— В полном. А как еще?

— Так. Тогда произведенную технику купили в первую очередь Свердловск или Екатеринбург, Москва и Питер. Совокупно, они приобрели сорок тротуарных катков. Но в прошлом году, обе столицы купили всего девять таких катков, Екатеринбург — шесть штук. Вопрос: куда возрожденный завод будет девать остальную продукцию, произведенную в прежнем объеме? Может отдел продаж нашел новый рынок? Он вам про этот рынок сообщил, когда вы составляли вашу программу? Или, может быть…

Ведущая. Слово Юрию Петровичу.

— Глупости это. Главное, поднять завод.

— Юрий Петрович, кредиторам деньги нужны, да и рабочим зарплата. От того, что на складах стоят ненужные катки, деньги не появятся. А знаете, почему Москва и Питер почти перестали покупать наши замечательные ТК208 и ТК244?

— Собчаки и Лужковы свои города до ручки довели?

— Ну это вы зря, Собчак давно уже не мэр. Он даже не жилец давно. Просто, в столицах стали тротуары переводить с асфальта на плитку. А для плитки каток не нужен. Вы это не знали? Дарю информацию.

Батька молчал. Видно не знал, что делать с таким подарком.

— Зато другую технику эти города берут охотно. В частности, асфальтоукладчики. Скажите, какой сейчас самый популярный в России асфальтоукладчик?

— Какой дешевле, такой и самый популярный.

— Для такого ответа не надо быть директором завода. Да, не спорю, вы мэр. Но ведь говорите на каждой встрече: с завода я не уходил. В курсе всех проблем. Поэтому и спрашиваю. А теперь — правильный ответ. Самый популярная техника этого профиля АсфК 302. Он, как раз не самый дешевый, стоит на сто — двести тысяч рублей дороже асфальтоукладчиков вроде ДС-184, но зато ширина укладки асфальта — 3-6 метров. За это его и покупают в богатых субъектах Федерации, где вовсю строят новые дороги. Вот какую технику надо производить и продавать, чтобы поднять завод.

— Дрынов, ты охренел, что ли?

— В чем дело, начальник?

— Ты зачем ее сюда притащил? Дочку нашего пивного олигарха. Надеюсь, ее не помяли?

— Вроде нет.

— Запри ее отдельно от всех. И возвращайся, работать надо. Их надо всех дожать за час.

Фургон въехал на территорию бывшей ментовской базы, приспособленной под тренировочный центр охранной фирмы «Перун» десять минут назад. На глазах у Шурыгина, стоявшего у окна, парни в маска и в камуфляже, с молниями на щитках, быстро выбросили из фургона пленных, потащили во внутрь. Приглядевшись к одной из пленниц, Шурыгин слегка схватился за сердце. Ряды МВД Шурыгин был вынужден покинуть не по сумме шестидесяти случаев издевательств над задержанными, а только по шестьдесят первой причине, когда ночь в лапах Шурыгина провел сын генерального директора концерна «Запсибнефть».

Лично проследив за тем, что Юлю отвели в одну из дальних комнат и заперли под охраной одного из бойцов, Шурыгин отправился поглазеть на задержанных. В большой комнате на стульях сидели пленники: трое ребят. Перед ними стоял Леваневский, импозантный и строгий, как гестаповский следователь. Сзади него — двое охранников в масках. Охранники слегка помахивали дубинками, что придавало картине законченную театральность.

Гораздо больше Шурыгина удивило другое. В стороне стояли еще двое его бойцов. Один из них подбрасывал в ладони монетку, другой держал за шиворот невысокого паренька в изящном черном костюме, правда, на ногах — дешевые ботинки. Очки на лице паренька слегка съехали в сторону, но он даже не пытался их поправить, а просто глазел в какую-то точку, найденную на стене. Его лицо было бледным, но спокойным.

— А это что?

— Товарищ командир, — хохотнул боец Дрынов, вот этот шурик, просто бешеный. Меня чуть в кабаке не задушил, Леха из-за него в машине навернулся. Вот, хотим разыграть, кому из нас брать его в разработку.

— Отставить. Кому было сказано, — (тихо, чтобы Антон не слышал) — никаких следов и эксцессов. Я сам с ним разберусь. Пошли, мальчик.

Взяв Антона за плечо, Шурыгин вывел его в соседний кабинет, видимо, директорский, так как там были и шкафы, и мощный дубовый стол.

— Зря вы это, — тихо и буднично сказал Антон. — Никакой юридической силы мои показания иметь не будут.

— Да ну, — удивленно сказал Шурыгин, — и, схватив Антона за плечи, заорал глядя ему в лицо.

— А ты знаешь, что бывает за сопротивление при задержании? А ты знаешь, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ НЕ ДОЖИТЬ ДО БОЛЬНИЦЫ? НУ, ОТВЕЧАЙ, ЗНАЛ?

В эту минуту из соседней комнаты раздался радостный рев. Вбежал Дрынов, чуть не прыгая от счастья.

— Командир, я триста баксов заработал. Вот, оказывается, кто у них художник, — и показал толстую папку с рисунками Антона.

Антон каким-то чудом извернулся из рук Шурыгина, прыгнул к Дрынову, но Шурыгин выставил ногу Антон растянулся посередине комнаты.

Когда Антона перевернулся, чтобы встать, он увидел стоящих над ним Шурыгина и Дрынова. Они с интересом разглядывали рисунки, иногда хихикая.

— Ха. Да тут не только про Батьку. Еще какая-то девчонка везде.

— Ну, девчонок в сторону.

Потом Шурыгин опустил руку, схватил Антона за шиворот и поставил на ноги, взглянув прямо в лицо. Антон тоже поднял голову.

В глазах Шурыгина уже не было прежней наигранности. В них стояло то, что пожалуй можно было назвать участием.

— А вот это уже серьезно, — сказал он. — Влип очкарик!

— Считаю до трех. Если ты будешь отвечать мне только «да», больше не трону. Твоя фамилия Аржанин?

— Да.

— Ты малолетний ублюдок?

— Да.

— Ты напишешь все, что я скажу?

— Да.

— Вот тебе бумага. Двадцать минут, чтобы все перекатать и поставить свою подпись. Потом то же самое скажешь на камеру и в диктофон. Понял? Чего башкой киваешь? Три раза подряд отвечай: «понял»!

— Понял. Понял. Понял.

— Вот вы в своем недавнем интервью, прямо так и сказали: надо быть реалистами. Надо, Юрий Петрович, непременно надо. Ведь сейчас дороги в России строят и чинят не какой-нибудь советский Госдорстрой, а власти больших городов: Лужков в Москве, Яковлев в Питере, Лебедев в Нижнем Новгороде. Эти господа дорожат городским бюджетом и покупают ту технику, которая и дешевле, и экономичней, а главное — производительней. Надеюсь, у вас нет рычагов давления на Лужкова, чтобы он купил ваши катки? Или может есть? Откройте тайну, Юрий Петрович.

Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.

— Я государственник, — медленно сказал умотанный Батька, чуть ли не с полминуты подумав над тем, что же сказать. — Государству наша техника всегда была нужна и будет нужна.

— Тогда почему государство ее у вас сегодня не покупает? Или может сейчас президент у нас не государственник? Юрий Петрович, вы молчите покороче!

Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.

— Не знаю. Откуда знать.

— Зато я знаю, что государство сейчас требует от каждого собственника или директора: работать, платить зарплату людям, платить налоги. Вы не делаете ни первого, ни второго, ни третьего. Так какой вы государственник?

— Ты парень производства не знаешь.

— Я два завода уже поднял, — ответил Савушкин. — Когда стану мэром, буду третий поднимать. В чем-то вы правы, Юрий Петрович, я пока мало разбираюсь в производстве катков. Я и в кирпиче когда-то не разбирался. Теперь — разбираюсь. Жизнь заставила. Но в моей предвыборной программе есть план реанимации завода «Красный каток». Он, уж, поверьте, более реалистичен, чем ваша идея взять деньги в долг, запустить сборочный цех и потом ждать, когда же кто-нибудь чего-нибудь купит. И, кстати, о программах…

— Ванюша, давай перекурим.

— Ладно, — пожал плечами Савушкин. — Долго не курите, здоровью вредно.

Батька огрызнулся сквозь зубы, быстро вышел в соседний кабинет. У дверей встал охранник. Батька достал мобилу.

— Алло, Шурыгин, как дела?

— Процесс пошел. Двоих уже дожали, пишут объяснения. А еще для тебя сюрприз. Угадай.

— Мля, времени нет гадать. Что?

— Мы кукрыникса поймали. Среди этих.

— Он что, малолеток?

— Да. Из лицея. Антон Постников. Он у них художник и бухгалтер в одном лице.

— Слушай, дай ему ремня. Хорошего. Чтобы почувствовал. А когда почувствует — пусть начнет колоться. Я хочу, чтобы он пошел бы главным. Что он все это придумал, и стекла бить, и прочее. Пусть будет организатором. Но перед этим — ремня. Как следует. Как от родного папаши не попадало.

— Почти такая же история была у нас в Вологде. Ну как, такая же, конечно, другая, ничего одинакового не бывает. Там тоже есть Заречье, не такое как здесь, наоборот, самый крупный городской район и самый нищий. Задача там была, одного кандидата забить — Суркина. У этого Суркина была куплена районная ментовка, а наша бригада расклейщиков лепила на стены листовки без выходных данных. Четверых ночью менты повязали, привезли в отделение, взяли в оборот. Те раскололись, выдали бригадира. Бригадира тоже повязали и так могли уже выйти на наших. Тогда ответственный за проект, Витя Заец приехал в ментовку. Его спрашивают: «Ты кто?». «Ну, допустим, свидетель». «Фамилия?». «Ну, допустим, Заяц.» А Евгений Заяц был местным Чубайсом, возглавлял местное РАО и постоянно рубильник переключал. Еще дружил с местным губером. Конечно, Витька играл на графи фола, да и не только фола. Но все обошлось. Менты подумали, да всех и отпустили. Теперь у нас так говорят: «Ну, допустим, Заяц».

— Хороший прикол, Инка, — сказал Тараскин. — Только здесь это не сработает. Мы даже не знаем, куда их увезли.

— Кроме «Перуна» и ОМОНа никто в городе камуфляж не носит. Насчет ОМОНа сейчас выясняют.

— Еще был прикол: «Ну, допустим, Шевчук!»

У Куклинса запела мобила, он слушал минуты полторы, потом повернулся к коллегам.

— Сейчас в студии перекур кончится. Звонил Иван Дмитрич, попросил нас подключиться. Он до этого с Бариновым говорил, тот его просто умолял, говорил, что ментов ему по телефону поднять не удастся. Просил взять его охрану, свою охрану и попытаться найти.

— Заморочки, — протянула Елкова.

— Это не ОМОН, — сказал вошедший Гришин. — Я говорил с нашим бандитом, он сообщил: его людей на это не подписывали. Больше ничего не сказал, только когда я попросил его перечислить загородные достопримечательности, упомянул базу «Перуна». Начинать надо с нее.

— Ну как, накурились Юрий Петрович?

Батька сел за стол не ответив на участливый вопрос.

— Первый тайм начался с вашей подачи, так? — Савушкин кивнул в сторону ведущей, та растерянно уставилась на него, не зная, что ответить. — Теперь я начинаю. А говорить мы будем о программе. Давайте о вашей. Мне кажется, в городе про нее знают меньше, чем про мою программу, ведь ее занесли в каждый дом. Поэтому всем будет интересно.

— Савушкин, — зло сказал Батька, а почему твоя программа народной называется? Кто тебе дал право от имени всего народа говорить?

— А ты не знаешь? Я ведь программу не с потолка писал. Я попросил народ поделиться своими бедами, напечатали бланки наказов, шесть тысяч человек заполнили. Мало, конечно, но тут уже какая гражданская сознательность есть, такая и есть. Вот почему моя программа народная. Но я хочу сейчас поговорить про вашу.

— Ну…

— Так, раздел «городское благоустройство». Юрий Петрович, вот тут написано: в течении шести месяцев восстановить все поврежденные тепловые коммуникации, все трубы горячего водоснабжения. Мысль хорошая, у нас же не везде, как в Заречье тотальное печное отопление. Пока просто трубы рвутся, а еще года три и замерзнем, как в Приморье. Только вот, твои спецы, которые программу писали, они, часом, не из Ташкента?

— Не понял.

— А ты посчитай. Ведь так и написано: «шесть месяцев спустя, после начала моей работы на посту мэра». Конечно, лучше бы написали — «продолжения», но ведь не в этом дело. Хорошо, никакой инаугурации не будет, двадцать пятого сентября вас выбрали, двадцать шестого начались ремонтные работы. А самый поздний срок начала отопительного сезона у нас — десятое октября. Это у них, в Ташкенте может и можно в декабре ремонтировать теплосеть, без риска угробить весь Ташкент. Но у нас-то не ваша любимая Анталья, Юрий Петрович. У нас…

Ведущая. Слово Юрию Петровичу.

— Ты можешь без демагогии?

— Моя программа это и есть — без демагогии. Она составлена вместе с нашими специалистами, которые говорят: даже вторая котельная, насквозь прогнившая, еще одну зиму простоит. Останавливать ее и менять трубы в Центральном районе нужно весной — зиму переживем. Вас я вредителем не считаю, так что думаю, что ваша программа, всего лишь шутка.

Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.

— Ванюша, а можно твою программку посмотреть?

— Смотрите, не жалко.

Савушкин протянул Батьке программу. Тот впился в нее глазами, как учитель обществоведения в «Плейбой», конфискованный на уроке у комсомольца-десятиклассника.

— Читайте, читайте, Юрий Петрович. Это все, что жители нашего города думали о его проблемах, но боялись сказать. Что вы губами шевелите, хотите заучить наизусть? Не надо, дарю экземпляр.

Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.

— Ну, извините. Юрий Петрович, или вы хотите экзамен устроить?

— Хочу! Вот ты говоришь: восстановить отмененный третий автобусный маршрут: Автовокзал-Заречье. Откуда ты автобусы на эту линию возьмешь? Автопарк у нас сплошная рухлядь, а там сплошные овраги.

— Автопарк сплошная рухлядь? Тебе как мэру виднее. Но там старые автобусы и не нужны. Не надо покупать у соседей списанные «Икарусы» — дешево, да гнило. Надо будет купить Павловские «пазики»: два за наличку, два взять в лизинг. Все это обойдется в три миллиона — деньги в казне найдутся, зато они пробегают лет пять без ремонта. А большие автобусы для Заречья не нужны, это тоже проработано. Ответ принят?

— Раз мы до Заречья дошли… Видишь, тут же с водопроводом вечная проблема. А ты решил ее за год разгрести. Не верю…

— Еще хочешь?

— Что?

— Ремня, чего еще. Ну, отвечай, а то добавлю!

— Не хочу.

— Это правильно. Значит так, садишься и пишешь объяснительную. Просто, перекатаешь эту бумагу, своими словами. Добавь, что сам платил за работу. Потом будет интервью на камеру. Чего молчишь? Еще ремня?

— Нет.

— Тогда приступай. Мы все люди деловые, времени мало. Дрынов, можешь отпустить.

Антон оттолкнулся от стола, выпрямился, натянул брюки, поправил молнию (пуговицы лежали на полу). Сел было на стул, но тотчас же его лицо исказила дикая гримаса. Он отодвинул стул, влез на него коленями, взял ручку.

Шурыгин и Дрынов зашлись в приступе чистого, естественного, жеребячьего смеха.

— Вот что такое муки творчества. Давай, твори! И побыстрее!

— …Вполне хватит шести километров труб именно этого диаметра. Трубы придется купить в Челябинске, может быть, по бартеру, в обмен на два катка, которые город получит от завода в счет недополученных налогов. И как тебе самому не пришла в голову такая комбинация?

Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.

— Наташа, — обернулся к ней Савушкин, я заявляю в прямом эфире: после того, как стану мэром, с телевидения не будет уволен ни один сотрудник. Поэтому, прошу вас, не краснейте, когда делаете мне замечания или обрываете меня.

— Ванюша, с тобой можно спорить до морковкиного заговенья.

— Вы хотите прекратить?

— Не, я курить хочу. Перерыв.

Савушкин пожал плечами и встал из за стола, улыбнувшись зрителям. Батька юркнул в соседнюю комнату и схватил мобилу, пока даже еще не закрылась дверь.

— Шурыгин, как у тебя? Этот, который с рисунками, раскололся?

— Порядок. Только что дожали, пишет. Потом возьмем интервью. Может пока тебе какое-нибудь другое показания в эфире зачитать? Мы повозились, маленько, и порядок, все дали интервью. Даже без травм обошлось.

— Нет, Коля! Я хочу, чтобы его показания, в прямом эфире. Давай, я еще пять минут курить буду, постарайся позвонить, если успеешь закончить.

— Черт! Как похабно ждать-то! И Котелкова нет. Гулин, расскажи историю про Шевчука.

— Какую?

— Ты же сам говорил: «Ну, допустим, Шевчук».

— Да, было такое. В Белгороде. Было так. Возле штаба кафе «Фортепьяно», в музыкальном стиле. На стенах инструменты, плакаты, соответствующее меню: рыбный салат «Аквариум», жаркое «Земфира», закуска «Чайф», кстати, все очень даже. Тогда приехал наш великий идеолог Саша Яшин. Весь сухонький, с бородкой, похож на одного известного певца.

Вошли в кафе, там творческая полутьма. Подбегает официантка, сунула меню, ждет с блокнотцем, потом внимательно смотрит. Приняла заказ, убежала, шепчется с барменом: «Он. Не, он не такой. А я говорю — он. Точно, он». Подходит и так несмело: «Извините, вы не Юрий Шевчук». А коварный Котелков, помнящий вологодскую историю, говорит: «Ну, допустим, Шевчук». И тут же начинает обсуждать с Сашей подробности бюджета кампании и прочие дела, но если вслушиваться заинтересованным ухом, то может показаться, будто певец и импресарио обсуждают условия контракта.

Минуты не прошло, как вокруг нас все забегали, от охранника, до поваров. Салаты, пиво — все просто на стол летело. И какие-то листики подсовывают: распишитесь. Даже жалобную книгу. Саша, великий фальсификатор, расписывается за Шевчука. Все бы ничего, но тут еще попросили спеть. «Ну, спойте, чего стоит. У нас же все из великих, кто придет, тот споет. И Паша Кашин, и Бутусов, и Арбенина из „Снайперов“. Тут уже пришлось просто убегать. Впереди чешет „Шевчук“, мы прикрываем. Уже на улице, прыгали через ограду. А самое смешное — забыли заплатить. Нет, честное слово. Я потом хотел пойти, отдать деньги, но боязно стало — станут расспрашивать, а потом убьют за оскорбление лучших чувств. Так и не пришел. В этом заведении, наверное, до сих пор гадают, кто же у них был Шевчук, или какие-то мошенники, которые хотели пожрать на шарамыжку.

— Ну, если бы заловили, то была бы одна отмазка, — сказала Тараскин. — Надо было сказать, что вы — это группа «Еще не отпетые мошенники».

— Не догадались. А самое обидное, что тем самым мы спалили единственное приличное место возле штаба и до конца кампании столовались черт знает где…

Появились Гришин и начальник охраны Фирмы.

— Так. Только что Иван Дмитриевич и Баринов приняли решение. Раскачивать милицию времени нет, надо постараться отбить самим. С нами восемь человек нашей службы, еще будет от Баринова, мы захватили камеру с оператором. Савушкин сказал — кроме Гришина технологов не брать.

— Да мы на это и не подписывались, — сказала Елкова.

— А можно было бы, — сказал Капитан. — Все же наших повязали.

— Не до шуток. Все наши бойцы с карабинами, — сказал Гришин. — Надеюсь, договоримся, но всякое может… Война.

— Если война, то возьмете журналиста без аккредитации объединенной группировки [7]? — сказал Олег, — показывая свою корочку. Гришин вопросительно взглянул на Куклинса — все же начальник.

— «Невское время»? — спросил тот. — То самое, которое у Путина брало интервью?

— Да, оно самое.

— Тогда поезжай. Если что, постарайся успеть напомнить этот факт.

Шурыгин сидел в самой большой комнате — видимо, бывшим кафе, и вместе с Леваневским просматривал показания. Леваневский заодно глядел на рисунки Антона.

— А чего только пять?

— Главный кукрыникс еще не дописал. Как рисует-то, сученок!

— А что это у него за переходная принцесса? Мне нравится, нимфетка!

— Ты не понял? Это же его любовь, тайная или явная, хрен знает, Юля Баринова. Вот, тут везде на обороте, стишки про нее. Кстати, пора принимать работу.

Шурыгин еще раз взглянул на стол.

— Знаешь-ка, у меня к этому пацану свой счет есть. Я же три недели по башке получал, за его шедевры. Устрою-ка я шоу. Не бойся, без травм.

Шурыгин спустился на первый этаж. Там, под присмотром одного из бойцов, в кресле сидела Юля — принцесса со вздернутым носиком. Ее лицо было напряженным и бледным, она вслушивалась: не раздастся ли опять крик сверху.

— Привет, красавица.

Юля вздрогнула, будто ее укололи и демонстративно уставилась в пол.

— Красавица, открой тайну сердца. Ты любишь этого, как там. Антошку Постникова?

Юля опять вздрогнула, взглянула на Шурыгина.

— Почему бы и нет. Тебе-то чего?

— Ну и дура. Хреновый выбор у тебя. Твоего кавалера было достаточно чуток ремешком погладить, по мягкому месту, так он сразу же признался и что стекла бил, и что церковь опоганил, и что сам все это придумал. Пошли, я ему еще раз ремень покажу, он напишет, что ты и есть лидер вашего бандформирования или вообще, половая террористка. Не веришь? Пошли.

Шурыгин протянул руку, но Юля увернулась, встала сама и пошла рядом, глядя в пол.

Поднялись на второй этаж, вошли в кабинет.

Антон сидел на стуле в той же позе — как только колени не затекли. Он уже закончил работу: ручка лежала в стороне от листа. Сам Антон уставился в темное окно, не глядя ни на Дрынова, курившего в стороне, ни на того кто вошел в открывшуюся дверь.

Впрочем, взглянул. Чуть было не упал со стула.

— Окончил? Умница, сейчас почитаем. Дрынов, дай его шедевр. Что? Что?! Ты почему за ним не смотрел, Дрынов?!

На листке не было ни одного слова. Зато на нем были изображены три фигуры в черных масках и камуфляже, которые занимались друг с другом анальным и оральным сексом одновременно. Несмотря на черную маску, в срединном участнике действа, которому автор отвел пассивную роль, нетрудно было узнать Шурыгина: Антон мастерски передал его комплекцию.

Юля по инерции хмыкнула, потом чуть не подавилась смешком — так ей стало страшно. Она поймала себя на мысли, что еще ни за кого ей не было так страшно в жизни, кроме болеющей мамы и отца, с его опасным бизнесом.

Кстати, Шурыгин хмыкнул тоже. Потом схватил Антона за шиворот, поставил на ноги. Даже в таком виде, Антошка продолжал выглядеть как маленький лорд, да и очки оставались на месте.

Потом Шурыгин рванул его за воротник, так, что оставшиеся на пиджаке пуговицы полетели на пол серебристым ручейком. Развернул его, опять швырнул лицом на стол. Брюки сами сползли к щиколоткам, и Юля укусила себя за руку, чтобы удержаться от девичьего взвизга. Как он после такого смог рисовать?

— Держи его Дрынов. Крепко!

Шурыгин опять схватил ремень. Теперь уже не сложенный вдвойне как прежде; пряжка болталась внизу.

— Юрий Петрович, вредно так долго курить. Вроде бы, вы хотели только пять минут. А затянулось-то, на полчаса. Что же будет с вашими легкими?

— О своем здоровье заботься!

Батька был зол, настолько, что даже не пытался скрыть. Его лицо багровело, он отводил глаза от камеры, то и дело вглядываясь то в студийные часы, то, будто, не доверяя их данным, пялился на свои. Ни, Савушкин, ни все остальные телезрители, не понимали почему. На этот вопрос мог бы ответить только Шурыгин со своими ребятами, но ему было не до телевизора.

Напротив, Савушкин был весел, будто во время батькиных перекуров принимал душ или какую-нибудь легкий допинг. Не то, чтобы тревога разошлась полностью, просто, как сколько раз бывало в его жизни, проблемы решались по их явочному поступлению; сейчас же главной проблемой была дискуссия с Батькой, которую и следовало довести до конца.

— Вы же сами в своей программе пишите: здоровье — наше общая забота. Так?

Батька не ответил. Его рука легла на выключенный мобильник, но в последний момент он все же опомнился.

— Юрий Петрович, — продолжил Савушкин, — вы же, помню, меня ни разу пустым болтуном не называли.

— Не называл.

— И в отличие от последних дебатов руку мне жали перед встречей? Так, или нет?

— Жал. Ну и что?

— Значит, вам со мной померяться на руках будет не противно? Как? Не слышу.

С этими словами, Савушкин снял пиджак, повесил на спинку стула, установил правую руку на локоть. Начал медленно ею покачивать, приглашая собеседника к единоборству.

Злой огонек в глазах Батьки чуть прибавил накала, он думал, как думает двести восемьдесят шестой процессор, инсталлируемый «виндовсом две тысячи»: с гудением, с миганием лампочек, а главное — долго. Наконец инсталляция завершилась неудачно: Батька откинулся на спинку стула, и устало сказал.

— Одного не могу понять Савушкин, что ты за человек? Вроде наивный, как пацан в коротких штанишках, и политика у тебя такая же: все реформы, да шок сплошной. А на самом деле ты хитрющий, хитрее будешь тех, кто на Ильинке в наперсток играет. Так, посмотреть, люди как люди, а при этом не успеешь оглянуться, ни гроша в кармане не осталось. Вот и сейчас, хочешь, чтобы я с тобой в игрушки играл. Да если бы люди все про тебя знали, ну к примеру, как ты свою предвыборную кампанию ведешь, какими бандитскими методами, так тебе не каждый наперсточник руку бо подал. Не надо дурью маяться, рассказал бы лучше, как ты сколотил первоначальный капитал? Как ты деньги начинал делать? Что молчишь, это тебе не катки, не твой арсм…, армс…, твое руколожество!

Савукшин посмотрел на ведущую Наташу, улыбнулся ей, да так, что она невольно улыбнулась в ответ. Укрепив этим свою улыбку, он, взглядом в камеру, подарил ее всему городу и лишь тогда ответил Батьке.

— Вы, Юрий Петрович, столько вопросов задали, столько заявлений сделали… Даже не знаю, с чего начинать. Ладно, по порядку и с наболевшего. Вы тут про наперсточников сказали. Правильно, есть такая проблема. Серьезная. Я недавно на Ильинский рынок заходил, встретиться с избирателями, да и просто, люблю по рынку гулять. Всегда многое увидишь, о много расскажут. Кстати, мне сказали, что не помнят, когда последний раз вас там видели.

— Делать мне больше нечего, еще по барахолке шляться! Мне и без нее барыг и спекулянтов хватает!

— Ну, дело, ваше. На Ильинке, кстати, на главной барахолке, как вы сказали, работают тысяча триста человек, официальные данные. Только официальные. Не просто, время отстаивают, они семьи свои кормят, своих мужей, которые числятся на остановленном заводе «Красный каток». Такая наша русская натура: баба будет под дождем за прилавком стоять с китайской бижутерией, но дети и муж дома голодать не будут. А сколько еще рынков и толчков по городу? Не надо так народ презирать.

Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.

— Извини, Наташа. Так вот, насчет наперсточников. Они на Ильинке всех достали, они к покупателям как цыгане пристают, торговцы говорят, что их всех давно бы выставили в шею. Не могут. Знаете, почему? Потому, что рынок официально находится под защитой охранного предприятия «Перун», а эти ловкачи катают свой шарик в десяти шагах от опорного пункта этой самой охраны. Не верите? Я сам не поверил, пока не увидел, там, голубчики все и сидят.

— Вранье!

— Где вранье? Что на Ильинке наперсточники работают? Или, что они возле вашего любимого «Перуна» пригрелись? Вы бы, Юрий Петрович, и, правда, сходили бы на рынок, прогулялись бы, поговорили с народом вашим любимым. А я, пока мы в прямом эфире, хочу сказать, всем кто нас смотрит: когда я стану мэром, наперсточников на рынке не будет. А охранное предприятие «Перун» перестанет охранять рынок. И другие общественные места. Будет сторожить только частные фирмы, которые заключат с ним договор, если такие найдутся. Потому, что порядок должен обеспечивать милиционер в форме, а не какой-то… шиш в камуфляже, из этой милиции выгнанный.

Ведущая. Иван Савушкин, вам замечание за неэтичное ведение дискуссии.

— Ванюша, ты про деньги так и не сказал. Нехорошо бегать от ответов.

— Я же сказал: вопросов много, отвечать придется долго. Что там еще было? Как я начал заколачивать деньги? Интересная история, кстати. Я же тогда совсем еще был молодым, не курил еще даже. Маму обижать не хотел. А тогда только-только начали появляться эти самые видеосалоны. Охота туда сводить девчонку, а денег как всегда нет. Думаешь, где их достать.

— Я в твои годы о деньгах не думал. Я комсомольцем был.

— А я, что не был? Еще каким! Уже позже, когда поступил в институт, был командиром стройотряда, чуть ли не последнего в Союзе. Веселое было времечко, спорить не буду. Тогда день вкалывал, вечер — штаб, совещание, потом гитара — такой отдых! Да, отвлекся. Так вот, насчет денег…

Местом старта колонны стал Пансионат. Первым в колонне шел микроавтобус с охраной Савушкина, за ним — штабная машина, с Гришиным, Олегом и телеоператором. За ней ехал джип, а в нем два охранника с предприятия Баринова — людей у того было немного и его брат. Замыкала колонну, по всем военным правилам, еще одна легковушка, с савушкиновской охраной. Из тридцати бойцов службы безопасности, в экспедицию отправились восемь, все добровольцы. «Только договориться, — повторял Гришин. — Если там весь „Перун“, шансов нет».

С вечера в дождях был перерыв, но без особой перспективы. По небу летели тучи, мелькала луна, потом ее заволокло окончательно.

Олега внезапно поразила мелкая дрожь, унять которую не удавалось. Он, чтобы хоть как-то от нее отвлечься, стал вспоминать вслух, о том, как в декабре 94-го, на неделю угодив в Грозный, шел ночью через федеральные позиции, брать интервью у чеченов. Гришин, правда, там не бывший, чтобы поддержать тему и отвлечься самому, сказал, что непременно пристрелил бы его под военную горячку, попадись в такую минуту журналюга, шныряющий по позиции. Оператор, местный мальчишка, удивленно слушал, вытянув длинную цыплячью шею.

Передняя машина мигнула и остановилась.

— Здесь, — тихо сказал начальник савушкиновской охраны, уже вышедший из машины. Впереди, между деревьями, действительно светились огоньки какого-то здания.