Лексикология (от греч. lexikos – относящийся к слову и logos – учение) обычно определяется как раздел языкознания, изучающий словарный состав, лексику языка. В задачи лексикологии входит исследование проблем, связанных с разными сторонами слова. Как известно, все разделы языкознания так или иначе связаны со словом, но при этом каждый раздел языкознания фокусирует в слове разные его стороны.

Фонетику интересует звучащая сторона слова, фонологию – его фонемный состав, морфология, изучая механизмы построения и понимания словоформ, обращает преимущественное внимание на окончания. На современном этапе лексикология как наука, сосредоточенная в первую очередь на значении слова, включает в себя семантику, которая складывается из описания лексических значений.

Нынешняя эпоха развития лингвистики – это, бесспорно, эпоха семантики, центральное положение которой в кругу лингвистических дисциплин непосредственно вытекает из того факта, что человеческий язык в своей основной функции есть средство общения, средство кодирования и декодирования определённой информации. Необходимость глубокого изучения лексики и особенно семантики диктуется требованиями культуры. Первое впечатление о человеке складывается не только на основе восприятия его внешности, одежды, манеры поведения, но и благодаря тому, как человек умеет выражать свои мысли и чувства. Известно, что речь – это своего рода визитная карточка человека. Речевой портрет языковой личности определяется богатством её словарного запаса, умелое использование которого обеспечивает человеку свободу, гибкость, эффективность и красоту речевого поведения, способность полноценно воспринимать и перерабатывать поступающую информацию. Словарный запас человека – это ключ к его социальному поведению, индикатор его интеллектуального и духовного уровня. Осознанное отношение к языку, к его лексическому богатству, стремление точно выражать свои речевые намерения, формирование внутреннего «цензора», определяющего выбор того или иного слова, – всё это, безусловно, способно сдерживать разрушительные процессы в языке и обществе, которые в определённой мере характерны для настоящего периода.

Лексикология как наука связана с другими разделами языкознания. Особенно тесные отношения связывают её с фразеологией (от греч. phrasis – выражение и logos – наука) – наукой об устойчивых сочетаниях слов (сбить с панталыку, пальчики оближешь, верста коломенская и т. п.). Невозможно глубоко изучить особенности лексики и без обращения к словарям. Науку о словарях называют лексикографией (от греч. lexikon – словарь и grapho – пишу) и определяют обычно как теорию и практику составления словарей.

В сферу интересов лексикологии входит также изучение словарного состава с точки зрения его происхождения, исследование стилистической неоднородности лексики, сфер её употребления и многое другое.

В настоящем курсе лексикологии мы сосредоточим наше внимание в основном на рассмотрении лексических средств с двух позиций: с позиций человека, воспринимающего речь в устной и в письменной форме, и с позиций человека говорящего или пишущего, который, сообщая партнёру по коммуникации определённую информацию и так или иначе оценивая её, отбирает необходимые языковые средства, рассчитывая на определённый результат.

Лексике принадлежит важнейшая роль в освоении мира, поскольку именно слово как имя вещи превращает явление действительности в объект нашего сознания. В качестве характерной особенности лексики обычно отмечают необозримость её элементов. Количественная необозримость лексики связана с её открытостью и проницаемостью. Лексика откликается на изменения в материальной и духовной жизни человека. Это значит, что слова по мере развития общества и языка могут входить и выходить из словарного запаса, уходить и снова возвращаться к жизни. Примером могут послужить слова, практически утраченные в начале XX в. и вновь обретённые русским языком в конце XX в.: покаяние, милосердие, благотворительность; дума, губернатор, департамент; лицей, гимназия и др. Лексические единицы могут переходить из активного употребления в пассивное и наоборот. Так, напр., слова пионер, соцсоревнование, стенгазета и др. в конце XX в. ушли из активного употребления в пассивный запас, а слова беспредел, крутой (о человеке), тусовка, которые раньше употреблялись лишь носителями определённых жаргонов, сейчас пополнили активный запас.

Кроме того, лексические единицы в ходе развития языка могут существенно менять свои значения. Так, напр., в XIX в. слово инвалид, имевшее значение 'вышедший в отставку военный, ветеран', переносно могло употребляться в значении 'опытный человек': В любви считаясь инвалидом, Онегин слушал с важным видом, как, сердца исповедь любя, поэт высказывал себя (А.С. Пушкин), что для современного употребления явно нехарактерно. Иллюстрирует изменение лексических значений и история слова щепетильный. Основываясь на знании современных значений этого слова (1. 'Строго, до мелочей принципиальный в отношениях с кем-л. или по отношению к чему-л.' 2. 'Требующий осторожного и тактичного отношения, деликатный'), невозможно правильно понять такие пушкинские строки из «Евгения Онегина»: Всё, чем для прихоти обильной торгует Лондон щепетильный и по Балтическим волнам за лес и сало возит нам, <…> – всё украшало кабинет философа в осьмнадцать лет, где слово щепетильный имеет значение, утраченное в современном русском языке, – 'связанный с торговлей галантерейными и парфюмерными товарами'.

В значении слов могут отражаться также сдвиги в оценке тех или иных явлений, напр., в языке А.С. Пушкина слова повеса, лень, услужливый и др. не имели той отрицательной оценки, которая характерна для этих слов в современном употреблении.

Особенностью лексики является и то, что она связана с культурой. Подобно тому, как в культуре каждого народа есть универсальное и специфическое, так и в семантике каждого языка есть отражение и общечеловеческого компонента культуры, и своеобразие национальной культуры конкретного народа. Универсальный компонент культуры связан с единством человеческой психики и её способностью независимо от образа жизни отражать мир в сходных категориях. Так, напр., в любых культурах говорящие различают субъект действия и его объект, предмет и признак, отношения, связанные с пространством и временем. Межкультурное сходство проявляется и в том, что в передаваемую информацию говорящий включает своё отношение, эмоциональную оценку того, о чём идёт речь[4]. Общность человеческой психологии, отражённая в языке, проявляется и в асимметрии положительных и отрицательных оценок. Лексика отрицательной оценки разнообразнее и богаче, чем лексика положительной оценки. Так, напр., класс русских глаголов речи, выражающий одобрение, включает лишь несколько глаголов нейтральной оценки (хвалить, одобрять), в значение других глаголов, содержащих общую идею 'хвалить', входит дополнительный признак отрицательной оценки речевых действий того или иного лица (захваливать, превозносить, славословить, льстить и т. д.). В то же время группа глаголов с антонимическим значением 'неодобрения' содержит, по наблюдению учёных[5], более 80 лексических единиц (ругать, порицать, осуждать, оскорблять, обличать, высмеивать, клеймить, критиковать и т. д.). Другим показателем асимметричности языка в выражении оценки является тот факт, что слова, которые на оценочной шкале занимают срединное положение, в самых разных языках имеют тенденцию сдвигаться к полюсу «плохо». Средние способности, напр., – это, скорее, не нормальные способности обычного человека, а способности, не достигающие определённого уровня. Заурядная внешность характеризует недостаточную привлекательность кого-либо. Когда человека называют ни то ни сё, то вкладывают в эту характеристику отрицательное отношение. Примечательно и то, что слова со значением 'хорошо' часто употребляются в значении 'нормально', что особенно проявляется в этикетных формулах: – Как долетели? – Хорошо.

Кроме того, люди самых разных культур обозначают новые явления с помощью ранее созданных слов, сужая или расширяя их прежнее значение на основе метафоры и метонимии (см. раздел «Многозначность»).

Межкультурная общность языков мира обеспечивает возможность перевода с одного языка на другой и составляет основу для взаимопонимания. Тем не менее в любом языке и даже диалекте есть слова, не имеющие точного эквивалента в других языках, в связи с чем переводчики нередко сталкиваются с трудностями из-за наличия лакун в языках. Лакуна (в переводе с латинского lacuna – 'углубление, впадина, полость') означает пробел, пропуск, недостающее место в тексте. Языковые лакуны образно называют «белыми пятнами на семантической карте языка»[6].

Причиной таких «белых пятен» является культурная, семантическая, эмоциональная «несимметричность» мировиде-ний, представленных в разных языковых картинах мира или, иначе говоря, несовпадение в членении мира разными языками. Принято считать, что существуют два основных вида лакун – внутриязыковые, т. е. отсутствие слова в языке, выявляемое на фоне наличия близких по семантике слов внутри той или иной лексической парадигмы, и межъязыковые лакуны, под которыми понимается отсутствие лексической единицы в одном из языков при её наличии в другом. Наибольшую значимость при переводе имеют межъязыковые лакуны. Но было бы ошибкой полагать, что внутриязыковые лакуны не играют существенной роли при попытке передать смысл, выраженный средствами одного языка, используя возможности другого языка.

Тот факт, что в каждом языке существует большое количество внутриязыковых лакун, т. е. пустых, незаполненных мест в лексико-фразеологической системе языка, при переводе также необходимо учитывать. В русском языке, напр., отмечается значительное количество внутриязыковых «пустот»[7]. Так, в частности, по-русски можно одним словом обозначить ученика старших классов – для этого есть слово старшеклассник, но нет общепринятой лексической единицы для обозначения учащихся младших классов (ср. *младшеклассник); есть слово молодожены, но нет слова для обозначения супругов, уже имеющих стаж семейной жизни (ср. *старожёны). Русский язык располагает словами, обозначающими понятие «сообщение о негативных фактах» (жалоба, донос), но в его распоряжении нет обозначения для сообщения о положительных фактах (здесь сказывается асимметрия положительных и отрицательных оценок в языке). Лакунами в русском языке, в отличие от других языков, представлены и понятия, выраженные в форме существительных: тот, кто ошибается, тот, кто падает, тот, кто переживает, тот, кто перемещается, тот, кто платит, тот, кто повторяет, и др. Во французском же такие существительные «на данный случай» с суффиксами – eur, – euse образуются легко и употребляются широко: ср. Attendez vorte suiveur – Подождите того, что следует за вами; Elle est devenue sorteuse – Она полюбила уходить из дому, буквально стала выходчицей и т. п. Также в английском с суффиксом – er: Who is the speaker at the round table? – Кто тот человек, который говорит у круглого стола? и т. п. Очевидно, что при переводе такие внутриязыковые лексические лакуны необходимо учитывать.

По данным языка учёные могут воссоздавать национальные картины мира. Языковая картина мира частично находит выражение даже в обыденной повседневной речи. Так, напр., приветствуя друг друга при встрече, русские люди желают собеседнику здоровья, говоря: «Здравствуйте!» Немцы и французы интересуются при встрече (буквально): «Как идёт?» (ср. Wie geht's? Comment са va?). Итальянцы приветствуют знакомых вопросом (букв.): «Как стоишь?» (Come sta?). По-английски приветствие буквально значит: «Как вы делаете?» (How do you do?). Разумеется, современный русский человек, здороваясь, не думает о том, чтобы пожелать собеседнику здоровья, однако, по мнению учёного Г. Гачева, предметом изучения которого были национальные образы мира, уже в простом и повседневном акте взаимного приветствия люди разных народов выражают свои «символы веры», подчёркивая, что представляет для них наибольшую ценность. Для русских такой ценностью являлось здоровье, для англичан (американцев) – работа, труд, для итальянцев – статика, стабильность, для французов и германцев – движение, динамика[8].

Языковая картина мира проявляется и в том, что в языковом сознании народа действительность может по-разному члениться на понятия с помощью слов. В результате различной «сегментации» объективной реальности фрагменты лексических систем в разных языках не совпадают. Один и тот же «сегмент» объективной реальности, одно и то же понятийное содержание могут быть по-разному распределены между словами в различных языках, и тогда функциональная нагрузка соотносительных лексических единиц, их сочетаемость и объемы значения полностью не перекрывают друг друга. Это можно проследить, в частности, на хрестоматийном примере обозначения частей тела в разных языках. Ср.: рука – hand / arm (англ.), Hand / Arm (нем.), main / bras (фр.); нога – foot / leg (англ.), Fuss / Bein (нем.), pied / jambe (фр.). По-русски словом рука называют и всю руку, и кисть (гулять с кем-либо под руку, зажать деньги в руке), а словом нога – и всю ногу, и стопу (забраться на диван с ногами, подобрать обувь по ноге). Как видно из примеров, там, где русский язык обходится одним словом, обозначая недифференцированно человеческий орган (рука, нога), другие языки пользуются двумя словами. Однако нетрудно заметить, что аналоги английских, немецких, французских обозначений в русском языке существуют, но используются лишь в специализированных ситуациях, напр., кисть травмирована, ступня (стопа) повреждена.

Для русского языка оказывается также неважным различать берег реки и берег моря, а для английского языкового сознания это оказалось значимым, и поэтому русскому берег в английском языке соответствуют два слова: bank – 'берег реки' и shore – 'берег моря'.

Если перейти к сфере чувств и эмоций, то и там обнаружим несоответствия. В испанском языке, напр., есть два слова, которые соответствуют одному русскому глаголу любить: amar обозначает высокое чувство, духовную любовь, querer – «земную» любовь, желание. Испанское сопоставление amar у querer (букв, любить и любить) с трудом поддаётся точному переводу на русский язык (любить и желать?).

С другой стороны, по-русски разными словами названы и имеют различную оценку отважный, отчаянный и лихой, а носителями многих других языков отличия между лихостью, отвагой и отчаянным поведением с помощью специальных слов не фиксируются. В русском языке различаются стирать и мыть, а в английском и немецком языках этим двум словам соответствует одно слово: wash (англ.), waschen (нем.). Ср.: англ. to wash one's feet (a cap, the floor); to wash a dress (a shirt), русск. вымыть ноги (чашку, пол); но: выстирать платье (рубашку). Таким образом, английский глагол wash лишь частично соответствует русскому глаголу мыть в силу их различной значимости в системах сопоставляемых языков, а последний «покрывает» лишь часть содержания первого. Ср. также одно слово в английском и немецком языках для обозначения недифференцированного понятия 'девушка / девочка' и два разных слова в русском языке: girl (англ.), Madchen (нем.) – девочка / девушка (русск.).

Языковое сознание по-разному членит и семантическое поле времени. Напр., в русском языке представлена лексическая единица, обозначающая 24 часа – сутки, а многие другие языки таким словом не располагают. В разных языках сутки делятся на части не одинаково. Так, напр., в немецком языке есть специальное обозначение для времени суток до обеда (Vormittag), а в русском языке оно не представлено. Кроме того, для русских период с 12 до 16–17 часов (в зависимости от времени года) определяется как день, а для испаноговорящих после 12 часов начинается вечер. Для русских время начала спектакля в театре – это вечер, а для англичан – ночь (они идут в театр tonight).

Не совпадает в разных языках и фрагмент языковой картины, отражающей родственные отношения. Обозначение степени родства может быть более или менее дифференцированным, что зависит от типа культуры. Так, перевод названия пьесы А.П. Чехова «Дядя Ваня», напр., на китайский язык связан с некоторыми затруднениями. Русскому слову дядя в китайском языке соответствуют не только слова: 'дядя по матери' и 'дядя по отцу', но и слова, имеющие значение 'старший дядя' и 'младший дядя'.

Итак, к особенностям лексико-семантического уровня языка можно отнести следующие признаки:

1) способность лексики по-разному в зависимости от типа культуры членить понятийное пространство;

2) связь лексики с культурой народа, универсальный и национально-специфический компоненты семантики; ср.: уют, быт, общаться, пошлость, интеллигенция – русские слова, не имеющие точных эквивалентов в других языках;

3) способность слова быть знаком эпохи, его обращённость к внешней действительности, напр., слова сигнализировать, стучать; блат, достать; тусовка, крутой, беспредел, откат указывают на эпоху, которой они соответствуют;

4) необозримость лексических единиц.

Итак, лексическое пространство необозримо и изменчиво. Что же позволяет носителю языка ориентироваться в нём, подыскивать нужные слова при создании речевых произведений и понимать чужие высказывания? Дело в том, что лексика языка представляет собой не нагромождение изолированных друг от друга единиц, а микро– и макросистемы, т. е. объединения слов по тому или иному признаку в группы. В сознании конкретной языковой личности лексическая система существует в свёрнутом виде.

Понятие системности складывалось в лингвистике постепенно. Ещё в начале XIX в. В. Гумбольдт отмечал, что каждый отдельный элемент языка проявляет себя лишь как часть целого. Законченная теоретическая концепция системности языка появилась позднее благодаря таким учёным, как Бодуэн де Куртенэ (Россия, конец XIX в.) и Ф. де Соссюр (Швейцария, начало XX в.).

Системность лексики имеет свои особенности. Некоторые учёные, отмечая сложность и многообразие отражённых в словах отношений, заявляли, что если в лексике и есть системность, то она обусловлена не языком, а связями, которые существуют между явлениями внешнего мира. Несомненно, что такая обусловленность действительно существует, но нельзя отрицать и собственно языковую системность.

Системой в лексике считают такую совокупность взаимообусловленных единиц, в которой каждая единица определяется всеми остальными единицами. Напр., если в языке есть такие слова, как дядя, тётя, то обязательно будут слова племянник, племянница. Это взаимообусловленные слова. Как говорил известный лингвист XX в. М.В. Панов, без племянника человек не дядя. Более того, если продолжить примеры со словом дядя, то можно заметить, что во многих языках, как мы уже говорили, есть слова со значениями: 'дядя со стороны матери' и 'дядя со стороны отца' (ср.: болг. вуйчо / чичо; древнерусское вуй / стрый). При этом всегда бывает так: если в языке есть слово со значением 'дядя со стороны матери', то обязательно будет и слово 'дядя со стороны отца'. Если из языка уходит одно из этих слов, то оставшееся либо расширяет своё значение, т. е. обозначает одновременно дядю и по материнской, и по отцовской линии, либо второе слово тоже исчезает и появляется другое слово с общим, недифференцированным значением (как в русском языке слово дядя).

Проявлением системности в лексике может служить и тот факт, что слова высокого стиля имеют свою окраску только потому, что есть слова нейтрального (а также разговорного) стиля. С другой стороны, о словах нейтрального стиля можно говорить лишь в том случае, если есть слова окрашенных стилей. Иначе неясно, по отношению к чему нейтральны эти слова, в чём проявляется их нейтральность.

Итак, лексические единицы языка – это единицы системные. Изучать единицу языка, абсолютно изолировав её от системы, значит, некорректно представить её подлинную сущность.

Системность лексики проявляется не только в том, что её единицы могут быть распределены по семантическим полям[9](ср. обозначение времени, пространства, цвета, движения, родства и т. п.), категориальным классам (классы многозначных слов, синонимов, антонимов и др.), оппозициям типа исконное – заимствованное, активное – пассивное, общеупотребительное – ограниченное, нейтральное – стилистически маркированное и т. п., но и в самом характере употребления лексических единиц, где есть свои закономерности.

Для человека, создающего речевые произведения, значимым является то, что содержательно тождественные и близкие лексические единицы, принадлежащие к одному семантическому полю, классу, употребляются одинаково или достаточно сходным образом, напр., полные и частичные синонимы: орфография – правописание, друг – товарищ. Слова же с далекими друг от друга значениями, напр., относительность и сапог, напротив, как правило, не употребляются в сходных контекстах.

Лексический состав языка представляет собой сложную, гибкую и подвижную систему. Тем не менее нет оснований считать, что все участки лексики в равной степени «системно» организованы. Неодинаковую степень системности легко видеть, сравнивая, напр., с одной стороны, слова, служащие для обозначения родственных отношений, и, с другой стороны, социальных отношений между людьми.

Такие слова, как отец, мать, сын, дочь, дедушка, бабушка, внук, внучка, дядя, тётя и т. д., представляют собой действительно микросистему, в которой однозначно реализуются противопоставления по таким признакам, как мужской – женский пол, восходящая – нисходящая линия (дедушка – внук), прямое – непрямое родство (сын – пасынок, дочь – падчерица).

В группе слов, обозначающих дружеские/недружеские отношения нет, такого строгого разграничения значений: друг, приятель, товарищ, дружок, знакомый, доброжелатель, недоброжелатель, противник, неприятель, соперник, враг, супостат и т. д.

Употребление этих слов не регулируется чёткой сеткой однозначных противопоставлений, напр., для обозначения лиц женского пола противопоставлений в большинстве случаев или нет вообще (ср. товарищ, неприятель; враг – ср. *врагиня), или эти соответствия не являются полностью симметричными по значению (друг и подруга, дружок и подружка и т. д.), что затрудняет процесс порождения высказываний, заставляя производителя речи создавать сложные или нестандартные номинации для выражения соответствующих значений (Этот мужчина для неё в роли подруги – Он её подруга).

Итак, в последовательном членении семантических сфер лексики на классы, подклассы, микросистемы и более частные группы наряду со строго системными отношениями, обеспечивающими эффективность порождения речевых произведений, можно обнаружить и асистемные участки, отклонения от системы, нередко приводящие к «сбоям» в говорении. Так, в частности, в русском языке ощущается явный недостаток слов с общим родовым значением, т. е. гиперонимов. Члены некоторых лексических групп, хотя и объединяются по принципу наличия в них общего семантического признака, однако вместе с тем наделяются такой добавочной смысловой нагрузкой, которая «тянет их в разные стороны» и препятствует выделению обобщающего слова[10]. В лексическом ряду: спешить – торопиться – нестись – лететь и пр. трудно найти слово, которое было бы способно заменить собой все эти слова, вместе взятые (как слово дерево заменяет название любой породы деревьев или каждое по отдельности). Нет в русском языке и родового названия садовых кустарников: смородина, малина, крыжовник и т. д. Даже в том случае, если гипероним представлен в языке, то адекватная замена видовых понятий родовыми в процессе продуктивной речевой деятельности не всегда возможна из-за несовпадения, напр., их стилистических характеристик. Иллюстрацией может послужить ряд шапка, шляпа, кепка, панама – головной убор, в котором словосочетание с родовым значением употребляется преимущественно в официальной речи.

Отклонения от системности в лексике влияют и на процесс понимания. Так, например, антонимические отношения должны выражаться по правилам системы разными словами: горячий – холодный, приходить – уходить, но и здесь могут быть асистемные отступления, когда противоположные смыслы передаются значениями одного и того же слова, что без достаточного контекста может вызвать непонимание: оговориться – это 'сделать оговорку' специально, сознательно или оговориться – значит 'ошибиться'?

Факты асистемности, имеющие место в языке, должны учитываться, но не должны преувеличиваться: они осознаются на фоне регулярных, системных отношений, превалирующих над ними.

Важно уяснить, что системность в лексике может быть как очевидной, непосредственно наблюдаемой, так и уходить своими корнями в «глубину» языка, т. е. обнаруживаться на определенном уровне абстракции, проявляться в глубинной структуре языка. Смысловые различия глаголов вязать (свитер), снимать фильм, наживать (состояние), разбивать (сквер), сажать (пятно), составлять (список), строить (дом), как и множества им подобных, оказываются не столь существенными, как кажется на первый взгляд, и обусловлены конкретными значениями соответствующих существительных. Подобные глаголы имеют один и тот же объединяющий их «глубинный смысл» – 'каузировать', т. е. делать так, чтобы что-то появилось, начало иметь место. С помощью нескольких десятков таких наиболее общих значений, называемых лексическими функциями, оказывается возможным систематизировать всю несвободную сочетаемость слов языка (см. об этом подробнее в разделе «Лексические функции»).

По мере усложнения культуры усложняется, дифференцируется, развивается лексическая система языка в целом. Развитие общества обычно оценивается положительно, а как оценивать развитие языка, которое неизбежно проявляется в его изменении? Хорошо или плохо для языка, если он быстро изменяется?

Известный учёный, один из основателей социолингвистики Е.Д. Поливанов говорил, что прогресс в языке заключается в том, чтобы он как можно меньше изменялся. Задача культурного сообщества – не торопить изменение языка. Чем выше уровень цивилизации, тем медленнее изменяется язык. Язык хранит в себе культурную традицию. Если бы язык развивался стремительно, люди разных поколений перестали бы понимать друг друга, не передавались бы культурно-языковые традиции. Консерватизм нормы способствует устойчивости литературного языка, благодаря чему облегчается передача культурных ценностей от поколения к поколению. Другой русский языковед A.M. Пешковский писал о том, что если бы литературный язык изменялся быстро, то каждое новое поколение могло бы пользоваться лишь литературой своего времени и предшествующего поколения и при таких условиях не было бы и самой литературы, так как литература всякого поколения создаётся всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова. Сохранению языка способствуют языковые нормы, поэтому нормы не оковы языка, а его благо. Владея нормой, т. е. умея правильно выбирать и употреблять средства языка в зависимости от цели и условий речи, носитель литературного языка может позволить себе сознательные отступления от принятой нормы, языковую игру. Этим человек обращает внимание на предмет речи, или передаёт своё отношение к нему, или обнаруживает перед слушателем своё эмоциональное состояние, свою социальную позицию.

Язык постоянно меняется, но в пределах всех своих изменений остаётся внутренне единым благодаря тому, что в лексической системе существуют ядро и периферия. Ядро любого лексикона является константой, изменяется крайне медленно. Периферия языка, проницаемая для внешних воздействий, изменяется быстрее.

Для целей продуктивной и рецептивной речевой деятельности важно различать понятия лексической системы в широком и узком смысле. Лексическая система в узком смысле – это общеупотребительные слова русского языка, обеспечивающие взаимопонимание всех говорящих по-русски.

Лексическая система в широком смысле – это иерархически организованная, самонастраивающаяся система, включающая в себя общеупотребительную лексику, а также все лексические подсистемы современного русского литературного языка в его устной и письменной разновидностях.