Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тони Хилл/Кэрол Джордан (№1) - Песни сирен

ModernLib.Net / Триллеры / Макдермид Вэл / Песни сирен - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Макдермид Вэл
Жанр: Триллеры
Серия: Тони Хилл/Кэрол Джордан

 

 


Вэл Макдермид

Песни сирен

Я слышал, как пели сирены одна для другой. Я не думаю, что они станут петь для меня.

Т. —С. Элиот. «Любовная песнь Альфреда Пруфрока»

У пытки мужская душа.

Примечание на музейной табличкеМузей криминологии и пыток,Сан-Джиминьяно, Италия

Все эпиграфы перед главами взяты из книги Томаса де Квинси «Об убийстве как одном из видов искусства»(1827)


Первый раз человек помнит всегда. Не это ли говорят о сексе? Насколько вернее сказать так об убийстве. Я никогда не забуду ни одного восхитительного момента той странной и экзотической драмы. Пусть сейчас, благодаря приобретенному опыту и оборачиваясь назад, я вижу, что это было любительское представление, оно по-прежнему имеет власть возбуждать, хотя больше уже и не дает удовлетворения. Мощение дороги к убийству началось значительно раньше, хотя это оставалось непонятным, пока меня не вынудили принять решение и действовать. Представьте себе августовский день в Тоскане. Туристский автобус с кондиционером мчит нас из одного города в другой. Автобус, груженный северными культурными хищниками, которым страшно хочется заполнить каждое мгновение нашей бесценной двухнедельной программы чем-то памятным, что можно противопоставить замку Ховард и Четсворту.

Мне очень понравилась Флоренция, церкви и художественные галереи, полные странно противоречащими друг другу образами мученичества и Мадоннами. Мне довелось подняться на головокружительную высоту купола Бруннелески, венчающего великолепный собор, познать очарование витой лестницы, которая ведет наверх от галереи к маленькому куполу и истертые каменные ступени которой втиснуты между потолком купола и самой крышей. Это было почти все равно что оказаться персонажем компьютерной игры, участвовать в настоящем, разыгрываемом по ролям приключении, пробираться сквозь лабиринт к солнечному свету. Единственное, чего в нем не хватало – так это чудовищ, которых нужно убивать по дороге. А потом очутиться среди яркого дня и удивиться, что наверху, в конце этого тесного подъема, сидит торговец открытками и сувенирами, маленький, смуглый, улыбающийся человечек, ссутулившийся от многолетних хождений вверх-вниз со своим товаром. Если бы это на самом деле была игра, у него можно было бы купить чуточку магии. Но пришлось удовольствоваться покупкой большего количества открыток, чем у меня было для них адресатов.

После Флоренции – Сан-Джиминьяно. Городок возникал среди зеленой тосканской равнины, его разрушенные башни устремлялись в небо, точно пальцы, когтями разрывшие могильную землю. Гид бормотал о «средневековом Манхэттене» – еще одно идиотское сравнение, которое можно было добавить к списку, которым нас начали пичкать с тех пор, как мы оказались в Кале.

Когда мы подъехали к городу, волнение мое возросло. По всей Флоренции была развешана реклама одного туристического аттракциона, который мне действительно хотелось бы посмотреть. На фонарных столбах бросались в глаза роскошные, выкрашенные в ярко-красный и золотой цвета плакаты, настойчиво предлагающие мне посетить Museo Criminologico в Сан-Джиминьяно. Я справляюсь в своем разговорнике и убеждаюсь, что мелкий шрифт на плакатах означает именно это – Музей криминологии и пыток. Нечего и говорить, что он не был включен в наш культурный маршрут.

Искать своей цели мне не пришлось: листовка о музее вместе с планом улиц бросилась мне в глаза через десять ярдов, внутри массивных каменных ворот, проделанных в средневековой стене. Наслаждаясь предвкушением, я некоторое время брожу по улицам, удивляясь памятникам городской дисгармонии, которую являют собой башни. У каждой могущественной семьи была своя укрепленная башня, которую они защищали от соседей всеми способами – от расплавленного свинца до пушек. В период, когда город достиг наибольшего процветания, в нем было примерно двести таких башен. По сравнению со средневековым Сан-Джиминьяно субботняя ночь в районе доков после окончания рабочего дня походила на детский сад, а моряки – на любителей поколобродить.

И вот уже противиться зову музея больше невозможно. Я пересекаю главную площадь, бросаю двуцветную бумажку в двести лир в колодец на счастье и прохожу несколько ярдов по переулку, где уже знакомые красно-золотые плакаты украшают древние каменные стены. Возбуждение жужжит во мне, как жаждущие крови москиты, я вхожу в прохладный вестибюль, спокойно покупаю билет и глянцевитый иллюстрированный путеводитель по музею.

С чего начать описание того, что мне довелось испытать? Физическая реальность оказалась гораздо более захватывающей, чем та, к которой меня подготовили фотографии, видео или книги. Первым экспонатом была дыба, сопутствующая табличка описывала ее назначение в милых подробностях на итальянском и английском языках. Плечевые кости выскакивали из суставов, бедра и колени разымались, хрустя рвущимися хрящами и связками, позвоночник растягивался так, что позвонки отделялись друг от друга, как бусины на разорванной нитке. «После растягивания, – лаконично сообщала табличка, – рост жертв зачастую увеличивался на шесть – девять дюймов». Склад ума у инквизиторов был совершенно необыкновенный. Не удовлетворяясь допросами еретиков, пока те были живы и страдали, они пытались добыть ответы у их искалеченных тел.

Эта выставка была памятником человеческой изобретательности. Можно ли не восхищаться умами, которые изучали человеческое тело так досконально, что сумели изобрести необычайные и точно выверенные страдания? Со своими относительно немудреными технологиями эти средневековые мозги создали системы пыток таких утонченных, что они применяются и по сей день. Кажется, наше современное постиндустриальное общество смогло добавить к этому только одно усовершенствование– электрический разряд, пропущенный через тело человека.

Я прохожу по залам, наслаждаясь каждой игрушкой – от огромных пик Железной Девы до более легкой и изящной машинерии груш, этих гибких сегментарных яйцевидных инструментов, которые вставлялись во влагалища или задний проход. Потом, когда поворачивали собачку, сегменты разделялись и груша раскрывалась, превращаясь в некий странный цветок, лепестки которого были снабжены острыми, как бритва, металлическими зубьями. Потом все это вынималось. Иногда жертвы выживали, и это было, пожалуй, еще более жестоко.

На лицах и в голосах некоторых моих попутчиков по музею заметны ужас и смятение, но я расцениваю это как лицемерие. Втайне они наслаждаются каждой минутой своего паломничества, но респектабельность воспрещает выказывать волнение на людях. Только дети честны в своем пылком восторге. Я далеко не единственный человек в этих прохладных, пастельного цвета залах, кто впитывает в себя эти экспонаты и ощущает всплеск сексуального желания. С тех пор я часто задаюсь вопросом, сколько соитий во время отпуска было посолено и приправлено, как специями, тайными воспоминаниями об этом музее пыток.

На улице, в пропитанном солнцем дворе, в клетке скорчился скелет, кости были чистые, словно их обглодали стервятники. В те дни, когда башни стояли высоко, такие клетки вывешивались на наружных стенах Сан-Джиминьяно, в качестве предупреждения его жителям, а равно и чужестранцам, что это город, где закон непреложно и жестоко карает тех, кто ему не подчиняется. Меня охватило ощущение странного родства с этими бюргерами. Слишком сильна моя жажда карать за предательство.

Рядом со скелетом стояло прислоненное к стене огромное обитое металлом колесо с перекладинами. В сельскохозяйственном музее оно выглядело бы вполне уместно. Но табличка, прикрепленная к стене позади него, объясняла, что его использовали с большим воображением. К колесу привязывали преступников. Сначала с них сдирали кожу при помощи кнута, обнажая кости, выставляя на обозрение жаждущей толпе их внутренности. Потом железными крючьями им разбивали кости прямо на колесе. Я ловлю себя на том, что думаю о карте таро – «Колесо судьбы».

Когда вскоре я осознаю, что собираюсь стать убийцей, воспоминание о музее пыток всплывает в памяти, вдохновляя. У меня всегда были золотые руки.

После того первого раза во мне еще оставалась надежда, что мне не придется делать это еще раз. Но было ясно – если придется, все будет лучше. На собственных ошибках мы узнаем, в чем наши действия были несовершенны. И, к счастью, практика дает возможность совершенствоваться.

1

Джентльмены, ваш комитет оказал мне честь, поручив мучительную задачу – прочесть лекцию об убийстве как об одном из видов искусства; задачу, которая могла быть сочтена довольно легкой три-четыре столетия назад, когда искусство понимали мало и для обозрения было доступно несколько великих образцов; но в нашем веке, когда шедевры высокого качества выполняются профессионалами, должно быть очевидно, что от стиля критики, которая к ним применяется, публика будет ждать соответствующих усовершенствований.


Тони Хилл закинул руки за голову и уставился в потолок. Вокруг изысканной лепной розетки, окружавшей крючок для люстры, шла тонкая паутина трещин, но ему это было безразлично. Слабое сияние рассвета, которое проникало сквозь треугольное отверстие над занавесками, приобретало оранжеватыи оттенок в свете натриевых уличных фонарей. Подсознательно он отметил, что бойлер центрального отопления включился, готовясь встретить пик сырого зимнего холода, который проникал через дверь и оконные рамы. Нос у Тони был холодный, под веки словно насыпали песку. Он не помнил, когда в последний раз спал целую ночь напролет, не просыпаясь. Тревога о том, через что ему предстоит пройти сегодня, только отчасти была причиной прерывающегося ночного сна, но дело было не только в этом. Все было гораздо хуже.

Как будто сегодняшнего дня недостаточно для беспокойства. Он знал, чего от него ждут, но выступление – совсем иное дело. Другие в таких случаях отделываются легкими спазмами в желудке, но не Тони. Все его силы уходят на то, чтобы в течение дня не выйти из заданной роли. В таких обстоятельствах начинаешь понимать, сколько усилий требуется от актера, работающего по системе Станиславского, чтобы сыграть с таким пафосом, чтобы игра его захватила зрителя. К вечеру он будет ни на что не годен, кроме очередной попытки проспать восемь часов кряду.

Он пошевелился в кровати, вытащил одну руку и провел ею по коротким темным волосам. Потом поскреб щетину на подбородке и вздохнул. Он знал, что ему хочется сделать сегодня, но он также понимал, что если сделает это, то совершит профессиональное самоубийство. Он знает, что в Брэдфилде на свободе бродит серийный убийца, но это не имеет значения. Он не может позволить себе быть первым, кто скажет об этом. Желудок у него подвело от голода, и он поморщился. Вздохнув, он отбросил пуховое одеяло, вылез из постели и подрыгал ногами, чтобы расправить смявшиеся гармошкой складки пижамы.

Тони поплелся в ванную и зажег там свет. Писая, протянул свободную руку и включил радио. По «Брэдфилд саунд» сообщалось о предполагаемых утренних заторах с такой жизнерадостностью, достичь которой ни один сидящий за рулем не смог бы без хорошей порции прозака. Радуясь, что сегодня утром ему не придется вести машину, Тони повернулся к раковине.

Он всмотрелся в свои глубоко посаженные синие глаза, все еще мутные со сна. Кто бы ни сказал, что глаза – зеркало души, он был настоящим дерьмовым вралем, иронически подумал Тони. Будь это так, у него не было бы ни одного целого зеркала. Он расстегнул верхнюю пуговицу пижамной куртки и, открыв шкафчик, протянул руку за пеной для бритья. Но тут же замер, заметив, что пальцы дрожат. Он сердито захлопнул громко скрипнувшую дверцу и потянулся за электробритвой. Тони терпеть не мог бриться ею – после этого у него никогда не оставалось ощущения свежести и чистоты. Но лучше уж выглядеть слегка неопрятным, чем походить на ходячую иллюстрацию смерти от бесчисленных порезов.

Другой недостаток электробритвы в том, что не приходится так сильно сосредоточиваться на том, что делаешь, и можно до упора злиться на предстоящий день. Иногда его так и подмывало вообразить, что все люди – такие же, как он, встают каждое утро и выбирают личину на день. Но за многие годы копания в головах других людей он понял, что это не так. Для большинства выбор строго ограничен. Некоторые, без сомнения, были бы рады иметь выбор, который предоставляют Тони его знания, умения и необходимость. Он не принадлежал к таким людям.

Включив бритву, он услышал музыкальную заставку к сводке новостей по «Брэдфилд саунд». С нехорошим предчувствием Тони повернулся к приемнику, напрягся и изготовился, как бегун на среднюю дистанцию, ждущий стартового выстрела. В конце пятиминутного сообщения он вздохнул с облегчением и отдернул душевую занавеску. Он ожидал услышать откровение, которое будет невозможно проигнорировать. Но пока что счет трупов по-прежнему не превышал трех.


На другом конце города Джон Брендон, заместитель начальника Брэдфилдского отделения уголовной полиции, перелез через бортик ванны и хмуро уставился на себя в зеркало. Даже пена для бритья, покрывавшая его лицо, как борода Санта-Клауса, не придавала ему добродушного вида. Не избери Брендон службу в полиции, был бы идеальной кандидатурой на должность хозяина похоронного бюро. Он был чуть выше шести футов ростом, худощав, вернее сказать – тощ, с глубоко посаженными темными глазами и ранней сединой со стальным оттенком. Даже улыбаясь, он умудрялся сохранять на длинном лице меланхоличное выражение. Сегодня, подумал Брендон, он выглядит как полицейская ищейка, подхватившая насморк, но у него есть веская причина чувствовать себя несчастным. Брендон собирался предпринять нечто такое, что будет столь же чуждо его начальнику, как проповеди священника-миссионера индейцам в Ориндже.

Брендон глубоко вздохнул, забрызгав зеркало пеной. У его начальника Дерека Армтуэйта, были пламенные синие глаза провидца, вот только он никогда не «провидел» ничего нового. Этот человек считал, что Ветхий Завет – куда более ценное руководство для полицейских, чем «Уложение о полицейских доказательствах и показаниях по уголовным делам». Он считал, что в большинстве своем методы современной полиции не только неэффективны, но еще и еретичны. По мнению Дерека Армтуэйта, которое он высказывал направо и налево, для понижения уровня преступности было бы гораздо эффективней вернуть розги и кошку-девятихвостку, а не повышать количество социальных работников, социологов и психологов. Если бы у него было хоть какое-то представление о том, что собирается сделать Брендон, он перевел бы его в дорожную полицию, и Брендон повторил бы в современном варианте историю Ионы, которого проглотил кит.

Прежде чем уныние одолело решимость, Брендон встрепенулся, потому что в дверь ванны забарабанили.

– Пап! – крикнула его старшая дочь. – Ты еще долго?

Брендон схватил бритву, окунул ее в ванночку и провел ею по щеке, а потом ответил.

– Еще пять минут, Карен! – крикнул он. – Прости, дорогая.

Если в доме трое подростков и всего одна ванная, возможность поразмышлять там выпадает редко.


Кэрол Джордан вылила недопитый кофе в мойку и побрела в душ, чуть не наступив по дороге на черного кота, который терся об ее ноги.

– Одну минутку, Нельсон, – пробормотала она, закрывая дверь перед его требовательным «мяу». – И не буди Майкла.

Когда-то Кэрол воображала, что повышение до звания инспектора-детектива и сопутствующее этому отсутствие посменной работы гарантируют ей восемь часов ночного сна, о чем она начала мечтать в первую же неделю работы в полиции. Ей просто повезло. И надо же, чтобы повышение совпало с «голубыми убийствами»! Сколько бы суперинтендант Том Кросс ни распинался перед журналистами и сотрудниками, что нет ни доказательств связи между этими убийствами и ни оснований полагать, будто в Брэдфилде действует серийный убийца, следственная группа считала иначе.

Стоя под горячим душем, Кэрол уже в который раз подумала, что позиция Кросса, равно как и начальника полиции, основывается скорее на предрассудках, чем на заботе об обществе. Чем дольше он будет отрицать, что серийный убийца, нападающий на мужчин – скрытых гомосексуалистов, – существует, тем больше погибнет людей. Если нельзя убрать их с улиц, посадив за решетку, пусть эту грязную работу сделает убийца.

Именно такое отношение делали пустой тратой времени часы работы, потраченные Кэрол и ее коллегами на расследование. Не говоря уж о сотнях тысяч фунтов налогоплательщиков – Кросс ведь настоял, чтобы каждое убийство рассматривалось как отдельное дело. Каждый раз, когда одна из трех групп приносила новую улику, которая, казалось, связывала воедино все убийства, Том Кросс отбрасывал ее, находя пять различий. Здравый смысл не имел значения, Кросс – босс, и группа предпочитала не связываться, без лишних споров соглашаясь с дурацкими решениями.

Кэрол взбила на голове пышную пену и почувствовала, что постепенно просыпается. Ладно, ее группа не собирается губить расследование из-за нетерпимых предрассудков Кросса Пучеглаза. Даже если кое-кто из младших офицеров и склонен оправдывать зашоренностью шефа собственное равнодушное отношение, она будет требовать стопроцентной преданности работе – и в правильном направлении. Большую часть из тех девяти лет, что она проработала в полиции, Кэрол корпела, как пчелка: сначала чтобы получить хорошую квалификацию, а в дальнейшем – пытаясь зацепиться за место на беговой дорожке карьерного роста. Она не допустит, чтобы ее продвижение застопорилось только потому, что полицией руководят неандертальцы.

Преисполнясь решимости, Кэрол вышла из-под душа, расправив плечи, с вызывающим блеском в зеленых глазах.

– Пошли, Нельсон, – позвала она, накинув халат и схватив в охапку мускулистый комок черной шерсти. – Давай поедим сочного мяса.


Последние пять секунд Тони изучал изображение на экране, висевшем у него за спиной. Поскольку большая часть аудитории выразила отсутствие интереса к лекции, демонстративно не делая никаких записей, он хотел, по крайней мере, затолкать в их подсознание максимум сведений о процессе создания психологического профиля преступников. Он снова повернулся к аудитории.

– Не стану тратить время на то, что вы уже знаете. Криминальные психологи не ловят преступников, этим занимаются бобби[1]. – Он улыбнулся слушателям – старшим полицейским офицерам и служащим Министерства внутренних дел, приглашая их оценить его самоуничижение. Кое-кто отреагировал правильно, хотя большинство сохраняли каменные лица и сонный вид.

Как бы Тони ни подавал свой материал, он знал: ему не убедить их в том, что он – вовсе не кабинетный ученый из университета, явившийся учить их делать свое дело. Подавив вздох, он заглянул в свои заметки и продолжил, копируя жесты и мимику популярных комических актеров.

– Но иногда психологи видят вещи в ином свете, – сказал он. – И этот свежий взгляд позволяет уловить разницу. Мертвые действительно говорят, и психологам они сообщают совсем не то, что полицейским. Вот один пример, – продолжал он. – В кустах, в десяти футах от дороги, найдено тело. Полицейский в поисках улик исследует землю вокруг. Есть ли следы ног? Не обронил ли что-нибудь убийца? Не зацепился ли клочок ткани за кусты?

Но для меня факт нахождения тела – всего лишь толчок к размышлениям, который, вкупе со всеми другими имеющимися в моем распоряжении сведениями, вполне может привести меня к нужным выводам. Я спрошу себя: нарочно ли тело положили там? Или убийца слишком устал и не смог нести его подальше? Прятал он тело или просто бросил? Хотел, чтобы тело нашли? Как долго, по его расчетам, тело могло бы оставаться незамеченным? Что значит для него само место, где он оставил тело? – Тони пожал плечами. Аудитория безразлично смотрела на него. Господи, да сколько же профессиональных трюков придется ему вытащить из шляпы, прежде чем он добьется реакции? Пот струйкой стекал по затылку за воротник рубашки. Неприятное ощущение напомнило ему, кто он такой на самом деле.

Тони откашлялся и сосредоточился на том, что излагал.

– Создание психологического профиля – еще один инструмент расследования. Наше дело – объяснять странности. Мы не можем дать вам имя преступника, его адрес или номер телефона. Но что мы можем – так это выделить отличительные черты личности преступника. Иногда нам удается очертить границы территории, где может обитать или работать убийца.

– Я знаю, – продолжал он, – что некоторые из вас подвергали сомнению необходимость создания специализированного подразделения государственной уголовной полиции по разработке психологических профилей. Вы не одиноки. Гражданские борцы за свободу личности раскричались. – «Наконец-то», – подумал Тони с глубоким облегчением, почувствовав оживление аудитории. Потребовалось сорок минут, чтобы добиться этого, но он в конце концов расколол их. Это еще не означает, что можно расслабиться, но ему стало легче. – В конце концов, мы не американцы, у нас серийные убийцы не прячутся за каждым углом. Мы по-прежнему живем в обществе, где более девяноста процентов убийств совершаются членами семьи или людьми, которых жертвы знают.

Теперь он увлек их. Несколько человек наклонились вперед, расцепив руки и расставив ноги.

– Но психологический профиль создается не для того, чтобы схватить очередного паразита-содомита. Таким профилем можно пользоваться при расследовании самых разных преступлений. Мы уже добились значительного успеха в аэропорту при принятии противоугонных мер, при задержании наркокурьеров, авторов анонимных писем, шантажистов, серийных насильников и поджигателей. И – что тоже очень важно – профили весьма эффективно использовались для оказания помощи офицерам полиции при составлении планов допросов.

Тони глубоко вздохнул и наклонился вперед, схватившись за края кафедры. Когда он репетировал перед зеркалом в ванной, заключительный параграф звучал неплохо. Он надеялся, что попадет в цель, а не наступит людям на мозоль.

– Моя группа и я вот уже год исследуем осуществимость проекта учреждения Специального подразделения государственной уголовной полиции по разработке психологических профилей. Я уже сделал предварительный доклад в Министерстве внутренних дел, и там вчера подтвердили, что согласны сформировать это подразделение, как только получат мой заключительный доклад. Леди и джентльмены, этот переворот в борьбе с преступностью свершится. У вас есть год, в течение которого вы можете влиять на события. Мы с моей группой мыслим открыто. Мы все на одной стороне. Мы хотим знать, что вы думаете, потому что хотим, чтобы все получилось. Мы, как и вы, хотим, чтобы жестокие серийные преступники, все, как один, оказались за решеткой. Я уверен, вы могли бы воспользоваться нашей помощью. И я знаю, что мы можем рассчитывать на вашу.

Тони отошел на шаг назад и с удовольствием выслушал аплодисменты – не потому, что овация была особенно бурной, а потому, что те сорок пять минут, которых он с ужасом ждал целую неделю, истекли. Нет никаких сомнений – публичность не его конек и он не зря отказался в свое время от академической карьеры, потому что не выдерживал противостояния с аудиторией. Ему почему-то казалось гораздо более безопасным делом обшаривание тайников извращенных умов сумасшедших преступников.

Когда жидкие хлопки смолкли, опекун Тони из Министерства внутренних дел сорвался со своего места в первом ряду и подскочил к кафедре. Если Тони вызвал у полицейских настороженное недоверие, то Джордж Расмуссен раздражал их постоянно, как блоха. Он часто и слишком широко улыбался, показывая идеальные зубы; серый, в тонкую полоску, костюм не вязался с положением госслужащего. Акцент вроде бы выдавал выпускника закрытого учебного заведения, хотя Тони был убежден, что на самом деле Расмуссен учился в обычной школе, в старой части города. Тони слушал вполуха, собирая свои заметки и укладывая в папку диапозитивы. Благодарен за увлекательное изложение, ля-ля-ля… кофе и те совершенно восхитительные бисквиты, ля-ля-ля… возможность для неофициальных вопросов, ля-ля-ля… напомнить вам, что все материалы должны быть поданы доктору Хиллу не позже…

Топот шагов наглядно продемонстрировал Тони преимущество материального стимулирования. Чашкой кофе можно соблазнить даже государственных чиновников. Тони глубоко вздохнул. Теперь ему придется изображать милягу «своего парня», которому не терпится слиться в экстазе с другими полицейскими.


Джон Брендон встал и отступил в сторону, чтобы дать пройти людям, сидевшим в его ряду. Выступление Тони Хилла оказалось менее информативным, чем он ожидал. Лекция многое проясняла о психологических профилях, но почти ничего не открыла ему о самом докладчике, разве что отсутствие в нем высокомерия. Последние сорок пять минут не добавили Брендону уверенности в собственной правоте. Ладно, все равно он ничего другого не придумает. Брендон стал пробираться к Расмуссену. Тот собирал бумаги, и Брендон, проскользнув мимо него, направился к Тони, который застегивал потрепанный гладстоновский портфель.

Брендон кашлянул и сказал:

– Доктор Хилл?

Тони поднял глаза, на лице его читалось вежливое любопытство. Брендон, проглотив смущение, продолжил:

– Мы с вами не знакомы, но вы работали на моем участке. Я Джон Брендон…

– Заместитель начальника уголовной полиции? – прервал его Тони, и улыбка его стала искренней. Он достаточно много слышал о Джоне Брендоне и знал, что этого человека лучше иметь своим сторонником. – Очень рад познакомиться, мистер Брендон, – сказал он приветливо.

– Джон, просто Джон, – поправил его Брендон резче, чем намеревался. Он с внезапным удивлением понял, что нервничает. В спокойной уверенности Тони Хилла было что-то такое, от чего людям становилось не по себе. – Не могли бы мы где-нибудь поговорить?

Но тут встрял Расмуссен.

– Надеюсь, вы меня извините, – беззастенчиво вмешался он, широко улыбаясь, – Тони, если хотите выпить кофе, наши друзья из полиции с удовольствием поболтают с вами в менее официальной обстановке. Мистер Брендон, не хотите присоединиться?

Брендон почувствовал, что звереет. Он и так ощущал себя неловко, а тут еще ему предлагают вести серьезные разговоры в окружении чавкающих полицейских и министерских боссов!

– Мне нужно сказать два слова наедине мистеру Хиллу.

Тони взглянул на Расмуссена и заметил, что тот ушам своим не верит: при других обстоятельствах ему показалось бы забавным позлить Расмуссена, продолжив разговор с Брендоном. Он обожал подкалывать напыщенных снобов, сбивать с них спесь. Но успех нынешнего дела слишком сильно зависел от контакта Тони с другими полицейскими, поэтому Тони демонстративно отвернулся от Расмуссена и сказал:

– Джон, после ланча вы возвращаетесь в Брэдфилд?

Тот кивнул.

– Тогда, может, подбросите меня? Я приехал поездом, но, если вы не возражаете, предпочел бы не сражаться с Британской железной дорогой на обратном пути. Вы сможете высадить меня на окраине, если не хотите, чтобы вас видели братающимся с Тренди Венди.

Брендон улыбнулся, и его длинное лицо прорезали обезьяньи морщины.

– Не думаю, чтобы в этом была необходимость. Я с удовольствием подброшу вас до полицейского участка. – И он отошел, глядя, как Расмуссен увлекает Тони к дверям, не переставая при этом болтать всякую чушь.

Он не мог прогнать чувство легкого недовольства – ему казалось, что психолог предал его. Возможно, дело просто-напросто в том, что он привык контролировать все в своем мире и просить о помощи для него несвойственно? Другого объяснения не было. Пожав плечами, Брендон пошел следом за остальными в бар, выпить кофе.

Тони, пристегнув ремень, наслаждался комфортом кабины «лендровера», на котором отсутствовали опознавательные знаки полиции. Пока Брендон выводил машину со стоянки Манчестерского отделения полиции, Тони молчал не желая мешать, но как только они проехали развязку и влились в поток машин, Тони нарушил молчание:

– Кажется, я знаю, о чем вы хотели со мной поговорить.

Брендон крепче сжал руль.

– Я думал, вы психолог, а не экстрасенс, – пошутил он. И сам себе удивился. Обычно он прибегал к шуткам только при крайней необходимости. Брендон никак не мог понять, почему он так нервничает, обращаясь за помощью к этому человеку.

– Будь я «колдуном», некоторые из ваших коллег обращали бы на меня больше внимания, – с иронией отвечал Тони. – Итак, вы хотите, чтобы я сделал предположение и рискнул выставить себя дураком?

Брендон искоса взглянул на Тони. Психолог казался спокойным и выглядел так, словно джинсы и свитер – более привычная для него одежда, чем костюм, который – это заметил даже Брендон – давно вышел из моды. Кстати, полицейскому последнее обстоятельство было по душе: дочери регулярно отпускали по поводу его собственной скучной манеры одеваться едкие шуточки. Брендон сказал:

– Думаю, в Брэдфилде действует серийный убийца.

Тони удовлетворенно вздохнул.

– А я уже начал спрашивать себя, заметили ли вы это, – иронически проговорил он.

– Это отнюдь не общее мнение, – сказал Брендон, чувствуя, что обязан предупредить Тони, прежде чем просить у него помощи.

– Я так и понял из газет, – сказал Тони, – и уверен – на все сто, – что ваш вывод верен.

– Судя по вашим высказываниям в «Сентинел Таймс», всё ровно наоборот, – удивился Брендон.

– Мое дело – сотрудничать с полицией, а не подводить ее. Я решил, что у вас есть оперативные основания не оповещать публику о возможности существования серийного убийцы. Я специально подчеркнул в интервью, что всего лишь высказываю предположение, основанное на журналистской информации, – разъяснил Тони, причем добродушный тон странно не вязался со внезапно судорожно сжавшимися в кулаки пальцами.

Брендон улыбнулся, обратив внимание лишь на тон.

– Не в бровь, а в глаз. Значит, вы хотите помочь нам?

Внезапно на Тони накатила жаркая волна радости. Именно этого он жаждал вот уже несколько недель.

– Впереди через пару миль будет станция обслуживания. Как насчет чашки чая?


Инспектор-детектив Кэрол Джордан смотрела на жалкие остатки плоти, бывшей некогда человеком, стараясь не всматриваться слишком пристально.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5