Но если бы они знали, что так получится, они могли бы подольше поспать, не торопясь позавтракать, погулять, ну искупаться, что ли, потому что, похоже, там у них жарко, даже, кажется, очень жарко, а на виноградник пришли бы перед тем, как стемнеет, пособирали бы немного винограду и все равно получили бы те же деньги; нет, знаешь, я этого не понимаю, говорит Бим, между прочим, назавтра к нему никто не придет с утра, все явятся только к вечеру, это уж точно. Ты прав, говорю я, этот хозяин действительно сам себе подставляет ножку; а с другой стороны, если правда, что последние станут первыми, а первые последними, тогда для меня еще остается надежда, подумал я, ибо, по моему разумению, смысл тут может быть только такой — то, что не отвечало требованиям, будет признано отвечающим, а то, что отвечало требованиям, будет признано не отвечающим, и то, что плыло в потоке, перестанет плыть, а то, что не плыло, поплывет ко всем чертям, так что я выберусь из потока, а те, кто сегодня чувствует под ногами надежную почву, в него попадут, и поток их унесет. А вот сказано ли, когда это будет? Хотелось бы знать! Когда последние станут первыми, а первые последними? Скоро ли это будет, успеет ли сбыться к сроку сдачи брошюры? Потому что, говоря по правде, моя брошюра не вполне отвечает требованиям, я первый готов это признать, я лежу на лопатках, я признаю себя побежденным, я — последний, но раз я последний, то должен стать первым, и если этот переворот произойдет скоро, то я окажусь в самом выигрышном положении, для меня такая ситуация кругом выигрышная, тогда то, что мало, окажется много, а то, что много, окажется мало; я очень надеюсь, что финны читали эту библейскую историю, думаю я, я крепко надеюсь на это, ведь финны же вроде бы христиане, я не успел этого проверить, но ведь ясно же, что это так, они люди верующие и крещеные и приняли Иисуса в сердце свое, потому что Финляндия — христианский плавильный котел, да ведь и Иисус, наверное, посещал Финляндию во время своих странствий, Мне кажется, я припоминаю, что он там побывал, но возможно, я и ошибаюсь, я читал об этом очень давно, не в университетские годы, потому что в университете речь шла о дефинициях, о средствах массовой информации и коммуникации и о власти СМИ, я сдал все это блестяще, не могу отказать себе в удовольствии это повторить; но тут надо вернуться в гораздо более давнее прошлое, вернуться к воскресной школе, где я несколько раз побывал и получил специальный жетончик за то, что выступал на занятиях; и вот там, в школе, на стене висела карта, где красными пунктирными линиями был обозначен маршрут чьих-то странствий, и Финляндия, как помнится, тоже была отмечена на этой карте, однако, как я уже говорил, я могу и ошибаться; так что на всякий случай я вырываю соответствующую страницу из Евангелия от Матфея, подчеркиваю слова «и последние станут первыми, а первые станут последними» и срочно отправляю ее по факсу в посольство Финляндии, для меня очень важно, чтобы они их прочитали заранее, а времени осталось всего ничего, ровно столько, чтобы успеть вставить иллюстрации и поспать, потому что завтра уже эстафета, а послезавтра наступает срок сдачи брошюры, и время работает против меня, как всегда, так что ну его к черту; мне досталось бежать десятый этап, так сказала Сестра, маршрут проходит через Фрогнер-парк, от кладбища Вестре-Гравлунд до улицы Нобельсгате, всего тысяча двести двадцать метров, а я ужасно не в форме, это уж точно, и сомневаться нечего, но «Сокол» зовет, и я буду на месте как штык, а как же иначе, я чувствую, что я один из них, а в моей жизни немного кружков, про которые я могу сказать, что я один из них, поэтому на меня произвело сильное впечатление, когда я увидел, что «Сокол» относится ко мне как к своему человеку, это ведь трогательно, мы с «Соколом» братья по крови, я — Серебряная Стрела, и единственное, чего я хочу, — это жить спокойно в моей резервации, но белый человек речист, он говорит раздвоенным языком, и мне все снова и снова приходится вступать с ним поединок, а сестра моя — дикая кошка, так что берегитесь ее.

Наутро я встаю с рассветом и сразу принимаюсь за разминку. В час обеденного перерыва я прихожу на площадку для брошенных автомобилей и получаю майку с цветами «Сокола» и стартовый номер, тут я узнаю, что эстафетную палочку мне передаст тот, от кого я получил августовский номер «National geographic», а я затем должен передать ее Сестре. Мы надеваем майки, подкрепляемся легким завтраком и несколько раз поем песню «Сокола», после чего отправляемся на свои стартовые позиции. Я пришел с хорошим запасом, так что могу заранее ознакомиться с маршрутом. Я несколько раз пробежался по трассе неторопливой трусцой и мысленно составил план забега; план — это важная штука, он избавляет от неожиданностей; очевидно, что в случае Финляндии тоже нужно было уделить побольше внимания плану, это мое упущение, в этой небрежности виновата нахлынувшая вода, и она же сделала Финляндию скользкой, как угорь, думаю я, размашистым шагом приближаясь к Соне Хени, которая стоит на краю парка и встречает меня широкой, такой широкой улыбкой, я мысленно отмечаю подъемы и спуски, в основном мой маршрут проходит по ровной дороге, но есть небольшие спуски, под самый конец путь идет в горку, и вот тут-то я должен буду сделать рывок, потому что спортсмены всегда делают рывок на подъеме, этот прием очень эффективно действует на психику соперников, так поступают велогонщики, участвующие в «Тур де Франс», и так поступают бегуны на длинную дистанцию, все делают рывок на подъеме, и я тоже сделаю рывок на подъеме, надо приберечь силы, отмечаю я про себя. Но когда подошло время передачи эстафетной палочки, я почувствовал, что немного устал после разминок, и еще мне хочется пить, и надо помочиться; можно пить собственную мочу, я про это читал, китайцы делают так постоянно, говорят, это очищает организм и взбадривает, но мне это как-то странно — все-таки ведь моча, так что я уж лучше попью воды, как-нибудь потом надо будет при случае научиться пить мочу, а тут на Вестре-Гравлунд есть вода, тут есть краны, ведь мертвым тоже нужна вода, и я, живой человек, решил воспользоваться таким краном для мертвецов; я, почти украдкой, напился водицы из царства мертвых; неплохо бы еще повысить уровень сахара в крови, да только где, думаю, его тут купишь, я и денег с собой не прихватил, опять плохо все распланировал, и мне необходимо помочиться, но нигде не видно подходящего места, чтобы можно было бы незаметно пристроиться и где никто бы меня не увидел; нет уж, этого унижения я ни за что не хочу пережить, хотя вода переполняет меня до боли, а бегун с эстафетной палочкой вот-вот прибежит; я стою на старте, он отмечен синим цветом, и кругом полно народу, все кричат и подскакивают; к счастью, все скачут, так что и я могу подпрыгивать, не привлекая к себе внимания; я прыгаю; наверное, это выглядит так, словно я разминаюсь перед бегом, но я прыгаю исключительно потому, что мне чертовски па-до помочиться, меня вот-вот разорвет, вода поселилась во мне и хочет взорвать меня изнутри, и это просто несправедливо, что вся вода во мне, в то время как другие люди вообще живут себе спокойно и знать не знают ни про какую воду, в Бимс вот поселился Иисус, а во мне поселилась вода, вода во мне, вокруг меня и надо мной, я сам сплошная вода, и тут вдруг я слышу знакомый голос: «Гляди-ка, ты, оказывается, бежишь за „Сокола»; надо было тебе бежать за нас, но мы не знали, что ты бегаешь, ты же об этом ничего не сказал», я смотрю и вижу, что это говорит один из посольских финнов — один из единственных двух финнов, которых я повстречал в своей жизни, за исключением бабушки с холодцом, но ее на самом деле нет, так что и исключать нечего, и, оказывается, финн бежит в том же этапе, что и я; и мы так рады нашей завтрашней встрече, говорит финн, мы с нетерпением ее ждем, —все посольство с нетерпением ждет, что же ты для нас сотворил; подумать только, как красиво бы это выглядело, если бы я бежал за Финляндию, подумал я, но бежать по Фрогнер-парку за Финляндию, которую я не понимаю и которая не понимает меня и которая сыграла в моей жизни роковую роль, нет уж, думаю я, подпрыгивая на месте, а финн, тот не прыгает, потому что он, как я вижу, в хорошей форме и ему не надо помочиться, он так и пышет энергией и строен, как бывают стройны люди, которые много бегают, это особая, раздражающая стройность, стройность сильная, и ему не терпится, говорит он, просто не терпится посмотреть, потому что с этой брошюрой для них связаны большие надежды, говорит он мне, сам посол интересуется и уже несколько раз спрашивал, как подвигается работа над брошюрой, говорит финн, потому что скоро будет лето и норвежцы планируют свои отпуска. Так работа подоспеет вовремя? — спрашивает он, и я, подпрыгивая, киваю; очень странно получается, когда одновременно киваешь и подпрыгиваешь, подумал я, кивок от этого как бы пропадает, показалось мне, и это вынуждает меня прибавить «Да!». Я говорю: «Да! Брошюра подоспеет. А факс мой вы получили?» — спрашиваю я. Он отвечает, что получили, но так и не поняли, что это значит, но тут я прошу его подумать еще, чтобы разобраться, а завтра увидимся. И тут он хватает эстафетную палочку и срывается с места бегом, за Финляндию; и сразу же подбегает участник эстафеты от «Сокола», на полном ходу передает мне палочку, и я тоже пускаюсь бежать, следом за Финляндией; соперничество идет между «Соколом» и Финляндией, сейчас я покажу Финляндии, кто сильней, надо было давно это сделать, но в ближайшие минуты я соревнуюсь за команду «Сокола», я чувствую себя одним из них, я сам один из команды, и от меня зависит честь «Сокола», поэтому я должен постараться вычеркнуть свою индивидуальность и превратиться в хладнокровную беговую машину, мои собственные мелкие проблемы должны отступить на задний план, думаю я, огибая первый поворот, сейчас главное — «Сокол», а ведь они три года подряд увозили мою машину, и со стороны это может показаться довольно парадоксальным, что сейчас я бегу за них во всю прыть, но я же сам был виноват в том, что мою машину увозили так часто, а у «Сокола» — большое сердце, и он только выполняет свою работу, и вот я уже прошел первый поворот, словно долговязая болотная птица, и бегу за Финляндией, буквально наступая ей на пятки, а Финляндия, надо признать, держит хороший темп, и меня это раззадоривает, я должен ее обойти во что бы то ни стало, а то ведь кто его знает, какими инъекциями финское посольство зарядило кровь своих бегунов, об этом я не решаюсь даже подумать, зато я сам чист, как младенец, я ничего не принимал, даже глюкозы, потому что у меня не было денег и я не знал, где ее можно купить, и мне надо помочиться, и все годы, проведенные в университете, не помогут мне выразить словами, как сильно мне надо помочиться, вода так и распирает меня изнутри — еще немного, и она меня разорвет, это настоящая война, вода мобилизовала все свои ресурсы и грозит взорвать меня изнутри, и вот дорога пошла под горку в сторону широкой аллеи, и Финляндия по-прежнему на одну конскую голову впереди, и слева возникает первая вигеландовская статуя на вершине триумфальной арочки, отмечаю я на бегу, и она изображает группу из крепко прижавшихся друг к другу женщин и детей, в то время как двое могучих мужчин зорко всматриваются вдаль, следя, чтобы вода не накатила на них внезапно; как видно, Вигеланд воспринимал это так же, как я, подумалось мне, в своем искусстве он говорил о воде и наводнениях, его так же захлестывал поток, как меня, но он избежал психологических катастроф, пустив воду по каналам своего искусства, и он сделал к тому же умный ход, заблаговременно подарив все плоды своего творчества коммуне города Осло, и коммуна вознаградила его тем, что подарила ему отличную водонепроницаемую мастерскую, в которой он мог укрыться от вод; может быть, и мне следовало бы поступить как он, думаю я, надо было принести брошюру о Финляндии в дар городу Осло в обмен на укромное жилье где-нибудь повыше в горах, куда не поднимается вода, и тогда коммуна могла бы после моей смерти создать парк моей брошюры, семейный парк, где можно и отдохнуть, и купить сосисок, и покормить уточек и всякое такое, и вот я уже бегу бок о бок с Финляндией, и Финляндия с удивлением поглядывает на меня, словно не ожидала, что я могу так быстро бегать, но я могу бегать страшно быстро, думаю я, и вот опять поворот, и вдруг бежать стало легко, дыхание, ритм — все пришло в норму, и тут я делаю рывок, хотя еще не добежал /ю подъема, потому что мне кажется, что я способен еще на один рывок, когда мы добежим до подъема, я могу сделать столько рывков, сколько потребуется, это почти как в компьютерных мотоциклетных гонках, я набрал скорость и бегу быстрее воды, и вдруг наступает полная тишина, и я оставляю Финляндию позади, и потом еще одного бегуна, у которого на спине написано «Норцинк», а этот «Норцинк», который производит цинк и фторид алюминия в Вестланне, как я читал на мокрой бумаге, совсем недавно был куплен финской компанией, так что я оставил позади все финское, и это вызывает у меня очень приятное чувство, как будто я вернулся домой; наконец-то я дома, думаю я, а ведь я уже решил, что никакого дома больше нет, и вот я дома, и я захожу в мой дом и закрываю за собой дверь, и вокруг полная тишина, и я завариваю себе чашку крепкого чая, и сажусь на диван, и смотрю в окно, и засыпаю как убитый, и мне снится, что я возвращаю назад свою долю власти, которой владеют СМИ, совершается особая церемония, во время которой я передаю власть следующему, кому она больше нужна, потому что я вернулся наконец домой и мне больше не нужна никакая власть, потому что зачем власть человеку, когда он у себя дома, думаю я во сне, и тут просыпаюсь оттого, что я бегу эстафету и мне надо помочиться, и уж теперь дело дошло до серьезного, идет война, тут все всерьез, и чертовы финны все еще позади, и передо мной стоит задачка, которую надо как-то решить; тут все дело в расчете, думаю я, надо рассчитать, успею ли я и помочиться, и одновременно победить Финляндию, но докончить расчет я не успеваю, потому что внизу живота у меня происходит взрыв и наружу потоком вырывается вода; следующее, что я успеваю осознать, — это как я стою посреди фонтана, метрах в сорока или пятидесяти от трассы пробега, я стою посреди большого фонтана — творения Вигеланда, над которым шестеро могучих бронзовых мужчин вздымают что-то вроде тарелки, тарелка, возможно, должна символизировать земной шар, поди разбери, что это такое, и вокруг них изливаются потоки воды, они держат поток, они, так сказать, поддерживают его наверху, а я стою в фонтане и мочусь с такой силой, что только брызги летят, я и сам — фонтан, и бешено фонтанирую, и при этом хохочу безумным смехом, и моча плещется во все стороны на взрослых и детей, тут ее на всех хватит, и она плещет на странные вигеландовские рельефы младенцев, подброшенных вверх лошадиным копытом, и скелетов, и рыбаков, и толстозадых дам, и откуда он все это взял, спрашивается, голубчик наш Вигеланд, он же был просто болен, болен головой, поток свел его с ума так же, как он сводит с ума и меня, потому что, коли вода начала подниматься, наше дело против нее пропащее, и вот я превратился в фонтан, фонтан из мочи, и мочиться — это же такой восторг, я как-то вдруг по-новому на это взглянул, я, кажется, совсем иначе начинаю относиться к этому процессу, похоже, я начну пить мочу, как китайцы, — сумасшедший, конечно, народ, но мне пора бежать дальше, потому что, выпустив из себя на волю мочу, я почувствовал необычайный прилив сил, я выскакиваю из фонтана и вылетаю на беговую трассу, я вижу Финляндию и «Норцинк» далеко впереди, но я несусь со страшной скоростью, с такой скоростью, что деревья и люди теряют свой древесный и людской облик, сливаясь в цветные полосы, в которых мозг уже ничего не в состоянии различить, несмотря на то что я, как уже говорилось, использую мощность своего мозга в гораздо большем объеме, чем другие, вот как быстро я мчусь, я же бегу сегодня за «Сокола», я бегу за команду «Сокол», но немножечко, признаться, и за себя тоже, мне же и за себя надо как-то постоять, отомстить за свои неудачи, так что я вовсе не холодная беговая машина, как я думал, а горячий и одинокий человек, который бежит, спасая свою жизнь, и в этот миг я сворачиваю налево, через мост, и вот наконец тот самый подъем, я делаю рывок, у меня в запасе еще много сил для рывка, так что я рванул вперед и вот уже обогнал Финляндию, а про «Норцинк» вообще говорить нечего, и ни тот ни другой из соперников ничем на это не могут ответить, да и что бы они могли мне сказать, разве что по-фински, и я их все равно не пойму, так что они молчат в тряпочку и не дают ответа, и, решив, что им нечем ответить, я оборачиваюсь к Финляндии и говорю: может, ты заткнешься теперь и помолчишь минуточку? И затем я их оставляю позади уже окончательно, и теперь я — самый сильный, моя взяла, а не Финляндия, роли переменились, это классический вариант, это сюжет для кино, и моя взяла, потому что в тот самый момент, как Финляндия уже решила, что оставила меня в хвосте, я рванулся вперед, и вышло, что моя взяла, ибо таковы правила, можешь спросить кого угодно, именно так и должно быть по всем правилам везде, где есть правила, а это значит, что более или менее во всем мире.

Я выбегаю на улицу Нобельсгате в одиноком величии; разумеется, я не абсолютный лидер забега, но я лидер в отношении финнов, и наше соревнование превратилось в жестокий поединок между Серебряной Стрелой и «Соколом» с одной стороны, и белым человеком, представленным финнами, — с другой; тут развернулась основная борьба, все остальное было так, между прочим, и все другие участники и команды не представляли никакого интереса, и первым на улицу Нобельсгате выбежал я, и я снова делаю рывок, хотя в этом больше нет необходимости, и единственное, что меня еще заботит во время рывка, — это то самое насчет первых, которые станут последними, и наоборот, потому что теперь-то я выигрываю, и тут уж я не желаю оказаться последним, хотя в других обстоятельствах, когда я проигрываю, я, конечно же, мечтаю стать первым, — одним словом, я хочу быть первым и когда я выигрываю, и когда проигрываю, что, очевидно, можно назвать вполне человеческим желанием, и вот я передаю эстафетную палочку Сестре и продолжаю бежать с нею рядом, потому что не чувствую никакого желания остановиться, я выпил силы из Финляндии и сам стал таким же сильным, как она, я полон сил, в то время как Финляндия обессилела: сначала Финляндия выпила мои силы и усилилась за мой счет, а теперь я выпил силы Финляндии и усилился за ее счет, то есть восторжествовала полная справедливость, думаю я, все правильно, и так тому и следовало быть: Финляндия выдохлась и лежит пластом на Нобельсгате, а я бегу, как долговязая болотная птица, по улицам Осло, торжествуя свою победу, бегу бок о бок с Сестрой, которая тоже бежит легко и бодро, мы с ней — две долговязые болотные птицы, устремившиеся к гнездовью, а моя доля от власти СМИ осталась в парковом фонтане в виде мочи, власть — это дрянь, думаю я, и теперь я безвластен, но зато я победитель, безвластный победитель, и я отстоял свою честь, наконец-то она — моя, я ею владею, и после того, как Сестра передала эстафетную палочку следующему бегуну, мы, не останавливаясь, побежали дальше, рука в руке, по улицам, и мы бежим все быстрее, потому что у меня такой переизбыток сил, что я делюсь с нею лишними, и она радостно принимает мой дар.

Наконец мы добежали до дома, мы остановились, пораженные суматохой, и пожарные, полицейские огородили наш дом запретительными лентами, не пропуская никого во двор, в котором я живу; нас встретил растерянный Бим с Библией под мышкой и рассказал, что они его нашли-таки; они — это Торгрим и его компания; пустоголовые отыскали Бима и стали стучаться, требуя, чтобы он их впустил, а Бим им не открывал, тогда они устроили пожар в коридоре, чтобы спалить Бима; как они и сказали, другого выхода у них, дескать, не осталось, вот они и подожгли дверь снаружи, но Бим сумел выбраться через окно, спрыгнул на какую-то крышу, потом на веранду, заскочил в чью-то квартиру и выбежал на улицу, и скоро пожар охватил весь двор, говорит Бим; и вот пламя полыхает, в огне мечутся пожарные с топориками и шлангами и прочим снаряжением, заливают все вокруг водой; они льют воду тоннами, но вода никак не действует на пламя, на сей раз вода, в виде исключения, обречена на поражение, как Финляндия; пламя настолько мощное, что вода перед ним ничто; у меня от этого зрелища словно камень с души свалился, я наслаждаюсь ничтожеством воды — воды спасовавшей, спасовавшего потока, и я чувствую, что огонь мне не страшен, я никогда не боялся огня, огонь никогда мне не угрожал и не поселялся в моей душе, как вода, которая мне угрожала и поселилась в моей душе; ниже ты найдешь ряд вопросов относительно твоих мыслей и чувств, написано в опросном листе, и если в последние недели или месяцы ты был не таким, как обычно, то при ответе припомни то время, когда ты был в нормальном состоянии; и сейчас, глядя на бушующий огонь, в котором сгорает все относящееся к Финляндии, я мысленно вижу, как прячется в душевой брошюра, надеясь там пережить пожар, чтобы потом я отыскал ее в развалинах и отнес завтра утром в посольство, но ее надежды тщетны, брошюре никогда не бывать в посольстве, ей вообще нигде не бывать, пламя спалит всю душевую, вода в водонагревателе испарится, и водонагреватель сгорит в огне, пожар всех сильнее, а вода — бессильный карлик, а это значит, что Финляндия лежит в гробу и в ее гроб забит последний гвоздь; и, глядя на то, как ярким пламенем горит Финляндия, я ощущаю, как возвращаюсь к своему нормальному состоянию; оказывается, смотреть на этот пожар мне приятно, я чувствую то же, что должен чувствовать австралийский абориген, который только что узнал от своего отца про единственно возможный способ земледелия, заключающийся в том, чтобы сжечь все дотла, и тогда на этом месте вырастет что-то новое; и тут мне вдруг открывается, что это справедливо не только для Австралии, но и для Осло. Это же так просто! И как я раньше не догадался! Надо было давно самому все сжечь, но тогда я этого еще не знал, потому что я был сплошь вода и потоп, все мое существо растворилось в воде, но это сделали за меня пустоголовые, они думали, что достали меня, но они меня не достали, а, наоборот, помогли, и я дважды за сегодняшний день стал победителем Финляндии. Какой день! — думаю я. Какой удивительный день! Теперь, когда Финляндия больше не стоит на пути, я могу проявить мою истинную сущность; я цвету, как цветок, как болотная птица, ведь во мне есть что-то от долговязой болотной птицы, как мне не раз приходилось слышать; и вот мы стоим все трое — Бим, Сестра и я — и глядим на пожар, и мы стоим крепко обнявшись, и с каждой вспышкой огня я все больше возвращаюсь к своему нормальному состоянию, в котором я существовал до того, как пошли сны про воду, как забрали мою машину, и до того, как в мою жизнь вошла Финляндия; и мне уже не нужно припоминать то время, когда я был в нормальном состоянии, свойственном мне до того, как я изменился, ибо то время вернулось, я, так сказать, возвратился на стартовую позицию, я опять тот же, прежний, но в то же время другой, ибо в пожаре сгорает мое одиночество. Такой счастливый пожар. Лучший пожар в моей жизни.

Примечания