ульян.
      Ульян прав. Подпрыгнув, громадная карча разобьет лодку. Что же делать? Карча рядом. Громадная в корне, она почему-то скрипит, волны с плеском бьются о нее; когда карча уходит в воду, вокруг завиваются глубокие воронки.
      - Ныряй! - кричит сквозь дождь Ульян, подталкивая Степку. - Перелыгина, держи лодку подальше от коряжины!
      Набрав в легкие побольше воздуха, Степка бросается в воду. Сперва его обжигает холодом, но потом становится тепло: вода теплее воздуха. Он выныривает и видит Ульяна, который в вытянутой руке держит веревку. Метрах в двухстах от него борется с волнами катер "Чудесный". Измерив взглядом расстояние, Степка пугается: "Не успеем!"
      Зацепить коряжину нелегко - она раскачивается. Но это не самое страшное, главное в том, что к ней опасно подплыть - внизу ветки. Если подплывешь, а карча в этот миг поднимется вверх - что тогда?! Не вонзится ли в тело острый сук?
      Степка раздумывает недолго; в следующее мгновение он уже вразмашку плывет за Ульяном, который подбирается к стволу со стороны комля, где нет сучков. Волны бьют Степку, отталкивают, топят. Ульян покачивается рядом. Теперь ему нужна помощь Степки, который должен повиснуть на стволе, чтобы можно было закрепить веревку.
      - Заплывай слева! - кричит Ульян и выплевывает воду.
      Степка берет влево.
      - Поднырни немного!
      Степка подныривает, затем бросается на карчу, хватается за два торчащих сучка. Ульян накидывает петлю, крепко привязывает веревку. Карча так велика, что от тяжести их тел только немного уходит в воду.
      Дальнейшее происходит быстро и суматошно, они подплывают к лодке, Ульян первым выбирается на борт, а когда то же самое хочет сделать Степка, оказывается, что в лодке полно воды. Степке влезать в лодку нельзя: перегруженная - утонет. Он не знает, что делать, а времени нет, совсем нет: "Чудесный" в пятидесяти метрах от них.
      - Без меня! - кричит Степка и, повернувшись, крупными саженками плывет к берегу. Проплыв немного, он снова поворачивается к лодке, чтобы проверить, все ли хорошо. Ульян сильно гребет, карча медленно движется за лодкой, вернее ее движения не видно, но она должна двигаться, так как нос лодки приближается к той линии, по которой пойдет катер. А через некоторое время видно, что и карча подается к середине Оби.
      Успокоившись, Степка собирается плыть дальше; для этого ему нужно повернуться лицом к волнам. Он делает это и - его топит плескунец. Тогда Степка набирает побольше воздуха и ныряет, чтобы плыть под водой, где тише и теплее, чем на поверхности... Так, то ныряя, то хватая воздух расширенным ртом, он плывет к берегу. Сначала оглядывается на лодку, а потом уж и не смотрит на нее: карча выведена из опасной зоны. Степку сносит течением.
      Уставший, полузадохнувшийся, он выходит на берег далеко от выборочной машины, и только тут ему становится по-настоящему холодно - дождь сечет кожу, ветер пронизывает. Степка сует руки под мышки, сгибается и жалостливо смотрит на свои ноги, посиневшие, дрожащие.
      Над Обью сумрачно, холодно, неуютно. Мокрый, замерзший, Степка уныло шагает по песку. Он кажется себе неловким, неумелым, неудачливым, несчастным. Он уже не жалеет себя, а злится на то, что у него такие синие длинные ноги, растопыренные пальцы. Вот и Наталья утром сказала, что Виктория не любит его. Да, наверное, не любит. От этого хочется зареветь на весь мир. Да и за что его любить? Чем он хорош? Разводит глупые мечтания, видит во сне космические корабли, а ведь это мальчишество, ерунда, глупые фантазии. Никакого подвига он никогда не совершит, так как на это у него не хватит ни воли, ни характера.
      - Эх!.. - вздыхает Степка. - Дела как сажа бела!.. Тоскующий, одинокий, он бредет по песку, завязая в нем по щиколотку.
      - Дурак ты, Степка! - сам себе говорит он. - Брось мечтать о подвигах! Работай, учись, возьми себя в руки...
      Зубы Степки выбивают чечетку. Он замерз так, что еле идет. В этот миг ему не верится, что в мире бывает солнце, голубое небо; думается, что мир всегда такой холодный, тоскливый, неуютный.
      - Эхма!.. - печально вздыхает Степка.
      Над Обью висят низкие, войлочные тучи. Видимо, заненастило надолго.
      Виктория улыбается, морщит губы. Сняв мокрую одежду, переодевается в сухое, теплое, присаживается возле печки, установленной в землянке.
      "Я не струсила!" - гордо думает Виктория, причесывая влажные волосы. Они у нее длинные, красивые. "Я хорошо вела себя!" Ей вновь представляется разбушевавшаяся река, лодка, она в ней; оставшись в лодке одна, Виктория не растерялась, сумела веслами удержать лодку. На ладонях вздулись мозоли; они приятны как свидетельство, что вела она себя великолепно. Ладони можно показать матери - смотри и не обвиняй дочь в пустяках! Она, Виктория, оказывается, способна на подвиг... Ничего плохого нет в том, что сегодняшнее она называет подвигом - пусть небольшой, пусть не очень яркий, но это подвиг. После сегодняшнего она уверилась, что может сделать и большее.
      Смотри, мама, как ведет себя твоя дочь! Она выросла смелой, решительной, не боящейся трудностей. Она, Виктория, смеется над теми молодыми людьми, которые боятся жизни, теряются в ней, со страхом идут на производство. Она другая! Она добьется всего, чего захочет, - будет хорошим врачом, может быть, защитит диссертацию и станет ученым. Упорства и воли у нее хватит.
      Виктории было десять лёт, она училась в третьем классе, когда однажды учащиеся остались после уроков делать елочные игрушки, которых тогда мало было в магазинах. Молоденькая учительница поставила перед ними крохотного длинноносого Буратино. Он глядел на ребят бесстрастным, холодным взглядом.
      "Каждый должен сделать по одному Буратино", - сказала учительница.
      Виктория посмотрела на модельку, аккуратно нарезала палочки для ног и рук, лицо сделала из картона, взяла краски и нарисовала губы, брови, розовые щеки. Когда Буратино был готов, учительница похвалила: "В точности как из магазина! Молодец, Виктория!"
      Буратино был действительно очень похож на купленного в магазине глядел на свет божий бесстрастными, холодными глазами. Никто больше из ребят не мог сделать такого, хотя и у других были хорошие. Но они имели другое выражение лица: у одних игрушка была веселой, у других- лукавой, у третьих грустной, у четвертых - дерзкой. Только у Виктории Буратино был точно как в магазине!
      Именно этот случай вспоминается Виктории, когда она думает о своем сегодняшнем подвиге. Да, еще в детстве у нее были воля, настойчивость, характер!
      - Решено! - звонко говорит Виктория. Она не может останавливаться на полпути: это расслабляет волю. Нет, она доведет до конца дело с газетной заметкой. После того что случилось с ней сегодня, после победы над разбушевавшейся стихией, Виктория не может промолчать. Пусть рыбаки думают о ней все, что им угодно, но она должна быть непреклонной - для самой себя. Подачек ей не нужно, жалости - тоже.
      Виктории хочется петь.
      - Мой жребий брошен! - поет она на мотив оперы (какой-она не помнит) и выходит из землянки. - Мой жребий брошен! - поет Виктория, шагая прямо на тетку Анисью. - Возврата нет!
      - Это чего заверещала? - интересуется тетка Анисья, удивленная тем, что обычно строгая, гордая девушка ведет себя сегодня явно несолидно. - Что это с тобой, девонька? Ты, часом, не сказилась?
      - Нет, нет, я не сказилась! - поет Виктория. - Ничуть! А в общем-то, не ваше дело-о-о-о! Не ваше дело-о-о-о-о!
      - Шибко грамотная! Ты объясни путем! -обижается Анисья.
      - Я сплетниц не л-л-л-лю-б-лю! - проходя мимо нее, поет Виктория.
      - Шилохвостка! - ругается повариха, но сама понимает, что уж кто-кто, а Виктория Перелыгина не шилохвостка, нет, совсем не похожа она на тех вертлявых и пустячных барышень, которых таким словом называют в Нарыме. Она не легкомысленна, не кокетлива, не носит узких брючек, не мажется помадой и пудрой. Виктория и без того красивая-тоненькая, стройная, белолицая. Нет, Виктория не шилохвостка! А кто же? Батюшки-светы, как это она, Анисья, не может найти слово? Господи, помилуй! Это как же так, что даже обругать Викторию тетка Анисья не может? Повариха огорченно всплескивает руками, и вместе с этим всплеском находится слово. - Зануда! - обрадованно кричит тетка Анисья, но Виктория уже не слышит ее: стоит на берегу, наблюдая, как рыбаки тянут тяжелый, мокрый невод.
      Над Обью серо и холодно, дождь льет, словно нанялся и старается на совесть; в тальниках журчат ручьи, корни подмыты, выпирают, под осокорями глубокие лужи; песок на берегу перемешан с водой - подави его, потечет грязная жижа. Спецовки на рыбаках сделались черными, с зюйдвесток падают крупные капли. Виталий Анисимов и Стрельников зашли глубоко в воду, Степка и Наталья тянут невод у береговой кромки, Ульян Тихий помогает им.
      Обстановка на промысле обычная, а Виктории думалось, что после случая с карчой ее, Степку и Ульяна бросятся поздравлять, пожмут им руку со словами горячей благодарности. Но ничего не произошло - рыбаки ведут себя так, словно и не было карчи, словно Виктория, Степка и Ульян не боролись со стихией, не рисковали жизнью. Когда они вывели карчу и вернулись на берег, рыбаки не обратили на них внимания, а Стрельников чертыхнулся, что в лодке оказалась вода. "Перевертывать надо загодя! - рассердился он. - Мало ли что может случиться!" Лодку перевернули вверх дном, чтобы не заливал дождь. Вот и все, если не считать, что дядя Истигней велел Степке надеть сухую спецовку, а Ульян сделал это сам.
      Странные люди!
      Невод движется тяжело, рывками, выборочная машина воет надсадно. Виктория нахлобучивает зюйдвестку, запахивается, быстро подходит к неводу, берется за тетиву, тянет. Рыбаки теснятся, дают ей место, и опять никто ничего не говорит, хотя в обязанности Виктории не входит выборка невода: она только приемщица рыбы. Они же ее помощь принимают как должное. Странные люди!
      Виктория работает вместе со всеми; ей тепло, радостно от движений, тело освобождается от скованности. Она тянет невод сильно, усердно и смело думает: "Во время обеда дам бой!"
      Ульян переодевается в сухое белье. Оно у него теперь есть - чистое, выглаженное... Два дня назад Наталья пришла в общежитие, выгнала Ульяна из комнаты, пробыла там несколько минут, но когда разрешила войти, он увидел, что пол выметен, грязное белье аккуратно связано. Ульян запротестовал, но Наталья закричала: "Замолчи, изверг несчастный!", взяла сверток и сердито удалилась. Потом белье невесть какими путями оказалось у тетки Анисьи, которая сегодняшним утром передала его Ульяну, жалостливо сказав: "Штопала уж штопала! Совсем дрянное бельишко! Надоть новое заводить!" Ульян покраснел, растерялся и сделал ошибку - попытался тайком сунуть поварихе несколько смятых ассигнаций1. Она подняла крик на весь песок: "Шаромыжник! Черт! Ты это кому суешь деньгу?" На счастье Ульяна, никого поблизости не оказалось.
      Переодевшись, Ульян берется за кол. Ему тепло, уютно. Кол кажется легким. Ульян охотно работает и думает о приятном.. Славная баба эта Наталья! Представляется сердитой, злой, насмешливой, а сама добрая и хорошая. На днях он встретил ее с сестренками-подростками. Они уцепились за нее, кричали что-то веселое, разнобойное, махали какими-то свертками. Наталья сердито сказала: "Привязались - купи ботинки. Пришлось..." Сестренки запищали: "Никто к ней не привязывался - сама повела в магазин!" Чудная эта Наталья! Честное слово, он побаивается ее: как представит, что опять напился, пробивает пот. Страшно не то, что Наталья закричит: "Пьянчужка несчастный!", страшно другое - глаза у нее станут тоскующими, опустошенными. Невозможно представить, что он еще раз может напиться. На днях Ульян проходил мимо чайной, хватил расширенными ноздрями запах лука и пива, услышал нестройный гул - ноги сами повернули к высокому крыльцу. Ясно представилось, как волнующе закружится голова, в груди откроется теплая пустотка, мир распахнется голубым и розовым. Левая нога уже стояла на крыльце, когда он вспомнил о Наталье. Ногу пришлось снять, отставить назад, а на правой ноге повернуться, чтобы уйти от чайной. Казалось, что на ногах пудовые гири... Хорошая девушка Наталья! А Степка Верхоланцев дурак: бегает за своей Викторией, похоже" на дорогую заводную куклу. Нет, Степка, конечно, хороший, но дурной, шалый: как не видеть, что его любит Наталья? Все на песке знают об этом, а он... Впрочем, все ли знают, видят? Может быть, только он, Ульян, стал за последнее время таким глазастым, приметливым. Дядя Истигней, пожалуй, тоже знает о любви Натальи к Степке... Дядя Истигней замечательный! К нему хочется притулиться, всегда быть рядом, чтобы видеть его улыбку, неторопливые движения, понимающие глаза. Ульян отчего-то уверен - для дяди Истигнея нет невозможного. Если дядя Истигней захочет, Ульян вернется на пароход.
      Выборочная машина тарахтит рядом. Ульян отвязывает береговое крыло невода, передает дяде Истигнею. Проходит несколько минут, и живая блестящая мотня летит на песок. Когда рыба рассортирована, уложена в длинные деревянные ящики, Стрельников торжественно объявляет:
      - Обед!
      Под дощатым навесом сухо, чисто, сбоку - яркий костер, разведенный утром. В костер положили несколько огромных бревен, и он будет полыхать до вечера, пока не придет пора уезжать с песка. Рыбаки обедают долго, основательно, молча и, как всегда, хорошо- съедают по две миски осетрины, по два стакана киселя, неторопливо пьют чай. Неплохо ест и Виктория Перелыгина, поработавшая сегодня вместе с рыбаками. Раньше она съедала немного похлебки, картошки, чай не пила, а сегодня ест много, охотно, тянется за добавкой. Анисья, приятно удивившись этому, радостно предлагает:
      - Ешь, милая, ешь! Это я люблю, когда хорошо снедают!
      Наконец обед кончен.
      - Перекур! -объявляет бригадир, начальственно и строго озирая рыбаков. - Разрешается отдохнуть!.. Может, у кого есть вопросы? - после небольшой паузы тоном заботливого руководителя спрашивает он.
      Вопросов, видимо, нет, - дядя Истигней уже закрыл глаза, Семен, пожалуй, спит. Степка прячется за Ульяна, а сам Ульян позевывает. Виталий, конечно, лежит рядом со стариком. Очевидно, у них вопросов к бригадиру пока нет. А как обстоят дела у приемщицы рыбы Перелыгиной, которая чаще других ставит вопросы? Нет ли вопросов у товарища Перелыгиной?
      Плотно наевшийся Стрельников тяжеловато поворачивается к Виктории, и его круглое бровастое лицо освещается надеждой. У товарища Перелыгиной, кажется, есть вопрос: она беспокойно ворочается, закусывает нижнюю губу, нежные ноздри тоненького носа вздрагивают. Определенно хочет поставить вопрос! Стрельникова ,не обманешь: посади в зал хоть тысячу людей, он взглянет и сразу скажет, кто желает иметь слово. Такого человека сразу видно-он, если не мнет в руках бумагу, то возится, нервничает, отделяется от соседей этакой отрешенностью в зале, словно уже стоит на открытой взорам трибуне. Только большие начальники умеют не показывать виду, что собираются выступать, - дело привычное, чего волноваться! А товарищу Перелыгиной не обмануть Стрельникова, он ее видит насквозь.
      Николай Михайлович согнутыми пальцами стучит по столу.
      - Вий-мание, товарищи! Прошу дать тишину! Товарищ Перелыгина, у вас вопрос?
      Дядя Истигней открывает глаза; Семен, чуть повернув голову, открывает только один глаз; Ульян чуток отодвигается от Виктории; любопытная Анисья, наоборот, придвигается; Наталья насмешливо кривит губы, а Григорий Пцхлава шумно выдыхает воздух: он чинит вторую рукавицу и опять не может попасть ниткой в иголку.
      - Прошу, товарищ Перелыгина! - Стрельников приосанивается, нагоняет на себя суровость, но никак не может унять довольную улыбку, появившуюся на его лице оттого, что Виктория все-таки собирается выступать с вопросом.
      На этот раз Виктория не поднимается, не вытягивает руку, как это она делала первый раз, выступая перед рыбаками, а начинает говорить с места:
      - Никакого вопроса я ставить не хочу! - Она улыбается бригадиру. - Мне кажется, что случилось недоразумение. Я не принимала участия в установке редуктора, а меня почему-то упомянули в газете. Думаю, что это недоразумение, - повторяет Виктория, стараясь говорить спокойно, хотя внутри у нее все дрожит от негодования, так как дядя Истигней как-то странно, невидяще рассматривает ее. "Это он назвал мою фамилию, - думает Виктория. Проявил великодушие! Подачку сунул". Рыбаки молчат.
      - Давайте к порядку ведения! - радуется Стрельников. - Прошу разъяснить, товарищ Перелыгина, о какой газете вы докладаете народу? Есть газеты разные... Какую поименуете?
      - О нас есть корреспонденция в областной газете! - отвечает Виктория, которой приходит в голову, что рыбаки могли и не читать газету. - Разве вы не знаете?
      - Нет, почему же, знаем! - весело отвечает дядя Истигней, вынимая из кармана газету и развертывая. - Не все, наверное, только читали. Прочти-ка вслух, Николай!
      Стрельников принимает газету величественным жестом; далеко отнеся от глаз, важно щурится. Ему, по-видимому, не очень интересно то, что написано в газете, - важен самый факт того, что в бригаде читается периодическая печать. При следующем отчете начальству он обязательно упомянет, что на песке проводятся громкие читки газет.