Ясным морозным утром Люсиль Эрол, что-то выбиравшая у галантерейного прилавка в магазине Аляскинской торговой компании в Доусоне, подозвала к себе Смока Беллью. Приказчик вышел за чем-то на склад. Хотя огромные печи раскалились докрасна, Люсиль снова натянула рукавицы.
      Смок бросился на ее зов. Во всем Доусоне не было человека, которому не польстило бы внимание Люсиль Эрол – эстрадной певицы, которая служила в небольшой труппе, ежедневно дававшей представления в доусонском театре.
      – Вот скука смертная! – пожаловалась Люсиль с капризной гримаской, как только они обменялись рукопожатием. – Уже целую неделю в Доусоне не было приступов золотой лихорадки. Обещал Скиф Митчел устроить костюмированный бал, да отложил. Никто не кутит, и в театр никто не ходит. И почты из Штатов уже две недели нет. В общем, Доусон впал в спячку. Надо что-нибудь придумать. Этому городишке нужна встряска – и мы с вами должны его встряхнуть. Кто же их всех расшевелит, если не мы? Знаете, моя помолвка с Бешеным расстроилась.
      И тотчас перед мысленным взором Смока мелькнули два видения: лицо Джой Гастелл – и он сам, на примятом снегу, под холодной северной луной, убитый наповал меткой пулей вышеупомянутого Чарли Бешеного. Смок отнюдь не горел желанием вместе с Люсиль Эрол расшевелить Доусон, и она не могла этого не заметить.
      – Вот мило! Благодарю покорно, вы меня не так поняли, – засмеялась она и обиженно надула губы. – Право, вы не настолько внимательны ко мне, чтобы стоило бросаться вам на шею.
      – От нечаянной радости можно получить разрыв сердца, – с огромным облегчением пробормотал Смок.
      – Лгунишка, – кокетливо сказала Люсиль. – Просто вы до смерти испугались. Так вот имейте в виду, мистер Смок Беллью, я не собираюсь влюбиться в вас, а если вы попробуете влюбиться в меня, Бешеный быстро вас вылечит. Вы его знаете. И потом, я… я не совсем порвала с ним.
      – Ладно, загадывайте загадки, – усмехнулся Смок. – Может, когда-нибудь я и догадаюсь, к чему вы клоните.
      – Тут нечего гадать, я скажу вам прямо. Бешеный думает, что я порвала с ним, понимаете?
      – А на самом деле нет?
      – Ни в коем случае. Вы заработаете кучу денег, мы поднимем Бешеного на смех, развеселим Доусон, а самое главное, ради чего я все это затеяла, – Бешеный станет немного потише. Ему это полезно. Он… как бы это получше объяснить… уж очень разбушевался. Только потому, что он такой огромный детина, и рудникам своим счет потерял, и…
      – И обручен с самой очаровательной женщиной во всей Аляске, – вставил Смок.
      – Ну, и это – вы очень любезны… а все равно нечего ему буянить. Вчера вечером он опять разошелся. В салуне «М. и М.» засыпал весь пол золотым песком. На тысячу долларов, не меньше. Просто-напросто развязал кошель и пошел сыпать под ноги танцующим. Вы уже, конечно, слыхали?
      – Еще утром. Жалко, что я не уборщик в этом заведении. А все-таки я вас никак не пойму. Я-то тут причем?
      – Вот слушайте. Вчера это было уж слишком. Я поссорилась с ним, и теперь он делает вид, что сердце его разбито. Ну, вот мы и добрались до сути. Я обожаю яйца всмятку.
      – Вот те на! – в отчаянии воскликнул Смок. – А это тут причем?
      – Не торопитесь.
      – Но какая же связь между яйцами всмятку и вашей помолвкой?
      – Самая прямая, только дослушайте меня.
      – Я весь внимание! – заверил Смок.
      – Так вот, слушайте, Бога ради. Я люблю яйца всмятку. А в Доусоне яйца – редкость.
      – Да, конечно. Я знаю. Почти все, что было, закупил ресторан Славовича. Ветчина с одним яйцом – три доллара. С двумя яйцами – пять долларов. Значит, розничная цена яйцу – два доллара. Только наши богачи да вот Люсиль Эрол или Чарли Бешеный могут позволить себе такую роскошь.
      – Бешеный тоже любит яйца, – продолжала Люсиль. – Но не в этом дело. Важно, что их люблю я. Каждое утро в одиннадцать часов я завтракаю у Славовича. И непременно съедаю два яйца всмятку. – Она многозначительно помолчала. – Но представьте себе, что кто-то скупил все яйца.
      Она ждала ответа, а он смотрел на нее с восхищением: что и говорить, Бешеный выбрал очень неплохо!
      – Вы меня не слушаете, – сказала Люсиль.
      – Продолжайте, – ответил Смок. – Я сдаюсь. Где же разгадка?
      – Вот бестолковый! Вы же знаете Бешеного. Он увидит, как я горюю, что нет яиц всмятку (а я хорошо его изучила и умею разыграть безутешное горе), и как по-вашему, что он тогда сделает?
      – Говорите. Я слушаю.
      – Да он сразу бросится разыскивать того, кто скупил все яйца. Он перекупит их, сколько бы это ему ни стоило. Вообразите картину: в одиннадцать часов я вхожу к Славовичу. За соседним столиком – Бешеный. Можете не сомневаться, он там будет. «Два яйца всмятку», – говорю я официанту. «Виноват, мисс Эрол, – отвечает он, – яиц больше нет». И тут Бешеный говорит своим медвежьим басом: «Официант, омлет из шести яиц!» – «Слушаю, сэр», – говорит официант и подает омлет. Теперь вообразите картину: Бешеный косится в мою сторону, я делаю самое ледяное и возмущенное лицо и подзываю официанта. «Виноват, мисс Эрол, – говорит он, – но это собственность мистера Бешеного. Понимаете, мисс, он скупил все яйца». Вообразите картину: Бешеный торжествует и, старательно делая вид, что ничего не заметил, уплетает омлет из шести яиц.
      А потом такая картина: Славович самолично приносит мне два яйца всмятку и говорит: «Мистер Бешеный просит оказать ему честь». Что тут делать? Мне только и остается улыбнуться Бешеному, и мы, конечно, помиримся, и он будет считать, что это ничуть не дорого, даже если яйца обойдутся ему десять долларов штука.
      – А что дальше? – спросил Смок. – На какой же станции я влезу в этот экспресс и у какой водокачки меня потом ссадят?
      – Вот глупый! Никто вас не ссадит. Вы приведете свой яичный поезд прямо к станции назначения. Вы-то и скупите эти яйца. Принимайтесь за дело немедленно, сегодня же. Вы можете купить все яйца, сколько их есть в Доусоне, по три доллара за штуку, а с Бешеного возьмете, сколько вам вздумается. И потом мы всем расскажем, в чем дело. Бешеного поднимут на смех. Он немного утихомирится. Мы с вами выйдем победителями. Вы заработаете кучу денег. А Доусон проснется от спячки и будет хохотать до упаду. Разумеется, если… если это, по-вашему, чересчур рискованная спекуляция, я дам вам золотого песку.
      Это было уже слишком. Смок был обыкновенный смертный родом с запада, с весьма своеобразными взглядами на женщин и на деньги. Разве мог он принять от нее золото?

      – Эй, Малыш! – окликнул Смок своего компаньона; тот вразвалку шагал по другой стороне улицы, неся под мышкой бутыль, в которой замерзла какая-то жидкость. Смок перешел к нему через дорогу. – Где ты пропадал все утро? Я тебя всюду ищу.
      – К доктору ходил, – ответил Малыш, показывая бутылку. – С нашей Салли что-то неладно. Вчера вечером, когда я их кормил, я увидал, что у нее хвост и бока облезают. Доктор говорит…
      – Это все ерунда, – нетерпеливо прервал Смок. – Я хочу…
      – Что с тобой? – возмутился Малыш. – А если у Салли вся шерсть вылезет в такой мороз? Говорят тебе, собака больна! Доктор сказал…
      – Салли подождет. Послушай…
      – Говорят тебе, она не может ждать. Нет, это уже пахнет истязанием животных. Ты, видимо, заморозить ее хочешь. И какая муха тебя укусила? Может, на Монте-Кристо и впрямь нашли золото?
      – Не знаю, Малыш. Но у меня к тебе просьба.
      – Пожалуйста, – любезно согласился Малыш, сразу успокаиваясь. – Что там у тебя? Выкладывай. Я весь к твоим услугам.
      – Купи для меня яиц…
      – Может, еще пудры и духов? А бедная Салли пусть облезет начисто? Нет, знаешь, Смок, если ты хочешь вести роскошную жизнь, можешь сам покупать себе яйца, а с меня хватит бобов с салом.
      – Я и сам буду покупать, но ты мне поможешь. А теперь помолчи, Малыш. Говорить буду я. Сейчас ты пойдешь к Славовичу. Плати хоть по три доллара за яйцо, но купи все, что у него есть.
      – По три доллара! – охнул Малыш. – А я только вчера слыхал, что у него в запасе целых семьсот яиц. Две тысячи сто долларов за куриное яичко! Знаешь, что я тебе скажу? Беги покажись доктору. Он тобой займется. И возьмет с тебя не больше унции песку за совет. До скорого! Мне пора.
      Он шагнул было прочь, но Смок взял его за плечо и силой повернул к себе.
      – Слушай, Смок, я все для тебя сделаю, – горячо сказал Малыш. – Если ты схватишь насморк и будешь лежать с переломанными руками, я день и ночь буду сидеть подле тебя и утирать тебе нос. Но будь я проклят вовеки, если ради тебя или ради кого-нибудь другого выложу две тысячи сто полновесных долларов за какие-то там куриные яйца.
      – Да ведь доллары не твои, а мои. Я затеял одно дело. Хочу скупить все яйца в Доусоне, в Клондайке, по всему Юкону. Ты должен мне помочь. Мне некогда рассказывать, в чем тут суть. Потом объясню и, если захочешь, приму тебя в долю. Но прежде всего надо скупить яйца. А теперь беги к Славовичу и забирай все, что у него есть.
      – Но что я ему скажу? Уж, конечно, он поймет, что я не собираюсь сам все уплести.
      – Ничего ему не говори. Деньги скажут. Он берет за вареное яйцо два доллара. Предложи ему по три доллара за сырое. Если он начнет приставать с расспросами, скажи, что хочешь разводить цыплят. Мне все равно, были бы яйца. И потом продолжай в том же духе, обшарь весь Доусон и скупи все яйца. Понял? Покупай все подряд! В ресторанчике напротив Славовича есть немного – купи их. Я пойду в Клондайк-сити. Там живет один разорившийся старик, хромоногий; у него есть шесть дюжин. Он продержал их всю зиму, надеялся продать подороже, чтоб хватило на дорогу до Сиэтла. Я ему оплачу дорогу и получу яйца. Ну, поторапливайся. И еще, говорят, у той женщины, что живет за лесопилкой и шьет мокасины, найдется дюжина-другая.
      – Ладно, будь по-твоему. Но самая большая партия – у Славовича. Я с ним заключу такой контракт, что комар носа не подточит. А сейчас пойду соберу по мелочам, что у кого есть.
      – Ладно. Только поскорей. Вечером я тебе расскажу, какой у меня план.
      Но Малыш помахал бутылкой.
      – Сперва я займусь лечением Салли. Уж столько-то времени яйца подождут. Если их до сих пор не съели, так не съедят, если я позабочусь о несчастной собаке, – она столько раз спасала нам жизнь.

      Еще никогда ни один товар не скупали так быстро. За три дня Смок с Малышом прибрали к рукам все яйца, сколько их было в Доусоне, кроме нескольких дюжин. Смок не стоял за ценой. Он, не краснея, признавался, что купил у старика из Клондайка семьдесят два яйца по пять долларов штука. Но большую часть купил Малыш, и при том отчаянно торговался. Женщине, которая занималась шитьем мокасин, он заплатил всего по два доллара и очень гордился, что так удачно поладил со Славовичем – купил семьсот пятнадцать яиц по два с полтиной на круг. И как он ворчал, когда в ресторанчике напротив, где всего было каких-то сто тридцать четыре яйца, с него содрали по два семьдесят пять за штуку!
      Но несколько дюжин оставалось еще у двух владельцев. Малыш вел переговоры с индианкой, которая жила в лачуге на холме, за больницей.
      – Сегодня мы с ней покончим, – объявил назавтра Малыш. – Ты вымой посуду. Я мигом обернусь, если только удастся уйти от нее живым. Куда легче вести дела с мужчинами. С бабами прямо беда, они из покупателя прямо всю душу вымотают. Еще продать им кое-что можно, а уж купить… Прямо как будто она не яйцами торгует, а золотыми слитками.
      Когда под вечер Смок вернулся домой, Малыш сидел на корточках и с подозрительно бесстрастным видом натирал лекарством хвост Салли. Несколько минут прошло в молчании.
      – Что хорошего? – небрежно спросил наконец Малыш.
      – Да ничего, – ответил Смок. – Сторговался ты со своей скво?
      Малыш победоносно кивнул на стол, где стояло ведерко с яйцами, и продолжал молча втирать снадобье. Потом признался:
      – Пришлось отдать по семь долларов за штуку.
      – А я под конец предлагал по десять, – сказал Смок. – И вдруг этот тип заявил, что уже продал яйца. Плохо наше дело, Малыш. У нас появился конкурент. Эти двадцать восемь яиц доставят нам немало хлопот. Понимаешь, весь секрет в том, чтобы у нас оказались все яйца до единого, иначе…
      Он не договорил и уставился на своего компаньона. Малыш внезапно изменился в лице – что-то взволновало его, но он всячески старался этого не показать. Он отставил лекарство, тщательно, не торопясь, вытер руки об шкуру Салли, поднялся, прошел в угол, посмотрел на термометр, потом повернул обратно. И наконец заговорил тихим, ровным голосом и притом чрезвычайно вежливо:
      – Будь так добр, повтори, пожалуйста, сколько яиц ты торговал у этого типа?
      – Двадцать восемь.
      – Гм… – пробурчал Малыш и легким кивком поблагодарил Смока. Потом раздумчиво и недоброжелательно посмотрел на печь. – Надо поставить новую печку. А то у этой топка прогорела, получаются не лепешки, а уголь.
      – При чем тут печка? – не выдержал Смок. – Скажи толком, в чем дело?
      – В чем дело? Ты желаешь знать, в чем дело? Тогда будь так любезен, обрати свои прекрасные глаза на ведро, вон там, на столе. Видишь?
      Смок кивнул.
      – Так вот что я хочу тебе сказать. Здесь, в этом самом ведре, ровным счетом двадцать восемь яиц, и каждое из них, черт бы их побрал, стоит ровным счетом семь добрых полновесных монет. Если ты очень жаждешь еще что-нибудь узнать, пожалуйста, я в твоем распоряжении.
      – Ну-ну, дальше, – потребовал Смок.
      – Скажи, ты у кого торговал яйца? У высокого старого индейца, верно?
      Смок кивнул, и потом ему пришлось кивать на каждый следующий вопрос Малыша.
      – Ему щеку ободрал медведь – верно? Он торгует собаками? Его зовут Джим Рваная Щека? Все сходится? Понимаешь, о ком я?
      – Ты думаешь, мы с тобой перебивали…
      – Друг у друга. Ясное дело. Эта скво – его жена, они живут на холме за больницей. Я бы мог купить эти два яйца по два доллара штука, если б ты не сунулся.
      – То же самое и я, – засмеялся Смок, – если б ты не впутался, чтоб тебе пусто было! Но это не имеет значения. Зато мы скупили все без остатка. Это главное.
      И потом целый час Малыш пыхтел, выводя огрызком карандаша какие-то закорючки на полях газеты трехлетней давности, и чем длинней и загадочней становились колонки цифр, тем веселее становился он сам.
      – Вот оно! – сказал он наконец. – Здорово, а? Очень даже мило, по-моему. Смотри, я все подсчитал. В нашем распоряжении ровно девятьсот семьдесят три яйца. Они нам стоили ровно две тысячи семьсот шестьдесят долларов, считая песок по шестнадцать долларов унция и не принимая в расчет наше с тобой время. А теперь слушай. Если мы выжмем из Бешеного по десять долларов за штуку, мы получим ровным счетом шесть тысяч девятьсот семьдесят долларов чистого барыша. Вот это куш, скажу я тебе! И половина моя! Так и запиши, Смок, – я тебе до того благодарен, прямо выразить не могу. Плевать я хотел на всяких букмекеров, я теперь всю жизнь буду ставить на кур, а не на лошадей.

      В тот вечер в одиннадцать часов, когда Смок спал крепким сном, его разбудил Малыш; от его меховой парки веяло стужей, а рука, которой он дотронулся до щеки Смока, была ледяная.
      – Что там еще? – проворчал Смок. – У Салли последняя шерсть вылезла?
      – Да нет. У меня хорошие новости. Я говорил со Славовичем. Вернее, Славович говорил со мной, это он начал первый. «Малыш, – сказал он, – я хочу поговорить с тобой насчет этих самых яиц. Я никому и словом не обмолвился. Никто не знает, что я продал их тебе. Но если ты хочешь сделать выгодное дельце, могу дать тебе хороший совет». И он мне посоветовал одну вещь – просто находка! Угадай, что?
      – Ну, ну, говори.
      – Хочешь верь, хочешь не верь, а находка – Чарли Бешеный. Он хочет купить яйца. Он заявился к Славовичу, предлагал сперва по пять долларов за штуку, а под конец – по восемь. А у Славовича ничего не осталось. Напоследок Бешеный сказал Славовичу, что разобьет ему башку, если узнает, что он где-нибудь припрятал яйца. И пришлось Славовичу сказать, что яйца он продал и обещал не называть покупателя. Славович просит, чтоб я разрешил сказать Бешеному, кто купил яйца. «Малыш, – говорит мне Славович, – Бешеный сейчас же к тебе прибежит. Ты можешь вытянуть из него по восемь долларов за штуку». А я говорю – черта с два по восемь, я из него и десять выжму. В общем, я сказал Славовичу, что подумаю и утром дам ему ответ. Пусть он скажет Бешеному, что это мы все скупили. Верно я говорю?
      – Ну, конечно, Малыш. Утром сразу шепни словечко Славовичу. Пусть скажет Бешеному, что мы с тобой в этом деле компаньоны.
      Минут через пять Малыш снова разбудил друга.
      – Послушай, Смок! Эй, Смок!
      – Ну?
      – По десять долларов штука – и ни цента меньше. Правильно я говорю?
      – Ну, ясно… – пробормотал Смок, засыпая.
      Наутро в магазине Аляскинской торговой компании Смок снова встретил у галантерейного прилавка Люсиль Эрол.
      – Дело на мази! – весело объявил он. – Дело на мази. Бешеный приходил к Славовичу насчет яиц, давал большие деньги, и просил, и грозил. А сейчас Славович уже, наверно, ему сказал, что яйца скупили мы с Малышом.
      Глаза Люсиль Эрол вспыхнули радостью.
      – Сейчас пойду завтракать! – воскликнула она. – Закажу яйца, а когда их не окажется, сделаю такое жалобное лицо, что и каменное сердце смягчится. Уж, конечно, Бешеный наседал на Славовича! Он постарается перекупить всю партию, хотя бы ему для этого пришлось распроститься с одним из своих рудников. Я его знаю. Но только вы не уступайте. Десять долларов, Смок, на меньшее я не согласна. Если вы продадите дешевле, я вам никогда не прощу.
      В полдень Малыш занялся приготовлениями к обеду: поставил на стол котелок с бобами, кофе, лепешки на сковороде, жестянку с маслом, банку сгущенного молока, дымящуюся оленину с беконом, компот из сушеных персиков.
      – Обед подан, – объявил он. – Только взгляни сперва, как там Салли.
      Смок отложил упряжь, которую он чинил, открыл дверь и увидел, как Салли и Быстрый бесстрашно отгоняют свору соседских собак, сбежавшихся к ним в надежде чем-нибудь поживиться. Но он увидел и еще нечто, заставившее его поспешно захлопнуть дверь и кинуться к печи. Сковорода, на которой жарилась оленина, еще не остыла – рывком он поставил ее на переднюю конфорку, положил большой кусок масла, схватил яйцо, разбил, вылил на шипящую сковороду и потянулся за вторым. Но тут подскочил Малыш и удержал его за руку.
      – Эй, ты что делаешь?
      – Яичницу, – сказал Смок, стряхивая руку Малыша, и разбил второе яйцо. – Ты что, стал плохо видеть? Может, тебе кажется, что я причесываюсь?
      – Да ты не заболел ли? – тревожно спросил Малыш, когда Смок, ловко оттолкнув его локтем, разбил над сковородой третье яйцо. – Или, может, просто рехнулся? Ведь тут яиц уже на тридцать долларов.
      – А будет на шестьдесят, – ответил Смок, разбивая четвертое. – Не мешай, Малыш. К нам поднимается Бешеный, через пять минут он будет здесь.
      Поняв наконец, в чем дело, Малыш с облегчением вздохнул и сел к столу. А когда в дверь постучали, Смок уже сидел за столом, и перед каждым стояла тарелка с дымящейся яичницей из трех яиц.
      – Войдите! – крикнул Смок.
      Вошел Чарли Бешеный, молодой великан добрых шести футов ростом, весивший ни много ни мало сто девяносто фунтов, и пожал обоим руки.
      – Присаживайся, Бешеный, закуси с нами, – пригласил Малыш. – Смок, поджарь-ка ему яичницу. Пари держу, что он уже давно не пробовал яичка.
      Смок вылил еще три яйца на горячую сковороду и через несколько минут поставил яичницу перед гостем. Тот смотрел на нее во все глаза; Малыш признавался потом, что ему страшно стало: вдруг Бешеный сунет яичницу в карман и удерет…
      – А пожалуй, даже самые богатые тузы в Штатах не едят так, как мы, – ликовал Малыш. – Вот мы сейчас втроем уплетаем яиц на девяносто долларов, и хоть бы что.
      Бешеный уставился на быстро исчезающие яйца и словно окаменел.
      – Ешь, ешь, – подбадривал его Смок.
      – Они… не стоят они по десять долларов! – медленно произнес Бешеный.
      Малыш принял вызов:
      – Всякая вещь стоит столько, сколько можно за нее получить, так? – спросил он.
      – Да, но…
      – Какие тут «но»? Я же говорю, сколько мы можем за них взять. По десять долларов за штуку, это как пить дать. Имей в виду, мы со Смоком – яичный трест. Раз мы говорим – десять долларов штука, значит, так оно и будет. – Малыш тщательно вытер свою тарелку лепешкой. – Я, кажется, мог бы съесть еще яичко-другое, – вздохнул он и положил себе бобов.
      – Как же это вы едите так яйца, – с упреком сказал Бешеный, – это… это просто нехорошо!
      – Уж такая у нас со Смоком слабость, страшно любим яйца, – извиняющимся тоном объяснил Малыш.
      Бешеный без особого удовольствия доел свою яичницу и неуверенно посмотрел на двух друзей.
      – Послушайте, ребята, вы можете мне оказать большую услугу, – начал он, нащупывая почву. – Продайте мне, или одолжите, или подарите, что ли, этак с дюжину яиц.
      – Сделай милость, – ответил Смок. – Мне и самому иной раз до смерти хочется яичницы. Но не такие уж мы бедняки, чтобы брать деньги за угощение. Ни гроша не возьмем. – Тут его под столом сильно ударили ногой, и он понял, что спокойствие изменяет Малышу. – Так сколько тебе, Бешеный, дюжину?
      Бешеный кивнул.
      – А ну, Малыш, поджарь ему еще дюжину, – сказал Смок. – Вполне сочувствую. Было время, я и сам мог уплести целую дюжину зараз.
      Малыш вскочил, но Бешеный удержал его.
      – Нет, не надо жарить, – сказал он. – Мне нужны сырые яйца.
      – Ты что, хочешь взять их с собой?
      – Вот-вот.
      – Какое же это угощение? – запротестовал Малыш. – Это… это уже купля-продажа.
      – Это совсем другое дело, Бешеный, – поддержал Малыша Смок. – Я думал, ты просто хочешь их съесть. Понимаешь, мы затеяли одну коммерческую операцию.
      Грозные огоньки в голубых глазах Бешеного разгорелись ярче обычного.
      – Я заплачу вам, – бросил он. – Сколько?
      – Но не за дюжину, – ответил Смок. – Дюжину мы продать не можем. Мы не торгуем в розницу, у нас крупная операция. Не будем же мы сами себе портить рынок. Мы скупили все яйца до единого – и продадим их только все сразу.
      – Сколько у вас яиц и сколько вы за них хотите?
      – Сколько у нас, Малыш?
      – Сейчас скажу. – Малыш откашлялся и стал считать вслух: – Девятьсот семьдесят три отнять девять, остается девятьсот шестьдесят два. По десять за штуку – это получается за все вместе девять тысяч шестьсот двадцать кругленьких долларов. Ну и, конечно, мы ведем дело по-честному: за тухлые яйца деньги обратно, только тухлых тут нет. Вот уж чего я никогда на Клондайке не видал, так это тухлых яиц. Самый последний дурак не повезет сюда тухлые яйца.
      – Правильно, – поддержал Смок. – За тухлые яйца деньги обратно. Стало быть, вот что мы предлагаем, Бешеный: плати девять тысяч шестьсот двадцать долларов, и все яйца на Клондайке до единого – твои.
      – А потом ты продай их по двадцать за штуку – и выручишь вдвое, – посоветовал Малыш.
      Бешеный уныло покачал головой и положил себе в тарелку бобов.
      – Это мне не по карману, Малыш. Мне ведь нужно всего несколько штук. Я бы взял дюжину-другую по десять долларов штука. Даже по двадцать взял бы, но только не всю партию.
      – Все или ничего, – отрезал Смок.
      – Послушайте, – в порыве откровенности сказал Бешеный, – я расскажу вам все начистоту, только пусть это остается между нами. Вы ведь знаете, мы с мисс Эрол были помолвлены. Ну, и теперь она со мной порвала. Это вы тоже знаете. Это все знают. Яйца мне нужны для нее.
      – Ха! – зло усмехнулся Малыш. – Так вот зачем они тебе понадобились? Не ожидал я от тебя!
      – Чего не ожидал?
      – Это просто низость, скажу я тебе! – воскликнул Малыш, охваченный благородным негодованием. – Я не удивлюсь, если кто-нибудь всадит в тебя пулю, ты этого заслуживаешь.
      Бешеный вспыхнул, готовый разразиться одним из своих знаменитых припадков ярости. Он сжал вилку с такой силой, что она согнулась, голубые глаза его метали молнии.
      – Слушай, это ты про что? Если ты думаешь, что у меня что-то плохое на уме и я это скрываю…
      – Я знаю, что думаю, – упрямо возразил Малыш. – Уж, конечно, тут ничего не скроешь. Кидают только в открытую.
      – Что кидают?
      – Яйца, сливы, мячи, да мало ли что. Только ты просчитаешься, Бешеный. Публика этого не потерпит. Хоть она и артистка, а ты не имеешь права закидать ее на сцене яйцами.
      Казалось, Бешеного вот-вот хватит удар. Он судорожно глотнул горячего, как кипяток, кофе и понемногу пришел в себя.
      – Ошибаешься, Малыш, – неторопливо и холодно сказал он. – Я не собираюсь закидать ее яйцами. Ты пойми! – с жаром выкрикнул он. – Я хочу поднести ей яйца на тарелочке, сваренными всмятку, она их очень любит.
      – Так я и знал, что этого не может быть! – обрадовался Малыш. – Уж кто-кто, а ты не способен на такую подлость!
      – Вот и хорошо, – сказал Бешеный, решив не обижаться, – Но перейдем к делу. Теперь вы знаете, зачем мне нужны яйца. Они мне нужны до зарезу.
      – До того, что возьмешь их за девять тысяч шестьсот двадцать долларов? – спросил Малыш.
      – Да ведь это просто грабеж! – возмутился Бешеный.
      – Это сделка, – отрезал Смок. – Ты что думаешь, мы их накупили, чтобы поправить свое здоровье?
      – Да поймите вы! – взмолился Бешеный. – Мне нужно только две-три дюжины, не больше. Я вам заплачу по двадцать долларов за штуку. А остальные мне куда девать? Сколько лет я жил здесь и не ел яиц, уж как-нибудь и дальше без них проживу.
      – Да ты не горячись, – посоветовал Малыш. – Не нужны они тебе – и не надо. Мы тебе их не навязываем.
      – В том-то и дело, что они мне нужны, – жалобно сказал Бешеный.
      – Что ж, ты знаешь, во сколько они тебе обойдутся – в девять тысяч шестьсот двадцать долларов, а если я сосчитал неправильно, можно пересчитать.
      – А вдруг от них не будет толку? – возразил Бешеный. – Вдруг мисс Эрол уже разлюбила яйца?
      – По-моему, мисс Эрол стоит десяти тысяч, – спокойно вставил Смок.
      – Стоит! – Бешеный вскочил и дал волю своему красноречию. – Да она стоит миллиона! Она стоит всего, что у меня есть! Она стоит всего золота, сколько его есть на Клондайке! – Он снова сел и продолжал спокойнее: – Но это не значит, что я должен просадить десять тысяч долларов на ее завтраки. Вот что я предлагаю. Одолжите мне дюжины две яиц. Я отдам их Славовичу, и он преподнесет их ей от моего имени. Она мне уже сто лет не улыбалась. Если эти яйца подарят мне ее улыбку, я заберу у вас всю партию.
      – Согласен ты на этих условиях подписать контракт? – спросил Смок, спеша поймать его на слове: он-то знал, что Люсиль Эрол улыбнется!
      Бешеный даже рот раскрыл.
      – Быстро же у вас дела делаются, – сказал он не без злости.
      – Мы только соглашаемся на твое предложение, – ответил Смок.
      – Ладно! Давай чернила и бумагу, пиши контракт, – вконец разозлился Бешеный, прижатый к стене.
      Смок немедленно составил документ, из которого следовало, что Бешеный обязуется заплатить по десять долларов за каждое предложенное ему яйцо при условии, что две дюжины, выданные ему авансом, послужат его примирению с Люсиль Эрол.
      Бешеный уже готов был подписать бумагу и вдруг застыл с пером в руке.
      – Только вот что, – сказал он. – Если уж я покупаю яйца, они должны быть свежие.
      – На Клондайке несвежих не бывает, – фыркнул Малыш.
      – А все-таки, если попадется хоть одно плохое яйцо, вы возвращаете мне за него десять долларов.
      – Ну, конечно, – согласился Смок. – Это справедливо.
      – Берусь съесть каждое тухлое яйцо, которое ты найдешь, – объявил Малыш.
      Смок вставил в контракт слово «свежие», Бешеный мрачно подписался, взял ведерко с пробными двумя дюжинами, надел рукавицы и шагнул к двери.
      – До свиданья, грабители! – буркнул он и хлопнул дверью.

      На другое утро Смок был свидетелем сцены, которая разыгралась у Славовича. Бешеный пригласил его за свой столик рядом со столиком Люсиль Эрол. Все произошло в точности так, как она предсказывала.
      – Вы все еще не достали яиц? – жалобно спросила она официанта.
      – Нет, мэм, – был ответ. – Говорят, кто-то скупил все яйца в Доусоне. Мистер Славович пытался приобрести несколько штук специально для вас. Но тот, кто все скупил, не хочет выпускать партию из рук.