«С сожалением сообщаем, что…»

Первая мысль в ту минуту была о Джеральде, а потом на нее накатила волна облегчения оттого, что это не он. Но теперь она терзалась чувством вины перед Мадди. Почему она все скрывает от ребенка?

Плам рассеянно погладила ирландского сеттера Блейза.

«Что я наделала? Но я всего лишь хочу дать Мадди еще несколько часов, прежде чем разрушить ее надежды, сокрушить ее мир. Теперь до конца ее жизни каждое Рождество будет ассоциироваться у нее с бедой. У нее еще будет время для печали и тоски. Пусть ее надежда поживет еще немного. Какой вред это может принести?»

На второй день Рождества Глория слышала, как мистер и миссис Батти шепчутся после ланча на кухне. Что-то о жутких новостях в Холле. Но когда она просунула голову в дверь, они немедленно сменили тему.

На Элайджа-стрит она вечно подслушивала, узнавая о вещах, которых ей не полагалось знать. Так она узнала от теток о птичках и пчелах, о том, как получаются дети, как можно этого избежать, пользуясь резиновыми «джонни», и что, если уж попалась, всегда можно пойти к старой ма Фиппс, которая избавляет от неприятностей. Манчестер казался очень далеким, и иногда Глория гадала, думает ли о них ма. Пошлет ли им подарок?

Такого Рождества у нее никогда не было. На Элайджа-стрит у них были только газировка и сладости, пение, драки и ожидание у паба в темноте. Какая-нибудь игрушка, к ужину неизменно оказывавшаяся сломанной. И Глория ничего не знала о младенце Иисусе в яслях, свечах в церкви, пении гимнов на снегу и никогда не готовила подарки для других детей. Здесь все посещали церковь, а в Манчестере только Фрида и ее ма принадлежали к Свидетелям Иеговы, ходили в Кингдом-Холл, молельный дом, и не верили в Рождество.

На Элайджа-стрит их отсылали в воскресную школу, чтобы вытолкать из дома на целый день. Но воскресная школа была просто небольшим зданием, под крышей из оцинкованного железа, без свечей и украшений. Глория только в Бруклин-Холле впервые в жизни увидела такую большую елку. Она пахла дезинфекцией и растаявшим воском. Дети чуть не полдня украшали ее мишурой и бумажными цепями. Получилось так красиво!

Вспоминает ли их мама? Как она могла просто швырнуть их в поезд? И ей даже не интересно, что с ними? Сид уже забыл прежний дом и тупо глазел на Глорию, когда та спрашивала о маме. Глорию попеременно бросало то в жар, то в холод при мысли о том, где она могла оказаться. Поэтому она то грустила, то изрыгала огонь ярости. Мама поступила плохо, но какое счастье, что они попали именно сюда! И вообще, стоит ли волноваться о той, кому она не нужна? Во всяком случае, не сейчас.

Они готовились к празднику в Холле, и Глория надела новую блузку и юбку с лямками из голубого вельвета с отделочным шнуром «зигзаг» на подоле: не слишком праздничный наряд, но все же лучше, чем ее вторая юбка и джемпер.

На Сиде был новый колючий джемпер с пестрым рисунком «фер-айл»[22], а рыжие волосы были щедро смазаны бриллиантином «Брилкрим», которого не пожалела миссис Батти.

Санта-Клаус, как выяснилось, знал правильный адрес, и Сид пришел в полный восторг от трактора и игрушечной фермы, а Глория была довольна куклой в кринолине, лежавшей в отдельной коробке. И все было хорошо, пока она не увидела Мадди, ехавшую на вихляющем велосипеде по снежным дорожкам. Почему Санта-Клаус не принес велосипед и Глории тоже?!

Грег помогал Мадди выбрать дорожки, уже очищенные от снега и льда. На Мадди было новое бархатное платье, такое красивое и мягкое, цвета павлиньего пера. Сверху был накинут школьный макинтош. Какая несправедливость! У нее два праздника: одно Рождество в Холле, другое – в хостеле.

Грег вырядился в длинные брюки и новый блейзер и пыжился, как петух на навозной куче. Все были разодеты и вели себя паиньками. Мадди хотела показать ей все, что ей подарили: маленькую игрушечную кондитерскую, с баночками, весами и коробочками конфет, книгу и подарки от слуг. Какая несправедливость!

Глория умоляла дать ей покататься на велосипеде. Но Грег сказал, что у нее слишком короткие ноги и она не достанет до педалей. Она так обозлилась, что вместе с Сидом спряталась за диваном и слопала весь мармелад-горошек из игрушечной кондитерской. Тетя Плам была чем-то рассержена и ни разу не улыбнулась. Должно быть, из-за ужасных новостей.

Теперь, когда они стояли на крыльце, чтобы идти на настоящий праздник, миссис Батти погладила ее по голове и велела играть с Мадди и не ссориться.

– Будь хорошей девочкой. Чтобы никаких драк…

Они катались на крутой дорожке, а Глория забыла варежки. Без них пальцам было слишком холодно, чтобы лепить снежки, поэтому она бросилась назад, чтобы порыться в корзинке, где хранились капюшоны и шарфы.

Батти все еще обсуждали ужасные новости, когда Глория незаметно подобралась к двери. А когда поняла, в чем дело, тут же побежала назад. Скорее бы рассказать Мадди все, что она услышала первой!

Мадди обожала новый велосипед, но было слишком скользко, чтобы ездить на нем. Пожалуй, даже опасно. Санта-Клаус подарил ей множество чудесных подарков, но среди них не было того, который был нужен больше всего, – мама и папа не приехали. Некому было петь с ней гимны и рассказывать о путешествиях.

Она попросилась провести Рождество с вакки! В хостеле было так весело: индейка, рождественский пудинг и трехпенсовые подарки для всех. Они играли в дурацкие игры и шарады, а потом пели. Но тетя Плам была необычайно молчалива и выглядела немного усталой. Мисс Блант уехала, но викарий с женой пришли помочь.

Сегодня, на второй день Рождества, бабушка изучала шведский стол, накрытый для предстоящего пиршества.

– Не понимаю, зачем нам все это, – проворчала она. – Дети, бегающие по комнате, как дикие животные, – не мой идеал веселья. Помяните мое слово – все закончится слезами. Кстати, Мадди, отставь эту вазу подальше. Ей цены нет.

Мадди немедленно послушалась.

– Не думаю, что этот ярко-голубой цвет идет девочке, – добавила бабка, снова оглядывая платье. – Для такого оттенка нужны рыжие волосы. Ей куда лучше в клетчатой юбке и джемпере. И гораздо практичнее.

– О, матушка, оставим все это, – огрызнулась тетя Плам, затягиваясь сигаретой. – Пусть покрасуется в нарядном платье. В магазинах из-за чертовой войны все равно много не купишь. Очень обидно, если не можешь хорошо одеться на Рождество.

– Кто это так тебя довел? Целыми днями рычишь! А ведь все это ты затеяла! Когда на нас ринутся орды? – осведомилась свекровь, закуривая свою сигарету.

– Скоро. Думаю, что молодым неплохо пообщаться со стариками. А им полезна свежая струя в этом доме, где вообще отсутствуют признаки жизни. Они только и делают, что спят и едят. Дядя Алджи обещал показать фокусы, если я смогу оторвать его от приемника. Тетя Джулия согласилась прочитать стихотворение…

– О господи, неужели…

– Нет, она сказала, что оно вполне подходит для детей.

– Откуда ей знать? У нее никогда не было своих, – рявкнула свекровь.

Перебранка продолжалась, но Мадди была слишком возбуждена, чтобы расстраиваться. Эти двое вечно грызлись, как дядя Джордж и Айви. Но это ничего не значило.

Потом она подумала о последнем Рождестве. Сколько всего изменилось с тех пор! И как грустно быть вдали от родных мест!

Глория и Сид пришли раньше всех, и Мадди решила, что нужно дать им покататься.

Удерживая велосипед за седло, она позволила Глории сесть, но ноги девочки не дотягивались до педалей, и велосипед все время норовил свалиться набок. После двух падений Глория решила, что с нее достаточно.

– Нам нельзя пачкать платья, – прошептала Мадди.

– Я буду носить его, когда оно станет тебе коротко. На тебе оно смотрится по-дурацки, – бросила Глория, трогая пальцами мягкий бархат.

– Вовсе нет! – отрезала Мадди, выдернув у нее юбку. Почему Глория такая злючка?!

Но тут Мадди увидела на аллее компанию вакки с праздничными туфлями в корзинках. Она впустила их через черный ход и повела в гардеробную, чтобы дать им время сменить обувь и снять пальто.

В американской посылке оказалось полно рубашек и брюк, и все принарядились. Энид и Пегги нацепили серьги и покрасили губы и теперь, по мнению Мадди, выглядели полными идиотками, в отличие от Грега и остальных мальчиков, которые казались взрослыми и красивыми. Интересно, верит ли теперь Грег в Санта-Клауса?

Все принесли стулья в холл, и началась игра. Дети маршировали под музыку, несущуюся из граммофона, и, когда мелодия заканчивалась, спешили занять свои места. Обеденный стол в столовой был накрыт большой белой скатертью, на которой стояли тарелки с сэндвичами, булочками с суррогатными колбасками, мясными пирогами и ломтями сухарного торта Илзе. Все стоя выслушали молитву, а дальше каждый был сам за себя: мальчишки ринулись наполнять тарелки едой. Девочки последовали их примеру. После чая и газировки – Сид пролил свою на ковер, а Сьюки и Блейз постарались слизать все крошки и вылакать лужу – настало время петь перед взрослыми в гостиной.

Глория исполнила «Благослови этот дом», как втайне от всех учила ее жена викария.

Тут появился дядя Алджи в черном вечернем одеянии и цилиндре и попытался показать карточные фокусы, насмешив всех окружающих. Кроме того, он умело доставал из воздуха куриные яйца, а потом потребовал добровольца, и Брайан на время стал его помощником. Яйца появлялись и исчезали, а когда был объявлен последний фокус, дядюшка положил волшебное яйцо на голову Брайана, произнес заклинание и разбил яйцо палкой. Содержимое вылилось на волосы мальчика, закапало по лицу и запачкало джемпер. Все покатывались от смеха. Но тетя Плам была в бешенстве.

– Это его новый джемпер! Как можно во время войны так относиться к еде!

Бедный дядюшка Алджи был совершенно потрясен такими нападками, но бабушка пришла ему на помощь:

– Что это на тебя нашло? Он сделал все, чтобы не дать туземцам разгуляться! Теперь мы отведем детей в холл и раздадим подарки. В самом деле, Прунелла, к чему такие сцены?

Дети, крича и толкаясь, выбрались из комнаты, оставив тетю Плам едва не в слезах.

– Простите, Алджи, у меня слишком много неприятностей, – вздохнула она.

Глория ущипнула Мадди за руку.

– Я знаю, в чем дело. Миссис Плам получила дурные вести, – прошептала она.

– Она мне ничего не говорила.

Мадди с любопытством уставилась на подругу.

– Дядя Джеральд?

– Похоже, что так. Я слышала, как об этом говорили на кухне. Будто корабль потонул. Я подслушивала за дверью. Теперь миссис Плам вдова, поэтому и носит черное.

– Но почему она не сказала бабушке? На той красный костюм. Дядя Джерри – ее сын. Как странно! Пойдем, нужно быть с ней особенно милыми.

Все это время Мадди искоса поглядывала на тетку. Плам сдерживалась, как могла, чтобы не испортить детям Рождество. Добрая душа! Бедный дядя Джерри! Больше они его не увидят. Какая тетя Плам храбрая, если так держится!

После этого разговора вечер, казалось, тянулся бесконечно, и Мадди была рада, когда все разошлись по домам и она смогла взять руку тети Плам и осторожно сжать ее.

– Я все знаю, – прошептала она. – Должно быть, это для тебя ужасно!

– Что ты знаешь, Мадди?

– О твоем горе. Глория подслушала разговор Батти. Она не хотела, но они громко говорили о том, что корабль дяди Джерри затонул.

Тетя Плам не сводила с нее глаз.

– Именно это сказала тебе Глория?

Мадди кивнула.

– А ты поэтому носишь черное.

Бедная тетя Плам выглядела очень странно и дышала очень тяжело. Наконец она взяла Мадди за руку и повела в маленькую комнату с высокими стеклянными дверями, ведущими в боковой сад, где стоял стол с кормом для птиц.

– Подожди, я закрою дверь. Ты права, я получила дурные новости, но потонул не корабль дяди Джеральда, а другой… мы еще не знаем деталей. За день до сочельника мне позвонили. Я подумала, что лучше не омрачать тебе Рождество. Миссис Батти была в общежитии и слышала, как я говорю по телефону. Не знаю, как сказать тебе, Мадди, но это не дядя Джеральд.

Она осеклась.

На какую-то долю секунды Мадди ясно увидела ее лицо, поняла, что она сейчас скажет, и зажала уши.

– Нет-нет… пожалуйста, нет! Только не мама и папа!

В глазах все плыло, а горло словно заледенело, и она никак не могла сглотнуть. В голове стоял странный звон. Слова Плам доносились как будто откуда-то издалека: что-то насчет вражеского нападения и потонувшего у побережья Ирландии военного корабля, спасательных шлюпок и выживших, но слова тоже сливались в какой-то единый поток…

– Нет-нет, это неправда!

Тетя Плам кивнула.

– Мне так жаль, дорогая. Я не знала, как тебе сказать.

– Но есть спасательные шлюпки, и они могут продержаться несколько дней. Нашлись же, спустя долгое время, дети с «Сити оф Бенарес», который тоже потонул! – с надеждой шептала Мадди.

– Прошло почти две недели. Выжили очень немногие. Все должно было произойти очень быстро…

Ее слова были безжалостны.

Часы на каминной доске тикали, огонь потрескивал, и над камином вился синий дымок… Вокруг крошек в кормушке прыгал черный дрозд, и с сосулек, свисавших с каменного стола, капала вода. Время, казалось, остановилось.

– Значит, они никогда не вернутся? – спросила Мадди, глядя Плам в глаза.

– Боюсь, что нет.

– Так мне придется идти в приют, как Энн из «Зеленых крыш»[23]?

– Конечно, нет! Твой дом здесь, в Бруклине!

– Но бабушка меня не любит. Она надела красный костюм…

– Она ничего не знает… об Артуре. Я должна была сначала сказать тебе. Я так не хотела портить это Рождество, – всхлипнула тетя Плам.

– Так Санта-Клауса не существует? – выдавила Мадди, чувствуя, как ее заполняет ледяной холод. – Я просила его только о том, чтобы снова увидеть маму и папу, а он послал их на морское дно. Все вранье! Все!!! – истерически вскрикнула она.

– Мадди, мне очень жаль, но Бруклин – твой дом, – снова пролепетала тетя Плам, внезапно осунувшись. Мадди показалось, что тетя потеряла всякую уверенность в себе. – Прости, если я все сделала не так. Я только хотела, чтобы у тебя был праздник. Но ты будешь жить с нами.

– Ни за что! Я не останусь там, где никому не нужна! Пойду в «Олд Вик» и останусь там! – бросила она и, вскочив с дивана, кинулась к двери. Ей хотелось убраться подальше от этого дома. Схватив габардиновый макинтош, галоши, собачий поводок, отчего Блейз сразу побежал следом, Мадди ступила на окутанную синевой белизну подъездной аллеи.

В глазах не было слез. Она не могла плакать. Такого дважды не бывает, правда ведь? Сначала дядя Джордж и бабушка Миллс, теперь мама и папа? Несправедливо! И бессмысленно!

Мадди, как во сне, шла по дороге, по замерзшим следам компании из хостела, иногда поднимая глаза на высокие черные тополя, стоявшие, как римские свечи. Снег примерз к коре причудливыми рисунками. Все такое белое, чистое, молчаливое, такое красивое и печальное.

Узнают ли мама и папа, как она скучает по ним, как грустит? Или им все равно? Смотрят ли они на нее с неба? А бабушка?

Мадди очень на это надеялась.

Как странно, что ее жизнь продолжается, а их жизни оборвались, оборвались не вчера, но она ничего не знала все это время. Веселилась на Рождество и школьном концерте, а их уже не было. Ее жизнь продолжается, а они просто исчезли. Теперь она будет расти, меняться, делать что-то хорошее, а они не узнают… или это не так? О, как она надеялась, что это не так! Это было единственное утешение, за которое она цеплялась.

Мадди посмотрела на дорогу и подумала о тех парнях, которые уже не вернутся домой. От которых остались только имена у подножия тополей. Теперь папа тоже станет деревом, как дядя Джулиан. Вся семья ушла далеко-далеко, и она не сможет до них дотянуться.

Жуткий холод пробирал до костей, но ей было все равно. Мадди не чувствовала холода. Не чувствовала ничего, кроме отупляющей усталости, но она все же добралась до Древа Победы и спряталась в дупло. Здесь она в безопасности. Все равно что снова сидеть на дереве рядом с «Фезерс», только без всякой надежды получить письмо из Египта. Ей хотелось одного – свернуться клубочком и спать, пока не кончится война, а потом все будет как раньше.

«Что я за дура? Ну и Глория! Все неправильно поняла, переврала услышанное и испортила праздник. Противное маленькое отродье! Вечно лезет не в свое дело! А я? Возомнила себя Всемогущим и так оскандалилась!»

Плезанс нужно обо всем рассказать, но не сейчас. Сначала Плам должна найти девочку. На улице слишком холодно, чтобы бродить там одной в темноте. Ее следы отчетливо видны в снегу, и вполне вероятно, она отправится в «Олд Вик». К друзьям.

Жаль, что в доме нет телефона, чтобы предупредить обо всем Веру Марри, жену викария. Неудивительно, что Мадди предпочитает убогость старого паба роскоши бабушкиного дома. Покалеченные щенята всегда стремятся в укромное местечко, где могут наблюдать за окружающим из своего укрытия и зализывать раны.

Мадди не убежит. Она просто нуждается в тепле и радушии, но Плам это мало утешало.

Когда миссис Плам добралась до хостела, дети продолжали наводить порядок. Малышей отправили спать, а Грега позвали из кухни, чтобы и он услышал о дурных новостях.

– Мадди исчезла, – сказала миссис Плам. – Как сквозь землю провалилась. Как, по-твоему, куда она могла пойти?

Она всегда советовалась с парнишкой в тревожные минуты, и это заставляло Грега чувствовать себя взрослым и придавало ему важности.

– Похоже, мисс, я знаю, где она – у большого дерева, в нашей штаб-квартире. Вы найдете ее там, – сообщил он, всем сердцем жалея малышку Мадди. – Если хотите, я приведу ее. Она не могла далеко уйти в такой темноте!

– Я пойду с тобой, – решила миссис Белфилд, спрыгнув с кухонного стола.

– Дайте мне пять минут, она никуда не убежит, – запротестовал Грег, зная, что на месте Мадди не хотел бы вмешательства взрослых. Мадди была немного странноватой, даже для девочки.

Грег топал, хрустя снежком, по тропинке через огород и насвистывал «Полковника Боуги»[24], чтобы Мадди поняла, кто идет.

– Я знаю, ты на дереве, Мадди Белфилд. Я принес какао и сироп со сгущенным молоком… Бедная миссис Плам с ума сходит, гадая, куда ты подевалась! – крикнул он, следя за тем, как изо рта вырывается пар.

– Убирайся! Я ни с кем не желаю разговаривать! – откликнулась Мадди.

– Не будь дурой! В такой мороз! Спускайся, пока какао не остыло!

– А мне плевать!

– Врешь! Не хочешь же ты, чтобы пес простудился! Он сидит на ледяной земле!

Мадди молчала. Грег увидел, как девочка вглядывается в темноту, и сунул кружку в руку, свисавшую с дерева.

– Жена викария сказала, что сегодня мы будем жарить картошку на сковороде, если потом все за собой уберем.

Это было их любимым угощением, когда Грымзы не было поблизости.

– Я не голодна, – шмыгнула носом Мадди и понюхала какао, словно Грег предложил ей яду. – Каково это – быть круглой сиротой? – добавила она. Очки запотели от горячего пара.

– Это всего лишь ярлык, который ты на себя лепишь. И ничего он не означает. Вот у меня не было ма и па, и я совсем не скучаю. Как я могу скучать по тому, чего я не имел? – усмехнулся Грег, хотя не сказал всей правды, делиться которой ни с кем не собирался. – У меня куча дядей и теток, некоторые из них добры, некоторые – просто гады… я только сейчас услышал, что случилось с твоими родителями. Мне, правда, жаль! Но ты не полная сирота, и сама это знаешь.

– Я просто хочу понять, каково это, – призналась Мадди, грея руки о кружку. – Мои родители не вернутся. Не знаю, что делать.

– Но у тебя есть бабушка и тетя. Есть родные. А у сирот никого не бывает.

– Не хочу возвращаться в Бруклин-Холл. Не сейчас, это уж точно.

– Там немного скучновато, но для малышей устроили хороший праздник, и тебе нужно жить со своими. Миссис Плам – твоя настоящая тетя.

Грег не хотел говорить о том, что обшарил чуть не весь дом и наелся до отвала. Он жалел Мадди и поэтому учил ее кататься на велосипеде и держать равновесие, хотя она действительно выглядела немного странно в повязке и своих дурацких очках. Конечно, она не Ширли Темпл, не то, что Глория, но ему нравился ее смешной взгляд.

– Если снова вздумаешь бежать, возьми меня с собой, – взмолилась она. – Я не буду жить там, где меня не хотят видеть. Ма и па утонули, так что теперь я – как ты.

– Нет, не как я, и никогда не будешь такой. В Бруклин-Холле за тобой присмотрят. Миссис Плам тебя любит. Она хорошая тетка.

– Но от меня совершенно нет пользы, и бабушка не обращает на меня внимания, – вздохнула Мадди.

– Да брось ты! Ты лучшая в своем классе, не тупица вроде меня. Хотя я пропустил так много уроков…

– Ты много что умеешь делать своими руками. Энид танцует, Глория поет, все ее любят…

– Глория – настоящая ломака.

– Тебе она не нравится?

– Она всего лишь девчонка, но вообще-то ничего, – быстро заверил он.

Не стоит принимать ничью сторону, особенно если в дело замешаны девочки. Это он усвоил давно, еще в Лидсе, после хорошей трепки, полученной, когда он попытался вмешаться в драку между девчонками.

– Послушай, миссис Плам тебя ищет. Она волнуется.

– Не хочу я ее видеть, – отрезала Мадди, поднимаясь еще выше. Какао пролился, и Блейз начал лизать молочную дорожку.

– Да не будь дурой, она-то тут при чем? Она делает все, чтобы помочь. Вспомни это Рождество, – уговаривал Грег, не зная, что еще сказать, и оглядывая раздвоившийся ствол, черневший на фоне снежной белизны. – Старому Уинни понравилось бы это дерево, – заметил он, намекая на Черчилля. – Образует букву V, как знак победы. Слезай, сама увидишь, – улыбнулся он, сунув два разведенных пальца ей под нос. – Смотри!

Мадди спустилась, отошла и подняла голову.

– Ты прав. Точно буква V. Какой ты умный, что дал дереву имя. Теперь это дерево нашей победы. Мне это нравится, хотя ничего не меняет. Больше никогда не буду праздновать Рождество. Все это вранье. Верно?

– О, не знаю. Санта-Клаус мне много чего принес. Совсем неплохо иметь широкие взгляды, – улыбнулся он, вспомнив о шикарном новом блейзере, длинных брюках и теплых ботинках, принадлежностях для бритья и даже о своем гоночном карте.

– Но ты сам говорил, что никакого Санта-Клауса нет. Если это так, зачем притворяться?

– Потому что притворяются взрослые и дают нам подарки и конфеты, играют в игры и поют песни, хотя бы несколько дней в году. Пусть все это не всамделишное, но у нас каникулы, а взрослые под шумок напиваются. Лучшего Рождества у меня еще не было, – возразил Грег.

– Но все это ложь, вообще все! – настаивала Мадди.

– Думаю, кое от чего не следует отказываться, особенно когда идет война.

– Я тебя не понимаю. То одно говоришь, то другое, – разозлилась Мадди.

– Знаешь, в приюте я усвоил одно: никогда не верь всему, что говорят люди. Ты сам себе друг и защитник. И всегда думай головой. То, что я сам считаю плохим, отправляю в мусорную корзину, а то, что считаю хорошим, – храню, – пояснил Грег. Его предавали столько раз, били ни за что, толкали и пинали, давали обещания, которые не выполняли…

– Что, так паршиво было?

– Иногда. А иногда – нет.

– Опять не отвечаешь прямо.

– Хотел бы, да не могу, – улыбнулся Грег. – А вот и твоя тетушка, пробирается по снегу. Тебе пора домой, пока мы все тут не замерзли до смерти!

«Бедная малышка», – подумал он, глядя в спины двум фигурам, молча бредущим впереди. Что за страшный рождественский подарок!

Он давно перестал размышлять о том, почему попал в приют. Ему нравилось думать, что родители погибли в автокатастрофе, а он сумел выжить. Мысль о том, что кто-то просто подкинул его в приют и ушел, забыв о нем, была невыносимой…

Когда он женится и заведет детишек, он сделает все, чтобы никогда с ними не разлучаться.

Бабушка сидела в гостиной и вязала носки на трех спицах. И даже не подняла головы, когда Плам и Мадди вошли в комнату. Они уселись на диван, напротив нее.

– Ну? – она наконец тяжко вздохнула. – Что еще?

– Мадди хочет вам что-то сказать, – пробормотала тетя Плам, сжимая руку девочки, чтобы та набралась храбрости и произнесла жестокие слова и не заплакала.

– Мама и папа не приедут, – начала Мадди, ожидая, что бабушка отложит чертов серый носок и спросит, почему.

– Что на этот раз? Терпеть не могу позеров и драматические жесты! – буркнула бабушка, продолжая вязать.

Мадди с трудом сглотнула, стараясь не сердиться на старуху. Она не знала правды, и обязанность Мадди – эту правду открыть. Тетя Плам хотела рассказать сама, но Мадди настояла, что именно она должна это сделать. Потому что чувствовала себя очень взрослой.

– Они не могут приехать, потому что их корабль утонул. И мои родители тоже.

Слезы переполняли глаза, но она осталась каменно-спокойной.

Вязанье выпало из пальцев бабушки.

– Это правда, Прунелла? Артур мертв… еще один мой сын погиб?

– И моя мама тоже. Я знаю, вы их не любили, но они были моими родителями, и я никогда их больше не увижу.

И тут слезы все-таки вырвались на волю, и она разрыдалась.

– О боже! Корабль пошел ко дну? Где?

– За неделю до Рождества, матушка, позвонили в хостел. Я ничего не сказала до праздника, чтобы не испортить детям Рождество. Но Глория Конли что-то услышала и насплетничала Мадди. Мне пришлось как-то объясняться, хотя раньше я намеревалась сначала сказать об этом вам.

Тетя Плам покраснела до корней волос.

Бабушка сидела очень прямо, глядя в тлеющие угли и качая головой.

– Артур… всегда был музыкален. Одному Господу известно, откуда это у него. Точно не от меня. Он был любимчиком Гарри… тот вечно спрашивал о нем в депешах с войны. Теперь Артура больше нет. Не понимаю…

Она говорила так, словно находилась очень далеко.

– Мы так и не поговорили…

Мадди подумала, какой она вдруг стала старой.

– Ничего, папа не обидится, – заверила она, надеясь утешить бабку, но ситуация ухудшалась на глазах.

– Зато мне плохо! Сказанного уже не исправишь! Я надеялась как-то все уладить.

Она осеклась и уставилась на Мадди, словно видела ее впервые.

– Мне жаль, Мадди. Твою потерю не возместишь. Ты, должно быть, совсем растерялась. Подойди, сядь рядом.

Мадди кивнула и, глотая слезы, будто перешла мостик через пропасть, уселась рядом со старой женщиной.

– Мы должны молиться, чтобы они почили в мире. Больше нам ничего не дано. Больше ничего не исправить. Ничем не унять твою боль, дитя мое.

Бабушкина рука погладила ее ладонь, но впечатление было таким, будто из подушки выпали все перья. Бабушка согнулась, резко, будто переломилась. Новая бабушка, смятая, скорченная. Несчастная…

– Я заварю чай, – предложила тетя Плам.

– Пропади он пропадом. Налей мне виски. Чистого. Без содовой.

Мадди впервые сидела так близко к бабушке. От нее пахло сигаретным дымом и миндалем. Они молчали, слушая, как тикают напольные часы в углу.

– Я не всегда была старой, высохшей сливой, – вздохнула бабушка, показывая на висевший на стене портрет. – В свое время я была королевой бала, но Господь дает и отбирает красоту у любой женщины. Красота не вечна. Я надеялась, что ты пойдешь в меня или в свою маму. Слышала, что она – это нечто… нужно непременно что-то делать с твоим глазом.

– Теперь мне придется уехать? – спросила Мадди.

– С чего это? Ты Белфилд, на горе или на радость. Когда-нибудь все это будет твоим, если Прунелла и Джеральд не выполнят свой долг…

Мадди смотрела в огонь, не в силах поверить таким переменам.

– Я не могу помириться с твоим отцом и сомневаюсь, что он пошел бы на мировую. Он был так же упрям, как и я. Мы с ним были одинаковыми, слишком уверенными в собственной правоте. Но тебе придется потерпеть. Мы еще сделаем из тебя шелковый кошелек. Все изменится. Придется как-то пережить это время.

– Вы посадите дерево для папы? – спросила девочка.

– Конечно, и попросим викария отслужить панихиду по твоим родителям. Мы должны почтить их память.

– Им бы понравилось, – улыбнулась Мадди, взяв бабушку за руку. И удивилась: кожа была, как смятый пергамент. На тонком пальце сверкало кольцо с бриллиантом. Но в эту минуту Мадди отдала бы драгоценности короны за то, чтобы мама и папа сидели сейчас здесь, рядом. Внутри сдавило так, что она почти не могла дышать. Слезы капали с кончика носа, и бабушка вынула отороченный кружевом платок.

– Высморкайся, дитя мое. Нам остается только быть храбрыми солдатами и маршировать вперед. Артур не зря послал тебя к нам, и теперь я знаю, почему.

Мадди не понимала: о чем она? Девочка уже не чувствовала усталости в этот наихудший день ее жизни, но ощущала странные перемены в самой атмосфере. Отныне жизнь в Бруклин-Холле будет другой. Диван по-прежнему был в собачьей шерсти, а на полу стояла корзинка с вязанием. Часы тикали, от огня шел дым. Ничто не изменилось, но изменилось все. Отныне это дом Мадди, нравится ей это или нет.