Все бранились, попрекали друг друга, искали виновных и не находили их.
      Матвей качался в толпе и непонимающе глядел по сторонам: завода нет, все врозь. Прошлой весной был завод: тысячи сердец, но одно, тысячи душ, но одна, да, да, одна большая...
      А Алешка, а его слова, а его голос? Они всех наполняли дрожью веры и растили крылья... "Где же это? Как же без этого? Ведь..."
      Матвей, не додумав, задохнулся вдруг нахлынувшим жгучим чувством, пробормотал:
      - Ведь у меня, у меня же, - и порывисто ринулся домой...
      Сердце его гремело в груди барабаном. Он торопливо снял со стены кандалы, сунул их под пиджак и, боясь опоздать, побежал назад. Он верил, что в груди его не зря барабанит, и с криком:
      - Слово! Дайте слово! -врезался в бушевавшую толпу.
      - Какое тебе слово? Не лезь!
      - Слово!
      - Аниканову слово!
      - Слово Алексея отцу!
      - Дайте! Иди, Матвей!
      - Тсссс...
      У помоста Матвей уже ничего не слышал и не понимал, - взбежал по ступенькам, шикнул:
      - Ша1-выхватил из-под полы кандалы и поднял их.
      Звон цепей скомкал голоса. Матвей захлебнулся
      наступившей тишиной, с трудом выдохнул ее и хрипло
      спросил:
      - Видали?
      Толпа холодно молчала. На миг Матвею почудилось, что в груди его напрасно бил барабан, но он выпрямился и опять спросил:
      - Все видите?!
      В задних рядах грянуло:
      - Все-э-э! -и подхваченное: Все-э-э, все-э-э! -покатилось по толпе.
      Матвей шагнул вперед, как бы порываясь ринуться с помоста на головы, и крикнул:
      - Глядите! Лаяться стали! Шептунам верите! Охота забряцать вот такими цепями! И забряцаете, перегрызетесь и забряцаете! Обратают нас! По одному скуют!
      Попомните мое слово! Скуют!
      Матвей с минуту исступленно повторял:
      - Скуют! Обратают!
      Затем запнулся и сошел с помоста. После хриплых выкриков звон кандалов в его руке звучал четко, подирал по коже, стирал упреки и смуту. Многие почувствовали на себе стылые железные кольца и содрогнулись.
      Эта дрожь толкнула на помост одного из недовольных.
      Как и Матвей, он захлебнулся тишиной и с трудом резнул ее криком:
      - Мы забыли о том, что сказал Аниканов! Назад дороги нет! Надо приниматься за дело, а не винить друг друга...
      Говорили мало, - после кандалов, трудно было говорить, - разошлись понурыми. И вновь застучали станки, вновь запело под молотками железо.
      День этот был назван неслыханным на заводе, в городе, а может быть, и на всей земле именем-днем кандальных слов.
      XIV
      После жатвы из тишины обнимающих город полей докатился грохот, наступали враги. Завод вскрикнул сиреной и заплакал, завыл, прорывая смятением высь и грозившие неволей поля. В раскатах его крика сновали сбежавшиеся рабочие. Вооруженные ушли в сторону грохота, невооруженные-в город. Оставшиеся сняли с постов сторожей, поставили дозоры и принялись зарывать полуготовые снаряды, медь, сталь, инструменты и снятые части машин.
      Матвея не было на заводе, -он метался в огне лихорадки. Крик сирены казался ему стоном раненого. Он порывался итти на зов, не мог встать и торопил Василия:
      - Иди, иди, Вась, хоть ты... Не возись, не на свадьбу идешь! Ох, господи... не серди ты меня... может, не увидимся больше...
      Последнего вскрика сирены, гремевших выстрелов, взрывов, криков, гиканья и топота он не слышал. Когда забытье выпустило его из лап, он увидел на полу две вытканных лучами солнца золотых рогожи, подумал:
      "Кажется, получшало", и шевельнулся. Влипшие в окна жена и невестка обернулись.
      - Взяли белые город, все улицы, завод оцепили, - зашептала невестка. Ходят по домам, по спискам рабочих берут, на рынок уводят... большевиков вешают будто. Васи нету...
      - Нишкни, не надсаждай, - прервала ее свекровь. - Давай лучше схороним его. Вставай.
      - Это меня прятать? -удивился Матвей. -Не стану я.
      - Страшно, Матвей... успокой ты меня...
      - А ты не бойся. И чего выдумает. Да будь они трижды прокляты!
      - Все хоронятся!
      - Ну, и дураки.
      Из сеней, хлопнув дверью, вбежала перепуганная внучка:
      - Идут сюда... Лавочник показал на нас... рассказывает им. Бумага у этого офицера... три солдата с ним...
      Мать всхлипнула, села к Матвею в ноги и указала подле себя место внучке:
      - Садись, нишкни... Господи, не допусти до душеньки нашей... нишкни.
      - Мать, а кандалы? Спрячь, утащут их.
      Внучка кинулась к кандалам и, отброшенная шагами, звоном шпор, села, - офицер и солдаты были уже у двери.
      - Чья квартира? Это ты по митингам с кандалами ходишь? Ты Аниканов?
      Матвей шевельнул в пересохшем рту языком и прохрипел:
      - Я...
      - Ага, ищите!
      Солдаты согнали с кровати женщин, принялись рыться в сундуке, в корзине, в шкафчике. Офицер шагнул к этажерке, увидел кандалы на стене:
      - А-а, вот они! - и снял их.
      Звон цепей ожег и напружил Матвея.
      - Повесь назад! - крикнул он.
      - Что-о?! Молчать! Как бы тебя самого не повесили!
      - И вешай! А их не трожь! Не для тебя береглись!
      Глаза офицера скользнули по возбужденному лицу Матвея и сузились. Он швырнул на стол кандалы и подошел к постели:
      - Ты за что носил их, старый дурак? За политику?
      Ну-у, говори...
      Жена Матвея, помертвев, упала офицеру в ноги и залепетала:
      - Не носил он их... напраслина... не носил... Сына это, сына...
      - А где этот сын?
      - Убит, на войне убит... не слушай старика... больной он, не в себе... трясет его уже третий день...
      "Опять, значит, сначала", - пронеслось в голове Матвея. Он с недоумением и злобой поглядел на жалкую, заплаканную жену и сипло кинул ей:
      - Пятки полижи ему, колода гнилая!..
      Офицера передернуло. Он с отвращением отошел к окну и, пока шел обыск, судорожно барабанил пальцами по кобуре.
      - Все, ваше высокоблагородие.
      - Ничего нет?
      - Никак нет.
      - Марш!
      Офицер взял кандалы и, отмахнувшись от крика Матвея и лепета невестки о каком-то куске ситца, о какой-то шали, вышел.
      Матвей до изнеможения вырывался из рук жены и внучки, затихнув, обманом выбрался наружу, на улицу и побежал. Был в комендантской у какого-то полковника, всех расспрашивал, как найти офицера, унесшего кандалы, бранился и кричал:
      - Они мои! Моего сына!
      Вечером его подобрали без чувств, с протянувшимся от скулы к уху сине-багровым следом приклада.
      XV
      В заморозки по пригородному лугу из дозора шел красноармеец. Нога его запнулась за что-то железное. Он нагнулся, пошарил рукой в траве и поднял кандалы Алексея Аниканова. Звенья их позолотила ржавчина, хомутки зачернила земля.
      "Ишь, дьяволы", - гневно подумал красноармеец и встряхнул кандалы. С пылью, с блеклыми травинками и отлетевшей ржавчиной ветер подхватил звон и развеял его по полям.
      1920 г.