Имоджин стояла на пороге, ожидая моего ответа. Я и намеревался объяснить ей, почему посетитель всхлипывает, и даже открыл было рот, но Нолан меня опередил.
      Кто-то, наверное, вбил ему в голову, что при появлении дамы мужчина должен встать. Поскольку глаза ему заволокло слезами, он не сразу осознал, что Имоджин принадлежит к женской половине человечества. Поэтому он так и сидел, утирая нос рукавом, пока она не заговорила.
      Тогда до Нолана дошло, что этот голос наверняка из разряда женских, и он вскочил на ноги, как отпущенная пружина, опрокинув стул. Имоджин отпрыгнула как раз вовремя, и деревянная спинка не успела отбить ей ноги.
      Нолан же, само собой, выдал «Упс» — самое популярное слово из его словарного запаса, судя по частоте употребления.
      После чего немедленно наклонился поднять стул, и, как вы догадались, наклоняясь вперед, задним ходом въехал в ту самую стопку журналов, балансирующую на краю стола, куда он её тщательнейшим образом и с такими трудами уложил. Журналы, само собой, отправились туда, где им не раз удалось сегодня побывать — на пол, прихватив за компанию выигранную сто лет назад кофейную кружку с надписью «Гарфилд», в которой стояли карандаши и ручки. Слава Богу, кружка не разбилась. Однако, её содержимое разлетелось по кабинету.
      Нолан стоял мгновение, тупо глядя, как письменные принадлежности раскатываются во все стороны, потом родил очередной «Упс».
      И начал торопливо все собирать. Я вскочил и принялся помогать. Имоджин тоже.
      Разумеется, я к тому времени напрочь забыл, какой вопрос задала Имоджин, и приступил прямо к процедуре представления. Я знаю, что есть какие-то определенные правила этикета о порядке представления людей друг другу, но запомнить их — выше моих сил. Посему, ползая по полу на карачках и собирая под мебелью карандаши пополам с пылью, я просто пробормотал:
      — Нолан, это Имоджин Мейхью.
      Я был даже рад, что могу не поднимать глаз на Имоджин, произнося её имя. Потому что при взгляде на неё я каким-то непостижимым образом видел лицо Рэнди.
      — Имоджин, это Нолан Пакетт.
      Когда я произнес фамилию Пакетт, у Имоджин на мгновение замерла. Она, вероятно, тоже подключена к информационной сети Пиджин-Форкского Центра Сплетен. Я бросил на неё быстрый взгляд. Она смотрела на Нолана с сочувствием.
      Имоджин подождала, пока журналы и кружка будут водворены на стол, и мы все трое примем вертикальное положение. Только после этого она дотронулась до рукава Нолана и сказала задушевно:
      — Мне очень жаль, что так произошло с Дуайтом.
      Нолан уронил в кружку последнюю ручку, и сдержанно сказал «Да-а».
      Я-то уже знал, что он может сделать с этим «Да-а», и лихорадочно рылся в голове, подыскивая другую тему для разговора. Но Имоджин таким опытом не обладала, и продолжала, качнув головой:
      — Ужасная трагедия.
      — Да-а, — повторил Нолан неверным голосом.
      Так я и знал. Он всхлипнул, и все началось по новой.
      Но Имоджин, в отличие от вашего покорного слуги, прекрасно знала, что делать в таких ситуациях. Она подошла к Нолану, обняла и похлопала по спине, приговаривая:
      — Ну, ну, горемыка. Поплачь, дружок, не стесняйся. Нужно выплакаться, и полегчает.
      Я бы заметил, что Нолана уговаривать не нужно, но, боюсь, это бы выглядело жестоко. Так что я просто стоял и смотрел, как они обнимаются. Дикое зрелище: Нолан чуть ли не вдвое выше Имоджин, ему даже слегка пригнуться пришлось, чтобы ей удобнее было обнимать его. Но вместо того, чтобы посочувствовать Нолану, я обдумывал нечто совершенно к делу не относящееся.
      А именно, вот что. До меня дошло, что я вижу свою девушку в объятиях другого мужчины уже второй раз за сегодняшний день. Я не то чтобы злился, или ещё что, нет, правда, это просто пришло мне на ум. Но в следующий момент я сотворил нечто до того идиотское, что мне легче было бы объяснить минутным умопомрачением, нежели приписать к осмысленным поступкам. Посудите сами. Созерцание с утра пораньше Имоджин в объятиях Рэнди — это уже перегрузка для мозга. Уж если хладнокровные убийцы получают прощение, доказав, что преступление совершено ими в момент временного помешательства, то мне тем более простительно использовать этот способ самозащиты, чтобы более или менее смягчить вину за содеянное.
      Представьте себе, вот я стою и спокойно наблюдаю, как Имоджин утешает Нолана, а в следующий миг подхожу к Нолану и хватаю его за плечо. Не знаю, о чем я думал. Может, решил, что здесь впору поступить как на дискотеке: потанцевал — уступи другому? Нолан был так увлечен рыданиями, что даже не заметил этого. Зато заметила Имоджин. Ее каштановая головка дернулась, как будто прогоняя меня.
      Я едва удостоил её взглядом. И похлопал Нолана ещё раз. Чуть-чуть сильнее. И прочистил горло — видимо, для того, чтобы произнести громко и отчетливо:
      — Нолан! Имоджин — моя девушка. Ясно?
      Не знаю, нарочно ли, или случайно, но я выделил слово «моя» чуть сильнее, чем требовалось. Думаю, и тон у меня был не столь дружелюбным. Потому что Нолан сразу поднял голову и обернулся.
      — Ой, — произнес он, жутко краснея. И, переведя взгляд вниз, на Имоджин, пробормотал свое любимое: — Упс!
      — Но… — начала Имоджин. Наверное, собиралась сказать «Нолан», да не успела, потому что бедолага отпрянул от неё так поспешно, что она покачнулась. Он сделал несколько шагов от меня, подняв руки, как бы в знак того, что помыслы его совершенно невинны.
      — Эй, послушайте, я не имел в виду ничего такого. Честно. Я просто, м-м, как бы это…
      Он сбился и замолчал.
      Имоджин ещё ни слова не проронила, но глаза её наговорили уже целые тома. Тома! Одну за другой листал я страницы с набором громких, резких слов. Чтобы это все прочесть, мне пришлось бы смотреть в глаза Имоджин, не отрываясь. Но я сделал самое простое, малодушное и отвратительное. Взял и отвел взгляд.
      Нолан хмурился, отирая слезы со щек.
      — Вы же все равно будете на меня работать, а? — на лице у него было выражение маленького мальчика, который плохо себя вел и теперь боится, что его накажут. — В смысле, я не рассердил вас часом, а, Хаскелл? Вы все равно найдете, кто убил Дуайта, правда же?
      Он нервно провел рукой по непослушному вихру.
      Я смотрел на него молча и чувствовал себя ужасно виноватым. Даже психопат мог понять, что совершил ошибку. Наверное, я все-таки не окончательно свихнулся, хотя со стороны казалось, что окончательно.
      — Нолан, — сказал я самым добрым голосом, на который был способен, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы выяснить, что произошло с Дуайтом. Можешь на это рассчитывать.
      Чувствовал я себя совершенной дрянью. У Нолана, кажется, камень с души свалился.
      — Ну, м-м, ладно, я, пожалуй, не буду путаться у вас под ногами, чтобы вы, м-м, могли спокойно работать.
      Он бросил на Имоджин стыдливый взгляд, кивнул и выбежал из кабинета.
      Я так и ждал, что сейчас раздастся грохот падения с лестницы тяжелого Нолана, но он каким-то чудом ухитрился дотопать донизу. Когда шаги его стихли, у меня появилось навязчивое желание броситься следом и вернуть его, ибо теперь я остался один на один с Имоджин.
      Имоджин уставилась на меня взглядом Клодзиллы. Ее светло-карие глаза отсвечивали темным золотом, как всегда, когда она сердилась, а губы сжались в ниточку, как будто их нарисовали у неё на лице с помощью линейки.
      — Ну, — она сложила на груди руки. Надеюсь, теперь ты удовлетворен?
      Я, разумеется, ответил примерно так, как отвечает на подобные вопросы большинство мужчин.
      — А что, что я такого сказал-то?
      Золотые глаза вспыхнули.
      — Не делай из меня дурочку!
      Я мигал, как будто в шоке оттого, что она могла про меня такое подумать. Не хочу хвастаться, но разыгрывать крайнее удивление я умею классно. Да, набрался опыта, была у меня возможность попрактиковаться. За годы замужества я столько раз разыгрывал эту сцену для несравненной Клодзиллы, что меня запросто приняли бы в гильдию профессиональных актеров.
      Имоджин почти кричала.
      — Ты чертовски хорошо знаешь, что ты сказал такого! Заставил паренька чувствовать себя…
      Я прервал её.
      — Он уже не паренек, ему, слава Богу, двадцать восемь лет, и если…
      — Да хоть бы и сто, Хаскелл, плевать мне, ты смутил его черт знает как, а он и без того чувствовал себя ужасно из-за Дуайта.
      Имоджин выпалила все это без остановки. Теперь же ей пришлось сделать вздох, причем очень глубокий, во время которого она прожигала меня яростным взглядом.
      — Боже мой, Хаскелл, какая невероятная, непростительная жестокость! - она глядела на меня так, будто застукала за отрыванием крыльев у бабочки. Что, во имя всего святого, на тебя нашло?
      Я всегда склоняюсь к тому, что обидеться — лучший способ защиты.
      — Что на меня нашло? А на тебя-то саму что нашло?
      Наверное, я успешно состроил обиженную мину, потому что Имоджин приняла мои гримасы за чистую монету. И начала объяснять.
      — Да я просто утешала беднягу! А ты что подумал? Господи Боже мой, ты представь, у человека брата убили. И я слишком хорошо знаю, каково ему сейчас.
      Дело в том, что всего полгода назад Имоджин потеряла родную сестру при таких же обстоятельствах. Конечно, она была права. Но ведь психопаты никогда не обращают внимания на такую мелочь, как факты.
      — Вот как? Ну, это тебе казалось, что ты его утешаешь, а Нолану наверняка казалось, что ты к нему липнешь. По крайней мере, я подумал, что ему так кажется… И пытался помочь тебе, Имоджин, чтобы ты не оказалась в неприятной ситуации, — звучало это крайне самоуверенно. Сами понимаете, я был возмущен тем, что Имоджин не рассыпается в благодарностях за все мои старания по спасению её чести.
      Очевидно, мне необходима шоковая терапия. Срочно.
      Имоджин, похоже, пришла к тому же выводу.
      — Дерьмо собачье, — сказала она.
      За все время нашего знакомства я ни разу не слышал от неё таких слов. Я был настолько поражен, что с трудом удержал челюсть. Поскольку она никогда не сквернословила, может, она просто не знает, что это означает.
      — Дерьмо собачье, чушь, фигня! — продолжала моя возлюбленная.
      Нет, похоже, она все прекрасно знает. Наверное, я её недооценивал.
      Но Имоджин ещё не закончила. Она наставила на меня палец и сказала:
      — Ничего ты мне не помогал. Засранец ты, а никакой не защитник.
      К сожалению, это прозвище я слышал в свой адрес не впервые. Мельба меня несколько раз так называла. Не говоря уж о несравненной Клодзилле, которая истрепала это словцо до лоскутов от частого употребления. Но в устах женщины, которая не далее как неделю назад объяснялась мне в любви, это слово приобрело устрашающее звучание. На секунду у меня все вылетело из головы. Стоял я с пустой головой посреди кабинета и пялился на Имоджин. Кажется, это длилось целую вечность, но в конце концов я все же родил что-то членораздельное:
      — Н-да?
      Я бы не сказал, что на Имоджин это произвело сильное впечатление. Во взгляде у неё сквозило явное отвращение.
      — Н-да! Нолан не подумал, что я к нему «липну». Это все — результат твоего больного воображения. Ты показал себя ревнивым самцом и просто-напросто гнусным засранцем!
      Ну хорошо, она этого добилась. От легкой формы безумия я перешел прямиком к тяжелой форме ярости. Да как она посмела говорить мне правду! Я втянул в себя побольше воздуха.
      — Ну ладно, Имоджин, — сказал я неправдоподобно спокойным голосом. Тогда скажи-ка, что я, по-твоему, должен делать, заметив, как тебя лапает другой мужик? А? Ну что, скажи?
      И тут в лице Имоджин произошла едва заметная перемена. Я как будто увидел её мысли. Стоя передо мной с немигающим взглядом она думала: Уж не видел ли меня Хаскелл с утра? С Рэнди? Или ему кто-нибудь доложил?
      Она явно не могла сама ответить на все вопросы. Наконец, после некоторого промедления, она сказала голосом, таким же спокойным, как у меня:
      — Мы все ещё говорим о Нолане, или о ком-то другом?
      Я моргнул. Ну вот, приехали. Вот он — шанс раз и навсегда внести ясность и выяснить про её отношения с Рэнди. Я мог бы даже напрямую спросить, какого черта они целовались на виду у всей улицы. Я открыл рот, намереваясь все тайное сделать наконец явным, и услышал свои слова:
      — Ну разумеется, о Нолане. О ком же еще?
      Я чуть не лягнул себя. Ведь по роду деятельности мне зачастую приходилось вести довольно напряженные беседы, в том числе с убийцами. Я выслушивал, каким именно способом преступник собирается меня прикончить. Черт возьми, я даже говорил с человеком, который со вкусом и в подробностях рассказывал, как он пытался убить мою собаку. И тем не менее, как только дело дошло до разговора с Имоджин о Рэнди Харнеде, я показал себя последним трусом.
      Имоджин смотрела на меня с таким же точно отвращением, какое я и сам к себе чувствовал.
      — Хаскелл, — тихо сказала она, — если тебе кажется, что я проявляла излишнее дружелюбие к какому-нибудь мужчине, то я хочу от тебя это услышать.
      Она предоставила мне ещё один шанс. И стояла молча, позволив мне обдумывать её слова сколь угодно долго. Она все ещё не была уверена, видел ли я их с Рэнди, и максимально облегчила мне задачу, если я пожелаю во всем разобраться. Но я, как ни старался, не мог себя заставить и рта открыть.
      Я и по сей день не понимаю, почему. Наверное, эта сцена показалась мне слишком хорошо знакомой и похожей на многократные сцены с Клодзиллой. Честно говоря, если бы мне платили пенни за каждое объяснение с Клодзиллой по поводу её отношений с очередным мужчиной, я на сегодняшний день был бы миллионером. Черт возьми, мне бы не пришлось тогда волноваться по поводу этих «голландских угощений».
      Теперь я припоминаю, что каждый раз, как мне случалось поймать Клодзиллу на месте преступления, у неё всегда находилось подходящее объяснение. Даже в ту рождественскую ночь, когда я застукал её в подвале с парнем, которого ударил, она мне сказала: «Я не виновата, мы просто болтали, и вдруг он ни с того, ни с сего как набросится на меня»!
      Ага, как же.
      И сейчас, стоя перед Имоджин, я вдруг почувствовал неодолимую усталость. Все это я слышал уже сотни раз, зачем снова подвергать себя таком испытанию.
      — Не знаю, о чем ты, — солгал я, пожимая плечами. — У меня никаких проблем.
      Отвращение во взгляде Имоджин снова сменилось гневом.
      — Хаскелл, поверь мне, у тебя есть проблемы. То, как ты вел себя с бедным Ноланом… — голос её дрогнул, и она замолчала на середине фразы.
      Поморгала, помолчала, и внезапно решила переменить тему.
      — Слушай, я сюда вовсе не для этого пришла. Хотела спросить, не поужинаешь ли ты со мной, но теперь…
      Я не дал ей возможности отменить приглашение.
      — Я очень занят, Имоджин. Ты сама слышала, что я пообещал Нолану, и у меня куча работы, так что…
      Не пожелав дослушать мои объяснения, Имоджин повернулась на каблучках и быстро зацокала к двери. Но последнее слово она все же решила оставить за собой.
      — Идиот, — пробурчала она вполголоса, но явно с таким расчетом, чтобы я услышал.
      Ну что же, идиот — уже прогресс по сравнению с засранцем, но мне почему-то казалось, что особо обольщаться не стоит. Наши отношения явно заходят в тупик.
      После ухода Имоджин единственное, что мне оставалось — это заняться обещанным делом. Вот дьявольщина, с Имоджин я не мог заставить себя обсуждать не слишком приятные вопросы, зато с Мейдин у меня таких проблем не было. Пятнадцать минут спустя я выходил из машины у резиденции Пакеттов. Хотя мне почему-то показалось, что ехал я намного дольше. Быть может, оттого что все пятнадцать минут я клял себя почем зря.
      Безумие это было, или не безумие, но сыграл я на руку Рэнди. Если я запланировал избавиться от Имоджин, то у меня это получилось как нельзя лучше. Что я хочу сказать… Как по-вашему, кого предпочтет женщина ревнивого засранца, который обижает ни в чем не повинного горемыку, или парня, который выглядит как кинозвезда и что ни день осыпает её цветами? Господи, какой сложный вопрос, не правда ли?
      Когда я свернул с магистрали на дорогу, ведущую к дому Пакеттов, у меня уже не на шутку разыгралась депрессия. И настроение мое никак не улучшилось при виде БМВ Дуайта, припаркованного на том самом месте, где он стоял в тот злосчастный вечер.
      Как, впрочем, и при виде самой Мейдин, вытаскивающей с заднего сиденья БМВ чудовищно тяжелую на вид коробку. Не пристало даме в её положении таскать такие тяжести. Или Нолан жестоко ошибался насчет её беременности. Мейдин, однако, не медлила с решением, поднимать — не поднимать. Груз, покачавшись на колене, был заключен в крепкие объятия. Первый раз я видел вдовушку без Пупсика. Если, конечно, Пупсик не сидит в заточении в этой самой коробке.
      Когда я причалил около БМВ, Мейдин обернулась, любовно прижимая к груди коробку. Завидев гостя, она почему-то не обрадовалась. Я же не стал тратить времени на созерцание её недовольного личика, а переключил все внимание на БМВ. Заднее сиденье машины было завалено по самую крышу картонными коробками и грудами одежек — в некоторых торчали одежные плечики, некоторые были просто свалены в кучу. Интересно, что происходит? Может, Мейдин решила от скуки прошвырнуться по магазинам?
      На вдове были обтягивающие брючки из коричневой кожи и кожаный коричневый пиджачок, наполовину расстегнутый, чтобы каждый мог любоваться ярко-красным трикотажным бельем в виде купальника. Вырез на нем явно делался с таким расчетом, чтобы была видна ложбинка между грудей. Не будь это Мейдин, я бы сказал, что в таком наряде вряд ли совершают походы по магазинам. Но поскольку для вдовушки это была стандартная форма одежды, то она могла в ней ходить куда угодно — от магазина до церкви.
      Ответ на свой незаданный вопрос я получил секундой позже, когда на пороге дома показалась Джинни Сью. В отличие от сестры, она была одета в лыжную куртку и синий спортивный костюм. Руки у неё были свободны, но дверь она оставила широко открытой. В прихожей я заметил приличное количество уже внесенных коробок. Джинни Сью, видимо, возвращалась к машине за новой порцией груза.
      Я переводил взгляд с Мейдин на Джинни Сью и БМВ. Нет, это не магазинный променаж. Когда Джинни заметила меня, на лице у неё проявилось ещё менее приветливое выражение, чем у Мейдин. Чудесно, подумал я. Поболтать с двумя особами, глядящими на меня так, будто я разрушил их город — как раз то, чего мне так не хватало для поднятия духа.

      Может, я ошибаюсь, но Джинни Сью даром время не теряла. Земля ещё не поглотила беднягу Дуайта, а она спешно переезжает к сестре.
      Еще я не мог не заметить, что сестрицы пустили в ход машину Дуайта. «Корветт» Мейдин стоял неподалеку, и я отлично видел, что коробок в нем не было. Значит, и Мейдин времени зря не теряет. Раз рядом нет Дуайта, запрещавшего ей дотрагиваться до БМВ, то теперь его можно трогать на полную катушку.
      Я глубоко вобрал воздух в легкие, стараясь подавить волну внезапной злости. Я, конечно, понимал, что это глупо, но мне показалось, что Джинни Сью и Мейдин могли по крайней мере дождаться похорон.
      Хотя, чего я ожидал? Может, надеялся, что Мейдин похоронит БМВ вместе с Дуайтом в одной могиле? Не говоря уж о том, что и машина, и дом принадлежали ей по праву. Она могла теперь с ними делать все, что заблагорассудится. И все же, напрашивалась мысль, что эти две особы не испытывали такого уж непереносимого горя по поводу отсутствия Дуайта на их горизонте.
      Я ещё разок как следует вздохнул, приклеил к губам улыбочку, вылез из «пикапа» и на ходу проговорил:
      — Здравствуйте. Похоже, вам не помешает помощь. Въезжаете? — обратился я непосредственно к Джинни Сью.
      Она была, как обычно, само радушие.
      — А если и так, то что?
      Я усилием воли заставил себя улыбаться дальше.
      — Да просто, подумал…
      Я намеревался наврать с три короба, мол, какая замечательная идея переехать к сестре, но Джинни Сью не стала дожидаться.
      — Плевать мне, что вы думаете. И не нуждаемся мы в вашей…
      Мейдин нетерпеливо прервала сестру.
      — Что вас сюда привело?
      Конечно, повод для нетерпения у неё был довольно весомый в виде коробки, полной барахла, которая легче не становилась. Мейдин с громким стуком поставила её на капот БМВ. Я представил, как Дуайт от этого звука подпрыгнул на смертном одре, и намеренно не стал смотреть, поцарапалась ли краска.
      — Я только что разговаривал с Ноланом, и хотел бы задать несколько вопросов.
      Джинни Сью издала звук, близкий к хрюканью.
      — С Ноланом? С этим придурковатым братом Дуайта?
      До чего заботливое человеческое существо стояло передо мной в лице Джинни Сью! Мать Тереза с ней ни в какое сравнение не идет. Хотя, мне ли судить? Я ведь сам только что оскорбил Нолана и обвинил беднягу в домогании моей девушки. Мне тоже до Матери Терезы далековато.
      Мейдин не выказывала особого желания пообщаться.
      — Послушайте, Хаскелл, мы вообще-то тут заняты, и я к тому же до сих пор не оправилась после смерти Дуайта.
      Для не оправившейся от горя женщины держалась она восхитительно. Глаза у неё были абсолютно сухие. Может, она просто забыла переключить вентиль подачи слез на «ВКЛ.»?
      — А когда мы покончим с разгрузкой, нужно будет бежать в похоронное бюро — насчет гроба и всего прочего.
      Я ошарашено глядел на Мейдин. Она переселяла сестру к себе под бочок, даже не удосужившись сначала положить Дуайта в гроб и заказать похороны? Боже правый! Эта женщина действительно даром время не теряет.
      — …Так что, видите, мне не до разговоров, — и Мейдин приподняла тяжеленную на вид коробку с капота БМВ, собираясь опять с ней обняться по-братски.
      Я шагнул к ней.
      — Может, все-таки позволите мне помочь?
      Хотя вопрос мой предназначался Мейдин, ответила Джинни Сью.
      — Ой, да Боже ты мой! Слушайте, Хаскелл, мы, женщины, вовсе не такие беспомощные слабачки, как вы, мужики, думаете. Мы прекрасно со всем справляемся без вашей жалкой помощи…
      Я бы ей, может, и поверил, если бы не Мейдин.
      — Буду очень рада, если вы мне поможете, Хаскелл. Большое спасибо, — и уронила коробку мне в руки.
      О Господи. Она не только на вид была тяжелая, эта коробища, но и на вес. Как будто её наполнили булыжниками. Или галькой. Я с трудом зашагал к дому, а Мейдин трусила рядом. По дороге я подумал, что не мешало бы мне заняться спортом и набрать форму. Занеся чертову картонку в дом, я вывалил язык на плечо и дышал, как загнанный пес. Знай я, что она такая тяжеленная, даже не подумал бы предлагать помощь. Однако, этот небольшой маневр помог мне проникнуть внутрь. Кроме того, если Мейдин и вправду беременна, как утверждал Нолан, то ей не стоит таскать булыжники. Сделав пару шагов в прихожую, я уронил коробку на пол.
      Зайдя за нами следом, Джинни Сью гадко ухмыльнулась и сказала, как бы между прочим:
      — О, Хаскелл, эту — наверх.
      Я сделал вид, что не расслышал, и обратился к Мейдин:
      — Разве можно поднимать такие тяжести в вашем положении?
      Мейдин нахмурилась.
      — В каком таком положении? Что вы имеете в виду? Я никогда в жизни не чувствовала себя лучше, — она упрямо тряхнула кудрями. — Я, чтоб вы знали, каждый день занимаюсь аэробикой по видеокассете. По полчаса каждый божий день…
      — Мейдин, я имею в виду ваше положение.
      Кажется, прозвучало это довольно ханжески. Но в Пиджин-Форке вообще все по-другому, не как везде. Новшества доходят сюда намного медленнее, после того, как приживутся в остальной части Америки. В здешних местах до сих пор, например, находятся люди, убежденные, что неприлично говорить при мужчинах о том, что ты ждешь ребенка. Наверное, Пиджин-Форк — последнее место в стране, где можно услышать, как люди шепчутся о том, что кто-то «ждет чего-то интересненького» или «ходит с булочкой в печке». Я и сам, не отдавая себе отчета, понизил голос, говоря о «положении».
      Может, я слишком сильно его понизил. Мейдин непонимающе мигнула и склонила голову к плечу, чем до ужаса напомнила мне Рипа.
      Я попытался ещё разок.
      — Нолан сказал, что можно заказывать поздравления.
      Мейдин ещё немного помигала.
      — А по какому, собственно, поводу?
      Ну все, сдаюсь. Скажу в лоб.
      — По поводу ребенка.
      У Мейдин был все такой же непонимающий взгляд. Пришлось повторить.
      — Ребенка, ну ребенка же!
      На последнем «ребенке» голос мой прозвучал даже громче обычного. И тут откуда ни возьмись влетел в прихожую Пупсик собственной персоной, озираясь маленькими блестящими глазками, как будто ему показалось, что его позвали.
      Мейдин подхватила его на руки и забормотала любовно:
      — А вот и мой писючий ребеночек. Мой писючий Пупсенок-мупсенок. Мой писюнчик дорогой!
      Нет, серьезно. Именно так она и сказала. Я понимаю, трудно поверить, чтобы взрослая женщина в присутствии чужих людей такое говорила, но я вам передал все дословно.
      — Мейдин, — строго и громко сказал я. — Нолан сказал мне, что вы беременны!
      У неё перехватило дыхание. Взглянув сначала на меня, потом на Пупсика, и затем на Джинни Сью, она заголосила:
      — Черт бы его подрал! Просто не верится! Я же просила Дуайта не говорить ни одной живой душе! И он пообещал — перекрестился и поклялся, что умрет, если проболтается.
      Я чуть не поперхнулся. Очевидно, до неё не дошел смысл сказанного. Реакция Джинни Сью была предсказуема.
      — Вот тебе и мужики. Верь им после этого.
      Но я, не обращая внимание на приветливую сестрицу, снова спросил Мейдин:
      — Так вы в положении?
      Она меня как будто не слышала. Не отрывая от Джинни Сью округлившихся глаз, она пробормотала:
      — И что же, теперь этот кретинский болван Нолан будет шататься по городу и трепаться направо-налево, что я с брюхом? Ну что ты будешь с ним делать?
      Джинни Сью пожала плечиками.
      Мейдин зашагала по холлу, голова Пупсика подскакивала в такт её разъяренным шагам. Она на ходу возмущалась:
      — Если этот чертов идиот будет болтать об этом с каждым встречным-поперечным, его орешки пришлют ему по почте в картонной коробке, уж это я обещаю!
      Кажется, я это уже где-то слышал. Наверное, Мейдин так же нежно привязана к этой симпатичной присказке, как Нолан — к своему «упсу».
      — Да этот придурок пожалеет у меня, что вообще разговаривать выучился!
      Я не проронил ни слова. Зато многое успел подумать. Во-первых, о том, что идея Люси Белл о любовной связи растаяла как дым у меня на глазах. Ведь не будет женщина называть идиотом мужчину, которого любит. Эта мысль поразила меня, как гром среди ясного неба. Ведь именно это и было последним словом Имоджин, прежде чем она вышла из моего кабинета. Я пристально вгляделся в лицо Мейдин, и тут меня посетила ещё одна убойная мысль. Не могла ли она так расстроиться оттого, что этот ребенок — вовсе не от Дуайта?
      Мейдин разволновалась не на шутку. Кстати, тоже не рекомендуется беременным.
      — Послушайте, — сказал я, — все равно все узнают, когда вы начнете округляться, так какая разница…
      — Не собираюсь я округляться, вы, тупица! — завопила Мейдин.
      Я так и остался стоять с открытым ртом. Нет, сегодня все как сговорились обзывать меня по-всячески.
      — Это как это — не собираетесь округляться? — ошарашено спросил я. Неужто она задумала избавиться от ребенка, раз Дуайт погиб?
      — Слушайте сюда, — она ткнула в меня носом Пупсика. — Я не беременна. Ясно?
      — Вы не… Как это? — на сей раз я склонил голову к плечу, поневоле подражая Рипу.
      — Да вот так это, — дернула плечиком Мейдин. — Я солгала Дуайту, чтобы он позволил Джинни Сью жить с нами.
      Она произнесла это нимало не смущаясь, как нечто обыденное, будто любой на её месте поступил бы точно так же. Она спокойно почесывала Пупсику макушку.
      — Я сказала Дуайту, что скоро мне понадобится помощник, и я предпочла бы, чтобы это был кто-то из близких, — она, кажется, гордилась своей сообразительностью. — И представьте, сработало, как по волшебству. Умно, скажите?
      Умно — не совсем то слово, которое я бы здесь применил. Хитро. Гнусно. Грязно. Но только не умно.
      За меня ответила Джинни Сью.
      — Не просто умно. Гениально!
      Видно, из-за того, что вид у меня был отнюдь не такой восхищенный, как у Джинни Сью, она напрыгнула на меня:
      — Ой, Хаскелл, умоляю, только снимите эту маску святоши! Если бы вы, мужики, не корчили из себя повелителей, женщины не прибегали бы к таким уловкам. Если бы вас можно было убедить с помощью разумных доводов — нам не пришлось бы искать окольных путей для достижения своих целей. Так что сами и виноваты!
      Я прямо рот открыл. Джинни Сью говорила сейчас точно так же, как многие мужчины, которых мне во время службы в полиции случалось арестовывать за избиение супруги. Ни один из них не сказал: «Я вышел из себя и ударил ее». Нет, они всегда говорили: «Она заставила меня это сделать».
      Мужчина или женщина оправдывают себя таким образом, но это всегда было и будет всего лишь попыткой избежать ответственности за поступок. Я вздохнул и постарался успокоиться. Постепенно мне становилось ясно, для чего Мейдин понадобились вещественные доказательства её верности в виде фотографий и живого свидетеля. Очевидно, она постоянно обманывала мужа. А это неукоснительно влечет за собой недоверие к каждому слову. Как, впрочем, и желание порвать все отношения с лгунишкой.
      Я обернулся к Мейдин и достал из внутреннего кармана чековую книжку.
      — Мейдин, по-моему, я не успел отработать задаток, который вы мне выписали. Так что я готов вернуть деньги…
      Хотите верьте, хотите нет, но Мейдин вдруг испугалась. Я просто собрался выписать ей чек, а у неё вид, будто я направил на неё пистолет.