Ведь то, что мы с вами посмотрели, дает, черт возьми, право утверждать, что война не так уж страшна! Вот что такое новая наука - наука в руках нового общества. Недалек тот миг, когда война не будет грозить человечеству! Неужели вы не порадуетесь вместе с нами? - Дорогой учитель, - голос Крэгса звучал несколько хрипло, - я совершил непростительную бестактность, когда при нашей встрече пытался зачеркнуть ценнейшее, что во мне есть, - то, что я ваш ученик. Вы учили меня уважать науку! Там, у себя, я потерял к ней уважение... Трагедия Эйнштейна, Ферми... Даже лучшие умы, даже величайшие открытия питали прожорливое брюхо войны. И, знаете, не хотелось работать. Было страшно думать. Но сегодня я снова увидел науку, большую науку. Мне стыдно, учитель, за мою измену. Сегодня вы вернули мне веру. Я не хочу заниматься с вами социологией, это не мое дело, но я хочу быть ученым. Хорошо быть ученым, когда на свете существуют такие, как вы, как ваши ученики... Сейчас я не смею называть себя даже вашим учеником. Я консервировал науку, вы двигали ее вперед... Но я хочу вернуться в строй! - И вы поможете мне! - подхватил Андрюхин, стараясь облегчить положение Крэгса. - Завтра я выезжаю в Москву со специальным докладом. Через сутки я надеюсь вернуться, и мы с вами развернем подготовку к такому опыту, перед которым побледнеет все, что было когда-нибудь в науке... Глубокой ночью, когда Крэгс, все еще не в силах заснуть, перебирал в памяти мгновение за мгновением события этого вечера, над ним наклонилась вдруг тощая рожа Хеджеса. - Держитесь этого Эндрюхи, я вам говорю! - с жаром, от всей души посоветовал он. - С ним не пропадешь, даже если мир пойдет прахом! Крэгс промолчал. - Я хотел вас кое о чем попросить, - продолжал Хеджес. - Здесь есть Институт долголетия и в нем люди, дожившие почти до двухсот лет. А на вид им не дашь и пятидесяти! Знаете, я бы не возражал пожить в этом институте при условии, что это добавит лет сто к отпущенной мне норме. Подбросьте-ка эту идею господину Эндрюхи, а? - Спите, Хеджес. - Крэгс отвернулся к стене. - Никому не нужно ваше долголетие... Хеджес обиделся и ушел, но еще долго ворочался в кровати, чувствуя себя непривычно одиноким и заброшенным.
      В эту ночь, пожалуй, впервые за всю жизнь не спал и Юра. Он знал, с каким проектом вылетает на рассвете Андрюхин в Москву, и знал, насколько этот проект касается лично его, Юры Сергеева. У него было странное ощущение неправдоподобия, недостоверности всего, что должно было произойти. Даже когда он пытался представить, как будет себя вести в случае, если поездка Ивана Дмитриевича увенчается успехом, то ему казалось, что он думает не о себе, а о ком-то другом. Накануне они долго сидели с Иваном Дмитриевичем вдвоем в его служебном кабинете. Никогда еще Андрюхин не разговаривал с Юрой так открыто, так душевно-распахнуто, и постепенно восхищение большим ученым, его научными подвигами, восторг перед тем огромным, что создавалось коллективом Академического городка, начисто смыли волнение и тревоги Юры. Нет, он вовсе не чувствовал себя спокойно. Недавно он прочел воспоминания Константина Потехина, первого человека, побывавшего на Луне. Потехин описывал свои ощущения в последние дни перед стартом ракеты, и Юра находил, что это очень напоминает его собственное состояние. Были и страх, и гордость за свою судьбу, и мучительное ожидание, и нетерпение, но над всем этим жило сознание, что все решено и так надо. Пожалуй, неприятнее всего была необходимость молчать. Он привык обо всем советоваться с ребятами, а здесь нельзя было даже заикнуться. Он и с Женей пока не ног обмолвиться ни словом... Весь день Андрюхин был в Москве. Юра поплутал по лесу, исходив на лыжах несколько десятков километров и стараюсь никого не встречать. Он вернулся, когда уже начало темнеть, лыжи скользили по синему снегу. Ему очень хотелось кинуться к Андрюхину, который уже, наверное, вернулся, но он не мог себя заставить идти туда. Юре казалось это навязчивым, недостойным. Он медленно шел к корпусу долголетних, когда из-за разукрашенного снегом куста выскочила Женя. - Ох, Юрка! - Она едва не свалилась ему на руки. - Андрюхин прилетел, всюду тебя ищет... Где ты пропадал? Не отвечая, он осторожно взял ее лицо в руки и медленно приблизил губы к ее губам. Конечно, он хотел ее поцеловать. Но не поцеловал. Он отстранил Женю и, подобрав свалившиеся палки, пошел к Андрюхину. Она растерянно глядела ему вслед.
      Глава пятнадцатая ОПЫТ
      Когда еще с неделю назад академик Андрюхин издалека, осторожно коснулся того, как Женя относится к Юре, она подняла огромные угольные, суровые глаза и сказала напрямик: - Хотите сказать, что я его люблю? Ну и что? Люблю. И, отвернувшись, ушла... Академик был, собственно даже рад ее уходу, не зная, как вести себя дальше. Он бы еще больше растерялся, если бы знал, что про себя Женя продолжила фразу: "Люблю... А он - нет. Старая, всем надоевшая история... Мне-то от этого не легче". Но, когда Юра взял в горячие, пахнущие снегом и хвоей ладони ее лицо и она увидела на расстоянии сантиметра его серьезные, молящие и торжествующие глаза и почувствовала себя очень взрослой, большой, а его необычно добрым, нежным, готовым сейчас же рухнуть в снег, к ее коленям, Жене показалось, что пламя счастья подняло ее над землей без всяких антигравитационных приспособлений... Но тут же Юра выпустил ее... Она еще улыбалась ему вслед, а сердце у нее заныло... Почему он не поцеловал ее? Но боль мгновенно прошла, а счастье осталось с ней. Юрка любит ее, любит! И в этот день, и в следующие все пело в ней и вокруг; отовсюду звучали мелодии невидимых оркестров; все встречные смеялись и сердцем тянулись к ней; необычайно сияло солнце, горьковато и празднично пахло хвоей... Женя удивлялась, что люди просто ходят, а не танцуют, что они говорят, а не поют и что она ведет себя так же, правда с трудом, потому что в ней танцевала и пела каждая жилка. Видимо, не разглядев, что с Женей происходит, Анна Михеевна отправила ее в Майск. Женя не придала никакого значения словам Анны Михеевны, что ей разрешается задержаться в Майске на два-три дня. Не могло быть и речи о том, чтобы потратить в Майске хотя бы лишнюю секунду. Центром Вселенной был сейчас для Жени Академический городок. Автобус отошел рано утром. Юры нигде не было видно. "Вот соня!" - весело подумала Женя, но все вокруг рассказывало о нем, о его больших, добрых руках, таких вот, как эти лапы елей, вышедших к дороге поглазеть на автобус, о его лобастой голове с широко расставленными внимательными, твердыми глазами, о его улыбке. Автобус очень быстро пробежал тридцать километров до центра Майска, и Женя вышла на площадь, где все ей улыбалось, каждый дом приглашал зайти, а иней на деревьях сверкал, как разноцветные праздничные гирлянды. Анна Михеевна поручила ей выяснить ряд вопросов у молодого врача, который недавно в заводской поликлинике стал применять атмовитамины в лечебных целях. Это связано было с новыми рационами питания для Юры, и Жене очень хотелось поскорее переговорить с этим врачом. В поликлинике врача не оказалось. Женя, улыбаясь всем встречным, побежала к нему домой. Вход был со двора. У одного из многочисленных парадных возились, разравнивая площадку, ребята. Больше всех суетилась, командовала, дергала всех и кричала тощенькая девчонка в валенках, из которых чуть не выпрыгивали наружу ее тонкие, пружинистые ноги. Едва Женя подошла, как из ближайшего парадного выкатились двое мальчишек. У одного из них, толстого и румяного, в руках был тяжелый лом. - Тю! Ты чего без инструмента вышел? - воинственно спросил обладатель лома. - А что? - Ты ничего не знаешь? Мальчик без лома растерянно пожал плечами. - Ну, брат, темный ты человек! Антрацит! - издевался тот, что с ломом. Все ребята расчищают площадку. Сейчас будет открытие памятника моей Мухе! Пашка сделал такой, что не отличишь от настоящего! - А ты не задавайся со своей Мухой! Пузо отрастил и задается! И куда ты его готовишь, на сельхоз-выставку, что ли? - Это ты мне? - угрожающе спросил толстяк. - Тебе! А что? Подумаешь, выискался! - ответил второй. Кажется, должны были начаться военные действия, но тощенькая девчонка пронзительно завизжала: - Бубырь! Паренек с ломом пренебрежительно покосился на собеседника: - Видишь, зовут! А то бы я... - Что бы ты?.. Не удостаивая собеседника ответом, наш старый знакомый Бубырь побежал было дальше, как человек, которому некогда заниматься чепухой. Но его собеседник не считал разговор законченным. Он удачно подставил ногу, и Бубырь с размаху шлепнулся на дорожку; Женя едва успела подхватить лом. Когда она оглянулась, мальчишки катались по грязному снегу, а через двор к ним, всплескивая руками, бежала какая-то женщина. Женя ухмыльнулась, чувствуя, как хорошо она бы поладила с этими мальчишками, и, прицелившись, точным движением вырвала из схватки того, которого звали Бубырем... - Хочешь, удушу? - спросила Женя, слегка приподнимая его в воздух и свирепо выкатывая свои огромные угольные глаза. - Нет! - пискнул Бубырь, дрыгая ногами. - Смотри, какая здоровая... - Дальше что? - спросила Женя подбежавшую женщину, продолжая держать Бубыря на весу и словно действительно готовясь удавить его, если последует команда. - Да пустите же наконец! - взвизгнула женщина, хватая Женю за рукав. Мальчик даже посинел! Мальчик и не думал синеть, напротив, он готов был снова ринуться в драку, но это была его мама... - Что же с ними делать? - удивилась Женя. - Носы вытирать? - Если бы это! - Мама всплеснула руками с таким видом, как будто истосковалась по подобному занятию. - Тут не до носов, знаете! Была бы голова цела... Внимание Жени было отвлечено тем, что творилось у соседнего подъезда. Туда же, волоча лом, убежал, вырвавшись из материнских рук, Бубырь, а за ним его недавний противник. Честное слово, Муха, вылепленная из чего-то вроде торфа, была очень похожа на настоящую! Ее поставили на добытую где-то глыбу бетона, установленную на еще не расчищенной площадке. Монумент! Кто-то торжествующе затрубил в звонкую трубу, но вездесущая Нинка, хватая ребят за рукава, расставила всех у изображения Мухи и велела Бубырю говорить речь. Бубырь отрывал от себя то одну руку Нинки, то другую, но она вцепилась в него, как клещ. Было ясно, что речь придется произнести... - Товарищи! - провозгласил он слишком громко. - Товарищи! - повторил он почти шепотом. - Научные собаки... Великие научные собаки Лайка, Белка, Стрелка, Муха и другие... Смеясь, Женя взбежала на третий этаж и позвонила врачу. Она увезла его в заводскую поликлинику, пробыла там весь день и к ночи вернулась в Академический городок. В дороге она все время смотрела в окно. За окном стояла густая неподвижная тьма, и казалось, что автобус тоже не движется. Женя, сердито сжав зубы, то и дело напряженно наклонялась вперед, словно подталкивая автобус. Иногда за стеклом у самого Жениного носа коротко взмахивала лапа ели, и Женя радостно улыбалась: значит, автобус все-таки движется! Наверное, Юра не дождется ее. Женя чувствовала, что именно в этот вечер должно было решиться что-то очень важное. Было уже поздно, когда она около дома долголетних вышла из автобуса. Морозная пыль клубилась около фонарей, желтых, как наливные яблоки... Она потянулась всем телом так, что вкусно хрустнули косточки, и, засмеявшись, побежала к себе. Везде было темно: академик Андрюхин не разрешал работать по ночам, и даже профессор Паверман, долго кричавший, что такой запрет является чистейшим произволом, террором и насилием над личностью, давно смирился и привык по ночам спать. Спал, конечно, и Юра Сергеев, знаменитый испытатель... Жене стало досадно. Юра знал, что она будет торопиться домой, и все-таки завалился спать. Бережет свое здоровье. Что-то он слишком его бережет. Когда любят, думают не о себе. Собственно, почему она решила, что он ее любит? Да и разве может вообще любить такой аккуратный, выверенный, как хронометр, такой педантичный, такой равнодушный ко всему, кроме работы... Она летела по сонным дорожкам Академического городка, отталкивая колючие лапы елей и фыркая от злости. Она походила сейчас на пружину, заведенную до отказа. И, когда подлетела к своему медпункта, даже не сразу заметила, что на скамеечке у входа сидит человек. - Здорово! - услышала Женя. Она не сразу нашлась. - Ты? - заговорила она наконец. - Да, вот жду тебя. Хотелось, знаешь, поговорить... Она молча села. Юра тоже молчал. Он попытался взять ее ладонь, она отдернула руку. - Вот ведь какая история... - Юра с неловкой улыбкой смотрел на нее. Понимаешь, как-то мне одному не по себе... Пришел с тобой поговорить. А тебя нет. - Вот она, я, - сказала Женя. - Ну что ж, пойдем, напою чаем. - Давай лучше тут посидим, в темноте. - Тут чаю не будет. - Знаешь, я думаю про человека-невидимку. Помнишь из Уэллса? Ведь у него была девушка. Как ты думаешь, могла бы девушка любить вот такого невидимку? Женя невольно взглянула на него пристальнее. Нет, Юра выглядел, как всегда, и в невидимку не превращался. Только лицо у него было не совсем обычное - задумчивое, даже торжественное. - Ну, вот что, - сказала Женя вставая, - все это ерунда. Я хочу чаю. Неуверенно потянув Женю за руку, он заставил ее сесть. Потом осторожно снял с рук Жени перчатки и нежно стал греть ее пальцы в своих теплых жестких ладонях. Смущаясь, он поднес ее пальцы к губам, но не поцеловал, а стал дуть на них, смешно оттопыривая губы. Женя вырвала руки и шлепнула его пальцами по губам. Потом положила свою руку на его просторную ладонь. - Ну и лапа же у тебя! Он с любопытством взглянул на свою руку, словно видел ее впервые. - Здоровая, правда? - пробормотал Юра. - Как это может быть: вот рука - и нет ее? Он помахал рукой в воздухе, но ничего не произошло, рука осталась на месте. Женя засмеялась: - Не бойся, никуда не денется! Помолчав, Юра сказал: - А вообще это правда, человек представляет собою ходячий аккумулятор энергии, сконцентрированной до состояния материи. Ведь живая материя, как и всякая материя, - это миллиарды атомов, миллиарды электрически заряженных, находящихся в вечном движении и связи друг с другом частиц. Вот и моя рука... Женя вытаращила на него глаза, потом, не выдержав, захохотала. - Об этом тебе и хотелось поговорить? Ну, хватит. Я пошла пить чай. - Она решительно встала. - Зайдешь? Он стоял, не поднимая глаз; не взглянув на нее, отрицательно покачал головой. - А то зайдем? - Что-то ее словно кольнуло, ей показалось, что она его обидела. - Спасибо, Женя. - Все еще не глядя на нее, Юра усмехнулся: -Ты, как всегда, меня вылечила. Пожалуй, я теперь смогу побыть и один... Женя поспешно протянула ему руку; он взял ее, как неживую, подержал, потом отпустил, улыбнулся и ушел. - Ей страшно хотелось его вернуть; она чуть не заревела. Потом вошла к себе, зажгла свет и стояла, вспоминая, что же случилось. Ничего. Перебрала по слову весь разговор. Какие-то пустяки... Но не могла успокоиться. Решила завтра же пробиться к Ивану Дмитриевичу и все узнать. Но академик Андрюхин снова был в Москве, говорили - получал разрешение на Центральный эксперимент. С ним выехали Крэгс и Хеджес; предполагалось, что они вернутся на несколько суток в Майск и по окончании эксперимента немедленно вылетят в Биссу. Среди различных толков о характере задуманного академиком опыта не было, пожалуй, ни одного правдоподобного. Женя уже пыталась выведать что-нибудь у Юры. Он пообещал рассказать ей все, как только вернется Андрюхин. Эти дни до возвращения Андрюхина они провели чинно, тихо, сонно. Но им не было скучно. Часами они могли разговаривать, стоило только начать. Женя с ее критическим, насмешливым умом охотно слушала немногословные реплики Юры, твердые, как морские камешки. Иногда среди разговора Юра вдруг замолкал, хмурился и даже грубил, если Женя пробовала продолжать беседу. Он принадлежал к тем, кто все время думает о своей работе. Он мог танцевать, играть в хоккей, спорить о кино или восхищаться строительством тоннеля через Берингов пролив, но его мозг продолжал днем и ночью неотступно преследовать намеченную цель. Академик Андрюхин вернулся быстрее, чем его ждали. Неясные слухи ходили уже перед приездом Андрюхина. Научные работники, возвращаясь из лабораторий или с лыжной прогулки, взволнованно обсуждали: неужели возможен тот невероятный эксперимент, на который якобы получил разрешение академик Андрюхин? - Досужие слухи! - горячились одни. - Авантюра! Фантастика! Сказки! - А сибирские гиббоны? - отвечали другие. - А появление грибов, улитки и воробья на острове Южного океана? Наконец, опыт с Деткой? - Речь идет о человеке! - кричали противники эксперимента. - В Космос тоже сначала проникали собаки и обезьяны! - наступали защитники эксперимента. Но и сторонники эксперимента и скептики замолкали, едва показывались Юра или Женя. Юра и Женя, занятые собой, не замечали возбуждения, охватившего ученых. Юре было не до этого. В нем самом в эти дни шла нелегкая внутренняя настройка на эксперимент, вырабатывалось то сначала внешнее, а потом и внутреннее спокойствие, которое потом поражало окружающих. Лишь иногда Юру удивлял чей-либо жест или поступок, который выражал какую-то необычную сердечность по отношению к нему, какое-то взволнованное внимание, непонятное желание в чем-то уступать ему, чем-то услужить, сделать хоть что-то приятное... В день приезда Андрюхина Женю остановила Анна Михеевна Шумило и, необычно ласково глядя на нее поверх очков, спросила: - Скажи, девочка, у тебя с Сергеевым что-нибудь серьезное? - Мы любим друг друга, - помолчав, хмуро сказала Женя. Анна Михеевна поправила очки и, опустив глаза, долго водила пальцем по столу. Лицо ее стало строгим и нежным. Она как будто помолодела. Потом, вздохнув, подошла к Жене и крепко обняла ее за плечи: - Все будет хорошо, дружок! Крепись! Ты ведь мужественный человек, настоящий... - Анна Михеевна! - закричала Женя. Но профессор Шумило была уже в дверях и, уходя, лишь приложила палец к губам, призывая к молчанию. После разговора с Анной Михеевной Женя, взволнованная, встревоженная, вернулась в лабораторию и сидела одна, механически заканчивая опыт по выделению культуры загадочного вируса, который легко обнаруживался в крови детей, но никогда не появлялся у взрослых. Зазвонил внутренний телефон. Женя замешкалась и не сразу взяла трубку. - Позовите Козлову, - пропел чей-то старушечий мягкий голосок. - Я Козлова, - сердито бросила Женя. - Вас просят в главный корпус, к академику Андрюхину. - Что? - крикнула Женя. Но ее собеседница уже положила трубку. Андрюхин? Но ведь он должен приехать только завтра! Женя бегом преодолела полкилометра, отделявшие лабораторию от главного корпуса. Отдышалась немного в лифте. Но в приемную вбежала, тяжело дыша. - Я Козлова! - крикнула Женя седенькой секретарше. Та поднялась и молча открыла перед Женей массивную дверь. Женя переступила через порог и остановилась. В небольшой комнате сидели в креслах друг против друга академик Андрюхин и Юра. Они оба встали, как только она вошла. - Здравствуйте, Женя, - ласково проговорил Андрюхин, подошел к ней и усадил в третье кресло, рядышком с собой. - Очень рад вас видеть в добром здоровье... А погодка-то! - бодро сказал он. - Прямо весна! - Только не тяните, - жалобно попросила Женя, так сжав кулаки, что было слышно, как хрустнули суставы. Юра встал и положил руку ей на плечо. - Ничего особенного, - сказал он, заглядывая в Женины глаза и медленно краснея. - Очередная работа... Ты ведь знаешь, риск всегда есть... И в твоей работе риск есть... Андрюхин тоже встал. - Это не совсем так, - сказал он хмурясь. - Ничего подобного никому никогда не приходилось испытать... Да вздор все, не то мы говорим! - вдруг закричал он. - Лучше скажите, Женя, вы верите в науку? Он спросил это так требовательно и серьезно, что Женя, взглянув на него, тотчас честно ответила: - Да. В науку я очень верю, Иван Дмитриевич. - Юра первый вступает на дорогу, по которой не ходил еще ни один человек. В Москве, в академии, некоторые романтики окрестили наш замысел так: "Человек-луч"... - Человек-луч?.! - Женя испуганно-вопросительно посмотрела на Юру. - Что это значит? - Все выверено, - не слушая ее, продолжал ученый, - все предусмотрено. Неудача исключена. - Ты ведь сама готовила подобные опыты, - утирая пот, проговорил Юра. Вспомни Детку. - Детку? - Женя резко отступила назад, прижимая к груди все еще крепко сжатые кулаки. - А теперь это будешь ты?.. - Я! - ответил Юра. - Кто-то первый поднялся на воздушном шаре... Кто-то первый испробовал парашют... Кто-то первый сел в реактивный самолет... - Юрка! - задыхаясь, крикнула Женя, бросилась к нему и крепко обхватила за шею. Ее лицо почти касалось его лица, ее губы старались улыбнуться, а из глаз катились медленные слезы. - Юрка! Она порывисто поцеловала его, а потом, прижимаясь лицом к его плечам, к груди, зашептала что-то невнятное, не то жалуясь, не то сердясь. - Ну-ну, Жень... не надо... - бормотал Юра. - Я знал, что ты поймешь, что ты все поймешь... - Он наклонился и медленно и неловко поцеловал ее волосы. - Ведь вот ты какая! Спасибо тебе... Он гладил ее, как ребенка, по сбившимся черным кудрям. Академик Андрюхин, довольно, улыбаясь, кивнул головой и незаметно выскользнул из комнаты.
      К вечеру в Академическом городке стало достоверно известно, в чем сущность подготовленного Андрюхиным эксперимента. Человек-луч! Перед этим бледнели и антигравитационные стержни и атмовитамины... Хотя было известно, что многочисленные опыты с различными предметами и живыми организмами - с обезьянами в Сибири, с картофелиной и Деткой в Академическом городке - дали положительные результаты, но ведь теперь дело шло о человеке! Этим человеком должен был стать Юрий Сергеев. При этом поговаривали, что сейчас готовится лишь репетиция, а настоящий опыт, Центральный эксперимент, еще впереди. Репетиция же заключалась в том, что Юра должен был превратиться в пучок энергии, мгновенно преодолеть расстояние в двадцать километров и снова стать самим собой. Самый процесс должен был занять ничтожные доли секунды, но подготовка к опыту шла долгие годы... Тем не менее Андрюхину и Паверману было ясно, что еще далеко не все готово... ...Весь аппарат Института кибернетики засел за круглосуточную работу. Десятки сложных электронных счетно-решающих машин, каждая из которых занимала целый большой этаж, вычисляли, запоминали, анализировали миллионы задач и условий. - Они великолепны... великолепны! Они не хуже моих черепах! - восклицал в упоении Крэгс. - Только не могут размножаться... Рядом с этими удивительными существами я испытываю то же, что ощутил в детстве около старинного парового молота! Ничтожная человеческая силенка, его руки пигмея, - и тяжелая, страшная сила парового молота. То же и здесь. Никакой силач не остановит своей силой паровой молот. Даже гениальный человеческий мозг не сравнится с мозгом наших машин. - И все же без нас они ничто! - весело подмигнул Андрюхин. - Никакой машине никогда не "придет в голову" новая - понимаете? - совершенно новая идея, как будто даже противоречащая предшествующим знаниям... Вот Анне Михеевне Шумило, нашему директору Института долголетия, захотелось, чтобы люди "питались воздухом". В дальнейшем, когда ей пришлось выяснить, как лучше решать тот или иной вопрос, машины оказали неоценимую помощь, но сама идея - найти новый способ питания - могла прийти в голову только человеку... Институт долголетия, готовясь к историческому опыту, работал не менее напряженно. Юру положили на десять дней в специальную палату, и потом, спустя много времени, он вспоминал эти десять дней как самые несносные в его жизни. Ему казалось, что его выворачивают наизнанку. Юру кололи, просвечивали, заставляли глотать тоненькие и толстые резиновые шланги с какими-то бляхами на конце и без блях, его мяли, щупали, требовали бесконечное количество раз вставать, ложиться, приседать, подпрыгивать, он должен был глотать светящиеся порошки и микстуры, через нею пропускали токи различной частоты, подвергали действию каких-то лучей и только что не истолкли в порошок... Неожиданно Юра обнаружил, что отношение к нему многих людей в чем-то изменилось. Как-то утром, когда его только что извлекли из чрева очередной исследовательской медицинской машины (он просидел в этом шкафу минут сорок, весь опутанный проводами, утыканный, как еж, иглами), в палату зашел Борис Миронович Паверман. Он сунул Юре огромный апельсин и уселся на постели в ногах. Заглянувшая в палату сестра тотчас велела профессору пересесть на стул и отобрала апельсин. - О, свирепая медицина! - возмутился Паверман. - Маги! Чародеи! То нельзя, а то можно! Живут, черт возьми, до сих пор, как во времена Парацельза! Несколько отведя душу, он незаметно сам принялся поедать принесенный апельсин и, еще не глядя на ухмылявшегося Юру, спросил: - Ну как? - Нормально. - Хочешь апельсин? - Так ведь нельзя... - Плюнь ты на них! - По-воровски оглянувшись, профессор Паверман быстро сунул ему в рот дольку. - Они тебя вообще-то кормят? - Атмовитаминами. Нюхаю атмосферу, насыщенную какими-то витаминами и питательными микробами. - Вот гадость, должно быть! - Паверман сморщился. - Нет, ничего... Сыт... - Тебе все ничего. Ну, а как вообще? - Нормально. - Да? Слушай, ты все-таки подумай... Я пришел тебе сказать, что еще не поздно передумать... - Чего передумать? - удивился Юра. - Вообще, я ничего не понимаю! - Паверман вскочил и забегал по комнате. Рихман, изучая молнию, погиб, но погиб сам, никого не подставлял! Менделеев сам поднимался в воздушном шаре! Пикар сам взлетал на стратостате! Ру и Павловский себе первым привили новые сыворотки! Биб сам спускался в батисфере! Потехин сам летал на Луну. Почему же я должен уступать риск и честь первого испытания? Я написал письмо в ЦК! Это нарушение научной этики! Юра молча смотрел на него и улыбался. Эта улыбка вывела профессора Павермана из себя. - Ах, вы улыбаетесь... Вы не хотите со мной разговаривать! - Неожиданно он перешел на "вы". - Откуда-то приходит молодой человек, и почему-то именно он должен сделать то, что я готовил всю жизнь. Это справедливо? Я вас спрашиваю, это справедливо? Юра как можно мягче, конфузясь, сказал: - Ведь нужен молодой и очень здоровый испытатель, Борис Миронович... А вы не годитесь, совсем не годитесь... - Конечно, я просто старый дурак, - сказал Паверман, быстро наклонился, крепко сжал Юрины плечи и ушел, почти убежал... Потом пришли несколько человек из хоккейной команды долголетних во главе с тем, который так ловко помог Юре забрасывать шайбы в знаменитом матче со Степами. Его звали Смельцов, ему шел сто двадцать восьмой год, но коренастый, медлительный, с легкой проседью в густых, волнистых волосах, он выглядел сорокалетним. - Скажите, вы представляете нашу жизнь, жизнь так называемых долголетних? - заговорил Смельцов. - По условиям, которые заключены с нами, мы обязаны находиться постоянно на территории Академического городка. Вам, например, за несколько дней надоели бесконечные анализы и исследования, а представляете, как они за много лет осточертели нам? Среди нас есть, конечно, и такие, кто просто радуется прожитым годам и тянет жизнь из какого-то спортивного интереса. Но большинство уполномочило нас переговорить с вами и с Иваном Дмитриевичем... Ну не разумнее разве провести опыт, использовав кого-либо из нас? В случае неудачи потеря невелика... Мы просим вас подумать, отбросить всякие личные соображения и помочь Ивану Дмитриевичу решить вопрос по-государственному... Юра рассказал об этих визитах Жене, стараясь ее развеселить. Последние дни Женя ходила хмурая, делала все рывком и огрызалась даже на замечания Анны Михеевны. - Тебя это удивляет? - Она подняла на Юру огромные сердитые глаза. - Или смешит? - Скорее смешит, - признался он. - Вы слишком самонадеянны, товарищ Бычок! - заявила Женя. - То есть нет, извините, Человек-луч... Тебя ведь так теперь зовут. И тебе это, конечно, страшно нравится... - А что? Красиво, - согласился Юра. Он не мог ее слушать без улыбки. - Посмотрите только на эту самодовольную рожу! - Они были в палате вдвоем, так что призыв Жени был обращен к мебели. - "Красиво"!.. А почему, скажи, пожалуйста, именно ты? Почему не я? У меня тоже здоровья не занимать, я тоже молодая! - Не грусти, ты еще пригодишься, - усмехнулся Юра, но, заметив, что Женя дуется, попробовал заговорить о другом: - Когда-то я мечтал, что наша хоккейная команда завоюет первенство мира. - Юра попытался поймать Женину руку, но это ему не удалось. - Нам надо еще выиграть первенство Союза, а для этого - победить "Торпедо". Я думаю о том, как мы его разложим, когда я освобожусь. Иван Дмитриевич обещал мне... Увидишь, добьемся первенства по Союзу, а там и мирового! Представляешь, команда из какого-то никому не известного советского городка - чемпион мира! - Ты можешь сейчас думать об этом? - искренне удивилась Женя. - Еще бы! - Он удивился в свою очередь: - А что, разве жизнь останавливается? - Нет, конечно, - поспешно пробормотала она. И вдруг почувствовала, как на нее надвигается мутная волна ужаса и захлестывает с головой... Впервые она необыкновенно ясно поняла, что, собственно, произойдет: Юра исчезнет, его не станет, он превратится во что-то вроде солнечного луча, что нельзя ни взять за руку, ни потрогать, и все это готовят сотни людей, сотни машин, готовят нарочно. Он превратится в какую-то светящуюся пыль, даже не в пыль, а в ничто... Как может из ничего, из света, вновь возникнуть человек? Это невозможно, это простое убийство, в котором никто не признается из упрямства, из дурацкого почтения перед своей наукой... - Такой вопрос должны решать врачи, - сказала она вдруг. В ней постоянно жило чувство глубокого уважения к своей профессии. - Только они имеют право... - Мне бы хотелось, чтобы при этом, кроме тебя и академика, были наши ребятки с Химкомбината, - сказал Юра. - Но это невозможно... Хорошо бы позвать хоть тех ребятишек, которым попала картофелина, а потом Детка: Бубыря, Пашку, эту смешную девчонку. А вдруг я тоже попаду к ним в лапы? И Юра весело рассмеялся. - Никто их не пустит, - пробормотала Женя. - Глупости!
      Ужас не покидал ее...
      Утром 10 февраля Академический городок выглядел необычно. Лишь пятьдесят человек получили пропуска на территорию, где была смонтирована установка, с которой производился запуск Человека-луча. И лишь тридцать человек были допущены на аэродром, где луч должен был материализоваться вновь в Юру Сергеева. Но все, кто жил и работал в Академическом городке, ушли в это утро в лес, окружавший аэродром, и нетерпеливо выглядывали из-за каждого куста, из-за каждого занесенного снегом пня. Женя была на аэродроме с Анной Михеевной. Невдалеке от них стоял академик Андрюхин со своими старыми друзьями - генералом Земляковым, академиком Сорокиным и профессором Потехиным, первым космонавтом, специально приехавшим на сегодняшнее великое торжество науки. В сторонке, вместе с профессором Паверманом, стояли Крэгс и Хеджес. - Вы сказали, что опыты по передаче живой материи вы начали всего года полтора назад?