Глава 3

Переулок Слепого осла

Брюгге, Бельгия

22:00 по европейскому времени

Несмотря на то, что сеть каналов, раскинутая по Брюгге, имела теперь чисто декоративное, а не практическое значение, этот город с его деревьями, которые росли на набережных перед сложенными из красного кирпича средневековыми домами с узкими высокими окнами, напоминал Беньямину Ядишу его родной Амстердам.

С тех пор, когда город был центром текстильной промышленности и торговли, изготовления изумительных кружев и роскошных золотых изделий, прошло около шестисот лет, но город сохранился поразительно хорошо. Река Звин, связывавшая его с морем, давно уже прекратила свое существование – ее занесло илом, – тем самым положив конец торговой славе города, но, тем не менее, продолжала препятствовать возведению неприглядных многоэтажных новых домов, что отличало Брюгге от многих других городов Европы.

Холодная неуютная квартирка, занимавшая половину маленького домика в Кембридже, каморка на четвертом этаже в парижском районе Сорбонна, захудалые комнатушки прямо над пивной неподалеку от Мюнхенского университета, которые были хуже, чем даже перестроенный сарай за городской чертой Болоньи, где после сильного дождя часами капало с потолка. До того, как возглавить физический факультет Амстердамского университета, Беньямин успел поработать в полдюжине других университетов.

Он любил в шутку называть себя непрерывно скитающимся Вечным жидом[2].

Беньямин повернул за угол, с радостью покинув узкий переулок – настолько узкий, что там можно было бы, вытянув руки в стороны, одновременно взяться за ручки дверей домов, стоящих по обеим сторонам. И облегченно вздохнул.

Но почему и отчего испытал облегчение?

Беньямин и сам не мог этого понять. Он знал только, что его тревога не имела никакой логически объяснимой причины. Даже не классическая эмоция, существование которой признал бы любой ученый.

Он пересек Бург, очаровательную мощеную площадь, все ресторанчики которой к этому времени закрылись, и уже видел перед собой Маркт, сохранившуюся с тринадцатого века рыночную площадь, окаймленную старинными домами с высокими остроконечными крышами со ступенчатыми фронтонами, сверкавшими броской раскраской. По причине, которую тоже невозможно было объяснить, то, что он оказался в самом освещенном месте города, радовало его. Только теперь Беньямин осознал, насколько сильным был приступ клаустрофобии, настигший его в запутанных улицах и переулках, по которым даже не могла проехать легковая автомашина.

«Ерунда», – сказал он себе. Никогда в жизни ведь не боялся ни замкнутого пространства, ни высоты – спокойно стоял на краю крыши любого высокого дома.

И оглядываться то и дело было совершенно ни к чему.

И все же было во всем этом что-то зловещее. Неожиданный телефонный разговор, в котором от него потребовали принести компакт-диски с протоколами его последних экспериментов, встреча ночью в незнакомом городе… Если бы звонил кто-то другой, он решил бы, что говорил с сумасшедшим.

Он устроился за столиком на тротуаре перед одним из немногих работавших в этот час бистро. Бесшумно материализовался официант, и Беньямин заказал пиво «брюгсе трипел». Вообще-то он предпочитал кофе, но если хватить сейчас кофеина, то всю ночь не заснуть.

Ночь

Намного позже 22:00

Официант поставил на стол бутылку пива и стакан. Как принято в таких заведениях, он также оставил на маленьком подносе клочок бумаги – счет, который Беньямин мог оплатить в любое время, просто оставив на том же подносе деньги, и уйти. Потом официант поспешно удалился в ярко освещенное помещение. Беньямин же принялся медленно наливать пиво, следя за тем, как над жидкостью образуется белая шапка.

– Если наклонить стакан, пены будет куда меньше.

Мужчина, усевшийся напротив него, говорил по-английски с акцентом. Расположился он так, что его лицо, окруженное ореолом от уличного фонаря, разглядеть было совершенно невозможно.

Беньямин прищурился, но так и не разглядел ничего, кроме расплывчатого темного пятна.

– Я не узнаю ваш голос. Вы ведь не…

Голова качнулась из стороны в сторону.

– Нет. Я провожу вас к нему. То, что он просил, у вас с собой?

Беньямин погладил внутренний карман куртки и взял со стола стакан.

– Конечно. Сейчас, только допью. Не желаете?

– Нет, благодарю вас.

Беньямин опустошил стакан, поставил его на стол, взял с подносика счет и повернул его к свету уличных фонарей. Скорее угадав, нежели прочитав написанные цифры, положил на стол два евро и поднялся.

– Я не раз беседовал с ним, но встречались мы только однажды. В самом начале. Почему такая спешка? Почему здесь, а не в Амстердаме, где он мог бы лично ознакомиться с моей работой?

Спутник то ли не слышал его, то ли, что вероятнее, пропустил вопросы мимо ушей и быстро зашагал на запад по Стеернстрит. Беньямин в несколько шагов догнал его, гадая на ходу, что за причина может быть для такой спешки. Вероятно, вскоре все объяснится. Они свернули налево и прошли по Мариастрит мимо церкви Богоматери, протыкавшей ночь своим самым высоким во всей Бельгии шпилем, озаренным расположенными у подножья стен прожекторами. Затем – направо по набережной канала Восток-Запад. Высокие городские здания с остроконечными крышами уступили место скромным двухэтажным кирпичным домам, с крутых карнизов которых уже более пятисот зим благополучно сваливался снег.

Провожатый остановился и указал на скамью под деревом, корни которого, змеясь по земле, тянулись к каналу. На противоположной стороне узкой улицы находился дом с вывеской, изображавшей лебедя. Маленькая гостиница. Это было вполне логично. Именно такое временное жилище мог выбрать для себя тот человек, на встречу с которым прибыл Беньямин – роскошное, но неприметное.

– Подождите здесь.

Беньямин открыл было рот, чтобы возразить, затем передумал и сел лицом к воде. Она была так спокойна, что теплый свет из окон гостиницы лежал на ее поверхности четкими прямоугольниками. В такие весенние ночи приятно посидеть на улице. Возможно, тот человек опасался, что в стены гостиницы могут быть вмонтированы какие-нибудь подслушивающие устройства. Беньямин отлично понимал, почему он мог желать, чтобы никто не подслушал их разговора. Лучше хранить все в тайне, пока проект не будет завершен – кое-кому очень хотелось, чтобы этого никогда не случилось.

Беньямин услышал шаги и начал подниматься.

Он почувствовал, как что-то холодное и твердое уперлось ему в основание черепа, холодное и твердое, как сталь.

Как ствол оружия.

Но почему?

Он услышал тихий щелчок, чуть ли не шепот, и где-то позади его глаз сверкнули яркие огни. Он не почувствовал боли, только ощутил, насколько тверда земля, на которую он упал.

И прикосновение чьей-то руки, нащупывающей внутренний карман в его куртке.

Потом все потемнело, и больше он уже ничего не чувствовал.

Глава 4

Таверна Мануэля, Хайленд-авеню

Атланта, Джорджия

20:30 по восточному стандартному времени

Той же ночью

В самой старой части таверны «У Мануэля», построенной еще в начале 1950-х годов, находилась стойка бара с высокими табуретами и обшарпанные деревянные кабинки, исписанные и изрисованные многочисленными поколениями студентов. И тогда, и сейчас заведение служило местом встреч местных политизированных демократов, университетской интеллигенции, а также тех, кто хотел бы войти в один из этих кругов. Мануэль мудро выбрал место, расположив свою таверну через дорогу от границы находившегося под постоянным контролем баптистов и методистов Южного округа, где находился Университет Эмори. Бар служил оазисом пива и свободной мысли на краю Сахары воздержания и нетерпимости. И неважно, что основная часть налога с доходов от потребляемого в штате спиртного поступала от поставщиков эликсира дьявола, обретавшихся на той стороне улицы, где в неподписанных коробках из-под бакалейных товаров хранились те самые напитки, которые покупатели потом украдкой проносили на запретную территорию.

Даже когда перемены в межрасовых взаимоотношениях и экономике свели на нет прежние, возможно, устаревшие ценности, и употребление алкоголя на той стороне улицы стало законным, Мануэль не позволил себе перейти к обычной бесхитростной торговле. Окрестности, где некогда возвышались очаровательные особняки, давно уже преобразовались в неразличимые кварталы «доступного жилья», но за баром сохранялась репутация не слишком респектабельного заведения, которую последующие владельцы вовсе не старались исправить. За долгий срок своего существования таверна обрела славу центра сборищ не только добропорядочных левоцентристов, но и людей, недовольных нынешним социальным положением, и даже откровенных бунтарей.

Чернокожий мужчина, шею которого обнимал белый воротничок церковнослужителя, и его белый спутник, облаченный в типичную униформу адвоката – темный костюм с броским галстуком, – не привлекли ничьего внимания. Они были здесь частыми посетителями, всегда занимали одну и ту же кабинку и частенько жаловались (порой на латыни) на низкое качество подаваемых блюд, что, между прочим, являлось еще одной из особенностей «Таверны Мануэля».

– Corruptio optimi pessima[3], – сказал священник, протягивая руку к полупустому кувшину тепловатого пива.

– Да, Фрэнсис, когда портится что-то хорошее, это удручает, – согласился его белый собеседник. Он долил себе остатки пива из кувшина и махнул официанту. – Но мэр имеет точно такое же право на защиту, как и любой другой. Cor illi in genua decidit[4].

– Можно смело держать пари: на колени его поставил только страх, – усмехнулся Фрэнсис. – И уж, конечно, не молитва.

Фрэнсис Нарамба родился в одной из лидирующих по бедности, заболеваемости и коррумпированности стран Западной Африки, учился в Оксфорде, а потом окончил семинарию в Соединенных Штатах. То ли по собственному желанию, то ли по воле кого-то из вышестоящих он получил назначение не в ту адскую дыру, из которой вышел, а в один из быстро разраставшихся приходов африканских иммигрантов в Атланте.

По выражению его сотрапезника Лэнгфорда Рейлли, они оба были жертвами либерального гуманитарного образования и потому не годились ни для чего, требующего реальных знаний и навыков.

Например, для профессии водопроводчика.

И, оказавшись жертвой полученного образования, Фрэнсис делал карьеру в церкви, а Лэнг закончил школу права. Сестра Лэнга была одной из немногих белых прихожанок в общине, возглавляемой Фрэнсисом. Ее трагическая гибель, как ни странно, сблизила священника и адвоката. Вскоре они стали хорошими друзьями. И даже безверие Лэнга и чрезмерная, по его мнению, набожность Фрэнсиса служили им лишь неиссякаемым поводом для дружеских споров. В душе же каждый из них признавал, что его друг, несмотря на свои заблуждения, является одним из умнейших людей на свете.

Лэнг с любопытством наблюдал за официантом, который нес к их столику поднос. У «Мануэля» можно было нарваться на малоприятный сюрприз, что бы ты ни заказывал.

– К счастью, бывший мэр не согласен с мнением Овидия насчет того, что estque pati poenas quam meruisse minus[5].

С таким же любопытством глядел на официанта и компаньон Лэнга, но, когда тарелка оказалась на столе, это выражение сменилось недоуменным подозрением. «Слегка обжаренное» филе походило на головешку. Он тяжело вздохнул, а официант сунул под нос Лэнгу гамбургер и жареную картошку и поспешно удалился.

– К счастью?

Глядя на уставившегося на обугленные останки бифштекса Фрэнсиса, Лэнг с большим трудом скрыл улыбку.

– К счастью для меня. Если бы он считал, что перенести наказание лучше, чем заслужить его, вряд ли он захотел бы платить мне такие громадные деньги за защиту в суде.

Фрэнсис покачал головой и потянулся к бутылочке с соусом.

– Лично мне странно, что он не… Как говорят в сериалах о преступниках?

– Признает свою вину?

– Hoc sustinete maius ne veniat malum – терпите, а то как бы не было еще хуже.

– Он утверждает, что он ни в чем не виновен.

Фрэнсис снова усмехнулся.

– И начальник его администрации, и руководитель управления по контрактам, и еще пятеро…

– Шестеро.

– …Или признали себя виновными, или валят друг на друга обвинения в коррупции, взяточничестве, вымогательстве, уклонении от налогов и так далее, и тому подобное. Какие еще обвинения можно было ему предъявить?

– Парковка автомобиля в неположенном месте и в неположенное время?

Фрэнсис рискнул положить в рот первый кусочек бифштекса и принялся задумчиво жевать.

– Мне странно, что вы вообще взялись за это дело. Ведь в деньгах вы точно не нуждаетесь.

Лэнг молча пожал плечами – нельзя было не признать правоту Фрэнсиса.

– Управление огромной благотворительной организацией, по-моему, вовсе не развлечение. А вот защита в суде преступников в белых воротничках – да.

Фрэнсис добавил еще соуса на бифштекс, тщетно пытаясь перебить запах горелого мяса. Для обоих друзей уже стало делом чести не говорить, сидя за столом, насколько плохой могла быть – и обычно бывала – еда в «У Мануэля».

– И все же я не понимаю, почему вы захотели связать свое имя с таким жуликом.

Лэнг вытер лицо. По его подбородку текла кровавая жижа из почти сырого – а ведь он заказывал прожаренный – гамбургера.

– Мне кажется, была какая-то история о человеке, который много общался с проститутками и умер между двумя ворами. Он еще говорил, что пусть, дескать, кто-то первым бросит камень…

– Для еретика вы слишком уж хорошо знаете Священное Писание, – добродушно рыкнул Фрэнсис и резко сменил тему разговора. – Были какие-нибудь известия от Герт?

Лэнг положил свой гамбургер, чтобы сок – вернее, кровь и жир – хоть немного впитались в хлеб.

– Ни слова.

Фрэнсис открыл было рот, чтобы что-то сказать, передумал и возобновил борьбу с бифштексом.

– Но я их и не ожидаю. Ведь она уже больше года как вернулась на правительственную службу и уехала в Европу.

Фрэнсис догадывался, что за эвфемизмом «правительственная служба» скрывалось Центральное разведывательное управление. Хотя священник никогда не пытался проникнуть в подробности, длительный промежуток между датами окончания Лэнгом колледжа и получения им ученой степени заставлял думать о том, что он несколько лет где-то работал. А его давнишнее знакомство с Герт Фукс давало намек на то, какого рода была эта работа. Герт оказалась первой женщиной, с которой у Лэнга возникли по-настоящему близкие отношения, после того, как умерла от рака его жена. А умерла она за несколько лет до того, как священник и адвокат познакомились друг с другом.

– Ох уж эти capistrum maritale[6]… – сказал с улыбкой Фрэнсис, рассчитывая все же выудить какие-то подробности.

– Странно, что вы вдруг принялись сокрушаться о превратностях супружеской жизни. Вряд ли вам когда-нибудь доведется столкнуться с ними лично.

Фрэнсис потянулся через стол и положил пальцы на предплечье своего друга.

– Лэнг, мне очень жаль, что она уехала. Я говорю совершенно искренне. Вы же знаете, насколько эта женщина была мне симпатична.

– И вам, и Грампсу. Я отлично чувствовал ваше отношение к ней.

Лэнг имел в виду собаку, которая досталась ему после гибели его сестры и племянника. Он попросту не смог расстаться с псом, который вполне мог бы рассчитывать на победу в конкурсе «самая уродливая собака в мире». От двоих людей, кроме которых у него не было на свете никакой родни, осталась только эта животина.

Подошел официант, чтобы забрать остатки обеда. Он, по-видимому, работал здесь совсем недавно, иначе не ляпнул бы такую глупость:

– Все съели?! И как вам понравилось?

Фрэнсис посмотрел на него пустыми глазами и промолчал.

– Как всегда, – сказал Лэнг. – Пережаренный бифштекс, сырой гамбургер. А от этой липкой, плавающей в прогоркшем жире картошки я просто без ума.

– Рад, что вам понравилось. – Держа одной рукой тарелки, второй официант положил на стол счет. – Подойду за деньгами, когда вы будете готовы.

Лэнг взял листок.

– Думаю, мы тоже имеем право соблюсти обычай.

Они обычно подбрасывали монетку, чтобы решить, кому платить по счету. Лэнг не мог припомнить, чтобы ему когда-нибудь случилось выиграть. Как получится на этот раз? Неужели Фрэнсис был прав, и в мире существовала какая-то высшая сила?

Но Фрэнсис не стал доставать монету и протянул руку к счету.

– Позвольте мне.

– Нет, нет. Бросим монетку. Как всегда post prandium[7].

Лэнг проиграл.

Фрэнсис усмехнулся.

– Manus e nubibus – счастливая случайность.

– Мне кажется, что буквальный перевод здесь подходит лучше: рука из-за облаков. Постоянство, с которым вы выигрываете, могло бы помочь вам обратить массу язычников.

– Включая вас?

Лэнг протянул официанту счет и свою кредитную карточку.

– У меня есть вера, только она не сфокусирована на римском папе.

– Равно как и на чем-либо еще, насколько я понимаю.

– Я верю в более высокую власть: на сегодня нет никого выше судьи Адамсона из Атлантского отделения Северного округа Джорджии. Поверьте, на земле не существует власти превыше судьи американского окружного суда. Если не верите мне, то спросите Дика Никсона[8].

– Он же давно умер.

– Что ж, в таком случае вам придется некоторое время подождать с этим вопросом.

Вернулся официант с чеком о снятии денег с кредитной карточки. Лэнг подписал чек и добавил наличными незаслуженные чаевые – чтобы не сомневаться в том, что, когда они снова захотят побывать здесь, им предоставят ту же самую кабинку.

– Мэра судят в федеральном суде?

Лэнг отодвинулся от стола и встал.

– Да – к несчастью для него. Пока фултонский окружной прокурор ломал голову, как выкрутиться из политических трудностей, федералы взяли да и предъявили ему обвинение.

Управление прокурора округа Фултон славилось своей плохой работой. Его сотрудники то и дело теряли дела и вещественные доказательства, и, пока искали их, заканчивались сроки давности по преступлениям. Судьи тщетно ждали обвинительных заключений, а уголовники тем временем выходили на свободу.

Они направились к задней двери, ведущей на стоянку автомобилей.

– Дело плохо, – заметил Фрэнсис. – Значит, вам придется иметь дело с настоящим противником, а не с жертвой.

– Вы будете иметь противника вместо жертвы.

Лэнг нажал на кнопочку брелока, отпиравшего его серебристо-серый кабриолет «Порше».

– Вы совершенно правы. Если бы в процессе участвовал местный обвинитель, все прошло бы как по маслу. Ведь этот бедолага не смог бы обвинить, пожалуй, даже Джона Уилкса Бута[9] за стрельбу в общественном месте.

Священник забрался на пассажирское сиденье автомобиля.

– Когда-нибудь вы все-таки обзаведетесь автомобилем для взрослых?

Лэнг повернул ключ и с удовольствием прислушался к мужественному рокоту установленного сзади мотора.

– Он у меня уже был. Помните мой «Мерседес» с откидным верхом? В нем не работало ничего – ни сигнализация, ни сдвижная крыша.

– По крайней мере, это была не игрушка. Мне кажется, что благотворительная организация с многомиллиардным капиталом должна требовать от своего президента, чтобы он передвигался на чем-нибудь более респектабельном.

Лэнг, глядя через плечо, выезжал задним ходом со стоянки.

– Мой дорогой Фрэнсис, вы забыли, что фонд – это я.

Он сказал чистую правду. Несколько лет назад Лэнг заставил международную организацию под названием «Пегас» ежегодно выплачивать ему по несколько сотен миллионов долларов в качестве компенсации за убийство его сестры и племянника. С этими деньгами он создал благотворительный фонд, который назвал в память погибших. Хотя в фонде имелись и директора, и служащие, утвержденные по всем требованиям налогового законодательства, все важные решения Лэнг принимал единолично. Впрочем, помимо взаимоотношений с налоговым ведомством, правление выполняло еще две очень важные функции: помогало отличить действительно нуждавшихся от жадных попрошаек и сохранить в тайне, кто же именно осуществляет окончательный выбор. Если бы о самодержавной власти Лэнга стала известно, он утонул бы в океане нищих.

Глава 5

Пичтри-роуд

Атланта, Джорджия

Через двадцать минут

Не иначе, еще какой-нибудь клиент-преступник, подумал Лэнг. Служащие фонда получали настолько хорошее жалованье, что никому из них не пришло бы в голову звонить среди ночи.

Он сунул руку в карман за наушником Bluetooth, но вспомнил, что оставил его на комоде в спальне, печально вздохнув, нажал кнопку, прижал телефон щекой к плечу и сдержанно произнес:

– Да…

– Мистер Рейлли? Лэнгфорд Рейлли?

Голос был знакомым, но Лэнг не смог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах слышал его. Тем более что он подъехал к красному светофору, нужно было переключить скорость, и телефон вывалился ему на колени. Современные сотовые телефоны и классические ручные коробки передач трудно уживались друг с другом. Он снова подхватил телефон.

– Да.

– Мистер Рейлли, это детектив Фрэнклин Морз, полиция Атланты. Возможно, вы помните меня.

Еще бы Лэнгу было не помнить его. Этот детектив не единожды бывал у Лэнга дома в связи с загадочными убийствами.

– Рад снова услышать ваш голос, детектив, но сразу скажу, что ночь проходит спокойно. Пока что никто не пытался меня убить.

– Ну, ночь только начинается. К тому же, мистер Рейлли, дело касается не вас, а доктора Льюиса.

Вот это имя Лэнгу не сказало ровным счетом ничего.

– Кого-кого?

– Льюиса, профессора из Джорджийской техноложки.

В запоминающем устройстве в голове Лэнга наконец что-то щелкнуло, он вспомнил имя, но тут телефон снова вывалился. Речь шла об одном из редких случаев отклонения фонда от своей обычной политики поддержки здравоохранения в странах третьего мира. Он выделил солидный грант, благодаря которому профессор Оксфорда, занимавшийся многообещающими исследованиями в области поисков альтернативы ископаемому топливу, решил переехать в Технологический институт Джорджии. Нарушить собственные правила Лэнга уговорил лондонский адвокат Джейкоб Аннулевиц, его близкий друг, а также друг профессора. Работы продвигались настолько успешно, что фонд в настоящее время спонсировал не только работу Льюиса в Соединенных Штатах, но и аналогичное исследование, проводимое за рубежом.

Рейлли удалось поймать телефон, прежде чем он успел проскользнуть под кресло.

– Что случилось?

Последовала пауза. Лэнг слышал в трубке другие, приглушенные расстоянием, голоса.

– Пока не можем ничего с-зать, мистер Рейлли. – Лэнг вспомнил, что Морз всегда говорил очень неправильно, глотая звуки и то и дело вворачивая жаргонные словечки. – Кроме того, что Льюис готов. Я тут прикинул – это ж вы оплачивали его исследования. Так, может, взглянете сами? Вдруг чем-нить подмогнете…

– Он умер? Но как?..

– Я вам чего скажу, мистер Рейлли: я сейчас в его лаборатории. Знаете, где она?

Чуть больше месяца назад Лэнг присутствовал при установке там какого-то очень дорогого оборудования.

– Да. Возле Хемфилл-авеню.

– Точно.

В Технологическом институте Джорджии имели пристрастие к красному кирпичу. Из него были выстроены самые разнообразные и совершенно несхожие здания – например, псевдовикторианская колокольня и новехонькая коробка учебного корпуса. Несмотря на наличие нескольких казавшихся здесь чужеродными деревьев, университетский городок выглядел именно тем, чем и был – городским учебным заведением в далеко не самой престижной части города. В отличие от своего утопавшего в зелени конкурента, неоготического Университета Джорджии, Технологический институт придерживался суровой этики «синих воротничков», основными положениями которой являлись напряженная, упорная учеба, занятия по субботам и очень высокий уровень обеспеченности выпускников работой. Вот только футбольную команду, составленную из трехсотфунтовых верзил, которые получали спортивное образование и не обязаны были истязать мозги математикой, преследовали постоянные неудачи.

Возле одного из зданий, не украшенного какими бы то ни было вывесками, мигало яркими красным, синим и оранжевым огнями целое стадо полицейских машин. Ночной воздух сотрясали неразборчивые вскрики, доносившиеся из множества раций.

Вход охранял полицейский. Лэнг показал ему водительские права. Страж склонил голову к пристегнутой к воротнику рации, и через несколько секунд на пороге появился Морз.

Возраст этого сухощавого, спортивного сложения чернокожего мужчины было трудно угадать. Лэнг предполагал, что он уже хорошо перевалил на пятый десяток, но предположение это основывалось не на внешности, а на том достаточно весомом положении, которое занимал детектив. Глядя на него, Лэнг сразу вспоминал восточноафриканских бегунов, не имеющих себе равных на длинных дистанциях и в марафоне. К тому же детектив был очень умен, куда умнее, чем можно было бы решить, слушая его неграмотную (возможно, делано неграмотную) речь, в которой недоставало изрядного количества звуков.

Они подали друг другу руки.

– Когда вы перешли в этот район? – осведомился Лэнг.

– Да вот, прикинул, что подальше от вас будет поспокойнее.

Лэнг усмехнулся, невзирая даже на отнюдь не веселый повод для встречи.

– Так, кто из нас теперь хитрожопый?

– С хитрожопостью покончено. – Морз вновь посерьезнел. – Я чего вас дернул-то сюда? Чтобы вы взглянули, не пропало ли чего.

– А почему вы решили, что я имею какое-то отношение к доктору Льюису?

– Я ведь сыщик – вы не забыли? Вот и сыскал.

По всей вероятности, просматривая университетские документы, полиция увидела имя Лэнга на бумагах, касавшихся гранта.

Морз указал на противоположную сторону небольшого вестибюля.

– Сюда.

В комнате, куда они вошли, оказалось полно народу. Мужчина и женщина – Лэнг решил, что они эксперты-криминалисты – кисточками вроде тех, какими пользуются художники, собирали осколки стекла в маленькие полиэтиленовые пакеты. Еще один мужчина сидел за компьютером. Третий, в полицейской форме, говорил с четвертым мужчиной, одетым в форму университетского охранника. Еще одна женщина рассматривала при свете фонаря листочки, вырванные из блокнота.

Когда Лэнг в прошлый раз посещал это помещение, оно походило на лабораторию доктора Франкенштейна. Модернизированную, конечно. Теперь же казалось, что здесь создали не человекоподобное чудовище, а нечто вроде урагана Катрина. Из всего, что там имелось, на прежнем месте остались только два длинных стола, настолько тяжелых, что сдвинуть их могли бы только несколько человек. Пол был усыпан страницами, вырванными, по всей видимости, из блокнотов; под ногами Лэнга хрустело битое стекло. Микроскопы и какие-то незнакомые аппараты валялись так, будто их сначала засыпали в гигантский миксер, прокрутили, а потом вытряхнули. Он увидел лежавший на боку спектрофотометр, купленный на деньги фонда. Прибор, между прочим, стоил больше, чем пара «Феррари».

– Что за?..

Морз указал на еще одного мужчину, который фотографировал контур тела, нарисованный мелом на полу.

– Его нашли здесь. Охранник тащился мимо, услышал грохот, будто кто-то пытался разнести дом, сунулся, зыркнул и позвонил нам.

– У вас есть хоть какие-нибудь?..

– Это вам не «Закон и порядок», где мы за полчаса закрываем дело, а остальные полчаса остаются на болтовню прокурора в дырах между рекламой. Если серьезно, то мы даже не знаем, когда его замочили. Пока считаем, что примерно тогда же, когда здесь был весь этот кипеш.

– А мотив?

– Именно потому-то я и пригласил вас, мистер Рейлли. Ну и, конечно, потому, что половина всех безобразий в городе случается рядом с вами. Ваш фонд финансировал этого чудика, так, может, вы догадаетесь, что к чему.

Грант мы ему действительно дали. Но как Морз ухитрился узнать об этом среди ночи?

– Я видел его только два или три раза.

– И отстегнули такие башли неизвестно кому?

– Доктор Льюис был не неизвестно кем, – сухо ответил Лэнг, – а физхимиком с мировым именем. А может, химфизиком… Он занимался разработкой искусственного, неископаемого топлива.

– Это, получается, всякие газовые смеси и спирт для заправки автомобилей?

Знания Лэнга в области химии и физики ограничивались формулой воды и общим представлением о существовании закона всемирного тяготения.

– Точно не знаю.

– Не знаете? Мистер Рейлли, вы чертовски неосмотрительно трясете бумажником.

– Детектив, в фонде есть люди, которые проверяют, сколько денег нужно для проекта, выясняют квалификацию его руководителей и тщательно контролируют расходование средств. Уверяю вас, что фонд следит за своими деньгами куда внимательнее, чем хозяин, на которого работаете вы.

Делая такое заявление, Рейлли ничем не рисковал. Прежняя городская администрация выбирала подрядчиков, ориентируясь исключительно на их способность давать взятки и выплачивать откаты; ну, а его налоговый отдел не мог бы работать хуже, если бы даже его возглавили круглые дураки, наподобие Мо, Ларри и Керли из знаменитых комедий. Поэтому и город, и графство непрерывно сокращали и без того куцую сферу услуг. Тем более что нуждались в этих услугах в первую очередь те, кто не мог за них платить. Единственным же, кто по-настоящему выигрывал от существования системы в таком состоянии – выигрывал до поры до времени, – был клиент Лэнга, бывший мэр.

Морз вскинул руки – сдаюсь.

– Я простой служака, занимаюсь своим делом. Думаете, мне не хочется, чтобы нашего дорогого мэра вздернули за воровство?

Лэнгу оставалось лишь надеяться, что Морз не попадет в число присяжных.

– Простите, детектив, я…

В комнату вошел еще один незнакомый мужчина. Лэнг никогда прежде его не видел, но сразу догадался, кто он такой. Худощавый, в недорогом костюме, сверкающих легких туфлях. Лет тридцати пяти, высокий, больше шести футов. С темными волосами, подстриженными короче, чем требовала нынешняя мода, и тщательно выбритый, как будто побрился прямо перед тем, как отправиться сюда. Или, что вероятнее, возил электробритву в своем казенном «Форде» или «Шеви».

Лэнг видел его сотни раз; правда, каждый раз он оказывался иного роста, возраста и прочего. Этот человек или точно такой же, как он, обычно давал показания против клиентов Лэнга. Имена менялись, но общее сходство присутствовало неизменно.

Полицейский, охранявший вход, вошел вслед за вновь прибывшим и указал на Морза. Незнакомец решительно зашагал по комнате. Лэнгу послышалось, что детектив проворчал себе под нос: «Вот дерьмо!»

Пришелец показал бумажник с прикрепленным к нему значком.

– Специальный агент Чарльз Уитерспун, ФБР.

Руки для пожатия он не протянул. Морз тоже.

– Фибби… Ну, вот чудеса-то – такая позднота, а бюро вкалывает. Зуб даю, что он привалил прямо из морга, куда я отправил жмурика.

То ли специальный агент Уитерспун был привычен к уколам со стороны местных полицейских, то ли ему попросту не хватало ума, чтобы их распознать.

– Вы детектив Фрэнклин Морз?

Лэнг заметил, что у детектива на языке вертелась очередная издевка, но он сдержался.

– Да. А вам от меня чегой-то нужно, агент Уитерспун? Мы тут решили, что это навроде бы наша, местная забота.

– Я предлагаю вам неограниченную помощь со стороны Бюро.

Это заявление, как хорошо знал Лэнг, означало, что ФБР намерено забрать дело себе, если только найдет хоть малейшую зацепку, которую можно было бы истолковать как «государственные интересы».

Уитерспун повернулся к Лэнгу.

– А вы кто такой?

– Он глава фонда, который финансирует… финансировал исследования доктора Льюиса, – сказал Морз, прежде, чем Лэнг успел открыть рот. – Доктор что-то там ковырял по части неископаемого топлива. Ну, знаете, вроде того, как машины спиртом заправляют.

Правительственный служащий не мог или не хотел скрыть своего раздражения тем, что Морз уже начал работу по делу, а Морз, тоже совершенно очевидно, наслаждался сложившимся положением. Лэнг, пожалуй, не слишком удивился бы, начни они вдруг расхаживать по комнате и мочиться, задирая ноги, как псы, на углы и ножки мебели, помечая свою территорию. Но, увы, такого развлечения они ему не предоставили.

– И кого же я должен поблагодарить за то, что Бюро предлагает нам помощь? – исключительно литературным языком осведомился Морз после недолгой паузы.

– Национальную безопасность, – ответил Уитерспун без намека на улыбку.

– На каком же основании? – спросил детектив.

– Не имею права разглашать закрытые сведения.

– Ладно. Ну, а как вы смогли так быстро узнать об убийстве?

– И этого я тоже не могу сказать.

Морз запрокинул голову и уставился в потолок, задумчиво потирая подбородок.

– Ну-ка-ся, давайте посмотрим… – Он вновь перешел на свой ломаный язык. – Вы хочете знать все, чё мы тута нароем. Дескать, вы готовы сотрудничать, но сами чуть что, так рот на замок, и кранты. Чего я спрошу – не мое дело. Верно я понимаю?

Лэнг приготовился услышать тот же ответ о закрытых сведениях. Но Уитерспун лишь холодно улыбнулся.

Морз уставился в потолок и, казалось, серьезно задумался.

– Для начала было бы хорошо, если бы на месте происшествия ошивалось поменьше народу. Оставьте мне вашу карточку. Как только я соображу, что еще мне нужно, тут же брякну вам.

На сей раз намек до Уитерспуна дошел.

– Вы не против, если я тут все же посмотрю?

– Смотрите. Только не трогайте ничего и у моих людей под ногами не путайтесь. Лады?

Представитель ФБР повернулся к Лэнгу.

– Что вы знаете о докторе Льюисе?

Лэнг пожал плечами, но не успел он открыть рот, чтобы повторить то, что сказал Морзу, как тот заговорил первым:

– Этот парень был знаменитым ученым. Известным во всем мире.

– Ваш фонд финансирует здравоохранение в бедных странах, – сказал Уитерспун, продолжая обращаться к Лэнгу, – так почему же вы переключились на разработку топлива?

Рейлли ответил не сразу, вновь удивившись перед тем, как заговорить, насколько легко и быстро информация о его делах оказалась всем доступна даже в это неурочное время.

– Вообще-то меня попросил один лондонский друг. Он хорошо знал доктора Льюиса. Сотрудники, распределяющие грант, проверили сведения о нем и его работах и решили, что поиски альтернативы ископаемому топливу – вполне достойная задача.

Уитерспун стрельнул взглядом на фотографа, снимавшего разгромленную лабораторию.

– Какое же именно альтернативное топливо он изучал?

Впрочем, прозвучала эта фраза без какого бы то ни было намека на любопытство и вопросительной интонации, как будто ответ не интересовал Уитерспуна или он уже знал ответ на него.

– Я даже и не знаю… Он приехал сюда менее полугода тому назад и потому еще не представлял подробного отчета о работе. Но, если вам это действительно нужно, я могу…

Его перебил человек, возившийся с компьютером.

– Детектив, ни одного винчестера нет на месте. И из рабочей тетради вырвано дюжины полторы страниц.

Морз медленно кивнул несколько раз.

– Что тут скажешь? Одно: это исключает наркомана, который ворвался сюда и все перевернул, чтобы стырить что-нибудь такое, что можно было бы загнать и еще разок ширнуться.

– Не уверен, детектив, не уверен. – Криминалист помахал полиэтиленовым пакетиком. Лэнг подался вперед и увидел там что-то белое.

Морз взял пакетик и поднял к свету.

– Это не кокс. Не порошок, а что-то навроде гранул. – Он закатил глаза. – Только не говорите мне, мистер Рейлли, что ваш фонд содержал лучшую в мире лабораторию по производству дури.

Лэнг покачал головой.

– Если бы Льюис варил тут амфетамин, он обошелся бы и без такого сложного оборудования.

– Откуда вы знаете? – вдруг оживился Уитерспун.

– Мистер Рейлли, когда не раздает деньги на всякие хорошие дела, подрабатывает адвокатом по уголовным делам, – любезно пояснил Морз. – Боюсь, ему подвернулось еще одно дельце.

На самом деле Лэнг никогда не соглашался участвовать в делах, связанных с тяжелыми наркотиками, невзирая на размер предлагаемого гонорара, даже в тех случаях, когда люди был причастны к преступлениям лишь косвенно. Однако он, конечно же, неоднократно видел по местному телевидению, как полиция арестовывает «химиков» в их подпольных лабораториях. Обычно в этом качестве выступали кухни в их квартирах, а все производство осуществлялось в обычной кухонной посуде из их ингредиентов, которые можно было свободно купить в ближайшей аптеке.

Морз убрал пакет в карман.

– Ну, наши криминалисты скоро сообщат нам, что это такое.

– В нашей лаборатории это сделают быстрее, – заявил Уитерспун.

Морз медленно покачал головой.

– Благодарю вас, агент Уитерспун. Благодарю.

– Но?..

– Но пару лет назад я уже обращался к вашим парням за помощью. Там дело шло о перестрелке и международных перевозках кокаина. Вместо результатов я узнал, что моего подозреваемого пристегнули к программе по защите свидетелей, и он теперь неизвестно где – может, здесь, может, на Аляске, а может, и где еще. Так что о вашей помощи я буду просить вас, только если совсем припрет.

На щеках Уитерспуна заиграли желваки.

– Это значит, что вы не намерены делиться со мною этим порошком?

– Агент Уитерспун, вы необыкновенно догадливы.

Федеральный агент вновь обвел глазами комнату, как будто надеялся найти себе союзника.

– Мы еще посмотрим.

Он повернулся и вышел.

Лэнг и Морз проводили его взглядами.

– Но ведь федеральная криминалистическая лаборатория действительно куда лучше, чем все, что имеется у штата, – сказал Лэнг, когда за агентом закрылась дверь.

Морз кивнул.

– Я и сам знаю. Вот только как услышу что-то навроде «национальной безопасности», меня блевать тянет. Вешают лапшу на уши и думают, будто все вокруг – полные лохи.

Лэнг прекрасно знал о том, что между ФБР и местными правоохранительными органами постоянно идет острое соперничество. Федералы никогда не упускали случая выставить себя в наиболее выгодном свете и для этого беззастенчиво присваивали себе достижения полиции.

– Когда вам сообщили об отсутствии жестких дисков, я как раз собирался сказать, что кто-то из сотрудников фонда специально курировал работу доктора Льюиса. Я узнаю точно, кто этим занимался; он сделает для вас все, что в его силах.

– Это будет очень кстати, мистер Рейлли. Да, пока вы не ушли… Как, на ваш взгляд, не пропало ли отсюда еще что-нибудь, кроме жестких дисков и листов из тетради?

Лэнг покачал головой.

– Мне известно только, что здесь было много аппаратуры, за которую выложили кучу денег. Знаете, что я могу сделать? Добыть для вас реестр всех покупок, которые фонд делал для этого проекта. Ну, а вы проверите по нему, чего тут не хватает.

До чего же странно, что мы с Морзом вот так мирно сотрудничаем, подумал Лэнг, садясь в «Порше». Детектив трижды являлся в его квартиру, подозревая его в убийствах, а один раз даже посадил его в тюрьму. Но, если ты не подозреваемый, оказывается, что этот полицейский совсем не плохой парень.

Однако куда важнее был другой вопрос – какая может быть связь между смертью ученого и национальной безопасностью? С чего это ФБР заинтересовалось преступлением, которое, на первый взгляд, относилось к сфере деятельности местных властей? И как Бюро удалось узнать о нем практически одновременно с полицией Атланты?

Лэнг широко зевнул и свернул к северу на Нортсайд-драйв. У любой тайны должна быть разгадка.

По крайней мере, у большинства тайн.

Глава 6

Парк-плейс

2660 Пичтри-роуд

Атланта, Джорджия

На следующее утро

Меховой будильник по кличке Грампс ткнулся холодным носом в щеку Лэнга. Умей собаки смеяться, Грампс, несомненно, расхохотался бы, глядя, как его хозяин, не открывая глаз, водит рукой по заспанному лицу.

– Ладно, ладно, дружище. Еще несколько минут, пожалуйста…

Грампс отлично знал правила игры. Он глухо зарычал и потащил с хозяина одеяло.

Лэнг сел в постели.

– Ну, хорошо, хорошо. Как всегда, ты выиграл.

Услышав, что его признали победителем, Грампс уселся на пол и принялся непринужденно скрести голову задней лапой. В генах этого черного, с одним висящим, а другим стоящим ухом пса сочеталось больше пород, чем известно сортов рома в тропических странах.

Из окна своей спальни на двадцать четвертом этаже Лэнг хорошо видел окрашенные утренним солнцем в цвет золота здания в центре города. Дома постарше, казалось, горели. Пичтри-роуд, наподобие сказочной дороги, вымощенной желтым кирпичом, словно стрела указывала прямо на сердце города. Под безоблачным небом свежо зеленели деревья, еще покрытые весенним цветом. На зеленом ковре тут и там лежали сугробы цветущих кизиловых деревьев, отороченные бело-розовыми азалиями.

Однако за всю эту красоту приходилось платить, и Лэнг знал, что заплатит, как только выйдет из дверей своего дома. Снаружи воздух окрашивала желто-зеленая взвесь пыльцы самых различных растений. Автомобили, независимо от того, какой краской их покрыли на заводах, превратились в желтые. Черный, по идее, асфальт обрел тот же самый цвет, лишь кое-где темнели разрывы, оставленные струйками воды. Переехавшие сюда страдальцы-аллергики проклинали тот день, когда решили сменить пусть холодную, но практически безвредную для них северную весну на здешнее тепло.

Весна наступила, и все растения, от мощного дуба до скромной амброзии, охватила всепобеждающая тяга к размножению. Сезон опыления в Атланте был в полном разгаре.

Пока Лэнг облачался в спортивный костюм и обувался в сандалии на босу ногу, Грампс ждал его возле двери, держа в зубах поводок. Снаружи собака произвела обычный методический поиск идеальных мест, где можно было бы оставить метку для следующей собаки, которую выведут погулять. Покончив со своими делами, пес нетерпеливо потащил хозяина домой. Пора было завтракать.

Вернувшись в квартиру, Лэнг открыл шкаф, где хранилась собачья еда, и отсыпал в миску немного содержимого одного из мешков. И лишь приготовившись поставить мешок на место, он вдруг застыл с поднятой рукой.

Вчера вечером он покормил Грампса перед тем, как уехать к «Мануэлю», и поставил бумажный мешок с сухим кормом вплотную к коробке с собачьими бисквитами. А сейчас тот оказался рядом со стоявшими одна на другой консервными банками с супом.

Лэнг осторожно поставил мешок на стойку, отделявшую крошечную кухню от гостиной, и, сделав три шага, оказался перед секретером из красного дерева, инкрустированным разными сортами плодовых деревьев, шедевром Томаса Элфа, знаменитого американского мебельщика, работавшего еще до обретения американцами независимости. Этот секретер был чуть ли не единственным предметом, который он оставил себе, когда продал дом, где они жили вместе с Дон.

Все предметы из маленькой коллекции раритетов восемнадцатого-девятнадцатого веков за мутноватым неровным стеклом ручной работы вроде бы пребывали на своих законных местах. А вот те, что лежали ниже, на столешнице, были немного сдвинуты. Ржавая железка, бывшая когда-то рукоятью македонского меча, лежала ближе к этрусской храмовой чаше, а не к монете, на которой угадывался профиль Августа Цезаря.

Кто-то передвинул эти предметы, чтобы открыть застекленную дверцу и посмотреть книги. Или, что вероятнее, выяснить, не спрятано ли что-нибудь за ними.

Или изучить счета, дожидавшиеся оплаты в бронзовой подставке для писем.

Еще пять быстрых шагов, и Рейлли оказался в третьей комнате своей маленькой квартиры, перед ночным столиком. Резко выдвинув ящик, он увидел свой «ЗИГ-Зауэр Р226» на том же месте, где пистолет лежал всегда, и рядом – две заряженные обоймы.

Пистолет был одной из немногих вещей, которые Лэнг взял с собой, увольняясь со службы, когда падение Империи зла привело к сокращению штатов в разведках по всему миру. Следующему поколению предстояло изучать не славянские языки, а различные диалекты арабского и работать в жарких засушливых местах, кишащих скорпионами.

Если не считать одной весьма опасной вылазки за Берлинскую стену, Лэнгу за все время той своей службы почти не приходилось покидать здание станции, расположившейся в закопченном доме напротив франкфуртского железнодорожного вокзала. Он служил в Третьем директорате – аналитической работы, – и обязанности его заключались в скрупулезном изучении газет, издававшихся в странах, что находились по ту сторону «железного занавеса», и просмотре выступлений «говорящих голов», пересказывавших одобренные правительствами выдумки, которые преподносились в марксистском мире в качестве новостей[10].

Никогда не слушайте новостей, которые передают радиостанции империалистических западных демократических государств, ограничивайтесь лишь тем, что сообщает ваше государство. В ином случае вы рискуете своей жизнью.

Одной-единственной попытки реальной работы на вражеской территории Лэнгу вполне хватило, чтобы навсегда излечиться от сожаления по поводу того, что его не причислили к Четвертому директорату, оперативникам, где служили головорезы, навсегда прославленные в романтическом образе Джеймса Бонда. От прочих людей их отличало особое, на грани помешательства, пристрастие к риску, без которого нельзя было преуспеть на этой работе.

Но, хотя Рейлли и был профессиональным бюрократом и занимался почти исключительно обработкой информации, он все же присвоил себе оружие, которым снабжали каждого выпускника виргинского Учебного центра Управления, Фермы.

Он относился к нему, как, пожалуй, относился бы к куртке с эмблемой школы… вот только куртку эту он много, много лет назад забыл на заднем сиденье взятого у кого-то из друзей «Форда», когда пытался преодолеть целомудренное сопротивление… Имя ее затерялось в дебрях минувшего. Этим пистолетом он пользовался только для тренировок в стрельбе. Через много лет после того, как Лэнг уволился из Управления, он застрелил человека из оружия, которое удалось отобрать у противника, но тогда он защищал свою жизнь. И убил еще одного, тоже при самообороне.

Как ни странно, сделал он все это без помощи оружия, полученного некогда специально для этой цели.

Покинув Управление, Рейлли изъявил желание учиться на юриста – и был принят. Впрочем, требование получить профессию рассматривалось им тогда лишь как одна из бесчисленных придирок Управления к своим действующим и бывшим служащим. Пока учился, они жили на деньги Дон, которая очень радовалась тому, что он расстался со своей опасной работой (многочисленные объяснения Лэнга насчет того, что это не так, не могли убедить ее).

Закончив обучение с прекрасными оценками, он не пожелал поступить на работу в какую-нибудь из многочисленных «юридических фабрик», а открыл собственную практику. Тайные связи в правительственных сферах помогли отыскать первых клиентов – импортера из Колумбии, который оказывал определенную помощь Управлению, но был арестован за попытку организовать сбыт кокаина, случайно обнаруженного в одной из партий поставляемого им кофе, и сотрудника иностранного банка, просто-напросто неправильно понявшего требование Казначейства США к отчетности, что было расценено как принесение ущерба на несколько миллионов долларов.

Там вовсе не было никаких реальных денег, объяснил клиент, как только его оправдали, благодаря тому, что власти так и не смогли отыскать главного свидетеля. Позднее Лэнг узнал, что этот самый свидетель решил как раз в дни судебного процесса отправиться в яхтенный круиз по Эгейскому архипелагу. Именем владельца яхты Лэнг интересоваться не стал.

Его практика процветала, они с Дон надеялись, что у них будет ребенок, но во время рентгеновского обследования у нее в животе обнаружилась опухоль. Смерть сжалилась над нею и не заставила себя долго ждать. Его же потеря жены просто подкосила. И много лет спустя он каждый выходной клал свежие розы к надгробью на холме, под большим дубом, где теперь покоились последние остававшиеся у него родственники.

Лэнг оставил пистолет в ящике и повернулся к ноутбуку, находившемуся на другом столике возле кровати, включил его и пробежался пальцами по клавишам. Последний раз машину включали накануне вечером, в 21:27.

Но в это время он находился в «У Мануэля».

Дальше выяснилось, что в машину несколько раз безуспешно пытались ввести пароль, после чего она выключилась, как и было запрограммировано.

Нахмурившись, Лэнг потянулся к стоявшему на тумбочке телефону.

– Харви, когда вы вчера вечером выгуливали Грампса?

Харви, швейцар, не просто пользовался случаем заработать несколько долларов за то, что водил гулять и кормил Грампса в отсутствие Лэнга – он действительно был привязан к собаке.

– Даже и не знаю точно, мистер Рейлли. Ему было здорово невтерпеж, так что мы хорошенько прогулялись. По Пичтри-бэттл, Риверс-роуд и дальше на Вест-Уэсли. Может полчаса, а может и больше. А что, что-то не так?

– Нет, – ответил Лэнг, – все в порядке. Я просто поинтересовался.

Прогулка по этому маршруту действительно заняла бы не менее получаса, особенно если бы Грампсу дали возможность обнюхивать все, что привлекало его внимание.

Лэнг сел на кровать; в кухне собака увлеченно хрустела сухим кормом. Кто-то обыскивал квартиру, в этом не было никаких сомнений. Пусть не теми методами, какими воспользовался убийца Льюиса, но цель была той же самой.

Или иной?

Разгром в лаборатории устроили для того, чтобы все происшедшее приняли за случайный налет. Как там сказал Морз? Наркоман, решивший что-то украсть, чтобы раздобыть очередную дозу. Но пропавшие из компьютера жесткие диски и вырванные из тетради страницы ставили под большое сомнение тот сценарий, который намеревался разыграть убийца. Квартиру Лэнга обыскивал профессионал, имеющий серьезную подготовку. Человек, не желавший, чтобы хозяин квартиры узнал об обыске.

Или желавший что-то здесь оставить…

Рейлли встал с кровати и принялся снимать крышки со всех выключателей и электрических розеток.

Искомое обнаружилось в трубке телефона – устройство размером с батарейку для слухового аппарата. Оно должно было передавать не только все его разговоры по телефону, но и вообще любой звук, который раздавался в квартире. Лэнг был разгневан бесцеремонным вторжением в его жилище, но сдержался и подавил первый порыв – вышвырнуть «жучок». Он решил оставить его на прежнем месте.

Ведь можно использовать «жучок» в своих целях.

Уходя, Лэнг вырвал два волоска из головы. Послюнявив палец, он прикрепил один волосок сверху к наружной ручке двери, открывавшейся в общий холл на этаже. Второй таким же манером прилепил снизу. Оба должны были отвалиться при малейшем движении ручки. Любой профессионал должен был заподозрить традиционное средство контроля в виде волоса и заметить его.

А вот догадаться, что волосков два, мог бы далеко не каждый.

Глава 7

Пичтри-центр

Пичтри-стрит, 227

Атланта, Джорджия

Через тридцать минут

Когда Лэнг вошел в офис, Сара, как обычно, уже сидела за своим столом около двери его кабинета. Нахмурившись, он взял со стола стопку розовых карточек, оповещавших о телефонных звонках, случившихся в его отсутствие.

– Мэр сказал, у него что-то важное, – сказала Сара ему в спину.

Звонки мэра всегда были важными.

Для мэра.

Шумное расследование его деятельности, которое федеральные власти начали в конце срока его пребывания на посту, лишило бывшего мэра возможности примкнуть к какой-нибудь из атлантских фирм. Так что он в конце концов нашел работу в юридической группе по вопросам возмещения личного ущерба, находившейся в Южной Флориде, где подозрения, столь волнующие жителей соседнего штата, оставались незамеченными в ворохе местных пакостей.

Но уехал мэр недалеко и потому пытался постоянно руководить действиями своего адвоката при помощи ежедневных – и многократных! – телефонных звонков и не реже чем раз в месяц лично являлся в офис Лэнга.

В записке было сказано, что мэр хотел обсудить те пункты обвинения, которые были связаны с уклонением от уплаты налогов – самым опасным из всего, что вменялось ему в вину. Если удастся отбиться от этого обвинения, все остальное отвалится само собой. Объяснить, откуда у него взялось столько наличности – труднее всего, а не объяснить – значит фактически сознаться в преступлениях. Мэр вел роскошную жизнь на глазах у всех, а его кредитные карточки пополнялись хорошо если на тысячу в год. Он ездил в игорные зоны, делал дорогие подарки, закатывал шикарные приемы – и за все расплачивался наличными. Движение наличных денег почти невозможно проследить, но они и наводили на самые серьезные подозрения. Объяснения вроде того, что ему, дескать, постоянно везет во время традиционной еженедельной игры в покер в гостях у кого-нибудь из близких друзей, не убедят прокурора. Тем более что о подобных доходах мэр тоже не сообщал.

Он уверял, что все дело в том, что за всю жизнь так и не научился вести учет доходов и расходов. Правительство же склонялось к мысли, что он не сумел отвыкнуть от привычки запускать руки во все фонды, из которых город платил подрядчикам.

Заработок мэра составлял 110 000 долларов в год. За последние двенадцать месяцев пребывания на посту он съездил в Париж, полдюжины раз посетил Лас-Вегас и выкупил самые дорогие места на матчи Суперкубка по футболу и Всех звезд НБА. И за все это он расплачивался наличными. Также за наличные он покупал всякие безделушки для нескольких различных дам, составлявших ему компанию во всех этих увеселениях; правда, жену он подарками не радовал.

Ни супружеская верность, ни бережливость не входили в число достоинств мэра.

Когда же кто-нибудь из снедаемых постоянным любопытством журналистов задавал ему вопросы о прошлом, тот отделывался одним и тем же ответом: «Зато я присутствовал на всех до одного баскетбольных матчах, в которых участвовал мой сын».

Увы, в его деле не помогло бы даже звание «Лучший отец года».

Лэнг скомкал розовую картонку и точным броском отправил ее в корзину для бумаг, стоявшую рядом со столом Сары.

Он уже набрал номер, чтобы ответить на один из остальных звонков, как в двери вновь появилась Сара.

Лэнг закрыл трубку ладонью.

– В чем дело?

– К вам человек из ФБР, мистер Уитерспун.

Странно.

Люди из ФБР, набравшиеся чванства во времена Гувера и сохранившие его до сих пор, обычно не являлись к свидетелям, а вызывали их к себе. И потому Лэнг предположил, что Уитерспуну от него было что-то нужно.

Он не ошибся.

Еще перед тем как усесться в кожаное кресло с высокой спинкой (решительно отказавшись перед этим от предложения Сары подать кофе), Уитерспун поинтересовался, нельзя ли ему получить список всех сотрудников фонда, которые курировали работу доктора Льюиса или могли так или иначе быть знакомы с нею.

Лэнг на мгновение задумался. Из жизненного опыта он знал, что Федеральное бюро расследований требовало от своих сотрудников отнюдь не высоких моральных качеств и умственных способностей, а въедливости и скрупулезности в расследованиях. Допросы сотрудников фонда могли растянуться на несколько месяцев. Кроме того, подобное расследование должно было в точности повторить все то, что должен был сделать Морз.

– Детектив Морз просил меня о том же самом. Не сомневаюсь, что он предоставит вам любую информацию, какую ему удастся получить.

Глаза Уитерспуна чуть заметно прищурились; он не пошевелился.

– Детектив Морз не проявляет ни малейшего желания сотрудничать с федеральными властями.

Это ему еще один плюс.

Лэнг подался вперед и поставил локти на стол.

– Агент Уитерспун, поймите, пожалуйста, на то, чтобы допросить всех, кто мог иметь отношение или хотя бы представление о работах доктора Льюиса, у полиции Атланты уйдет очень много времени. А потом еще и вы собираетесь начать все сначала! Моим служащим просто некогда будет работать.

– Это вовсе не аргумент, когда речь идет о федеральном расследовании. И вообще любого действия, какое заблагорассудится предпринять правительству.

Лэнг откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы лежавших на столе рук. В надежном домике поросенок чувствует себя спокойно и уверенно, как бы ни дул и ни ярился злой и страшный серый волк.

– Тут вы, несомненно, правы. Но ведь вы же не ведете федеральное расследование, не так ли? Я хочу сказать, что под федеральную юрисдикцию попадают не единичные убийства, да еще и совершенные при особых обстоятельствах – например, при террористических актах.

Глаза Уитерспуна остановились на дипломе юриста, висевшем в рамочке на стене за спиной Лэнга.

– Я, кажется, уже говорил, что дело здесь касается национальной безопасности.

Лэнг и сам не мог ни точно объяснить, ни даже сформулировать хода своих мыслей. Возможно, дело было в том, что его собеседник так настойчиво ссылался на национальную безопасность – понятие, которое за время «холодной войны» было затрепано до такой степени, что просвечивало насквозь, словно ломтик деликатесной ветчины. И, вероятно, еще и в облике самого Уитерспуна, наводившем на ассоциации то ли со снулой, уже слегка пованивающей рыбой на прилавке, то ли с торговцем, настойчиво убеждающим покупателей, что рыба свежая.

– Полагаю, если я спрошу вас, каким образом здесь затронута национальная безопасность, вы скажете, что не вправе ответить на этот вопрос, ну, и все такое прочее.

Агент ФБР кивнул.

– Я не сомневался в том, что вы понимаете ситуацию.

«Куда лучше, чем ты считаешь», – мысленно ответил Лэнг. В его время к словам «национальная безопасность» относились примерно так же, как к технологии изготовления колбасы – чем меньше народу знает, что она представляет собой на самом деле, тем лучше.

– Вы же знаете, что я могу получить ордер и изъять всю вашу документацию, – добавил Уитерспун, даже не пытаясь скрыть угрожающую интонацию.

– Нет, не знаю. Нет преступления, находящегося в федеральной юрисдикции, значит, и ордера быть не может. Что бы вы ни думали о законах о госбезопасности, принятых после одиннадцатого сентября, у нас пока еще действует Конституция. – Лэнг поднялся и протянул непрошеному посетителю руку.

– Был рад встрече.

Уитерспун обжег взглядом протянутую руку и, не сказав больше ни слова, быстрым шагом вышел из кабинета.

– Похоже, он рассердился, – заметила Сара, когда за агентом захлопнулась дверь.

– Вы угадали.

– И чем же вы его так взбесили?

– Чем? Напомнил о Четвертой поправке к Конституции[11].

– Вряд ли стоило из-за этого так беситься.

– Да, пожалуй, – согласился Лэнг.

Он на секунду задумался.

– Сара, не могли бы вы отыскать номер уполномоченного ФБР в Атланте? Мерфи, кажется, или как-то в этом роде.

Через несколько минут Сара сообщила ему номер.

– Значит, его зовут О’Нейл… – Лэнг пожал плечами и набрал номер.

С О'Нейлом его соединили почти сразу, потребовалось сказать лишь несколько слов человеку, взявшему трубку.

– Мистер Рейлли, если вы звоните по поводу обвинений, выдвинутых против мэра, вам следует обращаться через управление прокурора.

– Я вовсе не по этому делу, но все равно благодарю за совет, – быстро ответил Лэнг. – Мне тут довелось пообщаться с одним из ваших агентов, Чарльзом Уитерспуном. Парень, кажется, расследует убийство, а я никак не могу углядеть здесь связи с федеральными органами. Я не против того, чтобы помочь, но…

– Как, вы сказали, его зовут?

– Уитерспун, Чарльз Уитерспун.

Последовала столь длинная пауза, что Лэнг испугался, не прервалась ли связь.

– Мистер Рейлли, вы уверены, что этот Чарльз Уитерспун работает в Атлантском отделении бюро?

– Я уверен, что он так представился.

– Вы смотрели его удостоверение?

У Лэнга вдруг очень неприятно засосало в низу живота, как будто съеденная за завтраком пища решила жестоко расквитаться с ним.

– Он показал его. Вроде бы все было в порядке; это же не первое такое удостоверение, которое я видел.

– Не сомневаюсь в этом… – Еще одна пауза. – Мистер Рейлли, не буду ходить вокруг да около. Никакого Чарльза Уитерспуна в нашем отделении нет.

Лэнг будто сквозь вату слышал, как собеседник расспрашивал о внешности самозванца и просил немедленно сообщить, если таинственный мистер Уитерспун появится вновь. Повесив трубку, он еще добрую минуту сидел неподвижно, уставившись на телефонный аппарат.

Глава 8

Пичтри-центр

Пичтри-стрит, 227

Атланта, Джорджия

11:40 по стандартному восточному времени

На время ленча у Лэнга было намечено свидание.

После того, как его покинула Герт, он упорно сопротивлялся атакам одиноких женщин, обитавших в одном доме с ним. Эти разведенные хищницы в один голос жаловались на оскорбительно малые суммы назначенных им алиментов и на то, как несправедливо были составлены их брачные контракты, но ни одна из них даже не пыталась найти достаточно доходную работу. Вместо этого они без устали – словно койоты, суетящиеся вокруг походного костра в надежде чем-нибудь поживиться, – бегали по лучшим водолечебницам, ресторанам и всяческим мероприятиям Бакхеда. Они стремились отыскать средство для поддержания своего прежнего образа жизни – в виде подходящего мужчины. Ни один хорошо обеспеченный самец не был обойден их вниманием. Даже старость или явная немощь не служили для них препятствием, а скорее, наоборот, вдохновляли, так как при таких обстоятельствах появлялась надежда раньше завладеть наследством супруга. Кто-то из этих леди пал жертвами стремления их мужей к новизне, другие – прихотливых поворотов судьбы; правда, эта судьба, при всей ее жестокости, исправно выплачивала дивиденды по счетам с непрерывно увеличивавшимися суммами.

Лэнг представлял для них самую заманчивую добычу – богатый и без досадного обременения в виде жадных наследников. Ну, а Лэнг отражал осаду, как хорошо укрепленная и вооруженная крепость.

Но неделю назад он познакомился с Алисией Уорнер, и стена твердыни дала трещину.

Она недавно поступила на работу в управление федерального прокурора, переехав в Атланту из Денвера, после «неприятного» (как она характеризовала случившееся) развода. А разве они бывают приятными? Скорее уж можно ожидать, что кому-то понравится, когда дантист ковыряет у него канал в корне зуба.

Лэнг не пытался выяснять подробности случившегося, а она, в свою очередь, не стремилась ими делиться. Начали они с беседы во время перерыва на кофе в здании федерального суда, а после работы отправились выпить.

Она была на удивление осмотрительна; он не торопил события.

У него было полно дел; она больше думала о своей карьере, чем о том, как бы второй раз выйти замуж.

Они вились друг возле друга, как двое зверей, претендующих на одну и ту же территорию.

На сегодня Лэнг наметил решительный шаг – он собирался предложить устроить нормальное, без шуток, свидание, как «у больших». Например, пойти в нормальный ресторан, где можно было бы поговорить не о проблемах криминальной юстиции, а о чем-нибудь другом.

Лэнг не был робок по своей природе, но возможность встретить отказ у этой женщины порождала в нем больше страха, чем несколько покушений на его жизнь, которые ему пришлось пережить за несколько последних лет. Хотя это было естественно – ведь у него не было возможности обдумать предстоящее перед появлением убийцы с ножом или взрывом бомбы, заложенной в его автомобиль агентами претендентов на закулисную мировую власть.

Он взглянул на часы и отодвинулся вместе с креслом от стола. Встал, прошел по коридору до мужской комнаты, причесал и без того идеально лежавшие волосы, потрогал все еще совершенно гладкие после утреннего бритья щеки и, скорчив рожу, всмотрелся в зубы, к которым после зубной щетки ничего не прикасалось.

Лэнг никогда не служил в Директорате оперативной работы, но требование Управления ко всем своим агентам непрерывно следить за собой въелось в него до мозга костей. Но было ли его поведение заученным или просто нервным?

Рейлли поправил и без того отлично завязанный галстук, пожал плечами под сшитым на заказ пиджаком и направился к лифту.

В центре Атланты было не так уж много мест для ленча, кроме забегаловок и гостиничных ресторанов. Работники всяческих контор обитали за городом, и улицы сделались обителью наркоманов и нищих; первые были неприглядными, а вторые – чрезмерно агрессивными. Вторая часть местных пешеходов состояла из чрезмерно отважных или совершенно не знающих города постояльцев отелей и немногочисленных особо упорных старожилов, готовых заниматься своими вечерними делами, несмотря на необходимость постоянно переступать через спящих в своих подъездах и игнорировать громогласных и назойливых попрошаек. Бездомные и малоимущие, как их именовали с должной политкорректностью, были, тем не менее, избирателями, и потому никаких попыток очистить от них центр города власти не предпринимали.

Естественно, что рестораны в основном располагались в несколько более фешенебельных районах.

Среди немногочисленных героически державшихся в этих местах ресторанчиков один находился в Андерграунде, части города, через которую проходила цепочка железнодорожных виадуков конца девятнадцатого века, отчего первые этажи многих старых домов превращались почти что в подвалы, что и дало название всему району – Подземелье.

В конце шестидесятых – начале семидесятых годов здесь образовалось целое скопище единственных в своем роде ресторанов-баров, придавших ночной жизни центра города никогда не виданный прежде стиль. Впоследствии городу, всегда внимательно следящему за находящимися на его территории источниками доходов, пришлось смириться с легко предсказуемым превращением этих вполне приличных поначалу заведений в блошиные лавочки, торгующими плохой одеждой и безвкусными сувенирами, и дешевые сетевые забегаловки – одну из тех черных дыр, куда потихоньку утекают деньги налогоплательщиков. Прежние завсегдатаи толпами бежали прочь.

Но это место находилось в пределах пешей досягаемости, примерно на полпути между офисом Рейлли и зданием федерального представительства, день был теплым и солнечным. Лэнг шел быстрым шагом, рассчитывая (естественно, тщетно), что это поможет ему избежать внимания постоянных обитателей улиц, и демонстративно не замечая рук, которые тянулись к нему с той же бесцеремонностью, с какой тычутся микрофоны прессы в лица знаменитостей или убитых горем родственников жертв эффектных несчастных случаев.

У большинства нищих на поясных ремнях болтались кармашки с сотовыми телефонами. Что, если попрошайки были объединены в организацию и снабжали друг друга информацией о времени, месте и наиболее подходящих объектах для своей работы?

Один из них довольно долго шагал в ногу с Лэнгом, рассказывая о том, как его ограбили, и убеждал, что ему нужны лишь деньги на автобус, чтобы добраться домой. Все это звучало бы вполне убедительно, если бы «ограбленный» не рассказывал ту же самую историю на минувшей неделе, да если бы от него не разило с убийственной силой дешевой «бормотухой». В деловом центре Атланты крепленое вино по 2,75 доллара за полпинты было самым ходовым напитком.

Вскоре Лэнг оказался возле входа на станцию МАРТА[12] «Файв пойнтс», давно уже превратившегося в низкопробный североафриканский базар. На импровизированных витринах можно было увидеть все: от свежих фруктов до пиратских компакт-дисков с записями рэпа. Двое высоких, одетых в строгие костюмы чернокожих мужчин держали в руках Библии и читали вслух. Впрочем, пассажирам, торопливо шедшим мимо, не было дела до близкого конца света и неминуемого проклятия.

Сворачивая налево, чтобы войти в квартал Андерграунд, Лэнг обратил внимание на стоявшего возле прилавка с фруктовыми соками одного из потенциальных покупателей этого базара, одетого в длинное пальто и лыжную шапочку.

Пусть Лэнг покинул Управление почти двадцать лет назад, но въевшиеся за время учебы и работы навыки сделались для него даже не привычкой, а второй натурой, столь же естественной как сон или еда. Всякие отклонения от нормы он воспринимал, как дирижер – пропущенную ноту в симфонии, как полицейский – обшарпанный автомобиль в поселке миллионеров: не иначе кто-то удирает – время включать сирену.

Слишком уж теплым был день для того, чтобы ходить в пальто и вязаной шапке.

Возможно, этот человек уже «настрелял» вполне достаточно денег, чтобы насытить тех неведомых фармацевтических демонов, которых внюхивал, вкуривал или вкалывал себе. И вполне мог считать, что в городе стоит арктическая зима.

Но Лэнг так не думал.

Наркоманов практически всегда можно было узнать по вялости. Они не совершали резких движений и, по возможности, старались вообще не двигаться; ну, а этот вел оживленную беседу с продавцом, да еще и жестикулировал при этом. Больше того, Лэнг был уверен, что этот человек присутствовал в числе тех, кто накинулся на него, вымогая деньги, как только он вышел на тротуар. Он один был одет по-зимнему в конце апреля.

Пока Лэнг смотрел за происходившим, беседа у прилавка с соками закончилась, и Пальто направилось в его сторону. Их взгляды на мгновение встретились. Лэнг увидел вовсе не красноглазое, с отвисающей челюстью лицо человека со дна общества. Обладатель пальто держался прямо, и ничего в нем не говорило о принадлежности к категории отчаявшихся неудачников. Он был молод, а щетина на лице насчитывала от силы два дня.

Лэнгу показалось, что незнакомец хотел что-то сказать ему, но вместо этого повернулся и скрылся за углом.

Неудивительно, что у Рейлли оказалась возможность выбрать столик. Он предпочел места возле окна, выходившего на улицу с украшенными лепниной фасадами в стиле 1890-х годов. Отсюда он также видел двух нищенок с грязными мешками и уличного торговца неопределенного пола, продававшего, как ему показалось, поношенную одежду.

В дверях показалась Алисия. Она остановилась возле столика метрдотеля, оглядела зал, заметила Лэнга и помахала рукой. Тот поднялся и отодвинул ей стул. Она оправила юбку и села.

– Рад, что вы смогли выбраться, – сказал он, вернувшись на свое место.

Она улыбнулась.

– Ну, с какой бы стати мне отказываться от приятной компании и вкусного ленча?

– Вам, наверно, никогда еще не приходилось бывать здесь?

– И что, я много потеряла?

– Это с какой стороны посмотреть.

Алисия взяла со стола меню и посмотрела на Лэнга поверх него.

– И?..

– Вряд ли разумно заказывать здесь что-нибудь такое, что требует от повара большего умения, чем просто положить продукт на жаровню. – Он тоже заглянул в меню. – И не помню, чтобы тут когда-нибудь жаловались на салаты.

– Значит, остаются бургер и салат. Вы и впрямь умеете придать ленчу пикантность.

Лэнг как-то позабыл о присущем его собеседнице сарказме.

Он оглянулся в поисках официанта и вдруг увидел, как в ресторан вошел человек в пальто.

– Послушайте, – начал было метрдотель, – у нас не…

Человек в пальто повернулся и вынул из кармана что-то металлическое.

Лэнг не разглядел, что это за предмет, но догадался, увидев, как величественный метрдотель чуть ли не рыбкой нырнул в дверь кухни (к счастью для него, она открывалась в обе стороны).

Еще легче было понять, зачем явился Пальто. Кроме Лэнга и Алисии, в зале никого не было.

Человек в пальто поднял руку, и черная дырочка дула уставилась на Лэнга.

Позднее Рейлли вспомнил, что пистолет показался ему огромным. Хотя, когда оружие направлено прямо на тебя, оно частенько необъяснимым образом увеличивается в размерах.

Лэнг начал действовать раньше, чем прозвучал выстрел. Одним движением он толкнул плечом Алисию, сбив ее со стула, и закатился вместе с нею под соседний столик.

Два выстрела раскатились в помещении оглушительным громом. Лэнг лишь подсознательно уловил звуки ударов пуль в стол между ним и бандитом, резкий запах кордита и крики, донесшиеся откуда-то с той стороны, куда скрылся метрдотель. Зато он совершенно сознательно отметил, когда раздались уверенные, неторопливые удаляющиеся шаги, и рискнул выглянуть из-под стола. Человек в пальто ушел.

Лэнг протянул руку, чтобы помочь Алисии подняться.

– Вы не пострадали?

– Все в порядке.

Женщина не слишком уверенно встала (было заметно, что у нее дрожали ноги) и принялась с сокрушенным видом рассматривать порванный чулок и пятно на юбке, свидетельствовавшее о том, что крышка на каком-то из флакончиков с соусом была закрыта неплотно.

– Если я еще раз попробую что-нибудь сострить насчет пикантности, отправьте меня, пожалуйста, вымыть рот с мылом, договорились?

Убедившись в том, что опасность миновала, появились служащие ресторана.

– Ленч за наш счет, – объявил метрдотель. – Вам ведь все равно придется сидеть здесь, пока не приедут копы.

Лэнг посмотрел на Алисию.

– Как, согласны?

– Почему бы и нет, раз все равно придется ждать.

Лэнг думал, что приедет Морз. Но вместо него явились двое туповатых полицейских в форме. Очевидно, неудачное покушение не заслуживало внимания детектива. Один из копов тщательно заполнил бланк, который, как Лэнг знал по своему опыту, предназначался для любых серьезных правонарушений, начиная с убийств и кончая угоном автомобилей, а затем должен был безвозвратно кануть в утробу полицейской канцелярии, где его либо подошьют к делу, либо попросту потеряют, но в любом случае забудут. Он нисколько не удивился тому, что второй полицейский обнаружил пальто и шапку в соседнем переулке, и без всяких сомнений опознал их как принадлежавшие покушавшемуся на него человеку.

Когда полицейские заполнили все строчки бланка и уехали, подали ленч. Лэнг попробовал куриный салат «Цезарь».

– Пожалуй, здесь кормят не настолько плохо, как мне казалось по прежним посещениям.

Алисия усмехнулась, показав идеальные зубы.

– Действительно, неплохо. А вот шоу мне не очень-то понравилось. Этот парень – ваш бывший клиент? Наверное, он очень обижен. Хотя проще было бы пойти в адвокатскую коллегию и пожаловаться.

– Мои бывшие клиенты либо довольны, либо сидят в тюрьме. А этого типа я увидел впервые в жизни.

Она ковырялась вилкой в тарелке, видимо, пытаясь пробудить исчезнувший аппетит.

– Тогда почему же он хотел убить вас?

«Он не хотел», – чуть не вырвалось у Лэнга. С такого расстояния просто невозможно было промахнуться. Человек в пальто лишь доставил ему предупреждение.

Вот только о чем?

Глава 9

Пичтри-центр

Пичтри-стрит, 227

Атланта, Джорджия

13:42 по восточному стандартному времени

Вторая половина дня у Лэнга сложилась вообще хуже некуда. Он заподозрил это, как только вошел в свой офис и увидел лицо Сары.

– Звонил Луи де Вилль из Брюсселя. К нему обратилась бельгийская полиция – просила подтвердить, что Беньямин Ядиш работал для нас. Его убили в Бельгии минувшей ночью, – сообщила она.

Лэнгу потребовалось напрячь память, чтобы вспомнить это имя.

– Погодите… Он же… один из физхимиков, участвующих в программе фонда «Альтернатива ископаемому топливу»?

– Совершенно верно. Он приехал в Брюссель, чтобы встретиться с европейским куратором проекта. Почему-то решил отправиться в Брюгге. И там его застрелили.

– Известно хоть что-нибудь? Кто, почему?

– Ровным счетом ничего.

Лэнг никогда не встречался с этим человеком, но, как оказалось, запомнил кое-что о нем.

– Жил в Амстердаме, не так ли?

Сара заглянула в лежавшую перед нею на столе открытую папку и кивнула.

– Женат, детей нет.

Лэнг положил обратно на стол секретаря стопочку розовых карточек-напоминаний, которую только что взял оттуда.

– Это же тот самый парень, который имеет ученые степени чуть ли не всех университетов Западной Европы, да?

– Он самый.

Лэнг вошел в кабинет, закрыл дверь и только после этого взял телефонную трубку и набрал 011 – международную связь, 32 – код Бельгии, 2 – код Брюсселя и еще семь цифр – нужный ему номер. Слушая гудки, взглянул на часы. На том конце линии было уже гораздо позже 19:00 – семи вечера, но ведь он звонил в одну из немногих европейских стран, где люди старательно трудились, чтобы сделать дело, а не отбывали на работе положенное время.

– Алло…

Лэнг с облегчением вздохнул и откинулся на спинку кресла.

– Луи, это Лэнг Рейлли.

В голосе человека, говорившего с сильным французским акцентом, отчетливо слышалась радость от того, что Лэнг так скоро с ним связался. Возможно, де Вилль забыл, что американцы тоже не испытывали отвращения к работе.

– Oui, мсье Рейлли. Ваша секретарь сказала вам об ужасном событии, которое у нас случилось, non?

Луи де Вилль отвечал за европейское направление исследовательской и практической работы фонда. Он был администратором, а не ученым, и обладал способностью разбираться в самых сложных бюрократических хитросплетениях, которые устраивают отдельные страны. Помимо этого, он обладал талантом вербовать наилучшие умы в любой области из тех, к которым в тот или иной момент проявлял интерес фонд. Поскольку Брюссель являлся местом пребывания всех руководящих экономических и политических органов Европейского союза и европейских отделений сотен многонациональных корпораций, то естественно было разместить там и штаб-квартиру зарубежного отделения фонда.

– Сара сказала, что он был в Брюгге и там его застрелили. Что еще вы можете добавить?

– Полиция ничего больше мне не сказала.

– Хорошо, свяжитесь с его женой в Амстердаме, узнайте, какая помощь от нас требуется. Может быть, организовать доставку тела, оплатить похороны, помочь с деньгами, ну и тому подобное.

Лэнг на мгновение задумался; темные облака складывались в контур, общую форму которого он пока что не мог себе представить.

– А я буду в Брюсселе не позже чем послезавтра.

Сначала Ядиш, потом Льюис – и более чем откровенная угроза ему самому. Исследование, которое проводил фонд, кого-то раздражало. Причем очень сильно.

Но кого?

Прошло уже два года с тех пор, как Лэнг столкнулся с реальной опасностью; два года он защищал тех, кто мог позволить себе потратить большие деньги на то, чтобы избежать правосудия; два года он управлял фондом, который делал очень много добра, но не добавлял в его жизнь волнения. Но, пусть даже Лэнг уже не принадлежал к теневому разведывательному сообществу, он не утратил опыта и возможностей. Те, кто убил двоих ученых, этого не знали; тут он был полностью уверен.

Но им предстояло это узнать.

– Сара, я беру отпуск на несколько дней. Тем, кто будет звонить, говорите, что я должен вернуться через неделю.

Она вскинула на него взгляд.

– А мэру?

– В первую очередь мэру.

Глава 10

Кладбище Вествью

Атланта, Джорджия

Вторая половина дня

Лэнг подозревал, что кое-кому его поведение может показаться неким мрачным ритуалом, но до чужих мнений ему не было никакого дела. Он крайне редко позволял себе покинуть страну, не побывав здесь, на осененном дубовыми кронами холмике, откуда на уже затянувшийся летним смогом городской горизонт смотрели три мраморных надгробья. При этом он сам не мог понять, чем были эти визиты сюда для прощания с тремя людьми, которых он любил больше всех на свете, – просто привычкой или счастливой приметой, чтобы обеспечить себе благополучное путешествие. Да это и не было важно. Он приезжал сюда, и все.

Дон, его жена. Дженис, его сестра. Джеф, усыновленный ею мальчик, закадычный приятель Лэнга, проживший на свете всего десять лет. Не так давно у Лэнга вышибало слезы чуть ли не от каждой мысли о жене, заживо сожранной раком, или ужасном взрыве, погубившем сестру и племянника. Теперь же он находил здесь, рядом с безмолвными обитателями кладбища, еще и островок покоя, где можно было подумать несколько минут, не опасаясь помех. Только здесь Лэнг мог ненадолго выкинуть из головы и свои профессиональные обязанности, и нужды фонда.

Несколько лет назад появление здесь двух могил заставило его взяться за поиски организации убийц. И он твердо знал, что не успокоится, пока не добьется успеха.

Перед двумя надгробьями Лэнг положил по традиционной дюжине роз – словно жертву на языческом алтаре. А на могилу Джефа – подсолнухи. Мальчик обожал эти цветы с коричневым, как у него самого, ликом, отороченным золотыми лепестками. Несколько лет назад Лэнгу и в голову не могло прийти, что эти цветы будут украшать памятник Джефу. Опустившись на сухую траву, он мельком подумал о той неопределенности, которая составляет суть жизни.

На глаза ему попалась одетая в черное пожилая женщина, которая, тяжело опираясь на трость, брела вверх по склону холма. За нею следовал шофер, тащивший какие-то садовые инструменты. Лэнг решил, что она направляется к кустам азалий, обрамлявшим могилы чуть поодаль.

Он оставался там еще несколько минут, пока не услышал лязганье садовых ножниц и звуки женского голоса. Тогда он поднялся, вновь обернулся к трем камням, чтобы попрощаться с единственными родными, которые имелись у него еще сравнительно недавно. Потом повернулся и спустился по пологому склону к «Порше», дожидавшемуся его на извилистой дорожке.

Перед тем как уехать, он еще раз оглянулся на холм.

Глава 11

Брюссельский международный аэропорт

Завентем Бельгия

Следующее утро

Лэнг Рейлли потянулся, зевнул и сел на двуспальной кровати, находившейся в главном салоне принадлежавшего фонду «Гольфстрима IV». Несмотря на обед, поданный на прекрасной фарфоровой посуде, бутылку отличного старого «Бордо», первосортную комедию из большого запаса DVD-дисков, имевшихся на самолете, и приличную порцию бренди, ему удалось поспать не больше двух часов. Лэнг никогда не мог как следует выспаться в самолете. Время, когда гул турбин преспокойно убаюкивал его, давно сменилось безотчетным страхом невозможности управлять окружающей его средой. Он убеждал себя, что у него гораздо больше шансов погибнуть из-за того, что в его «Порше» врежется какая-нибудь почтенная мать семейства, за рулем своего внедорожника обсуждающая по телефону футбольные новости, нежели разбиться в частном самолете самой совершенной модели, напичканном современнейшей электроникой.

Однако его упрямая фобия продолжала нашептывать ему, что летать – противоестественно для человека. Так же, как проходить колоноскопию[13].

Лэнг ворочался с боку на бок все время, пока иррациональная и рациональная стороны его разума спорили между собой. Временного перемирия они достигли лишь за несколько минут до приземления.

Отодвинув занавеску на иллюминаторе спальни, Лэнг увидел огромное арочное строение из стекла. В обе стороны от него отходили длиннющие пристройки, возле которых висели на пуповинах выходов самолеты из самых различных стран.

– Мистер Рейлли, минут через пять будем у таможни, – раздался из динамика жестяной голос пилота.

Лэнг втиснулся в крошечную кабинку и окатил себя из душа. Он уже завязывал шнурки ботинок, когда звук турбин «Пратт-Уитни» начал стихать и, в конце концов, замер.

Он вполне мог отправиться обычным коммерческим рейсом, сэкономив при этом немалые деньги. Но это означало бы оповестить весь свет о своих намерениях. Чуть ли не кто угодно способен подключиться к банкам данных авиакомпаний и узнать, кто, куда и каким рейсом летит. Все это, конечно, можно узнать и о полетах частных самолетов, но задачу любопытных тут можно было усложнить, подавая порознь заявки на различные отрезки пути. Потому-то Лэнг и настоял на промежуточных посадках в Нью-Йорке и Лондоне, хотя «Гольфстрим» вполне мог долететь до места назначения без посадок.

Кроме того, имелась еще проблема металлоискателей, через которые Лэнг никак не смог бы пронести свой «ЗИГ-Зауэр P226». А ведь он направлялся в Европу для того, чтобы изучить обстоятельства одного из двух убийств, по всей вероятности, связанных между собой. И взять с собой оружие было вполне благоразумно. Лэнг оттянул затвор, чтобы убедиться, что в патроннике имеется патрон, и, вынув обойму, удостоверился, что она полная – тринадцать 9-миллиметровых патрона «парабеллум», – затем проверил предохранитель, сунул в карман две запасные обоймы, положил пистолет в пристегнутую к поясу кобуру и накинул легкую ветровку.

После этого Рейлли вернулся в санузел. Там он сдвинул вправо зеркало над алюминиевой раковиной умывальника, извлек пачку банкнот по сто евро, отсчитал десять, положил в карман, а оставшиеся деньги убрал в тайник и задвинул зеркало на место.

Снова выглянув в окно, Лэнг увидел мокрый асфальт и брызги дождя на плексигласе. Громко зашипев, откинулась дверь, она же трап самолета, и к лестнице сразу же подъехал автомобиль с опознавательными знаками таможни. Лэнг знал заранее, что экипаж прежде всего угостит таможенников кофе с отличным печеньем из самолетных запасов, чтобы дать ему еще немного времени (которого на самом деле не требовалось).

Лэнг кратко поздоровался на своем дурном французском языке с двумя одетыми в форму инспекторами, ему поставили штамп в паспорт и отпустили. Остальными формальностями должен был заниматься экипаж. Единственный чемодан Лэнга должны были отправить прямо в гостиницу.

Возле нижней ступеньки трапа замер, выбрасывая в холодный воздух струйку пара из выхлопной трубы, длинный черный «Мерседес» индивидуальной сборки. Именно такие автомобили фонд держал в разных уголках мира для встречи Очень Важных Персон. Стекла лимузина были густо затонированы, а переднее, водительское, сиденье отделяла от салона на шесть мест подъемная стеклянная перегородка, что позволяло вести во время поездки самые деликатные разговоры.

Кстати, такой автомобиль был бы очень уместен и на похоронах главы какого-нибудь клана мафии.

Автомобиль направился на юго-запад, в город, и Лэнг впал в полудрему, глядя на раскачивавшиеся, как метрономы, дворники на ветровом стекле. Сквозь полузакрытые веки он видел, что надписи на уличных табличках были сделаны на французском и фламандском языках. Лингвистические и культурные корни северной, фламандской части страны лежали в находившихся по соседству Нидерландах и Германии, а обитавшие южнее валлоны были также тесно связаны с Францией. В 1962 году страна юридически признала то положение, которое фактически существовало на протяжении многих столетий, и Бельгия официально сделалась лингвистическим шизофреником. В Брюсселе по-прежнему говорили по-французски, а не на гортанном, насыщенном согласными фламандском языке.

Транспортная суматоха, неизбежная вблизи любого крупного аэропорта, улеглась, и «Мерседес» плавно набрал скорость – как решил Лэнг – почти до своего предела. Вокруг тянулась почти гипнотически однообразная местность. Ее плоский рельеф был и благословением, и проклятием: эти земли было легко возделывать, но они, еще с римских времен, открывали любым захватчикам прямой путь от моря к Арденнским горам. Неподалеку отсюда Веллингтон нанес Наполеону последнее поражение, а немецкая армия дважды за первую половину прошлого столетия проходила здесь, чтобы напасть на Францию.

И вдруг Лэнг очнулся.

От аэропорта до города было менее десяти миль, но вокруг по-прежнему не было ничего, кроме полей и мелких каналов, тянувшихся мимо ферм.

Он наклонился вперед и постучал в стекло.

– Извините, но мне нужно в Нижний город. В город.

Если водитель и слышал его, то виду не подал.

Лэнг нажал на кнопку, опускавшую стекло.

Стекло не пошевелилось.

Он подергал ручку одной из дверей. Дверь не открылась.

Замок был заблокирован.

Вот черт!

Рейлли совершил ту самую ошибку, которая стоила жизни многим служащим Управления: принял желаемое за действительное. Он решил, что автомобиль и водителя прислал за ним фонд. Скорее всего автомобиль действительно принадлежал фонду. Но кто сидел за рулем?

Его рука коснулась рукояти «ЗИГ-Зауэра», лежавшего в висевшей у него на поясе кобуре. Стекло не было пуленепробиваемым, но стрелять в затылок водителю автомобиля, который мчится со скоростью около сотни миль в час, вряд ли было бы разумно. У него не было никакого выбора, кроме как сидеть на месте, невзирая на то, что поездка уже не доставляла ему ни малейшего удовольствия.

Через двадцать минут автомобиль сбавил ход и свернул с четырехполосного шоссе на узкую дорогу, ведущую к ферме, а потом и вовсе пополз по изрытой колеями грунтовой дороге. На расстоянии в полмили стояли дома. По пастбищу бродили коровы, не обращая внимания на моросящий дождь. Если бы не ветряная мельница, словно взятая с рекламной открытки, вполне можно было бы подумать, что дело происходит где-то в сельской местности Америки.

«Мерседес» остановился перед небольшим домом из серого камня. Лэнг решил, что это жилье. Водитель вышел и рысью кинулся в дом, оставив пассажира в автомобиле.

Ждать пришлось недолго. Водитель вышел из дома в сопровождении двух рослых вооруженных мужчин. Когда они подошли поближе, Лэнг узнал оружие: автоматы «Кехлер и Кох МР5» модели A3 со складными металлическими, а не пластмассовыми прикладами и рожками на тридцать патронов. Это оружие полицейские многих стран предпочитали другим маркам для операций по спасению заложников, когда важна была меткость стрельбы с близкого расстояния; ну а уж для того, чтобы попасть в цель, не беспокоясь о том, кто еще попадет под выстрел, вовсе не требовалось уметь стрелять. При скорострельности более восьмисот девятимиллиметровых патронов в минуту этот пистолет-пулемет мог нашпиговать свинцом достаточно большое пространство.

Сопровождавшие расположились по обеим сторонам машины. Каждому лет по тридцать пять, поджарые, загорелые, коротко стриженные. Непринужденность, с которой они заняли позиции и держали свое оружие, сказала Лэнгу, что перед ним отнюдь не любители, а люди, прошедшие где-то серьезную военную подготовку.

Водитель склонился к пассажирскому окну.

– Будьте любезны, мистер Рейлли, покажите руки.

По-английски он говорил без малейшего акцента.

Рейлли поднял правую руку с выставленным средним пальцем.

– А вы будьте любезны сказать мне, что, черт возьми, все это значит.

Шофер, ничуть не смутившись, гнул свое.

– Пройдите в дом, и вам все объяснят.

– Передайте тем, кто в доме, чтобы вышли сюда. Я посмотрю на них и решу, как поступить.

– Мистер Рейлли, у вас не то положение, чтобы ставить условия. Кое-кто хочет сказать вам несколько слов, а потом вас отвезут в гостиницу.

Лэнг кивнул.

– Видимо, вы намерены дать мне заверенное банком гарантийное письмо, что все так и произойдет?

Лэнг не слышал через закрытое стекло слабых звуков, но ему показалось, что водитель вздохнул.

– Мистер Рейлли, ну почему вы упрямитесь? Мы не намерены причинить вам никакого вреда.

– Я вижу. А автоматы нужны только для того, чтобы защищать меня от вон тех коров, да? Скажите вашим приятелям, чтобы они отстегнули магазины, вынули патроны из патронников и бросили автоматы подальше в сторону. Тогда я подумаю, стоит ли с вами разговаривать.

Водитель поморщился.

– Мистер Рейлли, мы можем и подождать.

– Но вам этого не хотелось бы, верно? Рано или поздно мои люди узнают, что я не появился в гостинице. Или что автомобиль, на котором меня должны были доставить туда, исчез. Подумайте – много ли в стране таких «Мерседесов» специального образца? Или вы намерены дождаться, пока полиция начнет опрашивать свидетелей и показывать фотографию этого автомобиля по телевидению? Очень сомневаюсь.

Водитель, ничего не ответив, повернулся и рысцой убежал в дом.

Через несколько мгновений он вернулся с упрямо сжатым ртом.

– Мистер Рейлли, лучше выйдите сами. Мне поручено привести вас в дом – хоть добром, хоть силой.

Не поворачивая головы, лишь скосив глаза, Лэнг осмотрелся по сторонам. Люди с автоматами стояли по обе стороны от машины, водитель – у двери слева от него. Незаметно вынуть «ЗИГ-Зауэр» из кобуры невозможно, да и бессмысленно – автоматчики в считаные секунды начинят его свинцом. Лэнг выпрямился на сиденье, чтобы взглянуть на водительское место. Водитель вынул ключи из замка зажигания. Так что, даже если бы ему удалось перебраться на переднее сиденье, он ничего не смог бы сделать.

Ничего… разве что…

Лэнг улыбнулся, пожал плечами и сказал, повысив голос, чтобы его было слышно снаружи.

– Похоже, делать мне нечего. Если помните, вы заперли двери.

Водитель сунул руку в карман. Писк сигнала возвестил о том, что электронное устройство разблокировало дверные замки.

Лэнг ухватился за ручку двери и вцепился в нее.

Растерянный водитель повел себя самым естественным образом – потянул дверь снаружи на себя. Два человека словно соревновались в перетягивании; дверь чуть-чуть приоткрылась.

Уловив момент, когда противник откинулся назад, чтобы дернуть посильнее, Лэнг ринулся вперед и всем своим весом толкнул дверь. Водитель грохнулся навзничь, а Лэнг выскочил из автомобиля, схватил его за шиворот и приставил дуло пистолета к его голове.

Автоматчики замерли, не зная, что делать.

– Пусть кто-нибудь из вас хоть ушами пошевелит – и он труп!

Те, похоже, опасались подобного исхода.

Все так же прижимая пистолет к голове противника, Лэнг выпустил его воротник, запустил руку в карман его брюк, нашарил там ключи и извлек их. Прижимая заложника к себе и прикрываясь им, как щитом, от ближайшего из автоматчиков, попятился к «Мерседесу», вновь выпустил водителя, левой рукой нащупал ручку двери и открыл ее.

Он уже пригнулся, чтобы скользнуть на водительское сиденье, когда со стороны дома донесся громкий крик. Слов Лэнг не разобрал, но ему и так было ясно, чего мог желать не видимый ему командир злоумышленников.

Громыхнула короткая очередь. Лэнг почувствовал, как его рвануло за рукав. Водитель с невнятным рычанием повалился наземь.

Если бы Лэнг не загородился водителем от пуль, то он сам сейчас лежал бы, мертвый, лицом в грязи.

Значит, не намерены причинить вред?

Ближний автоматчик повел оружием, намереваясь выпустить еще очередь. Лэнг быстро выстрелил дважды, не целясь – не чтобы убить, а просто отвлечь, – прыгнул в машину и захлопнул дверь.

Всунув ключ в замок зажигания, Рейлли быстро пригнулся, и тут же его обсыпало стеклянной крошкой от разбитого пулями водительского окна. Он рванул рычаг коробки передач и с силой нажал на акселератор. Большой автомобиль рванулся вперед, завиляв задом, а заднее окно помутнело от трещин, избороздивших небьющееся стекло после попадания пуль.

Выехав на четырехполосное шоссе, Лэнг взглянул в зеркало заднего обзора и, нисколько не удивившись, увидел быстро догонявший его черный автомобиль. Это был «Лендровер», куда меньше размерами, чем дорогой «Мерседес», в котором он ехал, и, по всей вероятности, куда быстроходнее.

Последние сомнения в этом исчезли, когда Лэнг дал полный газ и увидел, что расстояние между ним и преследователями продолжало неуклонно сокращаться.

Что ж, если его тяжеленный автомобиль безнадежно проигрывает в скорости, возможно, удастся превратить эти недостатки в преимущества… Лэнг немного отпустил педаль газа.

Как он и ожидал, «Лендровер» принял влево и пошел на обгон. Можно было не сомневаться в том, что его пассажиры намеревались расстрелять беглеца, как только поравняются с ним.

Лэнг оглянулся назад, понимая, что у него будет только один шанс. По крайней мере, в этой жизни.

Преследовавший его «Лендровер» все приближался и теперь отставал не больше чем на корпус. Лэнг резко прибавил газу – естественный поступок для человека, отчаянно пытающегося оттянуть неизбежное.

Он обогнал неторопливо плетущийся «Пежо», и «Лендровер» ненадолго скрылся из виду. На европейских скоростных шоссе ездить по левой полосе не разрешается, такое нарушение карается намного строже, чем превышение скорости, и в этом нет ничего удивительного – обгон на больших скоростях часто приводит к очень тяжелым авариям.

Лэнг разглядел в зеркале удивленное лицо водителя «Пежо». То ли он не желал ехать по одной дороге с сумасшедшим, то ли именно сейчас достиг места назначения, но он резко свернул, вновь оставив Лэнга наедине с преследователями.

Не успел Лэнг вернуться в правый ряд, как по свободной полосе справа от него устремился черный «Лендровер». Сидевшие в нем люди решили заставить Лэнга стрелять через пустое пассажирское сиденье – если, конечно, он успеет выстрелить первым, опередив автоматную очередь.

Лэнг полностью отпустил акселератор, и, прежде чем он успел нажать на тормоз, «Лендровер» промчался мимо. Его водитель тут же затормозил, намереваясь занять позицию, с которой было бы удобнее всего расстрелять беглеца.

И тут автомобиль Лэнга вновь рванулся вперед.

Точь-в-точь как это делают полицейские, преследующие нарушителей, в сюжетах местных криминальных новостей, которые показывают в шесть часов вечера в каждом американском городе, Рейлли ударил в хвост «Лендровера» правым углом бампера своего «Мерседеса».

Благодаря высоко расположенному центру тяжести внедорожника, мокрой дороге и большой массе немецкого лимузина, Лэнгу удалось совершить задуманное. Сцепление колес «Лендровера» со скользким асфальтом нарушилось. Детище британской автомобильной промышленности начало описывать неторопливый, но неуправляемый вираж против часовой стрелки по шоссе.

Лэнг притормозил и увидел, как машина его преследователей врезалась в железный барьер, разделяющий полосы встречного движения.

Он успел заметить, как двое ошеломленных мужчин пытались выбраться из-под раздувшихся подушек безопасности, пару раз торжествующе бибикнул, всмотрелся в номер автомобиля преследователей и покатил обратно в сторону Брюсселя.

Глава 12

Рю де Бушер

Брюссель, Бельгия

Через два часа

Лэнг въехал на изувеченном «Мерседесе» в гараж фонда. Дежурный, разинув рот, уставился на дыры, в которых любой с первого взгляда мог опознать следы от пуль. Он был настолько изумлен, что, похоже, вовсе не заметил, как Лэнг вложил ему в руку ключи.

– У нас в Америке, – сказал Лэнг, – это называется «дорожным конфликтом».

Из гаража он отправился в офис, располагавшийся на Гран-плас – в географическом, историческом и коммерческом центре города. Ровный квадрат вымощенной брусчаткой площади окаймляли выстроенные по ниточке прекрасные здания семнадцатого века, из высоких ниш которых глядели на туристов со всего мира святые и герцоги. Увенчанная высоченным шпилем городская ратуша – Hotel de Ville, – выстроенная в пятнадцатом веке, соперничала в роскоши убранства с дворцом испанских наместников, управлявших Бельгией на протяжении долгих столетий.

Лэнг вошел в «Ле Пижон», тот самый дом, где некогда жил изгнанный из Франции Виктор Гюго. Величественное старинное здание было давным-давно перестроено под офисный центр.

Увидев Лэнга, входящего в его кабинет, Луи де Вилль бросил телефонную трубку.

– Мсье Рейлли!

Он выбежал из-за стола и обеими руками стиснул плечи Лэнга. По-видимому, он собрался было расцеловать своего патрона в обе щеки, но вовремя вспомнил об отношении гостя к этому традиционному французскому приветствию. Так что он ограничился тем, что, разжав объятия, стиснул правую руку Лэнга обеими ладонями.

– Звонили из полиции. Кто-то угнал автомобиль, и водитель сразу вызвал их. Ну а поскольку экипаж вашего самолета сообщил, что вы уехали на этом самом автомобиле из аэропорта…

Лэнг со всей возможной вежливостью освободил руку.

– Я немного прокатился и полюбовался природой. Впрочем, «Мерседес» придется подлатать и заменить стекла.

Луи отступил на два шага.

– Кто?..

– Хороший вопрос. Но мне удалось записать номер.

Луи взглянул на украшенные драгоценными камнями часы; в Америке что-нибудь подобное можно было бы увидеть разве что на сходках сутенеров.

– Время ленча. Вы поели? – Не дожидаясь ответа, Луи ткнул пальцем в стоявший у него на столе пульт селектора и что-то скомандовал по-французски. Потом продолжил: – Я попросил пригласить полицейского инспектора, с которым я говорил. Думаю, он вполне может задавать свои вопросы не только здесь, но и за тарелкой с moules[14], согласны?

На улице сквозь тучи уже проглядывало голубое небо. Дождь прекратился.

Лэнг и де Вилль пересекли площадь и направились по бульвару Анспак. Лэнг поглядывал на отражения в стеклах витрин, пытаясь обнаружить слежку. Увы, здесь, в отличие от большинства городов США, мало кто торопился поскорее разделаться с ленчем. Обычно местные жители тратили часа полтора на посещение хорошего заведения и с удовольствием проводили время в приятной компании. Поэтому заметить в толпе «хвост» было очень трудно, а может быть, и вовсе невозможно.

Они прошли несколько кварталов на юг. Не доходя до господствующей над существующей с двенадцатого века рыночной площадью церкви Святого Николая, Луи повернул налево и провел своего спутника через галерею Святого Юбера – выстроенный в девятнадцатом веке пассаж со стеклянной сводчатой крышей, пестревший всем известными вывесками вроде «Эрме» и «Шанель». Здесь было бы немного легче распознать наблюдателя – мужчины обычно миновали пассаж быстрым шагом, а женщины подолгу рассматривали витрины.

Пока что никаких признаков слежки Лэнг не видел.

Роскошный портал вывел их на Рю-де-бушер – улицу Мясников. Вдоль узкого переулка теснились один к другому рестораны и ресторанчики. Перед каждым часть тротуара прикрывал тент, защищавший любителей поесть на открытом воздухе от солнца или непогоды, и красовались доски с надписями: moules – мидии, жаренные с луком, тушенные в вине или пиве, с соусом или маслом. Их тут подавали в раковинах и без, в горячем или холодном виде, с хреном, кетчупом или беарнским соусом. Способов приготовления этих моллюсков в блестящих иссиня-черных раковинах бельгийцы знали больше, чем для картофеля. И Лэнг знал по собственному опыту, что ни один из этих способов ни в чем не уступал другому. Все были одинаково хороши.

Луи проскользнул за маленький столик, к которому были вплотную придвинуты (вероятно, для экономии места) четыре хрупких стула, и жестом предложил Лэнгу сесть рядом. Едва официант подал меню, как к столу подошел сухопарый мужчина в слишком свободном костюме.

– Мистер Рейлли? – Он протянул руку с обрезанными до самого мяса ногтями.

Лэнг поднялся и пожал протянутую руку, вопросительно взглянув на незнакомца.

– Инспектор Энре Ворстаат. – Он показал значок и сел, не дожидаясь приглашения.

– Я говорил с мсье де Виллем об угоне вашего автомобиля.

Лицо детектива было таким узким, что, казалось, рот с трудом помещался на нем, и очень печальным. Лэнг решил, что крошечные морщинки вокруг его глаз возникли от нахмуренной гримасы, а не от смеха.

Определенно, он не был Эркюлем Пуаро. По-английски полицейский говорил с резким фламандским акцентом.

– Насколько я понимаю, мистер Беньямин Ядиш работал на вас. Угон автомобиля вашего фонда через несколько дней после убийства вашего сотрудника… это похоже на всплеск преступности, правда?

– Скорее, на цунами.

– О?

Над столом навис официант. Оба европейца что-то заказали, не глядя в меню.

– Мне то же самое, – сказал Лэнг.

Он подождал, пока официант не удалился, и лишь после этого продолжил:

– У нас убили еще одного служащего, в Штатах. Вероятно, в ту же ночь, что и Ядиша. Один из убитых был физиком, другой – физико-химиком.

Полицейский уставился на него, и Лэнг внезапно понял, что его глаза совершенно бесцветны. Это его почему-то смутило. И тут же у Лэнга возникло подозрение, что инспектор вовсю пользовался этой своей особенностью, чтобы запугивать подозреваемых.

– Вы считаете, что эти два убийства связаны между собой?

– После того, что случилось этим утром, – да, уверен.

– Расскажите.

Лэнг повиновался, умолчав лишь о том, что у него при себе пистолет.

Он как раз успел закончить свою историю к тому времени, как появился официант и поставил перед каждым медную кастрюльку, пустую тарелку и, в довершение всего, смуглые хрустящие ломтики картофеля фри в керамическом горшочке, не дававшем блюду остыть. Лэнг не мог сообразить, из чего же состоял еще не переставший кипеть бледно-красный соус, в котором плавали мидии, но пахло от него восхитительно. Вот бы еще он оказался столь же хорош на вкус…

Как и во Франции, на время еды все разговоры прекратились. Лишь после того, как в пустых тарелках появилось изрядное количество пустых раковин, Ворстаат и Луи принялись сравнивать эти мидии с другими, которые им доводилось есть здесь или в каком-нибудь другом месте. Не слишком ли острый соус, или это только кажется? Не забыл ли повар положить одну травку, без которой блюдо никуда не годится? Действительно ли антверпенские мидии свежее, чем те, что ежедневно доставляются в Брюссель?

Убийство на время отошло на задний план, уступив первенство кулинарии.

Инспектор допил остатки пива «Дюваль», посмотрел на гору пустых раковин в своей тарелке с трудно угадываемым выражением, которое, впрочем, можно было принять за сожаление, и вернулся к первоначальному разговору, как будто длительной паузы вовсе не было.

– Вы запомнили номер «Лендровера»?

Лэнг назвал номер по памяти. Ворстаат потребовал повторить и записал номер в маленькую записную книжку. После этого он откинулся на спинку стула, опустил руку в карман пиджака и достал синюю коробку французских сигарет «Житан». Даже не подумав предложить своим сотрапезникам закурить, он чиркнул спичкой, зажег сигарету и бросил горящую спичку в тарелку с остатками мидий. Спичка громко зашипела и погасла.

Бельгийцы, по крайней мере, обитатели Брюсселя, очень походили на французов своим презрением ко всяким неудобным для них ограничениям. Со своего места Лэнг видел, самое меньшее, две таблички с перечеркнутой дымящейся сигаретой и надписями на трех языках: «НЕ КУРИТЬ. NON FUMER. NICHT RAUCHEN». Кроме инспектора, в зале находилось еще с полдюжины курильщиков.

– Вы сказали, что считаете, что эти убийства и попытка похитить вас связаны между собой?

– Ядиш и Льюис работали по одной теме – поиск альтернативы ископаемому топливу.

Ворстаат выпустил из ноздрей две струйки голубого дыма.

– Напрашивается предположение, что убийца – или, вероятнее, убийцы – не одобряет этот проект?

– Еще как не одобряют!

– А кто из тех, кому не нравятся эти работы, мог знать о том, что они ведутся?

Лэнг задумался лишь на мгновение.

– «Эксон»? «Бритиш петролеум»? Наши научные исследования, как и все другие работы, которые мы ведем как освобожденная от налогов благотворительная организация, получают достаточно широкую известность.

– Ведущим нефтяным компаниям мира, несомненно, незачем противодействовать подобным исследованиям. Они и сами могут заниматься чем-нибудь подобным. Бензин не стоит человеческих жизней.

– А вы обращали внимание на то, как растут в последнее время цены на газ? – осведомился Лэнг, покачав головой. Он почти не шутил.

Полицейский фыркнул.

– Ох уж эти американцы! Вы начинаете рыдать, когда с вас требуют четыре доллара за галлон топлива. Здесь, да и во всей остальной Европе это сочли бы дешевизной.

У Лэнга не было никакого желания вступать в спор о ценах на бензин в разных странах мира.

Тут в разговор вмешался Луи, не открывавший рта с тех пор, как положил в него последнюю мидию.

– Нашим сотрудникам, по крайней мере, доктору Ядишу, было еще очень далеко до каких-нибудь результатов. Выглядело бы очень странно, если бы кто-то убил его из-за каких-то смутных гипотез, которые еще нужно не один год подтверждать.

Инспектор погасил сигарету в пустой кастрюле. Запрет на курение выражался в ресторане лишь в том, что здесь не подавали пепельниц.

– Мне доводилось расследовать немало убийств, совершенных по еще менее весомым причинам, но думаю, что тут вы правы.

Лэнг уставился на пробиравшуюся между столами чрезвычайно привлекательную блондинку. И, как он этому ни сопротивлялся, ему на память пришла Герт, и сразу на душе стало еще тяжелее.

– В Атланте лабораторию доктора Льюиса разгромили и забрали отчеты о текущей работе. Нельзя ли узнать – не было ли погрома в доме доктора Ядиша?

Ворстаат вновь сунул руку в карман пиджака, по-видимому, намереваясь достать еще одну «житан», но передумал и сложил руки на груди, растопырив пальцы, словно пытался таким образом удержать их в повиновении.

– Мы пока что этого не знаем, но я поддерживаю постоянный контакт с амстердамской полицией. – Своевольные ладони ускользнули ему на колени. – А вы не знаете, что он делал в Брюгге? – спросил инспектор, посмотрев сначала на Лэнга, потом на Луи.

Лэнг покачал головой.

– Нет.

Луи рассматривал ту же самую блондинку.

– Он оставил сообщение, что будет в Брюсселе наутро после… той ночи, когда его убили. Ничего не объяснял, но в этом не было ничего необычного. От Амстердама до Брюсселя – короткая поездка на «Евростаре». Он любил приезжать сюда, сообщать о ходе работы, обсуждать свои успехи… Хотя мне кажется, что больше всего ему нравилось обедать здесь.

Ворстаат поджал губы.

– Он ел здесь? Я всегда считал, что моллюски для евреев запретная пища. Разве нет?

Лэнг пожал плечами.

– Ничего не могу вам сказать. Почти все знакомые мне евреи едят все, что им нравится. И, кстати, так же и пьют.

Луи отвел взгляд от блондинки и тревожно посмотрел на улицу, как будто решил, что только что съеденные им мидии могли привести к верной смерти.

Инспектор поигрывал авторучкой над листком записной книжки.

– И что же именно он делал?

Луи пожал плечами.

– Я не знаю. Я мало что понимал из его научного языка. Впрочем, голос показался мне возбужденным.

– Возбужденным или испуганным? – спросил полицейский.

– Не знаю, – ответил Луи. – Тогда у меня не было никаких оснований считать, что у него есть повод для страха.

Ворстаат открыл было рот, но тут в кармане у него защебетал сотовый телефон. Он встал из-за стола.

– Извините, я ненадолго.

Он вышел на улицу и лишь там вынул телефон.

Лэнг говорил с Луи, но смотрел на полицейского.

– Скажите, много ли вам было известно о личной жизни доктора Ядиша?

– Личной жизни? – растерянно переспросил бельгиец. – Я не совсем вас понял…

Лэнг наклонился через стол и сказал, понизив голос до заговорщического шепота.

– Не было ли у нашего славного профессора чего-нибудь такого, что он предпочел бы сохранить в тайне?

Ему показалось, что он почти наяву увидел, как над головой Луи вспыхнула лампочка, как у героя комического мультфильма.

– Вы имеете в виду, что у него могла быть… э-э… как это у вас называется? Женщина?

– Любовница?

– Да, любовница! Нет, сомневаюсь. Он говорил только о своей жене и о работе, больше ни о чем. И никогда не упоминал о каких-нибудь других женщинах.

Один очевидный мотив отпал.

– Может быть, у вас есть какие-нибудь догадки о том, зачем ему понадобилось в Брюгге?

Луи решительно покачал головой.

– Могу сказать лишь то же самое, что сказал инспектору: ума не приложу.

Ворстаат вернулся на свое место.

– Прошу прощения. Во время разговора я спросил о происшествиях с автомобилями в том районе, который вы описали. Названный вами автомобиль, «Лендровер», был угнан, номерные знаки на нем сняты с другой машины. Следователи внимательно осмотрели его.

Лэнг молча ждал продолжения.

– К сожалению, угонщики были осторожны. Не оставили в автомобиле ни отпечатков пальцев, ни стреляных гильз.

– Другими словами, ничего.

Лицо Ворстаата как-то странно изменилось; Лэнг решил, что максимально возможное для инспектора приближение к улыбке.

– Я этого не говорил, мистер Рейлли. – Он еще и владел искусством драматической паузы.

– И?..

– Вероятно, что-то выпало из кармана у одного из них. Сейчас мои люди расспрашивают хозяина машины, чтобы убедиться, что это «что-то» принадлежит не ему.

Лэнгу не хватало терпения, чтобы вынести еще одну задержку.

– И это?..

– Порванный, измятый счет – похоже, из бистро в Брюгге.

Глава 13

Гранд-плас

Брюссель

Через пять минут

Трое стояли перед сложенным из желтого камня барочным фасадом «Ле Пижон». Ворстаат докуривал следующую «житан».

– Какие же ваши дальнейшие планы, мистер Рейлли?

– Прежде всего я отправлюсь в отель «Амиго» и узнаю, прибыл ли туда мой багаж. Нужно наконец-то сменить рубашку.

Полицейский издал звук, похожий на хихиканье, как будто услышал что-то смешное.

– Как долго вы намерены оставаться в Брюсселе?

– Вообще-то мне здесь делать больше нечего, разве что принять горячий душ. Я прилетел, чтобы удостовериться, что работа фонда идет своим чередом. Луи говорит, что все в порядке.

– Значит, вы вернетесь в Америку? – Из настойчивости инспектора следовал непреложный вывод: он в этом сомневается.

– Сначала я должен поехать вместе с Луи в Амстердам и выяснить, как проходит расследование гибели Беньямина Ядиша, затем навестить его жену и выразить ей соболезнования. А потом – домой.

Ворстаат всматривался в лицо Лэнга своими бесцветными глазами, отлично зная, что собеседник от этого чувствует себя неловко.

– Эти исследования будут продолжаться?

Лэнга вопрос застал врасплох.

– Я… Я пока не знаю. Но двое ведущих специалистов по этому направлению – один работал здесь, а другой у нас – мертвы.

Полицейский бросил сигарету и растоптал ее на булыжниках с несколько большим энтузиазмом, чем требовалось.

– А вам не приходило в голову, что этих людей убили не только для того, чтобы приостановить исследование, но и украсть его результаты?

Лэнг сразу вспомнил листы, вырванные из блокнота Льюиса.

– Из лаборатории доктора Ядиша что-нибудь пропало?

– Амстердамские власти сообщили, что, по словам его жены, не хватает компакт-диска, на котором он вел свои рабочие записи. Она не смогла сказать, что там было записано, но они намереваются поговорить с нею еще раз, когда она сможет забраться… собраться с мыслями. Возможно, на следующей неделе.

Лэнг нисколько не удивился тому, что Ворстаат уже связался с голландской полицией. Было бы странно, если бы он этого не сделал.

– Может быть, ей известно, зачем он отправился в Брюгге?

Полицейский уставился на него еще пристальнее, чем прежде.

– Он сказал ей, что должен там встретиться с вами.

Лэнг был так ошеломлен, что в первый миг не нашелся, что и сказать.

– В ту ночь, когда его убили, я находился в Соединенных Штатах. И засвидетельствовать это могут сразу двое – полицейский и священник.

Снова широкие губы полицейского чуть заметно искривились в невеселой усмешке.

– Не исключено, мистер Рейлли, что их свидетельства вам потребуются. Ну а вам я пока что советую быть поосмотрительнее.

Кем на самом деле был этот человек? Ломал комедию или просто не был склонен ни к чему относиться слишком серьезно?

– В этом вы можете не сомневаться.

Ворстаат повернулся было, чтобы уйти, но вдруг приостановился.

– Да, мистер Рейлли, еще одно. – Он порылся в кармане и вручил Лэнгу визитную карточку. – Прошу вас, свяжитесь со мною, прежде чем покинете Европу. Возможно, мне удастся выяснить что-нибудь еще.

Лэнг сунул карточку в бумажник.

– Обязательно.

Лэнг и Луи смотрели ему вслед, пока он, не оглядываясь, пересекал площадь.

– Как вы думаете, он действительно поставит нас в известность, если что-нибудь узнает? – осведомился Луи.

– Если он что-нибудь узнает, у него возникнут новые вопросы, – ответил Лэнг.

– Сегодня он почти ничего не спрашивал.

– Так ведь сегодня он и знает очень мало.

Глава 14

Центральный железнодорожный вокзал

Ньиве Зейде

Амстердам

Через два дня

Лэнгу никогда прежде не доводилось видеть флюгер на крыше железнодорожного вокзала, тем более чтобы направление ветра указывалось на циферблате башенных часов. Фасад выстроенного возле морского порта здания в стиле голландского Ренессанса украшали цветные аллегорические картины из жизни торгового флота, дань славному морскому прошлому города. А вот внутри было далеко не так роскошно – проститутки, наперебой зазывавшие клиентов из числа сошедших с поезда пассажиров, и молодежь студенческого возраста, на совершенно законных основаниях дымящая самокрутками. Дешевые духи и марихуана перебивали все другие запахи.

«Гольфстрим», естественно, остался в брюссельском аэропорту. Города находились так близко один от другого, что добраться в Амстердам на поезде можно было бы быстрее, чем подготовить и утвердить план полета из одного города в другой. К тому же в этом случае фонду не нужно было оплачивать топливо – по тысяче долларов за час полета.

Луи старательно отводил взгляд от женщины в платье, обтягивавшем тело, словно колбасная шкурка, и почти не прикрывавшем грудь.

– Возьмем машину? – спросил Луи.

Лэнг посмотрел на стоянку такси.

– Далеко нам отсюда идти пешком?

Обольстительница призывно улыбнулась. Лэнг повторил вопрос.

Луи дернулся, будто пробудившись от сна.

– Пятнадцать-двадцать минут.

– Отличный день для прогулки.

Лэнга и Луи несли в руках по небольшой дорожной сумке, содержавшей все необходимое для суточного пребывания в другом городе.

Они шли в тени деревьев вдоль канала. Вдоль русла теснились друг к другу дома с остроконечными крышами, к набережной были пришвартованы длинные узкие кораблики, служившие, по-видимому, жильем. Время от времени такое суденышко медленно проплывало посередине, покачивая на легких волнах плававших в канале уток и гусей. Иногда по узкой проезжей части проползали автомобили, но велосипедов было раз в пять больше.

– Каналы, – сообщил Луи, – образуют полумесяц, обращенный открытой частью к северу. Почти все соединяются с рекой Амстел, которая впадает в море. Это канал Сингел, самый внутренний.

Лэнг, запрокинув голову, рассматривал дом с особенно высокой и острой крышей.

– Вы часто бываете здесь?

Луи остановился, пропуская велосипедистку. В прикрепленной к рулю плетеной корзине безмятежно ворковал младенец.

– Я приезжал сюда два-три раза в год узнать, как идут дела у доктора Ядиша.

Луи не смог скрыть сожаления. Было ясно, что он сожалеет об утрате возможности от случая к случаю развлекаться в Нидерландах с их свободными нравами едва ли не больше, чем о судьбе Ядиша.

Миновав просторную площадь Новый рынок, они попали в Ауде Зейде, юго-западную часть города, где находился Амстердамский университет. Реклама зазывала покупать сексуальные игрушки, смотреть порно-шоу и развлекаться «вживую». Все надписи были сделаны по-английски, но в них не было необходимости: аляповатые картинки не требовали никаких пояснений. Скудно одетые женщины демонстрировали вызывающие позы в витринах клубов, неоновые вывески которых (тоже на английском языке) обещали немыслимые удовольствия.