Современная электронная библиотека ModernLib.Net

История русской церкви (Том 9)

ModernLib.Net / Религия / Макарий Митрополит / История русской церкви (Том 9) - Чтение (стр. 26)
Автор: Макарий Митрополит
Жанр: Религия

 

 


Эти последние нашли в ней, кроме указанных Афанасием, и многие другие погрешности и ереси и (3 ноября) изложили их в 61-й статье. Критики были слишком придирчивы и иное называли ересью по одному лишь недоразумению и непониманию литовского языка. Получив такое свидетельство о книге, царь и патриарх издали (1 декабря) окружную грамоту, в которой, объявляя, что в этой книге "сыскались многия ереси и супротивства древним учительным Евангелиям и иным святых отец Божественным книгам", указывали: "На Москве и во всех городех литовския печати (не только) "Учительныя Евангелья" архимандрита Кирилла Транквиллиона Ставровецкаго, (но) и иныя книги его, Кириллова, слогу (хотя оне вовсе не были рассмотрены) собрата и на пожарех сжечь, чтоб та ересь и смута в мире не была". Этого мало: указывали еще объявить всем людям, чтобы "впредь никто никаких книг литовския печати и письменных литовских не покупали", а кто "учнет литовския книги какия-нибудь покупати", тем быть от царя в великом градском наказании, а от патриарха в проклятии. В Москве 4 декабря действительно сожжены были рукою пристава всенародно 60 книг "Учительного Евангелия" Транквиллионова "за слог еретический и составы, обличившиеся в книге" Подозрение против всех вообще литовских книг не прекращалось, и в феврале следующего 1628 г. царь и патриарх приказали переписать во всем государстве, сколько в каждой церкви книг московской печати и письменных, сколько книг литовских, печатных и письменных, давно ли последние находятся в той или другой церкви и не останутся ли церкви без пенья, если отобрать литовские книги. Приказали также объявить настоятелям монастырей и священникам, что царь и патриарх уже определили разослать по всем церквам взамен литовских книг книги московской печати: Апостолы, Псалтири, Часовники и пр. - и только до тех пор, т. е. до получения московских книг, дозволяется держать при церквах литовские книги, чтобы в церквах без пенья не было. Наконец, приказали отобрать литовские печатные и письменные книги у всех частных лиц, которые держали их в своих домах, отписать об этих книгах и ждать указа, как поступить с ними.
      Несколько прежде, чем в государстве Московском постигла такая участь сочинения западнорусского писателя Кирилла Транквиллиона и началось гонение вообще против литовских книг, из Литвы принесена была в Москву книга, какой там еще никогда не бывало, не печатная, а рукописная, не богослужебная, а излагавшая учение веры, под названием Катехизис. Автор книги Лаврентий Зизаний Тустаневский, брат известного Стефана Зизания, столько ратовавшего против унии в Вильне, был сначала вместе с ним дидаскалом во львовском братском училище, откуда в 1592 г. перешел в Брест в тамошнее братское училище, а оттуда в Вильну, где и издал в 1596 г. свои Азбуку и Славянскую грамматику. Потом был педагогом у князя Богдана Соломерецкого (в 1600 г.) и чрез несколько времени у князя Александра Константиновича Острожского, воеводы волынского, в галицком городке Ярославле. Здесь сделался священником и проповедником в местной православной церкви и получил сан протоиерейства. А из Ярославля по смерти этого последнего князя переселился в городок Корец к княгине Анне Ходкевичевне Корецкой, почему и начал называться "протопопою корецким".
      В 1626 г. 24-го апреля Лаврентий Зизаний прибыл в Путивль с двумя сынами своими, Иваном и Александром, и объявил воеводам, что идет в Москву бить челом о милостыне, потому что из Ярославля поляки его выгнали, церковь, при которой служил он, разорили и имения его отняли. Из Корца выехал на масленой неделе к Киевскому митрополиту Иову Борецкому, прожил в Киеве семь недель, стараясь собрать сведения, что постановлено королем польским на последнем сейме, и желает сообщить эти сведения в Москве, кому государь укажет. Привез письма от митрополита Иова к царю, патриарху и другим лицам да два письма от епископа Исаии из Прилуцкого монастыря к царю и патриарху. Спустя месяц Лаврентий по приказу государеву отпущен был из Путивля в Москву и здесь принят был с честию царем и патриархом. Царь велел дать Лаврентию квартиру и отпускать пищу и дозволил ему в июле сходить на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, где также он был принят с честию. Но не для одной милостыни приходил в Москву Лаврентий, почему и должен был оставаться в ней очень долго. Он принес в Москву, может быть, с ведома и благословения Киевского митрополита Иова свой Катехизис и, представляя рукопись Филарету, "бил челом государю святейшему патриарху, чтоб ее исправити". Филарет приказал исправить ее богоявленскому игумену Илии и книжному справщику Григорию Онисимову, которые и сделали свои исправления с его одобрения. Когда рукопись была, таким образом, исправлена при участии самого патриарха, он приказал тем же доверенным лицам напечатать ее и отдать напечатанную книгу Лаврентию, а о тех статьях, которые исправлены, "поговорити с ним любовным обычаем и смирением нрава". Таких собеседований было три. Иногда они касались только описок или неточных выражений в сочинении Лаврентия, от которых сам же он вскоре отказывался, приписывая их то своему "переводчику", т. е. переписчику, то своему литовскому языку. Но иногда касались истин веры и других предметов и обнаруживали, что как Лаврентий, так и его московские собеседники нечужды были некоторых ложных мнений.
      Например, во время первого собеседования, которое происходило 18 февраля 1627 г. по приказанию патриарха на Государевом Казенном дворе в нижней палате пред государевым боярином Иваном Борисовичем Черкасским да пред думным дьяком Федором Лихачевым, игумен Илия и Онисимов заметили Лаврентию: "У тебя неверно сказано, что Божество пострадало с плотию; не пострадал Бог с плотию, но пострадал Бог плотию, а Божеством пребысть бесстрастен". Лаврентий сначала отстаивал свою мысль, указывая на то, что во Христе Божество и человечество соединены в одну Ипостась нераздельно и, следовательно, страдали вместе, но потом уступил и похвалил сделанную поправку. У Лаврентия было написано: "Души православных христиан, которые умерли с покаянием, находятся в первом аде, а под ними в другом месте души некрещеных". Против этого Лаврентию сказали от имени самого патриарха, что души покаявшихся христиан во ад не бывают сведены, а отходят в места светлые и пребывают в руце Божией. Лаврентий сослался на молитвы Церкви в день Пятидесятницы о содержимых во аде, об ослаблении и утешении их. Ему отвечали: "То утешение и ослабление бывает душам грешным, непокаявшимся, а покаявшихся души всегда находятся в веселии и радости неизреченной. А что ты говоришь: зачем же об них молится Церковь, то Церковь молится о всех не только умерших без покаяния и отошедших во ад, да получат они отраду на время, в которое приносится о них жертва Богу, но молится и о скончавшихся с покаянием и пребывающих во свете, молится и о всех святых (?), да не только о всех святых, но и о Самой Пречистой Богородице (?)". Еще у Лаврентия было написано: "Можно крестить человека и не в освященной воде". Игумен Илия сказал: "У нас про такое дело в правилах не обретается и по милости Божией везде в Русской земле крестят в освященной воде". Лаврентий заметил: "Да у вас греческих правил нет". Тогда собеседники его отвечали: "Всех греческих старых переводов (списков) правила у нас есть, а новых переводов греческого языка и всяких книг не приемлем, потому что греки ныне живут в теснотах великих между неверными, и по своих волях печатати им книг своих не уметь, и для того вводят иные веры в переводы греческого языка, что хотят. И нам таких новых переводов греческого языка не надобно, хотя, что и есть в них от нового обычая напечатано, и мы тот новый ввод не приемлем". И Лаврентий сказал: "Мы также новых переводов греческого языка не приемлем, они искажены". Под конец первого собеседования игумен Илия встал, держа в руках книгу, и сказал: "Да уж ты, Лаврентие, не кручинься; для того те статьи тебе и объявлены, которые были в твоей книге не прямо написаны, и те все статьи святейший кир Филарет сам исправил и, исправя, нам велел напечатати и, напечатав, тебе отдати". И говоря ту речь, книгу ему отдал. И Лаврентий книгу взял честно, и целовал любезно, и говорил: "Спаси Бог государя святейшего Филарета, патриарха Московского и всея Русии, что он, великий государь, наше прошение исполнил".
      Второе собеседование происходило 19 февраля по приказанию патриарха у протопопа Лаврентия на подворье, и ни боярина Черкасского, ни дьяка Лихачева здесь уже не было. В этот раз игумен Илия и Онисимов указали Лаврентию несколько весьма неудачных мыслей и выражений в его учении о Пресвятой Троице, каковы: "Единым часом прежде всех бысть Три Лица", или: "Отец Сына роди, как рожает орел орла и сокол сокола". Лаврентий сознавался, что ему "спростовалося", и просил прощения. Потом его спросили: "О каких четырех судах Божиих ты возвещаешь в своей книге?" Лаврентий, между прочим, отвечал: "А когда душа от тела разлучится, не суд ли ей от Бога изыдет, где ей быти повелит?" Московские богословы сказали: "Да ты прямо говоришь, где ей быти повелит, - это есть повеление, а не суд (?). Суд бо един всем общ будет, егда приидет Сын Человеческий во славе Своей..." Лаврентий с своей стороны спросил: "А как вы думаете о младенцах, которые рождаются от верных родителей, верны они или неверны?.." "От верных родителей, - отвечали Илия и Онисимов, - и младенцы верны, а от неверных неверны". Лаврентий возразил: "Да как же вы называете верным младенца некрещеного? Пока не крестится, он не может быть верным". На это был ответ: "Некрещеный хотя и верен, но еще не в лике святых, а когда крестится, тогда причитается к лику святых" и пр.
      В самом начале третьего собеседования, происходившего 20 февраля у Лаврентия же на подворье, он сказал пришедшим к нему собеседникам: "Я много себя понудил и прошел едва не всю книгу: она зело добра и мудра, но иное, мне кажется, из моего в ней пропущено". Игумен Илия и Онисимов отвечали: "Мы пропустили, что велел нам святейший патриарх, что было написано у тебя о кругах небесных, и о планетах, и о зодиаке, и о затмении солнца, о громе и молнии, о Перуне, о кометах и о прочих звездах, потому что те статьи из книги Астрологии, а книга Астрология взята от волхвов еллинских и от идолослужителей и с правоверием нашим не сходна". Лаврентий: "Волен Бог да государь святейший Филарет; я ему, государю, о том и бить челом приехал, чтоб мое недоумение исправил, а то и сам ведаю, что в моей книге много и не дела написано". Илия и Онисимов: "Да переменили мы твое выражение в молитве Господней: "да освятится имя Твое". Имя Божие не освящается, но освящает". Лаврентий: "По греческому языку так говорится, что "освятится имя Твое". Кто у вас умеет по-гречески?" Илия и Онисимов: "Умеем по-гречески столько, что не дадим ни у какой речи никакого слога ни убавить, ни приложить. Да есть у нашего государя царя переводчики греческого языка, и грамоте умеют, и псалмы в церкви говорят, и они произносят: "да святится", а не "освятится". И вот уже осмое столетие идет, как греческая грамота переложена на русский язык, а никогда не слыхано, чтобы кто говорил: "да освятится..." Лаврентий: "Мне казалось, что все равно: "да освятится" или: "да святится", и я в том виноват". Илия и Онисимов: "Да мы же переменили написанное у тебя: можно крестить во обстоянии и диакону, и клирику, и иноку, и мирянину, если где попа не будет". Лаврентий: "Я написал то не от себя, до меня то написано в правилах Августина епископа да Никифора, патриарха Царяграда". Илия и Онисимов: "Правила Никифора, Цареградского патриарха, мы знаем, а того правила в них нет. Знаем и Августина, но его правил и прочих писаний в греческих переводах нет, потому что его писания искажены от латинских мудрецов на их еретический обычай. И у нас писаний Августина нет, а если бы где и нашлись, мы их не принимаем, потому что учения его латынского обычая. Есть у латынян и другой толковник, Иероним, но и его писаний мы не принимаем потому же... Ты, Лаврентий, прилагаешь новый ввод в Никифоровы правила, и мы думаем, что тот ввод у тебя от латинского обычая; у нас в греческих переводах Никифоровых правил того нет". Лаврентий: "Греческих правил у вас нет; откуда у вас взялись греческие правила?" Илия и Онисимов: "Киприан, митрополит Киевский, когда пришел из Царьграда на Русскую митрополию, привез с собою тогда правильные книги христианского закона с правилами на греческом языке и перевел на славянский язык, и Божиею милостию доныне пребывают без всяких смутов и прикладов новых вводов. Да и многие книги греческого языка старых переводов есть у нас, а иные которые книги печатные греческого ж языка входят к нам и будет сойдутся с старыми переводами, мы их принимаем и любим, а будет что в них приложено новое, мы тех не принимаем, хотя они тиснуты и на греческом языке, потому что греки живут ныне в великих теснотах, в странах неверных и не могут печатать по своему обычаю". Лаврентий: "И мы новых переводов греческого языка книг не принимаем. Я думал, что в Никифоровых правилах то написано, но ныне слышу, что у вас того нет, ино и я того не принимаю, простите меня Бога ради". В заключение этого третьего и последнего собеседования игумен Илия и Онисимов спросили Лаврентия: "Скажи нам, Лаврентий, что еще имеешь ты договорить с нами о сей книге? Есть ли у тебя речь к нам или нет?" Лаврентий отвечал: "Я всегда рад беседовать с вами и избирать лучшее. А книгу государского жалованья я проходил всю, и прилежно потрудился при вас и без вас, и много просвещения обрел душе моей. И дивлюся великой премудрости православного государя святейшего кир Филарета, патриарха Московского и всея Руси: каков разум, каков смысл, какову великую, Богом дарованную премудрость имеет в себе! Как он, государь, столь великую книгу, а в невеликое время учинил! Воистину Бог действует в нем". И, взяв книгу, Лаврентий прикладал ее к персям своим, обнимал руками и любезно целовал ее всюду. Тем и окончились собеседования.
      Само собою разумеется, что Филарет "учинил", т. е. исправил, столь великую книгу не сам непосредственно, а чрез подручных ему людей, которые потому не раз проговаривались, беседуя с Лаврентием: "Мы переменили у тебя", хотя прежде и сказали, что сам патриарх ее исправил. Что книга Катехизис Лаврентия Зизания была напечатана в 1627 г., в этом не может быть никакого сомнения: она находилась в числе печатных книг в библиотеке самого патриарха Филарета и в нескольких экземплярах сохранилась доныне; в самом прении о ней довольно ясно говорится, что она была напечатана еще до начала прений, а из уцелевшей от того времени Записной книги Московского Типографского архива (№ 6) видно, что печатание Лаврентиева Катехизиса окончилось около 29 генваря 1627 г., следовательно, действительно прежде прения о нем. Но замечательно, ни в одном из сохранившихся экземпляров этого Катехизиса нет выходного листа, - не знак ли, что хотя Катехизис был напечатан, но осторожный патриарх не решился и не дозволил выпустить его в свет из типографии для употребления верующими? Катехизис, и притом в таком обширном виде, в первый раз появлялся в Русской Церкви и был напечатан, но, кажется, в Москве не понимали тогда достаточно высокого руководственного значения этой книги. Патриарх поручил ее исправить только двум книжникам и затем, рассмотрев и одобрив исправления, велел книгу напечатать, а не подверг ее предварительно самому тщательному и подробному рассмотрению на Соборе - не потому ли она и не была выпущена из типографии в свет? Катехизис, напечатанный Филаретом, как в то время не мог быть назван выражением верования всей Русской Церкви и служить символическою книгою для всех ее чад, так и ныне не может считаться свидетелем о тогдашнем веровании всей нашей Церкви. Это не более как сочинение одного литовского протопопа, исправленное двумя московскими грамотеями и одобренное одним Московским патриархом, в строгом смысле оно может служить свидетельством только об их веровании.
      Если так строг был патриарх Филарет к литовским книгам, опасаясь, чтобы они не привнесли в Россию латинских и других еретических заблуждений, тем более не мог он щадить самих русских, когда они действительно увлекались этими заблуждениями, как и случилось с князем Иваном Хворостининым. Еще во дни первого самозванца, принадлежа к числу его приближенных и находясь в постоянных сношениях с поляками и их ксендзами, князь Иван поколебался в православной вере, хулил ее, не соблюдал постов и прочих ее уставов, за что и сослан был при царе Василии Ивановиче Шуйском в Иосифов монастырь под начало. Но этот урок не принес пользы. С воцарением Михаила Федоровича князь снова начал сноситься с поляками и их попами, соединился с ними в вере, принимал от них латинские книги и латинские образа, которые и найдены в его доме во время обыска, совершенного по приказанию государя. Государь, впрочем, пощадил князя и только дал ему строгий наказ, чтобы он не знался с еретиками, не перенимал их ереси, латинских книг и образов у себя не держал. Снисхождение не вразумило Хворостинина, он сделался еще смелее. Не только на словах, но и в письмах порицал православную веру и угодников Божиих, запрещал своим людям ходить в церковь, а которые ходили, тех бил, и мучил, и говорил, что молиться не для чего, что воскресения мертвых не будет; поносил на словах и в письмах вообще московских людей, отзываясь, что они "сеют землю рожью, а живут все ложью", что кланяются своим образам только по подписям, а если какой образ не подписан, то и не кланяются ему, и что "на Москве людей нет, все люд глупый, жити не с кем", и пр. Сделан был новый обыск в доме князя, и найдены многие латинские книги и иконы. Да и сам князь про свою совесть объявил, что у него там сомнения о вере. Тогда патриарх Филарет вместе с сыном своим определил послать князя Ивана Хворостинина "для исправленья" в Кирилло-Белозерский монастырь и приказал дать князю в монастыре особую келью, поручить его доброму старцу, не давать князю никаких книг, кроме церковных, и строго наблюдать, чтобы он никуда не выходил из обители, и никто к нему не приходил и не приносил книг и писем, и чтобы он ежедневно исправлял келейное правило и ежедневно посещал церковные службы. Не прошло и года, как князь Хворостинин принес покаяние и исповедался в своих грехах; монастырские власти удостоили его даже святого причастия и известили о всем патриарха. Патриарх остался недоволен и отвечал властям (6 ноября 1623 г.), что они поступили неосмотрительно и без его благословения, послал к ним учительный свиток, содержавший подробное исповедание православной веры, велел составить в монастырской трапезе большой Собор, пригласить туда князя Ивана Хворостинина, прочитать на Соборе в слух всех учительный свиток и допросить князя, верует ли он в Пресвятую Троицу и во все догматы, которые содержит соборная апостольская Церковь. Когда князь скажет, что верует, и никакой ереси не содержит, и в воскресении мертвых нисколько не сомневается, тогда велеть ему, чтобы он велегласно произнес на Соборе весь Символ веры. По произнесении Символа допросить князя, верует ли он также всему тому, что написано в учительном свитке, и когда скажет, что верует всему тому, и кается со слезами в своих согрешениях, и впредь обещает исправиться, тогда велеть ему подписать свиток по статьям своею рукою и сделать на нем приписку, что он, князь, всему тому верует и чает воскресения мертвых и жизни будущего века. Монастырские власти исполнили приказание патриарха и отослали ему учительный свиток с подписью и припискою князя. В декабре того же года царь и патриарх велели отпустить из Кириллова монастыря князя Хворостинина, и к нему самому последовал указ, в котором подробно были перечислены его вины, а в заключение было сказано, что царь и патриарх по своему милосердию пожаловали его, велели взять к Москве и быть ему во дворянех по-прежнему.
      Еще пред приездом Филарета Никитича из Польши в Москву здесь получены были известия, что в Унженском Макарьевском монастыре (ныне Костромской епархии) у гроба преподобного Макария Унженского (? 1504) многие больные получают чудесные исцеления. Вскоре по вступлении Филарета на патриарший престол для расследования этих чудес послана была комиссия. И в начале сентября 1619 г., когда благочестивый царь, исполняя свой обет, данный по случаю возвращения его отца из плена, совершал свое путешествие по святым обителям, патриарх уже извещал его, что достоверность чудесных исцелений у гроба преподобного Макария подтвердилась. Посланные расспрашивали самих исцелившихся и свидетелей их исцеления, также их родителей, родственников и отцов духовных, и, по общему свидетельству и сыску, оказалось до 50 человек, действительно исцелившихся, из которых иные были больны лет по тридцати, иные по двадцати, иные по двенадцати, десяти, восьми и менее. Кроме того, 23 человека сами сказывали о своих исцелениях, хотя свидетелей представить не могли "для далека", т.е. по их отдаленности. "И потому, государь, свидетельство, - продолжал патриарх, - по нашему общему духовному совету о Святем Дусе, проповедати дела Божия преславно есть и угоднику Его, препод. отцу Макарию, честь воздаяти також, якож и прочим святым преп. отцем". Эти же самые слова повторил Филарет и в письме от 10 сентября к своему сыну и благословлял его немедленно исполнить свое царское обещание к преподобному чудотворцу Макарию и воздать ему такую же честь, как и прочим преподобным отцам. Судя по приведенным словам патриарха, причтение преподобного Макария Унженского к лику святых совершилось тогда Собором, а с тем вместе, конечно, установлен в честь его и праздник 25 июля. Спустя год послана была такая же комиссия в Чухломской Городецкий монастырь (ныне Костромской епархии) для расследования чудес, совершавшихся при гробе основателя того монастыря, преподобного Авраамия Галицкого (? 1375). Членами комиссии были архимандрит Корнилий из Крестовоздвиженского монастыря да игумен костромского Богоявленского монастыря Макарий с товарищами. Они производили расследование по росписи, поданной им настоятелем и братнею обители, лично расспрашивали получивших исцеления и свидетелей, при том бывших, и других людей и письменный акт своего свидетельствования и обыска за подписом и судейских людей отправили в Разрядную канцелярию к царю и патриарху. На основании этого акта, засвидетельствовавшего достоверность чудесных исцелений у гроба преподобного Авраамия Чухломского и Галицкого, он (в 1621 г.) причтен, без сомнения, Собором к лику святых, и ему положено праздновать в день его кончины, 20 июля, и совершать службу по церковному чиноположению.
      В 1625 г., 25 февраля прибыл в Москву, а 11 марта представлялся царю Михаилу Феодоровичу и отцу его патриарху Филарету посол от персидского шаха Аббаса грузинец Урусамбек и правил им обоим от шаха поклон. А после поклона поднес патриарху золотой ковчег, украшенный драгоценными камнями, и сказал: "Государь мой Аббас шах прислал к тебе, великому государю, золотой ковчег, а в нем великого и славного Христа срачица". О намерении шаха прислать этот подарок известно было в Москве еще прежде от русских послов, находившихся в Персии, Коробьина и Кувшинова, которым тогда же поручено было собрать о ризе Господней подробные сведения, но послы при всех стараниях могли узнать только, что шах достал ее из Грузии, что в Грузии ее чествовали и от нее совершалось много чудес, а подлинно ли она риза Господня и какова она, об этом никто ничего не мог сказать. Патриарх принял от шахова посла золотой ковчег и в тот же день осматривал его на своем святительском дворе с Киприаном, митрополитом Сарским и Подонским, с Нектарием, архиепископом Вологодским, греком, проживавшим в Москве, с архимандритами, игуменами и протопопами. И при осмотре оказалась в ковчеге "часть некая полотняная, кабы красновата, походила на мели или будет от давних лет лице изменила, а ткана во льну". При этом патриарха смутило то, что в ковчеге "под ризою писаны были Страсти Спасовы латинским письмом, а латиняне - еретики". Через неделю (18 марта) патриарх сказал царю: "Святыня, что называют Христовою срачицею, прислана от иноверного царя, истинного свидетельства о ней нет, а неверных слово без испытания во свидетельство не приемлется. Надобно петь молебны, носить святыню ту к болящим, возлагать на них и молить Бога, чтобы Он Сам открыл о ней истину". Положено было во всей Москве поститься целую неделю, во всех церквах и монастырях совершать молебствия, носить ризу Господню к больным и возлагать на них. И не прошло еще недели, как от этой святыни начали совершаться многие чудесные исцеления. Царь и патриарх поручили Киприану, митрополиту Крутицкому, с двумя архимандритами и двумя игуменами произвесть надлежащее расследование и, получив удостоверение, что чудеса действительно совершились, приговорили быть в царских палатах Собору 26 марта. На Соборе торжественно объявлено было царскому синклиту и всему народу о чудесах от ризы Господней и определено было поставить ковчег с нею в Успенском соборе и учредить в честь ее празднование 27 марта, а составление службы на этот праздник поручить митрополиту Сарскому Киприану. Когда служба была составлена и напечатана, царь и патриарх разослали (в генваре 1626 г.) свои грамоты по всему государству с подробною росписью чудес, совершившихся от ризы Господней, и с службою ей и приказывали прочитать те грамоты по всем церквам всенародно и затем петь благодарственные молебны со звоном, а впредь ежегодно совершать празднование ризе Господней 27 марта по новосоставленной в честь ее службе. Отпуская персидских послов - а они выехали из Москвы 26 мая 1625 г., патриарх отправил с ними к шаху Аббасу послание, в котором благодарил его за присланную в дар святыню - ризу Господню, убеждал шаха принять правую христианскую веру и предостерегал его от латинского ксендза, которого, как слышно было в Москве, шах пригласил в свою страну.
      Установляя новые праздники для всей Русской Церкви, издавая для нее богослужебные книги, и в том числе церковный Устав, определявший чин и порядок церковных служб на все праздники, где бы они ни совершались, патриарх Филарет в третье лето своего святительства (1622) приказал составить, в частности, "Сказание действенных чинов св. соборныя церкви Успения Пресв. Богородицы, матере церквам царствующаго града Москвы и всея Великия Русии". Это особенный Устав собственно для Москвы на те церковные праздники и торжества, которые совершались в ней большею частию при участии самого патриарха и царя. К числу таких праздников кроме некоторых важнейших общехристианских относились храмовые праздники главных московских церквей и монастырей, праздники в честь Московских святителей и других угодников, московские крестные ходы и подобное. Всех этого рода праздников показано Уставом: в сентябре восемь, в октябре пять, в ноябре семь, в декабре пять, в генваре только один, в феврале, марте и мае по пяти, в июне четыре, в июле семь и в августе девять, только в апреле не показано ни одного. Замечания Устава о каждом из праздников неодинаковы: иногда он кратко говорит, в какой церкви бывали патриарх и царь в день праздника на вечерне, утрени и литургии, совершал ли богослужение сам патриарх или только присутствовал на нем, или также кратко упоминает, откуда и куда совершался крестный ход, но иногда довольно подробно определяет, как происходило патриаршее священнослужение, как происходили крестные ходы, как встречал патриарх царя, что говорил ему и пр. Нельзя сомневаться, что Филарет Никитич не сам установил все те чины и порядки, какие описаны в настоящем Уставе, что они существовали или постепенно вводились еще при прежних патриархах, как видно и из самого Устава. Но патриарх Филарет приказал изложить эти чины в письмени, пересмотрел их, отчасти изменил и положил в Успенском соборе для постоянного руководства.
      Значение Московского патриарха в лице Филарета Никитича достигло такой степени, какой оно не достигало никогда, ни прежде, ни после. Он был не только патриархом, но и "великим государем" не по одному имени, а в действительности. Он соцарствовал своему сыну и вместе с ним правил Московским государством. Подданные писали и подавали свои челобитные не одному царю, но вместе и великому государю святейшему патриарху, бояре делали свои доклады о государственных делах пред царем и патриархом, многие указы издавал царь, многие грамоты жаловал не от своего только имени, но и от имени своего отца, великого государя и патриарха. Иностранные послы представлялись царю и патриарху вместе в царских палатах, а если патриарх почему-либо там не присутствовал, то представлялись ему особо в патриарших палатах с теми же самыми церемониями, как прежде представлялись царю. Из переписки, какую вели царь и патриарх, когда один из них отлучался из Москвы на богомолье, видно, что они извещали тогда друг друга о текущих государственных делах и спрашивали друг у друга совета, что царь охотно принимал советы своего отца и иногда отдавал на его волю поступить, как признает нужным, и патриарх действительно распоряжался иногда по своему личному усмотрению без указаний от царя.
      Простирая свою власть на все Московское государство как соправитель царя и великий государь, Филарет Никитич имел еще у себя особую, весьма обширную область в том же государстве, которою и ведал почти без всяких ограничений как патриарх или, точнее, как главный епархиальный архиерей. Мы уже знаем, что патриаршею епархиею сделалась та самая, какою прежде правили Московские митрополиты, и что еще при митрополитах она была очень велика и очень разбросана. Но доселе мы не в состоянии были точно обозначить все места, которые она обнимала, и составить хотя приблизительно понятие о ее размерах. Теперь мы имеем к тому возможность. В 1625 г., мая 20-го царь Михаил Федорович по совету и по прошению своего отца пожаловал ему свою грамоту на его патриаршую область, и в грамоте прежде всего перечислил самые места, входившие в состав этой области. Во дни патриарха Филарета она заключала в себе более сорока городов с их пригородами и уездами и несколько еще особых десятин, а города те находились в шестнадцати нынешних губерниях, или епархиях, и именно: в Московской - Москва, Дмитров, Звенигород, Серпухов, Можайск, Руза, Волоколамск; Владимирской - Владимир, Переславль Залесский, Юрьев Польский, Гороховец; Костромской - Кострома, Плес, Юрьевец Повольский, Кинешма, Лух, Галич; Нижегородской - Нижний Новгород, Балахна, Арзамас; Калужской - Боровск, Мосальск; Орловской Брянск, Севск, Карачев; Курской - Курск, Белгород, Рыльск, Путивль, Оскол; Воронежской - Валуйки; Тамбовской - Темников; Симбирской - Алатырь, Курмыш; Тверской - Ржев; Псковской - Торопец; Новгородской - Белозерск; Казанской Ядрин; Вятской - Вятка; Архангельской - Пинега, Кевроль, Мезень и пр. Во всей этой обширной церковной области патриарху Филарету по означенной грамоте его сына были подчинены не только все монастыри и церкви, соборные, ружные и приходские, все монашествующие в монастырях, мужских и женских, с их слугами и службинами, все духовенство и причт церквей, соборных, ружных и приходских, но и все монастырские и церковные вотчинные крестьяне и всякие монастырские и церковные люди.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52