Конечно, лечебная работа не была для него чем-то новым после Уссурийского госпиталя, но сложность патологии, ее возрастной диапазон (преобладание больных старших возрастов, большая частота ишемической болезни сердца, гипертонической болезни – не армейской патологии) предъявляли дополнительные требования к клинической подготовке.

Важно, что появилась возможность гласного обсуждения больных, у которых имелись принципиальные особенности. Эти вопросы выносились на клинические обходы и кафедральные конференции, что прививало навыки продуманной аргументации и участия в публичной дискуссии. Прежде, в Уссурийском госпитале такой практики не было. В клинике обсуждения были регулярными. Они привлекали до 30 врачей из больницы, из других клиник, из госпиталей, ну и, конечно, слушателей. Проводил обходы сам Николай Семенович, он же вел конференции, стимулируя выступления молодых врачей. Эту школу прошел и адъюнкт Гембицкий.

Клиническое разнообразие больных требовало и разнообразной литературной подготовки. Началось библиотечное «застолье», ставшее системой на всю жизнь. Это не позволяло замыкаться в узких диссертационных рамках.

Жили Гембицкие после приезда из Уссурийска сначала на ул. Петра Лаврова, затем на Невском проспекте, па последнем этаже (без лифта и удобств), на Фонтанке около Чернышевского моста и, наконец, с 1953 г. – в собственной, полученной от Академия, небольшой комнате в коммунальной квартире на ул. Смирнова. Когда ее получили, Нина Яковлевна плакала, что «наконец-то их никто не выгонит». Это обычная судьба офицерской семьи. Вряд ли это способствовало работе Евгения Владиславовича. В 1953 г. у них родилась и вторая дочь – Ира.

В скором времени его стали привлекать и к ведению учебных занятий. На кафедре обучались слушатели как лечебно-профилактического факультета, факультета подготовки войсковых врачей, так и слушатели командно-медицинского факультета (последние – только по курсу военно-полевой терапии). Преподавание ВПТ (так было в течение 8 лет) проводилось по инициативе проф. Н. С. Молчанова. Позже, на основе этого опыта была сформирована самостоятельная кафедра военно-полевой терапии. Участие в преподавании в эти годы сыграло большую роль в последующей педагогической деятельности Е. В. Гембицкого.

В кафедральный педагогический коллектив в эти годы влились как высококвалифицированные клиницисты, получившие опыт работы армейских терапевтов, ведущих терапевтов крупных госпиталей (С. И. Вульфович, Б. А. Овчинников, М. Л. Щерба, М. Ю. Рашюпорт, В. Г. Шор, Б. С. Налимов и др.), так и выпускники адъюнктуры, ординатуры и 1-го факультета, среди которых, кроме Е. В. Гембицкого, были В. П. Сильвестров, В. В. Медведев, А. Д. Пушкарев, П. С. Никулин, В. В. Бутурлин, И. И. Красовский и др. Н. С. Молчанову в довольно короткие сроки удалось создать научно-педагогический коллектив, обладавший высокими потенциальными возможностями.

Расширение на базе областной больницы клинической и биохимической лабораторий, открытие современных кабинетов функциональной диагностики позволили создать достаточно мощную базу не только для клинической, но и для научной работы, в том числе на диссертационном уровне (Шустов С. Б. и соавт. Николай Семенович. Молчанов. К 100-летию со дня рождения кафедры. С. – Пб., 1997, 93 с.).

Доминанта общих интересов, увлеченность работой, доброжелательность позволяли сотрудникам кафедры – людям с весьма разными личностными особенностями – не мешать друг другу. Кафедра была слаженным творческим ансамблем.

У меня, тогда слушателя Академии, сохранились добрые воспоминания об этой кафедре. Своеобразно читал лекции проф. М. Л. Щерба. Он медленно ходил по сцене и размышлял вслух. Все было по теме, но очень необычно – задумчиво и серьезно, несколько тяжеловесно, но неповторимо. Внешнее сходство его с Боткиным отчего-то казалось мне нарочитым… Я тогда, конечно, не знал еще, что он блестящий диагност и автор известной монографии «Общий амилоидоз». Он был одним из учителей Е. В. Гембицкого. Лекции Н.С. Молчанова были более эмоциональны, отличались ясностью мысли, доступностью и образностью, доброжелательным контактом с аудиторией, без чего по складу своего характера Н. С. вообще не мог бы работать. Лекции его пользовались популярностью. Правилом было присутствие на них всего профессорско-преподавательского состава.

Помню и других преподавателей той кафедры. Высоченного ростом П. С. Никулина. Он был очень строг к слушателям, и пробиться к четверке у него было практически невозможно. Запомнились его диагностические «загадки», например: «Сердце бьется, нос трясется, глаза выскочить хотят?»… Как-то, обследуя больного, я случайно раздавил капилляр с ртутью в аппарате Рива-Роччи, принадлежавшем проф. Б. А. Овчинникову. Это было ужасно. Однако, узнав об этом, он лишь огорченно покачал головой, но не рассердился. В это же время здесь бывал и работал Гембицкий, но тогда нам познакомиться не довелось.

В целом, кафедра госпитальной терапии в 50-е годы была, по-видимому, наиболее динамичной и результативной терапевтической кафедрой Академии.

Раннее послевоенное время было насыщено переменами. Страна оживала. Это время было временем победителей. Всем хотелось идти быстрым шагом, несмотря на еще не преодоленную разруху. Люди наверстывали то, что было отнято у них войной. Их намерения часто превышали их возможности и возможности государства. Вот почему время тогда буквально летело, но летело неровно и нервно, напоминая картину, хорошо знакомую ленинградцам, – быстро бегущие рваные серые облака над Невой, когда вдруг – то потемнеет и посуровеет все вокруг, то на минуту прорвется солнцем, для того, чтобы вновь погрузить все в темноту.

Развернулась борьба идей в различных сферах жизни, в том числе в медицине и биологии. В 1948 г. прошла памятная сессия ВАСХНИЛ АН СССР, на которой были подвергнуты разгрому виднейшие представители советской генетики (довоенного времени – Н. И. Вавилов – и послевоенного). Их обвиняли в бесполезности их деятельности для народного хозяйства, находящегося в трудном положении, в космополитизме, в буржуазном перерождении и т. п. Предавались анафеме даже их книги.

Это коснулось и ВМА. Наветы шли от академика Лысенко и его учеников, поддерживаемых ЦК партии. В результате по идеологическим мотивам были отлучены от активной деятельности видные ученые, в частности, начальник кафедры гистологии Г. В. Хлопин. Эта волна обрушилась и на физиологическую школу. Насаждение кортико-висцеральной теории, примитизировавшее павловское учение о нервизме, смело существовавшую академическую школу, в недрах которой шло творческое развитие идей И. П. Павлова. Видные ученые были вынуждены оставить свои лаборатории и кафедры, их не выслушивали, с ними не считались. Среди них были Орбели, Лебединский, Гинецинский и другие.

В ту пору (1950—1951 гг.) мы, слушатели Академии, многого не понимали в происходящем, как не понимали, почему такое большое значение придавалось тогда работе И.В. Сталина «Марксизм и языкознание», касавшейся достаточно узкой области знаний, причем это индуцировалось не самим Сталиным, а его идеологическим аппаратом. Нормальная работа превращалась в повод для поклонения оракулу. Происходило это во всех вузах и НИИ, в том числе не имевших отношения к языкознанию.

Тогда особенно упорно отстаивались достижения отечественной науки и всего отечественного. Возможно, эта реакция на западничество в науке была упрощением и извращением правильного тезиса о значении победы советского народа над фашизмом, его роли в освобождении Европы, о превосходстве социалистической системы, тезиса, который сам по себе ни в каком подтверждении не нуждался. Правильно говорят: наши недостатки проистекают из наших достоинств…

Хорошо помню очень худого и немолодого уже профессора Г. В. Хлопина, всегда тихого и одинокого, который ежедневно приходил на кафедру, хотя и был лишен права активной научной и педагогической деятельности. Мы, слушатели, инстинктивно понимали, что этот человек страдает, при его появлении почтительно замолкали и старались быстрее разминуться с ним в анатомическом корпусе, как если бы нам было за что-то стыдно. Люди постарше, служители говорили нам о нем как о совершенно бескорыстном и преданном делу ученом.

Я знал в те годы, что известный физиолог, уволенный из АМН, Гинецинский вынужден был устроиться в какой-то экспедиции на Белом море и там, экспериментируя на рыбах и медузах, увлеченно исследовал механизмы нарушений водно-солевого обмена (впоследствии он издал великолепную монографию по этому вопросу).

Люди страдали, полезные направления в науке отбрасывались на десятки лет назад в своем развитии. На смену этим ученым приходила посредственность, не лишенная хватки и практической результативности, но так ничем и не прославившая нашу науку. Сейчас я пишу об этом времени с какой-то горечью. Е. В. Гембицкий в то время был более взрослым свидетелем всего этого, и я допускаю, учитывая его сдержанность и стремление к всесторонней оценке событий, что он еще более трезво и критично воспринимал происходящее, хотя и не имел к этому прямого профессионального отношения.

Начало 50-х годов было тревожным временем. Время было хуже людей, переживших войну. Вскоре по Ленинграду прокатилась волна преследований среди партийных работников и руководителей учреждений и предприятий: началось так называемое «ленинградское дело», якобы связанное с заговором ленинградского руководства против советского правительства. Именно так было истолковано стремление к большей самостоятельности Ленинграда в структуре государства и власти, и это соответствовало действительному росту значения северной столицы. Люди тогда не очень понимали смысл происходившего. Полетели головы, были расстреляны коммунисты, руководившие обороной блокадного города, в том числе Кузнецов и Попков. Сотни были посажены или уволены. Помню, наш сокурсник был исключен из Академии только за то, что отказался развестись со своей женой, отец которой был объявлен «врагом народа».

Сейчас я знаю, что уже в это время партийное руководство не было в состоянии руководить духовно выросшим за годы войны советским народом, более грамотным, инициативным и преданным делу, чем идеологические структуры ЦК партии.

Послевоенные академические терапевтические школы приобретали свое лицо: кафедра пропедевтики внутренних болезней, руководимая проф. Н. Н. Савицким (Трегубов, Иванов, Морозов, Никитин), становилась известной своей гастроэнтерологической направленностью, изучением проблемы нейроциркуляторной дистонии, а также инструментально-диагностическими исследованиями (в частности, разработкой метода механокардиографии); кафедра факультетской терапии (профессора В. А. Бейер, Александров, С. Б. Гейро, Н. С. Петров) продолжила традиции М. И. Аринкина и в основном занималась проблемами гематологии.

Коллектив кафедры госпитальной терапии и до прихода на нее Н. С. Молчанова традиционно занимался изучением клиники различных заболеваний сердечно-сосудистой системы, в частности ревматизма, функциональной диагностикой инициальных состояний патологии сердца и проблемой хрониосепсиса. Эта кафедра отличалась, пожалуй, наиболее широким спектром научных интересов. Выделялись клинические исследования новых фармакологических препаратов, изучение проблем семейного ревматизма, ранних форм гипертонической болезни, крупномасштабной электрокардиографии, лекарственной аллергии, несколько позже – вопросов пульмонологии.

Наряду с этим какое-то время терапевтические коллективы Академии объединяло продолжение начатой сразу после войны работы над созданием 35-томника «Опыт советской медицины в годы Великой. Отечественной войны 1941—1945 гг.». Я хорошо помаю, как в 1950—1951 годах в академической, столовой нам активно предлагали подписаться на это издание. Денег не было, не было и понимания важности этого… Позже я скупил часть томов в букинистических магазинам. Но были среди моих друзей и более предусмотрительные. В формировании ряда томов участвовал и коллектив кафедры госпитальной терапии под руководством Н. С. Молчанова. Под его редакцией вышел, в частности, 29-й том «Опыта» – «Болезни у раненых». Среди авторов были: М. Л. Щерба, Б. А. Овчинииков, Б. С. Налимов, В. Г. Шор, Б. П. Кушелевский, В. X. Чирейкин и др.

Важнейшей проблемой, разрабатывавшейся на кафедре, была проблема нарушений сосудистого тонуса. Соответствующие исследования были начаты еще в годы войны. Тогда впервые в мире к изучению остро возникающих гипотонических состояний – шока и коллапса – были привлечены терапевты. Известны работы саратовского ученого – проф. П. Н. Николаева, научно-исследовательской группы, в которой работал Г. П. Шульцев, впоследствии крупный терапевт нашей страны. Обращала на себя внимание частота вторичных – симптоматических – гипотоний при некоторых видах ранений, при туберкулезе и алиментарной дистрофии, последствия которой еще долго испытывали именно ленинградцы. Но наблюдались и первичные гипотонии, возникновение которых было трудно связать с каким-либо заболеванием. Это была неизученная проблема, особенно патогенез, лечение и экспертиза таких состояний.

К решению проблемы была привлечена целая группа молодых сотрудников кафедры (Е. В. Гембицкий, В. П. Сильвестров, М. Ю. Раппопорт, А. Д. Пушкарев). В ходе этих работ была выявлена частота гипотонических состояний (по материалам Ленинграда), описано их клиническое течение, доказана нозологическая самостоятельность первичных гипотоний (нейроциркуляторной дистонии), разработаны номенклатура и классификация, дана оценка гемодинамики с учетом возможностей ЭКГ, ФКГ, векторкардиографии и исследований механических свойств периферических сосудов. Оценена роль вредных влияний внешней среды, в частности профессиональных факторов, разработаны рекомендации по лечению с применением методов физиотерапии и реабилитации.

Это научное направление оказалось весьма плодотворным, завершилось выходом не только диссертационных работ и сборников, но и монографии Н. С. Молчанова «Гипотонические состояния».

Работа Е. В. Гембицкого над диссертацией (1948—1951 гг.) облегчалась тем, что составила часть указанного направления работы кафедры, имевшего коллективное решение. Поэтому методология темы при всей оригинальности исследований была общим достоянием. Но решение конкретных вопросов, методическое обеспечение работы, определяющее полноту оценки состояния гемодинамики с учетом возможностей того времени было внесено именно Гембицким. Это потребовало от него очень серьезной подготовки, развертывания методик, многие из которых до этого на кафедре не использовались. Существенное значение имел тесный контакт его с Н. Н. Савицким.

Диссертация Е. В. Гембицкого на тему «Гемодинамика при первичной гипотонии» оказалась центральным звеном во всей группе исследований по данной теме. Результаты ее он доложил на заседании Ленинградского терапевтического общества. Об этом докладе я слышал положительные, отзывы от проф. М. Я. Ратнер, в то время также работавшей в Ленинграде. Чуть позже в Саратове вышла монография проф. М. С. Образцовой «Гипотоническая болезнь» (в определении она пошла еще дальше). М. С. Образцова очень высоко отзывалась о работах кафедры Н. С. Молчанова по данной проблеме и о диссертации Е. В. Гембицкого.

Защита состоялась в 1952 г. в диссертационном совете ВМА им. С. М. Кирова и была успешной. Гембицкий был оставлен преподавателем ни кафедре госпитальной терапии.

Из песни слова не выкинешь. В эти годы в общественной жизни страны, противореча несомненным успехам производства, восстановления народного хозяйства и оборонного могущества, медленного, но реального роста благосостояния населения, постоянно присутствовала, обстановка бесконечной подозрительности и тревожного ожидания новых политических жертв. В 1952 г. было объявлено о «деле врачей», якобы отравлявших высший командный состав Советской Армии. Были арестованы ведущие профессора страны в частности, главный терапевт Красной (Советской) Армии М. С. Вовси, его заместитель П. И. Егоров – автор первого в мире учебника по военно-полевой терапии. В более ранних очерках мы о них упоминали. Арестованы они были по сфабрикованному доносу. Все – это было густо смазано дегтем антисемитизма, так как большинство – обвиняемых были – евреями. Антисемитизм был обращен ко всем евреям, в том числе не имевшим никакого отношения к медицине. Были репрессированы и некоторые преподаватели ВМА, в том числе С. Б. Гейро (мой будущий учитель). Я хорошо помню, как мы – слушатели Академии – по приказу Политотдела «работали» в Фундаментальной библиотеке, замазывая тушью фамилии «врагов народа» в учебниках, книгах и журнальных изданиях. Много туши было потрачено бдительной посредственностью, чтобы уничтожить память о замечательных военных медиках величайшей из войн. И ни одного маршала, ни одного профессора не нашлось, чтобы встать на их защиту или на защиту кого-нибудь из них.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.