Глава 16

— Смотрите, он снова зевнул! — воскликнула Надя.

Заботливый отец не сводил глаз со своего крохотного сына, а тот, ничего не зная о восторге родителей, снова продемонстрировал умение разевать беззубый ротик в сладком зевке. Потом он сыто причмокнул губами, закрыл глаза и задремал.

— Что за чудесное дитя! — Любящая мать счастливо вздохнула, укладывая малыша в колыбель. — Сколько всего он знает и умеет!

— Я вижу, аппетита ему не занимать, — заметила Кимбра.

В самом деле, младенец быстро набирал в весе. Она сказала это для того, чтобы дать молодой матери лишний повод похвастаться.

— Да уж, аппетит у него что надо! — с гордостью подтвердила та. — Можно подумать, наш малыш родился, заранее зная, откуда и как будет получать молоко!

Кимбра согласно кивнула. Счастье молодой семьи было таким безудержным, что она задержалась в доме Михаилы, чтобы еще немного погреться в его лучах.

Одноглазый Олаф ждал Кимбру снаружи. Он привалился к стене дома и разглядывал прохожих. При виде жены Вулфа он отвесил формальный поклон и выпрямился, выказывая готовность следовать за ней. На другой день после казни он вызвался заменить прежний эскорт и не поленился на этом настоять. Во всяком случае, так выходило по его собственным словам, но Кимбра подозревала, что к этому приложил руку ее неугомонный супруг, которому так нравилось устраивать все к ее вящему благополучию. Впрочем, в данном случае она нисколько не возражала. Выходить в город в компании Олафа было не в пример приятнее, чем в сопровождении до зубов вооруженного отряда. Одноглазый был уже не молод, его лучшие годы как воина остались позади, и он был рад-радешенек оказаться приделе. Когда он признался в этом Кимбре, она утешила:

— Наверняка лорд Вулф ценит твой опыт и смекалку.

— Не настолько, насколько ценил мой удар мечом и мою выносливость у весла и в седле. Верно говорят, что старики — это обуза для себя и для других.

— Вот уж неправда! — горячо возразила Кимбра. — Чем человек старше, тем он мудрее и многому может научить. Если бы не опыт прежних поколений, каждому из нас приходилось бы все начинать заново!

— Это смотря с какой стороны взглянуть. Здешняя земля сурова и требует от людей выносливости и большой силы. Ни пища, ни кров не даются здесь легко. Сколько ни трудись, едва хватает на себя и детей. Куда уж тут обеспечивать стариков!

Кимбра вспомнила свое первое впечатление от Скирингешила и осмотрелась, чтобы еще раз убедиться, что не ошиблась тогда. Люди здесь были все как на подбор здоровыми и крепкими, они не знали недостатка ни в еде, ни в одежде и держались с достоинством, порожденным уверенностью в завтрашнем дне. Благодаря прочному положению ярла город процветал. Он состоял из просторных и прочных домов, всевозможных мастерских, где кипела работа, и лавок, полных товаров.

В гавани теснились купеческие корабли. Некоторые уже готовились в обратный путь, другие еще только бросили якорь и приступали к разгрузке. Одно судно особенно заинтересовано Кимбру тем, как сильно отличалось от ставших привычными для глаза кораблей викингов. Более широкое в корпусе, оно несло на себе не одну, а две мачты. Борта, раскрашенные киноварью и позолотой, так и переливались на солнце, между мачтами реяла лента столь же ярких флажков. Кимбре даже удалось рассмотреть, что разгрузкой заняты люди с непривычно темной, очень смуглой кожей.

— Должно быть, судно пришло издалека, — заметила она.

— Мавританское, — сказал Олаф, проследив ее взгляд. — Владеет им Карим бен такой-то, хоть убей не вспомню какой! Прямехонько из Константинополя. Давний друг ярла и его брата.

Подгоняемая желанием встретить человека, приплывшего из такой дали, Кимбра не стала задерживаться в городе, а поспешила назад в крепость. Как обычно, в распахнутые ворота вливался поток народа, ему навстречу двигался встречный, столь же плотный. Кто направлялся в поля, где уже началась жатва, кто явился предлагать товары, чтобы распродать их раньше, чем наступит осенняя непогода.

Часть команды с византийского корабля толпилась у дверей трапезной. Матросы оживленно болтали с местными жителями на ужасающей мешанине из самых разных языков и тем самым подтверждали поговорку, что купец всегда поймет купца, было бы желание. При виде Кимбры чужеземцы умолкли и уставились на девушку, разинув рты (зрелище для нее привычное настолько, чтобы не обращать внимания). Кое-кто непроизвольно сделал шаг вперед.

Олаф недвусмысленно сомкнул пальцы на рукояти меча, но жест был излишним: местные зашептали своим собеседникам что-то предостерегающее. Кимбра уловила только: «супруга ярла»… Чужеземцы попятились с таким видом, словно минуту назад чуть не шагнули в пропасть.

Не обращая внимания на толпу, Кимбра прошла в трапезную, где ее приветствовал вихрь красок, непривычных запахов и раскатов мужского смеха. Она отыскала взглядом мужа. Вулф стоял в дальней части зала в компании Дракона и человека довольно экзотической внешности. Без сомнения, это и был византийский купец.

Он был невысок ростом, но хорошо сложен и разодет в яркие ткани. Алый халат подчеркивал кофейный цвет его кожи и изящество ухоженной черной бородки. Византиец был хорошо воспитан и умел владеть собой: появление Кимбры не вызвало в нем столь привычного для нее потрясения. Казалось, он даже не удивлен ее появлением.

— А вот и моя супруга! — сказал Вулф, учтиво протягивая ей руку. — Дорогая, познакомься с моим старым другом, Каримом бен-Абдулом. Карим, это леди Кимбра.

Не отрывая от нее взгляда черных, как маслины, блестящих глаз, гость отвесил поклон.

— Я бы сказал, это легендарная леди Кимбра, поскольку слава ее облетела весь свет.

— Вы преувеличиваете, — сказала она просто.

Звук ее голоса поразил византийца больше, чем внешность. Он так округлил глаза, что Кимбра задалась вопросом, чему он удивился: что она осмелилась заговорить в присутствии мужчин или что вообще обладает даром речи? Вулф сбил ее с мысли, когда привлек к себе. Она заметила, что улыбка его из добродушной превратилась в зубастую, волчью, словно он посылал гостю предупреждение.

Карим воздел руки в примирительном жесте.

— Успокойся, друг мой! Я чту святость семейного очага.

— Это мое больное место, — усмехнулся Вулф.

— О, я отлично понимаю и не сержусь! С твоего позволения леди Кимбра посмотрит мои ткани.

Вулф дал позволение охотно и не задумываясь. Кимбра была несколько задета. Ей только-только удалось добиться права выходить в город когда вздумается — и на тебе! Оказывается, бороться надо за каждое право в отдельности, даже за право разглядывать ткани!

— Позже, — заявила она. — Сейчас мне нужно заняться ужином.

Не дожидаясь ответа, она кивком простилась с византийцем, пригвоздила мужа взглядом к месту и с достоинством удалилась, но не настолько быстро, чтобы не расслышать обмен репликами.

— Она что же, готовит?!

— Божественно!

— Рад за тебя, но, поистине, в этом мире нет справедливости!

Часть вечера Кимбра провела на кухне, объясняя прислуге, как готовить те несколько новых и весьма изысканных блюд, которые задумала на этот вечер. При этом она повторяла себе, что замечание Вулфа насчет ее кулинарных способностей не имеет к этому никакого отношения, она уже давно собиралась попробовать новое, так какая разница когда?

На ужине присутствовала почти вся команда византийского корабля. В Скирингешил они заходили не впервые и были приняты как добрые друзья. Трапезная была полна задолго до того, как внесли кушанья. Гости и хозяева наперебой пели баллады, рассказывали о своих приключениях, вспоминали общих знакомых, сплетничали и делились планами на будущее.

Кимбра покинула кухню, чтобы принять ванну и переодеться к ужину. Она выбрала изумрудного цвета платье из льна такой тонкой выделки, что он казался нежнее шелка. Платье, расшитое цветами по подолу и корсажу, со свободно летящими рукавами, демонстрировало мастерство портного. Вечер был достаточно теплый, чтобы обойтись без накидки. Кимбра скрепила волосы парой драгоценных гребней, по обыкновению оставив их свободно рассыпаться по спине.

Поколебавшись, она достала шкатулку, где со дня венчания хранилось подаренное Вулфом ожерелье с волчьей головой. Задумчиво взвесив его на ладони, она застегнула ожерелье на шее и вышла, ощущая себя примерно так же, как викинг, препоясанный мечом и готовый к бою.

— Замечательно! — пробормотал Карим с полным ртом и помахал упитанной куриной ножкой, от которой только что откусил сочный кусочек. — Клянусь, я не ел ничего вкуснее!

Дракон, трудившийся над куском кабаньего мяса, нашпигованного черным перцем и приправленного шафраном, отвлекся от своего занятия ровно настолько, чтобы заметить:

— Когда-то я думал, что лучше всего кормят за столом у старого Хаким-бея в Александрии. Помнишь тамошние пиры?

— Помню, как не помнить! — Карим усмехнулся. — Хаким-бей, человек тонкого вкуса и изящных манер… помнится, он обожал миндаль.

— Да будет земля ему пухом! Что ж, теперь лучшей кухней прославится стол ярла Скирингешила, и тогда каждый, кто имеет слабость к изысканным блюдам, потянется в наши края. Ну а тех, кто не едал в нашей трапезной, не будут принимать всерьез.

Вулф хмыкнул, взял с блюда росток дикой спаржи и начал задумчиво жевать.

— Карим! — окликнул он, расправившись со спаржей. — Надеюсь, твой трюм ломится от восточных специй. Я что-то становлюсь чересчур разборчив для человека, считавшего пищей лишь то, что он сам проткнул копьем.

— Я засыплю тебя специями, друг мой! — заверил византиец с улыбкой. — На этот раз я даже везу кое-что с самого края мира, с островов за страной Кэйтай.

— А разве за Кэйтаем что-то есть? — удивилась Кимбра (она больше молчала, жадно внимая рассказам, но теперь не удержалась от вопроса). — Многие полагают, что и Кэйтай — это всего лишь миф.

— Кэйтай действительно существует, — любезно объяснил Карим. — Мне не раз приходилось видеть его уроженцев.

— Кэйтай в самом деле существует, — повторил Вулф Кимбре. — Кариму не раз приходилось видеть его уроженцев.

Она озадаченно сдвинула брови. В этот вечер на столе было превосходное вино с виноградников Сицилии, но ее муж пил мало, а купец и вовсе не прикасался к спиртному, вдали от родины строго соблюдая каноны своей веры. И все же оба они вели себя как-то странно, словно, наоборот, переборщили со спиртным.

— Как интересно! Говорят, у кэйтайцев иной разрез глаз.

— О да! У них узкие глаза, нередко приподнятые у висков.

— У них узкие, приподнятые у висков глаза, — сообщил Вулф.

— Можно сказать, их глаза напоминают миндаль, некогда столь обожаемый достойным Хаким-беем, — добавил Карим.

— Миндалевидные глаза, — подытожил Вулф.

Кимбра по очереди вглядывалась в каждого из них. Что это за странная игра? Почему ее муж повторяет слова мавра?

— Нет ли миндаля среди того, чем вы торгуете?

— Есть не только миндаль, но и другие виды орехов. Завтра я с большим удовольствием предложу их вниманию прекрасной леди.

— Он привез разные орехи и завтра принесет их тебе на пробу, — вставил Вулф.

— И образцы тканей?

— Всех, какие имеются в наличии! Воздушные шелка, златотканая парча, тончайший лен…

— Шелк, парча, лен. Все самое лучшее!..

— Быть может, вы торгуете и домашними животными? Я мечтаю о ручной обезьянке!

— Увы, они плохо переносят дорогу.

— Животные, элсклинг, плохо переносят… — Вулф запнулся и уставился на Кимбру. — Зачем тебе обезьяна?!

Он снова назвал ее элсклинг — милая, — и притом будучи почти совершенно трезвым. Это не могло не порадовать.

— Обезьяна мне не нужна, просто хотелось как-то остановить это странное действо. Зачем ты все повторяешь за своим другом? — Кимбра улыбнулась Кариму. — Ваш норвежский превосходен, акцент почти незаметен. Я вполне способна понять все, что вы говорите.

— Я рад, что твоя жена находит мой норвежский превосходным, — сказал византиец Вулфу.

Дракон расхохотался. Сделав знак, чтобы долили кубки, поданные к столу в честь почетного гостя, он подмигнул брату:

— Это сбивает Кимбру с толку. — Внимательно ее оглядев, он погрозил Вулфу пальцем. — Больше того, это ее раздражает!

— Ничего подобного, — запротестовала она. — Просто мне интересно, отчего ваш друг не обращается прямо ко мне?

— Потому что ты принадлежишь другому мужчине, — охотно объяснил Дракон. — Для Карима столь же немыслимо напрямую к тебе обратиться, как и дотронуться до тебя.

— Но это же нелепо! — воскликнула Кимбра и смутилась. — Прошу прощения, я не хотела обижать вас, но я впервые сталкиваюсь с подобным…

— Таковы уж обычаи у них на Востоке, — благодушно заметил Вулф.

— Византия — страна высокой культуры, — вставил Дракон и ухмыльнулся, когда Кимбра метнула ему сердитый взгляд. — Занятно! Тебе досадно считаться чьей-то собственностью, но не зазорно носить клеймо владельца.

И он указал на ожерелье с волчьей головой.

— Это свадебный подарок! — возмутилась Кимбра и отпарировала сладким голосом: — Надеюсь, для моего мужа представляло некоторую разницу, надеть это ожерелье на жену или, скажем, на только что купленную кобылу!

Дракон подавился вином, и его поразил приступ кашля, весьма заразительного, потому что вскоре к нему присоединился и византийский купец. Только Вулф невозмутимо восседал на своем месте, разве что уголки его губ предательски дрожали.

— Что тут смешного? — осведомилась Кимбра. — Сама мысль о том, что жена чем-то отличается от лошади? А что, нет?

— Отличается, конечно, — согласился Вулф. — Но есть и некоторое сходство…

Кимбра запоздало вспомнила шутку о том, что роднит женщину с лошадью: и на той, и на другой периодически бывает мужчина. Лицо ее вспыхнуло. Вулф понял, что вот-вот последует отповедь, и поспешил отвести грозу:

— На Востоке иные традиции, сложившиеся еще в давние времена. Не нам судить, хороши они или плохи. Нельзя сказать, что женщина там совсем бесправна, просто права у нее другого рода. Жены живут в холе и неге, их лелеют, окружают роскошью. Им можно только позавидовать.

— Справедливо, — сказал Карим. — Держать гарем — это наша традиция, давняя и изысканная.

— А что такое гарем? — полюбопытствовала Кимбра; она уже так далеко зашла, что не было смысла идти на попятную.

Вулф открыл рот, но его опередил Дракон:

— Гарем — это часть дома, отведенная для жен. Там они ведут весьма уединенный образ жизни. В гарем нет доступа никому, кроме их супруга и господина.

Высказав все это, Дракон вперил в Кимбру взор в нетерпеливом ожидании ее реакции. Карим заметил это и вмешался:

— Не только жены, все женщины в семье живут на своей половине: матери и дочери, тетки и племянницы, старухи и девочки-подростки. Дети мужского пола воспитываются там до определенного возраста. Это целый мирок с фруктовым садом, цветниками, тенистыми двориками, фонтанами и бассейнами. Настоящий райский уголок!

— А могут ли женщины покидать этот рай?

— Разумеется, могут. Они ходят на базар, в лавки, на некоторые общедоступные зрелища, но только в чадре и под присмотром. Это для их же пользы.

— Само собой! — Кимбра глянула на мужа и произнесла вполголоса: — Какое счастье, что обошлось без чадры!

— Гаремы бывают разные, — заметил Дракон, не обращая внимания на предостерегающий взгляд брата. — Взять Эрика Лейфсона. У него дом на окраине Константинополя, на самом берегу моря. Наверняка он и теперь держит гарем. Знаешь его, Карим?

— Да, мы знакомы. Эрик обжился в Константинополе, и дело его процветает.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь. А все потому, что он большой души человек. Поразительно щедр к своим друзьям.

— Послушай… — начал Вулф.

— Вот у него гарем так гарем, — не унимался Дракон. — Эрик… как бы это сказать… знаток и тонкий ценитель. — Он закатил глаза, наслаждаясь воспоминаниями. — Была у него одна черкешенка, просто дьяволица! И где только нашел такую? Волосы рыжие, как огонь, глаза что твой изумруд! А нубийка с синими глазами! Она такое выделывала! — Последовал тяжкий вздох сожалений по утраченному. — Вулф, ты не помнишь, как нам удалось оттуда убраться? Кто кого волок за волосы?

— Надо было оставить тебя там на произвол судьбы, — буркнул его брат.

— Ты не мог, — с достоинством произнес Дракон. — Для этого ты слишком меня ценишь. Я необходим, чтобы оживлять обстановку.

Карим огладил свою холеную бородку и согласно кивнул. Дракон воспринял это как поощрение.

— Одним словом, Восток не в пример мудрее нашего. Женщина знает свое место, разве это не славно? Когда бы ее супруг и господин ни выразил желание, она всегда тут, готовая услужить ему, как он только пожелает. А как она счастлива, когда знает, что хорошо поработала и что ей за это воздается каким-нибудь подарком! Это ли не идеальный порядок вещей?

Когда оживленный голос шутника умолк, за столом наступила тишина. Вулф изучал сложный узор на своем кубке, Карим склонился к самой тарелке, безуспешно пряча веселость. Дракон развалился в кресле. Он был весьма доволен собой.

Кимбра сложила руки на коленях и улыбнулась самой ласковой из своих улыбок.

— Карим бен-Абдул, — начала она тоном изысканной любезности, — скажите, нет ли среди ваших товаров лекарственных средств?

— Средств?

— Карим не совсем тебя понял, — сказал Вулф.

— Я вижу, что он не совсем меня понял, — тем же тоном продолжала Кимбра, сознавая, что глаза мужчин устремлены на нее, и впервые в жизни наслаждаясь этим. — Я имею в виду некоторые лекарственные растения, такие как белладонна, болиголов, дурман, терновое семя, мандрагора, олеандр. Я уж не говорю о ржаном куколе, конском каштане, кривом лавре и ложной оливе.

— Но, миледи, все эти растения ядовиты! — вскричал византиец, в волнении забывая о приличиях.

— Ядовитое может также и лечить, если знать правильную дозировку, в то время как съедобные растения могут быть вредны для здоровья, если переборщить или что-нибудь перепутать. Скажу больше, есть немало таких, что похожи на съедобные лишь внешне, а на деле… — Кимбра мило улыбнулась каждому из собеседников по очереди. — Все так просто: листок тут, корешок там… простая небрежность может обернуться трагедией!

Прислуга внесла подносы с новой едой. Кимбра просияла:

— Следующая перемена! Очень кстати. — Она обвела взглядом стол и добавила ласково, но с безошибочной стальной ноткой в голосе: — Кушайте, кушайте… и дай вам Бог долгих лет жизни!

Много позже, лежа рядом со спящим мужем в супружеской постели, она с удовольствием вспоминала, чем обернулась ее маленькая шутка. Гость из Византии больше к еде не прикасался, хотя до этого отдавал должное каждому блюду. Очевидно, он принял ее слова за чистую монету. Дракон громко и долго смеялся, но потом незаметно разглядывал все, что поддевал на вилку, отталкивая приправы в сторону. Только Вулф отреагировал так, как она надеялась, то есть дал ей понять, что оценил и правильно понял сказанное. Да и вообще он держался, не скрывая гордости за то, что жена остра на язык и умеет достойно отбрить любого шутника.

— Я вспомнил, почему мы покинули гарем Эрика Лейфсона, — заявил он к концу ужина. — В нем не было никого даже отдаленно похожего на Фрейю.

Он не добавил, что впоследствии жизнь исправила это упущение, но Кимбра прочла это в его взгляде.

Он сравнил ее с богиней, супругой самого Одина. Это заслуживало ответных знаков внимания, и она не замедлила осыпать ими мужа сразу, как только они остались наедине, и между делом продемонстрировала, что между мужчиной и лошадью тоже имеется некоторое сходство.

Теперь сам Бог велел спать и видеть сладкие сны, но Кимбре не спалось. Память и воображение разыгрались, мысли роились, как потревоженные пчелы.

Что за чудесный малыш у Нади! Кимбра положила руку на живот, по-прежнему плоский. Как хочется иметь ребенка! Черноволосого, с серыми глазами, все равно — мальчика или девочку. Вулф будет его обожать, никак не иначе. Потом будут другие дети… дай Бог, чтобы были!

Мавр… приятный на первый взгляд, но уж очень холеный и какой-то… скользкий. Все время улыбался, особенно когда рассказывал о восточных обычаях. Что это за мир, где женщин держат взаперти среди шелков и благовоний, где они служат мужчинам красивыми игрушками? Она бы не могла так жить, просто не могла… и все же в этом есть что-то притягательное, волнующее.

Женщина как источник наслаждений — и только. Вулф познал таких женщин, когда прохлаждался в Константинополе, в доме Эрика, которого Дракон назвал знатоком и тонким ценителем. Рыжая черкешенка, синеглазая нубийка и бог знает кто еще!

Кимбре явился очень реальный образ Вулфа. Развалившись на мягкой оттоманке, он разглядывал представленных его вниманию красавиц. Он выбирал. Вот интересно, будь среди них она, Кимбра… выбрал бы он ее?

Что за нелепость! Он уже сделал свой выбор! Чтобы завладеть ею, он проделал долгий путь до Холихуда!

Но ради чего? Ради мести. Ради военного союза или, если не получится, ради расправы с Хоуком.

Это не так! Конечно, нет. Просто сегодня она слишком чувствительна ко всему. В глубине души Вулф и не думал о расправе. Просто он хотел мира так сильно, что пошел для этого на все, даже на то, чтобы ее запугать.

До этой ночи Кимбра запрещала себе думать о том, чем чревато появление Хоука, и так в этом преуспела, что не бросила ни единого взгляда в направлении пляжа, на котором Вулф обещал пролить кровь ее брата. Она просто вычеркнула этот кусок земли из сферы своего внимания. Но сейчас она невольно вернулась мыслями к тому, что произойдет, когда Хоук ступит на норвежскую землю.

Ничего страшного не случится! Просто ей придется убедить брата, что все в полном порядке, лучше и быть не может.

Кимбра против воли всхлипнула, сжалась в комок, подтянула колени к подбородку, чтобы удержаться от слез.

На плечо легла теплая ладонь. Вообще дохнуло теплом. Теплом и силой. Это Вулф склонился над ней. Его голос был невнятным со сна, но уже встревоженным:

— Что с тобой, Кимбра?

Одно всхлипывание, едва слышное даже для ее собственных ушей, — но он каким-то образом понял даже во сне, что в этот момент она нуждается в утешении. И он готов был утешать, а потому привлек ее к себе.

— Страшный сон?

Кимбра помотала головой, боясь заговорить из страха разразиться рыданиями. Вулф хотел заглянуть ей в лицо, но она воспротивилась и теснее прижалась к широкой груди. Тогда он откинулся на подушку.

— Это все Дракон с его дурацкими шуточками! Но ведь ты понимаешь, что он не хотел тебя обидеть?

Удивление было так велико, что Кимбра сумела ответить:

— Дело не в нем!

— Значит, Карим? Это добряк, поверь мне. Если бы он знал, что…

— Он тут ни при чем!

Вулф помолчал, вздохнул.

— Остаюсь только я. Что же я сделал, элсклинг?

Ласковое слово довершило дело. Слезы хлынули ручьем и сразу промочили колечки волос на груди у Вулфа. Кимбра рыдала взахлеб, не в силах остановиться, а он, пораженный и озадаченный, то бормотал слова утешения, то требовал объяснить, что с ней такое. Когда слезы иссякли, она отерла глаза, судорожно набрала в грудь воздуху и наконец посмотрела мужу в лицо.