Зеленушками назывались рыбешки, что водились в бухте рядом со стоком канализации. Их не ели даже кошки.

Таня отставляла свой чай и бросалась к зеркалу: неужели она и вправду зеленая? Убеждалась, что привычный «морской» румянец на месте, гневно взглядывала на деда, а тот снисходительно хмыкал, спрашивал:

– Все мужа ищешь… юнга?

Дед назвал внучку юнгой, когда она только родилась. Сейчас Таня выросла, но он упорно не хотел повышать ее в морском звании. Говорил, что даже до матроса не доросла.

– На работе задержали, – неуверенно отвечала деду Таня.

– Свисти-свисти, – фыркал дед. – А то мне с балкона не видно, чем вы там на лавочке занимаетесь…

На лавочке во дворе ничего особенного не происходило. Ну, обнимались, целовались, конечно.

Бабушка Таню за кавалеров не ругала. А вот дед сердился, цитировал Лермонтова: «И жить торопится, и чувствовать спешит…»

Бабушка выходила к завтраку позже всех. Зато всегда в свежем халатике, причесанная, губы чуть тронуты помадой. Тане всякий раз становилось стыдно за свою пижаму и лохматые со сна волосы. Дед улыбался жене, говорил ей: «Доброе утро!» Таня была готова отдать все на свете, чтобы кто-то посмотрел на нее так же влюбленно и так же нежно поздоровался с ней когда-нибудь утром…

…Дед с Таниными кавалерами был строг. Когда они заявлялись к ним домой, демонстративно закрывался в комнате. Или вообще уходил на прогулку. Говорил: «Юнгам кавалеров не положено!» А бабушка с внучкиными ухажерами охотно общалась. Она открывала с неожиданной стороны даже самых безнадежных. Курсант военно-морского училища вдруг признавался бабуле, что любит сентиментального Ремарка, и свободно цитировал «Трех товарищей». А твердокаменный десантник галантно подливал бабушке чай и целовал ее худенькую ручку с изящным маникюром.

– Бабуль, ты колдунья! – восхищалась Таня. – Пиковая дама!

– Нет, я не пиковая. Я червовая, – возражала бабушка.

Она ласково смотрела на Таню и – сквозь нее. Бабушкин взгляд скользил по фотографиям, которыми были увешаны все стены. Бабушка – молодая: счастливая, с зонтиком, с пуделем… Старые черно-белые снимки из давно прошедшей жизни.

– О чем ты думаешь? – требовала Таня.

Бабушка молчала, не признавалась. Потом говорила со вздохом:

– Этот десантник… он неплохой парень. Но ты не спеши, Танечка.

– Вот вы с дедом заладили! – сердилась внучка. – Все не спеши да не спеши! Что же мне – в старых девах сидеть?

Бабушка обещала:

– Я тебе другого наколдую. Настоящего мужчину. Хорошего.

– Такого, как дед? – ревниво спрашивала Таня.

– Даже лучше! – заверяла бабушка.

А дед притворно сердился:

– Что? Что ты сказала? Лучше меня?

…В Южнороссийске, где они жили, росли пирамидальные тополя и серебрилось на ветру море. У Татьяны все удавалось с работой (она служила переводчицей в пароходстве). А вот с кавалерами дела обстояли неважно. Портовый, вечно спешащий город. Местные молодые люди тоже спешили, торопили Татьяну. Кто звал ее в постель, кто сразу замуж. А она все ждала чего-то. Чего-то такого, как у бабушки с дедом. Чтобы можно было прожить рядом полжизни и в старости сказать, как говорила бабуля: «Вот вижу в окно: идет с работы мой Саша. И на душе тепло-тепло сразу становится…»

– Откуда у вас такая любовь? – допрашивала Таня бабушку.

Старушка только плечами пожимала, трепала внучку по волосам.

Таня знала наизусть семейную историю о встрече бабушки с дедом.

Саня нашел свою любовь на пирсе.

Пирс выдавался далеко в море, на нем сладко пахло засохшими мидиями и йодными водорослями.

Бабушка, как сейчас Таня, все ждала чего-то… Она любила по вечерам стоять на пирсе и смотреть на бухту. Недоброжелатели хмыкали: «Прямо «Алые паруса»! Прынца высматривает!» А друзья предупреждали, что на пирсе опасно – слишком безлюдно, можно напороться на хулигана.

Саня, загорелый, с обожженными солнцем волосами, проходил мимо на моторке. Увидел одинокий стройный силуэт, белое платье на фоне заката, в руках – смешной кружевной зонтик. Решил рассмотреть поближе, лихо пришвартовался и… Бабушка рассказывала Тане: «Просто голову потерял. Завалил меня своей рыбой. Под окнами дежурил. Всех поклонников разогнал!»

Впрочем, сам дед говорил об истории их знакомства по-другому:

– Окрутила она меня. Опоила. Стреножила. Не смог от нее драпака дать…

Они поженились. Дед ходил в море – сначала простым матросом, потом выучился и дорос до старшего помощника капитана. Бабушка служила в детской больнице, брала по две ставки – врачей не хватало, да и деньги в семье нелишние. Они постоянно друг друга ждали – то дед в рейсе, то бабушка на дежурстве. Каждая встреча – праздник, он дарил ей цветы, а она клеила ему из фольги рыбок-»самодуров», приманки, на которые хорошо шла глупая ставрида…

Их сын – то есть Танин папа – воспитывал себя сам, болтался во дворе и иногда прогуливал школу. Как полагается нормальному южнороссийскому парню, ходил на моторке, искал сокровища и ржавые пистолеты, оставшиеся с войны. Но удивил всех – особенно соседку, у которой регулярно трусил жерделевое дерево: поступил в МИФИ, получил красный диплом и оказался талантливым программистом.

«Мы были так заняты, что не заметили, как он вырос», – вздыхала бабушка.

Похожая судьба, казалось, ждала и Таню – ее папа с мамой тоже были постоянно заняты своей московской жизнью: диссертации, выпуски, ответственные проекты – не до дочки…

Но тут бабушка с дедом одновременно вышли на пенсию и чуть не силой изъяли Татьяну у родителей. «Пусть хоть у нее нормальное детство будет! А то ходит ребенок с ключом на шее… Супчик ест из термоса…»

Таня не возражала. В Южнороссийске – лучше, чем в холодной, безликой Москве. Здесь тепло, есть море и подвалы в старых домах, где обязательно найдется какой-нибудь клад! Татьяна ходила с дедом на рыбалку и чинила с ним снасти. Вечерами секретничала с бабушкой и училась у нее печь изумительные пирожки. А родители – они ведь часто приезжают в гости!

Папа с мамой были действительно деловыми людьми, серьезными и занятыми. Но о дочке не забывали. Таня часто получала от них длинные, нежные письма. И подарки.

Последним подарком оказался компьютер.

Ноутбук серебристо-ракетного цвета нарушил патриархальный интерьер квартиры. Он выглядел инопланетным гостем, когда стоял на зеленой скатерти с кисточками, по соседству с вязаными салфетками и плетеными корзинками.

Компьютер – на удивление! – сразу же полюбился деду.