], когда за Чабукой вместо Лало стал ухаживать Чижик, а за Японочкой вместо Чижика - Лало, в Мирафлорес приехала Тереса Аррарте. Куэльяр, как увидел ее, сразу, за одни, можно сказать, сутки сделался неузнаваемым. Бросил все свои выходки, на улице - в пиджаке, наглаженный, при галстуке, волосы причесаны на манер Элвиса Пресли, ботинки как зеркало. Что с тобой, Фитюль? Не узнать, паинька паинькой! А он расплывается в улыбке - ничего особенного, - водит ногтями по лацкану пиджака, посматривает с фасоном, как раньше, - надо ж и пофорсить. Ишь ты, повеселел, дружище, ну прямо поворот на все сто восемьдесят! Может, неспроста? А он весь сияет наверное, наверное. Уж не Тересита? А он вот сейчас растает - может, может. Она ему нравится? может, может... Куэльяр снова стал таким, каким все его знали раньше в младших классах. В воскресенье - на мессу (мы не раз видели, как он причащался), а после мессы всегда постоит с девочками нашего квартала, разговаривает живо, весело. Как поживаете? чего нового? погуляем в парке, Тересита, давай посидим на этой скамеечке в тени! По вечерам, когда темнеет, он шел на каток, а там то упадет нарочно, то встанет прыжком, ха-ха, все с шутками, со смехом - иди, иди сюда, Тересита, я тебя научу! А если она упадет? Да не упадет, он будет держать ее за руку! Ну давай, давай, еще разок! И Тересита - хорошо, еще один! а сама краснеет, делает ему глазки, вся из себя такая куколка, блондиночка, пухленькая, зубки беленькие, мелкие, как у мышки. В эту пору Куэльяр зачастил в яхт-клуб "Регатас" папа, запиши меня в этот клуб, там все мои друзья. И его старик - без проблем, сынок, купим акции, а там что - будут гонки?
      По воскресеньям под вечер Куэльяр, улыбающийся, довольный, прогуливался в парке Саласара. И всегда наготове новый анекдот - Тересита, скажи, что общего между Христом и слоном? Всегда внимательный - Тересита, возьми мои очки, тебе солнце прямо в глаза; всегда разговорчивый - Тересита, что нового, как дома? Всегда щедрый - Тересита, может, мороженое, может, хот-дог или milk-shake? [Коктейль из мороженого, молока и фруктов.]
      Вот видите, говорила Фина, пришло время, и Куэльяр влюбился. А Чабука да еще как: глаз с нее не сводит, прямо тает. А ребята по вечерам в бильярдной - неужели получится? Большой - неужели решится? И Чижик - а вдруг Тересита все знает? Так, напрямик, не спрашивали, а если намеком, он притворялся, мол, не понимаю, о чем вы. Видел Тереситу? Да. Были в кино? Да, на дневном сеансе - фильм с Эвой Гарднер*, ну и как? Отличный, обязательно сходите. Куэльяр снимал пиджак, засучивал рукава, брал кий, заказывал пива на всех пятерых, и они играли допоздна. Однажды после королевского карамболя** он сказал глухим голосом, пряча глаза, - меня лечить собираются, - отметил мелком свои очки, - операцию будут делать. А они Фитя, значит, тебя в больницу положат? Ну, расскажи! И он с безразличным видом - а что особенного? это делают, но только не здесь, а в Нью-Йорке, старик свозит его туда. И мы в один голос зачастили - вот здорово, такая новость, братан, скоро вы поедете? И Куэльяр - очень скоро, через месяц, и они - ну, значит, все о'кей, давай пляши, Фитюля! Рановато, еще надо дождаться ответа от врача, старик вчера ему написал. Это не просто врач, а мировое светило, такие только за границей бывают.
      * Гарднер Эва (1922-1990) - американская киноактриса.
      ** Карамболь - сложный прием в бильярде: удар своим шаром в несколько чужих.
      Идут дни за днями, и Куэльяр - папа, ну как, есть письмо? наутро мама, была уже почта? Нет, сердечко, но ты не волнуйся - письмо будет. А потом пришло это долгожданное письмо, и старик, распечатав его, взял Куэльяра за плечи - нет, мальчик, отказ, будь мужественным. Как обидно, Фитюль, говорили они, а он - может, в других местах, в Германии, например, или в Париже, в Лондоне, его старик все разузнает и напишет куда надо, он не пожалеет никаких денег, раз обещал, значит, сделает. А мы - конечно, старик, конечно, но как только уходил - вот бедняга, ну до слез его жаль. И Большой - принесла нелегкая эту Тереситу, и Чижик - ведь уже смирился, а теперь прямо места себе не находит, а Маньуко - может, ученые что-нибудь придумают? но Лало - нет, мой дядя, он врач, говорит - тут дохлое дело, ничем не помочь.
      А Куэльяр - ну как, папа? Пока никак. Есть ответ из Парижа, мама? а из Рима? а из Германии?
      Он снова стал ходить на танцы и, чтобы отделаться от своей былой славы и восстановить доверие в хороших домах, вел себя безукоризненно, ну молодой человек самого тонкого воспитания. Что бы ни было - день рождения, пикник, коктейль, он никогда не опоздает, не выпьет лишнего, придет с подарками Чабукита, это тебе, поздравляю, а цветы твоей маме, здесь ли Тересита? Танцует степенно, чинно, под стать старикам, чуть отстранившись от партнерши. Приглашал девчонок, которые скучали, - давай, пышечка, станцуем, любезности маме, поклон папе, улыбочка теткам - не угодно ли стакан сока, улыбочка родственникам - ну глоточек! Вовремя комплимент - какое у вас дивное ожерелье, как блестит камень на этом кольце, и разговор к месту - а вы были на последних скачках, сеньор? кто же сорвал главную ставку? И приятная лесть - вы, сеньора, истинная креолка, сколько грации, достоинства, научите меня этому повороту, дон Хоакин, мне бы танцевать, как вы!
      О чем бы мы ни разговаривали (в парке, в "Cream Rica", на улице), стоило подойти Тересите, наш Куэльяр сразу делался другим. Он для нее старается, фасонит, хочет показать себя в лучшем виде, вот, мол, какой я умный, образованный, говорили мы. А Фитюлька что-то плел туманное о религии (может ли все-таки погибнуть Господь Бог, если Он бессмертный), о политике (Гитлер не был таким уж безумцем, как пишут, раз он за короткое время превратил Германию в высокоразвитую страну), о спиритизме (ничего это не ерунда, а научно установленный факт! В одном французском университете есть такие медиумы, которые способны не только вызывать души умерших, но даже, представьте, их фотографировать. Он своими глазами видел это в очень серьезной книге. Если Тересите интересно, у нее будет эта книга), о своих планах насчет поступления в Католический университет. И Тересита с кокетливой улыбочкой - о-о, как замечательно! кем же он станет? - белые ручки прямо перед его носом, - адвокатом? - пальчики пухлые, с длинными ногтями, - фу, подумаешь! - покрытые телесным лаком, - на лице гримаска. А Куэльяр - нет, он не станет каким-то крючкотвором или трепачом, ему надо попасть в Torre Tagle [Обиходное в Лиме название министерства иностранных дел в Перу.], стать дипломатом. Тересита в восторге - ручки, глазки, хлопает ресницами... А он - да, да! его отец в дружбе с министром, и разговор уже был. Значит, дипломат, - губки улыбаются, - ах, какая прелесть! И он, млея, - конечно, ведь дипломаты, они столько путешествуют. И она - о-о, без конца, да к тому же у них то приемы, то праздники!
      Любовь делает чудеса, говорила Пуси, какой стал кавалер, какой обходительный. И Японочка - слишком странная у них любовь. Если он так присох к Тере, зачем тянет, пора действовать. И Чабука - в том-то и суть, два месяца ходит за ней по пятам, а толку? И ребята меж собой: знают или притворяются? Зато перед девчонками защищали его, как могли: тише едешь дальше будешь. Это он от гордости, говорил Чижик, не хочет рисковать, пока не увидит, что она согласна. Какой тут риск, говорила Фина, конечно, она согласна быть его девушкой. Тересита ему такие глазки строит, умрешь! Японочка - так и стреляет этими глазками и все с улыбочкой: ты прекрасно катаешься на коньках, какой у тебя красивый пуловер, какой пушистый, мы с тобой проедем в паре, ладно?
      Вот то-то и оно, говорил Маньуко, таким куклам, вроде Тереситы, доверять нельзя: она сегодня - да, а завтра - нет! И Фина с Пуси: ничего подобного, неправда, они сами спрашивали ее, и она дала понять, что - да. А Чабука - о чем речь? с кем ходит Тересита везде и всюду? с ним, с кем всегда танцует? с кем сидит в кино? Дураку ясно, что она влюблена в него по уши! И Японочка - а если ей надоест ждать, пока он наберется смелости? надо ему подсказать, мол, не тяни, действуй, мы тебе создадим условия, устроим танцы в субботу у меня, или у Чабуки, или у Фины, какая разница... ну и придумаем, как их оставить вдвоем. И ребята в бильярдной: дурочки, ничего не понимают, а вдруг понимают и просто прикидываются...
      Так дальше нельзя, сказал однажды Лало, наш Фитюлька может свихнуться, умереть от любви или не знаю что, надо что-то делать. Ребята: правильно, только что? И Маньуко - давайте проверим, влюблена в него Тере или просто так играет.
      Они пришли к ней домой, стали расспрашивать, как, мол, и что, а она (не на ту напали!) притворилась дурочкой и всех четырех обставила, честное слово. Куэльяр? - уселась на балконе, - но вы же не зовете его по имени, и у него такое противное прозвище! - тихонько качается в кресле-качалке, ножки выставила, - он в меня влюблен? - неплохие ножки, - а откуда вы знаете? И Большой - брось, это всем известно: и тебе, и нашим девушкам, и всему Мирафлоресу. А она глазками хлоп-хлоп, носик морщит. Неужели? - глядит на них, точно они с луны свалились, мол, впервые слышу. И Маньуко - хватит, Тере, давай на честность, разве не видишь, что с ним делается? А она - ай, ай, ай! Хлоп глазками, ручки в стороны, зубки, туфельки. Сидит этакая птичка, мол, смотреть - смотрите, а поймать - нет...
      Пусть все так, но ведь это просто по-дружески, и если на то пошло, хорошенькая, пальчики, ноготки, голосок, - они ее убивают, ведь Куэльяр ей ничего такого не говорил, ничего. И ребята: ну это сказки, что-то же говорил, комплименты, допустим. Нет, клянусь, может, в своем саду ямку вырыл и туда все нужные слова прячет, - кудряшки, шейка, ушки, - вот хотите верьте, хотите нет, а мне - ничего. И Чижик - разве она не понимает, что Куэльяр ходит за ней хвостом. И Тересита: да, допустим, но как приятель, как друг, ай, ай, ай - туфелькой стук, стук, ручки в кулачки, грудки торчком, талия рюмочкой, бестия, дурит нас, и все. Мы так, мы эдак, закидываем удочку - что ж, он тебя и за руку ни разу не взял? - Нет. Даже не притронулся? - Нет. (Ну погоди, мы тебя дожмем!) И в любви не объяснился? Нет. (Ладно, пойдем в обход!) Куэльяр вообще парень робкий, сказал Лало, но смотри, очень скоро он осмелеет, а вот что ты - это никому не известно. Что неизвестно? - на лбу морщинка, - они прямо ее убивают, - щечки с ямочками, реснички, бровки дугой. Да о ком они? Все еще о Куэльяре? И Маньуко здравствуйте, о ком еще, он-то ей нравится?! Ну этого она пока не знает.
      И Большой - не крути, нравится, и еще как, ты ему такие авансики делала, будь здоров. А Тересита - ничего подобного, да и случая не было, и вряд ли будет. А они: был, был, и не раз. И Лало - он же интересный парень, правда? А она - кто, Куэльяр? - локотки, коленочки круглые, - да, пожалуй. И мы - ну вот видишь, видишь, значит, нравится! А Тересита - она этого не говорила, зря они так стараются, ой, посмотрите, какая бабочка прилетела, она там, в саду, там, где герани, а может, и не бабочка! - вскочила на ножки, пальчиком тыкает, каблучки беленькие. И почему у него такое странное прозвище? Почему они такие грубияны? Почему не придумали что-нибудь интересное, ну, скажем, Тарзан, Боби? А мы - значит, тебе не безразлично, значит, задело, стало быть, ты к нему неравнодушна. А Тересита - да его просто жаль, подумать - с таким прозвищем. Значит, она его любит? Люблю? Ну немножко, - глазки, мешочек, - только как друга.
      Тересита притворяется, что нет, а на самом деле - да, без вопроса. Так мы и решили... Шустрику надо действовать, но с какого боку к нему подъехать, вот в чем загвоздка!
      А Куэльяр все ни с места - ходит следом за Тере Аррарте, глаз не отрывает, так и ждет, чем бы ей угодить. Мирафлорские ребята, те, кто еще не знал, начали посмеиваться: тюфяк, грелка постельная, собачонка, а девчонки пели ему вслед: "Ой, когда же наконец", допекали беднягу. Однажды вечером мы, как условились, поехали в кинотеатр "Ущелье", а по дороге - слушай, Фитюля, махнем лучше на твоем "фордике" на "Подкову", и он - о'кей! Они там закажут пива и в футбол сыграют, у него не машина, а зверь, враз домчит. Мы неслись, только шины скрипели на поворотах, а на набережной нас, само собой, остановил полицейский, неужели больше ста, сеньор, "ах, милый, забудь все навсегда, не надо больше зла". Он потребовал предъявить права, и Куэльяр дал ему две бумажки. Друг, выпейте рюмочку за наше здоровье... "Ах, милый, забудь все навсегда, не надо больше зла".
      Они вмиг доехали до "Подковы" и сразу - в ресторан "Националь", народу полно, одни чоло, но вот та уачита [Букв.: провинциалочка.] недурна, н-да, и танцуют здесь отлично. Куэльяр сыпал шуточками направо-налево, веселый, а мы, даже после двух "хрусталей", не смели и заикнуться. И после четырех тоже. После шестой Лало, набравшись духу, - я тебе друг, Фитюля? а он смеется - уже нализался, да? И Маньуко - мы все тебя любим, старик, и Куэльяр - ишь, какие нежности телячьи, что-то больно скоро, и Маньуко - мы хотим поговорить с тобой, шустрик, и дать тебе один совет. Куэльяр в лице изменился, побледнел и залпом выпил весь стакан. До чего забавная парочка, вон та, а, ребята? Он такой хлюпик, а она - ничего, лапка. А Маньуко - не будем ходить вокруг да около, старик! ты влюблен в Тереситу или как? Куэльяр закашлялся, начал чихать. А Лало - Фитя, скажи как оно есть, без дальних слов, да или нет. Куэльяр рассмеялся, но тут же сник, дрогнул и тихо-тихо, почти неслышно - ддд-а, влюбился, ребята, оо-чень. Еще два "хрусталя", и Куэльяр снова - не знаю, чч-то мм-не делать, а Большой - как что? И Куэльяр - как быть, Чижик, ну как? А Чижик - да брось, Фитюль, делай, как все, сначала спроси, любит она тебя, Тересита, уверен, скажет - да. А дальше, Маньуко, дальше? Допустим, скажет, что хочет быть моей девушкой, невестой что ли, а потом? Потом оставь на потом, сказал Лало, а сейчас не тяни резину, объяснись в любви, может, тебя еще вылечат, и Куэльяр почти шепотом - Большой, дружище, а вдруг Тересита знает, вдруг ей рассказали? И мы все наперебой: ничего она не знает, мы с ней говорили по душам, Тере в тебя влюблена по уши. К нему сразу вернулся голос - влюблена в меня? Да в кого же! Может, правда меня вылечат? Конечно, какой разговор, только решись уже, кончай себя травить, кончай, а то загнешься. И Лало - с Тереситой все о'кей, стало быть, у нашего Куэльяра будет наконец своя девушка. И Куэльяр вздох, ну а потом что, потом? И Большой - потом как у всех. И Маньуко - для начала берешь ее за ручку, а Чижик - поцелуйчики, разок-другой, и Лало - ну, потрогаешь где надо.
      А Куэльяр - и потом? чуть слышно - потом? А ребята - что значит "потом"? Ну да, потом, когда они станут взрослыми, когда надо жениться, ну как тебе, Лало, и тебе, Чижик, и тебе, Маньуко? А Лало - здрасьте, нашел о чем сейчас думать, да и вообще все это ерунда. Придет время, ты от нее отделаешься, найдешь к чему прицепиться, и - разбежались... А Куэльяр, нехотя, пряча смущение, - это ему совсем не надо, потому что она... Тересита нравится ему очень, ну очень. И чуть погодя, позади уже десять "хрусталей" ребята, вы - молотки, я за нее возьмусь, похожу сколько надо, а потом привет, брошу!
      Но шла неделя за неделей - и ничего. Ну когда же, Фитюлька? А он завтра. И завтра небось не решишься? Завтра, клянусь. Таким затравленным, убитым мы его не видели никогда, ни раньше, ни потом. А девчонки наши, стервозы, пели ему вслед модное болеро: "Быть может, я скажу, быть может никогда!"
      * * *
      Вот тут и началось у Куэльяра что-то вроде припадков. Ни с того ни с сего возьмет и бросит кий на пол (чего тянешь, шустрик?). Ни с того ни с сего начнет бить в бильярдной бутылки, швыряться окурками, задирать всех подряд. А потом вдруг в слезы - вот завтра, клянусь матерью, скажу ей все или подохну. А то возьмет и убежит из кино ("дни уходят, ты горюешь понапрасну...") и несется затем, как безумный, по улице Ларко, а мы - за ним. Отстаньте, мне хочется побыть одному. Ребята - да ты что, Фитюлька, нечего робеть, уже время, решись, "быть может, я скажу, быть может никогда"...
      А то засядет в "Часки" и набирается до чертиков. Как я себе противен, Лалик, как мне тяжело, Чиж, убить бы кого, что ли! Мы его чуть не волоком доставляли домой. Ну решись, Фитюль, решись наконец! А наши девочки, вот заразы, житья ему не давали: "и той, что всех дороже, смелее, ну ты что же!" Плохо, говорили мы, пропадет он, пьянью станет, забулдыгой, бандитом...
      Так прошла зима, настало другое лето, и вместе с солнышком, с теплыми днями в Мирафлоресе появился Качито Арнилья. Он учился на архитектурном факультете, водил собственный "понтиак" и отлично плавал. Этот Качито сразу причалил к нашей компании. Мы поначалу - в штыки, и девочки - тоже, что тебе надо, кто тебя звал-то? Но Тересита за него горой - перестаньте! - блузочка беленькая, - нечего приставать к нему! - юбочка в складочку, - пусть сядет со мной, я его пригласила, - матросская шапочка, blue jeans.
      И ребята - старик, ты что - ослеп? А Куэльяр - нет, он все видит. И они - дурак, Качито за ней мажет, он ее уведет, будешь спать - тебе крышка! А Куэльяр - подумаешь, пусть уводит! Разве его это не трогает? А Куэльяр чего ему, сс-ообственно, пп-еереживать? - Разве он ее не любит? - А Куэльяр - зз-а чч-то ее, сс-сс-обственно, любить?
      Качито "сделал" Тереситу в конце января*, и она стала его постоянной девушкой. Бедный Фитюлька, говорили мы, надо же, как все вышло! И только из-за нее, из-за этой гребаной вертушки, из-за этой фифы бессовестной. Ну и подложила ему подлянку! Но девочки в ее защиту: правильно сделала, он сам виноват. И Чабука - до каких пор ей терпеть? И Японочка - это с его стороны подло, она не виновата. Сколько времени извела на него, ужас! Все сроки вышли. И Пуси - Качито, он очень симпатичный! И Фина - очень интересный и вообще хороший, все при нем! А Чабука - ваш Куэльяр - тряпка. И тут Японочка - рохля, не мужчина!
      * ...в конце января - то есть в разгар южноамериканского лета.
      * * *
      Вот тогда Фитюля Куэльяр снова взялся за старое. Ну и ну, говорил Лало, значит, правда, что он полез в волны на Святой неделе? И Чижик - волны? волняги метров в пять, а то и все десять! И Большой - грохот, такого не бывало, все раздевалки залило. А Чабука - даже набережную так окатывало, что все машины мокрые... В море никого, кроме Фитюльки!
      Небось хотел покрасоваться, доказать свое этой Тере Аррарте? Конечно! Назло делал, чтобы досадить ее милому? Ну да, мол, смотри, что я могу, а у тебя кишка слаба, зря хвастаешься, что настоящий пловец! Стоит, мол, и ежится не хуже девок да этой мелкоты. Смотри, Тере, какого парня ты потеряла!
      И почему это на Святую неделю море всегда бушует? - говорила Фина. А Японочка - оно злится на евреев, которые распяли Христа. И Большой - разве его евреи убили, он всегда считал, что римляне! Вот дурачок!
      Мы сидели на парапете, - Фина - девочки в купальниках, - Большой, свесив ноги, - Маньуко, - и нас обдавало брызгами, - Японочка, - от волн, которые опрокидывались у самого берега, - Чабука, - вода была страшно холодная - Пуси, - и грязная, черная, - Чижик, - а пена бурая, - Тересита с травой, водорослями и всякой дрянью - и Качито Арнилья.
      И вдруг, т-сс, посмотрите, вон наш Куэльяр прикатил. Ну что, Тересита, подойдет или прикинется, что не заметил? Куэльяр поставил свой "форд" напротив джаз-клуба, спустился на пляж, вошел в раздевалку "Ласточек" и вышел оттуда в плавках. Новенькие, - заметил Чижик, - желтые, по-моему, американские, а Большой - разыграл как по нотам, лишь бы на него внимание обратили. Обмотал шею полотенцем и очки от солнца самые модерновые, видел бы ты, Лало! Куэльяр оглянулся с усмешкой на оробевших купальщиков, которые вжались в парапет, глянул на эти грозные волны, что взбучивали весь песок, и, махнув нам рукой, двинулся в нашу сторону. Привет, Куэльяр! Видал, что творится? Привет, привет, в глазах вопрос: о чем вы? Сейчас лучше сходить в бассейн яхт-клуба, правда, Куэльяр? А почему, собственно? Взгляд недоуменный, мол, не понимаю, а потом насмешливый, догадался - из-за этих волн, что ли? Да бросьте, нашли предлог! Что это с вами? (Ха-ха, строит из себя супер-пупера, а у самого поджилки трясутся, - смеялась Пуси.) Море сегодня - лучше не придумать. И Тересита хлоп глазками - он это серьезно? Еще бы, на таких волнах кататься и кататься! А он не шутит? - ручки, ротик. И Качито - неужели он рискнет съехать с такой волны? Конечно, может, плашмя, а может, и матрасик прихватит, не верите? зря смеетесь! или от страха? А Тересита - неужели ему ни капельки не страшно? Нет... Значит, он пойдет купаться? - ахи-охи. Само собой!
      Они видели, как он снял с шеи полотенце, как взглянул на Тереситу Аррарте (Она хоть покраснела, смутилась? - спрашивал потом Лало. И Большой очень ей нужно краснеть. А Качито? - Да тот сразу слинял), как сбежал по ступенькам набережной и, сделав сальто, прыгнул в воду. В один миг Куэльяр проскочил первые десять метров и очутился в кипящем водовороте пены. Он подныривал под катившиеся навстречу волны, выбирался на поверхность, снова нырял и снова плыл вперед. На кого он похож? На рыбу, на дельфина? Да где же он? Вон, вон там, - ручки, вскрики, ахи, - да не там, а там! Мы видели, как Фитюлька уплывал все дальше и дальше от берега, превращаясь в еле заметное пятнышко, и как наконец добрался туда, где громоздились высоченные водяные холмы.
      Ой, Лало, не представляешь, какие страшенные, дыбились чуть не до неба и никак не рухнут. (Ахи, ручки, глазки, - где он, вон та светлая точечка?) Ну, нервы, ничего не скажешь! А его то несет вперед, то отбрасывает назад, то закроет пеной, то снова протащит вперед. Знаете, на кого он похож? На бумажный кораблик, нет, на морскую птицу...
      Чтобы лучше видеть, Тереса встала на парапет, а за ней все - Чабука, Чижик, даже Большой. Чего он ждет? Почему медлит? И вот наконец началось самое главное. Он повернул голову к берегу, наверное, поискал нас глазами и махнул рукой, и мы в ответ тоже - пока, пока, дружище.
      Вздыбился один вал, за ним другой, а когда стал громоздиться третий, они увидели, вернее догадались, как он вытянул руку, чтобы найти нужное положение, как весь напрягся и начал работать ногами. И потом, распластав руки, взлетел на самый гребень (Ну, сколько метров, восемь? - расспрашивал потом Лало. Больше. Как до этой крыши? Больше. Как Ниагарский водопад, что ли? Больше, еще больше) - и вместе со срезанным гребнем тут же исчез под рухнувшей водяной горой. (Где он, где он?) И вот он вновь на верхушке огромной волны, которая мчала его вперед, рокоча самолетом, отбрасывая клочья пены (это же он, он!) и постепенно угасая. Теперь все отчетливо увидели Куэльяра, который как ни в чем не бывало лежал на этой волне, весь обмотанный водорослями. Сколько он пробыл под водой, ну и легкие! А Куэльяр спокойно поднялся с песка и направился к нам. Вот это класс! Он хоть и устал зверски, но все-таки утер нос кому надо. Не каждому такое под силу, Лало!
      С тех пор наш Куэльяр взялся за старое. В середине года, вскоре после Дня Нации*, Куэльяр начал работать на заводе своего отца. Ну теперь образумится, говорили они, человеком станет. Но какое там? Все наоборот. Куэльяр уходил с работы в шесть, в семь был в Мирафлоресе, а в полвосьмого сидел в "Часки" и, упершись локтями о стойку, накачивался пивом (Один "хрусталь", детка, и один "капитан"), ожидая каких-нибудь знакомых ребят, чтобы сыграть в качо. Там, среди пепельниц с вмятыми окурками, среди жулья, шулеров, среди запотевших бутылок с пивом, он убивал все вечера, а остаток ночи проводил в каком-нибудь второразрядном кабаре, разглядывая артисточек шоу, а когда не было денег, напивался в какой-нибудь забегаловке и оставлял там в залог то "паркер", то часы "Омега", то золотые запонки... По утрам его нередко видели с подбитым глазом, в ссадинах, с перевязанной рукой...
      * День Нации - 28 июля. В этот день в 1821 году Хосе де Сан-Мартин провозгласил независимость Перу.
      Он совсем того, говорили мы, путается со всякой шпаной, с педиками, черт-те с кем, а девочки - Господи, как жаль его родителей! Но субботы Куэльяр проводил с нами. Приходил после завтрака, и если нам не хотелось ехать на ипподром или на стадион, то закатывались к Чижику, к Маньуко и там до самого обеда играли в покер. Потом все расходились по домам, принимали душ, наводили глянец, и Куэльяр заезжал за нами, но уже не на "форде", а на первоклассном "неше" (отец отвалил мне ко дню рождения, представляете!)
      Сынок, тебе уже двадцать один, значит, можешь выбирать президента, а мать - сердечко, не езди так быстро, не дай Бог убьешься! На углу в нашем подвальчике мы обычно пропускали по рюмочке, - рванем в "Китайский ресторан"? - начинали спорить, - нет, лучше на улицу Капона! - травили анекдоты, - а может, в бар "Под мостом", там такой антикучо*, пальчики оближешь! - Фитюлька по части анекдотов был чемпион, - махнем в пиццерию - а знаете вот этот, про лягушку и генерала? А вот этот, "что отрезать, то не брить"?
      * Антикучо - кусочки печени или сердца, приправленные чесноком, тмином, перцем и зажаренные на вертеле.
      После обеда, подогретые вином и анекдотами, они отправлялись по своим излюбленным маршрутам, иногда оседали в "Embassy" или "Ambasader", где смотрели первое отделение музыкального шоу. И, как правило, закруглялись на авениде Грау у Нанеты.
      А-а! Добро пожаловать, мирафлоринцы (нас здесь знали)! Привет, ребята, привет, Фитюля (знали по именам и прозвищам), как жизнь? Птички - фырк, фырк, и мы вслед за ними. А он - спасибо, хорошо. Иногда Куэльяр злился, скандалил, уходил, хлопнув дверью, - ноги моей здесь не будет! Но чаще смеялся, вроде подыгрывал им. А потом танцевал или усаживался с кружкой пива возле музыкального автомата, заводил тары-бары с Нанетой, ждал нас, ну а мы разбирали "птичек", поднимались с ними в комнаты, а потом возвращались в салон. Что-то ты быстро, Чижик, говорил он, или - у тебя, Лало, не на том месте волосы растут, - я в замочную скважину видел. В одну из суббот, когда все вернулись в салон, Куэльяра уже не было, и Нанета - он вдруг вскочил со стула, расплатился за пиво и вылетел, не простившись. Они увидели его в машине: уперся головой в руль и весь дрожит. Что с тобой, старик? Да он плачет! Кто-нибудь его оскорбил? Кто, скажи? Они врежут кому надо! Может, тебя эти телки обидели? И Маньуко - плюнь и разотри, Фитюля, нечего реветь.
      Куэльяр навалился на руль, в глаза не смотрит, голос неживой, - нет, никто его не обижал, - плачет навзрыд, - пусть только попробуют! - утирает слезы платком. Ну будет тебе, дружище! В чем дело? Может, перебрал? Нет. Может, где болит? Да нет!
      Они его хлопали по плечу: ну брось, брось, успокойся. Утешали - ну чего ты, в самом деле? Ну Фитя, шустрик, кончай!
      Мы еще посмеемся, давай прокати нас на своем роскошном "неше". Да и чего тут торчать? Поехали напоследок в "Турбильон", захватим второе отделение шоу, давай, Фитюлькин, жми!
      Куэльяр в конце концов успокоился, и, когда мы выехали на проспект Двадцать Восьмого Июля, он уже смеялся, - эх, старик, что это тебя развезло, скажи хоть нам, в чем дело? А он - черт его знает, такая тоска взяла, что не знаю. И они - ну с чего, ведь у него жизнь - персик в сиропе. А он - ну мало ли что бывает в жизни, и Маньуко - в чем дело-то, и Куэльяр - ну, например, люди о Боге забывают, и Лало - к чему это ты, а Большой - хочешь сказать, что все люди - грешники, и он - ну да, да, и вообще вся эта жизнь - тьфу. И Чижик - ладно тебе, жизнь - это жизнь. А он - не трепись, человек, он вкалывает день за днем, ворочает или, наоборот, на других ездит, шикует, а потом вдруг раз - и старость, а там чего? там смерть. В общем, полная хреновина! И об этом он думал у Нанеты? Об этом беседовал с "птичками"? Да, да! Из-за этого и ревел? Да. И еще потому, что ему жаль всех убогих слепых, хромых, нищих, которые просят милостыню, и вот эту мелкоту жалко, что торгует газетами (дурак я, правда?), и этих чоло, которые чистят им, богатеньким, ботинки на площади Сан-Мартина (глупо, чего там!), а мы конечно глупо, конечно, дурачок. Значит, все прошло? Спрашиваешь! Значит, забыто? Ну да, да! Улыбнись, а то не поверим! Ха-ха-ха! Жми Фитюлек, а то не успеем, пропустим второе отделение. Кто хоть знает, будет или нет сегодня мулаточка? Будет. Как ее зовут? Ана. А что Куэльяр знает про нее? Опытная штучка! Ну, Фитя, раз все прошло - улыбайся! И он - ха-ха-ха-а!
      * * *
      К тому времени, когда Лало женился на Чабуке, а Маньуко и Чижик получили дипломы инженеров, у Куэльяра на счету уже было много аварий, и его "вольво" носился по улицам покореженный, с вмятинами, поцарапанный спереди и сзади. Так нельзя, сердечко, ты разобьешься, и отец - всему есть предел, мой друг, пора образумиться. Если хоть раз повторится что-либо подобное, он больше не даст ни одного сентаво, пора взяться за ум, опомниться, пожалей хоть мать, пойми, у нас уже вся душа изболелась... И мы - ты же взрослый человек, Фитюля, зачем тебе эти сопляки?
      Завел вдруг дружбу с шантрапой. Все вечера резался в карты с хануриками из "Часки" или "Д'Онофрио", пил в "Гаити" с какой-то шушерой, с кем попало! Когда же ты работаешь? Или работа - один треп? А днем, разодетый в стиле Джеймса Дина* - синие в обтяжку джинсы, белые мокасины, цветастая рубашка, концами завязанная на пупе, золотая цепочка на груди, поросшей светлым пушком, - таскался по улицам Мирафлореса, играл в волчок с кокаколами**, в пелоту*** с мальцами, покупал губные гармошки...
      * Джеймс Дин (1931-1955) - американский киноактер.
      ** Кокаколы - прозвище перуанских подростков.
      ***Пелота - игра в мяч, напоминающая бейсбол или лапту.
      Его огромный "вольво" всегда был забит мальцами лет четырнадцати-пятнадцати, а то и моложе. По воскресеньям он приходил в "Вайкики" (папа, я хочу быть членом этого клуба, гавайские плоты - отличная вещь, чтобы не полнеть, да и они, старики, могут в хорошую погоду пообедать в ресторане прямо над морем) со всей оравой этих сопляков, посмотрите, полюбуйтесь, вот смеху-то, нашел себе компашку!
      Куэльяр учил их водить "вольво", лихо разворачивал на двух колесах, проезжая по набережной, и ребята заходились от восторга. Он возил их на стадион, на корриды, на бега, бокс, на водное поло, на самбо. Ясно - стал педиком, говорили мы. А что удивляться, какой у него выход, но вот так, на людях, не надо бы... Над Куэльяром теперь все смеются, на него оглядываются, пальцем тычут. И Большой - а вам важно, что там говорят всякие трепачи? И Маньуко - ему проходу не дают, а Лало - если увидят, что мы с ним встречаемся... и Чижик - и тебя примут за педика, что ли?