Глава 3

Ральф Эддикотт любил повторять, что «Уинворд спирит», обслуживавший все маяки на этой части побережья, был старой, но надежной, как верный пес, посудиной. Старина Ральф служил на ней шкипером с незапамятных времен и считал, что у него лучшая в мире работа.

– Так, значит, ты и есть Том Шербурн! Добро пожаловать на мою прогулочную яхту! – пригласил он Тома на изъеденную солью палубу, обшитую крашеными досками, когда тот явился перед рассветом, чтобы впервые отправиться на Янус.

– Рад познакомиться, – пожал Том протянутую руку. Двигатель урчал на холостом ходу, и в воздухе стоял запах отработанного дизельного топлива. В каюте оказалось немногим теплее, чем за ее пределами, но здесь хотя бы не пробирали насквозь резкие порывы пронизывающего ветра.

Из люка в конце каюты высунулась голова, увенчанная копной рыжих курчавых волос.

– Все готово, Ральф. Можем отправляться, – сказал молодой человек.

– Блюи, это Том Шербурн, – представил Ральф.

– Привет, – отреагировал Блюи, вылезая из люка.

– Рад знакомству.

– Ну и колотун! Надеюсь, у тебя есть теплые подштанники. Если уж здесь так пробирает, то на Янусе во сто раз хуже! – сообщил Блюи, пытаясь согреть руки дыханием.

Пока Блюи показывал Тому судно, шкипер делал последние приготовления и, протерев куском тряпки заляпанный стакан, скомандовал:

– Отдать причальные концы!

Он прибавил обороты, и судно медленно и неохотно отошло от причала.

Том изучил карту на штурманском столе; несмотря на то что она была подробной, но даже на ней Янус выглядел всего лишь точкой на мелководье вдали от материка. Том перевел взгляд на бескрайние морские просторы, лежавшие по курсу, и ни разу не оглянулся на берег, будто боясь, что может передумать.

Шли часы, воды становились все глубже, их цвет менялся, а поверхность начинала казаться твердой. Время от времени Ральф показывал на парившего в небе морского орла или стаю дельфинов, увязавшихся за судном. Однажды на горизонте показалась труба парохода. Блюи несколько раз приносил из камбуза чай в эмалированных кружках со сколами. Ральф рассказывал Тому разные байки об ужасных штормах и трагедиях, случившихся на маяках в этой части побережья. Том поделился своими впечатлениями о жизни смотрителей маяков в Байрон-Бей и на острове Маатсукер в тысячах миль на восток.

– Если ты смог выжить на Маатсукере, то, возможно, сумеешь и на Янусе, – заметил Ральф и, взглянув на часы, предложил: – Может, соснешь немного, пока есть такая возможность? Нам еще плыть и плыть.

Когда Том, отдохнув, снова появился в рубке, Блюи, понизив голос, что-то говорил Ральфу, а тот неодобрительно качал головой.

– Я всего лишь хочу узнать, правда ли это. Что плохого, если просто спросить? – донеслись до Тома слова Блюи.

– Спросить у меня что? – поинтересовался Том.

– Правда ли… – начал Блюи и посмотрел на Ральфа. Увидев, как тот недовольно скривился, он смутился и замолчал.

– Хотя я напрасно вмешиваюсь. Это не мое дело, – сказал Том и перевел взгляд на воду, которая стала темно-серой и начала волноваться.

– Я тогда был слишком молод, а прибавить возраст, чтобы взяли на фронт, мать запретила. И я слышал…

Том посмотрел на него, вопросительно приподняв брови.

– В общем, мне сказали, что тебя наградили Военным крестом и все такое, – выпалил он. – Об этом говорилось в увольнительных бумагах, которые ты подавал для Януса.

Том перевел взгляд на воду. Блюи смутился и явно расстроился.

– Просто я бы гордился тем, что пожал руку герою.

– Кусок латуни никого не превращает в героя. Многих ребят, которые действительно заслуживают наград, уже нет в живых. Поверь, дело вовсе не в медалях, – ответил Том и, отвернувшись, принялся изучать карту.

– А вон и остров! – воскликнул Блюи и передал бинокль Тому.

– Дом, милый дом, аж на целых полгода! – хмыкнул Ральф.

Том навел окуляры на остров, вылезавший из морской пучины, будто какое-то чудовище. На его краю высился утес, от которого через весь остров тянулся пологий спуск.

– Старик Невилл обрадуется нашему приезду, – заметил Ральф. – Он вышел на пенсию, и ему не очень-то пришлось по душе ехать на срочную подмену Тримбла. Но смотритель есть смотритель… В Маячной службе не найдется человека, который оставит маяк без присмотра, какими бы ни были обстоятельства. Но должен тебя предупредить: Невилл Уитниш – не самый приятный в общении человек. Из него слова не вытянешь.

Пристань уходила в море на добрую сотню футов и была высокой и прочной, чтобы не оказаться затопленной приливами и выстоять в жестокие штормы. Ручные шестеренные тали были готовы к перевалке грузов на крутой подъем, где располагались служебные постройки. На берегу окончания швартовки ждал сурового вида мужчина лет шестидесяти с небольшим.

– Ральф, Блюи, – небрежно кивнул он морякам. – А это, стало быть, сменщик, – констатировал он.

– Том Шербурн. Рад познакомиться, – отозвался Том, протягивая руку.

Старик рассеянно на нее посмотрел, не сразу сообразив, что от него требуется, а потом дернул Тома за руку с такой силой, будто желал проверить, крепко ли она держится.

– Сюда, – сказал он и, не дожидаясь, пока Том заберет свои вещи, стал подниматься к постройкам. День был в самом разгаре, и после многочасовой качки Том не сразу освоился на твердой почве под ногами. Подхватив вещмешок, он устремился за смотрителем, а Ральф и Блюи стали готовиться к разгрузке.

– Дом смотрителя, – бросил Уитниш, когда они подошли к приземистому зданию с крышей из гофрированного железа. Возле складских построек, где хранилось оборудование, а также запасы продовольствия и горючего, стояли в ряд три бака с дождевой водой. – Вещи можешь оставить в прихожей, время не терпит. – С этими словами он резко повернулся и зашагал к маяку. Несмотря на почтенный возраст, он двигался очень быстро.

Однако когда Уитниш рассказывал о маяке, в его голосе неожиданно зазвучали теплые нотки, с которыми обычно говорят о преданной собаке или о любимом кусте роз.

– Даже после стольких лет службы он держится молодцом! – сообщил он.

Белокаменная башня маяка, похожая на длинный брусок мела, ярко выделялась на серовато-голубом небе. Она стояла на самой высокой точке острова возле скалы и устремлялась ввысь на сто тридцать футов. Том поразился не только ее размерам – она превосходила все маяки, на которых ему уже довелось поработать, – но и стройности, и удивительному изяществу линий.

За зеленой дверью все было привычно. Крошечное помещение в пару больших шагов в поперечнике. Шаги по выкрашенному зеленой краской полу гулко отдавались, будто шальные пули рикошетили от круглых стен, покрытых белой известкой. Два маленьких шкафчика и миниатюрный стол с закругленными задними стенками, чтобы занимать меньше места, выпирали из стен как волдыри. Посередине располагался толстый металлический цилиндр, уходивший в световую камеру. В нем находились грузы, приводившие в движение часовой механизм, который раньше вращал линзы светового устройства.

Ступеньки шириной не больше двух футов поднимались по спирали вдоль стены и вели на следующие уровни. Пятая по счету площадка находилась непосредственно под световой камерой – сердцем маяка, где располагался административный центр. На столе – вахтенные журналы, телеграфный аппарат для передачи сигналов при помощи азбуки Морзе, бинокль. Понятно, что установить кушетку для отдыха или какую-то мебель запрещалось, но зато там имелось деревянное кресло с прямой спинкой и отполированными до блеска подлокотниками от частого прикосновения огрубелых ладоней смотрителей разных поколений.

Том заметил, что корпусу барометра явно не повредит шлифовка, но тут он увидел весьма неожиданные предметы возле разложенных на столе морских карт. Это был моток шерсти с незаконченным шарфом и воткнутыми в него вязальными спицами.

– Старика Докерти, – пояснил Уитниш, кивая.

Том знал, что смотрители часто находят себе какое-нибудь занятие, помогающее скоротать время на дежурстве: вырезают по кости или раковинам, делают шахматные фигуры, вяжут.

Уитниш показал Тому вахтенные журналы и куда заносить данные о погоде, а потом повел в световую камеру уровнем выше. Она была полностью застеклена, и стенами служили только раскладки для остекления, державшие прозрачные панели. Снаружи световую камеру опоясывала металлическая галерея. От нее ненадежная с виду лесенка поднималась наверх и упиралась в узкий мостик, который венчался флюгером.

– Потрясающе! – искренне восхитился Том, охватывая взглядом гигантские – намного выше его – линзы на вращающемся пьедестале. Сияющая конструкция, похожая на хрустальный улей, была истинным сердцем Януса – светлым, чистым и молчаливым.

Губы старого смотрителя тронула едва заметная улыбка.

– Я знаю этот маяк с детства. Он и в самом деле красив!

На следующее утро Ральф прощался, стоя на пирсе.

– Что ж, нам пора в обратный путь. Привезти тебе в следующий раз газеты?

– За три месяца все новости устареют. Лучше я сэкономлю и куплю хорошую книгу, – ответил Том.

Ральф бросил прощальный взгляд на остров, будто хотел убедиться, что все в порядке.

– Ладно, тогда до встречи. Теперь уже пути назад нет, сынок.

– С этим не поспоришь, – согласился Том, удрученно хмыкая.

– Ты и сам не заметишь, как быстро пролетят три месяца. Если, конечно, не будешь об этом постоянно думать.

– Следи за маяком, и он тебя не подведет! – напутствовал Уитниш. – От тебя всего и нужно-то проявить терпение да здравомыслие.

– Постараюсь, – пообещал Том и повернулся к Блюи, готовому отдать причальный конец. – Увидимся через три месяца, Блюи?

– Обязательно!

Судно отошло, оставляя пенящийся след и с трудом преодолевая сопротивление встречного ветра. Постепенно оно становилось все меньше и меньше, пока окончательно не скрылось, будто вдавленное невидимым пальцем в серый горизонт.

Потом вдруг все замерло. Нет, это не наступила тишина – волны по-прежнему с ревом разбивались о скалы, в ушах свистел ветер и раздраженно стучала о косяк незапертая дверь в одной из подсобок.

Но в душе Том впервые за долгие годы ощутил покой.

Он подошел к краю обрыва и остановился. Звякнул колокольчик на шее у козы, закудахтали две курицы. И неожиданно эти самые обычные звуки обрели новый смысл: их источником были живые существа. Том преодолел сто восемьдесят четыре ступеньки до световой камеры и открыл дверь на галерею. Ветер обрушился на него с бешеной силой, вдавливая обратно в дверной проем, и Том, покачнувшись, с усилием шагнул вперед и вцепился в металлический поручень. С высоты в шестьсот футов вид на разбивающиеся о скалы волны оказывал гипнотическое воздействие. Белая пена, похожая на молоко, иногда расступалась, обнажая темную морскую пучину. С другой стороны острова цепь огромных валунов служила волнорезом, за которым водная гладь была спокойной и ровной. Том ощутил странное чувство, будто он парит в воздухе, но при этом остается на земле. Он медленно обогнул по узкой галерее всю башню маяка, впитывая величие открывшегося его взору вида. Казалось, его легким никогда не удастся набрать достаточно воздуха, взгляд никогда не сможет охватить безбрежные просторы, а слух – воспринять всю гамму звуков ревущего внизу океана. На мгновение он перестал себя ощущать.

Том сморгнул и встряхнул головой, прогоняя наваждение. Чтобы прийти в себя, он прислушался к сердцебиению, ощутил на ногах ботинки и железный настил галереи под собой. Выпрямившись в полный рост, он заметил разболтавшуюся петлю на двери, сосредоточил на ней внимание и решил начать именно с нее. Спасение было в работе. Нужно постоянно быть занятым чем-то очень практичным и приземленным, потому что иначе душа или разум могут взмыть, как воздушный шар, и улететь в неизвестность. Именно это помогло ему пережить четыре кровавых и безумных года: всегда знать, где лежит винтовка, даже если задремал в окопе на десять минут; постоянно держать наготове противогаз; убедиться, что подчиненные точно поняли отданный приказ. На войне человек не думает о том, что будет через несколько месяцев или лет. На войне человек живет одним часом, может, иногда следующим. Все остальное не важно.

Том поднял бинокль и осмотрел остров: ему нужно увидеть коз, овец и сосчитать их. Всегда заниматься чем-то практическим. Натирать до блеска латунные детали, постоянно протирать стекла световой камеры маяка: сначала внешние, потом самих призм. Смазывать все трущиеся узлы, чтобы шестеренки ходили плавно, проверять уровень ртути для уменьшения трения линз. Он составлял список дел, будто мысленно вырубал ступеньки, по которым мог выбраться в мир, где останется самим собой.

В ту ночь он включил маяк с тщанием и осторожностью жреца, зажигавшего свет на Александрийском маяке тысячи лет назад. Он поднялся по миниатюрной металлической лестнице, которая вела к платформе вокруг светового устройства, и забрался внутрь. Заправив мазутом топливный бак, он зажег под ним огонь, чтобы разогретые пары поднялись до калильной сетки газового фонаря. Потом поднес к сетке горящую спичку, и пары превратились в яркий свет. Спустившись вниз, Том завел двигатель. Все устройство пришло в движение и начало вращаться, выдавая через равные интервалы вспышки света продолжительностью в пять секунд. Том взял ручку и записал в большом журнале в кожаном переплете: «Включил в 17.05. Ветер порывистый, сев./сев. – зап. 15 узлов. Пасмурно. Волнение на море 6 баллов». Затем добавил свои инициалы: «Т.Ш.» Эти строчки появились в книге через несколько часов после последней записи Уитниша, а его отметки – через несколько часов после последней записи Докерти. Том стал звеном непрерывной цепочки смотрителей, охранявших свет.

Удостоверившись, что все в порядке, Том вернулся в дом. От усталости ему смертельно хотелось спать, но он понимал, что без еды не сможет работать. В кладовке возле кухни батареи мясных консервов, банок с горошком и консервированными грушами соседствовали на полках вперемежку с сардинами, сахаром и огромной банкой мятных конфет, которые обожала покойная миссис Докерти. Первый ужин Тома состоял из большого ломтя испеченной в золе пресной лепешки, оставшейся после Уитниша, куска сыра и сморщенного яблока.

На кухонном столе пламя на фитиле масляной лампы время от времени подергивалось. Под рокот разбивающихся о скалы волн ветер продолжал свою нескончаемую войну с окнами. Том с содроганием подумал, что в радиусе почти ста миль никаких людей, кроме него, не было. На скалах находили приют чайки, умудряясь устроить там гнезда в тихих водах, защищенных рифами, чувствовали себя в безопасности стаи рыб. Все живые существа нуждались в убежище.

Том отнес лампу в спальню. На стене заплясала огромная плоская тень, повторяя все его движения, пока он стягивал ботинки и раздевался. Волосы пропитались солью и стали жесткими, а кожа огрубела от ветра. Откинув одеяло, он залез в кровать и провалился в сон под мерный рокот волн и завывание ветра. А маяк всю ночь нес караул, разрезая ночную мглу похожим на меч лучом.

Глава 4

Каждое утро на рассвете Том выключал маяк и отправлялся обследовать очередной участок своих новых владений, после чего приступал к повседневным делам.

Северную часть острова занимал высокий гранитный утес, стойко встречавший полчища волн, насылаемых никогда не знающим покоя океаном. К югу поверхность острова полого спускалась и плавно переходила в воду, где образовывала мелкую лагуну. Возле маленького пляжа было установлено водяное колесо, подававшее наверх к дому пресную воду из родника. Каким-то необъяснимым образом пресная вода по естественным каналам в океанском дне проникала сюда и даже дальше с самого материка и выходила на поверхность родниками. Когда в восемнадцатом веке это явление описали французы, все сочли его выдумкой. Однако даже в открытом океане встречались места, где вода почему-то была пресной – поистине настоящее чудо, которое демонстрировала природа.

Постепенно жизнь вошла в определенное русло, и дни потекли по заведенному порядку. Регламент предписывал каждое воскресенье поднимать флаг, и Том начинал выходной день именно с этого. Флаг полагалось поднимать и в случае прохождения мимо маяка военного корабля, что Том выполнял с удовольствием. Он знал, что немало смотрителей считали подобное салютование излишним и исполняли предписание без всякого энтузиазма, но для него эта процедура была наполнена особым смыслом. Только цивилизация могла позволить себе роскошь делать нечто, лишенное какого бы то ни было практического смысла.

Том занимался приведением в порядок всего и вся, что пришло в запустение из-за проблем со здоровьем у Тримбла Докерти. Самым важным участком, конечно, был маяк. Нужно следить, чтобы раскладки по стеклу были всегда надежно замазаны шпаклевкой. Перекосившийся от непогоды ящик письменного стола Том выровнял, а трещинки аккуратно зашкурил. Он закрасил зеленой краской облупившиеся или стертые места на ступеньках – бригада маляров приедет красить всю станцию заново еще очень и очень не скоро.

Маячный излучатель сверкал как новенький: стекла прозрачные, латунь начищена, линзы на плавающей поверхности ртути вращались легко, будто чайки, парящие на воздушном потоке. Время от времени Том спускался к скалам, где ловил рыбу или прогуливался к песочному пляжу лагуны. Он подружился с парой черных ящериц, живущих в сарае для дров, и иногда подкармливал их остатками пищи. Запасы еды Том расходовал рационально – он сможет их пополнить только через несколько месяцев, когда приедет катер.