8

В десять вечера я уже был в Палм-Спрингс и принялся прочесывать бары. Сначала я прошел по одной стороне главной улицы, а потом двинулся по другой — в обратную сторону. Старые и молодые, худые и толстые, бармены встречали меня одной и той же жалостливо-насмешливой улыбкой. Они смотрели на фотографию, потом на меня и снова на фотографию: «Да, хороша девчонка. Нет, я такой здесь не видел». «Что за беда, приятель? Подумаешь, жена сбежала». «Если в она была здесь вчера вечером, я бы ее заметил». «А кто она, ваша дочь?» Последнее было особенно обидно.

Потратив шесть долларов на спиртное, к которому я не прикасался или, во всяком случае, оставлял недопитым, я наконец напал на след. Случилось это в «Лассо» — небольшом баре в узеньком, неприметном переулке. Заведение представляло собой несколько уменьшенную копию старинных ковбойских салунов — бычьи рога над стойкой, стулья и табуреты, обитые клепаной седельной кожей, на стенах — фотообои, изображавшие Палм-Спрингс в ту пору, когда городок был небольшим форпостом в пустыне. Времена эти, впрочем, были не так уж далеки. Владелец «Лассо» потратил немало усилий на то, чтобы воссоздать здесь традиции Дикого Запада, хотя в этих краях многие из них еще оставались сегодняшним днем.

В глубине зала двое хулиганского вида юнцов играли в шафлборд[3]. Наблюдавший за игрой бармен вернулся на свое место, как только я сел у стойки. Это был моложавый мужчина в ковбойской рубашке и джинсах, подпоясанных широким ремнем из тисненой воловьей кожи.

Я заказал виски с содовой. Когда он налил мне, я показал ему фотографию и продекламировал свою маленькую речь. Он взглянул на меня, потом на фотографию и снова на меня, но без обычной жалостливо-насмешливой улыбки. У него были большие карие глаза, уголки которых были опущены вниз, что придавало ему сходство с коккер-спаниелем. Я прочел в них искреннее желание помочь.

— Да, я узнал ее, — сказал он. — Она была здесь вчера вечером. Вчера у нас тьма народу толклась, вы просто не поверите. По понедельникам людей поменьше — отдыхают после уик-энда.

— Как ее зовут? — спросил я, подумав про себя, что как-то слишком уж легко все получилось. Или выпитое по барам виски сделало меня слишком подозрительным?

— Я не расслышал. Они не у стойки сидели, а там, в зале, рядом со столиком для шафлборда. Выпивку я туда носил. Дайкири они заказывали.

— Они — это кто?

— Она была с каким-то мужчиной, — осторожно ответил он после паузы.

— Вы его знаете?

— Не то чтобы знаю, но несколько раз видел его здесь.

— Может быть, знаете, как его зовут?

— Возможно. Знал, по-моему, но из головы вылетело. — Он закурил сигарету, пытаясь придать лицу непроницаемое выражение, но это у него не получилось.

Сдача с десяти долларов, которые я ему дал, лежала на стойке бара между нами. Я пододвинул деньги ему.

— Опишите мне его, сможете?

— Может, смогу, а может, и нет. — Он поежился в своей ковбойке, с тоской глядя на деньги. — Я ведь не знаю, о чем идет речь, мистер. Если тут иском о разводе или еще чем таким пахнет, то мне языком болтать резону нет, потом по судам затаскают.

— Развод тут ни при чем, — заверил я его, добавив, что речь идет об ушедшей из дому дочери. Хотя если тут были замешаны люди вроде Даузера и Тарантини, дело этим наверняка не исчерпывалось. Однако бармену я о них ничего не сказал, да и сам постарался на время забыть эту парочку.

Но мой ковбой продолжал нервничать, не решаясь прикоснуться к долларовым бумажкам и серебру, которые лежали перед ним на глянцевитой черной поверхности стойки.

— Мне надо подумать, — выдавил он с мукой на лице. — Постараюсь вспомнить имя того парня.

Держась как можно небрежнее, он отошел к другому концу стойки и вытащил из-под нее телефонный аппарат. Он навалился на стойку, прикрывая телефон собственным телом, чтобы я не увидел, какой он набирает номер. Ответа он ждал долго. Когда ему наконец ответили, он заговорил очень тихо, в самую трубку.

Потом он быстрым шагом вернулся ко мне и взял со стойки мой пустой стакан.

— Выпьете что-нибудь еще, сэр?

Я взглянул на часы: почти полночь.

— Пожалуй.

Он поставил второй стакан рядом с деньгами.

— Отсчитать из этих, сэр?

— Как хотите. Боитесь без барыша остаться?

— Не понимаю вас, сэр, — ответил он. Однако он явно ждал, чтобы я добавил.

Я сунул ему еще доллар.

— Что вам сообщил по телефону ваш друг?

— Вы хотите сказать, подруга, сэр? — с улыбкой поправил он. — Она сказала, что подъедет к закрытию бара.

— Когда вы закрываете?

— В два.

— Я, пожалуй, пересяду за столик.

Он явно почувствовал облегчение. Выхватив из-под стойки полотенце, он принялся протирать стаканы, что-то напевая под нос.

Сидя за столиком в дальнем конце зала, я спрашивал себя, не окажется ли этот бар тупиком в моих поисках Галли Лоуренс. Двое юнцов, сбросив пиджаки, продолжали играть в шафлборд. Красные выиграли у синих — значит, синим платить за выпивку. Пили ребята водку, хотя ни тому, ни другому, наверное, не было восемнадцати.

Вскоре после полуночи в бар вошли двое пузатых коротышек, в нелепых широкополых шляпах и джинсах. Они были очень придирчивы в выборе напитков и разговаривали громкими, слегка визгливыми тенорами, разносившимися на весь зал. Они наперебой рассказывали друг другу о своих недавних светских триумфах, то и дело упоминая громкие имена. Меня эти двое не заинтересовали.

Зато человек, который вошел через несколько минут после них, сразу привлек мое внимание. Он был высок и элегантен в своем светлом фланелевом костюме и кремовой шляпе с загнутыми полями. Меня поразило его лицо. Окажись он в Древней Греции, с него ваяли бы Гермеса или Аполлона. Остановившись на пороге и придерживая дверь рукой, он обменялся быстрыми взглядами с барменом и посмотрел на меня. Оба тенора у стойки пристально оглядели его с головы до ног.

Он взял бутылку пива и подошел к моему столику.

— Вы позволите? Мы, кажется, где-то встречались, не так ли?

— Не припоминаю. Прошу вас, садитесь.

Он снял шляпу, открыв моему взору волнистые каштановые волосы — такие же красивые, как его длинные темные ресницы. По всем статьям он был столь прекрасен, что меня стало слегка поташнивать. Он изящно опустился в кожаное кресло напротив меня.

— Знаете, я, кажется, вспомнил: не в кино ли я вас видел? — спросил я.

— Едва ли, если только вы не просматриваете материалы кинопроб. Дальше этого у меня дело не пошло.

— Отчего же?

— К несчастью, актеров отбирают не женщины. Ну а мужчины меня не любят. Даже «голубые», потому что я не поддаюсь на их чары. Вам ведь я тоже не нравлюсь, правда?

— Не особенно. Все хорошо в меру, это мой девиз. Однако, нравитесь вы мне или нет, не имеет никакого значения.

После этого он перешел к делу, хотя это и стоило ему некоторого усилия. В его покрасневших от бессонницы глазах мелькнула тревога.

— Вы можете работать на Даузера, почем мне знать?

— Могу. Но не работаю. Кто бы ни был этот самый Даузер.

Красиво откинувшись на спинку кресла и положив одну руку на стол, он ждал, не скажу ли я еще чего. Напряжение его не проходило. Под мышками его фланелевого пиджака расплывались темные влажные пятна.

— А вы не на шутку напуганы, — заметил я.

Он попытался улыбнуться. Результат напомнил мне об одном приспособлении для увеселения сумасшедших, про которое я где-то читал. Состояло оно из двух крючков, чтобы поднимать уголки рта пациента в «улыбающееся» положение. Бедолаг понуждали улыбаться, и это рождало в них желание улыбаться по своей воле — по крайней мере так уверяла теория.

— Ладно, — сказал он. — Допустим, напуган.

— Может, расскажете почему? Мой слуховой аппарат к вашим услугам.

— Он не понадобится. — Улыбка у него опять получилась вымученной. — Вы не объясните мне, какую роль вы играете в этом деле, мистер?...

— Арчер. Лью Арчер.

— Меня зовут Кейт Даллинг.

— Я частный детектив, — сказал я. — Некая миссис Лоуренс поручила мне найти ее дочь. — Мне порядком осточертела эта песня. Слишком уж незамысловато. В таком местечке, как Палм-Спрингс, такие истории как-то не звучат.

— Зачем ей понадобилось вас нанимать?

— Материнские страхи, полагаю. Миссис Лоуренс не имела известий от дочери месяца два. Так что вам нечего бояться, мистер Даллинг.

— Если бы я мог быть в этом уверен. — На лбу у него выступили бисеринки пота. Он вытер его тыльной стороной руки. — Приятель в Лос-Анджелесе говорил мне, что Галли ищет Даузер. Так я могу угодить в переплет...

— Кто такой Даузер?

— Разве вы о нем не слышали? — Он испытующе посмотрел на меня. — С такими людьми лучше не ссориться.

— Вы сказали, что можете попасть в переплет.

Начав говорить, Даллинг уже не мог остановиться. Да, на виц он дюжий малый, но опасные приключения не для него. Нервы у него не слишком крепкие, и он этого не скрывает. Прошлой ночью он не сомкнул глаз, хотя он из тех людей, кто с трудом переносит бессонницу.

— Что произошло вчера ночью?

— Позвольте, я расскажу все с самого начала. — Он вытащил пенковую трубку и стал набивать английским табаком, не переставая говорить. Он являл собой столь безупречный типаж, что даже начал мне нравиться, точно его создало мое собственное воображение.

— У меня есть маленький коттедж за городом, — продолжал он, — который последнее время пустовал. А тут у меня появилась возможность сдать его Тарантини. Он обратился ко мне на позапрошлой неделе и предложил хорошие условия. Я согласился.

— Как вы с ним познакомились?

— Он мой сосед по дому, живет в квартире напротив в «Каса-Лома». — Я вспомнил, что видел табличку с именем Даллинга на почтовом ящике. — Я упомянул о коттедже в разговоре с ним, и он знал, что сам я не собираюсь им пользоваться. Он сказал, что они с женой хотели бы на время уехать — куда-нибудь подальше от стрессов.

— Значит, Галли вышла за него замуж?

— Насколько я знаю, да. Они жили в его квартире как муж и жена с Нового года. Кажется, он говорил, что они поженились в Лас-Вегасе.

— Чем он занимается?

Даллинг зажег трубку и выпустил густой клуб дыма.

— Я понятия не имел до вчерашнего дня, когда мне позвонил этот мой приятель. Оказывается, Тарантини — гангстер или что-то в этом роде. Он представляет интересы Даузера в Пасифик-Пойнте. Даузер хозяйничает в нескольких прибрежных городках — начиная с Лонг-Бич и дальше на юг. Но это еще полбеды. Тарантини, как выяснилось, украл что-то, принадлежащее Даузеру, и исчез. Похоже, он спланировал все заранее и теперь использует мой коттедж как укрытие. Я еще с самого начала слегка насторожился: он попросил меня никому не говорить о нашей сделке, иначе она не состоится.

— Этот ваш приятель, откуда он все это знает? — поинтересовался я.

— Не могу сказать точно. Он работает продюсером на радио — ставит детективные пьесы по материалам уголовных дел. Думаю, он имеет кое-какую информацию от полиции.

— Но ему не известно, что именно украл Тарантини у Даузера?

— Нет. Деньги, наверное. Похоже, у него их целая куча. Представляете? Я, ничего не подозревая, сдал ему дом, а теперь получается, что я вроде как его сообщник. — Он залпом выпил пиво, выдыхавшееся у него в стакане.

Я сделал знак бармену, но Даллинг больше пить не хотел.

— Сейчас мне нужна ясная голова, — объяснил он.

— Не думаю, чтобы дело обстояло так плохо, — заметил я. — И потом, если вы боитесь Даузера, почему бы вам не пойти и не рассказать ему все?

— Не хочу себя обнаруживать. Кроме того, если бы я рассказал все Даузеру, мне пришлось бы опасаться Тарантини.

— Очень недолго.

— Как знать. Если откровенно, положение у меня — хуже некуда. Вчера, после разговора со своим приятелем, я дозвонился до Галли — миссис Тарантини — и она согласилась встретиться со мной здесь. Она понятия не имела, какому риску подвергается, пока я не рассказал ей про ее мужа. Она была в шоке. Сказала, что живет там как самая настоящая пленница, что из дому выскользнула тайком, пока спал муж, и что не знает, что он с ней сделает, когда она вернется.

— Вы, кажется, очень ей симпатизируете.

— Честно говоря, да. Красивая девушка, а попала в плохую компанию. — Оказывается, он умел беспокоиться не только о себе.

— Я хотел бы с ней встретиться, — сказал я. — Я ведь с ней еще не знаком.

Он встал из-за стола.

— Я надеялся, что вы это скажете. Я не трус, но иметь дело с гангстерами мне что-то не хочется. В одиночку, я имею в виду.

Я сказал, что это вполне естественно.

9

Моя машина осталась в шести кварталах от бара — там, откуда я начал свой обход. Машина Даллинга стояла напротив входа в «Лассо». Если бы меня попросили угадать, какой марки у него машина, я сказал бы — «крайслер», «бьюик» или «де сото», красная или желтая, с откидным верхом.

Он открыл дверцу желтого «бьюика» с красными кожаными сиденьями.

Мы направлялись к выезду из города, изредка останавливаясь у светофоров. Я спросил Даллинга, чем он занимается. Он ответил, что перепробовал много разных вещей — пел в детском хоре в мюзиклах, пока не подрос, позировал для рекламных фотографий, служил агентом по продаже машин и яхт, во время войны был штурманом на эсминце. Последним он очень гордился. После войны он женился на богатой, но вскоре развелся. Уже совсем недавно работал актером на радио, однако тоже недолго, потому что стал много пить. Даллинг был откровенен до самоистязания. Коль скоро мужчинам он все равно не по вкусу, говорил он, можно вполне позволить себе быть самим собой. Терять ему нечего.

Когда мы выехали на шоссе, он выжал восемьдесят миль и перестал отвлекаться на разговоры. Через некоторое время я спросил его, куда мы едем.

— С такой скоростью мы скоро окажемся в Мексике, — пошутил я.

Он рассмеялся. Наверняка я уже слышал этот смех — по радио, ибо в реальной жизни так не смеются.

— Всего несколько миль осталось, — ответил он. — Местечко называется Оазис. Городом его назвать трудно — пока, потому что строят там много. Народу в этих краях все прибавляется. Как вам пейзаж?

Я посмотрел на проносящуюся мимо иссохшую сумрачную равнину, утыканную кактусами и кустами Польши, похожими на привидения некогда живших здесь растений.

— Напоминает дно моря, — сказал я. — Хотя мне больше нравится дно моря, покрытое водой. Так интереснее.

— Как ни странно, вы почти угадали. Когда-то Калифорнийский залив доходил чуть не до этих мест.

Мы свернули с шоссе направо и ехали по узкой асфальтированной дороге через погруженную во тьму пустыню. Справа, в десятке миль от нас, горсткой разноцветных светлячков мерцали огни города. Впереди виднелось еще несколько огоньков, затерянных в безбрежном пространстве ночи. Даллинг сказал, что это Оазис.

Мы покатились по лабиринту гравиевых дорог, перекрещивающихся, как городские улицы, но совершенно безлюдных. Вскоре из темноты стали возникать разбросанные там и сям дома с фонарями по углам — это и был Оазис. Он напомнил мне опустевший военный лагерь на одном из островов в западной части Тихого океана, куда перебросили нашу часть после того, как стоявшая там дивизия отправилась возделывать кровавые поля войны.

— Город-призрак какой-то, — пробормотал я.

— Похож, правда? На самом деле совсем наоборот — это не мертвый город, а город еще не рожденный. Строить здесь начали совсем недавно, я был одним из первых, а сейчас дома растут, как грибы после дождя. — Однако в голосе его не было особой радости по поводу приобретенной им недвижимости.

Скрипя шинами и разбрасывая гравий, машина сделала несколько поворотов. Я следил за направлением движения, ориентируясь на высокий скалистый массив, заслонявший горизонт на юго-востоке. Достигнув окраины городка, Даллинг резко сбавил скорость.

— Вон там, впереди, мой дом.

Впереди был только один дом — выкрашенное в белый цвет каркасное строение с выступающими карнизами, удлиненное пристроенным сзади гаражом. Проезжая мимо, я увидел свет в окнах фасада, едва пробивавшийся через портьеры.

— Я думал, мы сделаем остановку и заглянем на огонек, — обронил я. «Бьюик» продолжал катиться по дороге, уже миновав следующий перекресток. Наконец Даллинг затормозил на обочине.

— Знаете, о чем я подумал? — сказал он, немного замявшись. — Тарантини меня знает, а вас — нет. Может быть, из тактических соображений вам лучше зайти в дом одному? Я, конечно, буду рядом. Останусь здесь и буду ждать вас, не выключая мотора. — Он пытался говорить спокойно и рассудительно, но ему явно было не по себе.

Если он и был «не трусливого десятка», проявлялось это далеко не всегда. Я слегка его пожалел.

— Как скажете, Даллинг.

Наверное, он уловил нотку жалости или презрения в моем голосе.

— В конце концов, найти Галли Лоуренс поручили вам, правда? — Он уже не разыгрывал из себя храбреца. — Я и так делаю все, чтобы вам помочь. Если Тарантини поймет, что я его выдал, вы знаете, что он со мной сделает.

В том, что он говорил, в общем-то, была доля здравого смысла. Если бы и у меня было столько же здравого смысла этого рода, я, пожалуй, остался бы в машине и занялся самим Даллингом. Десять против одного, что в его истории обнаружилась бы такая же слабина, как в его поджилках. Реально и достоверно было одно — его страх. Он висел вокруг него влажным удушливым облаком. Именно страх Даллинга или, точнее, моя реакция на него толкали меня на риск. Ну и, конечно, немалое количество виски, которое я потребил той ночью в силу служебной необходимости. Не будь у меня в крови горячащей примеси, я, возможно, поступил бы иначе. Возможно, я даже спас бы одну или две жизни, займись я тогда Даллингом.

Но я ограничился полушутливым, полуугрожающим предупреждением:

— Смотрите, Даллинг, если вы вздумали меня подставить, я сильно попорчу вам внешность. И репутацию — тоже.

Невидимые крючки снова передернули его рот.

— Не беспокойтесь, — проговорил он, выключая фары. — Я действительно очень вам благодарен — ну, за ваше отношение и вообще... — Он не нашел, как продолжить, и замолчал, приготовившись ждать.

Столько звезд, как над Оазисом, я не видел с тех пор, как распрощался с островком в Тихом океане, о котором я уже говорил. Неосвещенная улица была тиха и безмятежна, как пустыня вокруг. Но, приближаясь к дому, я ощутил горячее покалывание в затылке. Я переложил пистолет из кобуры под мышкой в карман, чтобы придать себе больше уверенности.

Я обошел вокруг дома на некотором расстоянии. Забора не было, коттедж одиноко стоял посреди голого пустыря. Все двери, включая гаражные, были закрыты, жалюзи на окнах опущены. В конце покрытой гравием подъездной дорожки тускло поблескивал в свете звезд спортивный «паккард». Я подошел достаточно близко и убедился, что машина пуста. Обогнув дом, я снова оказался перед входом.

За жалюзи по-прежнему горел свет. Но в них не было ни щелочки, чтобы заглянуть внутрь. Сжимая в кармане рукоятку снятого с предохранителя пистолета, я поднялся на низкое цементное крыльцо и постучал в дверь. Стук был негромким, но мне он показался почти грохотом.

За дверью послышались торопливые шаги. Над головой у меня вспыхнула лампочка. В ближнем окне кто-то поднял жалюзи, и в отверстии мелькнуло лицо. Жалюзи упали, и наступила настороженная тишина. Я постучал снова.

Кто-то стал поворачивать внутреннюю ручку двери. Щелкнул замок. Дверь медленно приоткрылась на длину медной цепочки и остановилась. В образовавшуюся щель я увидел половину женского лица и дуло пистолета.

— Уходите! — сказала женщина.

— С удовольствием, если в знал как. — Легенда напрашивалась сама собой, и ничего лучше я придумать не мог. — У меня сломалась машина — там, на дороге, и я заблудился.

— О! — сказала она. Голос ее чуть потеплел, но из глядящего на меня пистолетного дула по-прежнему тянуло холодком. — А куда вы едете?

— В Индио.

— Вы сильно отклонились.

— Это я уже понял. Надеюсь, пистолет у вас на предохранителе?

— Если вас это так беспокоит, вы можете уйти. Как я вам предложила с самого начала. — Несмотря на повторное предложение, что-то — возможно, самомнение — подсказывало мне, что она рада меня видеть. Меня или кого угодно.

— Похоже, жизнь в пустыне делает людей негостеприимными. Вы, случайно, не старая дева?

— С чего это вы взяли?

— Так вы себя ведете. Лучше бы позвали мужа, уж он бы помог мне выбраться. У него, наверное, и карта местных дорог есть?

— Говорите потише, вы его разбудите. — В словах ее не было ничего необычного, но произнесла она их с излишней горячностью.

Мне было интересно, где спал Тарантини, однако не настолько, чтобы его будить. Я понизил голос:

— Почему бы вам не спрятать пистолет и не дать мне перевести дух? Вам нечего бояться, я совершенно не опасен для женщин.

К моему удивлению, она опустила пистолет. Затем, к еще большему моему удивлению, сняла цепочку и отворила дверь.

— Что ж, входите, только, пожалуйста, не шумите. Я сейчас поищу карту.

Я не знал, что и думать. Ибо минуло уже не так мало лет с тех пор, как моему моложавому обаянию удавалось творить средней руки чудеса с женщинами.

— Что это вы вдруг сжалились? — спросил я, входя. — Это приятно, конечно, но несколько неожиданно.

— Решила, что вы не слишком похожи на громилу.

Только сейчас у меня появилась возможность как следует разглядеть ее лицо. Это была девушка с фотографии, которую я носил с собой. На несколько лет старше, но такая же броская, подумал я. Тот же прямой нос, те же изогнутые губы и округлый подбородок, тот же смелый взгляд и гордая посадка головы, подчеркнутая короткой стрижкой черных волос. На ней была синяя юбка и белая блузка. Пистолет в опущенной руке довершал картину и не казался совсем уж неуместной деталью.

Проходя мимо нее в дверях, я быстрым движением вывернул у нее из руки пистолет. Она попятилась от меня, пока не уперлась спиной в стену тесного холла.

— Отдайте пистолет! — сказала она.

— Сначала поговорим.

— Мне не о чем с вами разговаривать. Убирайтесь вон! — Она старалась говорить, не повышая голоса.

Я опустил ее пистолет в левый карман, чтобы уравновесить правый. Лицо мне обдувал легкий прохладный ветерок от работающего кондиционера. Я тихо прикрыл за собой дверь.