Глава IX

В полдень, 12 декабря, сани с французскими путешественниками и новым попутчиком выезжали из столицы Восточной Сибири по дороге в Якутск.

Генерал-губернатор, вознаграждая французов за безвинное заточение, проявил большую щедрость.

В этом случае он выказал себя большим барином и – что еще важнее – большим русским барином.

Провизии, чемоданов, матрацев, оружия, шуб – всего им было дано вдоволь и даже более чем вдоволь.

За санями, еще более просторными, чем прежние сани Жюльена, ехали другие, принадлежавшие купцу-попутчику и нагруженные предметами для меновой торговли с чукчами на берегах Колымы.

– Наконец-то! – воскликнул Жак, испуская вздох облегчения. – Вот мы и выехали. Честное слово, я начинал терять голову. Не приведи Бог, как меня замучили эти обеды, балы и вечеринки!

– Ну, а сознайся, что город все-таки веселый.

– Очень веселый, только я все-таки слишком устал от него…

Случайный попутчик наших французов был высокий, здоровый москвич, лет тридцати от роду, белокурый, с окладистой пушистой бородою, добродушным, симпатичным лицом и умными, живыми голубыми глазами.

И что еще замечательнее – он совершенно правильно говорил по-французски.

Вы не верите, читатель? Сибиряк, торговец мехами, и вдруг – французский язык?!

Дело в том, что Федор Иванович Лопатин – так звали молодого купца – во-первых, родом был не из Сибири, а из Москвы, во-вторых, кончил курс в Коммерческой академии; и в-третьих, живя в Париже в качестве представителя одной московской фирмы, усовершенствовал свой французский и даже посещал известные коммерческие курсы Тюрго. Таким образом, из него вышел замечательно образованный человек – для купца, конечно.

Самым важным затруднением для наших друзей во время их путешествия было незнание ими русского языка. Правда, Жюльен мог связать несколько фраз и умел называть знакомых русских, как это принято в России, по имени и отчеству, но этого было все-таки очень мало. Что касается Жака, то он даже и этого не знал, остановившись на двух-трех заученных коротеньких фразах вроде «пашоль» и «на водку».

Вследствие этого у них часто выходили комические недоразумения с ямщиками, смотрителями станций и пр.

Теперь, благодаря новому попутчику, это затруднение было устранено. Он отлично знал местные порядки, как человек бывалый, и успешно ругался на станциях при перемене лошадей, так что путешественников перестали задерживать, как прежде, и они быстро продвигались вперед.

А надо сказать, что остановки на станциях были для наших французов как нож в сердце. Сибиряк любит тепло в доме, и в станционных избах Жюльен и Жак просто не знали, куда деваться от жары. Пот всякий раз лил с них градом, они изнемогали от духоты, с трудом переводя дыхание.

Теперь они быстро и благополучно проехали двести верст, отделяющих Иркутск от того места, где большая якутская дорога достигает берега Лены и зимою проходит по льду этой реки.

В тридцати пяти верстах от города Верхоленска Лопатин указал своим спутникам направо на ряд холмов, покрытых снегом.

– Долина Лены, господа, – объяснил он.

– Лена! – с волнением в голосе отозвался Жюльен. – Как! Эта гигантская река, соперница другого гиганта – Енисея! Неужели так скоро?.. Я слышал: перед ней самые большие европейские реки – просто ручейки. Как жаль, что теперь зима и мы не увидим Лену во всей ее многоводной красе.

– Я слыхал, – вставил от себя Жак Арно, – что она, подобно Ангаре, тоже вытекает из Байкальского озера. Может быть, я ошибаюсь?

– Так действительно многие думают, – возразил Лопатин, – но только это мнение ошибочно. Лена берет начало вовсе не в Байкале, а невдалеке от него. Истоки ее отделяются от озера лишь небольшой грядой утесов. Это и дало повод сибирякам утверждать, что их великая река вытекает из пресноводного озера-моря.

– Да, река великая, это вы правду сказали, – согласился Жак.

– Длина ее равняется пяти тысячам верст; она впадает огромною дельтой в Ледовитый океан.

– И в эту дельту до сих пор никто, кажется, ни разу не мог проникнуть, – сказал Жюльен.

– Вы ошибаетесь, – возразил Лопатин. – Несколько лет назад, как-то в июне, во время половодья, в дельту входил пароход «Лена» под командой норвежца Иогансена и прошел вверх по реке до самого Якутска.

– Но ведь это замечательное путешествие.

– Да, действительно… Вы сейчас пожалели, что теперь не лето. Вы совершенно правы. Тогда вы увидали бы чудную картину. Лена в этом месте имеет уже пятьсот метров ширины и двадцать два – глубины. Она величественно течет, омывая зубчатые утесы наподобие громадных башен; крутые берега поросли вечнозелеными соснами и елями… Дальше с нею сливается многоводный приток Олекма, увеличивая ее мощность…

Лопатин вдруг замолчал, как бы смутившись своей велеречивости. Он, действительно, пришел в восторженное состояние. Щеки у него раскраснелись, глаза горели. Жюльен и Жак подумали про себя: «Какой замечательно образованный господин, это так не характерно для купца, да вдобавок еще для торговца мехами».

Чтобы дать поскорее пройти смущению своего попутчика, Жюльен поспешил поддержать разговор, призвав на помощь весь запас своих географических сведений.

– И странная вместе с тем река, – сказал он. – Течет по руслу вечного льда; не омывает почвы, а скорее скользит по промерзлой на сто метров в глубину земле; острова ее дельты служат, если не ошибаюсь, кладбищем громадных животных, ныне совершенно исчезнувших с лица земли. Ведь здесь, кажется, какой-то казак открыл в семидесятых годах прошлого столетия остров, весь усеянный костями и слоновыми клыками?

– Да, правда ли, что здесь находят мамонтов? – заинтересовался разговором Жак.

– Правда, – отвечал Жюльен. – Кстати, ты мне напомнил одну вещь. Кажется, в 1734 году некто Гмелин, исследуя Сибирь по поручению русского правительства, первым открыл здесь ископаемые останки. В 1768 и 1777 годах их исследовал натуралист Паллас и признал, что они принадлежат слонам, гиппопотамам и носорогам. В своем донесении он упоминает о почти невероятном факте нахождения сохранившегося носорога, у которого были целы и кожа, и мясо, и сухожилия. А знаешь ли ты историю мамонта нашего знаменитого Кювье?

– Не припомню что-то. Ты мне сделаешь большое одолжение, если расскажешь ее. Ведь это в самом деле замечательно, что мы ступаем по земле, усеянной подобными реликвиями.

– Это было в 1799 году. Один рыболов-тунгус заметил на берегу Ледовитого моря, возле устья Лены, среди льда, какую-то громадную глыбу неизвестного происхождения. На следующий год эта глыба оттаяла, но не настолько, чтобы можно было понять – что это. На третье лето из массы льда выделился наконец целый бок животного и огромный бивень. И лишь на пятый год неведомая туша окончательно была выброшена ледоходом на песчаную отмель. В марте 1804 года рыбак отпилил бивни и продал их за пятьдесят рублей. Спустя два года член Петербургской Академии наук, господин Адамс, отправился в эти места и нашел животное уже сильно изуродованным. Окрестные якуты изрубили мясо на корм собакам. Внесли свою лепту и дикие звери. Скелет, впрочем, был весь цел за исключением одной передней конечности. Сохранились также следы кожи и левое ухо с клочками волос на нем. Мозг в черепе не сгнил, а ссохся. Остаток кожи был настолько тяжел, что его насилу могли поднять десять человек. Это был мамонт, самец, с бивнями более трех метров длины. Академик Адамс тщательно собрал останки допотопного зверя, выкупил бивни и отвез все это в Петербургскую Академию.

– Да, все это удивительно. И знаешь, теперь я до такой степени всем заинтересовался, что ни за что не соглашусь прервать путешествие, даже если встретятся непреодолимейшие препятствия.

Следующие затем дни потянулись однообразно. Путешественники по-прежнему летели вперед без задержек, благодаря особенной подорожной, выданной генерал-губернатором, и опытности Лопатина, который всегда умел вовремя настоять на быстрой перемене лошадей.

Сани мчались по льду спящей красавицы Лены, просыпающейся только один раз в году, в июне месяце.

14 декабря путешественники проехали Шигалово и Усть-Ольгинск, остановившись для завтрака в Шамановске. 16 декабря утром они достигли Киренска, где Лена принимает приток Киренгу, и в четыре часа прибыли в Петропавловск, который не следует смешивать с главным городом Камчатки.

Лопатин заметил своим попутчикам, что возле Киренска Лена сближается с Нижней Тунгуской, одним из главнейших притоков Енисея, отделяясь от него лишь небольшою грядою холмов.

Через сутки они были уже в Витимске, стоящем при впадении в Лену Витима, одного из важнейших ее правых притоков. Из других притоков правой стороны замечательны еще Олекма и Алдан.

19 числа путники проехали через Нохтуйск, стоящий на 60-й северной параллели, и 20-го прибыли в Олекминск, расположенный при впадении Олекмы в Лену.

По мере движения на северо-восток холод становился все нестерпимее. Оставалось два дня пути до Якутска, лежащего в самом холодном на свете крае.

Кругом стояла какая-то гнетущая, томительная тишина, нарушаемая лишь изредка треском лопнувшего льда.

Вся природа казалась погруженной в летаргический сон: спали мхи и травы, одетые плотным покровом льда и снега, спали звери в берлогах, спали реки, скованные льдом, спала, наконец, земля, покрытая белым пушистым ковром.

Резкий контраст этой мертвой тишине – лишь яркие звезды в ночном небе. Голубой, прозрачный воздух днем позволял видеть встающее и садящееся солнце во всей чистоте контуров блестящего диска, без того розоватого ореола, к которому привыкли жители других стран.

Дни становились все короче. Солнце всходило как-то разом, без зорь и без тумана.

Холод был такой, что нельзя ни на секунду выставить нос на воздух без риска отморозить его. Температура была ниже той, при которой замерзает ртуть.

Можно подумать, что при таком ужасном климате эта часть Сибири совершенно лишена растительности. Но это не так. Растительность здесь есть и даже весьма замечательная.

Во-первых, здесь встречаются все же хвойные породы деревьев, что и в Европе, за исключением красивой пихты, прекрасного гладкоствольного дерева, достигающего иногда тридцати метров высоты. Это дерево уж чисто сибирское. Затем отметим еще голубовато-зеленую благородную ель, из которой остяки строят лодки, лиственницу, ель лесную, ель ползучую, сибирский кедр pinus cembra. В долинах растут липа, клен, ольха, тополь, береза, осина и черемуха.

Береза – это едва ли не самое любимое дерево русских. Много народных песен посвящено «кудрявой березоньке».

Это дерево замечательно в одном отношении: оно нередко вырастает на месте хвойных лесов, срубленных или сожженных. Китайцы видят в этом предзнаменование того, что со временем над всей Азией распространится власть Белого Царя. Существует легенда; что березы прежде не было в этой части Сибири и что белое дерево, как здесь ее зовут инородцы, появилось лишь перед приходом русских.

Если это верно, то совпадение действительно замечательное.

Сибирская флора богата разнообразными видами ягод, служащих пищею людям и животным: шиповник, дикая вишня, красная смородина, черника, ежевика, поляника, морошка, клюква, дикая малина. Ядовитых растений удивительно мало, и кроме того, они на севере теряют эти свойства: так, например, растения, ядовитые у верховьев Енисея, в полярной стране употребляются туземцами в пищу без малейшего вреда для здоровья.

Фауна тоже весьма разнообразна. Вот ее главнейшие представители: медведь, волк, рысь, черно-бурая и рыжая лисица, дикий баран, или аргали, соболь, заяц, выдра, лось, дикий олень, косуля, лань, кабан, белка, летучая мышь, крыса, сурок и другие. Из птиц чаще других встречаются белый аист, лебедь, утка, нырок, гусь, журавль, тетерев, белая куропатка, бекас, кулик.

А минеральные богатства этой, как считается, Богом обездоленной страны! Они громадны. В Сибири добывают восьмую долю всего золота мира, там огромная масса платины, серебра, свинца, олова, меди, железа, ртути, цинка.

Всего невозможно перечислить, иначе сухой перечень слишком утомит читателя, но я все-таки, хоть и наскоро, упомяну о топазах, аметистах, сапфирах, изумрудах, опалах, бирюзе, гранатах, аквамаринах, не говоря уже о малахитах, агатах, порфирах, корналинах, лапис-лазури, яшме и многих других камнях, имевших такой успех на парижской всемирной выставке.

Не забудем также громадные залежи каменного угля.

Вообще Сибирь – это непочатый край всевозможных богатств, ожидающих только правильной разработки…

Глава X

Два дня пути до Якутска прошли для путников незаметно и без всяких приключений. Та же белая, ровная дорога, те же душные станционные избы, та же перебранка ямщиков во время остановок для перемены лошадей, те же жалкие уездные города из нескольких десятков деревянных домов… Но вот и Якутск.

Подъезжая к главному городу округа, по пространству равному пяти Франциям, Жак отказался верить своим глазам.

Это был тот же Олекминск или Нохтуйск, только немного больших размеров, те же неприглядные дома с тесовыми крышами, те же бревенчатые стены, те же деревянные заборы, занесенные снегом.

– Неужели это город?.. – вскричал Жак.

– Да, голубчик, город, – отвечал Жюльен, – и, по-моему, так даже очень значительный по здешним местам. Ты только вообрази, какой здесь климат, какая почва и как здесь трудно человеку бороться за свое существование.

– А между тем географическое его положение отличное, – вмешался Лопатин. – Он стоит при слиянии двух рек и представляет собою важный центр торговли мехами.

– Но зато уж и холод какой!.. Сколько там жителей?

– Постоянных жителей около шести тысяч.

– Шесть тысяч! Не может быть.

– Уверяю вас. И это не считая охотников, лодочников и купцов, которые бывают наездами. Впрочем, зато я считаю чиновников, солдат и ссыльных. Без них цифра постоянных жителей была бы гораздо ниже.

– О, я вполне понимаю, что только крайность может заставить жить здесь долго. Ведь только подумать: на вершине Монблана средняя температура такая же, как здесь. Солнце только взойдет – и сейчас же готово закатиться… Надеюсь, мы в городе не долго пробудем.

– Нет, – успокоил друга Жюльен, – только запишем подорожные и представимся областному начальнику, к которому у нас есть рекомендательное письмо от иркутского генерал-губернатора.

Областной начальник принял путешественников очень любезно, оставил их обедать и одобрил их намерение ехать из Якутска на северо-восток.

При этом он высказал мысль, показавшуюся дикой неопытным французам, что дальше к северу будет не так холодно.

Лишь полсуток прошло, как путешественники приехали в город, а они уже снова в станционном доме со слюдяными стеклами и с грязными просиженными диванами вместо мебели обдумывали маршрут.

– Отсюда на Нижне-Колымск есть две дороги, – говорил Лопатин. – Одна дорога – сейчас на восток, через Верхоянские горы и прямо к Колыме, вдоль которой путь идет вплоть до самого устья. Вторая дорога отсюда на север, пересекает реку Алдан, потом Верхоянские горы и доходит до города Верхоянска. От него она слегка поворачивает на юго-восток к Зашиверску на реке Индигирке и уже оттуда прямо – на восток в Верхне-Колымску, где обе названные дороги сходятся и ведут вместе к устью Колымы. Как вы думаете, господа, какой маршрут выбрать?

– Мне, по правде сказать, совершенно все равно, – отвечал Жак. – А тебе, Жюльен?

– Я вполне полагаюсь на господина Лопатина. Пускай выбирает он.

– Помните, господа, что выбор дороги – событие очень важное.

– Будут ли у нас перемены лошадей, по какой бы дороге мы ни поехали?

– Надеюсь. Наконец, в крайнем случае, можно будет нанять нарту, запряженную собаками или оленями.

– Кстати, по какой дороге водят каторжников?

– По северной.

– Ну, так мы поедем по восточной. Так будет лучше.

– По восточной – так по восточной. Едемте, значит.

Переправа через Лену совершилась возле самого Якутска по твердому льду, покрытому санными следами.

При свете белой северной ночи, во время которой бывает обыкновенно светло, как днем, Жюльен проверил феномен, признаваемый всеми современными географами.

Этот феномен заключается в стремлении текущей воды перемещаться направо и обусловливается вращением земли. Он особенно нагляден в Сибири, неподалеку от полюса.

У огромных сибирских рек, текущих с юга на север, восточные берега, подвергающиеся постоянному напору воды, беспрерывно подтачиваются волнами, тогда как западные этому действию не подвержены.

Отсюда и различие внешнего вида берегов. Левый берег сибирской реки всегда низок и едва-едва возвышается над уровнем воды, тогда как правый обыкновенно крут и обрывист.

Это явление до того распространено, что сибиряки никогда не говорят «правый» или «левый» берег, а всегда – «высокий» и «низкий».

В Сибири, как и в России, жители при постройке городов прежде всего старались обезопасить себя от разлива во время весеннего половодья. Поэтому все города их построены преимущественно на правом, нагорном берегу, как недоступном наводнению. Но за это преимущество жителям приходится иногда дорого расплачиваться. Высокий берег хотя и не заливается никогда, но зато постоянно подмывается водой, вследствие чего происходят нередко большие обвалы, разрушающие строения.

Таким образом, приходится чуть не ежегодно производить частичные перестройки даже в таких сравнительно новых городах, как Семипалатинск и Тобольск.

Точно такова была конфигурация берегов Лены возле Якутска, на чем и остановил свое внимание географ-любитель Жюльен.

Благополучно прибыв на первую станцию за Якутском, путники напились чаю с ромом, так как успели иззябнуть до смерти, и, переменив лошадей, отправились дальше.

Станционный смотритель позаботился дать им проводника-якута, в обязанности которого входило ехать впереди и осматривать дорогу.

Эта мера предосторожности была необходима особенно ввиду переправы через Алдан, на льду которого сплошь да рядом образуются неожиданные полыньи.

Якут был плечистый, здоровый парень, истинный представитель племени, прозванного за свою необыкновенную выносливость «железными людьми».

Благодаря опытности и зоркости проводника, переправа через Алдан по льду совершилась благополучно. Проскакав сутки верхом на лошади, якут нисколько не казался утомленным. Холод тоже совершенно на него не действовал. Такова сила привычки от рождения.

Проводив путешественников до другого берега Алдана, якут собрался было возвратиться назад, но Жюльен, которому тот очень понравился, предложил ему проехать с ними до Верхоянских гор. Якут согласился, чуя хорошее вознаграждение на водку.