Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Трэвис Мак-Ги

ModernLib.Net / Детективы / Макдональд Джон Д. / Трэвис Мак-Ги - Чтение (стр. 15)
Автор: Макдональд Джон Д.
Жанр: Детективы

 

 


      - Хей! Трев! Будь я проклят! Какой дьявол надоумил тебя оказаться здесь в самое подходящее время! - Он тряс мою руку, хлопал меня по плечу и был в совершенном восторге. - Ах ты чертов сукин сын! Черт, как же я рад видеть наконец знакомую физиономию!
      - Хорошо выглядишь, Говард.
      - Еще бы, столько-то пожарившись на солнышке. Ну и добирались же мы сюда! Почти весь путь под парусом. Ветер был шикарный. Иногда даже чересчур. Как ты здесь окзался?
      - Гуля написала мне из Гонолулу.
      - Шутишь? Ты что, примчался сюда, чтобы встретить нас?
      - Среди всего прочего.
      - Ладно, как насет того, чтобы заказать мне пива, пока я тут немного поплещусь?
      Он кинул полотенце на край бассейна и нырнул. Нижний бар как раз открывался. Я взял пива "Фиджи" и уселся за крайним к бассейну столиком, где был ветерок посильнее и тень погуще. Говард явно просто наслаждался возмоностью поплать в спокойной воде и дурачился, неуклюже загребая во все стороны разом. Меня неприятно поразило то, что при это он плыл вперед с довольно приличной скоростью.
      Я совершенно не представлял, как мне говорить с ним. Огорошить сразу, в расчете на шок? Сделать вид, что ничего не знаю и потихохоньку увезти Гулю? Но тогда он не даст развода и будет преследовать ее до скончания дней. Вскоре Говард, отфыркиваясь, вылез из бассейна и направился ко мне, вытирая полотенцем лицо и мокрые волосы. Его карие глаза смотрели на меня с обычным радостным дружелюбием. Он плюхнулся на стул и отпил прямо из банки. Причмокнул, попробовал снова.
      - Ммм. И не так уж плохо.
      - Как Гуля?
      - Не слишком хорошо, - немедленно помрачнел он. - Когда ты улетел с Гавайев, у нас вроде бы снова стало все хорошо, она успокоилась после твоего с ней разговора. Нет, Трев, ей стало и вправду здорово лучше после того, как ты поговорил с ней. На какое-то время я даже поверил, что теперь все будет так же прекрасно, как было прежде. Мне не нравилось только одно: она постоянно твердила мне, что мы должны разойтись. Продать "Лань" прямо там и разойтись. Как раз тогда, когда появилась надежда, что все наладится! Но она считала, что между нами ничего нет и не может быть. А я люблю эту маленькую гордячку, Трев. Правда люблю. Если ты знаешь, что мы должны привести сюда "Лань", то она, наверное, сказала тебе и то что нашла здесь покупателя на нашу яхту.
      - Я собственно, поэтому и примчался. Неужели не нашлось лучшего предложения? Сто тридцать тысяч за "Лань" - это же смешно.
      - Разумеется, черт бы меня побрал! Я не позволю Гуле продавать "Лань" за такую мизерную сумму! Я чуть с ума не сошел, пока не нашел неплохой выход из положения. Я решил, что если у нас будет в запасе еще один переход, я сумею за это время отговорить ее. Знаешь, я познакомился в доках с одним парнем с Самоа и уговорил его на маленькую ложь во спасение...
      - Я уже говорил с Лютером.
      - Вот это да! Но тогда ты знаешь о моей маленькой хитрости.
      - Так ты говоришь, Гуля не в порядке?
      - Я водилее к двум специалистам еще в Гонолулу, а сегодня утром мы прямо с причала отправились в больницу. Ты знаешь, она же распорола себе все вены неделю назад! Кляла меня на чем свет стоит. Кровь хлестала так, что я уж думал, все кончено, но доктор сказала, что все прекрасно заживет. Она сказала, что дело все в глубокой депрессии. Только она тогда употребила еще одно слово... никак не вспомню. Ну, знаешь, когда тебя в этом мире уже не осталось ничего, имеющего хоть какую-то ценность. Когда все как будто во сне.
      - Апатия?
      - Вот-вот! Я думаю, что самое лучшее для нас сейчас - это остаться здесь на какое-то время. Мне надо привести в порядок "Лань", ее порядком потрепало штормом. А потом мы посмотрим, может быть, и найдется способ привести Гулю в себя.
      - Я хотел бы поговорить с ней.
      - Конечно! Она обязательно захочет тебя видеть. Мы остановились здесь же, в восьмом номере. Сейчас Гуля там, уже спит, наверное. Господи, у этих скорлупок еще и крыши из травы, я сначала не понял, принял их за настоящие. Но вообще здесь очень славно, как ты думаешь?
      - И к тому же очень мало народ - не сезон.
      - Так это просто то, что нужно.
      - Я хочу обсудить с Гулей продажу "Лани". Я куплю ее сам.
      - Но мы не хотим ее продавать!
      - Извини, но я так понял, что Гуля как раз очень хочет. Это ее яхта, и она вольна делать с ней, что угодно. Поэтому как только все ремонтные работы будут закончены, я хотел бы пройти через острова Общества и Маркизы, дойти до побережья и подняться вдоль Южной Америки, потом Канал, Юкатанский пролив - и домой.
      Он попытался обернуть дело шуткой.
      - Эй, эй! А меня ты уже не хочешь спросить, что я об этом думаю? Она не продается, Мак-Ги. Нет. Ни за какие деньги.
      - И я бы очень просил тебя исполнить одну мою просьбу. У меня на руках открытый билет до Лодердейла. Можешь вписать туда свое имя. Самолет надежнее. А мы уж с Гулей так и быть, рискнем. Думаю, я не хуже тебя управлюсь с "Ланью".
      - Слушай, всякая шутка имеет свои пределы. Ты слышишь? Я могу и разозлиться на подобные заявления. Ты все-таки говоришь о моей жене.
      - Ну, раз ты так чувствителен, придумай что-нибудь получше. Хотя я не понимаю, почему твои всем известная праведность и честность пострадают от нашего с Гулей путешествия, если все предыдущие твои выходки они перенесли прямо-таки стоически.
      - Я... я отказываюсь тебя понимать!
      - Ладно, игры кончились. Можешь больше не кривляться. Я за это время кое-что о тебе узнал. Я решил выяснить, что ты есть на самом деле, Говард.
      - Что я есть? Ты с ума сошел?
      - Кончай, Говард, тебе не идет. Цепь и так получилась слишком длинная и мне не хотелось бы, чтобы она заканчивалась Гулей.
      - Что ты мелешь, какая цепь?
      - Заткнись. Я не собираюсь расписывать тебе все как, когда и почему. Тем более, что "почему" гораздо яснее тебе, чем мне. Но теперь я знаю несколько новых имен, тебе, несомненно, знакомых. Микер. Рик и Молли Бриндль. Доктор Фред Харрон. Сьюзен Фархоузер. Джой Хэрис. Может быть, мой список неполон и в него входят еще десятки имен, но это все не имеет ни малейшего значения. Достаточно и одного. Фред Харрон. У Тома Коллайра хранится пленка, на которой записано твое признание в этом убийстве, Говард. Так что подумай: может быть тебе все-таки лучше будет взять мой билет на самолет и дома поговорить со стариной Томом?
      В продолжение всего моего монолога он смотрел в землю. Только однажды, и то лишь на мгновенье, увидел я его тяжелый взгляд, но мне хватило этой секунды, чтобы понять, кто он такой. Потому что я уже видел этот взгляд. Мне тогда было двенадцать лет отроду. Дядя послал меня на озеро принести воды. Было раннее утро. Тропа к озеру была натоптана, и я шел совершенно беззвучно. С озера тянуло ветерком. Я вышел на берег и прямо перед собой увидел медведицу. Она и двое ее медвежат пришли напиться и встали на самом удобном месте, где мы всегда брали воду. Медведица была огромная, черная и старая, она с негромким рычанием развернулась ко мне, приподнилась на дыбки, заслонив собою, как мне показалось тогда, все небо. Мы оба замерли одновременно. Она смотрела на меня в упор. Она стояла так близко, что я чувствовал ее густой, удушливый запах. Я не смел дышать, сердце колотилось где-то в пятках. Минт спустя она глухо заворчала, отвернулась, опустилась на четвереньки и ушла, подгоняя медвежат впереди себя.
      Я никогда не смогу по-настоящему описать, как это было. Я никому не сказал тогда об этой встрече, потому что боялся, что мне скажут: но ведь это был всего лишь медведь. Конечно, она могла убить тебя, но ведь она всего лишь медведь. Но это было нечто большее, чем просто медведь. Это было одно из исчадий тьмы. Это была сама ночь. Это было само зло. Целый год после этой встречи я время от времени вздрагивал от пережитотго ужаса. Сама тьма блеснула тогда во взгляде Говарда Бриндля. Но он сморгнул, и она исчезла.
      Возразить, потому что он вдруг поднял глаза, глядя куда-то мне за спину и крикнул:
      - Эй, радость моя!
      Мне не следовало оборачиваться, но я сделал это почти непроизвольно. И тут он мне врезал. Как или чем - я уже отметить не успел. Наступал час сиесты. Прежде чем ударить, он, конечно, убедился, что из тех немногих, кто оказался рядом, никто не смотрит в нашу сторону. Мир завертелся у меня перед глазами и слился в одно безобразное бурое пятно, я еще почувствовал холодный камень пола, вдруг вставший дыбом и пребольно ударивший меня по скуле. Словно из другого мира или сквозь толщу воды доносились до меня чьи-то вскрики и голоса. Меня тормошили, хлопали по щекам, потом подняли в воздух. "Просто покажите мне, где его номер", - сказал спокойный голос у меня над ухом. Слова отдавались звоном в гудящей моей голове, словно она была телевизором, у которого не настроен звук. Кто-то нес меня на руках. Ступени. Мое колено задело за дверной косяк - значит, вошли в номер.
      - Просто солнечный удар, - сказал тот же голос. - Смотрите, он уже приходит в себя. Пусть полежит спокойно, это будет для него сейчас самым лучшим лекарством.
      Я и в самом деле приходил в себя. Я уже мог пошевелить рукой и приоткрыть один глаз. На меня накатывал, как прибой, сдержанный гул толпы в дверях. Гул становился все глуше, вытесняемый в коридор, наконец совсем стих, отгороженный запертой дверью. По эту сторону двери остались только мы двое. Меня усаживают в постели, скрученная жгутом рубашка берется в левую руку. Мимо моего лица проносится большой бронзовый кулак - мне кажется, что мимо, но почему-то моя голова летит вслед за ним. Ба-бах! Это салют из красных и оранжевых искр разлетается во все стороны у меня перед глазами. Я балансирую на самом краешке мира - как я туда, спрашивается, попал? Вдох, остановка, выдох. За меня снова берутся бронзовые большие руки. В один миг на мне расстегнуты все пуговицы, кнопки и молнии. Сандалии? Тоже долой! Внутри меня приплясывает и хихикает какой-то чертик, бормочущий кокетливо: "Но сэр, что вы делаете, мы же едва знакомы!" Пациент раздет, принесен на место и уложен на пол. Холодная плитка. Значит, ванная. Рев воды в трубах. Кран открыт до отказа. Ванна наполняется очень быстро.
      Эти руки никак не хотят оставить меня в покое. Кажется, я знаю, что они собираются делать. Поэтому глубокий и сосредоточенный вдох и медленный выдох - до конца! - и новый вдох. Снова выдох, снова вдох - и холодная вода смыкается над моей головой. Задержи дыхание. Мои ноги сгибают в коленях, колени подтягивают к животу. Большая ладонь резко надавливает прямо на середину груди. Теперь можешь беспомощно бить по воде. О'кей. Выпусти немного воздуха, чтобы он мог полюбоваться, как большие пузыри, принявшие твое последнее дыхание, поднимаются со дна ванны. Помни, что над тобой должно быть никак не меньше фута воды, а то он засомневается, и все начнется по новой. Закрой заднюю часть гортани, удержи остатки воздуха и приоткрой рот. Приоткрой глаза. Вот так. Посмотри на это сосредоточенное бронзовое лицо, склонившееся над тобой. Большая ладонь отпускает твою грудь, можешь немного расслабиться. Загорелая фигура выпрямляется. Кажется, он еще не совсем уверен. Вспомни, Мак-Ги, ты удерживал дыхание по три минуты, а то и больше. Ты просто должен удержать его. Терпи. Ты мертвец. У мертвецов грудь не вздрагмвает в конвульсиях, когда они начинают задыхаться.
      И в самый последний момент, когда я был уже готов пробкой выскочить из воды, он быстро обернулся и вышел из ванны. Я мгновенно оказался у поверхности. Выставив из воды нос и рот, я глотал, захлебывался, упивался восхитительным, прекрасным, свежайшим воздухом. Снаружи доносился какой-то шум и я осмелел настолько, что приподнял голову, не забывая при этом глубоко и сильно дышать. Я услышал его голос: "Ему уже гораздо лучше, благодарю вас. Да, все хорошо. Я передам, что вы его спрашивали". Мой спасительный посетитель что-то ответил, за этим последовал звук закрываемой двери, и я замер в том же положении, в котором он меня оставил, готовый снова, если потребуется, держать дыхание три минуты.
      Я не думаю, чтобы проверка заняла больше десяти секунд. Но на всякий случай я и дальше изображал труп. Быстрым движением прихватив еще немного воздуха, я снова опустился на дно. Мне вовсе не хотелось оказаться в ванне сразу после очередного салюта в глазах от удара бронзового кулака. Играй старательно, Мак-Ги, иначе медведица захочет убедиться в том, что ты не играешь.
      Мне понадобилось большое количество и времени, и мужества, чтобы вылезти наконец из ванной. Он ушел. Я прошлепал к двери, запер ее и в изнеможении опустился на кровать. Я даже прилег. Голова уже начала кружиться и болеть, и только теперь я вспомнил, что левому виску досталось трижды: два раза от Говарда и один раз от каменного пола террасы.
      "...Когда я уходил от него, с ним уже было все в порядке. Конечно, мне надо было остаться с ним. Я должен был догадаться, что он захочет принять ванну, чтобы окончательно придти в себя. Вот он и... Никогда себе не прощу. Я думал, с ним и в самом деле в порядке..."
      Спонтанное побуждение и противостояние. Медведица могла заломать меня на месте, но не воспользовалась этим.
      Ну, герой, черт бы тебя побрал, что у нас следующим номером? Спасти принцессу. Как? И захочет ли еще принцесса быть спасенной, несмотря на то, что ее перекинули грубо впереди себя через седло, и теперь всадник и его ноша исчезают в закатном зареве?
      Вставай! Почему? Да потому, что ему может выпасть еще один шанс без помех убрать тебя, идиот!
      18
      В пять минут первого я окончательно выяснил, что Бриндли отбыли, что их нет во всем отеле. И все участливо спрашивали меня, как я себя чувствую. Я говорил, что отвратительно. Я говорил, что для меня это было самое длинное утро в жизни.
      У отеля стояли, приткнувшись в тенечке, две машины, водители которых еще лелеяли смутную надежду заполучить пассажиров в час сиесты. Я спросил у них, не выходил ли при них из отеля высокий молодой человек атлетического сложения с длинными белыми волосами?
      Блестящий доллар освежил память одного из водителей, и он сказал, что они взяли такси. Да, и оно свернуло налево сразу за подъездной аллеей отеля.
      Другой водитель, откашлявшись, указал прямо в небо большим пальцем и сказал:
      - Может, поехали на тележке.
      Это случалось прежде. Это случается время от времени со всеми нами. Что-то проворачивается внутри человеческой черепной коробке и происходит чудо: сотни кусочков и осколков, до тех пор мельтешившие как попало, внезапно замирают четкой и ясной картиной. Здесь был тот самый край земли, о котором рассказывают американским детям няньки. Самая далекая от Америки точка на всем земном шаре. Любое происшествие в любой из других стран должно было неминуемо повлечь за собой бесконечные проверки, экспертизы, следствие. А эта земля еще именовалась частью Соединенных Штатов, хотя свои законы и свое правительство в лице Департамента Внутренних Дел. То есть огромной и вполне американской бюрократической машины, которая создает видимость непрестанной деятельности просто перегоняя бумаги со стола на стол.
      Гуля шла из рук в руки. Дело было обставлено первокласно. Существовали два врача на Гавайях и врач в Самоа, которые при случае могли засвидетельствовать наличие психических отклонений и депрессии. Существовал док вокруг их "Лани", месяц простоявший в Гонолулу, где все ло единого были наслышаны о семейных проблемах Бриндлей. Все это Коллайр сможет потом проверить, если возникнет необходимость. Судя по всему, здесь предполагалось разыграть последнее децствие этого спектакля. Некий подъем, после которого депрессия возвращается с новой силой, влоть до отказа жить дальше. И вот полубезумная наследница несметных сокровищ ненароком спрыгивает с горы в Полинезии. При учете того, что первая попытка суицида уже была засвидетельствована врачом.
      Я помахал пятидолларовой банкнотой перед носом шофера и спросил, может ли он единым духом довезти меня до станции на Соло Хилл. Захлопывая дверцу я уже на ходу, предупреждая, что времени у меня в обрез. Водитель оказался славным и рисковым малым. Несмотря на то, что вел машину по "серпантину" в гору, он не сбавил скорости ни разу и не потерял ни секунды. Я выскочил из такси под последний взвизг проходящего сквозь колеса поворота троса. На этом отрезке темно-красный трамвайчик не остнавливался перед поворотом. Я сощурился на полуденное солнце, пытаясь по тросу проследить кабину, и не мог обнаружить ни единой движущейся точки ни на фоне моря, ни на фоне зеленой стены склона.
      Мой знакомый хитрец взял у меня пять долларов и дал два сдачи, и завел было свою обычную шарманку "нет мелочи", но я оборвал его.
      - Я думаю, там наверху сейчас мои друзья.
      - Да?
      - Очень широкоплечий человек. Моего роста, но гораздо массивнее. Загорелый, как негр, с динными светлыми волосами. С молодой женщиной.
      - О, да. Сильный счастливый человек. Много смеется.
      - Они поехали вверх одни?
      Он заглянул в какую-то бумажку, прикрепленную к внутренней стороне двери его конурки.
      - Сейчас их, да, сейчас их девять. Ваши друзья и еще семь. Я перевел дыхание, успокаивая себя, что в такой толпе ничего не может случиться, но сердце мое было не на месте. Начал сказываться избыток адреналина: меня трясло, как в лихорадке. Я очень хорошо знал, что встреться мы с Говардом в чистом поле один на один, лежать скорее всего остался бы он, а не я. Но его игра никак не могла называться честной, в ней было неважно, каковы твои понятия о мужской гордости или насколько ты искусен в кулачном бою. Поэтому я решил не церемониться. Я огляделся и увидел, что мой шофер, услыхав о девятерых туристах, паркует машину в тени, явно надеясь подзаработать хотя бы на пре из них.
      Вернувшись, к платформе, я смог разглядеть наконец красный мазок на фоне зелени джунглей - кабинка приближалась и шла уже над гаванью.
      - Вы не видите, сколько там человек?
      - Что вы, каким образом!
      - А вы можете спросить у вашего напарника наверху, сколько человек только что село?
      Он подергал за рычаг переговорное устройство.
      - Не работает. Оно очень плохо работает в дождь.
      Конечно, трубу я оставил вномере!
      Но тут я углядел старый бинокль, лежавший на полочке в каморке билетера. Он с удовольствием одолжил мне его. Я взглянул на клеймо изготовителя. Восьмикратный "Бах и Ломб". Конечно, время и неаккуратное обращение сильно подпортили его, так что когда мне наконец удалось достичь полного фокуса, мне казалось, что линзы вдавились внутрь и превратились в маленькие чашки, в которые я почти вкладывал глаза, когда пытался различить детали.
      Сначала мне показалось, что кабина едет набитая доверху, и я вздохнул с облегчением. Но по мере того, как она приближалась, я мог видеть пассажиров отчетливее, а значит, сосчитать их по силуэтам. Задача осложнялась тем, что они постоянно перебегали от окна к окну. В первые три раза у меня получалось пять, а в конце концов - четыре. Ладно, пятый пусть остаетс на совести яркого солнца, бьющего в глаза. Значит, наверху остались Бриндли и еще трое.
      Две солидные пары, судя по выговору, все четверо - из Техаса, вышли из кабины. Билетер хотел подождать еще немного, чтобы набралось таких хотя бы двое или трое, но я так на него глянул, что он поспешно захлопнул дверцу и отправил меня наверх.
      Если Парки встали не с левой ноги, думал я, три туриста, оставшиеся на вершине, будут рассматривать причудливые узоры камня выступившего шельфа. Эта скала как раз рядом с самым крутым обрывом под павильоном на верхушке вышки. А если Парки не в настроении, туристы смотрят сейчас в студии дурацкую общеобразовательную программу, а Говард уже, наверное, бежит к ним, причитая и заламывая руки, в ужасе указывая на тропу наверх, пытаясь выдавить из себя хоть слово о том, что именно его бедная больная жена только что сделала с собой.
      Подъем показался мне вечностью. Кабина еле ползла. А через какое-то время просто остановилась. Наконец она доползла до места своей обычной стоянки, а оттуда уже почти резво побежала вверх последние пятьдесят футов, отделявшие ее от площадки, где она отдыхала и дожидалась пассажиров.
      На платформе не было никого. Напарник ловкого билетера сложил руки рупором и крикнул:
      - Кабина готовая! Кабина отправляется!
      Я весь подобрался. Правой рукой я сжимал в кармане гаечный ключ, захваченный мною из арсенала инструментов моего таксиста. Я обошел слева телевизионную станцию, пролетев в два прыжка все ступеньки вверх, оцарапав при этом коленку и запястье левой руки, и помчался вверх по тропе. Трое оставшихся с того заезда туристов спешили вниз, послушные зову человека при кабине. Я пролете их, не заметив. Кто-то из них шикнул на меня...
      На самом-самом верху маленький павильон открыт настолько, насколько позволяют здешние ветра. Там стоял Говард Широкоплечий, согнувшись над чем-то - или кем-то. Но на первый взгляд он был один. Более того, даже на второй взгляд он выглядел как человек, просто, остановившийся завязать шнурок.
      - Бриндль! - гаркнул я, будучи еще шагов за пятнадцать от него.
      Он распрямился - и застыл на месте с открытым ртом.
      Гуля была уже за хлипким ограждением; ноги ее болтались в пустоте, она изо всех сил вжалась в неровную поверхность бетонного узкого козырька. Руками она еще каким-то чудом цеплялась за вертикальный столбик ограды. Я подоспел в самое время: я застал его за тем, что он пытался отодрать ее пальцы от ограды. Если бы ему это удалось, Гуля бесконечно долго летела бы вдоль обрыва, ударяясь о выступы, скатываясь с них, ударяясь снова, - пока не исчезла бы в зеленых зарослях, уже трижды мертвая.
      Все, что мне нужно было, это отвлечь его. И я его отвлек. Любой бы отвлекся, увидев перед собой привидение. Потому что меньше часа назад он утопил меня, вышел, вернулся и удостоверился, что в ванной плавает труп, неподвижный и безмолвный, как все трупы. Но даже полупарализованный моим появлением, он по-прежнему пытался отпихнуть Гулю, хотя бы коленом видимо, машинально. Он попал ей в лицо, голова ее мотнулась в сторону, но хватка не ослабла.
      А я лихорадочно соображал, что он может сейчас попытаться с нами сделать. Солнечные удары уже не подойдут. И вдруг я увидел, как его рот расплывается в широкой ухмылке - такая же ухмылка была у него, когда он метался по волейбольной площадке на лодердейлском пляже. Огромный, неутомимый, спокойный.
      - Ку-ку, Мак-ги, - сказал он. - Давай, бэби.
      При этом на лице его ясно читалось: я уже не помню, зачем, но я убью вас обоих сегодня же во что бы то ни стало.
      Краем глаза я видел, как Гуля, перебираясь от столбика к столбику вдоль карниза, оказалась в стороне от него и, внезапно подтянувшись, проскользнула под оградой.
      - Беги к этой чертовой тележке! - рявкнул я на нее.
      Она вскочила на ноги и бросилась вниз так быстро, как будто по пятам за ней гналась стая диких людоедов. Это было не так далеко от истины. Я был уверен, что он попытается кинуться вслед за ней, и когда он метнулся через павильон, я вымахнул из кармана гаечный ключ и врезал ему прямо в ухо. Он, замедлив ход, сделал еще четыре шага на негнущихся ногах и рухнул, покатившись вниз по ступеням. Миновав пролет, он вскочил на ноги, потряс головой, словно я не огрел его железной железкой, а плеснул воды в ухо, и увернулся от моего второго удара. Я как-то не ожидал, что промахнусь. Инерция ключа увела мою руку, на какую-то долю секунды я оказался открыт, и он въехал мне кулаком прямо под ребра. Его удар отбросил меня на шесть футов назад. Я рассвирепел. Шутки кончились. Я понял, что если бы не это, я, может, и отпустил его живым, но теперь уж, извините, нет.
      Мы добежали до входа на студию, и я оглянулся на Гулю. Кабина была слишком далеко, надо было бежать через нижние этажи, где Говард немедленно и нагнал бы ее. И она выскочила к направляющим колесам, которые, скрипя, медленно проворачивались под тяжестью едущей вниз кабины.
      Гуля была уже за дальним тросом, внимательная и собранная, как на школьной спортивной площадке. Служителя видно не было: он, вероятно, следил за отбывающей кабиной. Или доедал остатки ленча.
      Говард остановился перед оградой, обдумывая положение. Потом он решительно двинулся вперед, отрезая ей всякий путь обратно ко мне. Гуля тут же поняла его маневр и побежала вдоль огороженной части к угловой площадке. Говард двинулся ей наперерез. На углу он круто свернул и встал так, что ей было никак не миновать его. С какой бы стороны она теперь не побежала, он успел бы перехватить ее.
      Мне все еще было чертовски плохо, я едва мог разогнуться, и Говард, похоже, решил, что может пока не принимать меня в расчет. Титаническим усилием я занес руку и метнул в Говарда ключ со всей злостью, какая у меня накопилась за это время - и сам полетел лицом в траву. Я так и не увидел, куда попал. Позже Гуля говорила, что ключ угодил Говарду точно в то место, где шея становится спиной. Говард потерял равновесие, закачался на краю...
      Но он не упал. Вернее, не совсем упал. Я поздно заметил его взгляд вниз и в сторону, и прежде, чем я успел помешать, он выбросил руки вперед и ухватился за уходящий трос, огромный плетеный металлический канат полтора дюйма в поперечнике. Ноги его оторвались от края площадки, он повис на канате. Быстро переместившись, он снова оказался лицом к склону горы. Я видел, что он пытается сообразить, как выбраться из этой переделки. С одной стороны, он еще мог раскачаться и прыгнуть обратно на площадку, с другой стороны - мог по тросу добраться до подвеса кабины и просто сойти в нее через аварийную дверь на крыше.
      За первый вариант были два обстоятельства: во-первых, амплитуда его раскачиваний вполне хватало на то, чтобы допрыгнуть до земли, а во-вторых, его сторона троса уходила вниз. Причем уходила все быстрее и быстрее. Снизу донесся изумленный вопль служителя: прямо у него над головой, перебирая трос руками и раскачиваясь по-обезьянни, висел человек. Но в тот момент, когда ему следовало прыгнуть, Говард был в противоположной точке размаха. Он пытался подтянуться наверх, но это было все равно, что идти по эскалатору против его движения. Он был слишком далеко.
      Я встал и подошел к краю площадки, чтобы лучше видеть. Он перестал раскачиваться и тчаянно пытался добраться по тросу до места, с которого мог бы спрыгнуть. Ну-ну, подумал я, может быть на полпути вниз ты его и найдешь. Трос не стоял на месте, он двигался, рывками унося Говарда прчь от склона. Вскоре его фигурка почти затерялась на фоне неба, став едва различимой.
      Все это время Гуля, оказывается, сидела рядом со мной, дрожа всем телом и тихо вскрикивая при каждом новом рывке троса. А я думал: интересно, какое чувство испытывает сейчас Говард. Потому что ни тени страха не было на его лице. Он просто обдумывал ситуацию. Я еще успел увидеть, как он снова раскачивается и, улучив момент, закидывает ноги на трос и отпускает руки. Видимо, он надеялся таким образом, то на руках, то на ногах, добраться до нижней площадки.
      К нам наверх примчался служитель - изумленный, встревоженный и растерянный. Ничего подобного прежде не случалось. Он просто не знал, что предпринять. Что ж, я тоже не знал, что предпринять. И не был уверен, что хочу вообще предпринимать чтобы-то ни было.
      Тогда, видимо, поддавшись панике, служитель не отпирая калитки перелез через ограду. Он всей тяжестью повис на каком-то вертикальном рычаге, а другой изо всей силы дернул вверх.
      С чудовищным скрежетом и скрипом фуникулер встал. Я глянул вниз и увидел, как раскачивается от неожиданной остановки темно-красный с золотом "трамвайчик". Прищурившись, я все же разглядел видимую едва-едва крохотную фигурку Говарда. Он падал. Его несколько раз перевернуло в воздухе. Он летел к воде, но с такой высоты это было равносильно падению на камни. Он упал ярдах в ста от берега, за заводом. Гуля осторожно, как беременная женщина, села на корточки, потом встала на четвереньки и только после этого медленно и молча выпрямилась.
      Служитель смотрел на меня, еще более жалкий и растерянный, чем прежде. Он пожал плечами, вымученно улыбнулся и сказал:
      - Оппаньки, сэр.
      У меня тоже не было слов. Он вытер губы тыльной стороной ладони и потрясенно повторил:
      - Оппаньки, мистер.
      ЭПИЛОГ
      Теплой и ветренной ночью, обычной сентябрьской ночью Багамских островов, "Молния" стояла на якоре невдалеке от одного из илистых островков Отмелей, вытянутого, словно гигантский бумеранг.
      Я преследовал Майера по всей доске, пока ему не надоели эти детские игры и он не поставил мне пат конем и ферзем. Мы погасили все огни и выключили все, что могло гудеть, стучать и бренчать, и на одних парусах вышли прямо на закатной солнечной дорожке приветствовать сентябрьск ночь, приветствовать едва подросший месяц, робко пробившийся сквозь тучи, насладиться запахом дождя в порывистом ветре.
      Шаткий стул скрипнул под Майеровой тушей.
      - Ты и в самом деле собрался с Фрэнком за сокровищами? - наконец спросил он после долгой паузы.
      Мой друг, мой врач. Никогда не знаешь, что у него на уме. Мягкая терапия с большими интервалами. Но тем не менее, даже такое дружеское и осторожное вмешательство в мои дела еще ранило меня. Я подождал, пока схлынет немедленный приступ раздражения и ответил:
      - Нельзя сказать, что я чувствую великую благодарность к Фрэнку за то, что он первый заварил эту кашу. Просто так получилось, что он стал толчком. Вся жизнь пошла кувырком. А может, и повезло - просто очень специфически.
      - Странная штука, - сообщил Майер в пространство. - С каким ужасающим упорством мы все стараемся выпрыгнуть из собственной шкуры.
      - Если это способ, то почему бы и нет.
      Ну вот. Наконец я это высквзал. То ли благодаря Майеру, то ли прошедшему времени, неумолимому, как жернова божественной мельницы.
      Может быть, мне и в самом деле стоило уехать как можно дальше, чтобы забыть Паго-Паго. Юную женщину в тисках жесточайшей депрессии. Моего так и оставшимся неизвестным визитера в отеле, спасшего меня от последствий одного солнечного удара. Широкоплечего атлета, нежно любящего свою жену, умершего так нелепо. Приезжего из Окленда, случайно оказавшегося в Паго-Паго, купившего потрясающую яхту по весьма сходной цене. Гуля, после всех этих кошмаров наотрез отказалась когда-либо еще в своей жизни вступать на борт "Лани".

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16